Тайна сибирских орденов

ГЛАВА VII

По народным поверьям, клады могут превращаться в людей и бро­дить по земле в поисках хозяина или просто доброго человека.

Превращение сокрытых в 1921 году на Приполярном Урале ценно­стей Сибирского белого движения в людей-призраков началось в июне 1943 года.

Для координации разведывательно-диверсионной деятельности про­тив Советского Союза в феврале-марте 1942 года в составе Главного управ­ления имперской безопасности (РСХА) был создан специальный орган «Цеппелин»[64], который имел три отделения: «Русланд-норд» (Север), «Русланд-митте» (Центр), «Русланд-зюйд» (Юг). В своей работе «Цеппелин» руководствовался так называемым Планом действий для политического разложения Советского Союза. «Надо стремиться, — отмечалось в этом документе, — к тактике возможно большего разнообразия. Должны быть образованы специальные группы действия, а именно:

1) разведывательные группы — для сбора и передачи политических све­дений из Советского Союза;

2) пропагандистские группы — для распространения национальной, со­циальной и религиозной пропаганды;

3) повстанческие группы — для организации и проведения восстаний;

4) диверсионные группы — для проведения политических диверсий и террора...»[65]

В плане указывалось: «...нельзя ограничиваться десятками групп для разложенческой деятельности, они для советского колосса являются только булавочными уколами. Нужно забрасывать тысячи».

Начальник IV управления РСХА бригаденфюрер Вальтер Шелленберг писал в своих мемуарах: «В лагерях для военнопленных отбирались тысячи русских, которых после обучения забрасывали на парашютах в глубь рус­ской территории. Их основной задачей наряду с передачей текущей инфор­мации было политическое разложение населения и диверсии...»[66]

В истории советских органов государственной безопасности утверждается, что каждый третий фашистский агент, перейдя ли­нию фронта, спешил сдаться чекистам, милиции или представите­лям советской власти — типа председателя колхоза или бдительного общественника[67].

К категории агентов противника, явившихся с повинной, отнесли и двенадцать парашютистов, сброшенных на парашютах с двух немец­ких грузовых самолетов «Кондор» в ночь с 5 на 6 июня 1943 года в Кожвинском районе Коми АССР.

Через двое суток десантники застрелили командира группы — бывше­го колчаковского офицера Николаева и сдались случайно оказавшемуся у речки Вой-Вож счетоводу молочно-товарной фермы «Развилки» совхо­за «Кедровый Шор». Пожилой рыболов передал их местным чекистам.

Этот рядовой эпизод Великой Отечественной войны — пленение дюжины немецких десантников из бывших советских военнослужащих в небогатой на события истории Коми АССР подавался в восторжен­но-героической трактовке. О нем писали не раз в газетах и журналах. Была издана документальная повесть Александра Рекемчука «Б7-Б7 вы­ходит из игры»[68]. На театральных подмостках ставилась пьеса Геннадия Юшкова «Право на жизнь». В этих произведениях, основу которых, если верить предисловиям, «составляли архивные материалы, а также свидетельства участников и очевидцев описываемых событий», целью высадки вражеского десанта в глухой тыловой район Коми АССР назван «железнодорожный мост через Печору».

«Но врагу — заключил писатель Рекемчук — так и не удалось ни на ми­нуту прервать напряженный пульс Северо-Печорской железнодорож­ной магистрали, этой жизненно важной артерии. Рухнули не мосты, а коварные планы гитлеровцев...»

История этой дороги началась 9 мая 1940 года,когда Совет народных комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) приняли совместное постановление «О строительстве Северо-Печорской железнодорожной магистрали и о развитии Воркуто-Печорских углей». Предписывалось построить магистраль от Котласа до Воркуты, общей протяженностью 1191 км, «в кратчайшие сроки». Сооружение железной дороги — «возложить на НКВД СССР».

Северо-Печорская железнодорожная магистраль была самым слож­ным дорожным строительством в СССР. Северный участок дороги находится за Полярным кругом. Лето в этих местах недолгое, вечная мерзлота достигает десяти метров в глубину, а местами до ста. В январе температура воздуха понижается до минус пятидесяти градусов. Снеж­ный покров достигает двух-трех метров. Около ста суток в году длятся метели. На участке от Ухты (Чибью) до Кожвы каждые одиннадцать километров из двадцати проходили по болоту. Достаточно отметить, что для снабжения этого участка была проложена лежневая дорога дли­ной в 235 километров! В ряде мест железнодорожную насыпь сооружа­ли на гатях. В конце декабря 1940 года по всей трассе от Котласа до Кож­вы на левом берегу Печоры было открыто рабочее движение. Скорость движения не превышала двадцати километров в час, а на подъемах была вдвое меньше. Но даже на живую нитку сшитая дорога пропускала две­надцать пар поездов в сутки![69]

«Великий сталинский план превращения тайги и тундры Крайне­го Севера в цветущий промышленный край СССР стал претворяться в жизнь!» — восторженно откликнулись газеты «Правда Севера» и «Се­верная коммуна».

Известный украинский сатирик Остап Вишня, отбывавший в Ухто-Печорском ИТЛ (Ухтпечлаг) срок за непомерное зубоскальство в адрес власти, написал о «столице» лагеря очерк «Город Чибью» (впервые опубликован в 1989 году в газете «Ухта»): «Пришли на недо­ступную, на легендарную Ухту большевики... зажгли энтузиазмом мас­сы, воспитали тысячи и десятки тысяч ударников. И все. То же самое, что случилось на Днепре: пришли большевики, и вышел Днепрострой. И в Кузбассе — пришли большевики, и вышел Кузнецкстрой. Таким способом много чего вышло в Советском Союзе: и Сталинградский тракторный, и Харьковский тракторный, и еще много гигантов, и «вы­шла» за четыре года первая пятилетка, и коллективизация сельского хозяйства... Пришли и на Ухту большевики, и на Печору — да еще боль­шевики-чекисты — “вышло” и на Ухте, и на Печоре...»

12 февраля 1942 года было принято постановление СНК СССР «О развитии добычи воркуто-интинских углей и мероприятиях по обе­спечению их вывоза». Для досрочного сооружения мостов на Севе­ро-Печорской железнодорожной магистрали было доставлено 4700 тонн металлоконструкций из каркаса московского Дворца Советов, были демонтированы мосты через канал Москва — Волга. Упрощение технологий, улучшение снабжения и переброска на трассу новых кон­тингентов осужденных ускорили строительство[70].

28 декабря 1941 укладка пути от Кожвы до Воркуты была заверше­на, и в Воркуту пришел первый поезд. Окончательно дорогу приняли в эксплуатацию 1 августа 1942 года. Постоянно действующая транс­портная артерия позволила развернуть добычу воркутинских и интинских углей в полном объеме. В годы войны здесь было заложено 29 шахт. Печорский уголь потребляли 9 областей, 2 автономные респу­блики, 35 городов и 52 крупных предприятия[71].

Подрыв главного моста Северо-Печорской железнодорожной магистрали, хорошо охраняемой военизированной охраной (ВОХР) НКВД, серьезно нарушил бы подготовку наступления летом 1943 года в районе Курска и Орла.

В конце 1980-х годов, когда чуть-чуть приоткрылись секретные архи­вы КГБ, оказалось, что диверсионной целью фашистского «Цеппелина» в Коми АССР и на Приполярном Урале был не железнодорожный мост через Печору, а исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) НКВД.

Поднять заключенных на восстание и, пользуясь отсутствием здесь крупных военных гарнизонов, захватить Северный Урал, Обский Север и Среднее Приобье предложил немцам перешедший на их сторону в ав­густе 1941 года командир 102-й стрелковой дивизии 67-го стрелкового корпуса 21-й армии Центрального фронта комбриг (по другим данным, генерал-майор) Иван Георгиевич Бессонов.

Он родился 24 августа 1904 года в Перми в семье рабочего. Окон­чил начальное училище, работал на лесопилке. В 1920 году вступил в Красную армию — служил писарем-канцеляристом в 133-м отдельном батальоне связи. Через два года стал делопроизводителем артдивизиона 57-й стрелковой дивизии.

Начальство заметило грамотного и старательного красноармейца и направило в 1926 году в г. Тверь, в кавалерийскую школу имени Ком­мунистического интернационала. После ее окончания Бессонов служил в кавалерии, а в 1930 году был переведен в войска ОГПУ командиром взвода. Через год его назначили помощником начальника штаба 13-го Алма-Атинского полка. В январе 1934 года он участвовал в подавлении мятежа генерала Ма-Чжуина, выступившего против правительства ки­тайской провинции Синьцзян. Отличился при захвате города Кульджи и уничтожении проживавших там уйгур, дунган и сибирских казаков, от­ступивших в 1920 году в Китай с атаманом Анненковым[72].

Переодевшись в форму белогвардейского поручика (русских офицеров-эмигрантов охотно принимали на военную службу враждовавшие между собой китайские генералы), чекист-пограничник Бессонов завла­дел спрятанными в тех местах реликвиями и крупными ценностями Си­бирского казачьего войска: «...спасенными 18 февраля 1918 года в Ом­ске знаменем Ермака, стягом с изображением Георгия Победоносца, покровителя ратных людей Древней Руси, Войсковым знаменем 300-ле­тия дома Романовых, а также сохраненными Анненковым... 15 тысяча­ми долларов, 600 тысячами рублей золотом и серебром и несколькими миллионами сибирских денег».

После убийства 1 декабря 1934 года в Ленинграде, в Смольном, чле­на Политбюро ЦК ВКП(б), секретаря ЦК, первого секретаря Ленин­градского обкома и горкома партии, первого секретаря Северо-Запад­ного бюро ВКП(б), члена Президиума ЦИК СССР Сергея Мироновича Кирова была проведена чистка в Ленинградском областном управлении НКВД. Главного местного чекиста Филиппа Демьяновича Медведя и его заместителя Ивана Васильевича Запорожца сначала отправили на Ко­лыму, а через три года расстреляли.

Освободилась также должность начальника пограничной и вну­тренней охраны НКВД Ленинградского округа, которую занимал профессиональный чекист Федор Тимофеевич Фомин. Но ему, в от­личие от других высокопоставленных руководителей НКВД, можно сказать, повезло: в 1949 году освободили из лагерей, через три года реабилитировали и отправили на пенсию с присвоением звания под­полковника. Он умер в 1968 году, успев издать небольшую книжку вос­поминаний под названием «Записки старого чекиста». В ней не было ни слова ни об убийстве Кирова, ни о массовом терроре, ни о своей драматической судьбе.

Начальником УНКВД по Ленинградской области назначили Леони­да (Генриха) Михайловича (Эрнестовича) Заковского (Штубиса)[73].

Управление пограничной и внутренней охраны НКВД Ленинград­ского округа возглавил Александр Антонович Ковалев[74], непосредствен­ный начальник Бессонова по службе в Казахстане и Средней Азии. Во­йска округа новый начальник укрепил своими сослуживцами: Бессонов был назначен командиром 3-го Ленинградского полка НКВД, принят в ВКП(б) и награжден орденом Красного Знамени. После окончания Военной академии имени Фрунзе молодой и перспективный командир получил должность начальника 3-го (оперативного) отдела Главного управления пограничной и внутренней охраны НКВД СССР.

И главное: стал фаворитом командующего войсками НКВД Миха­ила Петровича Фриновского, утвержденного 16 октября заместителем наркома внутренних дел Союза ССР Николая Ивановича Ежова.

«На Фриновского Сталин давно уже бросил свой благосклонный взор, — вспоминал бывший советский разведчик-нелегал Вальтер Герма­нович Кривицкий[75]. — Фриновский был не только тем из заместителей Ягоды, который помог Сталину позднее изолировать Ягоду и подгото­вить почву для Ежова, но Фриновский нужен был Сталину и для того, чтобы расправиться с Красной армией».

Недоступность архивного личного дела Фриновского для исследо­вателей породило немало абсурдных легенд и досужих вымыслов о его происхождении и участии в Гражданской войне.

Скандально известный разведчик-перебежчик и военный историк Виктор Суворов (Владимир Резун) в книге «Очищение» написал:

«Прошлое Фриновского сумрачно, как прошлое легендарного ге­роя Гражданской войны, грабителя и насильника Григория Котовского. Как Котовский, Фриновский происходил из уголовной среды. У него долгая, насыщенная необычайными приключениями бандитско-чекист­ская карьера».

Однако знаток истории внутренних войск МВД Николай Сысоев, несмотря на противодействие своего начальства, радевшего за честь ве­домственного мундира, отыскал объективные источники о жизненном пути Фриновского[76].

