Тени Лордэна

Глава ХХ «Час Расплаты»

Весть о поимке безжалостного и жестокого душегуба, успевшего внушить страх всем жителям Лордэна, будь то засыпавший под мостом одинокий бродяга или же окружённый десятками человек личной охраны и сотней тяжёлых замков сенатор, разнеслась по городу столь же стремительно, как пожар по высушенный июльским солнцем степи, перескакивая от дома к дому, от кухарки к кухарке, от вознице к вознице, увозившему её в самые дальние кварталы. Все прочие темы разговоров были позабыты, излюбленные сплетни о грязных делишках изменников-соседей остались в стороне, чтобы жадные до тайн и загадок, оставлявших простор для необузданной народной фантазии, умы вцепились в образ неуловимого убийцы с новой силой, обогащая старые фантастические слухи всё новыми, ещё более красочными домыслами и невероятными выдумками. С лёгкой подачи болтунов Янс становился великим мастером тёмных искусств, решившим захватить власть над городом; диким оборотнем, способным перевоплотиться в любого зверя, от комара до акулы, и даже принять личину любого человека; грозным мертвецом, восставшем из могилы ради отмщения вероломным предателям-друзьям и роковой возлюбленной. Ему приписывали способности летать по воздуху без крыльев и проходить сквозь стены развоплощённым туманом, умение становиться невидимым и ползать по потолкам, нарушая законы притяжения. В их воображении он читал мысли прохожих и убивал недругов силой потустороннего взгляда, открывал замки, произнося тайные слова, и протискивался в самые узкие щели лучше всякой кошки, и в чём-то они даже были правы. Однако, сколько бы они не ломали головы над его прошлым, сколько бы противоречивых версий они не выдвинули, никто так и не сумел ни на йоту приблизиться к ужасающей истине тех событий, которые привели Янса к заточению.

Вечером того же дня, прославленного узника в сопровождении тридцати всадников конвоя перевезли в здание Сената, где он предстал перед собранием. Под округлыми, высокими сводами главной залы собралась почти вся городская знать, так что многим не нашлось места на устланных бархатными подушками мраморных скамьях, и любопытным юнцам приходилось сидеть на голых, холодных ступенях как каким-то простолюдинам, но никому не было дело до неудобств и проявления почестей. Все жаждали увидеть пугающую диковинку, ужасающего монстра, бессильно мечущегося в нерушимой клетке, и каково же было их разочарование, когда к ним ввели низкорослого, щуплого и совершенно невзрачного мужичка в гремящих кандалах, столь изнеможденного и безвольного, что он едва мог стоять на своих двоих без помощи пары гвардейцев. По залу пронёсся недовольный и при том язвительно-насмешливый ропот. Одни глумились над жалким пленником, вторые же потешались над неумелыми стражами, которые так долго и безуспешно ловили эту ничтожную блоху, позволив ей пролить немало крови. Ну а после того, как во всеуслышанье было объявлено, что убийца не сможет давать показания по той причине, что в момент ареста он подлейшим образом откусил собственный язык, многие из присутствовавших встали и демонстративно покинули залу, обозвав столь скучное судилище сплошным надувательством и пустой тратой драгоценного времени.

Хотя из-за атаки на посольство королевства дело должно было принять дипломатический окрас и растянуться во времени на долгие месяцы, чтобы королевские посланники смогли лично допросить пленника и удостовериться в наличии или отсутствии заговора против короны, каким-то удивительным и никому неведомым образом судебный процесс завершился в два дня и с официального согласия герцога Уфирийского, поручившегося за волю короля, сенаторы единогласно приговорили Янса к смерти через повешение и назначили казнь на полдень следующего дня. Приготовления не заставили себя ждать, и ещё до того, как щегольски разодетые глашатае с тучными беретами на головах, из которых торчали разноцветные страусиные перья, и с золотыми цепочками на шеях, на которых висели массивные сенатские бляхи, наделявшие их слова властью, огласили народу приговор, слаженная команда гномов плотников уже приступила к возведению массивного эшафота на высоких опорах и пары роскошных трибун для знатных зрителей по обе стороны от него.

— Ремень на левом боку. Затяни его ещё сильнее.

— Ага, сейчас… вот так. Достаточно? Не слишком туго получилось?

— Нет, в самый раз.

Шедив немного подёргал за торчавший из пряжки кончик, испытывая надёжность крепления, после чего просунул его в шлёвку. Сделав это, кузнец ухватился за отливавший синевой нагрудник и попытался повертеть им в разные стороны, проверяя плотность прилегания к туловищу, но стальные пластины остались на положенных им местах, лишь немного поскрежетав о кольчужные элементы поддоспешника. Почти весь комплект новёхонькой брони уже был надет на своего безрадостного хозяина, и только полный шлем с массивным забралом, усеянным великим множеством прямоугольных отверстий, да походившие на драконьи лапы латные перчатки остались лежать на шерстяном одеяле, положенном поверх неотёсанных досок стола. Гладкие, округлые и идеально подогнанные латы сидели на Хромосе словно панцирь на жуке носороге, ничуть его не сковывая и почти даже не отягощая.

— Ты там ещё не запрел под всем этим железом? Что-то уж больно жарко сегодня, а ведь ещё даже не полдень.

— Ничего, потерплю, — ответил Хромос, уставившись куда-то в пустоту и чувствуя лишь гулкие удары взволнованного сердца.

— Хорошо, потому что сейчас станет ещё хуже, — с этими словами Шедив с размаху нахлобучил шлем на голову товарища, на которой и так уже был надет плотный подшлемник, который вполне мог послужить в качестве зимней шапки. — Так… вроде нормально. Осталось только подвязать. Ага… а теперь проверим.

Кузнец нанёс несколько размашистых ударов тяжёлого кулака по стальной макушке, от чего весь доспех ворчливо загремел.

— На этом вроде бы всё, — сказал он с улыбкой на губах, довольный своим последним творением, в которое он вложил не только всё накопленное тяжким трудом за долгие годы мастерство, но и любовь с фантазией. Решись он выковать доспех для самого себя, всё равно бы не сумел сделать его лучше. — Ну? Как тебе? Нравится обновочка?

— Просто великолепна, — ответил капитан, не без усилий подняв пока что тугое, ещё не расшатанное забрало.

— Что-то по голосу этого не скажешь, — кузнец сделал пару шагов назад и сложил на груди руки. — В кой-то веки у всего города праздник, а ты один ходишь хмурый. Не ужели не рад, что поймал того подонка?

— С чего ты взял, что это был я?

— Ну так… вроде же в том деле ты был главным следопытом, вот я и подумал… А-а-а… теперь понятно. Кто-то тебя обошёл! То-то ты такой сердитый ходишь. Ну ничего, ничего. Я бы на твоём месте тоже бы злился, если б кто увёл мою добычу.

— Да, именно поэтому, — соврал капитан, не желая посвящать друга в тяготившие его проблемы. Он не сомневался, что, даже не шибко поверив услышанному, честный и верный кузнец всё равно станет предлагать помощь, не принимая отказов, и ради правого дела не пожалеет собственного живота, но Хромос не желал вести его за собой на верную гибель, от которой не будет никакого проку. — А ты пойдёшь смотреть на казнь?

— Я-то? — призадумался Шедив, почёсывая пальцами затылок. — Вообще хотел сходить, всё же давненько у нас ничего столь громкого не происходило, но что-то дел так много привалило, что лишнего времени почти что и нет.

— Тогда лучше останься здесь и скажи своим ребятам, чтобы тоже не ходили.

— Но почему?

— У убийцы ещё остались друзья в городе. Наши осведомители передали, что они могут попытаться вызволить смертника до того, как его шея окажется в петле, так что там будет небезопасно.

— Вот те на! А я ничего такого не слышал.

— Разумеется не слышал. Это секрет. На них готовят засаду и не хотят вспугнуть.

— Понятно. Раз творятся такие дела, то пойду скажу мужикам остаться работать.

— Они тебя точно послушают?

— Послушают. Куда им деваться. Поворчат, поворчат и забудут, а если нет, то проставлюсь на бочонок пива. Тогда уж точно простят.

— Это будет правильное решение, — Хромос вышел из тени навеса и ступил под обжигающие лучи солнца. Начищенные грани засверкали, окружив рыцаря блистательным ореолом чистоты и величия. Живая краска вернулась на его зеленюшное лицо, на поджатых губах появилась лёгкая, искренняя улыбка. — Да, доспех — настоящее чудо. Ты хорошо постарался.

— То-то же!

— На, держи, — пошарив на дне седельной сумки, Хромос достал из неё кожаный мешочек и через весь двор кинул его Шедиву. — Это тебе благодарность сверх оплаты за латы и за все твои былые услуги.

— Это… тут как-то многовато, — пробормотал кузнец, перебирая пальцем золотые монеты. — Мне даже как-то неловко. Я это так-то не ради денег всё делал.

— Считай это моим прощальным подарком, — сказал капитан, застёгивая булавкой накинутый по верх брони плащ, после чего ловко запрыгнул на лошадь, недовольно жевавшую сухое сено.

— Всё же решил вернуться на Родину?

— Да.

— Такое дело надо как следует обмыть, а то нехорошо будет вот так прощаться. Загремим вечерком в какой-нибудь кабачок, накроем поляну для всего народа, поросой, гусей, телят, да пиво с мёдом! Повеселимся напоследок. Деньги на то имеются, — Шедив подбросил увесистый кошель. — Что скажешь.

— Славно звучит, но может статься, что к этому вечеру я уже буду очень далеко отсюда. Так что прощай, старый друг, и да хранят Боги тебя и твою семью.

