Танец огня

* * *

Они стояли перед Серебряной ветвью. Цветы рябины окружали ее на пьедестале. Был вечер, снаружи начались песни Манайи. Пение доносилось до Зала лир, словно с ветром, одиноко ночи. Голоса отвечали, затихали, сливаясь с ветром. Они были едины, как казалось Джулиен Имаре. Песня, ветер, остров. Тьма окружала башни огня, что лизали небо.

Она пыталась стоять спокойно с руками по бокам, но все равно дрожала. С тех пор, как он сказал ей, что от нее хотел, она чувствовала себя соучастницей в чем-то ужасном. Он был в официальном наряде: черная мантия Пророка с серебряным поясом. Джулиен подумала об архимастере Мире, наряженном в последний путь.

«Это для спасения Придворной поэтессы», — напомнила она себе в сотый раз, с тех пор как он поведал ей о своем выборе.

В сумерках они пришли по темным коридорам в Зал лир; огни в замке были потушены, даже свеча вызвала бы гнев. Джулиен хорошо знала путь в темноте, так что у нее проблем не было, да и Валанир Окун, как оказалось, знал ночные коридоры. Они скользнули мимо статуй Киары, коронованной белыми цветами. А потом они закрыли тяжелые двери Зала лир.

Его уверенность в ночных коридорах напомнила Джулиен, что у Валанира точно были истории о своем времен в Академии. Теперь было поздно спрашивать.

Валанир ждал напротив нее, что-то слушая. Они услышали трель птицы, что прозвучала в Зале слишком громко, чтоб донестись снаружи. Казалось, звук раздался за дверью.

Валанир расслабился.

— Мой страж тут. Теперь, если повезет, нас никто не побеспокоит.

Он шагнул к Джулиен и протянул руки. Она обхватила его ладони. Ранее на одной из встреч он связывался с ней чарами. Так он сказал, ведь она ничего не ощутила; а теперь он мог ее силой прикрывать то, что задумал этой ночью. Иначе чары мог заметить кто-то, вроде Элиссана Диара, и их раскрыли бы, остановили бы раньше, чем он закончил бы работу. Но он не заставлял Джулиен саму колдовать. Он не рисковал ею.

Она знала, его тяготили жизни, что были утрачены или искалечены от его поступков. Хоть он и верил, что был прав.

— Для этой работы я должен писать о ней, — сказал Валанир Окун. В свете Ветви его лицо смягчилось. В глазах блестел смех. — Не говори ей, Джулиен. Я не верю в лесть.

Его песня началась тихо. Джулиен пыталась унять дрожь коленей. Пророк Валанир Окун пел, и эту песню никто никогда не слышал и не услышит. Это будет историей всей ее жизни, если это была бы просто песня. Но эта песня взывала к чарам, могла убить Пророка; как тогда ей рассказывать об этом?

Его голос без помощи лиры заполнял Зал, меняя тишину этого места. Он начал, как часто бывает в песнях, с истории. Джулиен видела перед глазами сияющий Тамриллин, где она никогда не была. Время Ярмарки середины лета. Пророк собирал людей в его песне: все были в масках для Ярмарки, каждый был со своей песней. Со временем маски упадут, песни изменятся. И посреди этого была женщина, что желала музыку, хоть и не надеялась. Джулиен поняла, что перестала дышать.

История развернулась. Джулиен открыла глаза и посмотрела на Пророка. Его взгляд был далеким, она не могла прочесть его лицо.

Эту историю все знали, в Эйваре и за пределами; но Джулиен еще не слышала, чтобы историю рассказывали так. Эта песня была не о жертве Дариена Элдемура, не о страданиях Хассена Стира. Даже не о предательстве Марлена Хамбрелэя. Лис, гончая, змей — такую историю все знали.

Песня была о другой жертве — интимной, о которой песни молчали. Кровь сердца на лугу в лесу; позолоченные комнаты, искажающие искусство Пророка, на службе глупому королю. И… очень скоро смерть. Джулиен вспомнила на стене женщину, пронзающую мечом сердце другой женщины; такой же — себя. Ноты меланхолии собирались как тучи, наполнялись напряжением, яростью; глаза Пророка пылали. Ярость сдавила его голос, сделала его низким. Жертв было слишком много; он злился из-за них, как люди из мифа, что отвернулись от богов. Лицо Валанира стало проясняться, словно солнце выходило из-за туч после дождя. Он что-то вспоминал.

Огонь сделал из тебя

Яркий стальной клинок, золотую цепь

И ослепительный свет.

Валанир Окун впервые посмотрел на Джулиен, слабо улыбнулся. Ветвь озаряла половину его лица, остальное было во тьме. Нежность вернулась, и он озвучил последние слова.

Тебе нужно идти в лучах света,

А не становиться им.

Песня Манайи снаружи стала громче, выше, словно хотела пробить небеса; и Джулиен увидела узнавание на лице Валанира, осознание.

— Это не Манайя, — сказал он. — Они работают над чем-то другим, я не вижу результат. Но этому придется подождать. Я должен найти Лин.

Глаза Пророка вдруг стали рассеянными, напоминали окна заброшенного дома; и он ушел в другое место, а она осталась одна, хоть и сжимала его руки; а жуткая песня становилась громче, терзала ночь, как те башни огня, двигаясь к концу, которого не знал даже великий Пророк.

* * *

Ночь окутала бойницы, и Намир Хазан была в дозоре. Алмирия расположилась на горе, крепость была как корона на вершине. Если смотреть с этой высоты вниз, улицы растягивались от нее, словно лапша. Намир ранее этим днем ходила по этим улицам, и ее ноги болели от подъема по горе. Было сложно понять, где кончается гора, а где начинаются улицы. Алмирию не просто так называли неприступной. Пять лордов сохраняли тут относительную независимость ценой этой изоляции. Ферран, первый из этих лордов, выглядел так, словно его вырезали из камня. Его короткая борода была с сединой, а вид был мрачным и властным. Он не был рад, что пришлось укрыть армию с юга в его стенах. Недоверие было раной в золотом древнем зале, где провели совет пятеро лордов и Мансур.

Намир одобряла это недоверие, видела смысл. Она была впечатлена властным поведением лорда Феррана, хоть им и было от этого неудобно, зато за таким человеком можно было идти в бою. История часто показывала, что ошибкой была сила снаружи, впущенная в город, даже если сила предлагала помощь. Армия тут была большой, отряд визиря прибыл. Они часами обсуждали условия с Ферраном, пока стояли у ворот под палящим солнцем. Когда людям Мансура разрешили войти, улицы оказались пустыми. Жители укрылись внутри, смотрели с верхних этажей.

Внутри переговоры продолжились в крепости. Мансур все еще вел отряды один, ему помогала Намир, а визирь Миувьях, что неожиданно, не прибыл со своими людьми. Она этого не сказала, но для Намир это было зловещим знаком — визирь бросил отряд. Он заявил, что занят свадьбой старшего сына и иностранной принцессы, так что не может уехать. Намир сомневалась, что дело в этом. Она видела, что Мансур думал так же, хоть и сказал:

— Нам лучше идти. Миувьях жаловался бы, если бы его чистый плащ порвался.

Она не знала, успокаивал ли Мансур себя словами. Она знала кое-что еще. Мужчина мог умереть с мечом в руке, отдав дыхание ради славы. Но славы в ночных рейдах не было, зато оставались следы магии, безнадежности.

Ночью улицы сияли. Это придумала Намир. Это было рискованно, но внезапное нападение танцующих с огнем было куда опаснее. Лорд Ферран и Мансур согласились. Такие случаи им еще не попадались, и они не знали, как будет поступить мудрее.

Перед ее дозором лорд Ферран подошел к Намир. Она впервые увидела его вблизи, он оказался не выше нее, хоть его присутствие и приковывало внимание.

— Мы вряд ли выживем, — сказал он. — Но я лучше умру тут, в месте своих предков, чем убегу в нору, как крыса, оставив народ умирать. Это понятно, Намир Хазан?

Она смогла посмотреть ему в глаза с уверенностью.

— Так я живу всю жизнь, лорд Ферран.

— Я так и думал, — он пристально смотрел на нее. — Я много о тебе слышал, Намир Хазан. Достаточно, чтобы понять, что принцу Эвраяду повезло, может, сильнее, чем он заслуживает. Если выживем, предлагаю тебе поработать на меня. До этих бед я смотрел на земли на востоке отсюда. Мне нужен умелый командир, чтобы захватить их. Можешь сама назвать цену.

— Что обо мне говорят? — не сдержалась Намир. Ее миром было поле боя, а хитрости и интриги она оставляла другим. Она хотела знать.

Он все еще прямо смотрел на нее.

— Что ты женщина. И, может, дитя морей. О, да, так мы зовем их на севере. Когда-то в Алмирии было много детей морей, но их убили, а храмы сожгли. Черный день. Может, за него мы и расплачиваемся.

Она выдохнула, задержав дыхание на женщине.

— Но вы готовы поставить меня во главе ваших мужчин.

Лорд Ферран отмахнулся, словно ему подали холодное блюдо.

— Кому ныне до этого есть дело?

Она чуть не рассмеялась, а потом вспомнила, что ждала нападения, и позволила себе лишь мысленно улыбнуться. Только лорд Ферран, роскошный и властный, мог представить, что такая ненависть увяла. Он ей нравился за это.

Ночь была прохладной, ветер почти не дул. Улицы Алмирии были украшены сиренью, запах доносился даже сюда. Намир дала себе на миг представить другую жизнь: в которой она служила этому месту, и оно было для нее домом.

— Вот ты где.

Она тут же выпрямилась.

— Да, милорд Эвраяд?

— Намир.

— Я в дозоре, — она вдруг ощутила усталость. Было проще не смотреть на принца, а глядеть вперед, вниз, на сияющие улицы. Луны не было видно, ее скрывали облака.

— Я ждал разговора, — сказал он. — Я не мог застать тебя одну.

— То, что между вами и Рихаб Бет-Сорр — не мое дело, — сказала она. — Пока мы не погибли из-за этого, — она напряглась, хоть и просила себя держаться. — Мне важно, чтобы вы не погибли… но это все не мое дело.

— Думаешь, я предал бы брата? — он звучал обиженно, а не гневно. — Между мной и Рихаб ничего нет, Хазан. Клянусь, это правда. Тот мужчина ничего не говорил мне о королеве, когда мы остались одни. Я не помню его слова. Помню, как ты меня нашла. И кровь на моих руках.

Звучало слишком мягко, учитывая, как он вел, когда она его нашла.

— Я могу вам поверить, — сказала она. — Но не я одна видела тот разговор. Люди будут говорить, говорили. Это дойдет до вашего брата. И не будет важно, делали вы это или нет, милорд. Люди будут подозревать худшее в ней и в вас. Конечно, преступление спишут на нее.

— Думаешь, танцующие с огнем действуют против королевы? — это был не совсем вопрос, он звучал как внезапное открытие.

Она поразилась тому, как логично это звучало, когда он произнес это вслух.

— Возможно, — он хотел заговорить снова, но она подняла руку. — Погодите, — она увидела движение на одной из улиц. Что-то темное мелькнуло. Может, птица, но…

— Что там?

— Не знаю, — она впервые поняла, что ночь очень тихая. Комендантский час загнал жителей в дома, и в этой тишине должны были звучать птицы и насекомые. Их не было. — Что-то не так, — сказала она Мансуру, глядя на улицы. Она пошла к лестнице, чтобы спуститься в крепость. — Они могут уже быть…

Он понял.

— Внутри.

Во дворе было темно, когда она спустилась. А не должно быть. Тут было светло раньше, она была уверена. Она не удивилась, увидев у лестницы лежащего лицом в землю Маллина. Кровь расплылась вокруг его головы. Годы тренировок и ее надежды тут же увяли.

Тут было больше людей. Намир щурилась в темноте, различила темные силуэты на земле. Не меньше пяти их воинов. Это произошло быстро и тихо.

Мансур спрыгнул рядом с ней с лестницы. Она не видела в темноте, были ли на него лице эмоции при виде Малина и других силуэтов во тьме. Сейчас они поднимут тревогу, побегут с мечами в крепость защищать то, что смогут. Это была ясная мысль, враг играл с ними, приходя по ночам, в кошки-мышки, и теперь она это понимала.

К утру история Алмирии будет у всех на языках. Эта история разлетится на юг, по реке Гадлан, доберется до столицы. О красных реках на улицах, о головах пяти лордов на пиках над бойницами крепости, о телах, что были искалечены на улицах. Лорд Ферран среди них будет главным, и он будет выглядеть строгим, даже когда птицы выклюют его глаза. Смерти того дня исчислялись тысячами. Говорили, даже века спустя город не отмоют от крови и призраков.

Глубоко в ночи Намир поскальзывалась на камнях, покрытых кровью, несла в руках раненого мужчину, рыдающего кровью. Она кричала, пробиваясь среди безликих воинов. Она увидела, когда на миг вышла луна, худое лицо мальчика в шрамах под капюшоном танцующих с огнем. Его глаза были большими, он выглядел почти невинно, словно резня вокруг его потрясала. Но он возвышался над ней, черты пропали под капюшоном, и его меч двигался, не показывая милосердия или страха.

Намир Хазан не знала, что так будет, когда только спустилась с бойницы и обнаружила своих людей мертвыми. Она побежала во тьму крепости. Юный принц следовал за ней.

* * *

Он боялся приходить сюда, хоть и не сказал Джулиен. Не потому, что мог отдать жизнь за Лин Амаристот. Мужчина должен был осознавать свою ценность и место в мире, собираясь умереть. В последний раз в Другом мире Валанир Окун видел отражение этого: он не знал, что тогда была правда.

Ритуал жертвы, который он делал ради любви, был еще и против этого изображения: о Пророке, которым он не хотел быть.

Кто ты, Лин Амаристот? Он хотел знать, думал о том, как в ней сменялись огонь и лед, но он хотел, чтобы она узнала этот ответ сама. Не раскрыла его так поздно, как сделал он.

Он был в коридоре, что тянулся бесконечно, он уже был тут раз. Он привел себя сюда песней. В этот раз он знал, куда попадет, ведь продумал этот путь: он найдет за одной из дверей Лин, которую сделал годы назад Пророком. Он не был уверен, знала ли она об его присутствии, и как это работало. Но Валанир Окун думал, что если чары вернулись, и Пророк мог так убить своего создателя, он мог и предложить жизнь. Ведь у всех чар был двойник — свет и тень.

Он принесет так свет. В этот раз.

Это была расплата за грехи.

Вот она.

Метка вокруг его глаза пылала, сияла сама по себе, не отражая свет луны.

Его потянуло вперед, его звало эхо песни, которую он создал. Мелодия, элегия о жизни Лин, какой он ее видел, которая отличалась от того, как сама Придворная поэтесса это видела. Он слышал ноты своей музыки, они вели его вперед, и когда он выбрал дверь, он ждал, что она будет на другой стороне.

