Тайна королевы

XXIII ПАРДАЛЬЯН ПРОДОЛЖАЕТ СЛЕДИТЬ ЗА ФАУСТОЙ

Стокко, которому, как и Кончини, сурово пригрозили разоблачением грехов его молодости, провел Пардальяна в соседнюю с кабинетом фаворита комнату. Предосторожности, принятые Кончини, соответствовали желаниям Фаусты и состояли в том, что все помещения вокруг кабинета были пусты. Несомненно, Стокко был прекрасно обо всем осведомлен, ибо сей факт упрощал его весьма опасную задачу.

Таким образом Пардальян незримо присутствовал при столь заинтересовавшей его беседе, из которой он не пропустил ни слова. Он вышел следом за Фаустой. Увидев Пардальяна во дворе особняка, Стокко вздохнул свободно. Шевалье решил поблагодарить его.

— Послушай, — обратился он к итальянцу, — ты оказал мне немалую услугу. Я хочу вознаградить тебя, и мне кажется, что ты непременно оценишь эту награду: даю тебе слово — а ты знаешь, что я никогда не нарушаю его, — что даже ради спасения собственной жизни не расскажу ни одной живой душе о твоих былых похождениях. Более того: начиная с сегодняшнего дня я вообще не знаком с тобой, забыл, что в этом мире существует некий Стокко, забыл, кем он был и кем стал. Так что можешь спать спокойно.

С этими словами Пардальян бросился догонять портшез Фаусты. По дороге он говорил себе:

— Какой все-таки болван этот Стокко!.. Мог бы догадаться, что я никогда бы не выдал его — ни Кончини, ни кому-либо иному.

Стокко также твердил про себя:

— Santa Madonna, наконец-то я избавился от этого кошмара! Если Пардальян дал слово, то он скорее даст себя в куски изрубить, нежели нарушит его и проговорится. Теперь я действительно смогу спать спокойно.

Только что он смотрел на шевалье со смертельной ненавистью — и вот его взор стал едва ли не нежным. Однако чувство благодарности было все же Стокко глубоко чуждо, поэтому немудрено, что скоро его лицо вновь приняло презрительно-насмешливое выражение и он проворчал себе под нос:

— Что ж, как говорится, мухи отдельно, а отбивная отдельно. Если мне выпадет случай отомстить господину Пардальяну за те неприятные минуты, что мне по его милости пришлось пережить, я с наслаждением им воспользуюсь, разумеется, если при этом мне не будет грозить опасность заработать лишнюю дырку в шкуре.

Но давайте-ка пока оставим Стокко, к которому нам все равно придется вскоре вернуться, и последуем за Пардальяном, преследующим Фаусту: нам предстоит узнать об этой даме еще кое-что.

Итак, Пардальян следовал за портшезом Фаусты. Обратно принцесса решила вернуться иным путем: она направилась на улицу Вожирар, проехала мимо строящегося по приказу Марии Медичи великолепного дворца, известного сегодня под названием Люксембургского, и воспользовалась воротами Сен-Мишель.

Следуя за Фаустой, Пардальян продолжал разговаривать сам с собой. Мы постараемся передать вам его слова.

«Фауста, — говорил он себе, — ничуть не изменилась! Внешность, поступки — все осталось прежнее… Что за удивительное, неповторимое, чудесное создание!.. Какая жалость, что такая замечательная женщина использует свои редкостные способности и свой выдающийся ум только для того, чтобы творить зло!.. Увы, но она такова и другой уже не станет, я здесь бессилен… О, да мы уже добрались до Ситэ! Держу пари, что она направляется прямо в Бастилию… Ах, этот Кончини, этот болван Кончини, что за жалкий правитель… и какой никудышный игрок… мне даже стало жаль его. Господи, как он извивался в ее руках! Ей понадобилось всего несколько точно рассчитанных ударов — и вот он уже повержен, раздавлен, уничтожен… да, недолго же он сопротивлялся, этот флорентиец…»

Воздав по заслугам каждой из сторон, то есть отдав должное своему извечному врагу и излив презрение на фаворита королевы, Пардальян стал задавать себе различные вопросы, которые, будь они произнесены вслух, многим на первый взгляд показались бы смешными и наивными. (Шевалье, как мы знаем, всегда поступал так, когда собирался вмешаться в очередную интригу.) Ум его лихорадочно работал, а глаза и уши тем временем слышали и подмечали все, что происходило вокруг.