— Прощай…

Капитан ударил пятками по крутым лошадиным бокам и бодрой рысцой выехал из ворот кузнечного двора. Проводив его взглядом, Шедив ещё долго стоял во дворе, навалившись спиной на столб навеса, и размышлял над последними словами друга, в которых он уловил предзнаменование чего-то дурного.

Ещё задолго до того, как первые солнечные лучи показались из-за горизонта, праздные и не слишком богатые зеваки начали стекаться со всех концов Лордэна к главной площади, желая занять самые лучшие места, чтобы в полной мере насладиться редким зрелищем, ну или для того, чтобы уступить их за звонкую монету более состоятельным и притом не готовым терпеть адские муки ожидания господам. Люди сходились на зрелище целыми семействами, вместе с друзьями и соседями, а ушлые дельцы всех мастей и занятий, чувствуя дух сладостной наживы, с головой окунались в это человеческое половодье. Мелкие лавочники прямиком с телег продавали детишкам леденцы, яблоки в меду, женщинам предлагали пирожки с ягодами и розовую воду, а мужчинам разливали свежее пиво и предлагали к нему копчённые свиные уши, жаренные куриные язычки, сушёную с морской солью рыбу и прочие пряные закуски, вызывавшие смертельную жажду. Уличные артисты пели, плясали, били по струнам, дули в мундштуки, крутили шарманки, жонглировали мячами, и показывали представления в уличных театрах с куклами. Как раз по случаю казни в них была поставлена новая кровавая пьеса, которая заканчивалась жестоким избиением преступника гротескными дубинами под радостные ребяческие возгласы и звонкие аплодисменты маленьких ладошек. Разумеется, что эта весёлая, самочинная ярмарка не могла не втянуть в свой водоворот и несметное число младших собратьев Янса — безродных карманников всех возрастов и обоих полов. Они никогда не пропускали городских столпотворений, но именно в подобные дни, когда схваченного преступника должны были лишить жизни на глазах всего честно́го народа, они чувствовали какое-то особенное воодушевление и пламенный призыв к действию. Быть может им хотелось почтить коллегу по воровскому цеху, обобрав воздыхателей его палачей, или быть может витавший в воздухе дух неотвратимого воздаяния грехов призывал их в полной мере жить и наслаждаться моментом, потому как уже завтра они могут и сами взойти на эшафот, может ими двигала только алчность да нужда, а может все эти побуждения тесно переплетались и спаивались в единый, всемогущий мотив.

Остановив лошадь на узкой улочке близ знакомого двухэтажного дома с расписной вывеской, Хромос спешился и затянул поводья на коновязи. Успевшее вновь проголодаться животное гневливо фыркнуло на скупого до вкусностей ездока, и капитану пришлось ласково потрепать кобылу за ухом и осторожно похлопать по крупу. Умилостивив временного спутника, капитан снял с седа отцовский меч и перевесил его на пояс.

Хромос забрал его днём ранее не без помощи старшего сына своего арендодателя. Осознавая всю рискованность наспех скроенного плана, капитан стремился как можно лучше подготовиться к его исполнению, заботясь о каждой мелочи, которая могла повысить его ничтожные шансы на успех, и особую надежду он питал к фамильному клинку, отлитому из благородных, столь ненавистных для всякой нечисти металлов. С большой опаской Хромос подобрался к своему жилищу, ежесекундно косясь на магический хрусталь, подозревая, что демоны с той самой роковой ночи не прекратили следить за его домом. Капитану чудилось, что стоит ему сделать ещё один шажок, и камень вспыхнет белым светом, но тот хранил гробовое молчание. Его окружали одни только люди; люди, которые, тем не менее, могли служить порождениям тьмы, знали они об этом или нет, как это прежде было и с самим капитаном. Идти самому было рискованно, и к его большой удаче Хромосу повстречался Алкий, гулявший по округе в компании друзей. Ненавидя и всячески коря себя, но не видя иного выхода, в подражание Янсу он уговорил мальчишку тайком взять у отца запасной ключ от входной двери, свой капитан оставил в сгоревшем логове, и принести ему хранившийся в спальне меч, за что тому была обещана серебряная монета и почётная благодарность от лица городской стражи. Паренёк выполнил это воровское поручение в два счёта, ощущая неподдельный восторг от важности порученного ему задания, в котором он по наивности не заметил дурного подтекста.

Не сразу совладав с тугими креплениями, Хромос снял шлем, обнажив промокшую словно губка мягкую шапку. Набежавший ветерок окутал его голову приятной прохладой. Капитан достал из седельной сумки ещё один увесистый кошель золота и, безмолвно поблагодарив лошадь за её короткую службу, вошёл в аптечный зал.

— Вы кто такой!? — боязливо воскликнул Пульдиус, увидев вооружённого и явно настроенного на драку человека на своём пороге. — Чего вам надо? Денег?

— Не кричите, это я.

— Кто я?!

— Я, — ответил Хромос, подойдя к самому прилавку.

— Капитан Нейдуэн, это вы? — аптекарь сбавил тон, но его голос не перестал дрожать от беспокойства и страха. — Но в чём делом? Почему вы пришли в доспехах? Вы хотите арестовать кого-то из моих работников или… меня?

— Нет, я тут не за этим…

— Что случилось? — прервала его на полуслове полуэльфка, с некоторой опаской выглянув из коридора. — Хромос, это ты?

— Иннелия, как я рад тебя видеть! Ты в порядке? Ничего не случилось? — выпалил Хромос и, бесцеремонно отодвинув Пульдиуса в сторону, приблизился к девушке.

— Нет, если не считать того, что от тебя целых четыре дня ни единой весточки не было. Если не мог прийти, то хотя бы письмецо отправил.

— Прости меня, но я никак не мог этого сделать, — после этого капитан обратился к аптекарю, — с моего визита к вам ещё приходили другие стражи?

— Нет, никто нас больше не посещал, а должны были?

— Это хорошо, — ответил Хромос, проигнорировав вопрос, — а не было среди ваших посетителей белобрысого иноземца, говорящего на эльфийском? Или высокого и тощего оборванца с длинными волосами? Ну а может к вам заходила рыжая ведьма с одноглазым гномом?

— Вроде нет, не было таких, — пробормотал Пульдиус, вопрошающе взглянув на помощника, но тот отрицательно помотал головой.

— А тебе они в городе не попадались, не пытались с тобой говорить? — на сей раз капитан обратился к полуэльфке.

— Нет, они мне не встречались.

— Отлично, отлично. Должно быть, они о тебе ничего не знают.

— Кто они?

— Одни очень нехорошие люди.

— Но причём тут мы? — встрял аптекарь.

— Я им крупно насолил, и они могут прийти за всеми, кто мне близок и дорог.

— То есть за мной? — хотя лицо девушки омрачилось испугом, но где-то в глубине души ей стало приятно, что её новоиспечённый возлюбленный действительно ею дорожил. — И что теперь мне делать?

— Бежать из города и как можно скорее. Вот, — Хромос взял полуэльфку за руку и вложил ей в ладонь тяжёлый мешочек, — здесь шестьдесят золотых крон. Тебе должно хватить, чтобы добраться до любого уголка Форонтиса.

— Мне кажется, что это как-то слишком. В Лордэне же должно быть какое-нибудь безопасное место, где можно укрыться. Хотя бы в той же Крепости.

— Увы, но такое место вряд ли найдётся, потому я и прошу тебя поберечься и отплыть за моря к родным, или куда ты захочешь.

— А мне тоже лучше уехать? — в очередной раз влез Пульдиус.

— Как пожелаете, — бросил ему капитан и вновь обратился к девушке. — Доверься мне и уезжай. Людей ты уже достаточно повидала, и мы не шибко то и хороши. Вон этот старый хрыч тебя ничему новому не научит, будешь только склянки за ним мыть, так что не держись за этот чёртов город, он того не стоит. Спасай свою жизнь.

— Хорошо, если ты настаиваешь, то я уплыву, но как же ты? Что будет с твоей жизнью? — ощущая всю серьёзность его слов, Иннелия сжала пальцы капитана.

— У меня есть долг, и во что бы то ни стало я должен его исполнить. Остальное уже не так важно.

— А как же тогда мы? Разве мы не важны? — спросила девушка, умоляюще заглядывая в беспокойные глаза.

— Это трудный выбор, который бы мне не хотелось делать, — Хромос перехватил девушку за плечи и осторожно прижал её стан к жёсткому нагруднику, — но если я сейчас сбегу, то меня уже никогда не оставят в покое, и тогда страшного конца всё равно не удастся избежать. Оттого я и прошу тебя уехать, чтобы хоть у одного из нас повысились шансы на светлое будущее.

— Но, если ты справишься, то есть… когда ты справишься, то как мне тебя найти?

— Не пытайся меня искать, это может быть опасно, а лучше отправляйся в Гросфальд, встреться с семьёй Нейдуэнов и поведай Осгату, Аллейсе или Деадоре о том, что нас связывает, и они приютят тебя до тех пор, покуда я не вернусь домой.

— Обещаешь, что вернёшься ко мне?

— Обещаю, — сказав это, Хромос осторожно склонился к лицу девушки, стараясь не ударить её ребром кирасы, и прильнул к мягким губам. — Тогда до встречи, милая моя, и удачи тебе в пути.

— До встречи, Хромос, и будь острожен.

— Вы, все, — сказал он, отходя к двери, уже более строгим голосом, — ни за что не ходите смотреть на казнь, а если услышите крики, то бегите в подвал и сидите там, пока всё не уляжется, иначе расстанетесь с жизнью.

