V. ЦЕРКОВЬ ПОД ГНЕТОМ АНТИХРИСТА

1. ИЗГНАНИЕ В ПУСТЫНЮ

В действительности вся борьба антихриста направлена не столько против Христа, который сидит одесную Бога, сколько против Христа, который распространяется в истории, иначе говоря, против Церкви. Христос как Вечный Логос, как вторая ипостась св. Троицы дьяволу совершенно не доступен. Дьявол борется с Богом не открыто, но через Его творения, их высмеивая, искажая и уничтожая. Открытая борьба с Христом для него невозможна. Будучи тварью, дьявол не имеет пространства, на котором смог бы начать борьбу. Тварь не имеет крепости, в которой она могла бы укрыться, дабы избежать ударов Творца. Она полностью открыта Богу и потому доступна для уничтожения в каждый момент своего существования. Поэтому открытой борьбы между Богом и дьяволом нет и не может быть.

Однако существует весьма острая борьба при посредничестве тварей Господних. Дьявол, заброшенный на землю и знающий, что у него не много времени, старается как можно прочнее на ней утвердиться и увести ее с пути, ведущего к Богу. Он пытается сделать так, чтобы все сотворенное Господом отпало от Него, как и он сам. Борьба дьявола с Богом в сущности есть борьба за судьбу сотворенного. Дьявол стремится уничтожить не Бога, но творение Божие. Он — враг творчества. Существование, как замечает Мефистофель Гёте, не имеет ценности, поэтому было бы лучше, если бы вообще ничего не возникло, а то, что существует, погибло. Поэтому все удары дьявола в действительности направлены на сотворенное Господом бытие. И чем выше творение, тем больше оно интересует дьявола и тем отважнее он на него нападает. А поскольку человек стоит на самой вершине сотворенного, поскольку он образ и подобие Господа, то он и есть подлинный объект ударов дьявола и самая главная его мишень. Бог борется с дьяволом в сердце человека. Это изречение Достоевского выражает всю сущность и цель той борьбы, о которой идет речь. Разрушить в человеке образ Божий, сделать его смешным подобием Бога — первоочередная задача дьявола. Борьба дьявола с Богом в действительности есть борьба за человечество.

Воплотившись в природе человека и приняв на себя весь трагизм человеческого существования, Вечный Логос тоже сделался доступным для нападок дьявола. Поэтому, не будучи в состоянии напасть на Христа в Его божественности, дьявол нападает на Него в Его человечности. Как только Богочеловек появился на земле как Мессия, дьявол приблизился к Нему и начал Его искушать. Он искушал его плотским голодом; он искушал Его сверхъестественным могуществом; он искушал Его властью; следовательно, всем тем, чем он искушает, и зачастую успешно, человеческое бытие. Христос отверг все эти искушения и прогнал сатану. Однако Евангелие многозначительно замечает, что «окончив все искушения, дьявол отошел от Него до времени» (Лука, 4, 13). Иначе говоря, он отошел от Него, чтобы вновь вернуться. Вне сомнения, дьявол никогда больше не приблизится к Христу, который воскрес и взошел на небеса. То, что он воссел одесную Отца, избавило даже и человеческое начало Христа от любых умыслов дьявола.

Но дьявол вернулся к Христу, оставшемуся в истории: он вернулся к Его Церкви, которая есть Его Мистическое Тело, Его преображенный космос, Его искупленное человечество. Не будучи в состоянии погубить Богочеловека в Его индивидуальной природе, дьявол пытается преградить путь Его богочеловеческому распространению в истории. Церковь, как освобожденное человечество, становится центром и самым важным объектом нападок дьявола в мировой истории после Христа. Поэтому всякий антихрист, как помазанник дьявола и его посланник, во все века борется против Церкви. Прежде всего он — враг Церкви, препятствующий ее деятельности, ее гонитель, убийца ее святых. Создавая свое царство в мире, он сталкивается с Церковью как с царством Христа и потому начинает ее опровергать. Церковь становится самым большим препятствием на его пути к цели. Поэтому он и начинает ее опровергать и нападать на нее.

В каких же основных формах проявляются эти нападки антихриста? Каково их значение для самой Церкви? Христос обещал, что Его Церковь «и врата ада не одолеют» (Матф., 16, 18). Поэтому в сущности Церковь погубить нельзя, ибо погубить Церковь означало бы превратить в ничто все искупление Христа. Однако удары антихриста все же могут нанести Церкви тяжелые раны. Какие раны? С другой стороны, антихристовы нападки заставляют Церковь укрепляться изнутри. Церковь защищается от нападок дьявола. В чем же проявляется это укрепление Церкви и ее защита? Вот целый ряд вопросов, которые возникают в связи с деятельностью антихриста в истории и на которые мы попытаемся ответить в этом разделе.

Первое, что пытается сделать антихрист, столкнувшись с Церковью, это изгнать ее в пустыню. Высказывание, конечно, символическое, но оно выражает сущность этого антихристова замысла. О нем упоминает не только Соловьев. О нем упоминает и Откровение. Св. Иоанн рассказывает, что «дракон сей стал перед женой, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца» (Откр., 12, 4). Однако «и даны были жене два крыла большого орла, чтоб она летела в пустыню» (Откр., 12, 14). Когда она родила, «восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога» (Откр., 12, 5—6). Пустыня здесь символ ухода из мира, в котором утверждается антихрист. Как следует из Откровения, сам Бог уводит Церковь в пустыню, дабы спасти ее от нападок дракона. Соловьев также рассказывает о том, что его антихристов император, убив папу Петра и епископа Иоанна, издал приказ, в котором запретил сторонникам Христа «обитать в городах и других населенных местах». Тогда христиане направились в пустыню и остановились «на пустынных холмах у Иерихона». Таким образом антихрист осуществил то, о чем говорится в Откровении, что зверь, вышедший из земли, отметит своих сторонников начертанием на правой руке и челе и сделает так, «что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (0ткр., 13, 17).

Все эти символы имеют одинаковый смысл: антихрист прежде всего пытается вытеснить Церковь из жизни. Она должна уйти из семьи, из школы, из государства, из искусства, из науки, из философии и закрыться в стенах храмов. Она должна отказаться от задачи изменять жизнь по Христу и оставить себе только узкое поле деятельности — провозглашение и осуществление внутренней религиозности. Настоящее место Церкви в пустыне, в которой никто не живет: таково мнение и желание антихриста. Поэтому изгнание в пустыню продолжается на протяжении всей истории Церкви. Начиная с изгнания апостолов из городов Малой Азии и кончая лайцизмом и вызванным коммунизмом изгнанием монахов и священников из школ, больниц, приютов, даже из отдельных краев, антихрист все время пытается помешать Церкви утвердиться в жизни и подчинить саму жизнь духу Христа. Он все время встает на ее пути, не позволяя ей окончательно вернуться из пустыни и «обитать в городах и других населенных местах».

Какой смысл имеет это изгнание Церкви из жизни? С одной стороны, оно значительно вредит Церкви. Церковь не является всего лишь общиной субъективной религиозности, кроющейся в душе человека. Она есть в истории раскрывающийся Христос. Она есть искупленный космос, несущий это искупление во все сферы. Если бы Церковь замкнулась только в стенах храма и имела бы дело только с субъективным настроением человека, она предала бы свое предназначение — продолжать подвиг Христа в исторической нашей действительности. Искупление есть новое бытие. «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (II Кор., 5, 17). Искуплением мы «созданы во Христе Иисусе» (Еф., 2, 10), «сограждане святым и свои Богу» (2, 19): более того, мы «дети Божии» (Рим., 8, 16) и перенесены «от власти тьмы» и введены «в Царство возлюбленного Сына Своего» (Кол., 1, 13). Таким образом, если Церковь призвана распространять в истории искупление Христа, то она должна его распространять так, чтобы строить это новое бытие на всем жизненном пространстве, чтобы все делать новым, чтобы в Иисуса Христа облечь все сферы и все формы.

Правда, искупление прежде всего относится к человеку, ибо ведь человек — творец жизни. Христос крестит духом и огнем прежде всего личность. Но эта принявшая крещение и укрепленная личность создает новую жизнь, также отмеченную огнем Святого Духа. Она создает новую семью, новую школу, новое общество, новую науку, новое искусство, новую философию. Формы внешней жизни исходят от человека и на нем держатся. Поэтому изгнать Церковь из этих форм означает запретить человеку жить и действовать по-христиански; иначе говоря, запретить вере распространяться на дела человека. Само собой разумеется, что такое ограничивание веры только душой отдельного человека препятствует воплощению Духа Христа во всей его полноте. Это ограничение раздваивает человека и требует верить так, а делать иначе. Неудивительно, что во все века Церковь отрицательно относилась к такому раздвоению человека. Во все века Церковь во имя человеческой совести требовала, чтобы за человеком было признано право не только верить, но и жить в соответствии со своей верой. Во все века Церковь требовала, чтобы жизнь человека во всем ее содержании и во всех ее проявлениях была не чем другим, как зримым воплощением его веры.