Но Валанира Окуна встретил ледяной ветер, тишина, и песня резко пропала. Шок пронзил его, жертва была напрасной, а он не это планировал. Голос пропал, его искусство, слова и все остальное провалилось в воющую дыру боли.

Там ждала не Лин.

* * *

Она увидела перемену в его глазах, зрачки расплывались, как чернила на бумаге, и зеленое почти пропало. Его лицо стало белым, испугав ее. Джулиен кричала ему в лицо.

Его челюсть опустилась, звук, что вылетал из его рта, был жутким. С этим звуком трещала ветвь дерева, но звук продолжался, и он не должен был звучать изо рта человека. Его глаза все сильнее чернели, пропали уже и белки. Его глаза были дырами. И трещащий звук продолжался.

Она шептала его имя. Ее ужас был абсолютным, она смотрела на него лицо, и ей казалось, что резьба на стенах оживает по сторонам: драконы и женщины, поэты и рыцари раскрывали рты, насмехаясь над ужасом в этой комнате. Лиры замерли на местах.

Но хуже было, когда он ответил. Когда он произнес ее имя с этим хрипом. Он выдавил сквозь сжатые губы:

— Я провалился. Ты попробуешь сделать, что… я не смог?

— Валанир… как?

— Ты принимаешь это?

— Что…

— Ты принимаешь это?

Она смотрела в его глаза, задержав дыхание.

— Да.

Пророк схватил правой рукой Серебряную ветвь перед собой, охнул, словно она пронзила его светом. Серебро озарило его лицо, смягчившееся с жутким цветом. Его левая рука потянулась к Джулиен. Она пыталась схватить его за руку, но он тянулся вперед, мог вот-вот упасть. Но не упал. Он прижал ладонь к ее лбу. Его кожа была как высохшее дерево. Но Валанир Окун своим голосом произнес последние слова. Метка на его глазу вобрала в себя свет Серебряной ветви и пылала, как звезда.

— Все, что во мне… тебе, — он обмяк, рухнул на колени. — Боги. Простите меня.

Свет вокруг его глаза угас. Умер. Джулиен смотрела: метка Пророка пропала с лица Валанира.

Сначала она онемела. Мир застыл вокруг нее. Она видела, как Валанир Окун с серым лицом склоняется вперед, замирает в воздухе. Она ощущала сухую мертвую ладонь на своем лбу. А потом время снова пошло, и начались изменения, и она словно оказалась на склоне скалы, споткнулась и не могла остановить падение.

ГЛАВА 17

Он следовал за Этереллом весь день, но все пошло не по плану. Когда снаружи началось пение, Дорн подумал, что теперь Этерелл оставит свое место у Зала лир и займет место рядом с Элиссаном Диаром у костров, хоть цель и не была ясна. Планом Дорна было спасти друга от эффекта чар, даже если придется избить его на месте. Но Этерелл Лир расположился у двери — почему она была закрыта? — Зала лир и старался выглядеть спокойно. Дорн прятался на балконе выше и видел изменение. Ночью было темно, и коридор был залит луной. Дорн увидел, как друг осмотрелся с холодом, а потом расслабился. Принял скучающий вид.

Дорн знал его достаточно, чтобы понять, что он играет. Он не знал, зачем.

Время шло. Его друг расхаживал. Дорн чуть не задремал, где сидел. Он резко проснулся от раздраженного голоса внизу:

— Ради небес, Дорн, можешь выходить.

Он замешкался на миг. Но Этерелл смотрел на то место, где он был спрятан. Дорн склонился через перила балкона.

— Я мог бы тебе сказать, почему я тут, но тогда ответишь и ты, — сказал он, — и это станет детской игрой.

— Я знаю, почему ты здесь, — сказал Этерелл, отряхивая рукав. Дорн видел с высоты макушку друга, его волосы. — Ты следовал за мной. Я не знаю, зачем. Но догадка есть — ты хочешь спасти меня от меня же. Это трогательно. Но меня не нужно спасать.

— Хорошо, — сказал Дорн. — Ты знаешь, почему я тут. У тебя преимущество. Как обычно, — он сжал перила, перемахнул через них на середину лестницы, схватился за перила там и спрыгнул к другу у двери Зала лир. Он исполнял этот трюк много раз за годы, в этом замке было много углов и лестниц для такого, и он совершал открытия в ранние годы. Теперь все изменилось, он стал старше, ощущал себя серьезнее.

Этерелл наблюдал без эмоций

— Я не думал направлять тебя.

Его словно ударили.

— Молчи, — сказал Дорн. — Все не так. Я… хотел убедиться, что с тобой ничего не случится. Эти люди… не такие, какими кажутся.

— Я знаю, какие они.

— Тогда почему… — он замолк. Они услышали протяжный крик из Зала лир.

Этерелл ворвался в дверь и выхватил нож.

Дорн ярко запомнил сцену, что встретила их. Ужас ее не вязался со спокойствием Зала.

У Серебряной ветви Пророк Валанир Окун лежал на полу, скалясь, лицо было бескровным. Дорн ясно ощущал смерть в комнате. Рядом с Пророком сидела, упершись спиной в каменный пьедестал, Джулиен Имара. Она безжизненно смотрела в пустоту, раскрыв рот.

Лунный свет ясно показывал метку Пророка вокруг ее глаза.

Этерелл рычал ругательства. Его лицо побагровело.

— Чертов Пророк, — он опустился перед Джулиен, провел рукой перед ее глазами. Он сжал ее запястье, проверяя пульс. — Она жива. Он что-то с ней сделал…

Сердце Дорна колотилось.

— Она — Пророк, — метку нельзя было спутать.

Этерелл подошел к телу Валанира. Он потряс Пророка за плечи. Когда он повернулся, его гнев был таким сильным, что Дорн отпрянул.

— Он знал, — рявкнул Этерелл. — Знал, что умрет. Теперь ясно. Конечно, он не сказал. А теперь слишком поздно.

— Поздно?

— Отплатить ему долг, — Этерелл стиснул зубы. — Я ненавижу быть в долгу, — он взял себя в руки и указал на Джулиен. — Помоги с ней. Заберем ее в нашу комнату. Никто не должен видеть ее такой, иначе будут вопросы.

— Ты работаешь на Валанира Окуна?

Но Этерелл не смотрел на Дорна. Он смотрел в сторону, за плечи Дорна. Он скривил губы в улыбке, и Дорн видел, каких усилий она ему стоила.

— Его-то я и хотел увидеть, — сказал он. Дорн обернулся.

Марик стоял на пороге. Он в один прыжок оказался в зале, обвил рукой шею Дорна. Давление на шею было хитрым, еще движение, и Дорн лишился бы воздуха.

— Я догадывался, что ты тут, — сказал Марик. — Мастеру будет интересно.

Этерелл шагнул вперед.

— Конечно, будет. Или, — сказал он с теплом, — я уговорю тебя скрыть это между нами?

Марик рассмеялся.

— С чего бы?

— Без причины, — Этерелл взмахнул рукой, Марик охнул. Дорн ощутил, как хватка на шее ослабла, он вырвался и обернулся, а из горла Марика вырвалась красная струя. Дорн отпрянул, едва осознавая, как двигался. Юный сын лорда упал на колени. Лицо исказил шок. Он попытался закричать, но вышло лишь бульканье. Марик упал на бок, сжимая горло пальцами.

Этерелл посмотрел на нож в руке.

— Еще проблемы, — он скривился. — Может, тут удастся выкрутиться, — он отвернулся от Марика, булькающего на полу, и склонился у трупа Валанира Окуна. Он сжал мертвую руку Пророка на рукояти кожа. — Вот так. Готово. Они убили друг друга, — он встал и подошел к Джулиен, поднял ее на ноги. Она не реагировала. Линии метки вокруг ее глаза были красными, словно от лезвия. Кожа рядом с линиями была раздражена. Этерелл кивнул Дорну, чтобы тот помог нести ее. — Идем.

Наверху они уложили ее на кровати Этерелла и укрыли. Этерелл зажег свечу и поставил на столик возле ее головы. Она начала бормотать и задыхаться. Она ничего не видела, как в бреду.

— Тише, милая, — сказал Этерелл с натянутой нежностью. — Тише, — ее веки вскоре опустились, но не до конца, оставив жуткую полоску белого. Ее конечности перестали содрогаться и замерли. — Трава в свече помогает, — сказал Этерелл. — Я не спрашивал его, что в ней. Теперь и не узнаю.

Дорн сел на свою кровать. Он смотрел на юношу над девушкой без сознания… он мгновения назад быстро и беспечно убил. Кровь была на его рубашке, осталась на щеке. Дорн сказал:

— Кто ты?

Улыбка Этерелла снова была слишком широкой, словно терпения не хватало. Он преувеличенно поклонился до пола.

— Этерелл, наследник поместья Лир, если позволите.

— Нет.

— Что ты хочешь знать?

— Ты заставляешь меня спрашивать?

Этерелл встал, провел рукой по волосам. Он словно неохотно соглашался.

— Ладно, — он подошел к окну. Все это время было слышно странное пение со двора. Он увидел оранжевый огонь у лилового неба. Песни были не те, он знал это.

Все в этой ночи, это весне было не так.

Глядя вниз на что-то в темноте, Этерелл заговорил:

— Мне было десять, когда Валанир нашел меня. Тогда меня держали у лорда на севере. Не Амаристота, а их соседа западнее. Так мне сказали.

Дорн ждал, но Этерелл молчал.

— Держали? — спросил Дорн. Ответа не было. Дорн похолодел. — О, нет.

— С шести лет, вроде. Я не помню, когда меня забрали из дома, или где был дом. Я даже не знаю точно, сколько мне лет, — его профиль смягчал свет луны. Снаружи пение затихало, трещал огонь. — Когда я был мальчиком… Люди видели меня и хотели. И лорд держал меня своим любимцем, были балы, — он повернулся к Дорну с улыбкой. — Я многому научился за те годы. Узнал о людях, об их желаниях, о том, как они их осуществляют.

Слезы катились по щекам Дорна.

— Мне… так жаль.

— Больно? — улыбка Этерелла пропала, он смотрел на Дорна с вежливым интересом. — Наверное, — он отошел от окна, словно ему нужно было двигаться по комнате, и начал расхаживать у кровати, где лежала Джулиен, но не замечал ее. — Валанир Окун был на одном из балов, его купили развлекать их вечером. За развлечения платили много, чтобы выступающие забыли, что видели. А Валанир так не сделал. Он увидел меня и переменился. Я смотрел в его глаза и понимал, что он видел меня. Он знал, что я скрывал в сердце. Что я замышлял месть, когда вырасту… и я был в этом хорош. В плане, скрытности… и исполнения. Звучит странно, но он это все увидел. Мы связались тем взглядом в зале, пока мой лорд пил четвертый кубок вина. Позже, напоив его вином еще сильнее, Валанир поспорил с моим лордом и победил, — голос Этерелла зазвенел от гнева. — Он купил меня. Забрал, пока никто не понял, что случилось. Конечно, я знал, чего он хотел. Но нет. Валанир Окун хотел от меня другого. Он знал, что я быстро учусь. Он обучил меня поведению сына лорда — буквам, истории, музыке. Мечу. И он отправил меня в Академию своим шпионом. А я? Я бы отплатил ему долг, находясь тут. Никто больше меня не забирал.

— Куда… ты хотел пойти? Потом? — Дорн говорил с трудом.

Этерелл улыбнулся.

— Я думал навестить замок на севере. С кожами. И не спешить. Я не хочу, чтобы он умер медленно. Важно восстановить справедливость, согласен?

Дорн дрожал, хотя в комнате не было холодно. Он сжался, напрягся. Он не мог утешить, этого не желали. Он не мог говорить о любви. Он сказал лишь:

— То, что с тобой случилось…

— Забудь. Забудь, что случилось, — лицо Этерелла стало каменным, Дорн всегда этого боялся. — Хочешь помочь? Это достойно похвалы. Ты хочешь… и другого, я знаю.

Он двигался быстро, как с Мариком и ножом. Он поднял Дорна за плечи и повел спиной вперед, пока Дорн не оказался в ловушке, но все равно шагал из-за болезненной хватки. Это произошло слишком быстро. Лицо Этерелла было близко, дыхание согревало его губы, глаза были на одном уровне с его. Спина вжалась в стену. Этерелл прижал его, склонился. Шелковым голосом, каким он говорил с Сендарой Диар, он прошептал на ухо Дорну, и он согрелся и поежился:

— Я знаю, чего хотят люди. Я могу вызвать в тебе взрыв, который ты не забудешь, — он зашипел. — Но я ничего не почувствую.

Этерелл отпрянул и не смотрел на стыд Дорна, прижатого к стене. Слезы катились, к его унижению. Дорн ощущал ужасное унижение, горе и сотню других эмоций, которые не мог описать. Но он сказал:

— Это не… то, чего я хочу, — удивительно четко. Киара вернула ему голос, кусочек себя. Он закрыл глаза, прислонил голову к стене, предательское сердце колотилось.

Оно замедлилось, и он открыл глаза. Этерелл быстро двигался по комнате, переодеваясь. Он снял рубашку с себя, как ящерица, и бросил. Он склонился у чаши и смыл кровь с лица.

Когда тела Марка и Валанира Окуна найдут, подозревать будут тех, кого не было у огней.

Дорн понял это, осознал действия и последствия и смог двигаться.

Он подобрался к двери. Открыл ее.

— Куда ты? — Этерелл звучал раздраженно. Дорн закрыл за собой дверь. Она захлопнулась. Тишина. Он пошел, спотыкаясь, по коридорам, где ходил половину жизни. Он словно был выброшен из комнаты и не мог вернуть равновесие. Тьма проглотила его. Он упал во тьму. Дал себе пасть. Она открылась ему, стояла полная тишина. Даже не было музыки. Шумело лишь его сердце.

А потом раздался другой звук, откуда-то или внутри него — он не знал.

Дорн Аррин.

Его имя выдохнули в темноте. Словно с любовью, а, может, наоборот — он не знал разницы.

Впереди стало видно каменную колонну, на ней застыли вырезанные лица с насмешкой и горем. Черты были плавными, как рябь на воде. Лунный свет проникал со стороны лестницы.

Дорн Аррин.

Звучало снизу. Дорн сжал перила и осторожно пошел вниз. Казалось, важно сохранять осторожность, но он не знал, почему. Если он упадет, никто не расстроится, а ему было все равно.