Будущий руководитель тайной полиции сталинской империи ро­дился 25 января 1900 года в городе Наровчате Пензенской губернии в семье священника. Михаил окончил церковное училище в Краснослободске и поступил в духовную семинарию в Пензе (кроме него у роди­телей было шестеро мальчиков и две девочки). В январе 1916 года, когда вовсю шла Первая мировая война, он, приписав к своему возрасту два года, добровольно ушел на фронт. Воевал в кавалерии, стал унтер-офицером, награжден двумя Георгиевскими крестами. В марте 1917 года под влияни­ем анархистов участвовал в организации массовых беспорядков в запас­ных частях Казанского военного округа, в октябре — командовал отрядом красногвардейцев, штурмовавших в Москве Кремль. Был ранен, лечился в Лефортовском госпитале. Летом следующего года водил в бой против восставших чехословаков кавалерийский эскадрон Московского Проле­тарского полка. После очередного ранения служил помощником начальни­ка активной части московской ЧК, а это — перестрелки, аресты, допросы.

Однажды один из допрашиваемых белогвардейцев ударил изо всех сил ногой, обутой в сапог, в лицо Фриновскому. У ретивого оперативни­ка вылетели почти все зубы. Обливаясь кровью, он разрядил свой наган в арестанта. Из конфискованного у врагов народа золота изготовили зуб­ные протезы. О золотых зубах Фриновского на Лубянке ходили легенды.

За короткое время 19-летний чекист успешно прошел вереницу должностей в особом отделе ВЧК 1-й Конной армий Юго-Западного фронта. Быстро нашел общий язык с командармом Буденным и воен­комом Ворошиловым, познакомился с членом Военного совета фронта Сталиным.

Под руководством самого авторитетного чекиста того времени Ефима Георгиевича Евдокимова, являвшегося полпредом ГПУ на Пра­вобережной Украине, Фриновский участвовал в ликвидации повстан­ческого политического движения — махновщины и разгроме петлюров­ского подполья.

Еще один советский разведчик-невозвращенец Александр Орлов (Фельдбин), бывший резидент НКВД в республиканской Испании в из­данной в 1953 году после смерти Сталина книге «Тайная история сталин­ских преступлений» дал Евдокимову такую характеристику: «Это была странная личность, сторонившаяся своих коллег. В прошлом заурядный уголовник, Евдокимов вышел из тюрьмы благодаря революции и прим­кнул к большевистской партии».

Отставной чекист Михаил Шрейдер говорил другое: «Надо иметь в виду, что Евдокимов был единственным работником ОГПУ, награж­денным четырьмя орденами Красного Знамени, и, несмотря на ягодинские интриги, его авторитет как героя Гражданской войны был очень велик. Кроме того, его поддерживали Ворошилов, Микоян и ряд дру­гих членов ЦК... Замечу, однако, что в прошлом, когда Евдокимов был полпредом ОГПУ по Северному Кавказу (1923—1928 гг.), он проявил не­разборчивость в кадровых вопросах, в результате чего под его началом оказались те, кто в последующие годы принимал участие в уничтожении лучших чекистских и партийных кадров. Я имею в виду Фриновского, ставшего первым заместителем Ежова и... ряд других»[77].

Реввоенсовет наградил Фриновского орденом Красного Знамени «за выдающуюся и самоотверженную работу на фронте борьбы с бан­дитизмом», а командование «всех вооруженных сил Украины и Крыма» вручило ему «за особо понесенные труды при ликвидации Врангелев­ского фронта и энергичное подавление контрреволюционных восста­ний кобылицу под кличкой «Мурка», 6 лет, росту 2 арш., 3 вер., масти гнедой, задние ноги в чулках, на лбу звезда».

Куда бы ни назначали Евдокимова (Украина, Крым, Северный Кавказ, Средняя Азия, Москва), он брал с собой Фриновского. Молодой и перс­пективный чекист создавал службу погранохраны на Черноморском по­бережье, командовал войсками ОГПУ на Северном Кавказе, возглавлял Особые отделы Северо-Кавказского и Московского военных округов.

В декабре 1928 года его назначили командиром Отдельной диви­зии особого назначения имени Дзержинского. Входившие в состав это­го элитного чекистского воинского соединения оперативные полки дислоцировались в пределах Садового кольца и могли в любую минуту по приказу председателя ОГПУ Ягоды взять под свой контроль центр столицы или любое государственное учреждение.

В 1934 году покровителя Фриновского Евдокимова перевели на пар­тийную работу, назначили первым секретарем Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) и избрали на XVII съезде членом ЦК. Ашуг Сулейман Стальский сложил «Песнь о большевике Ефиме Евдокимове» (1936): «...Ты прост со всеми, как родной. Ты предан Сталину душой...»

Дивизию Фриновского спешно направили на Кавказ, охваченный в связи с насильственной коллективизацией сельского хозяйства массо­вым повстанческим движением. Воины-чекисты, так называли в те време­на бойцов войск ОГПУ, действовали решительно и беспощадно. В одной из сводок управления погранохраны и войск ГПУ Закавказья отмечалось: «Агентурным путем установлено, что банда численностью 30—40 чел. скрывается в ущелье горы Огана-Даг... Для ее ликвидации привлечены семь конных взводов... Операция производилась под руководством ко­мандира ОДОН тов. Фриновского»[78]. Командира дзержинцев назначили председателем ГПУ Азербайджана и наградили вторым орденом Крас­ного Знамени «за особо выдающиеся заслуги в борьбе с контрреволюци­ей» . При возвращении в Москву он в тридцать три года возглавил войска ОГПУ — отборную вооруженную армию «внутреннего предназначения». На петлицах его габардиновой гимнастерки появились в 1935 году знаки различия комкора (соответствовало нынешнему генерал-лейтенанту).

Сближение Фриновского с начальником 3-го отдела управления погранвойск НКВД Ленинградского округа Бессоновым произошло «на почве задержания недоступных для населения СССР контрабандных товаров: ...патефонов, пластинок, одежды, обуви, тканей, мехов и дру­гого, которые шли в основном через северо-западный участок государ­ственной границы».

Внешне жизнь столицы Советского Союза середины 30-х годов ка­залась веселой и беззаботной. То, что где-то в Сибири, на Урале, в По­волжье, на Украине и в Казахстане люди пухнут от голода или замерзают на Печоре и Колыме, не находило заметного отклика у москвичей. Была шестидневная рабочая неделя при семичасовом рабочем дне. Отменили карточки на продовольствие. Выпускались увлекательные кинофильмы.

О сельской жизни жители Москвы уверенно судили по выступлениям хора Пятницкого: «А в деревне там веселье и краса, и завидуют деревне небеса». Сталин сказал: «Жить стало лучше, жить стало веселей».

Душой веселых компаний, в которых участвовали наркомы, марша­лы, другие высокопоставленные военные, чекисты, руководители пар­тии и правительства, включая самого Сталина, был Фриновский. Домо­чадцы и друзья умилительно называли его Фрина.

Жена маршала Егорова[79], солистка Большого театра, арестованная в 1938 году по ордеру, подписанному Фриной, на допросе показала: «Со­бирались обычно все эти люди... после работы, под утро, поужинать. За столом, когда присутствовал Сталин, провозглашались тосты за со­ветскую власть, за победу над белыми... Поздравляли друг друга с при­обретенными трофеями... Фриновский производил впечатление здоровяка-крепыша: косая сажень в плечах, крутая шея и буквально льющаяся через край неподдельная веселость. Он обычно много шутил, дарил всем разные подарки, рассказывал анекдоты и забавные, на его взгляд, случаи из своей жизни, службы и практики. Когда заразительно и безу­держно хохотал, то широко открывал рот, полный золотых зубов...»

Популяция этих людей, родившихся на рубеже двух веков, утратила под воздействием революционных событий и братоубийственной Граж­данской войны духовность, человеческую мораль и нравственность.

В середине тридцатых годов в стране еще царила атмосфера ре­волюции и Гражданской войны; недавняя коллективизация и вызван­ные ею крестьянские восстания, включая басмачество в Средней Азии, были продолжением этой войны. Воздействие недавних кровавых со­бытий на души людей выражалось в широко известных стихах (и песнях на стихи) Багрицкого, Безыменского, Голодного, Маяковского и других революционных поэтов. В популярном тогда стихотворении Голодного «Судья Горба» (1933) с возвышенном пафосом воспет герой, отправляю­щий на казнь родного брата.

В чрезвычайно ценимом ОГПУ-НКВД стихотворении Багрицко­го «ТВС» (оно публиковалось в 1929—1936 годах в десятке изданий) не без талантливости утверждалось, что, мол, нелегко разобраться в на­шем времени, непрост выпавший нам век:

«Эти строки, — считает писатель Вадим Кожинов, — не только пол­ная отмена нравственных заповедей, но и точная “модель” поведения множества людей»[80].

Такой моделью руководствовались Фриновский и его окружение, включая и Бессонова.

В их среде измена и предательство (в любых формах) не считались безнравственным проступком и преступлением. За это не наказывали, а наоборот — поощряли. В феврале 1935 года по постановлению ЦИК СССР Фриновскому был вручен третий орден Красного Знамени, а ровно через год на широкой груди комкора засверкал высший знак отличия Страны Советов — орден Ленина.

После ареста секретаря НКВД и Особого совещания НКВД стар­шего майора госбезопасности Павла Петровича Буланова Фриновский продвинул на его место начальника оперативного отдела Главного управления пограничной и внутренней охраны комбрига Вольдемара Августовича Ульмера, участвовавшего вместе с ним в аресте Ягоды[81]. Чуть позже в Москву, в ГУПВО на должность начальника отдела боевой подготовки перевели из Ленинграда полковника Бессонова. Он полу­чил звание комбрига и поселился в восьмиэтажном многоподъездном Г-образном доме на перекрестке Маросейки, Покровки и Покровского бульвара. Здание было построено в 1936 году для высшего и старшего комсостава пограничных войск по проекту архитектора Чериковера. Места службы для жильцов этого дома располагались рядом — на Лубян­ке, а для некоторых прямо под боком — в Покровских казармах, где квар­тировали части ОМСДОНа.

Сталин не ошибся, выбрав Фриновского на роль главного «чис­тильщика» Красной армии, — понимал, что в случае возможного воору­женного сопротивления отданных на заклание военачальников единс­твенной противостоящей им силой могут быть только пограничные и внутренние войска. После досадного побега из-под стражи оператив­ников НКВД в 1936 году героя Гражданской войны комдива Гая-Бжишкяна Сталин не доверял проведение арестов, обысков и конвоирование арестованных оперативным работникам НКВД.

Через месяц после назначения Фриновского Первым заместите­лем наркома внутренних дел СССР и начальником ГУГБ НКВД, в мае 1937 года, были арестованы маршал Тухачевский, командующие Бело­русским и Киевским военными округами командармы 1-го ранга Убо­ревич и Якир, начальник Академии имени Фрунзе командарм 2-го ран­га Корк, начальник Главного управления РККА по начсоставу комкор Фельдман. Их обвинили в организации «военно-фашистского заговора» в Красной армии, «подготовке государственного переворота, сверже­нии и ликвидации партийного и советского руководства и лично това­рища Сталина». Узнав об аресте Якира, застрелился начальник Главного политуправления РККА армейский комиссар 1-го ранга Гамарник.

11 июня специальное судебное присутствие Военной коллегии Вер­ховного суда приговорило Тухачевского, Уборевича, Якира, Корка, Фельдмана и ранее арестованных комкоров Примакова и Путну к расстре­лу. На следующий день страна узнала о казни тех, кем вчера еще гордилась.

Лучшие умы Красной армии чувствовали приближение трагедии 1937-го задолго до этой календарной даты. Заместитель командующего войсками Приволжского военного округа комкор Кутяков годом рань­ше предсказал наступление мрачных времен для многих военачальни­ков. В своем дневнике он 27 августа 1936 года пророчески размышлял: «Умер главком С. С. Каменев. Старик сделал свое дело и незаметно ушел восвояси... Наступает время, когда все ветераны гражданской войны уйдут из жизни: одних расстреляют, другие, как Томский, сами покончат с собой...»

Получилось так, как и предсказал бывший начдив 25-й Чапаевской дивизии. Только размаха репрессий он не мог себе представить: три маршала из пяти (Тухачевский, Блюхер, Егоров), 14 из 16 командармов 1-го и 2-го рангов, 57 из 85 комкоров... Сам Кутяков попал под первую волну арестов, прокатившуюся еще до начала процесса над Тухачевским и другими военачальниками — его арестовали 15 мая 1937 года. Если бы не арест, то после опубликования в печати сообщения о расстреле маршала Тухачевского и его товарищей Иван Семенович Кутяков при­нял бы решение, о котором он упомянул в своем дневнике 20 апреля 1937 года: «Вот и терпи теперь... Не хочешь? В твоем распоряжении че­тыре револьвера, нажми курок и конец...»

Исследователь характера отношений Сталина с руководством НКВД Леонид Наумов считает, и не без оснований, что Фриновский и его приближенные верили в реальность заговора военных[82]. Невозвра­щенец Орлов (Фельдбин) рассказывал о панике, охватившей в мае ста­линское руководство: «Все пропуска в Кремль были внезапно объявлены недействительными. Наши части внутренних войск подняты по тревоге! Как говорил Фриновский, “все правительство висело на волоске”».