Поэтому она всегда противилась изгнанию в пустыню: отделению ее от жизни, вытеснению из внешних институций, ибо в этом она видела не только искажение личности человека, но и отрицание искупления Христа. Церковь есть совокупность. В нее вмещаются вера и дела, личность и жизнь, ─ эти пары неразделимы: дела это не что другое, как воплощенная вера, и жизнь не что другое, как распространение личности. «Вера без дел мертва» (Иаков, 2, 20), и личность без жизни обеднена. Не позволять вере проявляться в делах означает убить саму веру. Не позволять личности распространяться в жизни означает подавлять саму личность. Антихрист это прекрасно знает и именно таким способом пытается разрушить веру и погубить христианина. Изгнание Церкви в пустыню есть в сущности покушение на искупление Христа. Антихрист надеется, что изгнанная из жизни Церковь будет в конце концов вытеснена и из самого человека. «Обесхристианить» душу человека — конечная цель антихриста, к которой он идет через «обесхристианивание» жизни. На этом пути он достигает значительных результатов. В тех странах, где антихристу удалось «обесхристианить» жизнь, по прохождению некоторого времени увядала сама душа, ибо она не находила опоры во внешних своих делах. В жизни «обесхристианенных» стран появляются признаки апокалиптического отпада. Поэтому изгнание Церкви в пустыню всегда болезненный удар и глубокая рана на мистическом Теле Христа.

Но, с другой стороны, это изгнание имеет и провиденческий смысл. Пустыня — это символ не только отделения, но и обовления. Это такая сфера существования, куда после крещения Христос «возведен был духом» (Матф., 4, 1) и где драконом преследуемая жена нашла «место от Бога» (Откр., 12, 6). Пустыня есть символ возвышения человека к Богу, его встречи один на один со своим Господом, его удаления от всех отягощающих его и мешающих ему земных форм. Поэтому всегда, когда христианин слишком погружается в жизнь и слишком ревностно отдается ее делам, у него возникает потребность удалиться в пустыню, поститься и молиться, дабы вернуться в себя, дабы окрепла его личность и его вера, которые должны проявляться и в его жизни, и в его делах. Пустыня — составное начало христианской жизни. Христианин, если только он не хочет причинить своей душе ущерб, никогда не может совершенно покинуть пустыню. Это общий закон всякого христианского существования, который применим как к отдельным личностям, так и к целым обществам.

Этот закон применим и к Церкви в ее совокупности. Правда, Церковь должна идти в жизнь и изменять ее, осуществляя в ней новое, завоеванное искуплением Христа, бытие. Она должна воплотиться во всех ее формах и во всех ее сферах. Но именно здесь ее подстерегает глубокая и постоянная опасность. Дьявол, искушавший Христа и потом отступивший от Него, возвращается к Церкви и искушает ее теми же самыми посулами, что и ее учредителя. Он искушает ее хлебом: представители Церкви не раз пытались камни превратить в хлебы; следовательно, вместо того, чтобы быть живым словом Божиим и уверовать в Его Провидение, они начинают устраиваться во дворцах мира и обеспечивать себя материальными благами. Он искушает ее сверхъестественным могуществом: представители Церкви не раз пытались спрыгнуть с крыла храма; следовательно, вместо того чтобы своей святостью и внутренним богатством расширять свою деятельность и влияние, они полагались только на данную им Христом сакраментальную силу и только при ее помощи пытались завоевать души. Он искушает ее властью: представители Церкви пытаются взять предлагаемые им царства с их гордыней; следовательно, вместо того, чтобы со всем рвением распространять искупление Христа, они передоверяют это государственным институциям, используют политические средства и часто сами надевают на себя венцы земных властелинов. В истории Церковь не раз поддавалась то одному, то другому искушению. Отдельные Церкви не раз были обольщены то одним, то другим предложением. Но в своей совокупности Церковь никогда не была и не будет искушена, ибо она есть сам Христос. Однако в отдельных проявлениях, в отдельные периоды своей жизни, в отдельных странах она может поддаться соблазну и не раз ему поддавалась и поддается. Иногда она забывает о том, что она — борющаяся Церковь, и чувствует себя так, словно она уже Церковь иной действительности, празднующая свой триумф, словно она - Новый Иерусалим, священный город Бога, в котором антихрист уже обездолен. Такие моменты забытия в истории Церкви были и будут до конца ее шествия по истории.

Изгоняя Церковь в пустыню, антихрист с позволения божественного Промысла сокрушает этот не подлинный и невозможный на земле триумф. Удары антихриста разбивают все эти вымученные надежды и все эти искусственные основы. Они указывают, что Церковь никогда не сможет слиться с жизнью, что она всегда должна стоять над жизнью, что формы жизни никогда не смогут стать ее формами. Изгнанная в пустыню Церковь задумывается перед лицом своих разбитых надежд и поэтому приходит в себя. В своем одиночестве она очищается от всего земного наносного, сожалеет о том, что поддалась искушениям и заново готовится к своей миссии, нарушенной на пространствах жизни.

В своей повести Соловьев интересно сопоставляет истинную Церковь Христа и антихристову церковь императора. Верные Христу «у пустынных высот Иерихона христиане предавались посту и молитве». Между тем сторонники антихриста, развлекаемые знамениями и чудесами Аполлония, справляли большой радостный праздник. Эти «народные празднества продолжались еще несколько дней». Церковь Христа молилась и постила, церковь антихриста праздновала свой триумф. Этим сопоставлением Соловьев выражает вечную вражду Церкви и мира, высказанную словами самого Христа: «Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется» (Иоанн, 16, 20). Судьба Церкви в мире — молиться, постить и рыдать. А как только она захочет радоваться вместе с миром, она тут же попадет под власть антихриста. Разве те трое отпавшие от Христа представителя трех конфессий, о которых рассказывает Соловьев, те, которые перешли на сторону антихриста, не были обольщены земным триумфом? Разве им не казалось, что дары императора гарантируют Церкви полный успех в мире? Разве это не было ошибочным желанием видеть Церковь воплотившейся в жизнь благодаря не своей деятельности, возникающей из Святого Духа, но благодаря поддержке и воле земных властелинов? Церковь, как и каждый христианин, изгнанница и странница в мировой истории. А как только она делает попытку «обитать в городах и других населенных местах», она принимает формы мира и усаживается у подножья антихристова трона.

Таким образом, постоянно осуществляемое антихристом изгнание Церкви в пустыню в действительности имеет провиденческий смысл. Оно не позволяет человеческому началу слишком отяжелить и омрачить божественное начало. Оно не позволяет земным формам занять место божественных. Сам Христос устанавливает нарастание своего Мистического Тела в истории так, чтобы оно никогда бы не стало слишком человеческим и никогда не пропало бы в мире. Поэтому Он и позволяет антихристу очищать свое Тело от ненужных наростов, дабы еще ярче засияла его внутренняя непорочность. Драма Иова — постоянная драма Церкви. Дьявол, этот вечный «клеветник братий наших» (Откр.,12, 10), постоянно появляется перед лицом Господа и упрекает Церковь в том, что будто бы она любит Христа только потому, что Его Евангелие гарантирует ее провозглашающим хорошую жизнь, большие почести и земную власть. Но если только они утратят эти блага, они тут же начнут злословить прямо пред глазами Христа. Дьявол говорит об этом, имея большой опыт, он прекрасно знает, что такие люди действительно есть в Церкви. Ведь Церковь это то поле, где рядом с пшеницей произрастают плевелы, и та сеть, в которой рядом с хорошей рыбой плавает и худая. Поэтому Бог и отдает в руки антихриста земные проявления Церкви: ее богатства, ее славу и ее власть. И это орудие Провидения очищает Тело Христа от всякого земного загрязнения, как некогда очистило и Иова. Это орудие уничтожает все, чему представители Церкви не раз радовались и чем гордились, забывая о том, что они сильны не колесницами и конями, но «именем Господа, Бога нашего» (Пс., 19, 8). Тогда приходит время давления на Церковь. Тогда действительно не один начинает злословить Христу. Плевелы отделяются от пшеницы, и плохие рыбы покидают хороших, выплывая в воды мира.