Один шаг, другой. Камень был холодным под рукой. Дорн вспомнил, как сжимался раньше на ковре в мастерской отца с книгой, которую читал на ночь. Яркое воспоминание, отец отложил книгу, чтобы показать богатым клиентами, он получил ее у продавца редких книг, что проходил как-то через их город. Там были подвиги героев с рисунками. Мужчины с оружием, умные, уверенные и смелые, и их целью было только оставить след в мире. Смерть пришла за всеми, но некоторые сияли до сих пор в легендах.

В синих и красных плащах с золотыми листьями, сжимая мечи, мужчины легенд сияли со страницы. Там были бои, но не только, там были путешествия в Другой мир, простые, как шагнуть в ручей, стычки с гончими ада и Королем, что вел их — у всех были жуткие красные глаза. Король носил черный рогатый шлем. Его можно было обмануть, сдержать на время. Но не убить.

Дорн стоял у входа, он видел лунный свет на столбах и ступеньках, все было как из стекла.

Дорн Аррин.

Созданий Другого мира нельзя было убить. Смертные не могли даже пытаться. Они могли лишь прогнать их на время. Не навсегда. Но истории остались навеки, они озаряли имена, хоть истории и менялись с годами. Их суть заставляла запомнить шлем, впитывающий весь свет, зеленые холмы на границе реального.

Это он забрал с собой после часов чтения в мастерской отца. Он надеялся открыть это в себе в Башне ветров, когда остался ночью один со свечой, бумагой и пустотой, куда могли прийти слова. Только это требовалось поэту.

Но он каждый раз сам себе и мешал, был опасным чужаком на пути. Время и одиночество помогали Дорну совладать с гневом. Его песни появлялись из гнева, колесо продолжало крутиться. Он был завитком дыма, вихрем на воде. Его работа могла быть хорошей, ценной.

Она не отправляла его дальше. Не делала легендой.

Дорн Аррин.

Он повернул ручки больших дверей и прошел. Теперь был свет, огни поднимались к небу, и оно кровоточило. Вся Академия сидела на скамьях — архимастера и ученики. Огонь озарял их красками, но они выглядели плоско, как рисунки. Кожа сияла золотом и белизной. Медные волосы Диаров, отца и дочери, она была в красно-золотом платье с открытыми руками. На волосах был рябиновый венок. Рядом с ней Элиссан Диар был с серебряной короной.

Музыка звучала от них, ото всех тут, смешивалась с ревом огня. Они пели. Конечно, он слышал их. Все время.

Дорн Аррин.

Они звали его слаженным хором, серьезно, взволнованно и сдержанно. Они призывали его ступить в сферу света. Открыться.

Дорн Аррин.

Он так устал, свет манил, и, может, это он искал все эти годы, поглощающий свет. Оглушительная стена, что стала еще выше. Чары вернулись, и если Дорн не мог сбежать от них, тогда стоило поступить иначе. Сдаться.

Он видел, как белая мантия архимастера Лиана сияет золотом от света огня, он держал что-то, как знамя в бою. Листок бумаги.

Дорну не нужно было читать. Он знал, что там.

Дорн сделал еще шаг, а потом замер: они его увидели. Их глаза испугали бы его в другой раз. Он стоял и смотрел, как они идут. Ученики побежали, окружили его, схватили за руки и ноги, и его понесли, они бежали с ним все быстрее и быстрее. Они несли его, словно он был невесомым перышком, или это они стали сильнее. Его имя было их песней, их криком, их глаза сияли, как пустые зеркала. Жар ударял. Дым жалил глаза.

У огней они замерли. Стало тихо. Все застыло. Казалось, никто не дышал. И он полетел в огонь. Они пропели имя Дорна Аррина в последний раз, и он это услышал.

* * *

— Почему ты отпустил его? — она повернулась на бок. Этерелл лежал на спине на другой кровати, руки под головой, он выглядел задумчиво. Когда она заговорила, он не отреагировал сразу, он медленно приподнялся на локте. Он выглядел изумленно.

— Так ты это слышала?

— Я первая спросила, — Джулиен дрожала, но комната уже не кружилась.

Он рассмеялся.

— Точно. Думаю, ему нужно побыть вдали от меня. Наверное, он в библиотеке, своем любимом месте. Старые песни его утешат.

— Не думаю… — она с усилием стала подниматься.

Он задумался.

— Возможно. К сожалению, я должен остаться тут. Все думают, что у меня лихорадка, потому я и не на церемонии. Хоть это и не алиби, когда они найдут тела внизу… но Элиссан Диар не будет задавать много вопросов.

— Почему?

— Он увидит, что я могу быть полезным, а Марик… был непостоянным. Он стал бы проблемой.

Тела внизу. Кошмар вернулся. Чернеющие глаза Валанира. Он сказал, что не справился.

Чтобы отвлечься, Джулиен огляделась. Ее мысли путались. Она видела двойной слой значений, куда бы ни смотрела. Там было то, что она знала, как Джулиен Имара. Но добавилось еще одно измерение, не ее. Это запутало сильнее, когда она посмотрела на Этерелла Лира. Его красота была яркой, пронзала, как сосулька, она ощущала тоску при виде него. Но другой слой показал ей картинки, играя с ними, как с мотыльками. Мальчик с золотыми кудрями и большими голубыми глазами тренировался с мечом с решительным видом. Еще одно… но она отпрянула. Он был немного старше, весь в крови. И улыбался.

— Валанир дал тебе убить, — едва слышно сказала она.

— Порой это было необходимо, — сказал Этерелл Лир, выбравшись из кровати. — Но тебе они не понравились бы, милая. Ты получила это, видимо, с тем, что Валанир Окун сделал с тобой.

Она кивнула. Она снова ощущала головокружение, словно от двойного значения голова раскалывалась пополам.

— Ты не можешь мне помочь?

— Прости, я мало знаю о магии. Я пытался понять, что задумал Элиссан Диар, но лишь задел край. И все.

Джулиен притянула колени к груди. Ее волосы скрыли лицо, глаз болел.

— Что мне делать?

— Хороший вопрос. Не знаю. Если кто тебя увидит… после бардака внизу… будет беда, — он говорил как с ребенком или больным, успокаивающе и бодро. — Нам нужно отправить тебя домой. Хотя бы пока тут все не утихнет.

Все это. Джулиен закрыла лицо руками. Было сложно забыть, как выглядел и звучал Валанир Окун. Его глаза. Его сильное горе из-за поражения. Он оставил все ей, чтобы она нашла способ. Что он дал ей? Архимастера могли знать, но она не могла спросить. Она знала, что он сделал ее Пророком, самым младшим в истории. Это никому не понравится. Она ожидала, что ощутит что-то, вроде восторга или триумфа. Не этот страх, ощущение, что она одна и без якоря посреди бушующих волн.

Он хотел бы, чтобы она поговорила с Придворной поэтессой. Рассказала ей, что случилось. Это он бы от нее хотел.

Это были ее мысли. А потом мысли пропали. Джулиен ощутила рывок в глубине тела. Она ничего не видела, а потом вспыхнул свет.

Она оказалась на полу. Этерелл склонился над ней.

— Огонь, — прошептала она. — Подними меня. Подними.

Они сидели на полу, смотрели друг на друга. Она не забыла. Этерелл Лир, холодный и сдержанный раньше, выглядел растерянно, как и она.

— Что такое? — осведомился он.

— Дорн не пошел в библиотеку, — услышала она себя, говорила с трудом. — Он…

— Что?

— Жертва.

Его лицо не изменилось. Он вскочил и бросился к двери, а потом пропал.

Джулиен покачала головой. Даже если бежать отсюда во двор… Она ощутила еще один рывок. Старалась не позволить ему отключить ее. Она пыталась сосредоточиться на ощущении, и в голову пришла идея, словно кто-то за ней коснулся ее плеча. В ночь Манайи порталы были тонкими. И она уже так делала. Точнее, Валанир Окун, чей опыт теперь был в ней. Годы назад он перенес Лин Амаристот из замка Тамриллина в Башню ветров и обратно за одну ночь.

Она подумала об огнях, лице Дорна Аррина. Она вспомнила, как он заступился за нее, защитил от насмешек других учеников. Он был хорошим в этом месте с проснувшимися силами и распрями.

Она услышала, что голоса стали громче. Они скандировали одно имя.

Ветерок дернул ее за волосы. Джулиен открыла глаза. Она была во дворе. Перед огнями собрались юноши. Они несли человека, что казался черным силуэтом из-за света огней. Она побежала. Мимо скамей, где стояли серьезным рядом архимастера. Она заметила Сендару Диар рядом с ее отцом, ее красное платье было величественным.

Все происходило слишком быстро. Джулиен бежала к юношам, что держали Дорна. Вблизи она закричала изо всех сил. Хватит! Стойте! Жар прилип раскаленной маской к ее лицу, рев огней заглушал ее крики. Никто не посмотрел на нее. Вблизи их глаза были стеклянными, пустыми. Они ничего не ощущали. Ужас сдавил ее горло.

Она расталкивала учеников с дороги, пробивалась к Дорну, бросилась к его ноге. Она сжала его ногу руками, потянула изо всех сил, уперев пятки в землю. Его толкнули в туннель между огнями. Джулиен полетела с ним, цепляясь за его ногу. Она ничего не ощущала и не видела, они летели в брешь в мире, и ей не было конца.

ЧАСТЬ 3

ГЛАВА 18

Звучали флейты, рев напоминал море. Рев был от людей, тысячи вырвались из домов на улицы, на Площадь соколов. Толпа была такой плотной, что чудом люди умудрялись ходить и танцевать. Но они танцевали, ведь до этого Тарик ибн Мор показал свой подарок для фестиваля: фонтан, что он придумал, был не с водой, а с красным вином. Вино лилось струями по скульптурам. С высоты балкона над площадью фонтан напоминал кровоточащую рану. Лин это не нравилось.

Стражи стояли у фонтана, чтобы помешать мятежу, но люди могли приносить чашки и кубки. Не бочки, у сосудов был предел. Вино лилось с вершины горы, по крыльям грифона, собиралось в чаше и двигалось обратно. Башня стекла и провинции — весь Кахиши был единым.

Хоть было тесно, народ оживился от вина и радовался. На рынке выстроились палатки, продавали сладости из меда, миндаля и мака. Угощения и вино были и у аристократов, смотревших с балкона. Король и королева постились с утра по правилам Нитзана.

Хоть Лин следила за происходящим внизу, она не уделяла этому все внимание. Алейра Сюзен при последней встрече сказала достаточно, чтобы занять ее разум.

— Уверена? — спросила Алейра, когда Лин описала ей фигуру из зеленого огня на кровати, меняющийся облик и цепи. Запах серы. — Откуда ты знаешь, что это создание ада?

— Я не знаю точно, — Лин вспомнила, что это было от Эдриена. Алейре не стоило знать об этом. — Он молил, чтобы его освободили.

— Кто-то держит такое в Захре… как питомца? — Алейра покачала головой. Она опустила чашку едва тронутого чая на столик. Она добавила тихо. — Может, слухи о том месте были правдой.

— Что? Какие слухи?

Алейра замешкалась. А потом сказала:

— Когда армии Алфина завоевали эти земли век назад, они принесли своего бога. Но это не все. Тогда в Кахиши не знали магию. В Эйваре на западе были чары и поэты — то, что осталось от чар. Земли на востоке обладали своей магией, основанной на звездах. И были… существа… из других частей реальности.

— Семь небес, — подсказала Лин. — Семь земель.

— Да, это, — Алейра была удивлена. — Ты немного знаешь. Границы между этой реальностью и другими стали истончаться от магии. В Рамадусе так было давно — там полно этих… хотя они всюду. Люди носят амулеты, чтобы отогнать существ, хотя я сомневаюсь в их действенности. Они оставляют подношения — зерно и вино. Красят двери и ставни в цвета неба, чтобы защитить дома. И так далее. Когда пришли армии востока, они принесли это сюда. Теперь у нас тут джинн. В купальнях и подземных колодцах, в старых домах.

— Или во дворце? — Лин чего-то не хватало.

— Нет! То, что ты видела, было мерзостью. Поработить джинна запрещено высшими законами. Цена того не стоит, — она покачала головой с ошеломлением. — Чем сильнее создание, тем сильнее это отразится на маге, — сказала Алейра. — Судя по описанию, ты видела ифрита. Они не только сильные, но и аморальные, злые. Они хотят навредить людям всеми способами. Привязать такого… на управление им нужна редкая магия.

— Как у… мага Башни стекла, — мрачно сказала Лин. — Но… говоришь, за плен есть цена. Какая?

Алейра подняла чашку, задумчиво смотрела на пар, не видя комнату.

— Жизнь, — сказала она. — Никто не доживал после такого до старости. Эффект схож с увяданием от болезни. Каждый день, каждый год с ифритом забирает годы будущего, — она опустила чашку, не глядя в глаза Лин. — Есть ужасные истории о том, что случается с магами, пытающимися связать ифрита. Хуже смерти… пытка бесконечна. Чтобы выбрать такую судьбу… нужно быть безумной.

Лин вспомнила эти слова на балконе. Они не вязались с весельем внизу.

Алейра обещала исследовать пророчество, хотя Лин не просила ее об этом. Но Алейра тревожилась из-за того, что ей поведала. Кто-то в Захре мог быть готовым отдать жизнь, чтобы достичь цели. Рискнуть не только смертью, но и вечностью пыток.

Не таким она видела Тарика. Он был не из тех, кто жертвовал. У него были амбиции, да, но они были материальными. Оставался только один маг.

Скольким хватило бы сил удержать ифрита в плену?

Что ты делал в своей башне над миром? Лин сказала это Захиру Алкавару, шутя.

Но он не разозлился. Ей не хватало чего-то важного. Захир сблизился с ней. И она поняла, что он дал ей ключ к Башне. Словно знал, что она найдет. Словно хотел этого.

* * *

Прошло несколько дней с ее разговора с Алейрой, близился Нитзан. Лин избегала Башню ветров. Ключ был в мешочке на поясе. Ощущался как горячий уголек. Она затерялась в сложностях встреч при дворе Кахиши, в ночах в саду. Шла подготовка к Нитзану. Кухни были полны забот, им нужно было подавать праздничные блюда в Захре семь дней. В каждый день требовались свои блюда, рецепты передавались поколениями.

Во дворце стояли свечи на подставках, они были разного цвета, размер напоминал саженцы. Они будут гореть семь дней праздника, наполняя коридоры запахами мускуса и лаванды. Танцоры прибудут со всего мира, а еще певицы и поэты. Угощения, вино и развлечения были в это время каждый год при правлении Юсуфа Эвраяда. Элдакар мог теперь показать, что правление отца продолжилось с ним.

Ночи в саду изменились: порой к ним у воды присоединялась Рихаб Бет-Сорр. Она отдыхала рядом с Элдакаром, пока он играл на дудочке, она улыбалась, и между ними впервые воцарился мир. Порой ее голова лежала на его коленях, пока он играл. Захир тогда смотрел Лин в глаза с улыбкой, словно король и его жена были детьми под его опекой. А потом он пел, и Лин думала, что пение уносило его далеко из места, где они были. Эта песня была не отсюда.