С тяжёлым сердцем Хромос покинул аптеку и обнаружил, что за время его короткого отсутствия лошадь была нагло украдена. Впрочем, капитан знал, что именно так оно и случиться, да и скакун ему больше не требовался, так что он лишь горько усмехнулся, вернул шлем на так и не успевшую просохнуть до конца голову. Поверх стального котелка капитан накинул безмерный, дырявый капюшон так, чтобы его сверкающее латное облачение не слишком бросалось в глаза, и, сжимая эфес, пошёл к месту скорой казни.

До полудня оставался ещё целый час, но на площади Основателей уже негде было упасть яблоку. Гомонливое и беспокойное людское море заполнило её от края до края, растоптав цветы в приземистых клумбах. Широкие волны прибоя то и дело толкали зрителей к вожделенному эшафоту, сталкивая и сжимая их друг с другом, то утягивали их назад, унося несчастливцев на самую галёрку, с которой нельзя было углядеть ничего кроме шляп, чепчиков да лысеющих макушек. Несколько особо проворных и не шибко стеснённых правилами приличия сорванцов-беспризорников, сумели вскарабкаться вдоль отвесной колонны монумента, стоявшего в самом центре площади, и затем устроиться возле ног и на плечах бронзового истукана, ну, а в очередной раз сбежавшая из ненавистного ей дома её безнравственной и жадной опекунши Отрия уселась своими пёстрыми штанами прямо на его раскалившуюся голову. Седалище было далеко не самым удобным, но зато с него открывался чуть ли не самый лучший вид на площадь, не требуя за то никакой платы, и оставшиеся внизу мальчишки, снедаемые чёрной завистью, надеялись, что юная бунтарка таки не удержится, свалится с вожделенной верхотуры и сломает себе шею. В некотором отдалении от памятника, не столь удачно для наблюдений, но с куда большим комфортом и роскошью расположился самый большой любитель кровавых расправ — Иклос. Стоя у распахнутого окна старинного особнячка в свежевыстиранной и от всей широты души накрахмаленной рубахе, он гонял по дну бокала тёмный, густой ликёр, источавший сладкий аромат каких-то диковинных орехов, и щурил и без того узкие глаза, оценивающе приглядываясь к длине натёртой воском петли, пока его могучие близнецы-телохранители, к великому ужасу хозяина дома, за один присест сметали с тарелок изысканные кушания и одним глотком опустошали графины дорого вина, всё требуя и требуя добавки. Но выше всех них, словно величественный орёл с укутанных снегом горных вершин, на площадь взирал властитель Лордэна Дуорим Кросс-Баруд. Ещё в день оглашения приговора ему от лица Сената было выслано официальное приглашение на казнь, в котором была выражена страстная просьба одарить аристократическое собрание своим визитом и в котором Дуориму было обещано самое почётное место на ещё не возведённых трибунах, однако старый гном ответил холодным и скупым отказом и сообщил, что он намерен следить за событием в компании многочисленных потомков и друзей с крыши одной из монолитных башен его банка, где теперь был поставлен шатёр из расшитого серебряными нитями бархата. Сидя на мягчайших подушках, уложенных на массивный трон, взнесённый по тысячи ступеней усилиями тридцати верных слуг и сверкавший на всю округу мозаикой драгоценных каменьев, древний патриарх брал из золотой, украшенной топазами пиалы засахаренные вишни, неспешно рассасывал их в беззубом рту и звучно выплёвывал багровые косточки, так что те улетали далеко за пределы крыши.

Был на площади и псарь, беспокоившийся за жизни испуганных собак, был и юный романтик Гитри на пару со своим сварливым дядюшкой Моргримом, был и незадачливый картёжник Африй, отправленный отрабатывать долги, был и ловкий шулер, ободравший хас’наажку до нитки, была и эта самая хас’наажка, решившая перед долгим возвращением на родину насладиться жестоким представлением, был и старший сынок лавочника вместе с матерью и молчаливым братом Туримием, был и безумный пророк Визригий, самозабвенно выкрикивавший выдумываемое на ходу божественное откровение, в очередной раз сулившее страшную погибель всем не покаявшимся грешникам, была и зеленоглазая Азаласса, желавшая танцевать перед стражами, был и улизнувший из Крепости поварёнок Дилио, уже смирившийся с ожидавшим его по возвращении наказанием, был в одном из домов и благородный Афаэндр с синяком на челюсти, густо замазанным белилами, был и Галоэн, желавший собственными глазами увидеть смерть изуверского убийцы его любимой солистки, был даже Карс, всё же решивший ненадолго оставить драгоценную таверну на попечение сына. Все они, разные по чину и по крови, по богатству и по уму собрались в одном месте, ведомые лишь одним желанием, сплавлявшем их в одну безликую, одержимую жаждой крови толпу, готовую потехи ради растерзать голыми руками даже святейшего из праведников, стоило палачу указать на него пальцем.

Ценой непомерных усилий Хромосу удалось протиснуться сквозь это великое столпотворение, так что между ним и охраняемым подъёмом на эшафот оставалось всего каких-то тридцать шагов. Чем ближе он подходил к цели, тем плотнее стояли люди и тем сильнее они напирали на него со всех сторон, как если бы он погружался в морскую пучину, и, хотя жёсткие доспехи защищали его от давления, но они пропускали тепло окружавших его тел, и промокшему до нитки капитану действительно начало казаться, что он окунулся в горячую воду. Но поддаваться слабостям было некогда. Полдень был уже близко.

Стараясь не привлекать лишнее внимание лязгающими и всё норовившими предательски заблестеть доспехами, капитан оглядывался по сторонам сквозь решётчатое забрало. Прежде он уже не раз принимал участие в казнях, так что ему был прекрасно известен весь распорядок, расположение охраны и путь, по которому будет провезён приговорённый, но этого было мало для успеха задуманного. Ему был необходим конкретный человек в конкретном месте, и пока что он не мог его отыскать. Зато на украшенных гербовыми флагами и заморскими коврами трибунах, где стояли длинные диваны и где юные мальчики виночерпии подавали знатным гостям прохладные вина, пока их сверстники усердно махали страусиными веерами, среди сенаторов и зажиточных купцов рядом с адмиралом Неором он увидел Хейндира. Несмотря на окружавшее его веселие господин Командующий был мрачен, задумчив, и сухо отвечал на изливавшиеся на него поздравления.

Вид наставника и старого друга скрепил волю Хромоса и укрепил его решимость. Пускай с того злосчастного, переданного Глоселю письму он более не пытался связаться с Хейндиром, опасаясь, что и это новое послание будет также перехвачено, отчего его и без того дышавший на ладан план рухнет ещё до своего претворения, но он был полон уверенности, что стоит ему начать, что стоит делам пойти плохо, и северянин непременно придёт к нему на выручку, оставив все расспросы на потом. Оставалось только ждать и готовиться к решающему удару.

И вот над площадью разнеслось гулкое пение басистых труб, проникавших в самое нутро. С замеривавшими сердцами и пламенем в глазах в едином порыве собравшийся люд развернул головы в сторону, откуда доносилась одновременно торжественный и зловещий клич. Промаршировав сквозь тёмные своды триумфальной арки, на площадь ступила вооружённая до зубов колонна, мало чем уступавшая в пышности посольскому каравану. Во главе её шли обычные стражи, на сей раз вооружённым большими щитами и деревянными дубинками, которыми они оттесняли, побивали и отгоняли всех, кто оказывался у них на пути. За ними следовал отряд гвардейцев верхом на белоснежных лошадях с расшитой золотом сбруями и попонами алого атласа. В руках они держали высокие, развивающиеся на ветру штандарты с символами города. Одинокий, закованный по рукам и ногам в кандалы смертник, скрючившись и сжавшись в комок сидел в просторной, рассчитанной на целую дюжину мерзавцев клетке, установленной в кузове широкой телеги. Согласно древним традициям перед самым выездом он был тщательным образом омыт водой с уксусом, болезненно щипавшим едва покрывшиеся корками раны. После омовения его одели в мешковатые льняные штаны и предложили последнюю трапезу из тёмного хлеба и молока, от которых он отказался.

Горячие солнечные лучи, проходя сквозь толстые прутья чугунной решётки, падали на жилистую спину, вычерчивая на ней светлые квадраты и тёмные полосы поверх колдовских татуировок. Янс сидел, обхвативши колени руками, прижавши их к груди и положив на них обожжённую голову. Его полуприкрытые глаза были неотрывно обращены на деревянный пол его узилища, а узкие губы всю дорогу оставались плотно сжатыми вместо того, чтобы наспех зачитывать душеспасительные молитвы.

Долгожданное появление приговорённое взбудоражило жадных до крови горожан. Подняв новую волну гвалта и пихаясь изо всех сил, они хлынули к конвою, с трудом пробивавшему путь сквозь бесноватую толпу. Со всех сторон зазвучали грязнейшие ругательства и страшнейшие проклятия, а на злополучную клетку посыпался дождь из тухлых яиц, прогнивших фруктов, а также плевков и фекалий, не только животных, но и людских. Половина из этих даров пролетала мимо цели и попадала назад в толпу, в лошадей, в гвардейцев и в несчастного возницу, еле успевавшего протирать рукавом лицо, но и оставшейся половины вполне хватило для того, чтобы в считанные мгновения Янс оказался завален смердящим мусором по самые уши. И хотя длина цепей позволяла ему дотянуться до головы, он не стал отряхиваться, ровно как и защищаться. Он не поднял глаз, чтобы хоть раз взглянуть на раскрасневшиеся от полоумного гнева лица людей, которых он прежде намеревался спасти от тайного зла. Он попросту не видел и не слышал их.