Вне сомнения, это тяжкое время божественного испытания. Но вместе оно и время обновления и очищения. Изгнание Церкви в пустыню — это ее реколекции, ибо Бог всегда призывает из пустыни святых и пророков, которые выпрямляют искривления прошлого и каются за его ошибки. Возвращающаяся из пустыни Церковь идет, как Невеста Христова, украшенная и омывшаяся в слезах и молитвах своих детей. Божественное Провидение превращает внешнюю победу антихриста в тяжкое его поражение, ибо пустыня, вместо того чтобы погубить Церковь, ее укрепляет и готовит к новой деятельности и к новой борьбе.

2. ГОНЕНИЯ

Изгнание Церкви в пустыню очень часто связано с кровавыми преследованиями, которые представляют собой вторую форму антихристовой борьбы. Если вытеснение из жизни в основном относится к Церкви в целом, то преследования постигают уже отдельных ее членов и требуют от них кровавой жертвы. Перед лицом законов гонителей не один христианин повторяет слова Петра, произнесенные им перед синедрионом, который хотел запретить апостолам благовествовать об Иисусе: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян., 5, 29). Но мир так же, как и иудеи, которые, видя отвагу апостолов, «разрывались от гнева и умышляли умертвить их» (5, 33), во все времена «разрывается от гнева», видя непреклонность сторонников Христа. Гонения на Церковь — постоянная отличительная черта ее истории. С самых первых дней существования Церкви, с самого рождения Христа в Вифлееме и до наших времен, когда провозглашаются и защищаются права и свободы человека, христиане презираемы и убиваемы не потому, что они преступники, но только за то, что они своей жизнью исповедуют и осуществляют Христа. Правда, в разные времена антихрист пытается замаскировать, прикрыть эти гонения какой-нибудь вуалью — политической, социальной, культурной. Во все времена убийство христиан объявляется службой, направленной на достижение политического единства, социального порядка или культурного прогресса. «Наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу», — говорил Христос апостолам во время Последней Вечери (Иоанн, 16, 2). Всякое преследование Церкви идет под прикрытием служебной деятельности.

И все же через все эти прозрачные прикрытия просматривается истинная цель гонителей — уничтожить сторонников Христа в мире. В глазах мира быть христианином уже преступление, преступление, которое заслуживает смерти. Преследования Церкви никогда не бывают чисто человеческим недоразумением. Они всегда скрывают в себе антихристовы умыслы; они всегда основаны на стремлении антихриста погубить Церковь Христову. И это действительно так, даже и в том случае, когда отдельные преследователи не понимают ни этих замыслов, ни этих стремлений, предполагая, что убивая, они служат высшей цели. Гонения на Церковь всегда носят религиозный характер. Это проявление той работы дьявола, а именно — убийства, которая сопровождает его всегда и везде, ибо дьявол, как сказал о нем Сам Христос, «был человекоубийца от начала» (Иоанн, 8, 44).

Вот почему и соловьевский антихрист сразу же изгоняет верных Христу христиан в пустыню, а несколько позже издает указ, «приговаривавший к смерти всех непокорных евреев и христиан». Свои гонения он тоже прикрыл политическим флером: мол, иудеи подняли против него восстание и что он вынужден был издать такой жестокий приказ, исходя из соображений государственной безопасности. Но в действительности этот указ был не чем иным, как продолжением убийств, которые произошли в храме всех культов и жертвами которых стали папа Петр и старец Иоанн. Восстание иудеев здесь послужило антихристу только поводом для выплеска своей мести на тех, кто остался верен Христу и не уселся у подножья его трона. Борьба дьявола против распространяющегося в истории Христа главное и самое глубокое основание для гонений на Церковь. Дьявол, будучи не в состоянии вторично убить Личность Христа, убивает отдельных членов Его Мистического Тела, надеясь таким образом уничтожить само Тело, и изгнать Христа из мировой истории.

Таким образом, этот сущностно религиозный характер гонений на Церковь объясняет нам их происхождение, которое кроется в непримиримом противоречии между Церковью и миром. Церковь есть в мире, но она не от мира. Она не от мира взята и не от его начал развита. Она не есть продолжение мира. Церковь дана сверху. Она надприродна. Она миру чужда. Поэтому мир и принимает ее как чужую. Сам Христос указал на это различие и этим различием бъяснял ожидаемые гонения. На Последней Вечере Он говорил своим апостолам: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Иоанн, 15, 18—19). И мир выплескивает эту свою ненависть даже с кровью. Церковь примирилась бы с миром только в том случае, если бы она стала Церковью от мира, если бы она приняла его дух, его формы и влилась бы в его жизнь.

В повести Соловьева такое слияние Церкви и мира как раз и происходит тогда, когда Аполлония избирают папой. Государственный канцлер берет в свои руки руль Церкви. Поэтому император, поздравляя его с новой должностью, долго держит его в своих объятиях, выражая таким образом осуществленное единство «церкви» и мира. Но именно поэтому церковь Аполлония и стала антихристовой. Примирение с миром отдаляет Церковь от Христа. Правда, властелины мира осыпают такую «церковь» своими милостями. Они гарантируют ей хорошую жизнь, великие почести и сильную власть. Но именно поэтому эта церковь от мира и перестает быть носительницей и распространительницей искупительного подвига Христа в истории человечества. Она становится отступницей, отпавшей. Она вновь повторяет грех первых людей — не идет по пути открытому Богом. Она выбирает земные дары и, поднявшись со своего места, идет к трону антихриста, отвергнув Христа. Слияние Церкви с миром возможно только за счет Святого Духа. Но пока Церковь не слилась с миром, она преследуется, гонится и умерщвляется. Избежать гонений можно только ценой отречения от Христа.

Если бы нам был задан вопрос, почему мир ненавидит Церковь, мы вынуждены были бы ответить: это происходит потому что Церковь препятствует ему оставаться в его фактичности. В жизни Церкви повторяется то, что произошло и в жизни Христа. Главное обвинение, выдвинутое иудеями Христу перед Пилатом, было: «мы нашли, что Он развращает народ наш» (Лука, 23, 2). Вне сомнения, иудеи здесь имели в виду политическое развращение, поэтому и объяснили Пилату, что будто бы Христос «запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем» (там же). Однако в своем обвинении они выразили самую сущность деятельности Христа и Его Церкви в мире. Христос именно для того и пришел на землю, чтобы «развращать». Христос, призывая человека перешагнуть через себя самого, подняться над своей фактичностью, почувствовать себя странником в этой действительности, возмутил покой мира. Своей Нагорной Проповедью Он разрушил все доселе существовавшие отношения людей — со своими врагами, со своими друзьями, с женщинами, с богатством, обеспеченностью, даже с Богом. «Вы слышали, что сказано древним — А Я говорю вам» — на этом противопоставлении построена не только Нагорная Проповедь, им переплетена и вся Его жизнь и Его учение. В нем и заключался тот великий переворот, который произошел не только в иудейском народе, но и во всем человечестве. Этот переворот не был каким-то политическим переворотом. Это был переворот в самом бытии человека. Подвиг Христа в сущности своей онтологический. Он есть глубинное преображение человеческой природы. Он — сотворение нового человека.

Но именно поэтому он для мира чрезвычайно опасен. Он взрывает повседневный покой мира, он раздробляет мир, разрушает его единство, разделяя «человека с отцом его, и дочь с матерью ее» (Матф., 10, 35). Христос принес на землю меч и разделил жизнь на две части, на две несоединяемые части; Он настолько глубоко ее разделил, что даже домашние человека сделались его врагами (ср.: Матф., 10, 36). Христоссамый великий Революционер в мировой истории. Поэтому мир и обрушился на Него, жалуясь, что будто бы Он внес «развращение». Варавва тоже вызывал в народе «возмущение» своими грабежами и убийствами (Лука, 23, 19). Но что такое «возмущение», вызванное Вараввой, по сравнению с тем великим смятением, которое вызвал Христос! Когда Пилат предложил толпе выбрать, которого из них отпустить — Христа или Варавву, толпа, нисколько не колеблясь, вскричала: «смерть Ему! а отпусти нам Варавву» (Лука, 23, 18). Этим своим криком она выразила всю установку мира по отношению к Христу. Мир может стерпеть грабителей, обманщиков, но он не может вынести Христа. Все эти преступники тоже омрачают спокойную жизнь граждан. Но они омрачают только ее поверхность. Они не затрагивают самого бытия и не сеют в нем неугасимой тревоги. Поэтому они и могут быть выпущены из тюрем мира. Поэтому мир может и пожалеть их по случаю своих радостных праздников.