«Итак, — размышлял он, — значит, мы теперь на службе у короля Испании?.. Интересно, с каких это пор?.. Впрочем, возможно, что уже давно… а я-то считал ее мертвой!.. Ах, нынче мы — герцогиня Соррьентес, принцесса д'Авила, еще черт знает кто… и, судя по письму, прочитанному Кончини, пользуемся особым доверием и расположением своего нового хозяина… Ого, вот мы уже и у ратуши. Решительно, мы направляемся прямиком в Бастилию. Черт побери, если и дальше так будет продолжаться, я рискую сегодня остаться без ужина! А ведь я просто умираю с голоду! Ах, я несчастный, стоило Фаусте вернуться, как на мою голову дождем посыпались неприятности. И это только начало! О дьявол, но чего же я жалуюсь? Ведь, в сущности, я никому ничем не обязан и имею полное право спокойно вернуться к себе домой, сесть за накрытый стол и, насытившись, отправиться спать в теплую постель. Да, верно, но демон любопытства уже одолел меня. К тому же я не могу бросить партию, которая едва начала разыгрываться. Так что оставим пустые причитания… Итак, Фауста решила поступить на службу?.. Ха-ха, хотел бы я посмотреть на ее господина! Уверен, что она по обыкновению служит лишь самой себе. Этот Филипп Испанский наверняка жалкий тип, вроде Кончини, и Фауста вертит им, как марионеткой, каждый раз дергая за нужную ей ниточку. Да, но тут есть одна загадка: я прекрасно вижу, какую выгоду может извлечь из ее деятельности король Испании, но совершенно не понимаю, что за личную цель она преследует, прикрываясь своим испанским щитом. Ибо, насколько мне известно, великодушная и бескорыстная Фауста никогда не делает ничего, что не сулило бы ей удовлетворения ее собственных амбиций. И пока я не узнаю, чего же она хочет лично для себя, я обречен блуждать в потемках и могу каждую секунду сломать себе шею. Значит, мне необходимо это узнать. Гм, это проще сказать, чем сделать… Черт возьми, вот мы уже и рядом с Бастилией… О силы небесные, зачем же ей понадобился Ангулем? Не хочет ли она вовлечь его в ту же игру, какую вела когда-то с Гизом? А может, она хочет заставить его жениться на себе, а затем посадить на трон вместо малыша Людовика XIII?.. О, она еще и не на такое способна!.. О том, чтобы проникнуть в Бастилию, нечего даже и мечтать. Значит, я не услышу, что она скажет Ангулему… А она, несомненно, предложит ему сделку… или договор, или пакт, или еще что-нибудь в этом роде… Однако о таких вещах она вряд ли станет говорить с ним в Бастилии. И уж тем более не в портшезе. Подобные сделки не заключаются на людях. Скорее всего она отвезет его к себе во дворец. Посмотрим… Вот она уже и за воротами Бастилии. А я должен стоять на улице и ждать. Интересно, как долго она там пробудет?.. Черт побери, как же я голоден!.. Однако, шевалье, ты же совершеннейший глупец!.. Фауста вряд ли выйдет оттуда раньше, чем через час. Формальности всегда остаются формальностями, и если непросто попасть в Бастилию, то выйти оттуда еще сложней… Я-то прекрасно это знаю. Значит, у меня в запасе есть по крайней мере час, и его мне вполне хватит, чтобы как следует подкрепиться».

Придя к такому выводу, Пардальян быстро огляделся по сторонам и, зная Париж как свои пять пальцев, вспомнил, что неподалеку имеется трактир, где вполне сносно готовят. Он прямиком направился туда. Выбежавшему ему навстречу трактирщику он приказал:

— Принесите мне вот на этот стол пару ломтей ветчины, паштет, половину пулярки, бутылочку красного вина с виноградников Сен-Жоржа и свежего хлеба. Да побыстрее.

Пока трактирщик бегал на кухню, Пардальян открыл окно, пододвинул к нему стол и удобно за ним устроился.

«Прекрасно! Отсюда мне хорошо виден эскорт Фаусты, который топчется у тюремных ворот. Разумеется, она отправилась туда одна. Куда бы она ни поехала после, меня ей не миновать. Поэтому я могу обедать спокойно».

Трактирщик поставил на стол прибор и принес заказанные блюда; судя по быстроте, с которой он исполнил приказание, этот клиент внушал ему особое почтение. Впрочем, мы знаем, что так же относилось к Пардальяну большинство владельцев гостиниц и постоялых дворов. Шевалье умел заставить служить себе и щедро расплачивался за услуги. Видя, что стол уже накрыт, Пардальян положил на него золотую монету.

— Это тебе за труды, — сказал он трактирщику.

Помолчав, он разъяснил:

— Возможно, мне придется прервать обед, и я бы не хотел, чтобы ты остался внакладе.

— О! — восторженно воскликнул трактирщик. — С вами, господин шевалье, это невозможно.

Пардальян улыбнулся.

Итак, Пардальян расправился с ветчиной, паштетом, пуляркой и вином с виноградников Сен-Жоржа, что в Турени, а Фауста все еще не появилась. Тогда Пардальян заказал еще бутылочку: теперь ему принесли белое вуврэ, также обязанное своим происхождением виноградникам Турени. Будучи человеком практичным и не зная, удастся ли ему сегодня поужинать, он попросил еще блюдо сухого печенья и принялся уплетать за обе щеки, потихоньку потягивая вино.

Прошло более трех часов, а Фауста так и не вышла. Пардальян уже приканчивал вторую бутылку вуврэ и начинал сожалеть о том, что не заказал себе настоящий обед.

— Ну и ну! — ворчал он. — Уж не оставили ли ее там навечно?.. Воистину замечательная мысль! Как много вопросов сразу бы нашли свое решение… а я мог бы отправиться на покой. На покой — то есть помирать от скуки.

И улыбнувшись, как умел улыбаться только он один, Пардальян произнес:

— Так будем же надеяться, что она выйдет из Бастилии.