Телега остановилась у эшафота. Ехавший впереди Одвин спрыгнул со спины уставшего скакуна и снял с пояса кольцо с большим кольцом, однако, увидев до какой степени оказалась загажена клетка, брезгливо поморщился и передал ключ одному из стражей. Когда тот отворил тяжёлую дверцу, капитан приказал Янсу выбираться из клетки, однако преступник не обратил внимания на его слова, и Одвин вновь отдал поручение стражу. Проклиная офицера-чисторучку, парень залез в клетку и мощным ударом ногой в спину выпихнул убийцу наружу. Безвольный узник словно мертвец повалился на брусчатку, разбив о неё едва зажившие губы.

Внезапный приступ боли Янса в чувства. Немного приподнявшись на искалеченных руках, он обвёл обступивших его стражей по-прежнему бесстрастным взглядом и без приказа, но не без усилия поднялся на босые ноги. Стоило ему это сделать, как Одвин больно ткнул его в бок дубинкой, затем махнул ей в сторону крутой лестницы, а когда осуждённый послушно поплёлся к ней, то подогнал его хлёстким ударом по заднице.

Получив ещё несколько тычков и пинков во время неспешного и трудного подъёма, уставший Янс взошёл на эшафот, и тут же его изнеможденное лицо осенила нежнейшая улыбка.

— «Ну, здравствуйте, мои любимые», — мысленно обратился он к представшим перед ним людским теням. — «Долго же вам пришлось меня ждать, особенно тебе», — Янс посмотрел в сторону петли, и та мановением незримой руки едва заметно качнулась в сторону. — «Не бойся, дорогуша, теперь я весь твой и только твой. Я больше не стану убегать».

Одетый в кожаный фартук мясника, короткую накидку и высоко стоявший чёрный колпак палач привычно грубо схватил впавшего в блаженство смертника и поставил его посреди эшафота лицом к бушевавшей толпе.

— «Куда же без вас всех», — подумал Янс оглядывая собравшуюся на площади орду безмолвных мертвецов, чьи стеклянные глаза сияли тусклым зеленоватым светом, словно россыпь звёзд на ночном небе, и все они были прикованы к одному единственному человеку, по чьей вине их земной путь был оборван раньше отмеренного срока. Морщинистые старцы с залитыми кровью бородами стояли подле молодых, зарезанных и задушенных девушек, державших на руках грудных младенцев, чьи лица были не по возрасту полны великой мудростью и безмерной тоской. — «Подождите ещё немного и сочтёмся за всё».

Часы на городской ратуше пробили полдень. С последним ударом колокола на эшафот поднялся толстый гном в роскошном и до нелепости вычурном бархатном одеянии первого глашатая Сената и встал за высокую кафедру. Подняв раскрытые ладони над головой, он горячо поприветствовал отзывчивую публику, дождавшуюся заветного представления. Когда же ревущая толпа наконец-то угомонилась и обратилась в слух, гном развернул в воздухе огромный свиток и принялся зачитывать приговор.

— Сегодня перед лицом достопочтимых горожан славного Лордэна и перед лицом всех Богов пристаёт злодей-иноземец. Мы приняли его в своём доме с распростёртыми руками, а в ответ он пролил кровь невинных, — феноменально низкий, вязкий, тёплый и насыщенный бас нёсся по воздуху, не теряя силы и звучности, так что в даже самых дальних уголках площади его было слышно так, словно глашатай кричал над самым ухом.

Ещё до того, как из бездонной глотки гнома вылетели первые звуки, Хромос, не обращая внимания на возмущение окружавших его людей, стал силой пробиваться к эшафоту, где его ожидало плотное кольцо оцепления из стражей. Достать меч посреди толпы он не мог, да и ранить простых людей он тоже не желал, а потому капитан намерился прорвать живую стену при помощи внезапной магической атаки, которая должна была оглушить пару щитоносцев. Вслед за этим он собирался взлететь на подмостки и немедленно вступить в ожесточённую битву с Одвином ещё до того, как стражи осознают произошедшее и поднимут тревогу. Памятуя чуткость демонов, Хромос не питал и малейшей надежды застать нечисть врасплох, но он всецело рассчитывал на то, что чередой смертельных атак он вынудит оборотня так или иначе явить свою истинную сущность перед всем народом. Ну а дальнейших действиях он особо и не думал, ощущая ту чудовищную пропасть, которая отделяла его от этого заветного исхода.

— Безымянный преступник, ты обвиняешься в десяти жестоких убийствах: восьми почётных горожан, среди которых было шестеро доблестных стражей, погибших во имя защиты народа, и двух благородных иноземцев, пришедших в наш город с добрыми намерениями.

Время стало вязким и медлительным, с каждым шагом удары распалившегося сердца становились всё более гулкими и сильными, посылая кипящую кровь к натянувшимся мышцам.

— Сверх всего вышеперечисленного ты посмел задумать против нас великое злодеяние и совершил кощунственное покушение на священную жизнь ещё одного нашего дражайшего гостя, славного посланника Эрсума — достопочтимого Антосия, герцога Уфирийского, с подлой целью рассорить наши великие государства и развязать между ними бессмысленную, кровопролитную войну.

Обострившиеся до предела чувства намертво впились в противников, улавливая мельчайшие движения их тел и глаз, дабы разогнавшийся разум мог предугадать их следующий шаг, и Хромос словно наяву видел каждое грядущее действие, выполненное с холодной точностью бездушной машины. Следующие несколько мгновений должны решить всё.

Внезапно тяжёлая рука опустилась на плечо капитана и коротким рывком остановила его решительное наступление. Взвинченные нервы лопнули, как скрипичные струны. Враг обнаружил его первым.

Ухватившись за рукоять меча и приготовившись к смертельной схватке, капитан развернулся на месте и тотчас оцепенел. Перед ним стоял господин Командующий с двумя гвардейцами за спиной.

— Хейнд? Что ты…

— Идём, — ответил он суровым тоном и, перехватив Хромоса за предплечье, потащил его прочь от эшафота.

— Нет, не сейчас. Мы должны его освободить. Он ни в чём не виноват! — Хромос попытался высвободить руку, но Хейндир только сильнее сжал пальцы да так, что металл прогнулся под его хваткой.

— Идём. Нам надо поговорить.

Следуя за расталкивающими людей гвардейцами, Хейндир выволок всё продолжавшего упираться и не оставлявшего попыток вырваться капитана из толпы и завел его на примыкавшую к площади улочку, с которой можно было разглядеть край эшафота и спину глашатая. Приговор был уже наполовину прочитан, и каждое его новое, походившее на звуки вгоняемых в крышку гроба гвоздей слово приводило Хромоса во всё больший ужас, лишая его прежней собранности духа.

— Ты зачем пришёл сюда во всеоружии? — спросил Хейндир, жестом приказав гвардейцам подождать в стороне.

— Да некогда нам болтать. Нужно немедленно остановить казнь. Этот человек не злодей, — ответил Хромос и двинулся назад к площади, но господин Командующий преградил ему путь.

— Этот человек — убийца. Ты и сам видел, какие непростительные ужасы он сотворил своими руками, а теперь заявляешь о его невиновности. С чего бы это?

— На это нет времени, если не хочешь помогать, то просто отойди в сторону и не мешай, — капитан шагнул в бок, и в ответ Хейндир тоже сделал шаг. — Чёрт тебя дери, Хейнд, чего тебе надо?! — дрожащей рукой Хромос поднял забрало и гневно посмотрел наставнику прямо в глаза.

— Я хочу, чтобы ты мне рассказал всё, что произошло с нашей последней встречи.

— Рассказать всё? Да когда я тебе расскажу половину, его уже дважды успеют вздёрнуть, так что свали с дороги, — однако сложивший руки на груди Хейндир всем видом дал понять, что он, даже не имения при себе ни оружия, доспеха, ни за что не даст юнцу пройти мимо себя, пока он не получит ответы на все вопросы. — Демоны! Вот что случилось! Демоны в городе!

— Снова ты завёл эту шарманку. В Лордэне нет демонов, уж поверь мне, — гвардейцы, услышавшие выкрики капитана о присутствии нечисти встрепенулись и хотели подойти, но Хейндир движением руки приказал им удалиться на совсем.

— Нет, ещё как есть. Я видел их собственными глазами — они среди нас. Тот убитый близ квартала Страстей мужик был как раз из них. Он тогда не сдох, а восстал и перебил всех наших парней. Это был он, а не Янс.

— Янс?

— Человек, который из-за твоей упёртости вот-вот отправится на тот свет. Он убивал только этих тварей. Киданс и Элатиэль тоже были демонами, и во дворец он пришёл не за герцогом, а за скрывшейся там нечистью, но нас предали и устроили ему ловушку.

— И кто же нас предал?

— Одвин, Лормин, Лаут, Боз, быть может Глосель, и только Боги знают кто ещё. Я пытался передать тебе письмо, но оно, должно быть, оказалось в руках врага.

— Ты про это? — сказав это, Хейндир расстегнул парадный дублет, достал из внутреннего кармана порядком измявшийся лист и протянул его Хромосу. — Зря ты наговариваешь на Глоселя. Он сделал всё ровно так, как ты его и просил. Он передал мне не только твоё приглашение на встречу, на которую ты так и не явился, но и во всех деталях пересказал вашу беседу. И про культистов, и про Одвина с Лормином, и про твои фокусы с кровопусканием, и про вашу охоту за самым сильным отродьем — в общем всё, без чего бы засада не удалась.

— Засада? Про какую засаду ты говоришь?

— Я говорю про ту ловлю на живца. На этого живца, — с лёгким смятением на лице Хейндир ткнул себя пальцем в грудь. — Впрочем, в этом деле все лавры стоит отдать Риррте. У меня самого вряд ли бы вышло раскусить ваши планы.

— Ты?.. — пробормотал капитан, отступая назад.

— Да, я. Не веришь? — Хейндир моргнул и его глаза стали чёрно-белыми. — А теперь?