Между тем Христос вызывает глубочайшую внутреннюю тревогу. Его меч ранит само сердце. Человек, которого коснулся перст Его, не находит покоя ни в богатстве, ни в веселии, ни во власти. Так как же можно отпустить этого Преступника? Ведь он пришел препятствовать людям быть в мире. Все другие преступники нарушают только какую-то одну функцию существования в мире. Между тем Христос нарушает само это существование. Он сотрясает его фактичность. Он разрушает его, указывая на его неистинность и обманчивость. Так разве этот Революционер может быть оставлен в живых? Для Него не может быть никакой амнистии, ибо Он Возмутитель бытия. Поэтому толпа во дворе у Пилата и кричала: «распни, распни Его!» (Лука, 23, 21). Миссия Христа—это отрицание состояния мира и тем самым восстание мира как против себя самого, так и против Церкви. Его смерть на кресте была последовательным завершением Его миссии в мире. Мир распинает каждого, кто только пытается вызвать в нем смятение.

То же самое происходит и с Церковью, которая являет собой Христа, раскрывающегося в истории. Церковь продолжает начатый Христом переворот. Она несет меч во все народы. Она вызывает тревогу в бытии мира. Она раздробляет его, поднимая народ против народа, сословие против сословия, род против рода. Затронутый духом Церкви мир ощущает себя лишенным покоя, выбитым из фактичности своей жизни и приведенным в постоянное состояние странника. Своим учением Церковь разрушает прежние взгляды мира на бытие. Своей властью она склоняет мир к Богу. Своими таинствами она изменяет формы жизни мира. Все старое должно исчезнуть. Из Церкви должна происходить новая жизнь и новый человек. Взбудораженный Церковью мир должен «пробудиться от сна», ибо «ночь прошла, а день приблизился». Мир должен отвергнуть «дела тьмы», «вести себя благочинно», не поддаваясь прежним порокам и грехам. Он должен облечься «в Господа (нашего) Иисуса Христа» (Рим., 13, 11—14). Это постоянный призыв Церкви, постоянное ее требование, постоянный стук в двери мира.

Неудивительно, что миру надоедает эта возмутительница спокойствия. Он начинает ненавидеть ее, отталкивать ее от себя, преследовать и умерщвлять ее детей. Но в сущности преследования Церкви не открывают ничего нового. Они всего лишь продолжение преследований Христа и их историческое раскрытие. «Если Меня гнали, будут гнать и вас» (Иоанн, 15, 20), — сказал Христос и таким образом указал на сущностную связь гонений на Церковь с гонениями Его самого. Церковь, будучи Христовой, не может избежать этих гонений по той же причине, по какой не избежал их и Христос. Посылая своих апостолов в мир, Христос так обрисовал их судьбу: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби. Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас. И поведут вас к правителям и царям за Меня для свидетельства перед ними и язычниками... И будете нелюбимы всеми за имя Мое» (Матф., 19, 16—22). Это образ не только судьбы апостолов. Это образ судьбы всей исторической Церкви. Во все века мир терпит распространение Вараввы, но не переносит распространения Христа. Поэтому все, что только выражает Христа, становится чужим миру, и мир пытается избавиться от этого для него чужого, вплоть до человеческого его уничтожения.

Таким образом, гонения на Церковь не случайны. Они вызваны ее основным отношением с миром, поэтому связаны с ее миссией. Христианин не должен удивляться этим гонениям. Напротив, он должен задуматься, если эти гонения прекратились, ибо это может означать то, что Церковь уже настолько приспособилась к миру, что мир стал считать ее своей и потому любить. Опека и любовь мира к Церкви всегда опасны. И чем больше Церковь окружается этой любовью, тем больше она сближается с земными князьями: она сидит с ними за одним столом, ибо она уже не только в мире, но и от мира. И тогда, вне сомнения, мир ее не преследует. Но то, что он ее не преследует,— беда для Церкви! Вступление в родственную связь с миром покоя ради губит апостольское рвение Церкви. Церковь начинает чувствовать себя так, словно она уже навсегда завоевала человечество, словно Евангелие можно было провозгласить только один раз, а не провозглашать вечно.

Но именно такой Церкви Откровение грозит гневом Господним: «И Ангелу Сардийской Церкви напиши: так говорит имеющий семь духов Божиих и семь звезд: знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв. Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти; ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны перед Богом Моим. Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя» (Откр., 3, 1—3). Покой, даваемый миром — смерть для Церкви. Такая соединившаяся с миром Церковь внешне может казаться весьма привлекательной, она может похваляться тем, что жива, однако в действительности она мертва. Ее дела не полны пред лицом Бога, ибо она поддалась миру и за это купила себе покой. Она забыла первое предупреждение Христа, что ее апостолы всегда будут овцами среди волков. Поэтому Откровение и велит такой Церкви покаяться, следовательно, подумать о покое, купленном у мира, осознать губительное его значение и отказаться от союза с антихристом.

Вне сомнения, гонения — это время тяжкого гнета. Но вместе это время есть время радости для Церкви. Гонимая Церковь может быть уверена, что она не поддалась искушениям мира. «Потерявший душу свою ради Меня сбережет ее»(Матф., 10, 39). Во времена гонений эти слова Христа осуществляются полностью. Дни гонений — это время полноты Церкви. Поэтому св. Петр в своем послании, нисколько не колеблясь, ободрил Церковь и это его ободрение применимо ко всему процессу истории Церкви: «Если злословят вас за имя Христово, то вы блаженны, ибо Дух славы, Дух Божий почивает на вас: теми Он хулится, а вами прославляется. Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; А если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую уасть» (I Пет., 4, 14—16).

Но что такое гонения, если рассматривать их с христианской точки зрения? Каков их смысл в христианском существовании как отдельного человека, так и всего человечества? Что означает быть убитым ради Христа? Что осуществляет этим актом и убиваемый, и убийца? Здесь мы называем гонениями не только изгнание Церкви в пустыню, следовательно, исключение ее влияния из жизни, но пролитие крови христиан за Христа. Так такой же смысл имеет эта кровь мучеников? Какое место она занимает в христианской экзистенции?

Если Церковь есть в истории раскрывающийся Христос, то каждый ее член ─ участник этого раскрытия Христа. Иначе говоря, он является действительным носителем и выразителем Христа в жизни. Ведь Христос раскрывается в членах своего мистического Тела. Он проявляется через них. Через них он изменяет жизнь. Через них Он расширяет и завершает свою миссию. Поэтому отдельный член Церкви есть малый Христос. Это Христос, который воплотился и проявился в узкой жизни отдельной личности. Таким образом, невзирая на всю незначительность своих масштабов, всякий христианин выражает Христа в Его сущности. Всякий христианин жив не сам по себе, но жив во Христе. Поэтому во всяком христианине Христос живет своим искупительным подвигом. Всякий христианин своеобразно повторяет судьбу Христа, ибо только повторяя эту судьбу он становится носителем раскрывающегося в истории Христа. Таким образом, если кому-то приходится не только жить, но и умереть ради Христа, то эта его смерть становится выражением смерти Христа. Через свою смерть христианин участвует в кровавой Жертве Христа, ибо бескровную жертву он приносит каждый день во время святой Обедни. Бескровно Христос умирает на наших алтарях. Кровавая Его смерть продлевается смертью мучеников. Кровь мучеников есть не что иное, как распространение крови Христа в истории. Это продолжение Его креста. Это распространение Его муки.

Через Церковь Христос раскрывается весь. Церковь ─ это не только Христос, восседающий одесную Бога, но и Христос, не имеющий где преклонить голову; и Христос, борющийся с фарисеями; и Христос, торжественно вступающий в Иерусалим; и Христос, облившийся потом на Елеонской горе; и Христос на суде иудеев и Пилата; и Христос на Голгофе; и Христос в утро Воскресения. Церковь есть полный Христос: страдающий и торжествующий, признаваемый и отвергаемый, умирающий и воскресший. В истории полнота жизни и деяний Христа раскрывается в Церкви. Но отдельный член Церкви всей этой полноты выразить не в состоянии. Он выражает Христа в Его сущности и потому становится малым Христом, однако богочеловеческая полнота не вмещается в узкие рамки личности и потому не может быть выражена. Всего Христа выражает только вся Церковь во всей своей истории. Отдельный ее член может выразить и раскрыть только какую-то одну сторону жизни и деятельности Христа. Как говорит святой апостол Павел, «Дух один и тот же», но «служения раэличны (I Кор., 12, 4—5), ибо Дух разделяет каждому «как Ему угодно» (12, 11). Одних он призывает в Церковь как учителей, других как служителей, третьих как управляющих, четвертых как пророков, пятых как чудотворцев: одни своей жизнью выражают постничество Христа в пустыне, другие — Его апостольские хождения по Палестинской земле, третьи — Его молитву и Его сокрытую жизнь, четвертые — Его мучения и смерть на кресте.