Аресты Тухачевского и других высших офицеров Красной армии встревожили закордонного резидента НКВД Кривицкого: «Я пошел прямо к Михаилу Фриновскому, первому заместителю наркома... “Ска­жите, что происходит в стране?” — добивался я от Фриновского. “Это заговор, — ответил Фриновский. — Мы как раз раскрыли гигантский за­говор в армии, такого заговора история еще никогда не знала. Но мы все возьмем под свой контроль, мы их всех возьмем”».

Приведем еще одно воспоминание — Хрущева: «Стала разматывать­ся вся эта штука. Сначала потянули военных, а когда начали таскать сек­ретарей и членов ЦК, тогда просто жутко стало: что же такое получается, как же это так проросли все эти чужие корни? Они опутали весь орга­низм партии, всю страну. Это что-то такое ракообразное, страшное».

Хрущев не сомневался в реальности заговора в армии: «О Вороши­лове тогда военные были очень невысокого мнения. Они его формально принимали, но все считали себя выше него. Так оно, видимо, и было... Арест Тухачевского я очень переживал. Но лучше всех из осужденных я знал Якира... С Тухачевским я не был близко знаком, но относился к нему всегда с уважением... Потом, когда сообщили о судебном процес­се, я... ругал себя: “Как хорошо я к нему относился! Какое же я говно, ничего не видел, а вот Сталин увидел”»[83].

Что же произошло в мае — июне 1937 года? Именно в этом внезапном аресте и расстреле военачальников историки ищут причины Большо­го террора. Начиная с 60-х годов прошлого века, привычно считается, что заговора не было и группа Тухачевского стала жертвой сталинского произвола. Может, да, а может, и нет...

О том, как «разматывалась вся эта штука», арестованный 6 апреля 1939 года Фриновский изложил в отчете новому наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии.

Касаясь следственной работы, Фриновский подразделял следова­телей НКВД на три группы: «следователей-колольщиков», «колольщи­ков» и «рядовых» следователей.

Что представляли из себя эти группы и кто они? «“Следователи-колольщики” были подобраны из... скомпрометированных лиц; они бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчай­ший срок добивались “показаний” и умели грамотно, красочно со­ставлять протоколы.

Так как количество сознающихся арестованных изо дня в день воз­растало и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые “следователи-колольщики” стали, каждый при себе, создавать группы просто “колольщиков”.

Группа “колольщиков” состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефор­тово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до того момента, когда подследственный давал согласие на дачу показаний...

Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьез­ных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился...

Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следова­тель вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После несколь­ких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на корректировку начальнику соответствующего отдела, а от него еще неподписанным — на просмотр бывшему народному ко­миссару Ежову, и в редких случаях — мне.

Ежов просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В боль­шинстве арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявля­ли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи.

Тогда следователи напоминали арестованному о “колольщиках”, и подследственный подписывал протокол. “Корректировку” и “редакти­рование” протоколов в большинстве случаев Ежов производил не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов...

По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявляю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные.

Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и Ежов? — Знали.

Как реагировали? Честно — никак, а Ежов даже это поощрял. Ни­кто не разбирался — к кому применяется физическое воздействие. А так как большинство из лиц, пользующихся этим методом, были врагами-заговорщиками, то ясно, шли оговоры, брались ложные показания и аре­стовывались и расстреливались оклеветанные врагами из числа арестованных и врагами-следователями невинные люди...»[84]

Фриновскому уже нечего было скрывать, и он дал вполне объектив­ные характеристики своим подчиненным, раскрыл весь процесс про­хождения подследственного от его ареста до приговора суда, решения «тройки» и выстрела в затылок в чекистском расстрельном подвале.

Нужно добавить, что Фриновский подписал директиву НКВД № 434 от 8 августа 1937 года, которая запрещала сообщать эти приговоры и ре­шения расстреливаемым — многие умирали, даже не узнав, за что их во­обще арестовали.

Самого Фриновского его подчиненные относили к «колольщикам» не из последних. Начальник ГУГБ НКВД любил выезжать из Москвы с бригадами работников центрального аппарата для «наведения по­рядка» на местах. В июле 1938 года он отправился на Дальний Восток.

В Иркутстке при посещение местного УНКВД спросил у местного сле­дователя Кочергинского, почему арестованный заведующий транспорт­ным отделом обкома партии не дает показаний. Кочергинский ответил, что принимает для этого все законные меры.

Покрыв молодого следователя матом, Фриновский приказал при­вести арестованного, собственноручно избил его в присутствии Кочер­гинского, получил признательные показания и удовлетворенно заявил: «Вот так в Москве допрашивают»[85].

Фриновский никак не предполагал тогда, что ему самому очень ско­ро придется испытать на себе утвержденную им методику чекистской следственной работы[86].

В сентябре 1938 года Фриновского неожиданно назначили... нар­комом Военно-Морского флота СССР. Его верный соратник Бессонов занял пост помощника начальника штаба Балтийского флота.

О тех странных назначениях адмирал флота Николай Григорье­вич Кузнецов позднее напишет: «Совершенно непонятно было, почему выдвинули именно его (Фриновского) на пост наркома, в момент раз­вернутого строительства большого флота».

Ответ очевиден: для быстрого и эффективного проведения мас­совых арестов среди моряков. Выявление «врагов народа» на флоте, по мнению Сталина, значительно отставало от чистки в армии. Поло­жение следовало исправить. Этим и должен был заняться новый нар­ком ВМФ Фриновский, получивший «сухопутное» воинское звание ко­мандарма, причем не второго ранга, а сразу первого. Кто как не свой Помначштаба мог беспрепятственно и оперативно «просеять» сквозь чекистское сито все личные дела офицеров-балтийцев и отобрать нуж­ное число кандидатов в «шпионы», «вредители» и «диверсанты».

Покомандовать Рабоче-крестьянским Красным флотом Фриновскому и Бессонову довелось всего лишь полгода. Но и такого короткого срока им сполна хватило, чтобы отправить за решетку неугодных мор­ских военачальников. Боевые корабли оставались без опытных коман­диров. Трижды сменялись командующие четырех флотов Советского Союза.

Но дамоклов меч репрессий уже неотвратимо завис над головами самих «чистильщиков». Они сделали свое дело — вместе с наркомом внутренних дел Ежовым перетрясли НКВД, железной метлой вымели «врагов народа» из РККА, теперь вот «вычистили» флот. Пора их самих убирать. Слишком хорошо знают секреты закулисной борьбы за власть в партии и государстве...

23 ноября 1938 года Ежов написал письмо в Политбюро ЦК ВКП(б) с просьбой об отставке. На следующий день Сталин, «принимая во вни­мание как мотивы, изложенные в заявлении, так и... болезненное состо­яние», заменил его в НКВД Берией. Впереди у Ежова оставалось полго­да прозябания наркомом водного транспорта СССР, приступы мрачного пьянства, замечания и придирки Молотова, арест в кабинете Маленко­ва, зверское следствие Берии и приговор к высшей мере наказания.

Его бывшего заместителя Фриновского, ставшего наркомом ВМФ СССР, освободили от этой должности 24 марта 1939 года. А 6 апреля к нему пришли его сослуживцы с Лубянки...

Хрущев вспоминал: «Я случайно в то время находился в Москве. Сталин пригласил меня на ужин в Кремль, на свою квартиру. Я пошел. По-моему, там был Молотов и еще кто-то. Как только мы вошли и сели за стол, Сталин сказал, что решено арестовать Ежова, этого опасно­го человека, и это должны сделать как раз сейчас. Он явно нервничал, что случалось со Сталиным редко, но тут он проявлял несдержанность, как бы выдал себя. Прошло какое-то время, позвонил телефон, Сталин подошел к телефону, поговорил и сказал, что звонил Берия: все в поряд­ке. Ежова арестовали, сейчас начнут допрос. Тогда же я узнал, что аре­стовали не только Ежова, но и его заместителей. Одним из них был Фриновский. Фриновского я мало знал. Говорят, что это был человек, известный по Гражданской войне, из военных, здоровенный такой си­лач со шрамом на лице, физически могучий. Рассказывали так: “Когда навалились на Фриновского, то Кобулов, огромный толстый человек, схватил его сзади и повалил, после чего его и связали”. Об этом расска­зывали, как о каком-то подвиге Кобулова. И все это тогда принималось нами как должное»[87].

Морская карьера комбрига Бессонова тоже закончилась. Но ему «повезло»: после короткого следствия его отправили в Интинский ИТЛ.

Перед войной в составе большой группы военачальников, обвиненых в 1937—1938 годах в участии в «военно-фашистском заговоре», Бес­сонов был освобожден из заключения (вместе с содержавшимся в Инталаге Рокоссовским), восстановлен в своем прежнем воинском звании и назначен, по указанию Берии, не в войска НКВД, а в армию — началь­ником штаба 102-й стрелковой дивизии, входившей в состав 67-го стрел­кового корпуса, сформированного на Полтавщине. Корпусом командо­вал комбриг Филипп Феодосьевич Жмаченко, тоже бывший зек[88].

С началом Великой Отечественной войны корпус поступил в рас­поряжение генерал-лейтенанта Василия Филипповича Герасименко, командующего 21-й армией, штаб которой находился в Гомеле. 19 июля 1941 года после форсирования немецкими войсками Днепра в районе Могилева этот корпус возглавил еще один бывший заключенный ком­бриг Кузьма Никитович Галицкий[89].

Тогда же комбриг Бессонов вступил в командование 102-й стрелко­вой дивизией после ареста по ложным обвинениям ее командира пол­ковника Гудзя. Донос на него якобы инициировал сам Бессонов, желая занять его должность (позднее Гудзь был освобожден и провоевал до по­следнего дня Великой Отечественной войны, а автор анонимки не был установлен).

Считается, что когда немцы прорвались в районе Могилев — Рога­чев и 102-я стрелковая дивизия оказалась в окружении, то Бессонов до­бровольно сдался в плен 26 августа охране немецкого медсанбата в селе Раги Старосельского района Гомельской области. На первом же допро­се он предложил свои услуги по борьбе с советским режимом. После­довательно сменив гомельский, бобруйский, минский и белостокский лагеря, Бессонов под псевдонимом Катульский в ноябре 1941 года ока­зался в Хаммельсбургском лагере для офицерского состава Красной ар­мии — офлаге-XIII Д. Здесь немецкая разведка организовала «Военно­исторический кабинет». Работавшие в нем Бессонов и другие бывшие генералы и старшие офицеры (всего 120 человек) сочиняли «справки о состоянии советского общества, армии и промышленности».

Всего в 1941—1944 годах в плен к немцам попали 83 генерала Крас­ной армии, из них — 7 командующих армиями, 19 командиров корпу­сов, 31 командир дивизии, 4 начальника штаба армии, 9 начальников родов войск армий. По времени попадания в плен это выглядело так: 1941 год — 63 человека, 1942 год — 16 человек, 1943 год — 3 человека, 1944 год — 1 человек.

В созданных немцами антисоветских вооруженных формированиях и оккупационных административных структурах служили: генерал-лей­тенант Красной армии (А. А. Власов), 6 генерал-майоров, 3 комбрига, 29 полковников, бригадный комиссар, 16 подполковников, 41 майор, 11 военинженеров второго и третьего рангов, 2 военврача второго ранга, капитан первого ранга ВМФ и 3 старших лейтенанта госбезопасности[90].

Мотивы перехода комбрига (или генерал-майора) Бессонова на сто­рону врага и сотрудничества с ним не совсем понятны. Его архивно-след­ственное дело № Н-20096 в семи томах хранится в Центральном архиве ФСБ России и недоступно пока для исследования.

Бессонов не принадлежал к числу русских офицеров, которые, по принуждению поступив на службу в Красную армию, обесценили для себя проблему нравственного выбора («единожды предавший»), В своих поступках они стали руководствоваться уже не традиционны­ми морально-этическими категориями, а преимущественно жизненным прагматизмом.

В отличие от военачальников непролетарского и некрестьянского происхождения Бессонов стал командиром благодаря советской власти. Он пострадал от репрессий, однако меньше, чем другие, осужденные (в том числе при его непосредственном участии) по первой категории (расстрел) или отправленные на длительные сроки в лагеря НКВД, но не освобожденные, как он, хотя их невиновность также не вызывала сомнений.

Вряд ли Бессонов осознавал бесчеловечность и преступность ста­линского государства и потому выступал против него — ведь он сам был участником этих преступлений.

Нет оснований обвинять его в трусости: он не искал личного спа­сения. Подобно генералам Абрамидзе, Лукину, Музыченко, Потапову и другим, занявшим в плену безучастную позицию, Бессонов, попросту говоря, мог «пересидеть плен».

Из 83 пленных генералов, комбригов и командиров, чьи звания к таковым можно приравнять, от голода, лишений, последствий полу­ченных ранений и болезней в немецком плену умерли всего девять че­ловек, меньше 8 процентов, погибли в результате немецких репрессий — шестнадцать (18 процентов), бежали из плена — шесть (7 процентов). Из вернувшихся в СССР из плена 37 генералов и комбригов 26 (70 про­центов) — заслужили прощение и реабилитацию, возобновили карьеры и вновь попали в высший номенклатурный эшелон советского государ­ства[91]. Бессонов мог спастись, но, как игрок, решил использовать шанс войти в историю. И стал одним из многих авантюристов Второй миро­вой войны.