Как-то Захир пришел в сад поздно. Его глаза были дикими.

— Простите, — он рухнул на землю. — Меня задержали, — он рассмеялся.

Элдакар тут же насторожился.

— Что случилось?

— Я решил навестить визиря Мюваяха, — сказал Захир. — И… возле его замка есть место, которое позволяет перенестись туда. Могила сильного мага. Не важно. Я отправился проверить, не может ли он дать больше помощи Мансуру. Он отправил мало отрядов, это неуважение. Я хотел уговорить его, — он помрачнел. — Нужно разобраться, когда мы закончим с тем, — сказал Захир. — Визиря нужно научить уважать дом Эвраяд.

Элдакар склонился к нему.

— Он пытался тебя убить?

— Не посмел бы. Но у стен меня встретили люди в масках. Может, их послал и не визирь, и то были бандиты. А то и танцующие с огнем! Не важно. Это было у могилы, магия там помогала мне. Я сбежал с синяками.

— Рука…

— Пустяки, — сказал Захир. Он подвинулся, рукав прикрыл его предплечье с синяками. Лин догадалась, что этой рукой он прикрылся от удара. — Они заплатят, когда это кончится, — сказал он. — Визирь возомнил себя лордом в последнее время.

Лин тихо слушала, впитывая это. Единство Кахиши, верность провинций она раньше воспринимала как правду.

В другую ночь Лин оказалась одна с Элдакаром. Проблемы севера тревожили все сильнее, и Захир с другими магами работали в Башне.

— Я ощущаю себя тут бесполезным, — сказал Элдакар Лин с обезоруживающей честностью. Она все еще не привыкла, что правитель так говорил. — Я вижу, как конфликт терзает моего друга, но не могу помочь. Я отправил больше людей на север, чтобы помочь, но что еще? Я могу отправиться сам, но… — он замолчал, и Лин понимала, что остановило его. Если при дворе был предатель, Элдакар не мог покинуть дворец. Так пало много королей в истории — они уходили в бой, и меч ударял их в спину. Но это было позорное признание в слабости.

Она огляделась. Никого вокруг не было. Деревья заливали траву тенями. Их все еще могли подслушивать.

Лин понизила голос.

— Элдакар, я могу кое-что попросить? — она склонилась к нему. Он заинтересовался, но казалось, что часть его мыслей в другом месте. Может, на севере с братом, или с Рихаб, которая всегда была в его мыслях. Лин попыталась поймать его взгляд. — Ты замечал, чтобы Захир… первый маг… — она лепетала, думая, как правильнее выразиться. Король терпеливо ждал.

Она сдалась.

— Ты замечал, чтобы он вел себя странно? Прости, — быстро добавила она. Это уже казалось плохой идеей, ведь они дружили. Но она не могла больше ни у кого спросить.

Она не могла прочесть его глаза.

— Ты была в своих чарах, да? — спокойно сказал он. — Ты ходишь там, где я не могу.

Лин молчала. Элдакар продолжил:

— И, может, так ты узнаешь о моем друге больше, чем могу узнать я. Хоть мы знакомы годы. Я ощущаю, что так будет. Когда я увидел тебя, понял, что вы двое сможете разделить то, что не можем мы с ним, — он улыбнулся. — Я немного завидовал.

— Не понимаю.

Его улыбка увяла.

— Прости. Ты задала вопрос… он заслуживает ответа, — пауза. Сверчки пели хором. Он сказал. — Порой мне кажется, что нет никого ближе нас с Захиром. Но иногда…

Она подумала о существе из зеленого огня. Оно кричало.

— Да? — спросила она.

Он не сразу заговорил, словно решался. А потом:

— Он держится отдаленно, — сказал Элдакар. — Я не знаю, почему. Но, думаю, это для моей защиты.

* * *

В день Нитзана Лин надела зеленое расшитое платье с золотом, которое передала ей с церемонией Рихаб Бет-Сорр. Когда королева увидела ее, она захлопала.

— Это твой цвет, — сказала шелково она, и Лин выдавила улыбку. Она так не думала.

Но ей нужно было носить то, что ей давали, ехать в паланкине по горе и ждать в замке с видом на Площадь соколов. Отсюда они будут смотреть на праздник. Ожидание занимало много времени, а с ним и разговоры. Лин лучше бы говорила о политике и войне в зале совета короля. День был ее слабостью, она поддавалась в это время мрачным мыслям. Если эти часы были пустыми, темная волна могла хлынуть через барьер, и каждый миг падал тяжелее песчинок в часах. Ночи в саду были лекарством, на которое она рассчитывала.

В тот день с ней не было ее помощника. Нед прислал весть ранним утром, что ему нездоровится. Что-то не переварилось за ужином, и он просил ее не беспокоиться. Он хорошо ее знал — она бы переживала. Но утро было занятым, она не успела навестить его. Доктора в Захре были лучшими, и он остался лежать до вечера, а потом она постарается проведать его. Она не могла пропустить праздник.

На балконе Захир Алкавар принес ей угощения, и она пыталась наслаждаться. Потом они смотрели, как чудо Тарика ибн Мора, его жуткий подарок на праздник, расцвел на площади внизу.

Вскоре она узнает, замышлял ли второй маг что-то против короля. Гарон Сенн в это время был в покоях мага — если все шло по плану. Он рассказывал о дружбе с Тариком, маг подходил к этому с опаской. Тарик вряд ли полностью доверял ему, но, как и Лин, видел пользу.

Свита короля и придворные вмешались в вежливый разговор, принеся угощения. Все вежливо шептались в восхищении, когда из фонтана полилось вино. Среди придворных Лин заметила Бакхора Бар-Гиора, посла короля Рамадуса. На миг она подумала, что он заговорит с ней, и она хотела так узнать намерения Рамадуса. Но он отошел и держался в стороне, хоть и не общался толком, изредка поддерживая беседу. Он многое узнавал, вино исчезало в кубках, слуги незаметно добавляли его. Лин пила мелкими глотками, не давала долить ей вина. Она редко доверяла тому, что может сказать — или Эдриен Летрелл может сказать через нее — когда она пьяна.

Внизу бушевал праздник. Женщины смогли забыть о скромности, юбки кружились, как лепестки. Музыка повторялась, манила и доносилась до балкона в ясном жаре утра.

— Я жду ночь, — сказал Захир Алкавар рядом с ней. Она молчала, он продолжил. — Такие дни… утомительны, хоть многим это нравится. Весь день будет парад, и люди приходят сюда увидеть это. А потом ритуал на закате, что отмечает высшую точку дня. Но ночью звучат песни, поэты читают перед королем. Может, ты узнаешь нескольких из Тамриллина. Прибыли лучшие, хоть не Валанир Окун. Он впервые не почтит нас своим выступлением на празднике.

— Он занят в Академии, — сказала Лин, сделав глоток вина.

— Ясно. Он намекнул, что там сложная ситуация, хоть я больше не знаю. Величайшего Пророка тут не будет. Может, нас порадует Придворная поэтесса Эйвара?

Он не шутил.

— Может, если я буду достаточно пьяна, — сказала она. — А что ты будешь делать?

— Первый маг должен быть готов помогать ритуалам Элдакара, — сказал он. — Но сегодня у меня будет шанс праздновать. И, может, ночью ты ко мне присоединишься?

Ее желудок сжался.

— Я была с тобой каждую ночь, если правильно помню.

— Да, — сказал он. — Но я о большем. Если ты против, мы продолжим, словно этого не было, обещаю. Как друзья.

У нее кружилась голова, но не от высоты балкона. Она смотрела на голубой стеклянный бокал на тонкой ножке.

— Я серьезно, — он звучал спокойно. — Думаю, ты знаешь или догадываешься, что я думаю о тебе. Я приму все, что ты предложишь, Лин Амаристот. Даже если это просто ночи музыки у воды.

— Твой подход интересен, — сказала она с улыбкой. — Ты не говоришь мне, что я должна успеть больше за время, что осталось. С умелым мужчиной это было бы интересно.

— Верно, — сказал он. — Никто не знает, сколько времени им осталось. Но если бы я догадывался, что твое время лучше провести со мной — это было бы ужасно, — он шагнул к ней. Он заговорил тихо, но она слышала его, словно вокруг не было шума, и они были одни. — Башня причинила тебе боль увиденным там, — сказал он. — Я не хотел причинить тебе еще боль, но сделал это. Я хочу лишь побыть с тобой наедине ночь, отдать тебе все, что есть во мне, чтобы ты забыла все. Да, я эгоист, и я хочу забыть это с тобой. Слиться с тобой так, чтобы забыть свое имя.

Она искала слова, а потом сказала:

— Но нам придется вернуться и вспомнить.

Его пальцы задели ее ладонь, рисовали линии, словно он знал их узор. И она ощущала, затаив дыхание, что он знал. Он сказал.

— Если согласишься, леди Амаристот, встретимся во дворе цветов мирьян после двух ударов гонга от полуночи. Я буду там. Если нет — мы продолжим как раньше. А теперь мне нужно идти к государю. Я буду думать о тебе, и ты должна уже знать, что ты часто посещаешь мои мысли.

«Я не знала», — но она сомневалась в этом. Сильным было ощущение, что она смотрела на все со стороны. Он ушел, и она ощутила пустоту. Она осталась одна на балконе с незнакомцами — придворные в яркой одежде смешивались, как краски на холсте. Начался праздник.

Платформа в золотом и алом прибыла на площадь, приблизилась к балкону. Она была большой, на ней стояли два десятки трубачей, их инструменты сверкали на солнце. За ними стояли лютнисты, а дальше — певицы в зеленом и золотом. Золотые шлиры вспыхивали в воздухе. Но внимание Лин привлекло то, что колеса платформы двигались будто сами по себе. Она знала, что механизмы так не могли.

Никто в Майдаре не был удивлен. Магия или механизм, но это была традиция. Она видела Захира внизу, он был нарядным, с золотым поясом. Он поклонился кому-то, и она увидела их: Элдакар в золотом с красном шагнул вперед, Рихаб Бет-Сорр была у его руки.

Шум толпы резко пропал, словно захлопнули дверь. Когда Рихаб стало видно, Лин поняла, почему. Платье королевы было роскошью. Оно было широким, заставляя Элдакара держаться на расстоянии, словно он был планетой у ее звезды. Они вместе забрались на платформу, встали спереди, музыка зазвучала торжественно. На площади люди Майдары кланялись на земле. Сжимая руки, король и королева наблюдали за подданными, солнце делало так, что они словно сияли.

А потом платформа снова поехала с неуклюжестью великана. Она несла их — короля, королеву, музыкантов и танцовщиц — по площади. Сияющими отрядами рядом шагали стражи со щитами со знаком сокола. Лин поняла, что это было не только для красоты, они не могли допустить, чтобы кто-то изменил судьбу одной стрелой. Большая платформа двигалась к арке, что вела к главной улице. Она собиралась объехать город.

Она ожидала шум, когда платформа пропадет на улице. Никто не говорил ей, что за этой платформой поедут остальные, и все они поражали. Никогда еще она не видела столько танцующих и поющих в одном месте. Они пришли со всего мира, но больше всего — из Эйвара, островов Пиллаканрии и южных земель. Лин была очарована платформой с поэтами Академии с лирами. С островов прибыли акробаты, которые кружились и прыгали в идеальной гармонии, пока двигалась платформа. Они словно летали. И золотые цепи на них подчеркивали каждое движение руками и ногами, вспыхивая, как сокровища.

— С севера никто не танцует в этом году, — Бакхор Бар-Гиора появился рядом с ней.

— Верно, — Лин скрыла удивление. — В этом году джитана танцуют другое. Что думаете?

— Думаю, — сказал посол, глядя на толпы внизу, — что город прекрасен. Жаль, что теперь всего не избежать.

Внизу была платформа танцовщиков, их музыка звучала незнакомо, их вид впечатлял: они были в белом, ткань трепетала, как облако, их кожа была темным бархатом. Они танцевали, кастаньеты на запястьях и лодыжка отстукивали ритм.

Лин придвинулась к послу, ее сердце колотилось.

— Ваш король такой мстительный? — прошептала она. — Он обижен на Элдакара за одну ошибку… до такой степени? — одна ошибка. Фраза сияющей женщины, что стояла на платформе рядом с Элдакаром, сжимая его руку.

Пауза. Она посмотрела на посла с оливковой кожей и бледными глазами. Эти глаза казались ей меланхоличными.

— Вовсе нет, — сказал он. — У моего короля свои условия, как и ожидалось от правящего империей. Он не может послать отряды в эту часть мира, хоть тут и красиво, не ожидая… перемен в отношениях. Элдакар медлит в этом вопросе.

— Вы подавите Кахиши, сделаете Майдару — городом-спутником.

Он сохранял терпение.

— Порой, чтобы выжить, приходиться поступать немыслимо. Порой судьба оказывается не такой ужасной, как мы представляли. Главное сохранить то, что любишь.

— Наверное, вы много знаете о выживании, — сказала она, думая о гневе Алейры.

— С рождения, — сказал он спокойно. — Но еще я знаю гордость.

Стук утих. На новой платформе танцевала дюжина женщин в платье разных цветов, сжимая веера из выкрашенных перьев, взмахивая ими в танце. Веера были украшены камнями, головные уборы сочетались с ними. Женщины напоминали фантастических птиц.

— Я жду новой встречи, леди Амаристот, — сказал посол. — Надеюсь, во время мира. Прошу простить, — он поклонился и ушел в толпу придворных.

Часы утекали быстро. День был чередой видений мест, где она никогда не была, а теперь и не побывает. Она увидела бы их возможности, другие миры, не будь ее судьба определена. Так Лин думала, глядя на выступления со всего мира, с их страной и милой музыкой, проезжающие под балконом.

Но она видела и Майдару во время Нитзана. Видела Башню стекла в ее великолепии и странности, а еще были сады Захры. Это были дары, хоть и маленькие, по сравнению с богатством, увиденным тут. Но даже те, кто жили долго, не надеялись все повидать.

Придворные ушли внутрь, где приготовили замысловатые блюда. Король и королева вернулись из города, заметно уставшие, но сияющие. Они сели во главе стола, словно только поженились, кормили друг друга со своих тарелок, смеялись. После поста все утро эта еда была ритуально важной, но они просто радовались друг другу. Кто-то мог бы смотреть с презрением, учитывая репутацию королевы, она воплощала собой ошибку дипломатии. Но Рихаб Бет-Сорр в украшениях затмевала этот шепот, как солнце. Это было не логично, как и решение короля жениться на ней.

Но Лин понимала нелогичное. Она часы проводила в башне на сквозняке, искала в себе. Даже когда было больно. В искусстве было мало логичного. Как и в любви.