— Что ты сделал с Хейндом? — отшагнув ещё дальше назад капитан обнажил меч и направил его остриё на врага.

— Я и есть Хейндир, — новый взмах ресниц, и глаза стали прежними. — Тот самый Хейндир, которого ты всегда знал.

— Ты одержим!

— Нет, просто… это долго объяснять, и к тому же эта история не для всех ушей, — сказал северянин и указал на собравшихся вокруг них людей. — Так что давай вернёмся в Крепость и как обычно поговорим за бутылкой вина. Обещаю, всё будет в порядке.

— Но как… почему?

— Я понимаю. У тебя много вопросов и что тебе тяжело. Мне и самому не хотелось, чтобы оно всё вот так вот обернулось, но ещё в ночь убийства Вольфуда я понял, что именно так оно и закончится. Стоило не побояться и тогда же тебе всё рассказать, ну, а я по слабости духа решил бросить бессмысленный вызов судьбе.

— Тогда зачем ты вообще меня позвал на постоялый двор? Почему не отослал куда подальше?

— А какой бы с этого вышел толк? Разве бы ты, услышав об освежёванном трупе, не пришёл ко мне с желанием взяться за поиски? Разве бы ты принял мой отказ? Знаю, что нет.

— Нет, это всё не может быть правдой. Тебя подменили. Ты просто используешь его воспоминания.

— Мои воспоминания, — совершенно не опасаясь направленного на него меча, Хейндир приблизился к Хромосу с распростёртыми в стороны руками. — Я всё ещё тот самый человек, который видел твоё детство, который провёл тебя сквозь юность, который делил твои радости и печали. Поверь, я тебе не враг, ровно как и Лормин, как и Одвин и даже Риррта. Что бы тебе не наговорил тот проходимец, но будь уверен, что нами движет лишь жажда справедливости для всех честных людей и больше ничего.

— Справедливость у каждого своя, — сбивчиво прорычал Хромос, видя, как завершивший долгую речь глашатай грузно и неспешно сходил с трибуны, уступая народное внимание палачу. — Отойди в сторону или я…

— Или что? — Хейндир сделал ещё один навстречу любимому воспитаннику, так что стальное острие коснулось его расправленной груди аккурат напротив сердца. — Убьёшь меня?

— Отойди.

— Нет, — Хейндир ещё сильнее надавил на меч, и на прорвавшейся одежде появилось багровое пятно. — Если хочешь спасти своего дружка, то сперва тебе придётся сделать то, в чём он потерпел поражение. Убей меня.

Несмотря на всю тяжесть слов и грозность произнёсшего из голоса, во взгляде светло-карий глаз не было ни злобы, ни страха, ни гнева, только отеческая теплота и искреннее желание помочь. Буйное сердце капитана заколотилось пуще прежнего. Дыхание стало частым и поверхностным. По всему телу выступил холодный пот, а меч так и норовил выскользнуть из ослабевших пальцев. Внезапная немощь охватила Хромоса. Он смотрел на родное лицо, пытался найти в нём какие-то перемены, признаки вселившегося в тело зла, но каждая его черта, каждый его изгиб и каждая его морщинка были теми же, что и всегда, и согревали душу одним только видом. Особенно теперь, когда пришла пора для смертельного насилия.

Хромос стоял, замерев в одной позе, пока всё его нутро разрывалось на части могучим штормом противоборствующих эмоций под беззвучный ход песочных часов в костлявых руках смерти. Она была неотвратима и неотступна, и капитан только и мог, что сам вручить её избранную душу, покуда у неё не иссякло терпение. Однако как бы он не терзался, как бы он себя не уговаривал, его внутренние весы всё никак не могли склониться ни в одну из сторон. Ему нужен был толчок извне, и он его получил, когда с площади донеслись радостные возгласы, подбадривавшие и поторапливавшие палача, нарочито медлившего чтобы подразнить толпу, распалить её и довести до сущего исступления.

Проглотив застрявший в горле комок и сжав зубы в зверином оскале, Хромос сделал резкий выпад вперёд. В тот же миг Хейндир отвёл правое плечо назад, и лезвие прошло вскользь груди, лишь разорвав дублет и оставив на коже малую царапину. Желая улучить последний шанс исполнить задуманное и спасти Янсу жизнь, Хромос ринулся вперёд к эшафоту, готовый прокладывать дорогу через толпу силой, но не успел он сделать второго шага, как почувствовал обширный удар колоссальной силы в корпус. Магический толчок сдавил его рёбра. Дыхание остановилось. Тело оказалось отброшено на добрый десяток шагов, и лишь каким-то чудом Хромос смог приземлиться на ноги и устоять.

— Что же… раз ты того желаешь, то я преподам тебе ещё один урок, — спокойно произнёс Хейндир, и вновь его неморгающие глаза приняли потусторонний вид, пробуждавший в сердце первобытный ужас.

Время нещадно поджимало, и капитан, не желая ввязываться в этот проигрышный бой, попытался вновь обойти Хейндира при помощи пары обманных финтов, но северянин не клюнул на эти дешёвые уловки и играючи отбросил воспитанника назад с помощью того же приёма. На этот раз Хромосу не повезло, и он, сделав в полёте полуоборот, упал лопатками на землю. Хотя поддоспешник и подшлемник несколько смягчили удар, но по всей спине прокатилась волна тупой боли. Грязно выругавшись сквозь зубы, капитан тут же поднялся на ноги и побежал в сторону огибавшего дома переулка.

— Довольно беготни, дерись, — сказал Хейндир, преграждая ему дорогу. — Убей меня, если хочешь его спасти.

Более не видя иного выхода и растеряв всякую надежду, Хромос сжал крепче рукоять отцовского меча и пошёл в наступление на безоружного учителя. Будь перед ним человек, то первый же удар непременно бы стал финальным, однако нечестивое создание в самый распоследний момент уклонилось да так, что сверкающее лезвие прошло всего в одной линии от кончика носа. За этой атакой последовали ещё несколько резких и хитрых выпадов, каждый из которых наносился в полную силу с явным намерением убить, и от каждого из них Хейндир увернулся с той же грацией минимализма, без тени суеты или страха. Заложив руки за спину, словно кавалер в светском танце, он делал стелящиеся шаги по клеткам тёмной брусчатки, лишь немного наклоняя корпус в стороны.

Хромос продолжал бездумно наседать, напрочь позабыв о защите и предосторожностях. Возможности для контратаки возникали одна за другой, но демон упорно их игнорировал, оставаясь в глухой обороне. Время было на его стороне. Подобная возня не могла истощить его, казалось бы, безграничные силы, и ему только и оставалось ждать, покуда его упорствующий противник сам не свалится с ног.

Неожиданно Хейндир вздрогнул и голой кистью поймал устремившийся в его голову клинок. Тёмные, почти что чёрные капли крови, просочились сквозь полуразрубленные пальцы и заструились по бледнеющей коже запястья. Рана была глубокой и тяжёлой, но ни один мускул не дрогнул на лице северянина, ни один звук боли не вырвался из его горла. И всё же он переменился. От прежнего хладнокровия не осталось и следа. Всё его существо охватила тревога и смятение.

— Нет, этого не может быть, — прошептал Хейндир, устремив округлившиеся глаза прочь от Хромоса. — Нет-нет-нет.

Отпустив меч и позабыв о сражении, он повернулся спиной к противнику и сделал несколько шагов в направлении взгляда, всё продолжая что-то бормотать себе под нос. Затем его тело вновь содрогнулось. Не без ужаса он оглядел окружавшую его толпу зевак и закричал. — Вы все! Бегите отсюда! Прочь! Прочь!

Тон его повелительного голоса был твёрд, широкие движения рук выразительны и однозначны, а грозное лицо не давало усомниться в серьёзности его слов, и всё же собравшиеся на улице люди не сдвинулись с мета ни на шаг, а вместо того принялись бесстыдно шушукаться и откровенно посмеиваться над рвавшим глотку в кровь военачальником, решив, что тот, празднуя долгожданную казнь, выпил на радостях лишнего, и что коварные винные пары вернули его разум назад в пережитые им сражения и осады. Однако этот глумливый ропот прекратился, когда над их головами появились пять сияющих овалов, состоявших из первозданного света.

Порождения Старейшей Звезды, непогрешимые защитники праведников — ангелы висели над крышами домов на своих крыльях, которые представляли из себя длинные полупрозрачные, ленты-щупальца. Медленно и плавно, не поддаваясь дуновению ветра, но будто бы беспорядочно они двигались вокруг тел хозяев, наполняя воздух каким-то странным, сухим ароматом. Ангелы мало походили на все те человекоподобные изображения на иконах и фресках, которые украшали стены храмов и полки домашних алтарей. Белый, мерно пульсирующий и мерцающий голубоватыми искрами свет полностью скрывал все детали их внешности, точно шёлковый кокон бабочки, стыдливо таившей от посторонних взоров свою недоспелую красоту. Так их видели простые смертные, а нечестивые глаза Хейндира могли прозреть сквозь эту священную завесу и в мельчайших деталях различали их настоящие вытянутые, стройные, блиставшие идеально ровными гранями и точёными рёбрами тела почти в два человеческих роста, словно бы отлитые из самого чистого на свете стекла.

— Еретик. Настал твой судный час, — пропел старший ангел, указав одной из своих шести тонких рук на Хейндира. Каждая произнесённая им фонема звучала как звенящая струна арфы, перебираемой ловкими девичьими пальцами, протяжно, гулко и вязко растекаясь по воздуху, — Пади ниц перед посланниками высшего божества и приготовься держать ответ за содеянные тобою грехи.

— Заставь меня, — прорычал Хейндир, в то время как его кожа стала совершенно белой, а седые волосы вновь налились чёрной смолью.