Эти последние и есть мученики Церкви. Быть мучеником означает быть носителем мучения и смерти Христа в мировой истории. Это удивительный дар и милость Святого Духа. Но никто не может выразить благословляющего Христа или Христа - Учителя, никто не может по собственному желанию выразить страдающего и умирающего Христа. Для того чтобы быть христианином и носителем хоть какой-то частицы Христа, необходимо божественное призвание. «Не вы Меня Избрали, а Я вас избрал и поставил вас» (Иоанн, 15, 16),— эти слова Христа относятся не только к апостолам, но и к каждому члену Церкви, ибо каждая религиозная обязанность, которую они выполняют своей жизнью и деятельностью, дана и назначена самим Христом. Быть носителем крови Христа в истории есть милость, данная Им самим. Поэтому мученики тоже призваны и избраны Христом. Они назначены быть носителями и выразителями страданий и смерти Христа через кровь. Гонения в жизни Церкви есть историческое отражение великой драмы Христа на Голгофе. Они органически включаются в христианскую экзистенцию, которая в своей сущности есть не что иное, как распространение и осуществление существования Христа в жизни человечества. Кровавый путь Церкви в мировой истории это распространение кровавого пути Христа на Голгофу.

Однако этим смысл гонений еще не исчерпывается. Гонимые за Имя Христа являются носителями Его страданий и смерти. Своей кровью они распространяют по истории искупительную кровь Христа. Но чем являются эти гонения с точки зрения самих гонителей? Какое значение для истории имеют убийства, происходящие в жизни Церкви? Какую явную роль играют палачи христиан?

На это можно ответить следующее: кровь мучеников восполняет число и таким образом приближает конец истории. Грех человекоубийства ─ это особенное поднятие руки на Божий порядок и поэтому оно всегда сопровождается Божьим гневом. Когда Каин убил Авеля, явился Господь и сказал: «Что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли» (Быт., 4, 10). Это был проклинающий и осуждающий голос. Это было призыванием мести неба, дабы была выпрямлена совершенная рукой человекоубийцы несправедливость. И Каин был проклят, а с ним вместе была еще раз проклята и сама земля, в которую впиталась невинная кровь. То же самое Бог повторил и Ною после потопа. Позволяя употреблять в пищу все, кроме крови, Господь сказал: «Я взыщу и вашу кровь, в которой жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его» (Быт., 9, 5). И здесь же Господь объясняет, как это требование выразится в действительности: «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукой человека: ибо человек создан по образу Божию» (9, 6).

Но самое поразительное здесь — это обоснование этого требования, на котором Бог строит свою готовность: «ибо человек создан по образу Божию». Иначе говоря, человекоубийство разрушает в человеке образ Божий. Человекоубийца поднимает руку не на предмет, но на личность, следовательно, на то, что в сотворенном Богом является самым святым, что выражает и отражает Его самого. Человекоубийца покушается на образ Божий и своей злою рукой разрушает его. Поэтому он сам утрачивает право быть носителем этого образа. Он тоже должен умереть, он должен быть отделен из существования вместе, ибо он этого существования не только не сохранил, но своим человеческим движением даже отнял его у другого. И если Каин не был убит, то он все-таки стал скитальцем на земле, не имеющим родины; его отделение от существования вместе было осуществлено иным, но достаточно болезненным для него способом. Провозглашенное Богом требование крови человекоубийцы за пролитую кровь стало основой карательного закона Моисея: «Кто ударит человека, так что умрет; да будет предан смерти »(Исх., 21, 12). Этот закон был настолько строг и настолько для всех обязателен, что даже и безвинно пролитая кровь отмщалась. Неумышленное убийство наказывалось родственниками убитого, совершившие такого рода убийство должны были бежать в назначаемые Моисеем города, ибо в этих городах закон мести не действовал. Там они должны были оставаться до смерти «великого священника» и только после его смерти имели право возвратиться на родину и жить там в неприкосновенности (ср.: Числ., 35, 11—28). Проклятие за пролитую кровь было страшным и сопровождало убийцу всю жизнь.

Правда, Христос отказался от закона мести и велел любить врагов своих и молиться за гонителей (ср.: Матф., 5, 43—44). Однако это нисколько не означает, что Он снял некогда возложенное Богом проклятие за пролитую кровь. Христос отказался не от наказания за человекоубийство, но только от древних исполнителей этого наказания: по Новому Завету проклятие за пролитую кровь должно исходить не от человека, но от Бога. В Ветхом Завете Бог требовал умерщвленной людьми жизни. В Новом Завете Он сам открыто требует этой жизни. В Ветхом Завете человекоубийцы должны были бояться мести человека. В Новом Завете человекоубийцы должны трепетать перед местью Бога. Искупив человечество своей кровью и заново соединив человека с Богом, Христос стал верховным распорядителем и судией. Теперь пролитая кровь взывает к Нему. Покушение на образ Христа сегодня есть покушение на религию Христа, ибо она основана на этом образе. Каждый человекоубийца ─ отрицатель не только брата своего, но и Христа, как посредника между Богом и человеком. Человекоубийство по Новому Завету ─ это прямое оскорбление Христа, ибо каждый член искупленного человечества есть член Его Тела, Его выразитель и распространитель в истории. Поэтому Христос сам наказывает за преступление, не отдавая наказания в руки людей, как это было в Ветхом Завете. Христос сам взял на себя право мстить за пролитую кровь, искупленную Его кровью.

Именно здесь и проявляется то огромное значение гонений, которое они имеют для мировой истории. Кровь мучеников, взывающая к небесам, всякий раз умоляет Христа прекратить разгул святотатства, прекратить покушения на членов Его Мистического Тела, на Его распространение в истории. Гонения на Церковь укорачивают историю. В своей повести Соловьев рассказывает о том, что во время великих торжеств, когда новый папа Аполлоний демонстрировал свое могущество, производя удивительные знамения в храме всех культов, «раздался страшный подземный гул в северо-западном углу Срединного дворца под куббет-эль-аруах, т. е. куполом душ». Бесчисленные тонкие голоса восклицали: «Пришла пора, пустите нас, спасители, спасители!» Это не фантазия Соловьева. Это мысль Откровения, которую Соловьев выразил в образе. Однако сама суть этого образа взята из Откровения. Святой Иоанн Богослов в своих видениях рассказывает о снятии семи печатей. «И когда он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка, святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?» (Откр., 6, 9—10). Описанный Соловьевым подземный гул ─ это символ: кровь мучеников взывает к Агнцу. Это не просто вопль. На вопрос: «Доколе?» души убиенных получают ответ, «чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их, и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число» (6, II).

Следовательно, суд и мщение за пролитую кровь действительно настанет. Господь подождет только «малое время», пока число будет полным. Каждая смерть мученика постоянно восполняет это число, но никто, разумеется, не знает, чья смерть будет последней. Таким образом, чем дольше длятся гонения на Церковь и чем они суровее, тем быстрее история приближается к своему концу. Каждая капля крови мучеников приближает суд Господа. В свете гонений на Церковь конец истории как раз и вызывается кровью мучеников. Это и есть требование Господа жизни тех членов своего Тела, которые Его убили. История, которая убила Христа и которая переполнила кровью Его святых меру, отмеченную Богом, прерывается гневом и судом Господа. Здесь происходит осуществление древнего, прежнего, Богом высказанного — «Я взыщу и вашу кровь» (Быт., 9, 5). Конец истории и есть это требование. Только здесь Бог требует пролитой крови не от отдельного человека, но от всей истории; не за одного какого-то мученика, но за во все века страдающую Церковь. Поэтому тяжкое проклятие страшным бременем лежит на плечах кажого народа, который увеличивает число душ умерщвленных за Слово Божие и за свидетельство его. Умерщвляя сторонников Христа, такой народ тем самым умерщвляет и свою историю. Она становится историей убийц. Но ведь Церковь есть в истории раскрывающийся Христос. Поэтому каждая рана на Его Теле кровавым воплем разносится по всей истории. Антихрист охотно убивает членов Христа. И это его действие имеет намного более глубокий апокалиптический смысл и значение, нежели все его злополучные дела.