Обед закончился, королева и король ушли в разные комнаты, как требовал закон. Ритуал близился к завершению. Сложный ритуал плодородия теперь стал проще, когда появился Бог с тысячью имен. Проведя его впервые со времени смерти его матери, Элдакар Эвраяд закрепил сделку. Они с королевой были женаты не только друг на друге, но и на Кахиши, горах, полях и реках.

К концу дня площадь была в желтой дымке. Крыши, купола и башни казались черными с балкона, а небо пылало. Солнце уже не сверкало на кровавом фонтане Тарика. Мягкий свет конца дня впитывался в красное вино, делая его темнее. Деньг угасал, утихала и толпа. Они устали. Или ощущали серьезность последнего ритуала, значение его для короля.

Королева вышла первой. Она легла на носилки, сложила руки на груди. Носилки понесли шестеро воинов в броне. Женщин там не было. Она выглядела хрупкой, платье свисало пышными складками на ковры на земле. Ее лицо ото лба до подбородка закрывала маска с жемчугом. Лин было не по себе — маска лишала Рихаб личных черт. Она была пассивным символом. Лин вспомнила свадьбу, на которой была годы назад, где невеста была испуганной, не хотела этого. Невеста была хрупкой, сжимала зубы, чтобы не плакать. Ее жених нависал над ней с угрозой, лорды и слуги окружали, словно сетью. Лин ушла с той свадьбы потрясенной, думала об этом и когда решила бежать из Вассилиана. Лучше умереть свободной, голодной, чем жить как зверь в плену.

Лин напомнила себе: было неправильно накладывать свой опыт на мир другого человека. Тень была личной. Рихаб не была жертвой на алтаре, ее не вынуждали. Наоборот. И хотя она выполняла долг, ритуал не лишал ее достоинства. Раньше король взял бы ее при всех, но не теперь. Ныне это было жутко. Он уберет маску, поднимет жену на ноги. Пара выпьет вина и прочтет молитву. Ритуал свелся до метафоры близости.

Бархатный диван в цветах ждал королеву: стражи уложили ее туда. На площади стало еще тише, словно все задержали дыхание. Закат озарял сцену и королеву красным.

Элдакар Эвраяд пошел вперед медленными шагами. Ковер вел его к ней. Он продвигался с ритмом спокойного барабана. Без музыки. Хоть он был в стороне, Лин он казался серьезным. Он держался скованно, шагал размеренно. Время словно замедлилось. Он ужасно долго добирался до дивана, где лежала королева в золоте, камнях и маске. За ним на уважительном расстоянии шел жрец в черной мантии, широкие рукава были расшиты золотыми звездами и серебряными полумесяцами. Он держал стеклянный бокал вина.

Элдакар опустился на колени у дивана. Ритм барабана звучал дальше, Лин дышала в такт с ним.

Элдакар склонился над королевой. Он схватил края маски руками и поднял ее. Она снялась легко. Возникла пауза. Элдакар застыл, маска упала. Ее стук по камням пугал в тишине. Он все еще не двигался.

Захир побежал к Элдакару. Они затрясли за плечи женщину на диване. Она не реагировала. Элдакар отодвинулся, все еще на коленях. В толпе поднимался шум, как утром. Но он отличался. Это была не радость. А тревога и смятение. Гнев.

Лин сжала перила балкона и склонилась, пытаясь увидеть. Ее сердце колотилось. Она мертва?

Весть двигалась медленно от придворного к придворному потрясенным шепотом, но и с долей радости. Сплетни и события при дворе редко были такими вкусными.

Лин услышала:

— Это не королева, — а потом с шоком. — Она пропала.

* * *

Он вел разговоры в голове с отцом. С Рианной. За дни до пира Нитзана Нед был освобожден почти ото всех дел. Он все еще сопровождал Лин Амаристот за обедом и ужином, направлял своих подчиненных, но в остальном — плыл по течению. Лин заметила его осунувшийся вид, но что она подумала? Он знал, что слуги ждали, если бы он попросил, чтобы нанести масла, искупать его, поухаживать за ногтями. Запахи вызывали у него ступор — видимо, Нед был чувствителен к ним.

Были другие способы продуктивно провести время. В Захре была известная библиотека текстов на всех языках. Юсуф Эвраяд хотел построить самую большую библиотеку на западе, но способы были не мирными. Кораблей и торговцев лишали книг, стоило им прибыть в Кахиши. Писари копировали тексты. Владельцы книг получали копии, почти всегда. Оригиналы оставались в Захре.

Он знал это от Алейры Сюзен, торговки книгами с золотым ибисом на лопатке. Он сам не видел метку, но Лин ему рассказала об этом и остальном. Лин хотела, чтобы он узнал, не было ли у Алейры новостей насчет пророчества, которое она изучала. Женщина показалась Неду милой, но и беспощадной. Она была с ним резкой, пока он не назвал имя своей жены. Гелваны были с востока, галицийцы, и яростная торговка сразу расслабилась. Она рассказала ему даже о роскошной библиотеке Юсуфа Эвраяда. Она завидовала, что Нед мог туда попасть, хоть и терпеть не могла того, кто ее создал.

Там он много времени проводил с мыслями. Длинная тропа вела с горы по садам на рассвете, ветерок трепал лепестки и листья. Он ощущал тепло в воздухе. Потом он поднимался, солнце пряталось за горой, и его ноги болели, а сердце горело предвкушением того, что он увидит в башне.

Диалоги в его голове начались в тот день, когда он долго шел по горе, через врата города и к Пути книготорговцев. А потом обратно. Они звучали с долгими паузами, когда сознание отвлекалось на шум листьев и лепестков на ветку. Ритм, тепло в волосах, без слов. Неду казалось, что он никогда еще не был таким одиноким. Даже годы назад, когда он думал, что потерял Рианну, а сам затерялся в море.

На то были причины. Он не озвучивал их. Но он знал, что изолировало его сильнее всего.

План для Нитзана.

Он смутно осознавал, что это значило. Знал лишь кусочек, свою жалкую роль. В жизни Рихаб Бет-Сорр у Неда была роль слуги, существующего с одной целью — он знал это. Видел их игры, разговоры в новом свете: она направляла его шаг за шагом с самого начала. Даже когда он думал, что управлял ситуацией. Но, хоть он не знал о плане, Нед вспоминал, как она сияла, показывая платье для Нитзана, и как ее глаза были темными озерами в беседке. Эти перепады настроения были связаны — две стороны монеты. Почти как… свобода.

Он вспомнил слишком много, знал оттенки настроения, что меняли лицо Рихаб и озаряли тьму ее глаз. Он был идиотом, у этого были последствия. Он знал это, но среди ветра и ароматных садов слышал разговоры с теми, кто был в его сердце, кто был ближе всех к нему в жизни.

Диалог с отцом был предсказуемым. С разочарованием. В другие времена Нед Альтерра говорил себе, что судьбой сыновей было разочаровывать отцов, так что он не отличался. Но даже это не было правдой, он не всегда разочаровывал отца. В прошлом году он поднялся при дворе, служил самой сильной фигуре Тамриллина — если не по имени. Нед вел поиски поэта, которого Лин хотела схватить, три ночи, он действовал как ее глаза и уши, как ее правая рука. Он гордился этой ролью — он помогал ей строить что-то, до этого двор основывался на убийстве, коррупции, а теперь Придворная поэтесса вела его с честью. Отец Неда впервые увидел сына в действии. Неловкость Неда пригодилась — при дураке люди говорили свободнее. Со временем он научился использовать свою неловкость, Нед ощущал, что набрался грации.

Может, он шел по тропе среди белых ароматных роз к гибели. Эта уверенность не была приятной.

Птицы пели в деревьях, приветствуя закат, Нед дошел до третьего уровня садов. Тут были апельсиновые деревья, сильная сладость. Такие запахи давили на эмоции Неда, он осознавал, где был он, а где — красота. Он уже представлял, что через годы запах апельсинов будет возвращать его в это время… это странное время в его жизни. И он будет горевать, словно раны — а он уже предвидел раны — были свежими.

Время без сомнений было странным.

Его разговор с Рианной был монологом. Он не понимал раньше, как много между ними было недосказанного. Их связь была сильнее от этого. Нед доказал себя действиями. Этого хватало. Но с той ночи в беседке все изменилось. В новом положении он хотел бы кое-что объяснить Рианне. Например, что она была маяком, на который он шел, из-за нее он противостоял соблазну темных глаз королевы. Годы назад она спасла его от прыжка на камни из-за ненависти к себе, и она продолжала спасать его каждый день.

Он не мог противостоять боли королевы, а не соблазну, это сгибало его внутри. Ее горе из-за жизни взаперти, из-за вреда Элдакару их браком. Нед не знал, что она придумала для Нитзана, но в одном был уверен. Она не просто так говорила, что скучает по отцу. Она хотела вернуться к своему народу. Пропасть из публичной жизни. Почти всех женщин он бы попытался отговорить. Улицы Майдары были не местом для девушки в бегах, еще и для непопулярной королевы.

Он не переживал за свободность Рихаб Бет-Сорр защититься.

Он все еще мог передумать. В кармане Неда был маленький зеленый флакон, который он получил от лекаря Захры. Старик смешивал зелья, лекарства и запахи, с подозрением смотрел на Неда.

— Я плохо сплю, — сказал Нед, как ему и наказали говорить. Впрочем, он и без подсказок плохо спал. Усталость стала привычной из-за шахмат по ночам и политики Кахиши. Конечно, Рихаб его усталость помогала, чтобы пробивать его защиту.

Мужчина смешал для Неда зелье из мяты, мака, валерианы… и чего-то еще. Нед не собирался пить ни капли.

Рианна сказала бы, что таким он был во всем. Она смеялась бы над его отвращением к запахам и массажам.

— Не нужно все время себя наказывать, — сказала она ему и улыбнулась. — Это могу сделать я.

Никто не знал его так хорошо, но она как-то любила его. Это поражало Неда до сих пор.

Он устал так, что не врал в этом травнику. Оставался шанс, хоть и маловероятный, что Нед поддастся искушению и сам выпьет зелье, чтобы уснуть. Так он бы пропустил план королевы и весь Нитзан.

Строго говоря, на рассвете Нитзана Нед впервые соврал. Он отправил Лин весть, что плохое самочувствие помешает ему присоединиться к празднику. Ему было плохо от того, что он впервые соврал ей. Но он держался пути. Другого выхода не было. Неду нужно было свободно ходить по замку утром, он не мог сделать это в наряде и в путешествии по городу.

За королевой следили, служанки постоянно проверяли ее вещи. Даже флакон нашли бы среди вещей, если бы Нед отдал его ей раньше времени.

Королеве было запрещено принимать такие вещества, когда все надежды возлагались на наследника. Задержка ее беременности была такой же опасной для Элдакара, как и неудачный брак.

Нед говорил себе, что помогает Элдакару, спасает его от фатальной ошибки. Еще ложь? Он не был уверен.

Он думал, что задержка беременности королевы не была случайной. Она ничего не упускала, он был убежден.

Коридоры замка были шумными от приготовлений. Слуги готовились к пиру ночью. Шла уборка, аппетитно пахло со стороны кухонь. Даже путь по двору к пруду, обычно тихий, был полон активности: садовники щелкали ножницами, подстригая кусты, слуги натирали мраморные статуи. Неду казалось, что его поход в покои королевы, когда-то одинокий ритуал, был испорчен. А к вечеру она пропадет.

Она, а не ее служанки, открыла дверь на его стук. Она смеялась из-за слов одной из женщин, едва узнала его сначала. А потом ее лицо замкнулось, улыбка изменилась. Ее лицо сделали белым, скулы подчеркнули румянами, а губы были темно-красными. Брови нарисовали дугами над глазами с густыми ресницами. Раз в году Рихаб выпустят в город, и она будет выглядеть не так, как обычно.

Она была в ритуальном платье, с золотом, камнями и пышными юбками. Золото было на ее шее, ушах. Блестело столько лишнего, по мнению Неда. Рихаб Бет-Сорр не нужны были украшения. У платья был низкий вырез, и он отводил взгляд. Он отдал ей флакон, и она сунула его у юбки быстрым жестом.

— Рада тебя видеть, — вежливо сказала она, словно предупреждала не поступать глупо. Он был мужчиной, было неприлично посещать ее сейчас. Но она тут же изменила свое поведение, попросив следующее. — Нед, — сказала она, — завяжешь мой пояс? Он развязался.

Широкая лента ткани была украшена спереди рубинами в форме цветка. С шелестом юбок она повернулась к нему спиной. Ее волосы были собраны на одном плече. Платье открывало ее лопатки. Нед потянулся к поясу в трансе. Он старался не смотреть, но все равно видел ее обнаженную спину. Заметил золотой отблеск. Не украшение.

Метка на коже.

Она повернулась к нему лицом.

— Я хотела, чтобы ты знал. Не знаю, почему.

Нед открыл рот. Слов не было.

Она выглядела нежной и печальной. Привстала на носочки и поцеловала его в лоб. Ее губы были прохладными и сухими.

— Прощай, — прошептала она. — Мой Рыцарь, — и он оказался в коридоре, дверь за ним закрылась. Он не знал, как оказался там. Она не толкала его, но отошла, и он оказался у закрытой двери. Нед попытался понять, что делать, стражи пришли и увели его от покоев королевы во двор с прудом.

Место было заброшенным. Слуги и садовники ушли. Никто не видел, как Нед Альтерра подошел к краю пруда и посмотрел туда. На него смотрело бледное отражение.

* * *

Фонтан вина прекратился. В напряжении придворных Лин едва заметила это. Все было в хаосе — улицы, комнаты, где собрались придворные. Элдакар ушел к магам. Он выглядел так, словно Захир нес его, постарел на много лет. Фрейлина, что была на месте Рихаб на церемонии, все еще была без сознания, лекарь короля решил, что в вино ей добавили сильное снотворное. Услышав это, Лин перестала думать, что это был ход против пары. Рихаб была в центре этого. Все, что сказал Нед, показывало женщину с умом и несчастной судьбой.

И Лин видела странные разговоры в саду. Странные слова с обвинением:

— Это стоило мне многого.

Рихаб молила Элдакара покинуть Захру. Он отказался, и она ушла сама. Предательство поражало, но в этом был смысл.

Лин не понимала только мотив. Она была раздражена из-за Неда. Он мог предвидеть это, иначе к чему эти игры? Он не мог узнать, что Рихаб имела в виду под теми словами королю? Чего ей стоила их любовь, кроме покинутой жизни рабыни?

Конечно, Нед мог полюбить королеву — как и любой мужчина — но он был верен долгу, и Лин думала, что только на это может полагаться. Это было ее опорой.