— Как тебе будет угодно, — нисходящей мелодией пропел архангел, и его младшие соратники, прежде державшиеся плотной группой, тотчас разлетелись в стороны, взяв Хейндира в кольцо.

Действуя синхронно, словно каждый из них был зеркальной копией одного существа, они направили худые руки на одиноко стоявшего еретика и выпустили слаженный залп ослепительных лучей. Длинным прыжком с перекатом Хейндир уклонился от сходящихся ударов, и блистательная энергия врезалась в каменные плиты, с шипением и треском разлетевшись на тысячи трепещущих искр под испуганные крики горожан.

Не успел северянин завершить кувырок, как его тело претерпело полную трансформацию, разорвав в клочья дорогие парадные одежды. Почти во всём демоническая форма Хейндира походила на обличия Сентина и Риррты, однако чёрные линии на его теле были куда более широкими и имели более плавные изгибы, напоминая пляшущие языки пламени, а вместо двух крупных рогов из его лба и висков выросли сразу семь угловатых рожков, создавая подобие зловещей тиары.

Оказавшись на ногах, Хейндир тут же с проворством дикого зверя отскочил в сторону, чтобы не попасть под новую атаку, а затем ещё раз и ещё. После провалившегося первого удара ангелы сменили тактику и принялись вести поочерёдную или попарную стрельбу, чтобы не дать метавшемуся из стороны в сторону противнику и секунды передышки, но она ему и не требовалась. Мастерски уворачиваясь от налетавших со всех сторон лучей, он изучал вражескую тактику и готовился к ответному удару.

В момент, когда один из ангелов в очередной раз сотворил заклятие, Хейндир выдохнул шар белого пламени навстречу ослепительному лучу. Узкая полоска света с лёгкостью прошла сквозь магический огонь, как раскалённый до белого каления нож через кусок сливочного масла, но в конце пути встретила лишь голые камни. В то же время призрачные крылья обвили тело хозяина, слившись в единый барьер.

Ревущие клубы пламени врезались в парившего над улицей ангела и полностью поглотили его, но не нанесли и малейшего урона. Огонь стекал по лоснящимся крыльям, как вода по жирным гусиным перьям, и с трепетным грохотом смыкался за его спиной, являя собой великолепное, но совершенно безобидное зрелище. Но в следующий миг противный, режущих слух визг сотряс воздух. Подло брошенное вслед за огнём чёрное копьё вонзилось ангелу немногим ниже груди и вышло со спины, пустив по его телу густую сеть источавших свет трещин.

Исходившее от высшего существа свечение забилось в быстрой пульсации. Сложенные крылья в один миг расправились и тотчас застыли в искажённых судорогой позах. Тяжелораненый ангел попытался отступить с поля боя, передвигаясь по воздуху короткими рывками, каждый из которых сопровождался скрежетом царапающего стекло гвоздя, но тут за его спиной появилась ещё одна тень.

Подкравшийся Одвин в высоком прыжке нанёс ослабшему ангелу широкий удар колдовским мечом, перерубив и без того разваливающееся тело пополам. Вспышка ярче солнца на мгновение залила улицу в белым светом. За ней последовал громкий, дребезжащий хлопок, и на землю упали сотни осколков стекла, которые быстро мутнели и обращались хрупким мрамором.

— Ты как? — бросил капитан Хейндиру. По их обнажённым телам, меж ложбинок налитых мускул тоненькими и извилистыми ручейками стекала белая пыль, превращаясь в лёгкую, уносимую первым же порывом ветра дымку, а в парочке закутков улицы появились съёжившиеся в страхе статуи, одетые в платья из ткани.

— Порядок, — ответил северянин со сдержанным недовольством, одним рывком отодрав от бока широкий пласт окаменевшей кожи. Во время контратаки он намеренно подставился под один из лучей. В считанные секунды чёрная корка покрыла свежую рану и тут же начала трескаться и отпадать с краёв, оставляя за собой едва заметный, гладкий рубец. — Берём их в клещи.

Заметив появление нового врага, ангелы отступили, набрав порядочную высоту, но совсем ненадолго. Едва Хейндир произнёс последнее слово, как воины света ринулись в новую атаку. Они более не задерживались на одном месте и не пытались держать окружение, а стремительно перемещались по полю боя, двигаясь резкими, но длинными скачками, вычерчивая в воздухе ломанные, походившие на молнии линии. Хейндир тоже не желал более топтаться на тесном пяточке, как привязанный пёс, и, резво поднявшись на крышу дома, без промедлений ринулся в погоню за одним из младших ангелов.

От каждого толчка его босых стоп с крыш слетали десятки кусков черепицы и с треском обрушивались на головы спасавшихся бегством горожан, вызывая новый врыв паники и криков. Светящийся шар дёргался из стороны в сторону, стараясь сбросить преследователя с хвоста, но с каждым новым скачком расстояние между ними неумолимо сокращалось, пока между ними не оказалось всего пять шагов. Из запястья Хейндира выросло новое копьё, и он уже было занёс руку для смертельного удара в спину, когда ангел внезапно остановился и в то же мгновение бросился ему навстречу. Два длинных, походивших на клинки луча света появились из пальцев божественного существа, и оно, точно в танце, трижды с оглушительным рёвом провернулось вокруг своей оси.

Первый удар Хейндир смог отразить копьём, от второго он едва увернулся, а третий прошёл у самой его головы, отрубив кончики двух рогов. Не успел он очухаться, как с противоположных сторон в него прилетели две сияющие стрелы. Совершив резкий прыжок в высь, он избежал ранения, но, сделав это, он открылся для атаки, которая не заставила себя ждать. Старший ангел, сокрытый в лучах полуденного солнца, появился над его головой, готовый испепелить его сфокусированными лучами, но ему помешал Одвин.

Пока все ангелы сосредоточили удары на Хейндире, капитан, уличив момент, взобрался на башню святилища Плуатида, и со всей силы метнул двуручный меч в архангела. Несмотря на всю внезапность, могучий божественный посланник успел заметить несущийся в него снаряд и отлетел чуточку в сторону, чтобы тот пролетел мимо. Он собирался тотчас возвратиться к своему убийственному намерению, однако Одвин не остановился на одном броске, а продолжил, почти не целясь, метать в него магические клинки, не давая собраться с силами.

Тогда же из стоп северянина вырвались два потока пламени, и он точно раскалённый метеор в небе, отлетел в сторону и врезался дом, проломив хлипкую стену. Послышался недовольный скрежет смычка, и архангел почти одновременно выпустил два мощных луча. Первый частично разрушил левую половину башни, где ещё секунду назад стоял сбежавший Одвин, выбросив в воздух рой оплавленных осколков, от чего та пошатнулась, покосилась и с рычащим стоном обвалилась на землю, а вторая солнечная стрела вонзилась в место падения Хейндира, в одночасье превратив двухэтажный дом в груду пыльных обломков, из которых поднимались тонкие струйки дыма. Однако нечестивца там уже давно не было.

Едва очутившись внутри дома, Хейндир к величайшему ужасу вжавшихся в дальний угол хозяев, вскочил на ноги, вихрем промчался через пару комнат, срывая с петель закрытые двери, выскочил в окно с другой стороны и притаился на балконе соседнего здания как раз в момент, когда слепящий луч рассёк дом на две схлопнувшиеся половины. Не успел ветер унести прочь душное облако пыли, как над развалинами появилось двое младших ангелов. Безостановочно выпуская лучи из обеих ладоней, они стали описывать в воздухе идеальный круг, заливая руины светом и искрами, от чего дерево в мгновение ока вспыхивало и обращалось в угли, а гвозди, камни и кирпичи начинали плавиться. Если кто из жильцов каким-то чудом сумел выжить при обвале, то теперь он наверняка был мёртв.

На очередном витке завораживающе прекрасного, но нёсшего ничего кроме смерти и разрушения вальса, Хейндир выскочил из убежища на приближающегося духа света и намертво впился когтями в его колено. Ангела мотнуло в сторону. Прекратив стрельбу, он обратил взгляд в низ и постарался обвить крылья вокруг противника, но тот взмахом меча в свободной руке обрубил призрачные щупальца и следом нанёс укол в живот заскрипевшего от боли ангела. Лишь благодаря внезапному и сильному рывку, он смел избежать коварного удара, но сбросить еретика у него не вышло.

Шар яркого света, походившее на малое солнце, появился в руке ангела. Он нацелился прямиком в голову Хейндира, но тот, дотянув до самого последнего момента, сделал резкий мах ногами, который подкинул его вверх. Ухватив ангела за руку, еретик силой отвёл её в сторону, и луч света ударил в примчавшегося на подмогу ангела, от чего тот, хотя и не получив ран, отлетел на добрые пятьдесят шагов.

Ухватив ангела и за вторую руку, которой тот попытался прожечь ему грудь и зажав его живот скрещенными ногами, Хейндир, щурясь от слепящего света, раскрыл рот. Из его бездонной глотки прямо в лицо врагу вырвался клокочущий поток чёрного огня. Ни крылья, не покрывавшая кристаллическое тело словно кожа аура не могли противостоять инфернальному пламени. Оно липло к ангелу точно раскалённая смола, въедаясь в его кристаллическую плоть. Прежде чем его покрывшуюся сотней трещин голову разорвало на куски, северянин отпустил врага и, вновь предав себе ускорение реактивными струями, отлетел на безопасное расстояние.

Тем же временем Одвин сумел ранить ещё одного ангела, отрубив ему руку по локоть, но ему удалось это сделать ценой ранения в бедро Пускай его тело незамедлительно приступило к исцелению, но рана была глубокой, окаменение достигло почти самой кости, да к тому же скорость его регенерации была заметно медленнее, чем у Хейндира, так что он начал прихрамывать и медлить. Оставшиеся ангелы попытались воспользоваться этой его слабостью, но северянин пришёл на подмогу, и врагам, нависшим над ослабевшим капитаном точно голодные грифы, пришлось отступить.