Поэтому он вступил в созданную в октябре 1941 года в Хаммельбургском лагере военюристом третьего ранга Мальцевым и бывшим актером МХАТа Сверчковым политическую организацию из военнопленных офицеров — Русскую национально-трудовую партию. РНТП насчитыва­ла более двухсот человек, имела устав и программу, которая предусма­тривала «борьбу в союзе с Германией за свержение Советской власти в России и создание нового демократического государства без больше­виков». Экономическая часть программы заключалась в «ликвидации колхозов, восстановлении частной собственности, возрождении тор­говли, ремесел, кустарных промыслов...». И всевозможные свободы: ре­лигии, совести, слова, собраний и печати. Был свой гимн, начинавший­ся четверостишьем:

«Партийцы» приветствовали друг друга поднятием правой руки и возгласом «Слава России!». Ответ: «И соратнику!».

Эта организация с первого же дня существования находилась под пристальным оком немецкой разведки, использующей объединение военнопленных советских генералов и старших офицеров как фильтр для выявления их истинных настроений и получения информации по­литического, экономического и военного характера.

Такое положение РНТП не удовлетворяло Бессонова, и он создал собственную организацию — «Политический центр борьбы с больше­визмом». Ближайшими его сподвижниками стали начальник штаба 20-й стрелковой дивизии НКВД полковник Киселев, начальник артиллерии 49-й танковой дивизии полковник Любимов, командир 301-го стрелко­вого полка подполковник Бродников, заместитель начальника штаба 6-й армии полковник Меандров, командир 171-й стрелковой дивизии генерал-майор Будыхо...

Бессонов предложил немцам план высадки воздушного десанта чис­ленностью до шести тысяч человек из числа антисоветски настроенных военнопленных в бассейнах рек Северная Двина — Печора — Обь. За­хватить лагеря НКВД и, вооружив заключенных, развернуть повстан­ческую деятельность на северо-востоке страны и направить ее в южном направлении. Главная задача — овладение промышленными центрами Урала и разрыв сообщения европейской части СССР с Сибирью и Даль­ним Востоком.

В исторической справке к этому плану Бессонов использовал из­вестный ему по службе в войсках НКВД приказ от 10 декабря 1937 года № 00765 «О реорганизации Ухтопечорского лагеря НКВД».

В состав Ухтпечлага входили лагерные районы:

а) Воркутинский с центром в с. Уса. На этот район Ухтпечлага возла­галось шахтное строительство и добыча угля на Воркуте и Инте и стро­ительство железной дороги Воркута — Кожва;

б) Печорский с центром в с. Кедровый Шор (баржестроение, лесо­заготовки в Троицко-Печорском и Кожвинском леспромхозах);

в) Ухтинский с центром на промысле № 2 (добыча нефти, газа, асфальтов и переработка воды);

г) Усть-Вымский с центром в пос. Княжпогост (строительство же­лезной дороги Чибью-Котлас и лесозаготовки в Усть-Вымском массиве...

Этим приказом начальнику Ухтопечорских лагерей старшему майо­ру госбезопасности Якову Морозу предлагалось в месячный срок пред­ставить в ГУЛАГ НКВД положение и штаты вновь организованных районов (лагерей).

Бессонов также изложил в своей исторической справке порядок строительства трассы Северо-Печорской железнодорожной магистра­ли: «...сначала укладывалась бревенчатая дорога-лежневка, затем возво­дилась насыпь, строились мосты и укладывалось полотно. Приводимый на новое место контингент заключенных (колонна) строил себе лагер­ный пункт (лагпункт). Он начинался с палаток. Натягивался один ряд проволочных заграждений высотой около двух с половиной метров, строились вышки. Затем строились сортир, вахта, штрафной изолятор, бараки (или первоначально, землянки), рылся пожарный водоем. По­сле этого возводились остальные объекты лагпункта: барак-клуб (чаще всего совмещенный с библиотекой), барак-штаб (иногда совмещенный с лазаретом), кухня-столовая (часто совмещенная с пекарней), баня (со­вмещенная с дезокамерой, сушилкой и прачечной). В пределах прово­лочного заграждения могли также находиться ларек для заключенных, камера хранения личных вещей заключенных, пошивочная и сапожные мастерские, отдельный барак-медпункт.

Бараки были типовыми, размерами десять метров по шири­не и двадцать метров по длине, разделенные на две части, в каждой из которых было по кирпичной печи и отдельному входу. Деревянные нары клались в два яруса, чаще всего сколоченные блоками по четыре, как полки в плацкартном железнодорожном вагоне. Нары снабжались табличками: фамилия, имя, отчество, год рождения, начало и конец срока заключения.

Лагпункт мог иметь свои, так называемые, командировки и подко­мандировки, то есть два-три места работы (например, деляны, где заго­тавливалась древесина, строящийся мост или другие объекты). В этом случае лагпункт являлся базой.

В одном лагпункте, как правило, находилось до шестисот человек заключенных...»

Побеги были относительно редкими. Причин тому несколько. Во-первых, край слишком суров, удален от дорог и населенных пунктов. Во-вторых, побеги выявлялись и пресекались. В-третьих, о замеченных «чужих» людях властям докладывали местные жители — зыряне. Бывало, что сам заключенный, проплутав и поголодав в тундре, возвращался в ла­герь на милость начальства. Удачных побегов почти никто не знал. А это психологически давило...

Трудно сказать, верил ли сам комбриг Бессонов, ставший в не­мецком плену руководителем ПЦБ, в успех массированного десанта из военнопленных в районы компактного расположения лагерей НКВД и организации восстания заключенных. В июне 1945 года на допросе в Главном управлении контрразведки «Смерш» НКО СССР он показал: «...выполняя задание немцев, я разработал пред­варительный план повстанческой деятельности в тылу Советского Союза, по которому предполагалось создание из числа военноплен­ных, бывших военнослужащих Красной армии, несколько десантных групп для выброски их с самолетов на парашютах в северные районы СССР... Предполагалось высадить воздушный десант численностью в 50000 человек. В соответствии с этим мною и штабом ПЦБ был тщательно разработан план десантирования и боевых действий, со­ставлены всяческие схемы, на карты нанесены маршруты и основные направления ударов».

Вопрос: «Какие именно районы СССР предусматривались вашим планом для высадки десанта и начала повстанческой деятельности?»

Ответ: «Планом предусматривалось, что высадившиеся на Севере СССР крупные десантные отряды захватят расположенные там лагеря заключенных и поселения ссыльных, вооружат их после привлечения на свою сторону и, пользуясь отдаленностью этих районов от фронта и жизненных центров страны, а также отсутствием крупных воинских гар­низонов, разовьют повстанческую деятельность в тылу Красной армии.

При этом ставилась цель — достигнуть и овладеть промышленными центрами Урала, отрезать Сибирь от центральной части Советского Со­юза и лишить его важнейшей стратегической базы на Востоке. Расширяя район действий в направлении на юг, вывести из строя сибирскую желез­нодорожную магистраль, расчленив, таким образом, Западный фронт от Дальневосточного... В качестве районов высадки десанта и исходной территории для развертывания повстанческой деятельности планом предусматривались такие места:

Район Нарьян-Мар, Усть-Цильма и Усть-Ухта;

Район дельты реки Северная Двина;

Район Сыктывкара (бывш. Усть-Сысольск);

Район Мезень;

В пунктах на реке Обь: а) Обдорск, б) Березов, в) Самарово;

Район дельты реки Енисей;

Северный Урал — район Чердынь...».

К началу войны общее число заключенных в лагерях НКВД состав­ляло 2 миллиона 300 тысяч человек. Бессмысленные в предвоенный пе­риод попытки массовых выступлений с началом военных действий при­обретали надежду на успех — освободиться, восстав против сталинского режима на стороне немцев.

Но протестный потенциал ГУЛАГа уменьшило «досрочное осво­бождение заключенных и передача их в Красную армию».

Война началась 22 июня 1941 года, а уже 12 июля, затем 24 ноября по ходатайству НКВД Президиум Верховного Совета СССР издал указы о досрочном освобождении некоторых категорий заключенных (обще­известно, что трое из четырех узников ГУЛАГа в сталинское время были осуждены не за политические, а за общеуголовные преступления).

«Во исполнение этих указов — отмечалось в отчете ГУЛАГа — было передано в Красную армию 420 тысяч осужденных за прогулы, бытовые и хозяйственные преступления».

Но наступавший вермахт быстро перемалывал в бесчисленных «котлах» 1941—1942 годов наши мобилизационные ресурсы: только в плен было взято за всю войну 5 миллионов 754 тысячи советских военнослужащих.

Поэтому по специальным решениям Государственного комитета обороны СССР в 1942—1943 годах «произведено досрочное освобожде­ние с передачей в ряды Красной армии еще 157 тысяч человек из числа осужденных за незначительные преступления».

Начальникам лагерей совместно с прокурорами было дано ука­зание: «Пересмотреть личные дела заключенных мужчин в возрасте до 40 лет из лиц, осужденных за бытовые, имущественные и должност­ные преступления, отобрать определенное количество лиц по Вашему усмотрению, независимо от сроков наказания, годных к несению строе­вой службы и передать военкоматам для зачисления в армию».

Так за три года войны на укомплектование воинских частей было «передано 975 тысяч заключенных, а всего до мая 1945 года — более по­лутора миллиона»[92].

Кроме того, из лагерей «освобождено 43 тысячи польских граж­дан и до десяти тысяч чехословаков для формирования националь­ных частей».

Освобождение некоторых категорий заключенных и направле­ние их на фронт произошло не из человеколюбия, сострадания к ним или из-за тревоги за судьбу Отечества. Дело в том, что у заключенных появилась вполне понятная боязнь, что неудачное начало войны и быс­трое продвижение немцев на восток могут спровоцировать власть на ак­ции массового уничтожения в лагерях, оказавшихся в непосредствен­ной близости от районов боевых действий (показано в кинофильме Н.С. Михалкова «Утомленные солнцем. Предстояние»), Потенциально этот страх мог стать важным фактором сплочения и консолидации за­ключенных перед лицом смертельной угрозы. В лагерях широко рас­пространялись слухи об уже имевших место массовых расстрелах, о не­коем секретном приказе НКВД об уничтожении заключенных в случае приближения немцев.

По воспоминаниям И. Н. Бажанова, сидевшего в начале войны в уральских лагерях, то есть достаточно далеко от театра военных действий, он узнал о возможности расстрела от знакомого охранника и «рассказал об этом пяти самым надежным товарищам. Мы решили тот час же создать группу сопротивления и сорвать задуманный ими план... при первых известиях о приближении немцев и подготовке процедуры уничтожения зеков — захватить силой и ценой нескольких жертв сарай, где хранились винтовки и патроны. Уничтожив охранников и всех, кто истязал заключенных, не трогая их семей, распустить заключенных других уральских лагерей... Мы тщательно следили за охраной и запорами сарая, где хранилось оружие для на­шего уничтожения».

Не дожидаясь лагерных бунтов, Сталин предпочел избавиться от «обычных заключенных» путем массовой мобилизации в Красную армию — у них появились легальные шансы восстановить свой граждан­ский статус. При этом Сталин знал, что осужденные по контрреволю­ционной 58-й статье, то есть «за разговоры», «ни за что» или, как не­которые из них полагали, «по ошибке», были в массе своей настроены патриотически и к борьбе с существующим в стране режимом не способ­ны. Поэтому эта категория, составлявшая в 1941 году только 27 процен­тов от общего числа заключенных, освобождению из лагерей не подле­жала и в Красную армию не призывалась.

Убежденность в успехе воздушного десанта на территорию Припо­лярного Урала и освобождение из расположенных там лагерей НКВД заключенных у Бессонова, его сподвижников и их немецких покрови­телей из «Цеппелина» еще более окрепла после известий о так называе­мом Ретюнинском восстании.

Это событие, о котором руководство НКВД СССР упомянуло в со­вершенно секретной директиве № 73 от 27 января 1942 года скупо и не­охотно, произошло тремя днями раньше на отдельном лагерном пунк­те «Лесорейд» Воркутинского ИТЛ: «...125 заключенных разоружили военизированную охрану лагеря, напали на районный центр Усть-Уса, захватили почту, прервали связь и, перебив охрану КПЗ, освободили 42 заключенных, из которых 27 присоединились к банде. В результате принятых мер убито 11 бандитов и 32 задержано. Преследование про­должается. Среди работников охраны, НКВД и совпартактива имеются убитые и раненые...»

Последующим расследованием происшествия было установлено: «Военизированная охрана подкомандировки мылась в бане, оставив в казарме, где находилось оружие и боеприпасы, одного дневального. Дневальный был обезоружен. Захватив оружие, банда загнала личный состав охраны из бани в овощехранилище и заперла там»[93].

Восстанием руководил вольнонаемный начальник лагерного пун­кта М. А. Ретюнин, ранее осужденный на 10 лет лишения свободы.