Недовольство не дало ей сразу заметить новые голоса, что проникли в комнату. Лин огляделась, пытаясь увидеть кого-то знакомого. Она обрадовалась, заметив Гарона Сенна в толпе. Он шел к ней. Улыбка была торжествующей.

— Я вас искал, — сказал он. — Утром отвлечение оказалось полезным. Готово.

— Что готово?

Он придвинулся и понизил голос:

— Я видел письма Тарика. Он переписывался с самим королем Рамадуса.

Она склонилась к нему.

— И?

— Как мы и думали, Тарик ищет поддержки у короля Рамадуса за спиной Элдакара. Обещает, что Захра слаба, и как только атаки на севере усилятся, страна будет без защиты. Только одно может помешать их планам.

Лин ждала.

— И?

Гарон огляделся. А потом сказал:

— Тарик верит, что во всем замешана магия. Темная магия. Не только с севера. Тут. Может, даже… — он огляделся снова. — Он говорит, что король ослеплен любовью.

— Королева?

— Похоже на то.

— И теперь она пропала. Унижение для уже слабого Элдакара, — Лин покачала головой. — Но Рихаб? Магия? Она была никем до королевы.

— Да, — сказал Гарон. — Уж слишком правдиво. О ней ничего не известно. Даже не ясно, где ее поймали. Она не говорит об этом. Конечно, Элдакар поддержал ее решение.

Они услышали новую волну шепота. Глаза Гарона расширились. Он сделал еще глоток вина.

— Слышите это?

— Фонтан остановился. И…?

Он посмотрел ей в глаза, его глаза сверкали от вечерних ламп.

— Фонтан был чарами Тарика.

— Ты же не думаешь…

Блеск в его глазах стал сильнее.

— Если Тарик пытался ослабить двор изнутри, что лучше побега королевы? Мы его вряд ли снова увидим.

* * *

Он был прав. Тарика ибн Мора не нашли. Вечер перешел в ночь, и разошелся слух, что второй маг помог королеве сбежать, что они убежали вместе. Что его презрение было игрой, прикрытием. Он использовал магию для немыслимой измены.

Зачем? Это даже не нужно было говорить. Все, кто видел Рихаб Бет-Сорр, знали, почему. Он был очарован.

Лин подумала о словах Гарона. Как друг — а то и Придворная поэтесса Эйвара — она должна была передать слова Элдакару. Что его второй маг общался с Рамадусом за его спиной. У нее были доказательства. Но эта ночь была не тем временем.

Пир оказался небольшим. Не из множества блюд, музыки и поэзии, как все представляли. Король и его маги отсутствовали. Не было и посла Рамадуса. Лин не замечала еду, хотя запах розмарина и шафрана в другое время был бы приятным. Она внимательно слушала разговоры вокруг. Хоть она тренировалась за эти недели, было сложно сосредоточиться на шепоте местных, не связанном с ней. Лин сильнее ощутила, что чужая тут. Она была чужой во время кризиса.

За Рихаб отправили поисковые отряды. Лин поежилась. Если королеву схватят… Лин не знала, как за такое накажут. Она знала, что Элдакар не хотел бы ее наказывать, даже если бы злился. У него не было выбора, она оскорбила трон.

Она думала об этом, вспомнила меланхолию дудочки, которую слышала в садах, и холод сотряс Лин. Она подавила вздох. А потом ледяная стена воды обрушилась на нее. Ее лоб стал липким. Она медленно встала, ощущая еще одну волну, выдавила улыбку, извинилась и старалась не бежать.

Двигаться медленно было сложнее всего. Она сжала ручку двери, изображая беспечность. Она сжала ее и ощутила новую волну. Она чуть не упала на колени.

«Я умираю, — подумала она. — Это случилось».

Она была в прихожей к обеденному залу, слуги носили подносы с едой. Они не заметили, как дрожат ее ноги при ходьбе к коридору. Нед помог бы ей тут. Хоть он ничего не мог сделать.

Он мог хотя бы поддержать ее за руку. Едкая мысль. Она пошатнулась, чуть не врезалась в колонну. Она могла бы умереть с его поддержкой.

Она чуть не рассмеялась от этой мысли. Будто было важно в смерти, держали ее за руку, или она упала на мозаику на полу одна.

«Я не попрощалась», — подумала она с новой волной льда. Но это было глупо. Так она думала, пока медленно дышала с трудом. Она ведь знала себя? Она ненавидела прощаться.

Она ненавидела шанс, что ее могли найти кучей на плитке пола, в платье, что ей не понравилось, далеко от дома. Она сама виновата. Валанир просил ее не ехать. Он мог предвидеть такое.

Лин сжала колонну, обвила ее и заметила новое ощущение. Жжение вокруг глаза. От странного оно переросло в агонию за мгновения. Метка Пророка пылала все сильнее, пока волны холода разбивались об нее. Она с силой прикусила губу и ощутила кровь.

Она стояла так. Лин сжимала колонну долго, обмякнув, а потом поняла, что новых волн нет. Жжение утихло. Она все еще дышала с хрипом, но это могло быть последствиями. Она боялась отпустить колонну и упасть на колени.

Прошло больше времени. Она услышала звуки ужина вдали: гул разговора, шум кухонь. Открылась дверь, донесся запах шафрана и розмарина, а еще шум из-за стола. Дверь закрылась. Все возвращалось к ней, подступало, хотя раньше отдалялось. Она слышала голоса людей. Стук вилок и ножей. Шаги слуги. Ее дыхание замедлилось. Она прижала ладонь к груди, сердце билось не так безумно. Лин отодвинулась от колонны и встала без поддержки. Приступ — чем бы он ни был — закончился.

Она разгладила зеленое платье, ладони еще плохо слушались, словно ей было холодно. Причина могла быть лишь одной. Отсвет судьбы, что она видела во снах.

Но голос в ней шептал с тревогой. Метка Пророка… пылала. Как метка была связана с чарами Дариена… или Эдриеном?

Лин не успела принять решение и пошла во двор к цветам в ночи. Она никого не встретила по пути. Она все еще дрожала, как ветка на ветру. Метка Пророка. Данная Валаниром Окуном. Они ведь были связаны? Она знала, когда он прибыл в Тамриллин.

Первый маг был уже во дворе, словно она призвала его. Он был без жизни. Такое лицо означало многое.

— Нет, — ее голова закружилась. Из-за другого.

— Валанир Окун и Алмирия, — сказал он. — За одну ночь, — он сжал голову руками, словно было больно. — Это не совпадение, да?

Его голос был далеким для Лин. В ушах ревело. Она рухнула на колени во дворе.

* * *

Ранее тем утром пир Нитзана был в разгаре. Нед Альтерра прошел по горе в Майдару. Он хотел найти королеву и остановить ее.

Сады были пустыми. Почти все обитатели замка уже были в городе. По пути Нед смог подумать, но не мог ухватить мысль надолго. Все рушилось быстрее, чем он думал. Как только он начал череду событий, все развивалось очень быстро. Теперь он это видел. Травник расскажет. А Рихаб… ее хоть так звали?

Она предупредила его. Она все делала намеками. Предупреждение было даже справедливым. Она давала ему подсказки, когда учила игре. Но Нед не видел этого, он думал, что она говорит о своей жизни. Не о нем.

Он мог оказаться таким человеком, каких презирал — тем, кто видит то, что хочет.

Нед добрался до толп в городе, погрузился в них. Было бесполезно пытаться остановить план Рихаб. Если раскрывать ее, придется рассказать, что он сделал. Нед верил в правосудие, но не хотел быть казненным на Площади правосудия в Майдаре. Он ценил жизнь, как не было годы назад, ведь с ним были связаны жизни.

Нед шел с толпой, как с течением в реке. Он делал вид, что он — безликий гость города, решивший насладиться праздником.

Инстинкт уводил его от Площади соколов, где будет церемония. Он шел к Пути воды, толпа вела его к пустому месту на пирсе. Запах жареного мяса и табака тут был сильнее. Шла игра, Нед видел гонку лодок. Победитель будет чемпионом, получит серебро. Зрителями были мужчины, знающие воду. Когда-то такие люди были товарищами Неда, и многие были из Кахиши. Он мог говорить на их диалекте почти без усилий. Среди них были нарядные мужчины, которые сделали ставки на результаты. Смешанная толпа вопила, когда их фавориты выбивались вперед или отставали. Нед стоял и смотрел. Он делал это, пока думал… или не думал.

Игры закончились в сумерках. Воздух стал прохладным. Вино и пиво передавали флягами, празднуя или утешая себя. Толпы стали рассеиваться, чтобы посмотреть последние церемонии на Площади соколов. Говорили, платье королевы было невероятным, что она затмила всех королев Майдары. В последний раз ее видели издалека на коронации. Любопытство вызывало разговоры, что подслушивал Нед. По слухам хитрая королева не осталась в стенах Захры, не сидела на горе, а убежала на улицы.

Солнце село, загорелись бумажные фонари в гавани, и Нед ощутил тревогу толпы. Что-то пошло не так во время ритуала. Нед слушал, но не мог узнать детали. Он спросил у полного мужчины с бородок, стоявшего неподалеку:

— Что за новости?

— Говорят, королева мертва, — сказал мужчина и рассмеялся, его двойной подбородок трясся. — Не верю. У этой ведьмы жизней, как у кошки.

— Что тогда случилось?

Он пожал плечами.

— Глупый король подставил нас, это я знаю. Когда женился на этой подстилке.

Нед остался у воды. Он купил жареное мясо в теплом хлебе у торговца. Настроение толпы изменилось, стало тревожным. Холод вечера усилился. Новостей было все больше: королева не умерла, а пропала. Она не была похищена. Она продумала побег, но никто не знал, как.

— Ведьма использовала Элдакара и бросила, — сказала старушка, — в канун Нитзана! Ересь.

\Ведьма.

Нед хотел бы винить магию в своей глупости. Она была Танцующей с огнем, но навыком Рихаб — с ним, по крайней мере — была не магия. Она управляла слабостями, что уже были при нем. И если обвинять ее, можно винить и его, лезвия поранят обоих.

Жертва рыцаря. Чтобы это случилось, рыцарь должен действовать по своей воле. И он так сделал. Он не мог это отрицать.

Стало темнее. Толпа не расходилась в свете фонарей. Нед понял причину — люди продолжали есть блюда праздника под звездами, фейерверки летели с барж на реке. Они сверкали в ночи.

Праздник продолжался. Звучала музыка, освободилось место для танцев. Женщины взмахивали объемными юбками, подражая танцовщицам, которых видели сегодня. Кольца на пальцах, ногах и в ушах сверкали при их танце. Мужчины хлопали и веселились.

Нед невольно принял решение, если его можно было назвать таким. Он мог погибнуть или нет. Мог служить Лин Амаристот или исчезнуть.

Было невыносимо, ведь люди, которых он любил, возненавидят его. Хуже было то, что они будут правы.

Он остался у воды, упираясь в перила. Он не двигался, когда прозвучали новости, что остановили музыку и танцы на улицах в ночь Нитзана. Но пауза была временной. Дни будут полны веселья на всех улицах и пьянящих запахов весны. Когда люди знают, что конец близко, некоторые замыкаются, а другие все равно танцуют.

* * *

Она пошла в Башню перед рассветом. Искры снова вели ее. Они привели ее к той же двери. В этот раз она присмотрелась к двери. Она заметила позолоту на ручке и поверхности. На уровне глаз была металлическая фигурка в форме лица с раскрытым ртом в крике. Он напоминал и человека, и существо. Его глаза были из красных камней.

Она открыла дверь.

Комнату озаряли красные свечи на медных подставках. Приглушенный теплый свет.

Захир был тут. Она не видела ифрита — кровать была пустой. Но первый маг был обнажен по пояс, плоть горела зеленым огнем. Его глаза были закрыты. Ему будто было больно. На его руках были метки, длинные и извилистые, как змеи. Он сжимал кулаки, змеи словно извивались на его коже. Она смотрела. Они двигались, ползли по его рукам, словно живые. Они были черными, золото вспыхивало зеленым по краям.

Лин приросла к месту. Она вспомнила шипение Эдриена Летрелла годы назад, когда Дариен призвал его. Сначала нужно потерять все.

Захир открыл глаза. Увидел ее. Она не двигалась. Он сказал:

— Ты нашла меня, — он выглядел утомленно. Зеленое сияние угасло. Змеи стали золотыми, а потом пропали на его медной коже. Его глаза казались зелеными, словно огонь остался в них. Он сказал. — Теперь мы можем поговорить.

ГЛАВА 19

Лин позволила Захиру Алкавару усадить ее на диван с видом на двор. Фонтан было слышно отсюда. Все остальное было тихим и темным. Она смотрела нару.

В ней была пустота, какой не было даже после смерти Дариена. Может, это было природой метки Пророка. Ее создатель умер, потеря осталась с ней. Она едва могла думать о том, что узнавала и видела в этой комнате. Это казалось не важным.

В ту ночь Валанир поднял ее осторожно, словно она была птицей. Воспоминание не было связано с меткой Пророка.

— Я устала, — сказала она. Ветерок снаружи раскачивал ветви деревьев.

Нужно все потерять, сказал Эдриен. Она была его послушной ученицей.

Захир сидел напротив нее. Он надел мантию Она заметила перед этим, что его тело было мускулистым. Не это ожидалось от мага. Судя по этому и мозолям на руках, он бывал в бою. Он был теперь чужаком, но закаленное тело и рефлексы были у них общими.

— Ты хочешь умереть юным, — сказала она. — Расскажешь, почему?

— Я не хочу этого, Лин, — сказал он, она вздрогнула. Он редко звал ее по имени. — Я люблю эту жизнь, — он звучал холодно. — Но порой нас зовут забыть о себе. Так было и со мной. И ночью на том холме лишь я выжил в разрушении моего города… и был избран для этого.

Она сжалась от его холода. Ночь была и без того тяжелой. Она хотела быть в своей комнате, в одиночестве горевать по Валаниру.

Его тон смягчился.

— Прости, — сказал он. — Он… был и моим другом. И не забывай, это твоя потеря, но тут… случившееся с Алмирией — кошмар. Теперь нас заставят воевать против неизвестного ужаса. Этот ужас стирает города.

— Снова, — тихо сказала она.

Он покачал головой.

— Так кажется, но… это не одно и то же. Когда я рассказал тебе о Весперии, я кое-что утаил. Есть правила в связи с ифритом, чтобы она держалась. Мне нельзя говорить о ней, пока не спросят. Я не знал, приведет ли тебя ключ к Башне ветров сюда. Я надеялся. И, надеюсь, ты простишь меня за это. Было сложно годами никому не говорить, — он молчал пару мгновений. Фонтан и ветер были тихой музыкой внизу. — Вот, что случилось. В ночь, когда Весперия была разрушена, я вернулся в развалины, — он сглотнул ком в горле. Продолжил. — Я днями искал среди камней. Рисковал быть раздавленным, но мне было плевать, умру ли я. Хотя я немного переживал. Но я хотел найти родителей. Не помню, как долго я рылся в развалинах нашего дома. Это было очень важно. Если тело открыто стихиям, страдает душа. В текстах говорится о демоне цвета черной смолы, у него хлыст из колючек и шипов. Он приходит на закате и ударяет им по незащищенной душе. Потому похороны алфинян проходят в часы смерти. Я должен был найти их, или их души не обрели бы покой. Я думал… о хлысте.