— Надо скорее заканчивать, пока к ним не прибыла подмога, — пробормотал Одвин, выковыривая из сочившейся чёрной кровью раны осколки мрамора, — иначе сбежать не выйдет.

— Тогда не будем мешкать и прибьём вожака, — слегка сощурив глаза, Хейндир всмотрелся в величественный силуэт архангела, лишь изредка вмешивавшегося в бой. — Сражаться сможешь?

— Зацепило хорошенько, но прикрыть тебе спину вполне смогу, — капитан сделал пару глубоких вздохов, как бы пытаясь распалить внутреннее горнило. — Будь осторожен. Арх — крепкий орешек.

— Я это уже почувствовал. Не будь в округе людей, то было бы куда проще, — на ладони северянина распустилась дикая роза чёрного огня, которую он в тот же миг и затушил, сжав кулак. — Что же… не будем терять времени. Погнали.

Пускай между их разделяло не менее трёх сотен шагов, но архангел, точно бы подслушав каждое слово их короткого разговора, издал протяжный, трубный гул. Низкая звуковая волна прокатилась по городу, вспугивая птиц и отражаясь звоном в многочисленных колоколах. Прежде сложенные руки отнялись от тела, а призрачные крылья удлинились и угрожающе замельтешили в воздухе. Двое оставшихся в живых ангелов встали по обе стороны от старшего собрата и тоже приготовились к новому раунду боя.

Хейндир бежал, ловко перескакивая с крыши на крышу, двигаясь размашистыми зигзагами, а Одвин следовал немного позади него, держа наготове по короткому дротику в каждой руке. В двух ста шагах их встретил огненный шквал. Сотворённые архангелом лучи были толще и сильнее. Размашистыми движениями он старался попасть по юркой цели, но промахивался и за каждую атаку скашивал сразу по несколько домов, так что за наступающими еретиками оставался мрачный след из дыма, пылающих руин и трупов.

Едва они пересекли отметку в пятьдесят шагов, младшие ангелы внезапно ринулись к ним навстречу, не думая о защите. Первый дротик пролетел мимо, но второй угодил раненому ангелу вниз живота, после чего Хейндир добил его ударом в голову. За прогремевшей вспышкой Хейндир не заметил, как дом под ногами Одвина обрушился, проглотив замешкавшуюся жертву, и немедля бросился ко второму ангелу. Тот постарался откинуть северянина взмахом одного из крыльев, но Хейндир припал на живот и в следующий миг, предав себе ускорение огнём, как пушечно ядро, устремился к ангелу и одним взмахом рассёк ему грудь.

Готовый к последнему, судьбоносному броску, Хейндир обратил взор на архангела, но на прежнем месте его уже не было. Тогда северянин, немного сбавив скорость шага, принялся не без тревоги озираться вокруг, стараясь отыскать не только последнего врага, но и пропавшего товарища. Вышедшая из погибших ангелов магическая сила пропитала всё окружающее пространство, точно разлившийся в тесной комнатке бочонок спирта, от чего его чутьё притупилось, и Хейндир обнаружил врага слишком поздно.

Впитав в себя достаточно силы солнца, взмывший ввысь и засиявший на небосклоне точно вторая звезда ангел, резко опустил расправленные зонтиком руки. В следующий миг каждая его ладонь испустила по лучу, и вшестером они объединись в один толстый, пульсирующий и вибрирующий столб света. Упав всего в десятке шагов от Хейндира, он стал расходится кругами по земле, точно рябь от брошенного в воду булыжника, сметая вековые дома точно карточные домики, с каждым новым импульсом расширяя прежние границы, обдавая всё вокруг нестерпимым жаром и иссушающей духотой, заглушая предсмертные вопли сотен людей. Город утонул в белом сиянии.

Когда же накопленная энергия наконец-то иссякла и истончившийся луч совсем исчез, на месте домов появилась поляна пол тысячи шагов в поперечнике, устланная толстой коркой тёмного стекла. Её гладкая поверхность отражала солнечный свет точно безмятежная гладь бездонного, горного озера, чью безупречность портила только одна крошечная лодочка — припавший на колени Хейндир с полуразрушенным колдовским щитом в руках. Его волосы полностью сгорели, обнажив бледную кожу черепа и линию челюсти, ступни увязли в затвердевающем стекле словно в речной глине, а бока и спину покрывали новые чешуйчатые корки ожогов. И всё же он был жив. Единственное живое, пускай что и нечестивое создание посреди неприглядной, навевающей тоску пустоши.

Продолжая издавать мерный гул, архангел спустился в сердце пологого кратера и завис в двух локтях от зеркальной поверхности, по которой разбежались тысячи тысяч сверкающих бликов.

— Убийца! — разгневанно выкрикнул Хейндир, встав в полный рост.

— Их жизни на твоей совести, еретик. Такова плата за твоё неповиновение. Смирись с неизбежным и прими смерть с достоинством, пока ещё больше людей не сгинули по твоей вине.

— Никогда, — потерявший форму щит растёкся по полосам, и в руках северянина появились два клинка. Чёрное пламя, вспыхнув у рукоятей, в миг поглотило всю длину лезвий, и Хейндир сделал несколько грозных взмахов, от которых воздух ревел в нестерпимой агонии, и огненные брызги упали к его ногам. Вторя ему, ангел расправил руки с крыльями и сделал три быстрых оборота, от чего вокруг него поднялся лёгкий ураган.

Наступило короткое затишье, предвещавшее бурю. Это было всего лишь неуловимое мгновение, но для вцепившихся друг в друга взглядами непримиримых врагов, оно стремилось к вечности. И каждый из них точно знал, что с этого поля битвы живым уйдёт только один.

Натянутая между ними струна лопнула. Яркая вспышка разлилась по зеркалу. Гибельный луч устремился в Хейндира, и тот метнулся в сторону, извергнув из стоп струи белого пламени. Он более не касался земли, а скользил по стеклянной глади на огненной подушке, как умелый конькобежец по замерзшему озеру. Нескончаемый поток сияющих стрел падал вокруг него, то облизывая ему пятки, то преграждая ему путь. Тогда он, усилив напор, взмывал в воздух и немедля, придав себе новый толчок, возвращался на землю, не желая быть подстреленным в полёте как нерасторопный фазан. Двигаясь по спирали, он постепенно, но верно, с каждым новым умаляющимся витком, приближался к архангелу, кружившемуся на месте, словно огромный детский волчок.

Хейндир намеревался сразу же ворваться в ближний бой, но проворные крылья ринулись к нему навстречу, чтобы схватить и смять его как гнилой фрукт. Однако северянин был готов к такому повороту и, резко сбавив скорость, нанёс размашистый удар. Инфернальное пламя сорвалось с клинка и расходящимся серпом врезалось в призрачные конечности, но не рассекло их, а прилипло и принялось жадно пожирать полупрозрачную плоть. Раненные щупальца забились о землю, силясь стряхнуть с себя проклятую заразу, но от этого живучий огонь только распалялся пуще прежнего, и с каждом ударом на стеклянной глади плодилось всё больше адских луж, поедавших землю и стремившихся слиться воедино.

Не желая попасть в огненное окружение и медленно зажариться до смерти, архангел отбросил горящие перья и покинул центр воронки, чтобы, ровно как и Хейндир, стремительно заскользить по кривой спирали, продолжая непрерывно атаковать гнавшегося за ним противника. Пускай он был несколько быстрее и даже чуточку проворнее, но его крупное тело было прекрасной мишенью для маленького северянина. Раз за разом струи липкого пламени настигали архангела, и ему вновь и вновь приходилось избавляться от перьев, пока от его некогда могучих и прекрасных крыльев не остались только жалкие обрубки, непригодные ни для атаки, ни для защиты. В ответ на это несколько его лучезарных стрел всё же смогли зацепить Хейндира, но боль от этих ран только подхлёстывала его, наполняя новыми силами и подпитывая бурлящую ненависть.

Собрав всю волю в кулак и подгадав момент, когда архангел сделает очередной финт, Хейндир поддал огня и рванул наперерез врагу. На долю секунды их оружия скрестились, а в следующий миг они уже неслись в разные стороны, постепенно осознавая произошедшее.

Северянин был цел и невредим, а на алмазной руке архангела появилась неглубокая засечка, покрытая чёрной плесенью. Божественное существо почувствовало острый зуд, за которым пришла боль. Отбросить руку и скоро отрастить её как перья он был неспособен, её можно было только отсечь или лечить. Не желая терять драгоценную конечность, архангел поднёс вторую руку к предплечью, чтобы попытаться если не исцелить её прямо по ходу битвы, то хотя бы остановить распространение инфернальной заразы, и это стало началом его конца.

Он отвлёкся. Скорость стрельбы замедлилась, точность снизилась, и Хейндир сумел нанести ему новую рану, а затем ещё одну и ещё, пока на теле ангела не осталось ни единой части, в которую бы старательно не вгрызалось чёрное пламя. Силы неумолимо покидали его. Атаки стали совсем уж вялыми и редкими, и даже полёт теперь давался ему с большим трудом. Кое-как добравшись до чистого от огня участка земли, он впервые за десятки, если не сотни лет, коснулся дрожащими стопами поверхности. Поддавшиеся немощи ноги не сразу вспомнили каково это — шагать.