В результате налета повстанцев на райцентр Усть-Усу при боестолкновениях с чекистами и партийно-советским активом потери последних составили: 33 убитых и умерших от ранений, 70 человек получили обморожения. Со стороны повстанцев убито 48 человек, а шестеро, в том числе и Ретюнин, застрелились. 9 августа 1942 года прокурор Коми АССР Фотиев утвердил заключительное обвинение по делу № 785: из 68 человек в отношении 49 была предложена высшая мера наказания — расстрел.

И хотя НКВД в своих документах и в радиопереговорах представил это вооруженное выступление как «побег заключенных из Воркутинского ИТЛ», слух о «восстании и мерах по предотвращению подобных слу­чаев в других лагерях» быстро распространился среди узников ГУЛАГа.

На подобные выступления и рассчитывал комбриг Бессонов: «...ос­вободительное движение могло быть успешно начато при координации небольших сил вторжения с многомиллионной массой заключенных и спецпоселенцев».

Изучение рассекреченной не так давно «переписки по ликвида­ции немецкого парашютного десанта, высадившегося 6 июня 1943 года в Кожвинском районе Коми АССР» подтверждает вывод еще одного любопытного документа с грифом «секретно» из архива Коми обкома КПСС: «Организована операция по ликвидации десанта была исключи­тельно неумело, и если бы десант не сдался, а решил сопротивляться, то весь оперативный состав НКВД Коми АССР, прибывший в совхоз «Кедровый Шор», был бы уничтожен».

Один из десантников, 29-летний Михаил Годов, отбывавший срок наказания за хозяйственное преступление в Печоржелдорлаге НКВД, досрочно освобожденный по Указу от 23 ноября 1941 года и призванный в Красную армию, на допросе показал: «По указанию особой команды «Цеппелина» — «Русланд-Норд» высадка десанта произведена в районе Кожвы, так как здесь большая концентрация лагерей НКВД, в которых содержится наиболее враждебный Советской власти элемент...»

Действительно, в июне 1943 года на территории образованного в 1941 году, после ликвидации Печорского округа, Кожвинского района располагались три мощных лагерных треста НКВД: Печоржелдорлаг НКВД (осуществлял строительство Северо-Печорской железной доро­ги на участке Кожва — Воркута), Инталаг и Воркутлаг НКВД (вели про­мышленное освоение Печорского угольного месторождения). В этих лагерях содержались десятки тысяч заключенных.

В непосредственной близости от места высадки десанта находились лагерные подразделения НКВД:

1. Первое строительное отделение Печорстроя НКВД (строило же­лезную дорогу на участке Кожва — Косью и железнодорожный мост че­рез реку Печору от Кожвинского промузла).

2. Первый эксплуатационный район Отделения железнодорожного транспорта Печорстроя НКВД (осуществлял эксплуатацию железной дороги на уже построенных участках).

3. Кожвинская транспортная контора Воркутстроя НКВД (занима­лась перевозкой грузов для Воркутлага).

4. Шестое Кожвинское строительное отделение Севжелдорстроя НКВД (строило Северо-Печорскую железную дорогу на участке юж­нее Кожвы).

5. Угольный рудник Еджыд-Кырта Интинстроя НКВД (разрабаты­валось месторождение, признанное впоследствии неперспективным).

6. Лесное отделение Интинстроя НКВД (занималось заготовкой леса для Интинских шахт НКВД).

7. Сельхоз «Кедровый Шор» Интинстроя НКВД (снабжал продо­вольствием заключенных Инталага).

Этот лагерь НКВД был организован в 1932 году на месте посел­ка трудпоселенцев, раскулаченных во время коллективизации. Через год в Кедровом Шоре были построены комендатура, радиостанция, телефонная станция, аэродром, жилые бараки, кухня, баня и склад­ские помещения.

Организационно сельхозлагерь делился на три лагпункта (отделе­ния): Кедровый, Заозерный и Развилки, к которому вышли десантники Александр Доронин и Андрей Одинцов. Во всех этих лагпунктах содержа­лось около тысячи заключенных (в 1942 году — 785, на 1 августа 1943 года - 800 заключенных, около половины из которых были женщины).

Лагерь в Кедровом Шоре являлся главным поставщиком продоволь­ствия для Инталага НКВД, окрепшим и премированным на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве.

В годы войны Управление Инталага НКВД поставило перед сельхозлагерем «Кедровый Шор» «...боевую задачу — дать военный урожай». И если в 1939 году заключенным Инты была направлена 141 тонна овощей, в 1940-м — 395 тонн, в 1941-м — 653 тонны, то в 1942-м — 1069, а в 1943-м — 1557 тонн[94].

Так что не существовало, как в повести Рекемчука «Б7-Б7 выходит из игры», ни молочно-товарной фермы «Развилки» совхоза «Кедровый Шор», ни пожилого счетовода-рыболова Акима Федотовича Суханова, которому якобы сдались вражеские парашютисты, а были сельхозлагерь НКВД «Кедровый Шор» и находившийся в лагерной командиров­ке «Развилки» заместитель командира взвода по политчасти Инталага НКВД Виктор Павлович Лазарев.

Почему в планах Бессонова и «Цеппелина» по освобождению заключенных лагерей НКВД в Коми АССР первой целью стоял этот сельхозлагерь?

Потому что главной задачей десанта являлось освобождение одного лишь заключенного. Вернее — заключенной: Александры Азарьевны Ан­дреевой-Горбуновой (Ашихминой). Майора госбезопасности.

Отрывок из повести Рекемчука «Б7-Б7 выходит из игры»

...В этот день он проснулся рано. До работы решил сходить на ры­балку. С вечера накопал червей, приготовил снасть. Оно бы лучше, ко­нечно, выйти на реку еще до рассвета — самый клев застать, но июнь­ские рассветы на Севере занимаются едва ли не с полуночи, а спать когда же?

Четыре часа утра, солнце уже высоко поднялось над горизонтом, однако на ферме — глубокая, сонная тишина. Тихо и в лесу. Тропинка, ведущая к реке, окаймлена густыми травами, набрякшими росой. Там, за сосняком, речка...

Аким Федотович вздрогнул: из-за сосен на тропинку вышли двое. Двое незнакомых людей шли навстречу. В изорванной одежде, свисаю­щей зелеными клочьями, мокрые до пояса, пошатывающиеся — ни дать ни взять лесные разбойники...

Счетовод, грешным делом, уже собирался задать стрекоча: мало ли кого повстречаешь в лесу, а эти тем более — при оружии! Но тут Аким Федотович разглядел звездочки на пилотках незнакомцев, петлицы на воротниках гимнастерок — и отлегло от души: красноармейцы. С уче­ния что ли?

— Доброго утра! — поприветствовал он их еще издалека.

Красноармейцы подошли вплотную. Теперь были видны землисто­серые, заросшие щетиной лица, красные от усталости и бессонницы глаза.

— Вот что, папаша... — сказал один из красноармейцев. — Мы — из немецкого десанта. Вчера ночью здесь выбросились... Диверсионная группа.

Аким Федотович выронил ведро с червями, от удивления разинул рот. По спине пробежали мурашки...

— Где тут у вас начальство? — продолжал между тем незнакомец в пи­лотке. — Веди, отец, и побыстрее... Держи-ка вот это...

Незнакомец снял через голову ремень автомата и протянул оружие Акиму Федотовичу. Другой тоже снял автомат и повесил его на плечо счетоводу. Затем Аким Федотович ощутил в кармане своего пиджака тя­жесть двух револьверов. Еще больше перепугался — сроду не имел дела с огнестрельными предметами.

— Веди, отец! А удочки давай сюда...

Обойдя Акима Федотовича, незнакомцы поплелись по тропинке впереди него. Шли тяжело, волоча ноги.

Наконец, уяснив сложившуюся обстановку Аким Федотович Суханов приосанился, на всякий случай выставил перед собой дуло автомата и за­шагал следом. На подходе к ферме даже стал подумывать о том, не случит­ся ли ему в итоге столь необычного происшествия какая-нибудь медаль.

Через несколько минут они сидели в кабинете заведующего мо­лочно-товарной фермой, а сам заведующий взволнованно крутил руч­ку телефона:

— Кедровый Шор!.. Кедровый Шор... Кожва! Кожва!...

Дальше следовало появление человека в форме чекиста. Позади него - бойцы с винтовками. За окном слышался гул автомобильных моторов.

Один из сдавшихся любителю-рыболову Суханову парашютист вывел от­ряд чекистов на опушку: ...там возле юрты уже собрались все участники де­сантной группы. В стороне лежало сложенное в кучу оружие, парашюты, ящики и тюки. При появлении отряда все встали и подняли руки вверх.

В достоверности фактов, изложенных в повести Рекемчука «Б7-Б7 выхо­дит из игры», никто не сомневался. Но в апреле 1973 года в Президиум Верхов­ного Совета РСФСР пришло письмо.

В Президиум Верховного Совета РСФСР

Я, Лазарев Виктор Павлович, в 1942 году работал в совхозе «Кедро­вый Шор», который находился от Кожвы вверх по течению реки Печоры на шестьдесят километров Совхоз занимался овощеводством и живот­новодством. Рабочая сила в совхозе была из людей, лишенных свободы за разные преступления, а также там имелся взвод стрелков по охране этого контингента. Кроме этого совхоз имел отдаленные места в глухом лесу: на устьях речек Лунь-Вож и Вой-Вож за 30 км от совхоза находи­лось отделение «Развилки» (т.е. где расходились две речки). В отделе­нии насчитывалось шестьдесят заключенных, которые пасли молодняк и занимались заготовкой сена по берегам этих речек; два стрелка ВОХР и начальник отделения Давыдов. В совхозе «Кедровый Шор» партийная организация (ячейка) состояла из трех коммунистов: начальник совхоза Валк Карл Гансович, стрелок Волков и я, заместитель по политчасти ко­мандира третьего взвода второго дивизиона ВОХР Инталага НКВД.

В 1943 году в июне месяце я вышел на отделение совхоза, охватил госзаймом двух стрелков и начальника, а утром в шесть часов вышел в бригаду по одной из речек за 25 км от совхоза, охватив на заем вольно­наемный состав и уточнив количество заключенных. После чего вернул­ся на «Развилки» к стрелкам, где поели, и для меня стрелки освободили одну комнату.

В три часа ночи дежурный стрелок постучал мне в двери и доло­жил, что из леса на территорию «Развилок» подходят два вооружен­ных человека в военной форме. Я, накинув плащ, выскочил в кори­дор и крикнул: «Тревога!». Отдыхающий стрелок схватил винтовку и был наготове. Сам я пошел навстречу вооруженным людям. Один из них сказал по-русски: «Здравствуйте!». Я ответил тем же и спросил: «Кто вы будете?». Ответили: «Мы немецкий десант». После чего я пред­ложил им сдать оружие. Они сняли с себя автоматы и кобурное ору­жие — пистолеты «Парабеллум» и вручили мне вместе с документами: командировочные удостоверения и партбилеты, выданные политотде­лом в Воркуте, подписанные как и у меня в партбилете начальником политотдела Захламиным.

Потом они мне представились: один — Доронин, уроженец Коми АССР, до войны работал в Удорском районе в должности зав РОНО, был призван в армию, попал в плен к немцам, где был завербован и на­правлен в десант. Фамилию второго я позабыл; он роста среднего, плот­ного телосложения, родился в Ивановской области, попал в плен, где завербован и подготовлен радистом.

Я спросил: «Как вы попали сюда и что вам поручено немцами?». Они ответили, что завербованы немцами на территории Прибалтий­ских республик СССР и десант численностью двенадцать человек по­слан в Коми АССР с задачами:

Подготовить осужденных, отбывающих срок в лагерях, к восста­нию и созданию второго фронта в тылу Красной армии.

Взорвать мост через реку Печору, сорвав тем самым доставку то­плива (угля) для промышленности и городов Советского Союза.

Доронин также сообщил, что они были сброшены с двух транспор­тных самолетов. Десантом командует бывший белогвардейский полков­ник Иванов или Смирнов (забыл). На парашютах сбросили 24 железных баллона с вооружением, боеприпасами и взрывматериалами (одежда, полушубки, продукты, тол).

Получив эти сведения, я решил ликвидировать десантную группу своими силами. На «Развилках» было всего четыре человека — я, мои стрелки и начальник отделения (фермы). Поэтому я направил в совхоз, где расположился взвод стрелков, человека с запиской командиру взвода Пантелееву, чтобы он направил ко мне десять стрелков и медра­ботника. Написал ему о десанте, просил сообщить о нем в Сыктывкар и усилить охрану в лагере заключенных, а также взять у начальника совхоза верховых лошадей для личного состава.

Пакет (записку) я вручил одному из заключенных, приказав ему че­рез полтора часа быть в совхозе. После этого из сданных мне десант­никами двух автоматов мы со стрелком и начальником фермы сделали по пять выстрелов по цели в сто метров, набили мешки сеном вместо седел и запасли продукты питания.