3. ОТПАД ОТ БОГА

Не все члены Церкви могут вынести постоянное изгнание Церкви из жизни, убийство отдельных ее членов и поэтому не один начинает отвергать Христа. Не один выбирает покой мира, обменивая на него меч Христа. Не один устает в этой борьбе и взбирается на помост, чтобы отдохнуть в тени антихристовых тронов. Поэтому отступничество постоянно сопровождает Церковь на ее историческом пути. Более того, чем чудовищнее и неукротимее становятся неистовства антихриста, тем более массовым становится отступничество. Чем безжалостнее притеснения, тем больше людей поддается искушениям и отворачивается от Бога. Однако поскольку при приближении конца истории борьба Бога и дьявола становится особенно напряженной, то тем самым и отпад от Бога становится весьма выразительным знамением этого приближающегося конца. Поэтому Откровение отступничество считает настолько значительным и полным смысла событием, что по нему, как и по побелевшим яровым на полях, можно определить, «что пришло время жатвы» (Откр., 14, 15). Когда среди фессалоникийцев появились лжепророки, возвещающие приближающийся конец мира и утверждающие «будто уже наступает день Христов», св. Павел предупредил, чтоб не верили им, «ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление» (II Фес., 2, 2—3). Правда, отступники были и в самом начале Христианства. Но вряд ли в те времена можно было говорить об апокалиптическом отпаде. А без него провозглашение конца истории было не чем иным, как только «смущением» и «обольщением» христиан (ср.,II Фес. 2, 1—3). Для того, чтобы предупредить такие преждевременные возвещения, св. Павел указывает на отступление как на один из вернейших знамений приближающегося конца. При появлении такого знамения христианин должен вспомнить слова Христа, которые Он произнес в своей великой Проповеди о конце мира: «О дне же том и часе никто не знает» (Матф.,24, 36). Но «От смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знайте, что близко лето; Так, когда вы увидите все сие, знайте, что близко, при дверях» (Матф., 24, 32—33).

В чем же заключается сущность этого отпада и какое значение он имеет для Церкви? — это главный вопрос. Отречься от Бога можно двояко: Его отвергая и Его забывая. Эти два способа отпада уводят человека далеко от Бога. Они оба делают человека безбожником. Но во внешних своих проявлениях они весьма различны. Так какой же из этих способов проявится в апокалиптическом отпаде человечества, какой из них приведет историю к концу и на суд?

Богоборец всегда борется с Богом и в самом себе, и во внешней жизни. Он хочет уничтожить Бога. Он хочет вырвать Его из своего бытия и из всех форм жизни. Но Бог для такого человека реальность. Более того, человек, который объявляет войну Богу, признает Его полностью, ибо бороться можно только с тем, кто есть. Бороться можно только с тем, кто особенно уязвил человека, кто вторгся в его бытие, став величайшей его заботой. Поэтому борец с Богом, как и дьявол, никогда не бывает атеистом в подлинном смысле этого слова. Борец с Богом это Прометей, отвергающий божественный порядок, Богом указанный путь и избирающий свой собственный. Эсхиловский Прометей, тяжелыми цепями прикованный к скале, резко обрывает посланника Зевса Гермеса, когда тот советует ему стать разумным, научившись на своих страданиях: «Напрасно докучаешь разговором: Я, как волна морская, глух к тебе. Не думай, что из страха перед Зевсом Я стану бабой, буду умолять, Как женщина, заламывая руки, Чтоб тот, кого я ненавижу, снял с меня оковы. Не бывать тому!» (Античная литература. Греция. Антология. 1 часть, стр. 241, М.,1989). Эти слова может повторить каждый борец с Богом. Прометеевский человек чувствует свое величие, свою мощь, свои силы и поэтому осмеливается встать на борьбу с Богом, разрушая Его порядок, преследуя и убивая Его сторонников, стараясь даже саму мысль о Боге погасить в сознании человечества.

Между тем тот, кто забыл Бога, поступает совершенно по-другому. Это не заинтересованный человек. Ему все равно, есть ли Бог или Его нет. Он об этом не думает и сама мысль о Боге не имеет значения ни для него самого, ни для его жизни. Бог для него не есть реальность. Поэтому в своем бытии он не борется ни с самим Богом, ни с теми, кто в своей жизни верит в Него. Он просто этим не интересуется. Он проходит мимо Бога, о Боге не говорит, этой проблемы не обсуждает и, говоря словами Лапласа[45], эти гипотезы ему не нужны. Ему вполне достаточно этой действительности, в которой он помещается весь и в которую постоянно вживается. Это человек буржуазной настроенности. Равнодушие ко всему, что есть божеское, улыбка сожаления в адрес верующих — зримые знаки отпада от Бога. И если борец с Богом, словно ураган, набрасывается на все проявления божественного мира, то человек, забывший Бога, не обращает на них никакого внимания и идет дальше даже не остановившись хотя бы на мгновение. В каком же из этих двух видов отпада кроется апокалиптический смысл? О каком из них говорит св. апостол Павел, предупреждая фессалоникийцев и указывая на отступление как на бесспорное знамение конца?

Верное направление для разрешения этого вопрос указывает Соловьев, рассказывая в своей повести о положении Христианства в канун конца истории. Уже в самом начале Соловьев отмечает, что, невзирая на «решительное падение теоретического материализма», «огромное множество мыслящих людей остается вовсе неверующими». Позже, рассказывая о том, как обстояли дела с тремя христианскими конфессиями во времена антихриста, он замечает, что «на всем земном шаре оставалось не более сорока пяти миллионов христиан». Эти слова Соловьева свидетельствуют о том, что отпад от Бога был массовым. Основание для таких мыслей дает само Откровение. Рассказывая о звере, выходящем из моря, которому дракон дал «силу свою и престол свой и великую власть» (Откр., 13, 2), св. Иоанн Богослов замечает, что «дивилась вся земля, следя за зверем; и поклонились дракону, который дал власть зверю» (13, 3) и что «дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем» (13, 7). В другом месте тот же св. Иоанн рассказывая о том, как «сатана будет освобожден из темницы своей» (20, 7) и как он будет «обольщать народы» и «собирать их на брань», предвидит, что «число их — как песок морской. И вышли на широту земли и окружили стан святых и город возлюбленный» (20, 7—8). Это образ великого множества. Воинство зверя, которое он выводит, «чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его» (19, 19),— огромная толпа. Но если это так, если вся земля воздает почести дракону, если он владеет всяким народом и языком, если его сторонники заслонили собой всю широту земли, то отступление от Бога это уже не выбор отдельных личностей, но массовое определение человечества. Упоминаемое Соловьевым сравнительно небольшое число христиан, если иметь ввиду число всех жителей земли, которые еще оставались на земле, представляется весьма обоснованным. Отпад или отступление, о котором говорит Откровение, это грандиозный отпад толпы от Христа и поворот к антихристу.

Здесь, как представляется, и кроется ключ для понимания сущности этого отпада. Если отступление, о котором говорит Откровение, массовое, тогда оно не есть прометеевское отрицание Бога, но буржуазное забывание Бога. Вне сомнения, отрицание Бога через борьбу с Ним также постоянно в истории человечества. Всегда находятся дерзновенные личности, типа Савла, которые заковывают в цепи сторонников Христа и бросают их в темницы. Но эти борцы всегда сильные личности. Они никогда не сливаются с толпой и никогда не поддаются настроениям толпы. Ведь борьба с Богом в сущности ведется в глубинах души. Это трудная борьба внутри человека. Это постоянная, вызывающая тревогу, забота об Абсолютном Бытии, от которой человек пытается освободиться. Прорыв этой борьбы на поверхность в виде гонений, уничтожения, убийств только внешняя безысходная сторона этой борьбы, всего лишь попытка отомстить за свое внутреннее бессилие уничтожить Бога в самом Его бытии. Борьба с Богом всегда означает болезненный трагизм человека, который отмечен сильными переживаниями, глубокими размышлениями и огромным напряжением чувств. Конрад из «Дзядов» Адама Мицкевича как раз и представляет собой такого, весьма типичного борца против Бога. Однако основные черты его характера не присущи толпе. Конрад, как и всякий другой опровергатель Бога, — прометей. Однако прометеем может быть только отдельная личность, но не толпа. У толпы никогда не бывает прометеевской настроенности.