Захир прошел к окну, а потом от него.

— Я не буду вдаваться в подробности тех дней. Я сам их толком не помню. Но, как потом подтвердили другие, обыскавшие развалины, пока король не запретил контакт с развалинами Весперии, — он остановился перед ней, — в развалинах Весперии не было тел.

Лин села прямо.

— Никаких тел.

— Ни тогда, ни потом. Следов людей не нашли. Люди моего города пропали. И моя жизнь была решена, — он замер в свете свечей. Его лицо казалось юным то ли от света, то ли потому что он вспоминал себя раньше. — До этого я мечтал стать певцом. Ты можешь рассмеяться, но… мой голос мог собрать людей со всей улицы по вечерам. Я вставал на ящик и пел известные и не очень баллады, — он впервые улыбнулся. — Родители не радовались, но и не мешали мне. Они знали, я был безнадежен — сын матери. Они знали, что я подрасту и отправлюсь попытать удачи в столице, в магазинах вина и кофейнях. Не лучшее стремление, но было ясно, что я был рожден для этого. И они любили меня, — он кашлянул и посмотрел на пол. — Таким был план. Я не думал изучать магию. Это было для стариков, как я думал, если вообще думал об этом. Но после Весперии… Лин, что я мог? Что важнее семьи?

Лин не могла сразу ответить. Он не знал, откуда она. Она не рассказывала об этом. Она вспомнила себя в саду, Дариен и Хассен касались ее руками в холмах над Тамриллином.

— Ничего, — сказала она. — И ты стал магом.

— Это не так сложно, — он сел тяжело напротив нее. — Я не буду уточнять, как попал в Университет волшебных искусств в Рамадусе… это история. Я был юным, мне ничто не мешало. И никто. Я был не всегда хорошим. Я совершал странные поступки… даже ужасные. Я… завязал отношения с аристократом в городе, он был добрым. Я был с ним нечестен. Он думал, что я любил его, но нет. Хотя тогда я думал иначе. А потом понял, что просто скрывал правду, чтобы не презирать себя. Я все еще жалею об этом. Говоря себе, что это любовь, я использовал его для обучения в Университет. Сирота без денег мог получить статус только через связи. Меня приглашали на балы. Я научился умом и словами очаровывать окружающих. Я начал интересоваться тем, что было за рамками. Запретным.

Она выдохнула.

— Ифрит.

Свеча бросила тень на его лицо, но его глаза горели.

— Я поймал джинна. Я чуть не погиб при этом, и я знал… знал цену. Мне не дожить до старости, Лин. Если я смогу освободить души города, что моя жизнь? Я не знал, как мучителен путь. У ифритов время другое — они вечные. Для них годы пролетают за кашель. Я годами использовал джинна, чтобы пробить облаков вокруг Весперии. И я все еще не достиг цели, хоть и вижу ее. Я вижу ее, — он пожал плечами. — Когда я был младше, я этого не знал. Я был уверен, был среди правящего класса Рамадуса. Я думал, что могу все.

— Но ты пришел сюда.

Он кивнул.

— Пришел. Мне было двадцать три. Двор Юсуфа Эвраяда был шансом для новичка, как я. Его династия была юной, первый маг был стариком. Там власть мог захватить другой. В Рамадусе было поколение магов, что длилось сотни лет. Башня стекла тут была новой. Ей нужна была новая кровь.

— Но был и другой повод, — резко сказала Лин. Она устала, горевала, но это не притупило весь ее разум. — Ты занялся запретной магией. Ты пришел туда, где было меньше тех, кто заметит. Это ведь правда?

Его лицо было странным, словно он мог вот-вот рассмеяться.

— Я не отрицаю.

— И потом ты завоевал Юсуфа Эвраяда, и он сделал тебя первым магом, — продолжила она, — и это разозлило Тарика ибн Мора.

— Это было ошибкой, — сказал он. — Тарик стал думать тогда об измене, когда Юсуф не оценил его. А мне хватило бы места второго. Но, признаюсь, я знал, как очаровать Юсуфа. Я знал, что сказать. Я был амбициозен, Лин, хотя даже сейчас не знаю, зачем. Мне было все равно, первый я или второй. Но решать было не мне. Может, все определило мое выступление на поле боя. Это важно понимать в Юсуфе Эвраяде — в Элдакаре его злило то, что он видел в нем себя. В молодости Юсуф был чувствительным, любил поэзию, не войну. Был бесполезен. Когда семью Эвраяд убили, ему пришлось побороть это в себе. Так он поднял армию и захватил Кахиши. Но ему важнее было победить себя. И то, что его старший сын и наследник был таким, каким раньше был он… было ударом для него. А потом я пришел ко двору. Я не остался в Башне в те годы. На границах постоянно были беспорядки, на севере и юге. В провинциях нужно было подавить мятежи. Я отправился в бой с людьми Юсуфа. Вскоре я вел батальон. Юсуфу это нравилось. Тарик ибн Мор хорошо сражался, но я лучше командовал. На поле боя началось наше соперничество. Дело было не в магии. А в том, кого Юсуф брал в бой. Он хотел объединить королевство. Я помогал ему с этим, и он не забыл. Даже позже, когда увидел, что мы с Элдакаром любим друг друга.

— Тебя не тревожило, что Элдакар взял королеву?

Захир был удивлен.

— Тревожило! Наоборот. Я бы навредил его положению. Король должен быть женат. И… Элдакару нужно больше, чем я могу дать. Он заслужил больше. Я нашел в нем повод быть хорошим, а еще узнал, что я недостоин. Ты знаешь его, так что понимаешь меня, — он помрачнел. — Он не заслужил произошедшее сегодня. Я не верил в слухи о Рихаб Бет-Сорр… Теперь я не знаю, чему верить. Была она заодно с Тариком или вела свою игру? Я дал Элдакару зелье, чтобы он уснул. Но скоро его придется будить. Сообщить, что мы на грани войны, — он говорил о тревогах дня, и молодой вид пропадал. Он выглядел утомленно, постарел.

— Я понимаю, почему ты хотел отстраниться от него, — сказала она. — Чтобы пощадить его, — она смотрела на его лицо. — Когда ты предложил ночь со мной, о чем ты думал?

Он не мешкал.

— Я был эгоистом, — сказал он. — Не стоило приближаться к тебе. Не стоило сближаться с Элдакаром. Не с тьмой во мне. Но, Лин, — он почти улыбался. — Я все еще рад, что ты знаешь правду. Я рад, что это знаешь именно ты.

* * *

На следующий день Лин Амаристот дали два письма. Первое принес мальчик с гавани за монетку. Второе она нашла рядом с трупом в Майдаре.

Аккуратный почерк в первом она узнала.

Лин,

Теперь ты знаешь, как она сбежала. Если я вернусь к тебе, я мертв. Я заслужил это, но не хочу этого. Я найду ее для тебя. Скажи Рианне, что мне жаль.

У нее ибис. Если бы я знал, не помог бы ей, клянусь. Я могу лишь догадываться, что это значит, с чем она связана. Я постараюсь узнать больше.

Если я могу как-то загладить вину перед всеми, я постараюсь.

Н.

Второе письмо было от Алейры Сюзен. Новости об Алмирии и грядущей войне вызвали панику на улицах столицы. И в таких случаях сразу страдали кварталы Галиции и дела галицийцев.

Когда Лин прибыла, магазин Алейры был в хаосе. Книги и бумаги валялись на полу. В комнате за магазином, где женщины встречались, на стуле обмяк труп: мужчина с кинжалом, глубоко вонзенным в грудь. Кровь вокруг него почернела.

В столе торговки Лин нашла запечатанное письмо, подписанное «Пророк». Пятна на нем были темно-коричневыми. Она открыла его.

Пришлось убить мужчину ценной алфинянской крови, так что мне нужно скрыться. Город снова настроен против галицийцев.

Я изучила пророчество. То, что я нашла, не стоит рассказывать письмом, но выбора нет.

Тень придет с севера… да. Но посмотри, Пророчица. Она придет с севера и запада. С твоей земли. Лучше предупреди Валанира Окуна. Это точно не его друзья.

Удачи и здоровья, Придворная поэтесса.

Алейра.

ГЛАВА 20

— Он мертв?

Голос во тьме. Ветер выл вне башни, а внутри воздух был влажным, пахло дождем.

Улыбка в свете факела. Мужчина вышел из тени, сначала стало видно его широкие плечи. Волосы были яркими, как факел, он то появлялся из тени, то пропадал.

— Мой посыльный справился. Жаль, конечно. Но Валанир всегда был угрозой.

— Кто — посыльный? — стало видно фигуру, что спрашивала, хоть и неясно. По сравнению с другим мужчиной, он был небольшим и тощим. И в мантии высшего мастера.

Элиссан Диар покачал головой.

— Важно, что Алмирия разбита, силы Элдакара на севере, а двор сломлен изнутри. Наша цель близка.

— Элиссан, — сказал высший мастер. Он отчаянно хотел удержать власть. — Я понимаю, почему ты хочешь власть. Жертва Манайи — хоть и печальная — может, даст нам силы. Но этот разговор о Кахиши… никто не пытался раскинуть влияние так далеко. Майдара — союзники, — он облизнул губы. — Во что ты играешь?

Свет упал на лицо архимастера Диара, его скулы стали острыми. Он сверкнул улыбкой и бросил через плечо:

— Этерелл Лир, можешь выйти к нам?

Новый голос. Легкий, певучий.

— К вашим услугам, милорд Диар.

Хоть не такой широкий, как Элиссан Диар, Этерелл сиял в свете факела, выйдя вперед. Он шагал, покачиваясь. Элиссан хлопнул его по плечу.

— Мальчик, — сказал он, — я хочу назначить тебя своим заместителем. Марик Антрелл оказался не таким надежным, как я надеялся. А ты… — он склонил голову и пронзил глаза Этерелла жутким взглядом. — Думаю, у тебя есть талант к скрытности. И… другие.

Этерелл улыбнулся в ответ. Они словно делили секрет. Он поклонился.

— Будет честью для меня, милорд архимастер, — сказал он. — Что за задание?

Элиссан Диар повернулся к высшему мастеру с той улыбкой.

— Мартен Лиан, старый друг, — сказал он. — Ты не хотел бы править в Тамриллине?

* * *

Они склонились в лучах солнца: яркие волосы и глаза. Они смотрели на одно — на свиток на столе перед ними. Ее волосы упали на страницу. Она удивленно сказала:

— Правление Пророков. Такое возможно?

Он переплел пальцы с пальцами дочери. Они изящно танцевали мгновение, а потом он отпустил ее руку.

— Ты была рождена править. Уже скоро, любимая.

Слова звучали эхом в комнате, пока она угасала во тьме.

Уже скоро.

* * *

Его глаза стали тьмой, окнами конца света. От пустоты в них она была в ужасе. Он сжимал ее руки.

— Ты принимаешь это?

Страх сдавил ее горло, она знала, что будет. В этот раз, падая, она знала, что будет конец, но падению не было конца.

* * *

Джулиен охнула. Воздуха было мало. Она словно тонула. Но, открыв глаза, она увидела ночное небо и темные глаза, что смотрели в ее глаза.

Она задыхалась. Вдыхала снова и снова. Вскоре дыхание стало не таким отчаянным, постепенно она успокоилась. Она видела в глазах тревогу.

— Подай знак, что ты проснулась и видишь меня, — сказал Дорн. — Боги, я устал быть тут один.

* * *

Они были в месте, где ветер пригибал траву. Камни виднелись среди пейзажа, земля застыла волнами, как море в бурю. Они видели с места на утесе еловые рощи, березу в форме старушки, согнутой ветром. Деревьев было немного. Скопление там и там, ручьи быстро бежали по камням. Снизу доносился гул. Джулиен догадалась, что дальше водопад.

Они были без огня. Дорн вырос в городе и не умел ничего такого. Джулиен показала ему, как высечь искру, какие грибы и ягоды можно собрать и съесть. Она знала, какие безопасные, а какие ядовитые. Эти знания интересовали ее, но не требовались. Она любила книги по ботанике, прогулки в полях дома. Опыт теперь пригодился. Они будут голодны, и хотя она заметила зверька впереди, они не были охотниками, у них и оружия не было. Но хотя бы было много чистой воды.

Она не думала, что будет, если они тут надолго. Навеки? Дорн тоже не говорил об этом. Они должны поискать, были ли тут люди.

В первую холодную ночь они сидели спина к спине и грелись. Он сказал:

— Думаю, ты спасла меня. Я… двигался во тьму. Яма разверзлась. Я не знаю, была ли то смерть. Но… мне казалось, что это хуже смерти. Ты оттащила меня от края. Я словно завис, а потом меня потянуло в сторону. Сюда.

Она попыталась рассмеяться.

— Надеюсь, это на благо.

Он пожал плечами, как ей показалось. Или поежился.

— Я не мертв, — сказал он.

Вскоре Джулиен расскажет, что видела и слышала, пока не попала к нему сюда. Не сразу. Было сложно говорить. Кусочки жизни лежали вокруг нее обрывками, и их нужно было попытаться собрать, чтобы говорить. Джулиен Имара не знала, что будет из этих обрывков. Она даже не знала — особенно когда глаз стало жечь — кем или чем была.

Утром они были уставшими и мокрыми от росы. Джулиен мало спала. Ей хотелось сменить одежду. Она хотела сухую одежду из сундука у кровати в Академии. Платья и белье, сшитое ее сестрой.

Дорн озвучил ее мысли:

— Это была магия, как я и боялся, — сказал он, проглатывая свою долю крыжовника. — Вот так неудобство.

Она не знала, увидит ли сестру снова, и запретила себе думать об этом. Пока она могла отвлечь себя другими тревогами. Или целью.

— Думаю… нам нужно идти к водопаду, — сказала она. — Если я молчу… внутри… я будто слышу метку. И она говорит, что делать.

— Отлично, — сказал он. — Так от нее есть польза.

Они пошли по склону, скользя по влажной траве. Серая ежевика росла там, где не смогли деревья, соревнуясь с вереском. Джулиен старалась держаться камней, они были не такими скользкими, как трава.

— Ты не хочешь быть Пророком? — спросила она. — Я думала, все в Академии этого хотят.