Через шесть часов прибыло подкрепление, но не десять, а семь чело­век, вооруженных винтовками с ящиком патронов. Все верхом на лоша­дях, в том числе проводник Жихарев с розыскной собакой. Навьючить на лошадей боеприпасы и продовольствие потребовался еще один час. Доронину дали верховую лошадь и предложили ему быть проводником к лагерю десантников. Радиста оставили под замком в комнате, охраня­емой стрелком. Таким образом, на операцию мы выехали в 10 человек и с Дорониным. Вооружены двумя автоматами, двумя «Парабеллумами» и винтовками. Двигались около речки, а кругом был лес, преимуществен­но елка и береза. Отъехав примерно двенадцать километров, услыхали впереди автоматную очередь, и над рекой вдоль пролетела стая гусей. Доронин мне сказал, что это десантники стреляли по гусям.

Проехав еще два километра, я знаком руки показал спешиться. Ло­шадей завели в лес, привязали к деревьям, охранять оставили одного стрелка. Сделали привал и закурили. Потом я приказал двум стрелкам выдвинуться в дозор на зрительное расстояние со мной и докладывать обо всем замеченном, а остальным двигаться без шума на дистанции три шага. Через километр дозор потерялся из поля зрения, я залег, за мной — остальные стрелки. Минут через тридцать услыхали недалеко одиночный выстрел. Я понял, что это дозор выстрелил из винтовки. Мы произвели несколько очередей из автоматов — это была уже перестрелка с десантом...

Обходя вправо гору для незаметного подхода к лагерю, мы столкну­лись с тремя десантниками, которые выполнили мои команды «стоять» и «сдать оружие». Я приказал стрелку Данилову их обыскать, после чего спросил, что произошло в лагере. Они ответили, что на костре варят гуся, которого застрелили. Я предупредил, что при попытке к бегству применим оружие, и мы двинулись к лагерю.

Там около костра стояли двое мужчин, которых десантники задержа­ли. Один десантник был убит нашим дозором, трое нам сдались, и еще ше­стеро искали в лесу баллоны с оружием, имуществом и продуктами.

Я решил разоружить их и обратился к одному из плененных нами десантников, который и оказался тем самым белогвардейским полков­ником, фамилию его я забыл. Этот полковник сообщил мне о сигналах для сбора. Я произвел три коротких очереди, и через двадцать минут на нас вышел десантник. Полковник сказал ему, что сопротивление бес­полезно, положить оружие на землю и отойти в сторону, что тот и сде­лал. Таким образом, все десантники были обезоружены.

Когда все собрались в лагере, то Доронин сидел отдельно от десант­ников. Кто-то из стрелков оставил недалеко от него автомат. Доронин встал, схватил автомат и выстрелом убил полковника. Я отобрал у До­ронина автомат и спросил: «Почему своевольничаешь?». Доронин от­ветил, что полковник изменил народу и давно должен быть убит. После этого разговора я предложил Доронину присоединиться к задержан­ным десантникам под охрану. Потом приказал двум десантникам взять лопаты и в десяти метрах от лагеря вырыть яму и похоронить два трупа.

Когда привели лошадей, я оставил начальника фермы Давыдова и одного стрелка охранять трофейное оружие и имущество, выстроил десантников, предупредил их о правилах конвоирования, и мы отпра­вились в обратный путь.

Через десять километров, следуя верхом на лошади впереди кон­воируемых десантников, я услыхал шум мотора самолета и дал коман­ду: «К опушке леса, ложись!». Самолет сделал над лесом несколько кругов и улетел, но я заметил на его крыльях красные пятиконечные звезды. Я заменил конвой, и мы двинулись дальше, переходя на пере­катах речки вброд.

В «Развилках» нас встретили товарищи из Сыктывкара. Они по­благодарили меня за успешно проведенную операцию и пообещали представить к награждению. Потом товарищи из Сыктывкара занялись десантниками, по одному их вызывали, обыскивали и записывали их по­казания. А я пошел спать.

Через некоторое время меня разбудил стрелок и сказал, что меня вызывают товарищи из Сыктывкара. Я оделся, пришел к ним в комнату и доложил: «Замполит Лазарев прибыл по вашему приказанию!».

Они мне приказали доставить задержанных десантников в совхоз «Кедровый Шор» (расстояние тридцать километров). Оставив на фер­ме двух стрелков, мы с остальными, кто на лошадях, кто пешком, откон­воировали десять человек задержанных в совхоз.

Там я увидел, что в «Кедровый Шор» прибыла для ликвидации де­санта военная часть примерно сто человек. Командир части попросил меня рассказать, как был ликвидирован десант. Я выполнил его просьбу, и командир заявил, что операция действительно была серьезная и вас правительство не забудет.

Потом он связался с вышестоящим начальством, которое ему при­казало найти в лесу рацию десантников, а нам сопровождать их к лаге­рю десантников.

Военная часть выстроилась, мы с командиром на лошадях впереди колонны. Прибыв на место лагеря, командир части спросил, что из съест­ного есть в трофейном имуществе. Я ответил, что имеется хлеб, бекон, сахар, ром, махорка. Командир дал команду есть эти продукты.

Двое суток они прочесывали местность с интервалом в двадцать мет­ров, но рацию не нашли. Тогда я у Доронина уточнил место сброса груза, и он сказал, что на правом берегу речки ниже по течению. Я спросил у командира части разрешения взять пять стрелков и отправиться снова на поиск рации.

В тот же день в глубине леса один из стрелков заметил на дереве па­рашют, а на земле лежал железный баллон, а в нем — рация. Местность была болотистая, поэтому мы на веревках вытащили баллон к речке, по­сле чего на лошадях доставили рацию в совхоз «Кедровый Шор». Ко­мандир части был доволен и заявил мне, что я одержал вторую победу.

Вот так, почти подробно я написал, как был ликвидирован десант. Но мне, как члену партии с 1941 года, непонятно одно. Сыктывкар­ская газета «Красное знамя» печатала статьи, указывала, что операции по ликвидации десанта проводили «чекисты», демонстрируется фильм и постановка, а где же живые люди, которые в самом деле ликвидирова­ли десант? Кроме того, в музее г. Воркуты имеется документация, в кото­рой указывается, что десантники взорвали в Печоре мост, и на этом мо­сту людей несло вниз по течению. Короче говоря, и теперь еще не знают людей, которые решили операцию по ликвидации десанта. Люди ре­шили операцию и, надо сказать, не раздумывая, пошли на смерть ради нашей Родины. Силы были неравные, десантники хорошо вооружены, количеством превосходящие, а мы решили операцию, пять человек, и всех десантников захватили хитро разработанной операцией врас­плох и незаметностью на второй день их высадки. Десантники из лесу были выведены и переданы товарищам из Сыктывкара.

Прошу дать ход истине. Руководитель по захвату десантников Ла­зарев Виктор Павлович. Мой адрес...[95]

Коми — Сыктывкар. Обкомпарт. Тараненко[96]

Сообщению директора Кедровый Шор 3 часа утра районе Конецборского сельсовета выброшен вооруженный немецкий десант коли­честве 12 человек (зпт) два из них сдались в плен (тчк) Посылаю от­ряд для ликвидации (тчк) Безгодов[97] (тчк).

Сыктывкар. НКВД. Кабакову[98]

Передаю сообщение (зпт) полученное мною 8 июня 8 часов 50 ми­нут директора совхоза Кедровый Шор Валк (тчк) Сегодня 03 часа утра 15 км совхоза Кедровый Шор на речке Вой-Вож (территория Конецборского сельсовета) выброшен немецкий парашютный десант коли­честве 12 человек (тчк) Вооружены автоматами (тчк) Два человека оружием в руках сдались плен (тчк) Силами ВОХР совхоза Кедровый Шор организован розыск преследование остальных (тчк) Выезжаю место (тчк) Райотделении оставляю Тонких (тчк) Калинин[99] (тчк).

Москва. НКВД. Берия

Докладываю: по сообщению начальника совхоза «Кедровый Шор» капитана госбезопасности Валк, 8 июня 03 часа в 15 км совхоза «Кедровый Шор» по речке Вой-Вож территории Конецборского сель­совета Кожвинского района выброшен немецкий парашютный десант в количестве 12 человек, вооруженных автоматами. Два человека десантников с оружием в руках сдались в плен. Силами ВОХР совхоза «Кедровый Шор» и командировки Югид Ухтижемлага организованы розыск и преследование. Для ликвидации вражеского десанта выле­таю на самолетах с группой сотрудников 5 человек. После проверки на месте результаты сообщу немедленно. Кабаков.

Справка

...В 10 часов 15 минут 8 июня 1943 года поступило сообщение от начальника Кожвинского РО НКВД ст. лейтенанта ГБ тов. Кали­нина о том, что на территории Кожвинского района вблизи совхоза «Кедровый Шор» выброшен с самолетов вражеский парашютный де­сант в количестве 12 человек, из них 2 человека, вооруженных авто­матами, сдались в плен.

Для ликвидации остальных десантников мобилизовано: три само­лета, на которых в 14 часов 20 минут вылетели нарком тов. Кабаков вместе с начальником отдела борьбы с бандитизмом тов. Боровико­вым, зам. начальника оперативного отдела тов. Прошутинским, на­чальником секретариата тов. Трусовым и зам. начальника ОББ тов. Соловьевым. Вслед за улетевшими товарищами в 17 часов на самолете Устьвымлага НКВД вылетели тов. Опарин и Бобров.

На третьем самолете вылетели тов. Лапин и Кондрашин. Направ­ленная группа обеспечена четырьмя автоматами ППШ, тремя автома­тическими винтовками СВТ и личным оружием.

По согласованию с обкомом ВКП(б) из командировки отозваны зам. наркома тов. Корнилов и начальник оперативного отдела тов. Фалыпин.

Рота войск НКВД приведена в боевую готовность.

Нарком внутренних дел Союза ССР тов. Берия по этому поводу информирован шифртелеграммой. 9 июня 1943 года.

Начальник секретариата НКВД Коми АССР мл. лейтенант ГБ Трусов

Приказ народного комиссара внутренних дел Коми АССР

9 июня 1943 года совхоз «Кедровый Шор»

В целях предупреждения предполагаемой высадки вражеского па­рашютного десанта

приказываю:

Военизированную охрану всех лагерей НКВД объявить на воен­ном положении.

Нарком Кабаков

Наркому НКВД Коми АССР

полковнику госбезопасности тов. Кабакову

Донесение

Отряд в полном составе прибыл в «Развилки» в 14 часов дня. Высы­лаю срочным порядком конными нарочными с тов. Опариным рацию и чемодан с документами, изъятыми у десантников. Остаемся в ожида­нии последних 6 человек.

При их прибытии произведу тщательный обыск, короткий опрос и немедленно направлю их в Ваше распоряжение. Вместе с ними на­правлю и тов. Никитина; сам остаюсь согласно Вашего распоряжения в составе отряда в «Развилках» до получения от Вас новых указаний.

Зам. начальника оперативного отдела НКВД Коми АССР ст. лейтенант ГБ Прошутинский

Наркому НКВД Коми АССР

полковнику госбезопасности тов. Кабакову

Докладная записка

8 июня 1943 года в местности 30 км от лаготделения «Развилки» Интинлага НКВД и 20 км от лаготделения «Югит» Ухтижемлага НКВД (Кожвинский район Коми АССР) силами нашей охраны была ликвидирована вражеская группа парашютных десантников в количестве 12 человек, которая, как установлено, в ночь с 6 на 7 июня 1943 года была выброше­на в этом же районе с 2 германских четырехмоторных самолетов-бом­бардировщиков, вооруженных пушками и пулеметами. Одновременно с выброской группы десантников с этих же самолетов было выброшено на парашютах 10 баллонов, наполненных большим количеством автомати­ческого оружия разных систем, боеприпасов, взрыввеществ, обмундиро­вания и продуктов питания из расчета двухмесячного запаса, полностью оборудованная радиостанция, а также большое количество документов, топографических карт и ценностей денег 155 тысяч 030 рублей.

Основной задачей, как показали десантники при их опросе работ­никами нашей охраны, являлось:

а) совершение диверсионных актов на ряде новостроек, крупных сооружений и, в первую очередь, подрыв ж. д. Печорского моста Северо-Печорской магистрали в районе Кожвы;

б) разоружение военизированной охраны и поднятие массового вооруженного восстания заключенных ряда лагерей, расположенных на территории Коми АССР, с целью открытия второго фронта и оказа­ния помощи Гитлеру.

Обстоятельства ликвидации десанта

В 02 часа 30 минут 8 июня 1943 года на подкомандировке «Развилки» нашего лагеря явилось двое неизвестных военных, вооруженных авто­матами и револьверами. Они рассказали помощнику командира взвода по политчасти охраны тов. Лазареву о том, что являются вражескими парашютистами; выброшены совместно с другими в количестве 12 че­ловек с немецких самолетов в ночь с 6 на 7 июня 1943 года в расстоянии 25 км от этой подкомандировки.

На предложение тов. Лазарева последние сдали свое оружие без сопротивления.