Поэтому толпа никогда не отвергает Бога в том смысле, о котором говорилось выше. И если иногда прометеевские вожди увлекают толпу на разрушение проявлений Бога на земле, то эта толпа участвует в разрушении, ведомая совершенно другими мотивами, нежели ее вожди. Вожди уничтожают божественность в мире для того, чтобы уничтожить действительность Бога, чтобы не позволить Богу явиться и заговорить. Между тем толпа убивает священников, сжигает монастыри, совершает надругательства над монахинями, делая все это только для того, чтобы насытить свою жажду мести и крови, чтобы удовлетворить свои страсти. Толпа движима не метафизикой. Она идет, подталкиваемая только инстинктами. Та же самая толпа, которая сегодня разграбила монастырь и умертвила всех монахов, наутро уже сожалеет о содеянном и просит прощения за свои неистовства. Поэтому путь опровержения и борьбы для толпы не по силам, не этот путь ведет ее к отпаду от Бога. Богоборческий путь для нее слишком труден, слишком метафизичен, слишком глубок. Этот путь требует не общей одинаковой настроенности, не общего исступления или общей моды, но глубокой сосредоточенности, обдуманности и постоянства. Прометей ─ это всегда одинокий человек. Конрад Мицкевича борется с Богом в одиночке Вильнюсской тюрьмы ─ это весьма красноречивый символ одиночества прометеевского человека. Прежде всего человек борется с Богом в одинокой камере своей души. Однако в толпе он утрачивает эту одиночную камеру, утрачивая таким образом и черты истинного борца. Толпа вытаскивает его из метафизических глубин и переносит на социальную поверхность, где личность утрачивает силы и независимость. В толпе человек становится только одним из многих. Поэтому путь борьбы и отрицания для такого человека толпы становится слишком сложным. Толпа не в силах идти по этому пути.

Однако у толпы вполне достаточно сил, чтобы идти по пути забывания и незаинтересованности. Этот путь не требует никаких мыслей, никакого глубокого переживания, никакого напряжения чувств. Напротив, он требует не мыслить, не переживать, не напрягаться. Он требует оставаться в повседневной плоскости, где все ровно и серо, где другие мыслят и чувствуют, где другие борются и живут. И что больше может соответствовать склонностям толпы, если не эта буржуазная настроенность? Именно эта настроенность, перенесенная на взаимоотноошения человека с Богом, и порождает массовый отпад людей от Бога. Прометеевское богоборчество не может быть массовым уже только потому, что прометеев всегда очень мало. Они могут наносить Церкви весьма болезненные удары, но их борьба с Богом не приводит к массовому отпаду. Между тем буржуазное забывание Бога как раз и тянет за собой целые толпы.

Таким образом, если этот апокалиптический отпад есть отпад не отдельных личностей, но целых толп, то он не может быть не чем другим, как только забыванием Бога, отсутствием к Нему интереса, равнодушием ко всему тому, что есть божеское и к тому, в чем Бог проявляется в мире. Апокалиптический отпад это те Достоевским упоминаемые геологические перевороты, когда идея Бога выкорчевывается из сердца человека, выкорчевывается не борьбой, ибо борьба не может убить идею, но ее забыванием, не интересом к ней, вытеснением ее из сферы человеческих забот. Черт, который излагает Ивану мысль о геологических переворотах, под давлением Ивана просто вынужден ответить на вопрос, существует ли Бог или не существует. И черт как отрубает: «Голубушка, не знаю!», но здесь же добавляет: «Смотри, я произнес великое слово ».* Действительно, слово это велико. Представитель буржуазного начала человеческого бытия, жаждущий воплотиться в толстой купчихе, не может знать, есть ли Бог или нет, ибо это ему все равно. Бог для него не есть забота его экзистенции. Бог для него не есть основа его бытия. Бог для него не есть смысл его жизни. Поэтому ему совершенно все равно, есть ли Бог или Его нет. Буржуа об этом не думает, он не болен Богом, поэтому он и не знает. Данный чертом ответ является формулой массового отпада. Прометей знает, что Бог есть, поэтому и борется с Ним, пытаясь Его победить и уничтожить. Между тем буржуа не знает, есть ли Он или Его нет, потому он не борется с Ним и не поклоняется Ему. Он равнодушен к Богу. Он забывает задать этот вопрос и самому себе и своей жизненной среде.

Антихрист, строя свое царство на фактичности этой действительности, именно этим путем и пытается отторгнуть людей от Бога. Правда, он не отказывается и от борьбы. Гонения на Церковь, как уже отмечалось, и являются попытками отторгнуть людей от Бога── это и есть одна из форм нападения антихриста. Но, как откровенно нападающий, антихрист обычно в толпу не идет. Он знает, что идея, породившая мучеников за нее, становится бессмертной. И чем больше в Церкви мучеников, тем Церковь становится сильнее. Поэтому умерщвлению антихрист подвергает только избранников Бога, только тех, кого он не в состоянии к себе приманить. Для подхода ко всем остальным он избирает другой путь. К ним он несет равнодушие по отношению к Богу. Здесь он пытается идею Бога вырвать с корнем, предлагая забыть о ней. И здесь как раз и раскрывается подлинный апокалиптический замысел антихриста. Дьявол со своими соратниками пытается заставить человечество забыть Бога. Если бы это произошло, тогда действительно начался бы новый период в мировой истории. Человек, этот образ и подобие Бога, Богом сотворенный, Им ведомый и Им поддерживаемый, забывает, что Бог есть! Он начинает не знать, есть ли Бог или Его нет. Тем самым он забывает свою сущность, забывает свою основу, на которой он держится. Ему остается только фактичность этой действительности, только поверхность бытия в самой грубой ее форме. Забывание Бога означает глубочайшее погружение человека в свою фактичность.

Но именно это и является главной целью антихриста. Желая навечно закрыть человека в его фактичности, антихрист пытается заставить его забыть Бога. Отпад человека от Бога путем Его забывания оказывается тем самым верным средством, которое использует антихрист, дабы подчинить себе мир. На месте забытого Бога антихрист воздвигает свой алтарь. В греческом ареопаге был воздвигнут алтарь неведомому Богу. Но в ареопаге мировой истории никто не возведет алтарь Забытому Богу. Почитателей Забытого Бога вообще нет. Поэтому забывание Бога есть самое страшное безбожество. Не тот истинный атеист, кто борется с Богом и убивает Его сторонников: он скорее всего антитеист. Подлинный атеист тот, кто не знает, есть ли Бог или Его нет. Забытие Бога, не интерес к Нему, равнодушие к Нему самый строгий и самый глубокий атеизм. Таким образом в этом атеизме и содержится апокалиптический смысл. Когда такой атеизм объявится в мире и охватит толпы, христиане действительно смогут вполне обоснованно предполагать, что поля мировой истории уже созрели для апокалиптической жатвы и что второе пришествие Христа уже не за горами.

И все - таки отпад толп от Церкви имеет и очистительный смысл. Правда, сам по себе этот отпад болезненен. Он наносит великие раны на Мистическое Тело Христа. Но, с другой стороны, он и спасителен, ибо освобождает Церковь от тех тяжелых наростов, которые она, мучаясь, должна нести по дороге своей истории. Провозглашение Евангелия миру постоянная задача Церкви. Но чем шире осуществляет она эту задачу, чем больше народов приводит в овчарню Пастыря Доброго, тем больше худых рыб попадает в ее сети и тем больше плевел начинает произрастать на ее полях. Когда члены Церкви насчитываются в сотнях миллионов, нет никакого сомнения в том, что очень многие из них связаны с Христианством весьма поверхностно, только тем, что называются христианами, таким образом не приходится сомненеваться в том, что крещение не состоялось и не преобразило ни их сердца, ни их души. Поэтому именно эти члены Церкви под давлением антихриста и отпадают. Но до тех пор, пока они остаются в Церкви, пусть даже только потому, что называются христианами, они пользуются в ней опрделенными правами и даже выдвигают перед ней определенные требования. Они хотят, чтобы Церковь услышала их голос и свою жизнь и свою деятельность упорядочила бы в соответствии с их требованиями.

Но эти требования нисколько не приближают их к Евангелию. Напротив, толпа всегда остается чужой Евангелию. Она никогда не восхищается ни его духом, ни его принципами, ни его безусловной верой в Провидение божественного Отца. Нагорная Проповедь для толпы непонятна вовеки. Толпа может понять того Христа, который превращал воду в вино в Кане Галилейской, который умножал хлеб и рыбу на берегу Геннисаретского озера, который усмирял бури, исцелял больных и бесноватых. Но она не может понять Христа, провозглашающего сравнение с полевыми лилиями, требующего отречься от своих отца и матери, призывающего продать свое имущество, разделить деньги среди нуждающихся и следовать за Ним. Евангелие толпы всегда всего лишь осколок подлинного Евангелия. Во все времена и среди всех народов толпа пытается приспособить Евангелие к своим делам, к своей фактичности: она пытается расширить упоминаемые Христом узкие врата, ведущие в Царство Небесное. Инквизиторское «исправление» учения Христа кроется во всяком религиозном порыве толпы.