Неуверенно пошатнувшись, он побрёл к краю воронки, но две пламенные дуги, обогнув его с двух сторон, отрезали ему путь к отступлению. Архангел остановился и обратил свой взор назад. Вообще он мог одновременно видеть всё вокруг себя, у него даже не было глаз как таковых, всё тело было его огромным, всевидящим глазом, но теперь всё его внимание, словно бы остальной мир за пределами огненного кольца перестал существовать, было обращено на чёрно-белую фигурку, стоявшую позади него.

— Еретик, — прошептал архангел. Его мелко вибрирующий голос стал похожим на малый серебряный колокольчик или флейту, игравшую пианиссимо. За более чем тысячелетие, проведённое на этом свете в непрекращающихся войнах, в нескончаемой череде кровавых битв, он не раз выносил врагам смертный приговор, чтобы немедля привести его в исполнение, и поражение стало казаться ему чем-то невозможным, чем-то, что ему никогда не дано будет познать, но вот от стоит весь израненный перед своим палачом, готовым в следующий миг раз и навсегда оборвать его существование, изгнать его из всех мыслимых и немыслимых миров и стереть из самой реальности, — чего же ты ждёшь?

Плотно сжатые губы не разомкнулись, грозные слова не слетели с их бледной кожи, и только полный презрения и сочащийся гневом взгляд был ему ответом.

— Да простит меня Триумвират, ибо я его подвёл, — с этой краткой молитвой, архангел прижал изъеденные чёрными трещинами руки к гранённой груди и обратил свои помыслы к небесам.

Вид поверженного, готового принять смерть врага, наполнил душу Хейндира ликованием, и он слил два клинка в один большой меч, затем сменил стойку и сделал глубокий вдох, так что кожа натянулась на разошедшихся рёбрах. С громким выдохом окутанный столпами белого огня северянин бросился на противника, чтобы одним взмахом рассечь его пополам, но архангел того и ждал.

Он больше не мог сражаться и парировать этот выпад. Он не мог даже сделать толкового шага в безнадёжной попытке уклониться. Но было одно, что он ещё мог сделать. Проронив своё последнее «аминь», он выбросил руки в стороны. Прогремел взрыв, сравнимый с первым ударом небесного луча. Расширяющаяся сфера ударила незащищённого Хейндира прямо в лицо, и его отбросило назад. Кувыркаясь и размахивая всеми конечностями, он перелетел на другую сторону кратера, несколько раз ударившись и отскочив от земли, как плоский камень от воды.

Всё его тело обратилось в мрамор, от которого поднимались редкие струйки дыма. Он лежал на животе без движения, даже не дыша. Затишье охватило поле брани. Даже бушующее пламя словно бы притихло, обратилось в слух и с замирающим дыханием ждало объявления победителя. И вот корка начала трескаться.

Терпя мучительную боль от едва сросшихся переломов и грязно ругаясь на смеси всех известных ему языков, Хейндир медленно высвободился и каменного плена и кое-как поднялся на ноги. На нём не было кожи. Чёрные волокна мускул, окружённые белыми прослойками сухожилий, судорожно подрагивали и сочились густыми каплями смоляной крови. Лицо полностью сгорело, явив миру череп с несмыкающимися яблоками глаз, с обнажённым обсидианом зубов и с блестящим куполом лба, из которого по-прежнему торчали кривые рога.

Сделав несколько неуверенных шагов, северянин с тоской оглядел поле брани, в которое обратился город, и скупая слеза стекла по ложбинкам верхней челюсти, чтобы тут же скрыться в щели зубов. Инфернальное пламя всё продолжало своё пиршество и, заполонив почти весь кратер, вплотную подступило к его границам, с твёрдым намерением выбраться покинуть бедное поле и перекинуться на более вкусные, ещё уцелевшие дома. Хейндир поднял руки и расправил пальцы веером. Почувствовав волю хозяина, колдовской огонь остановил свой неутолимый жор и стал прислушиваться к его мыслям, после чего нехотя оставил недоеденную пищу и послушно потёк назад к властелину. Языки огня поднимались по ногам, окутывали ему тело, руки, голову и впитывались в него, отдавая всю набранную энергию, от чего на голой плоти стали появляться маленькие лоскутки новой кожи.

Когда к нему вернулся его прежний вид и опасность магического пожара для города миновала, Хейндир поднял левую руку ещё выше и через паузы выпустил в небо три огненных шара. Достигнув высоты птичьего полёта, где они могли навредить только самым невнимательным чайкам, они распустились огромными белыми цветами, и вновь обезумевший от страха Лордэн окатил рёв громогласных взрывов.

Сигнал к отступлению был подан, но северянин пока что не мог покинуть злосчастное место. Вслушиваясь в удары утомившегося и исстрадавшегося сердца, он побежал к центру воронки, но на полпути свернул на запад и, промчавшись ещё с сорок шагов, вдруг остановился в месте, которое ничем не отличалось от любого другого. Хейндир опустился на колено, приложил ладонь к земле, и, ощутив под ним духовную пульсацию, нанёс сокрушительный удар. Стеклянная корка разошлась трещинами и вздыбилась. Создав магией нечто вроде диска, Уонлинг принялся дробить и выкидывать в стороны спёкшуюся почву. Не прошла и половина минуты, как он уже стоял по пояс в яме, а ещё через половину он уже достиг заветной цели.

— Ей, просыпайся. Я знаю, что ты жив, — сказал он, потрепав вернувшегося в человеческое обличие Одвина по обескровленным щекам. Весь его вид говорил о том, что капитан был мёртв, но, стоило Хейндиру ухватить товарища подмышки и потащить его наружу, как тот внезапно очнулся и, словно выброшенная на берег рыба, стал глотать ртом воздух. — Хорошо… хорошо…

— Х’ха-а-ах’х… всё зак’хон-чилось’х-х?

— Тут да.

— Т’хы-ы его убил? — просипел Одвин и неуклюже выплюнул густую смесь крови, слюны и пыли, испачкав себе весь рот и подбородок.

— Да.

— Ты прям герой — в первом же бою завалить арха, так ещё и в одно рыло. Такое мало кому из людей удавалось.

— Удалось, но ты посмотри какой ценой.

— Не вини себя. Это он решил так поступить, а не ты, — с явным неудовольствием Одвин обнаружил пропажу своей любимой шевелюры.

— Но если бы меня тут не было, то и этого всего бы не случилось. Но… сделанного уже не воротишь, а нам ещё многое надо успеть, пока эти твари не вернулись. Пошли.

— Не думаю, что смогу…

— Не волнуйся, я тебя понесу.

Подождав пока его обессиленный товарищ устроится у него за спиной, Хейндир в сердцах сплюнул на треснувшее зеркало и, хорошенько разбежавшись, выпрыгнул из кратера.

— Неужели в городе поселился кто-то из старых эльфов? — заинтригованно прошептал Делаим, с головокружительной высоты колокольни вглядываясь в закрывшие горизонт столбы дыма.

— Изволите призвать новые отряды? — спросил Сантураил, вновь опустившись на колени и склонив голову к груди.

— Да, раз уж эти сложили свои головы.

— Приказать им преследовать отступников?

— Нет, не стоит, — ощутив непонимание брата-монаха, великий апостол повернулся к нему и жестом приказал поднять голову. — Наш брат-центурион в пылу битвы поступил опрометчиво, и теперь часть города лежит в руинах, а это отнюдь не послужит его возвращению в лоно Церкви. Так что довольно на сегодня разрушений. Передай Ахимаилу, чтобы он призвал только младших легионеров, и пусть они парят в небесах и вселяют в наших недругов тревогу, но не скрещивают с ними клинков, только если те сами не решаться на них напасть. А теперь иди.

— Слушаюсь, — Сантураил поднялся на ноги, чтобы немедля отправиться к лестнице, но тут в его разуме проскочила мысль.

— Пролитая кровь жаждет отмщения, да брат? — спросил Делаим, едва монах разомкнул уста, и тут же сам дал ответ. — Вы все оставайтесь здесь и оберегайте врата. Я же сам отправлюсь за воздаянием и заодно отправлю весточку их чемпиону.

Отвесив ещё один нижайший поклон, Сантураил покинул площадку, оставив Делаима в его гордом уединении. Какое-то время монах продолжал стоять, безмятежно перебирая чётки в заложенных за спину руках, позволяя беспечному ветру играться с его золотистыми локонами, словно тот был его давней любовницей, но затем он взбудоражился, и его ястребиный взор перекинулся в иную часть города, а налитые губы растеклись в хищнической улыбке. Нежно обхватив рукоять меча, Делаим бесстрашно и легко шагнул вперёд, навстречу простору, в объятия ветров, бережно подхвативших его могучее тело.

----------

УСЭ! Наконец-то добил эту главу и сцену. Если честно, то довольно-таки долго размышлял над концепцией ангелов в произведении. Дело тут в том, что в изначальном черновике они были вполне обычными ангелочками с доспехами и мечами, какие были в Героях Меча и Магии, но с тех пор я несколько изменил лор вселенной, и они должны были сильно потерять в своей антропоморфности, но притом более-менее вписываться в фэнтези сеттинг. В итоге пришёл к концепции таких кристаллических существ, стреляющих лучами и обращающих всё живое в камень. Не сказал бы, что это прям нечто сверхоригинальное, но думаю, что обыграть получилось довольно неплохо.

В общем, осталось переписать всего одну относительно коротенькую главу, которая должна будет подвести черту под всей творящейся вакханалией. Постараюсь уложиться в пару недель, если в очередной раз не отвлекусь на иные работы, ну, и если с вдохновением всё будет пуском.

Кстати, может кто меня заподозрит, так что само признаюсь, что перед написанием последней сцены я пошёл и пересмотрел битву Аанга с Лордом Огня и Зуко с Азулой, чтобы лучше визуализировать огненную магию. И да, привет Итачи с его Аматерасу, хотя у меня два огня: один чёрный, другой белый.