Тов. Лазарев после организации охраны этих двух парашютистов, послал в 3 часа ночи 8 июня заключенного Соловьева Михаила Трофи­мовича, 1908 года рождения, осужден в 1933 г. по ст. 59-3 и по закону от 7.8.1932 г. на 10 лет лишения свободы, конец срока 26.9.1943 г., с до­несением в центральную усадьбу совхоза «Кедровый Шор» к командиру взвода тов. Пантелееву, в котором сообщил о случившемся и попросил подкрепления (донесение тов. Лазарева прилагаю).

Нужно сказать, что з/к Соловьев честно выполнил данное ему пору­чение: пешим порядком по заболоченной местности (тундре) за 2,5 часа преодолел расстояние более 25 км и доставил донесение.

Руководством подразделения и командиром охраны совхоза «Кедро­вый Шор» сразу же была отобрана группа лучших бойцов в количестве

7 человек и во главе с командиром отделения тов. Деминым была направ­лена в район «Развилок», которая и прибыла к месту в 11 часов 8 июня.

С прибытием бойцов из «Кедрового Шора» на «Развилки» тов. Ла­зарев и начальник подразделения «Развилки» вольнонаемный Давыдов организовали группу бойцов в количестве 10 человек, снабдив себя трех­дневным запасом продуктов, вооружив трофейным автоматом, который изучили за ночь, другим оружием. С собой они взяли пленного парашю­тиста Доронина (бывший член партии, по национальности коми, оказав­шийся ранее известным по работе нашим бойцам) и в 13 часов 30 минут

8 июня выступили на ликвидацию группы вражеских парашютистов.

В момент выхода командование отряда в лице тт. Лазарева и Давы­дова продумало план своих действий, озадачило каждого бойца отряда, и в результате этих мер к вечеру 8 июня все парашютисты были обнаруже­ны и пленены, розыскано, в основном, все их вооружение и имущество, которое частями направлялось на подкомандировку «Развилки». Туда же группами этапировались силами отряда и задержанные парашютисты. Последняя партия парашютистов была доставлена утром 9 июня, и вме­сте с их оружием, имуществом и другими трофеями, включая деньги в сумме 155 тысяч 030 руб., сданы прибывшему дополнительному подкре­плению во главе с начальником Кожвинского РО НКВД тов. Калининым.

Необходимо отметить, что прибывшая после ликвидации десанта охрана из Печлага НКВД оказала значительную помощь нашим бойцам в розыске одного не обнаруженного баллона с имуществом десантников.

Продолжительное время оставалось ненайденной динамо-машина к ра­диостанции, которая вторично усилиями группы бойцов Интинлага НКВД была обнаружена бойцом тов. Гук и сдана работникам НКВД Коми АССР.

В момент ликвидации вражеской парашютной группы один из десант­ников — часовой, охранявший палатку парашютистов, при оказании со­противления был убит бойцом Интинлага НКВД тов. Хрящевым, а один из десантников, по фамилии Николаев, был убит своими соучастниками.

Так была ликвидирована вражеская парашютная группа силами на­шей охраны без каких-либо потерь с нашей стороны.

Начальник Управления Интастроя НКВД майор госбезопасности Орловский.

Начальник оперотдела Интастроя НКВД капитан госбезопасности Богун

Приложение: донесение тов. Лазарева

тов. Пантелееву

Срочно вышлите пять бойцов и проводника. Немец высадил де­сант в количестве 12 человек. Двое пришли на Развилку и сдали ору­жие. Остальные находятся в лесу по Вой-Вожу. Сообщи в райотделение НКВД и вышли мне наган.

Лазарев. 3 часа 8 июня 1943 г.

Запись телефонного разговора Безгодова и Кабакова с Тараненко 9 июня 1943 г. 17 час. 30 мин.

Безгодов: Здравствуйте, Алексей Григорьевич... Вражеские парашю­тисты-лазутчики — 12 человек — выловлены. Двое при сопротивлении убиты... В числе 12 вражеских десантников: русских — 7, казахов — 2, та­тар — 1, белорусов — 1, коми — 1. Десант был высажен в 20 км от Кедро­вого Шора по направлению в верх реки Печора...

Десантники были выловлены группой количеством 11 человек, сформированной из бойцов охраны совхоза «Кедровый Шор», коман­диром которой был политрук тов. Лазарев...

Кабаков: Десантная группа врага действительно нами полностью выловлена... При задержании группа вначале оказывала сопротивле­ние; при перестрелке один убит, после чего десант сдался... Хорошо ра­ботавших при операции представлю Берия к наградам...

Москва. НКВД. Тов. Берия

Отличившихся товарищей во время ликвидации парашютного де­санта в Кожвинском районе прошу представить к правительственной награде:

ордену Красной Звезды:

— стрелка ВОХР Инталага НКВД Глухих Алексея Андреевича:

— зам. командира взвода по политчасти Инталага НКВД Лазарева Виктора Павловича, 1912 г.р., члена ВКП(б) с 1941 г.;

— начальника отдела ББ НКВД Коми АССР капитана ГБ Боровикова Михаила Васильевича, 1906 г. р., члена ВКП(б) с 1931 г., в органах с 1931 г.;

— начальника Кожвинского РО НКВД Коми АССР ст. лейтенанта ГБ Калинина Николая Арсентьевича, 1913 г. р., члена ВКП(б) с 1940 г., в ор­ганах с 1937 г.;

— зам. начальника оперотдела НКВД Коми АССР капитана ГБ Прошутинского Василия Дмитриевича, 1913 г.р., члена ВКП(б) с 1941 г.; в органах с 1938 г.

ордену «Знак Почета»:

— зам. начальника политотдела Печорлага НКВД капитана ГБ Якимец Василия Евстафьевича, 1908 г.р., члена ВКП(б) с 1940 г., в системе охраны лагерей с 1934 г.;

— начальника штаба охраны Ухтоижемлага НКВД Никитина Васи­лия Васильевича, 1907 г.р., члена ВКП(б) с 1939 г., в системе охраны лагерей с 1934 г.;

— начальника секретариата НКВД Коми АССР мл. лейтенанта ГБ Трусова Степана Алексеевича, 1918 г.р., члена ВКП(б) с 1940 г., в ор­ганах с 1938 г.

медали «За отвагу»:

— зам. начальника отделения ББ НКВД Коми АССР мл. лейтенанта ГБ Соловьева Владимира Семеновича, 1914 г.р., члена ВКП(б) с 1942 г., в органах с 1938 г., коми;

— начальника штаба 1-го отряда ВОХР Печорлага НКВД Гаврилова Александра Николаевича, 1911 г.р., члена ВКП(б) с 1941 г.

8 июня 1943 г. г. Сыктывкар, Кабаков

Москва.

Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Маленкову.

НКВД СССР тов. Берия

8 июня 3 часа утра территории Кожвинского района Конецборского сельсовета 20 км совхоза Инталага Кедровый Шор направлению в верх реки Печора выброшен самолета немецкий десант количестве 12 человек, вооруженный автоматами, большим количеством боепри­пасов, радиоприемником с передатчиком и месячным запасом продо­вольствия. Десантная группа полностью ликвидирована отрядом бой­цов охраны совхоза Кедровый Шор. При перестрелке два десантника убиты, десять сдались. С нашей стороны потерь нет. По сообщению вы­летевшего на место наркома внутренних дел Коми АССР тов. Кабакова десантная группа по национальности состоит: русских — 7, казахов — 2, татар — 1, белорусов — 1, коми — 1 (ранее работал Ухтинском РОНО). Один из них отбывал наказание Печорлаге. По показаниям десантников они высажены целью совершения диверсионных актов, разоружения охраны лагерей и организации вооруженных восстаний. Немцы обе­щали им по мере необходимости доставлять самолетами подкрепление, боеприпасы и вооружение. Нами на случай новых высадок десантов предупредительные меры приняты.

Секретарь Коми обкома ВКП(б) Тараненко

Акт

Мы, нижеподписавшиеся, начальник ОББ НКВД Коми АССР ст. лейтенант госбезопасности Боровиков, зам. начальника следственного отдела НКВД Коми АССР ст. лейтенант госбезопасности Кондрашин в присутствии зам. командира задержанного немецкого парашютного десанта Годова составили 9 июня 1943 года настоящий акт на обнару­женные у десанта документы и печати.

1. Гербовая печать (мастичная) с надписью: «75 Запасной стрелко­вый полк» — 1 шт.

2. Гербовая печать (мастичная) с надписью: «НКО... и стрелковый полк» — 1 шт.

3. Гербовая печать (мастичная) с надписью: «- -я стрелковая диви­зия» — 1 шт.

4. Гербовая печать (мастичная) с надписью: «Народный Комисса­риат Внутренних Дел Союза ССР. Главное Управление Государственной Безопасности» — 1 шт.

5. Гербовая печать (мастичная) с надписью: «НКВД СССР. ... Стрел­ковый полк Внутренних войск» — 1 шт.

6. Гербовая печать (мастичная) с надписью: «228-й Запасной лыж­ный полк» — 1 шт.

7. Гербовая печать (мастичная) с надписью: «Народный Комисса­риат Внутренних Дел СССР. Особый отдел НКВД... Стрелковой диви­зии» — 1 шт.

8. Угловой квадратный штамп с надписью: «Народный Комиссариат Обороны Союза ССР 559-й стрелковый полк « » 194.. г. № -».

9. Угловой квадратный штамп с надписью: «НКВД СССР Стрелко­вый полк внутренних войск « » 194.. г. № гор. » — 1 шт.

10. Угловой квадратный штамп с надписью: «НКО-СССР 259-я стрел­ковая дивизия « » 194.. г. № город » — 1 шт.

11. Наборы цифр: 1234567890 — 4 комплекта разной высоты цифр.

12. Штамп малого размера с надписью: «Уплачено парторг» — 1 шт.

13. Партийный билет № 1990863 на имя Николаева Владимира Ни­колаевича, 1902 года рождения.

14. Удостоверение № 543 Ленинградской областной коллегии адво­катов на имя Волкова Льва Николаевича.

15. Партийный билет № 3414218 на имя Павлова Михаила Констан­тиновича, 1916 года рождения.

16. Удостоверение личности на имя Попова Гр. Петр, о том, что он состоит на действительной военной службе в 65-м стр. полку войск НКВД.

17. Удостоверение личности на имя Павлова Михаила Константи­новича о том, что он состоит на действительной военной службе в 65-м стр. полку войск НКВД.

18. Удостоверение личности на имя Николаева Владимира Никола­евича о том, что он состоит на действительной военной службе в 65-м стр. полку войск НКВД.

19. Удостоверение личности № 15/05 от 15.5.43 г. на имя ст. лейте­нанта Павлова Михаила Константиновича, выданное 65 СП внутрен­них войск НКВД.

20. Удостоверение на имя Костюкова М. П. б/н и подписи, с гербо­вой мастичной печатью НКВД СССР, выданное 2 отд. 1 отдела 2 Управ­ления НКВД СССР — 2 шт.

21. Удостоверение личности, незаполненное, красного цвета — 12 шт.

22. Удостоверение личности начальствующего состава Красной ар­мии, не заполненное — 8 шт.

23. Удостоверение личности командного начальствующего состава РККА НКО СССР без номера розового цвета — 4 шт.

24. Удостоверение личности без номера белого цвета — 2 шт.

25. Удостоверение личности начальствующего состава РККА без но­мера молочного цвета — 4 шт.

26. Удостоверение личности без номера стального цвета — 6 шт.

27. Удостоверение личности без номера темно-зеленого цвета — 1 шт.

28. Удостоверение личности без номера красного цвета — 1 шт.

29. Красноармейская книжка б/н стального цвета — 13 шт.

30. Красноармейская книжка б/н голубого цвета — 6 шт.

31. Красноармейская книжка б/н желтого цвета — 4 шт.

32. Расчетная книжка начальствующего состава РККА, серия вх. № 033915.

33. Расчетная книжка начальствующего состава РККА, серия вх. № 033936.

34. Расчетная книжка начальствующего состава РККА, серия вх. № 033921.

35. Расчетная книжка, серия вх. № 033915 65 СП войск НКВД на имя Николаева Владимира Николаевича.

36. Расчетная книжка, серия вх. № 034201 65 СП войск НКВД на имя Попова Григория Петровича.

37. Расчетная книжка, серия вх. № 033936 65 СП войск НКВД на имя Павлова Михаила Константиновича.

38. Партийный билет № 4329671.

39. Денежный аттестат №62 65 СП войск НКВД на имя пом. коман­дира взвода Кузнецова Александра Андреевича.

40. Денежный аттестат № 64 65 СП войск НКВД на имя пом. коман­дира взвода Вишневского Александра Васильевича.

41. Денежный аттестат № 63 65 СП войск НКВД на имя пом. коман­дира взвода Карповича Александра Ивановича.

42. Аттестат № 167 форма № 6 65 СП войск НКВД на имя командира батальона Николаева Владимира Николаевича (образец).

43. Командировочное предписание № 75 65 СП войск НКВД на имя капитана Николаева Владимира Николаевича (образец).