Поэтому как только толпа достигает значительного влияния или даже перевеса в Церкви, она перенасыщает массовым принципом все проявления церковной жизни, склоняя их к буржуазному направлению. Присутствие массы в Церкви делает массовой и саму Церковь. В драме отношений человека с природой и в отношениях его с Богом толпа отталкивает некоторых действующих лиц в сторону, а центр уступает хору, который сразу же начинает заявлять свою волю. И чем большим становится число членов Церкви, тем большее значение и влияние приобретает этот хор. Его голос становится настолько громким, что только он и слышен, только его возгласы привлекают к себе внимание. Появление массы в религии значительно более опасно, нежели ее появление в культуре, ибо погубление личности означает разрушение религии. Масса убивает личность, а ведь «не мертвые восхвалят Господа» (Пс., 114, 25).

Влияние толпы на церковную жизнь проявляется в трех видах. Прежде всего толпа делает относительным само Евангелие. Заканчивая свою великую Проповедь о конце мира, Христос сказал: «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Матф., 24, 35). Это изречение относится не только к пророчеству Спасителя конца истории. Оно относится и ко всему Евангелию в целом. Евангелие есть раскрытие Бога человеку. Поэтому все, что есть земное, может пройти, но Евангелие «не прейдет», ибо оно есть выражение в человеческом слове самого Бога. Евангельские принципы вечны, они всегда те же на все века и для всех народов. Их абсолютность — абсолютность самого Бога. Как не меняется сам Бог, так не меняется и не развивается Его Евангелие, ибо оно живет в вечности, где все есть едино. Но толпа, эта вечно колеблющаяся и непостоянная тварь, не может понять абсолютности Евангелия и потому втягивает его во время, тянет на землю и делает его таким же относительным, как и все наше существование «сейчас». Когда Евангелие дается толпе для осуществления его на практике, толпа делает его формальным, придерживаясь его буквы, но искажая и даже умерщвляя его дух. Толпа пытается жить так, чтобы, говоря примитивно, и Евангелие было не нарушено и людские слабости были бы удовлетворены. Преимущество внешних форм перед внутренним содержанием становится постоянным в массовой церковной жизни. Вне сомнения, религиозный акт овладевает всем человеком. Религия это полное отражение отношений Бога и человека. Поэтому она живет не только в глубинах духа личности, но и объективируется в зримых общественных формах. Внешние формы почитания Бога, почитание Его учения и Его Царства сущностно связаны с религиозным отношением. Но они всегда всего лишь отражение этого отношения. Они всегда всего лишь указание на живой религиозный дух. Оторванные от этого живого духа или утратившие его, эти формы ценности не имеют. Более того, превратившись в пустые гильзы, они начинают подавлять религиозное отношение и даже искажать его. Поэтому Церковь постоянно прикладывает усилия для того, чтобы не дать умереть внешним формам своей жизни, постоянно оживотворяя их и наполняя живым творческим духом. Но толпа не может вынести этого духа, она даже не понимает его. Окружив себя внешними знаками, исполнив внешние действия, она верит в то, что внутренне религиозна. Внешние формы религии заменяют толпе внутреннее отношение с Богом. Поэтому толпа долго молится, но поедает домы вдов; она дает десятину с мяты, аниса и тмина, но забывает о справедливости, милости и вере; она оцеживает комара, а поглощает верблюда; она очищается внешне, а внутри полна хищений и неправды; она строит гробницы пророкам и украшает памятники праведников и вместе с тем она гонит их из города в город. Вся эта резкая речь Христа, направленная против фарисеев, есть не что иное, как осуждение сделавшейся массовой религиозной жизни, осуждение преобладания внешних форм, угнетающих христианский дух (ср.: Матф., 23). И чем больше обновляются эти внешние формы, тем больше они привлекают толпу. Поэтому подчинение моде есть знак того, что религиозная жизнь сделалась массовой.

Вне всякого сомнения, прогресс в Церкви необходим, как необходим он и во всей человеческой жизни. Закон прогресса один из главных законов, управляющих историей Церкви. Но он не имеет ничего общего с законом моды, весьма жизнеспособным на жизненных пространствах мира. Мода ─ это отрицание прошлого. Она всегда кризис, но не органическое развитие. Между тем в Церкви таких кризисов не должно быть. Церковь — горчичное зерно, проросшее в сотрудничестве Святого Духа и человечества. Она распространяет и свое учение, и свою организацию, и свой культ. Сегодня она другая, чем две тысячи лет тому назад. Но она и все та же. Она только возрасла и раскрылась. Поэтому принцип моды, разрушающий прошлое, ломающий то, что было, сущностно не согласуется с природой Церкви и следовательно — не должен проявляться в ее жизни. Но толпа без этого принципа обойтись не может. Будучи по своему духу профанической, толпа и в церковную жизнь вносит свою жажду моды и здесь тоже пытается удовлетворить ее. Поэтому и возникают странные видения и пророчества, странные движения и объединения, странные молитвы и даже литургии. Разумеется, они вскоре исчезают, как и все прочие, основанные на моде вещи. Но у Церкви все это не раз вызывало озабоченность и беспокойство, ибо эти вещи несли с собой угрозу искажения ее подлинного лица. Придание относительности Евангелию, возобладание внешних форм и принципа моды суть проявления толпы в церковной жизни. И чем большего влияния достигает толпа, тем ярче становятся эти проявления. Борьба с преобладанием массы в Церкви вечная задача Церкви.

Поразительно то, что божественное Провидение позволяет решить эту задачу самому антихристу. Но отторгнув толпы от Церкви, он тем самым высвобождает ее от их влияния и сам уничтожает все опасные проявления, о которых речь шла выше и которые увеличились и разрослись, словно сорняки, дабы омрачить первоначальный и подлинный облик Церкви. Утратив массы, Церковь начинает возвращать всю свою чистоту. Абсолютность Евангелия предстает во всей своей значимости. Внутреннее отношение и внутренняя взаимосвязь человека с Богом начинают проявляются во всей своей силе. Органический рост Мистического Тела Христова становится делом всех. Церковь, освободившаяся от необходимости принимать во внимание толпу, может свободнее и плодотворнее проявлять себя во всех областях своей деятельности, проявлять так, как указывает ей ее вечная сущность, а не так, как ее к этому принуждают исторические отношения. Таким образом, отпад толпы, рассуждая чисто по-человечески, болезненен и достоен сожаления, ибо он означает победу антихриста в этой действительности. Но в свете теологического аспекта истории этот отпад в действительности есть победа Христа.

В Откровении не указано число сторонников Христа. Но мы можем предположить, что это число невелико. Ведь если отпад от Бога становится массовым, если зверь завладевает всей землей, если на свободу выпущенный сатана собирает свое воинство, в котором воинов, что в море песка морского, то само по себе понятно, что у Христа остаются всего лишь незначительные отряды, только изгнанные в пустыню. Однако Церковь по этому поводу как раз и не огорчается, ибо она знает, что Христос борется и побеждает не столько природным количеством, сколько сверхприродной ценностью. Магия числа принадлежность антихристова царства. Для Христа число имеет второстепенное значение. Когда Христос был на земле, Он избрал не двенадцать тысяч, но двенадцать и с этими двенадцатью вышел на исторические широты, дабы обновить лицо земли. Так было в начале, так было во все времена жизни Церкви, так будет и в конце истории. Евангелие Христа владычествует не количеством, но качеством. И один святой здесь значит больше, чем тысячи ни теплых, ни холодных, которых Господь извергает из уст своих (ср.: Откр., 3, 16). Поэтому великая апокалиптическая апостазия[46] христиан не пугает. Напротив, она как раз высвечивает ценность и силу верности. Она очищает Церковь от количества, дабы засияло ее качество. Она уничтожает искушение числом, которым не раз увлекались и были обольщены христиане. В преддверии великого отпада христиане понимают, что Церковь, если говорить словами псалма, могущественна не колесницами и конями, но «именем Господа, Бога нашего» (Пс., 19, 8) и что вся ее история есть не что иное, как одна великая и вечная песнь этому божественному могуществу.

Загрузка...