— Да, — сказал он. — У меня всегда проблемы с тем, чего я хочу. Нет… я хотел уйти. Бродить по миру, как Лакарн. Не думать о делах Пророка или чарах.

— И я люблю Лакарна, — сказала она с запинкой. — Я… не думала о становлении Пророком. Я не считала это возможным. Для меня. Но Придворная поэтесса…

— Да, — он замер и смотрел вдаль. Джулиен проследила за его взглядом. За морем травы и камней было лишь небо. Солнце бледно сияло за облаками. Ветер бил их, влажный, пахнущий травой. Дорн сказал. — Я видел ее раз. Она была в Академии с Дариеном Элдемуром, когда еще не стала Придворной поэтессой. Я не могу забыть тот миг. Что-то в ней привлекало взгляд. Или меня.

Джулиен подошла к нему. Он затерялся в мыслях или все еще был потрясен из-за произошедшего. Она тоже это ощущала.

— Дорн, — сказала она. — Прежде чем попасть сюда, я… кое-что видела. Ты должен знать.

Его улыбка была кривой. Он раскинул руки, словно сдавался.

— Рассказывай.

Сначала она описала ему, что сделал и сделает Элиссан Диар. Но когда увидела его лицо, поняла, что нужно объяснить. Она описала сцену в башне, которую помнила в деталях, словно она была нарисована перед ее глазами. Она дошла до части, где Этерелл Лир становился заместителем Элиссана Диара и отвела взгляд от Дорна. Но он сказал.

— Он говорил мне, что был шпионом… это может быть связано, да?

— Я… не знаю, — она видела в голове беспечную улыбку Этерелла Лира. Она помнила его с кровью на лице и рука. — Он шпионил на Валанира Окуна. Который…

— Мертв, да. И ты говоришь, то тоже была работа Элиссана.

— Кто-то работает на него в Кахиши. Элиссан хочет разрушить их двор, словно так мастера Академии смогут править в Тамриллине. Не понимаю…

Дорн покачал головой, убирая волосы с лица.

— Могут. Кахиши — ближайший союзник. Если они падут, Тамриллин будет открыт. Почти без защиты, — он вздохнул. — Понимаешь? Такое бывает, когда у поэтов есть сила. Этого не должно было произойти.

Она опустила голову. История Дариена и Лин Амаристот, Другой мир… это все сияло для нее, как Серебряная ветвь в Зале лир. Валанир Окун посвятил этому жизнь, а теперь она носила его метку.

Дорн смотрел на нее. Она вспомнила, как впервые заметила его: высокого, гордого, он пел скорбную песнь для архимастера Мира. Его песня преследовала ее во снах.

— Я забыл, что у тебя есть идеалы, — сказал он. — Ты их не потеряешь, Джулиен. Не при мне.

Джулиен не знала, что сказать. Она не считала себя такой. Она даже не понимала, что это значит. Она хотела сказать: «Мне всего пятнадцать. Это все для меня в новинку. Я не должна быть Пророком».

Последнее было правдой. Если бы Сендара Диар ее сейчас увидела, она была бы в ярости. Она бы заявила, что Джулиен ничем не заслужила метку над глазом. И она ничего не могла поделать.

Ей нужно было так много узнать. Она знала теперь, что надеялась, что Валанир направит ее. Но он дал ей то, что ощущалось камнем на шее. Но это давало ей теперь цель.

Остаток дня она вела Дорна, и он следовал, и они добрались до водопада. Его гул сопровождал их спуск. Утки пролетели над ними, отбросив тени на траву. Она задумалась, нет ли рядом реки или моря.

— Как думаешь, где мы?

Он почти улыбнулся.

— Куда пошли те парни… что пропали у дуба?

Она больше не спрашивала.

Они ощутили водопад раньше, чем увидели: брызги осыпали их лица, вещи промокли. Ветер приносил им свежий запах мха. Они пришли туда и увидели стены воды, как стекла, падающие в пену и зелень. Камни были опасными, скользкими, Джулиен осторожно опускала ноги на выступы. Она что-то слышала за ревом водопада. Она замерла и слушала. Смотрела, как солнце плетет косы золота из водопада.

— Что там? — сказал Дорн.

Она повернулась и улыбнулась. Протянула руку.

— Идем.

* * *

Поэты порой думали об иронии. Она была одним из инструментов их историй во все времена, а теперь время героев прошло. Кто-то винил в этом Дариена Элдемура и Марлена Хамбрелэя, они повлияли, хоть у них было мало времени. Они заставили людей увидеть истории в другом свете.

Дорн не пользовался этим инструментом. Он думал, что его популярность объяснялась просто: было проще смеяться над героем, чем вести себя как он. Но ему было сложно писать о прямолинейных героях, он беспощадно отмечал изъяны даже у тех, кем восхищался. И все же он не мог жестоко лишать их достоинств, как стало модно. В Академии он был в стороне от моды, ему помогала отдаленность острова и Башни. Это он ценил больше всего, пока был там, но это и подавляло его.

Дорн знал, что столкнулся с одной из форм иронии. Он презирал чары… все формы магии искажали искусство. Он был в Другом мире, и его прибытие сюда могло спасти его в ночь Манайи. Чары спасли его жизнь. Но чары и подвергли его жизнь опасности.

Он проснулся ночью в поту от сна о той бездне. Она будто звала его. Дорн Аррин не знал, насколько боялся смерти, но пустота… была другим.

Он был тут. В месте меж миров.

Рассмеялся бы Этерелл Лир? Он любил иронию больше Дорна. С другой стороны Дорн не знал, сколько правды знал об Этерелле. Когда он задумывался об этом, то ощущал боль и стыд.

Но врали ему, он не должен был стыдиться. Почему тогда ощущал это? Он мог ругать себя за доверчивость, но Этерелл всех обманул. Если Элиссан Диар сделал его заместителем, но еще верил, что Этерелл говорил ему правду и был сыном аристократа.

Дорн мог много думать, пока они с Джулиен Имарой шли по склону почти весь день. Он был рад шагать за ней — метка Пророка на ее округлом юном лице пугала сильнее, чем он хотел показывать. Бедняжка. Он думал о том, что сделал Валанир Окун, и мысли не всегда были добрыми. И теперь она рассказала ему, что видела, и ответственности было больше, чем должно быть в ее возрасте. И вообще у людей.

— Нужно выбраться отсюда и рассказать Придворной поэтессе, — сказала она, когда он объяснил сложность ситуации. Он был тронут ужасом в ее глазах, пока она слушала о сложностях. Падение союзника, восхождение такого, как Элиссан Диар.

Явная опасность Придворной поэтессе.

Неровный склон был красивым. Так думал Дорн утром, когда солнце отбросило тени на волны травы. Изумрудная трава и тени повторялись до золотой полоски горизонта.

Он хотел бы разделить этот вид с Этереллом Лиром. Ему нужно было скорее перестать думать об этом. Это смущало.

Дорн склонил голову от ветра и думал, что понимал источник своего стыда (не смущения). Друг сказал, что люди хотели его, лунный свет озарял его профиль. Дорн ясно видел это и сейчас.

Люди видели свои желания в Этерелле Лире. Не его самого.

А если Дорн был не лучше, чем гости лорда, которые брали, что хотели? Говоря себе, что молчание — знак согласия, а навык — это чувственность. Ему стало плохо, когда он представил себя таким. Но… он был склонен к этому. Мысли заносили его к такому.

«Я ничего не почувствую».

Мысли путались, но все вели к стыду, и боль постоянно сдавливала его.

Он проиграл бой с этими мыслями, когда они дошли до водопада. Он смутно осознавал, что Джулиен идет по влажным камням, как рысь за добычей, и он не так себе представлял движения робкой девочки. Метка блестела серебром вокруг ее глаза. Он не знал, замечала ли она это.

— Идем, — сказала она, протянув руку с улыбкой, которая выглядела уверенно, словно у нее было чужое лицо. Она указывала на трещину в камне рядом с водопадом. Дорн присмотрелся и понял, что это не трещина. Она расширялась в глубине.

— Пещера, — понял он. — Почему…

— Не знаю. Идем.

* * *

В глубине пещеры кто-то пел. Слова были, но язык она не знала. Голос был печальным. Джулиен подошла ближе к Дорну, они шагали в темноте. Она хотела бы свечу или факел. Солнце снаружи падало на стены, и они напоминали сложенную ткань.

Она шепнула ему:

— Может, потому мы здесь, — он не ответил, словно задумался. Она старалась идти ровно по камням. Она вспомнила пропавших парней: они оказались в пещере с неземной женщиной. Женщина отправила их на задания. Но если они пришли сюда поэтому, то стоило проверить. Она хотя бы не могла трагично влюбиться в женщину, как и не мог, судя по всему, Дорн Аррин.

Вода собиралась на дне пещеры. Пройти, не намочив ботинки, не вышло бы. В воде были острые камни, что грозили пробить подошву. Джулиен чуть не упала, замедлила шаги и ступала осторожно. Дорн так не страдал, может, у него было лучше с равновесием.

Удивительно, но она будто оценивала его качества. Словно собиралась использовать его, воспользоваться его навыками. Это сделал бы Валанир Окун. (Он использовал ее? Джулиен не хотела думать об этом. Это казалось предательством его и себя. По разным причинам).

Пение вело ее. Музыка была странной, хаотичной, не такой, как они учили. Было бы невозможно воссоздать ее с лирой. Но она думала о доме, сестре, роще оливковых деревьев, что скрывали низкие окна. Листья шуршали на ветру. Их тихая песня укачивала ее всю жизнь. Она думала, что это не закончится, что вернется, даже если покинет место.

Она обходилась с детством как с куклой, которую можно поставить на полку и взять, когда пожелаешь. Но лист уже засох, когда она опустила его.

— Чувствуешь? — Дорн был рядом с ней. Его лицо было задумчивым. — Этот ветер.

Ветер трепал их волосы.

— И? — прозвучало резче, чем она думала. Она не знала, как избавиться от меланхолии. Песня передавала потерю, что не была ее, но ощущалась как своя.

— Не видишь? — сказал он. — Там никого нет. Никто не поет.

— Ты не любишь чары…

— Да, — сказал он. — Но я не дурак. Я могу принять, что мы в зачарованном месте. Но мы одни в этой пещере. Ты увидишь.

Они прошли в узкий коридор, свет с входа выделял неровности на стенах. Они шли глубже, свет угасал. Проход расширился, и они добрались до приемной. Снова стало светлее, вода под ними стала зеленой. Она увидела узкую трещину в потолке, откуда лился свет. Рядом от ветра дрожала паутина.

Ветер. Паутина двигалась под мелодию, словно крылья колибри.

Он был прав. Никто не пел — тут никого не было. Она завела их в тупик.

— Прости, — сказала она. Ее плечи опустились. — Ты был прав. Я… была упрямой.

— Не глупи, — он сжал ее плечо, словно она была его товарищем. — Тебя что-то вело, я уверен. То, что тут никого нет…

Она в тайне вытерла глаза, чтобы он не увидел. Ночь была долгой, время после — бесконечным.

— Ты добрый, — сказала она тихо, словно боясь помешать песне на ветру. Хоть она знала, что это, песня все равно влияла на нее. — И всегда был. Я думала о тебе раньше…

— О?

Она собиралась с силами. Может, ее ошибка не была ужасной. Тут была музыка.

— Ты сказал, что у меня есть идеалы, а у тебя нет, — сказала она. — Это не так. Ты хочешь посвятить жизнь музыке… без чар. Чтобы наградой была только работа. Дорн Аррин, — она посмотрела ему в глаза. Жаль, что он ей нравился. Это казалось бессмысленным. — У тебя тоже есть идеалы.

Он рассмеялся.

— Я боялся, что ты заметишь, — он склонил голову, проходя под камнями. Он спокойно сказал. — Редкие тебя замечают, да, Джулиен Имара? Твой ум… и твою смелость. Я могу хоть это. Ты ведь спасла мне жизнь, — он улыбнулся теплее, открыто, она еще таким его не видела. Казалось, свет стал ярче. Это было глупо. — Думаю, нужно вернуться, — сказал он. — Может, твоя метка приведет нас в другое место. Ты уверена, что она не хочет нашей смерти?

Она рассмеялась. Но лишь на миг, а потом увидела за его плечом блеск глаз.

— Дорн.

Он обернулся, не упав на камнях. Фигура вышла на свет, и она была тонкой. На лице была печаль. Женщина.

Джулиен могло показаться, но музыка изменилась. Что-то в ней теперь заставляло думать не о солнце или доме, а о другом. Сны, которые она забыла к утру, остались в ее костях.

Женщина заговорила.

— Я — ваш проводник, — голос был насыщенным. Как у певицы. Она была высокой и подтянутой. Она словно парила над водой и камнями.

Парящее движение показалось Джулиен неестественным. Она поежилась.

— Проводники Пути… не из живых, — прошептала она. Это был не вопрос.

Женщина просто посмотрела на нее бирюзовыми глазами.

ГЛАВА 21

— Думаю… мне пора домой, — сказала она.

Лин рассказала все Элдакару. Он знал о связях Тарика с Рамадусом, о метке на лопатке Рихаб. Знал о Неде. Их искали, и она не сможет защитить Неда, если его найдут. Элдакар не хотел убивать его, но на кону была честь. Честь короля нельзя было портить.

Никого из служанок королевы не допросили, и Лин не хотела думать, что это значит. Были способы получить информацию в Башне стекла. Без боли? Она надеялась. Служанка, с которой Рихаб поменялась местами, знала меньше всех. Когда она проснулась, и ей рассказали правду, она была в таком ужасе и панике, что ей пришлось снова дать зелье. Ее явно выбрали из-за поверхностного сходства в размере.

Лин молилась Киаре весь день, чтобы Нед был в пути туда, где укроется. Она сжалась от мысли — что сказать Рианне? Но этот исход был лучшим из возможных.

У нее не было времени думать о его поступке. Она злилась, но винила себя. При этом его поступки потрясли ее. Она думала, что он верен только ей. Но даже у Неда были слабости. Рихаб Бет-Сорр обманула короля, нашла и слабости Неда.

В свете дня комнаты Элдакара обычно сияли роскошью, как во всей Захре. Но сегодня было темно. Ставни закрывали солнце. Лин понимала. Хоть у него не было времени, король горевал. Не хотел видеть сады. Они с Элдакаром сидели на подушках на полу. Она проводила часто ладонью по мягкому ковру, словно успокаиваясь.

В его глазах не было злости или боли, будто его предал не ее человек. Он был таким, и от этого она стыдилась. Узнав о поступках Неда и рассказав Элдакару о них, она упала на колени. Она знала, что должна предложить возмещение. Он попросил отправить на поиски и нескольких ее стражей, скромная просьба, если подумать. От этого выглядело, что она поступала правильно. Он даже теперь думал, как сделать лучше для нее.