44. Фотокарточка Попова Г. П. — 15 шт.

45. Фотокарточка Николаева В. Н. — 19 шт.

45. Фотокарточка Павлова М. К. — 13 шт.

47. Женская фотокарточка — 3 шт.

48. Адрес, г. Р. Оскорская улица, д № 7, кв. 2 Мария Кирилл. Казульский.

49. Газета «Известия» № 20 (8013) от 26.01.1943 г. — 1 шг.

50. Газета «Правда» от 27.01.1943 г. — 1 шт.

51. Записная книжка с записью — 2 шт.

52. Планшет — 1 шт.

53. Аттестат б/н ф. № 6 с печатью 65 стрелковой дивизии — 26 шт.

54. Аттестат б/н ф. № 6 с печатью 257 стрелковой дивизии — 9 шт.

55. Денежный аттестат б/н ф. № 18 с печатью 257 стрелковой диви­зии — 9 шт.

56. Командировочное удостоверение б/н со штампом и печатью 65-го стрелкового полка войск НКВД — 6 шт.

57. Командировочное удостоверение б/н — 16 шт.

58. Требование ф. № 1 на воинскую перевозку без печати — 29 шт.

59. Требование ф. № 1 на воинскую перевозку с печатью 65 СП войск НКВД — 14 шт.

60. Удостоверение выдано уполномоченному Особого отдела НКВД 341 стрелковой дивизии без номера и печати — 4 шт.

61. Командировочное предписание ф. № 1 б/н и печати — 7 шт.

62. Командировочное предписание ф. № 1 с печатью и штампом 257 стрелковой дивизии — 6 шт.

63. Командировочное предписание ф. № 5 б/н — 2 шт.

64. Командировочное предписание ф. № 8 б/н — 15 шт.

65. Командировочное предписание приложение № 8 б/н с печатью НКО 1208 стрелковый полк — 6 шт.

66. Командировочное предписание б/ни печати — 11 шт.

67. Командировочное предписание б/н с печатью 75 запасной стрелковый полк — 6 шт.

68. Командировочное предписание приложение № 8 б/н с печатью 288 запасной лыжный полк.

69. Бланки чистые — 32 шт.

70. Удостоверение выдано на имя Костюкова б/н с печатью Народ­ного Комиссариата Государственной Безопасности — 1 шт.

71. Удостоверение личности на имя Прохорова Ивана Кузьмича с печатью 94 стрелковый полк — 1 шт.

72. Удостоверение выдано 341 стрелковой дивизией с печатью — 1 шт.

73. Удостоверение выдано на имя Николаева Владимира Николае­вича с печатью 341 стрелковой дивизии — 1 шт.

74. Временное удостоверение личности выдано на имя Лосева Ни­колая Павловича б/н с печатью 288 запасного лыжного полка — 1 шт.

75. Удостоверение личности б/н и печати — 1 шт.

76. Денежный аттестат ф. № 17 б/н — 12 шт.

77. Справка о ранении б/н с печатью эвакогоспиталя № 990 — 3 шт.

78. Справка о ранении б/н с печатью дивизионного госпиталя № 48 — 4 шт.

79. Фотоснимок — 1 шт.

80. Карта — 3 шт.

Все изложенное изъято для приобщения к следственному делу.

Боровиков, Кондрашин, Годов

Из протокола допроса

10 июня 1943 г. пос. Канин Коми АССР

Задержанный Годов Михаил Константинович, 1914 года рождения, уро­женец Свердловской области, Краснополянского района, д. Кашино, русский, подданный СССР, из семьи крестьян, образование 7 классов, с 1932 по 1937 год состоял в ВЛКСМ, специальности нет, судимый в 1938 году Военным Трибу­налом Краснознаменного Балтийского флота по ст. 162 п. «Д» УК РСФСР на 5 лет. Освобожден 21 января 1942 года, по Указу направлен в РККА.

...После окончания школы-семилетки в 1932 году я через Егоршинский райвоенкомат пошел добровольцем во флот. 30 октября 1932 года, прибыв в Кронштадт, я был зачислен в учебный отряд, где исполнял обязанности писаря, затем старшего писаря и зав. складами учебного отряда. Работая в вышеуказанной должности, я допустил недостачу иму­щества, за что ВТ Кр. Балтфлота осужден по ст. 162, п. «Д» УК РСФСР на 5 лет ИТЛ. Первоначально отбывал срок наказания на строительстве № 200 Лужского лагеря НКВД, где был старшим группы рабсилы Север­ного участка. С началом военных действий этот лагерь со всем контин­гентом заключенных был эвакуирован в Печорский железнодорожный лагерь НКВД. Работал в колонне 106 шестого отделения помощником начальника колонны. В январе 1942 года меня по Указу от 23 ноября 1941 года из лагеря освободили досрочно и через Кожвинский райвоен­комат Коми АССР мобилизовали в РККА. В составе команды направили в г. Канск Новосибирской области в 120-й запасной стрелковый полк, где обмундировались и выбыли на Северо-Западный фронт, где я был зачис­лен в 543-ю разведывательную роту 55-й стрелковой дивизии рядовым бойцом. Вечером 21 июля 1942 года взводу численностью 25 человек под командованием ст. сержанта Очередного и его помощника Язько было дано боевое задание «пройти линию фронта в тыл к немцам и взять языка». Выполняя это задание, наша группа возле д. Рамушево Старорус­ского района Новгородской области ползком преодолела болото Сучан и оказалась в тылу у немцев, где столкнулась с автоматчиками противни­ка. В завязавшейся перестрелке часть красноармейцев была убита, а я, Годов, и еще один боец, фамилии которого не помню, немцы захватили в плен. В одном из блиндажей немецкий фельдфебель при участии пере­водчика допросил меня. Я рассказал ему, что переходили линию фронта с целью разведки. После чего меня отправили в лагерь военнопленных в д. Рамушево, а через две недели перевели в другой лагерь военноплен­ных в г. Старая Русса. Через несколько дней меня и других пленных от­правили в Порховский лагерь, где мы находились в карантине 15 дней, после чего этапом около 400 человек направили в Эстонию, сначала г. Тапа, потом г. Таллин, где я работал на черновых работах до 23 сентя­бря 1942 года. Как и многие другие, я подал на имя коменданта лагеря заявление о своем желании пойти добровольцем воевать против Совет­ской власти. 23 сентября 1942 года в наш лагерь приехал военный в чине подполковника, которому построили всех военнопленных. Он по списку на русском языке сказал, кому выйти из строя: таких было 33 человека. На следующий день после сортировки он оставил 11 человек и с каждым по отдельности вел беседу. Он сказал мне, что отобрал меня по указанию бывшего русского генерала Бессонова, работающего сейчас с немцами. Я по своей прежней службе во флоте знал комбрига Бессонова, который занимал должность начальника штаба Краснознаменного Балтийского флота. Меня направили в местечко Вано-Нурси (Эстония) для обучения по заброске в глубокий тыл Красной армии. Группа из 13 человек, в ко­торую я входил, проходила обучение под руководством Николаева Льва Николаевича (это — фамилия для школы). В марте 1943 года нас переве­ли в местечко Приданное (санаторий доктора Магалиора) в 5 км от Риги. Там я несколько раз встречался с бывшим комбригом Бессоновым, нае­дине и вместе с Николаевым. После того, как Бессонов узнал, что я отбы­вал наказание в Коми в Печорском лагере, стал расспрашивать меня обо всем, что мне известно о Севере, и я рассказал ему все, что знал. В част­ности, я сообщил ему, что в 1941 году от Котласа до Воркуты построена железная дорога, в Воркуте добывают уголь, а в Чибью — нефть, а на всем протяжении этой железной дороги расположены лагеря НКВД. В дека­бре 1942 года Николаев из очередной поездки в Псков привез доклад (разведывательную сводку), который читал мне. В этом докладе было отмечено, что годовой план добычи угля в Коми выполнен на 115%, а железная дорога обслуживается заключенными Ухтпечлага НКВД чис­ленностью до ста тысяч человек. Количество охраны заключенных вы­ражается в 15 человек на каждую тысячу, форма одежды охраны лагерей продолжает оставаться прежней, т.е. довоенной ВОХРовской, а не ар­мейской. Мелкие мосты охраняются слабо.

...Николаев по национальности русский, родом из Западной Сибири. Узнав, что я родился на Урале, стал называть меня земляком. Хорошо знает расположение близких к Свердловску городов (называл Тюмень, Камышлов, Тобольск), похоже, что когда-то жил на Севере, или воевал там в колчаковской армии. У немцев и у Бессонова Николаев имел нема­лый авторитет.

...Высадка десанта в районе Кожвы произведена по инициативе Бес­сонова, потому что здесь большая концентрация лагерей НКВД, в которых содержится наиболее враждебный Советской власти элемент. Кро­ме того, в указанном месте много уязвимых в диверсионном отношении объектов (железнодорожных мостов) и сравнительно редкое местное население. Насколько мне известно, весь инструктаж Николаев полу­чил от бывшего комбрига Бессонова, состоявшего на службе у немцев по подготовке и заброске диверсионных групп в дальний тыл СССР. Этот инструктаж, как сказал мне Николаев, сводится к следующему:

Совершать диверсии на Северо-Печорской железной дороге, взрывать мосты и производить поджоги строений;

Поднять заключенных лагерей НКВД, расположенных в север­ной части СССР, на вооруженное восстание, и как Николаев повторил слова Бессонова: «Мы здесь откроем северный фронт, целью которого будет соединение на Урале с основными силами немецкой армии»;

Заниматься разведкой и обо всех установленных строящихся объ­ектах, имеющих военное значение, сообщать немцам.

Говорилось также, что после приземления и захвата лагеря в мес­течке Кедровый Шор по нашему требованию будет выброшена допол­нительная группа десанта, вооружение и снаряжение.

...Я также подозреваю, что у Николаева был какой-то свой дополни­тельный от Бессонова план действий. Приблизительно за полмесяца до вылета Николаев привез из Риги Доронина и поручил мне присмо­треться к нему, сказав, что Доронин будет нужен нам как знающий язык коми и территорию республики. Несколько раз Доронин давал Нико­лаеву объяснение по карте, которую тот хранил всегда при себе. Я с До­рониным договорился наедине за 4—5 дней до вылета о том, что убьем Николаева после приземления и добровольно сдадимся органам НКВД.

Учеба нашей группы была закончена 1 или 2 июня 1943 года, и затем, 4 июня, с Рижского аэродрома в количестве 12 человек на двух четырех­моторных самолетах с немецкими опознавательными знаками вылетели в Норвегию. Полет продолжался 6 или 7 часов. Переночевав на одном из аэродромов Норвегии, 5 июня командир самолета обер-лейтенант на имевшейся у нас карте сделал отметку красным карандашом и кругом обозначил место выброски на парашютах нашей группы, т.е. примерно в 30 км от лагерного пункта Развилки. После чего в 16 или 17 часов мы вылетели из Норвегии и находились в воздухе около 7 часов, нашу груп­пу выбросили на парашютах в ночь с 5 на 6 июня на отмеченное на карте место. Перед вылетом из Риги переводчик со слов немецкого летчика сказал: «Вот сейчас слетаем, а потом опять прилетим».

...После того, как было принято решение, что командиром нашего десанта будет сам Николаев, Бессонов наедине предложил мне не спускать с него глаз, сказав, что он может пойти другой дорогой, но куда именно, не уточнил. Думаю, что до высадки нашей группы, в Коми АССР уже находились люди Бессонова и Николаева. По школе я знал одного, ранее проживавшего в Коми в течение 10 лет, по имени Сергей, кото­рый в октябре 1942 года был переброшен в тыл Красной армии и больше не возвращался. К моему прибытию в школу там уже находились Нико­лаев и Хвиль Леонид Васильевич, отбывавший ранее наказание за воин­ское преступление в Ухтпечорлаге, и который возглавил другую группу.

...Николаев, по заданию Бессонова, собирал любые сведения о лаге­рях НКВД и говорил нам, что надо лететь туда и поднимать восстание среди заключенных. В начале 1943 года в Пскове по поводу выброски десанта в Коми и на Северный Урал был устроен банкет, на котором Бес­сонов и Николаев якобы заявили немцам: «Идея наша, а бензин ваш».

...В школе между участниками нашей группы был сговор не выпол­нять задание немцев по диверсии и организации восстания. После вы­садки мы договорились убить Николаева, и радист Одинцов первый стрелял в него, но только ранил, а затем другие, т. е. Кузьмичев, Жуков, Куликов и Скворцов (это вымышленные фамилии для школы) добили Николаева из автоматов. Сделано это было для того, чтобы он не мешал нам добровольно сдаться органам НКВД...

Допросили: Нарком государственной безопасности Коми АССР

полковник госбезопасности Иванов Зам наркома внутренних дел Коми АССР майор госбезопасности Земских Дело с «перепиской по ликвидации немецкого парашютного десан­та, высадившегося б июня 1943 г. в Кожвинском районе Коми АССР».

Архив УФСБ по Республике Коми. Ф. 6, Оп. 0—1, Кор. 72