ГЛАВА СЕДЬМАЯ СЕМЕЙНАЯ САГА

Как лучше распорядиться подрастающим потомством? Об этом задумывается каждый, у кого оно есть.

Отправить детишек на заработки — чтобы, надраивая стекла машин на перекрестках или прохаживаясь по панели, приносили домой доход и возвращали средства, затраченные на кормление, воспитание, одежду? (Нельзя забывать о благородной подоплеке такой позиции: всякий труд почетен!).

Настрополить на получение дальнейшего образования — то есть, по существу, продолжить вложение средств без гарантий их возврата? (Благородная подоплека: ученье — свет!)

Женить или выдать замуж — и с плеч долой. (Благородная подоплека — стимулирование повышения рождаемости!)

Все вышеперечисленные варианты — стереотипы не слишком развитого ума.

Гораздо правильнее воспользоваться примером Маркофьева, сумевшего поставить семейный потенциал на службу высшим целям и добиться его максимальной эффективности — во всех мыслимых сферах человеческой деятельности.

— Мне нет нужды обращаться ни в одну официальную или неофициальную инстанцию, контору, мастерскую, — гордо говорил он. — Ибо я обо всем позаботился заранее. Всюду и везде наличествуют и заняли (где — командные высоты, а где — малопрестижные должности) мои отпрыски и кровиночки, законные и бастарды, негры и белые, узкоглазые и двухметровые, земляне и, возможно, инопланетяне — сыновья и дочки. Что ж, я попотел и попыхтел недаром, посеял миллионы и миллионы сперматозоидов; теперь пришло время сбора урожая… Густо колосятся и пышно цветут мои всходы на ниве отечественной и зарубежной территориальности…

БОРЬБА ПОКОЛЕНИЙ

— Знаешь, по каким правилам происходит борьба поколений? — спросил меня однажды Маркофьев. И сам же ответил: — Сперва старшие и многоопытные всеми силами стараются не пустить младших, которые идут им на смену и являются по существу их гробовщиками. Оперившиеся давят желторотых как виноград под прессом. А потом под натиском распрямившейся молодой силы начинается спешное и паническое отступление: седые и морщинистые бегут, покидая, казалось, незыблемые позиции… Схватка, как правило, завершается показным братанием. Потому что теперь уже молодые начинают давиловку и прессинг по всему полю… Пожизненные дураки, ясный перец, будут биться до последнего. Дураки всегда бьются до последнего и бесславно приносят свои жизни на алтарь глупости. Умные же, предвидя, что резвое, поигрывающее молодыми эластичными мышцами, стадо их рано или поздно затопчет, небезосновательно опасаясь, что их заколют штыками оловянные не знающие жалости воины — сами спешат навстречу неприятелю, торопятся сделаться благодетелями и наперсниками юной армады, навяливаются к ее воинам в учителя и денщики, пытаются всячески им услужить… Василий Андреевич Жуковский торопится во дворец — воспитывать и образовывать наследника престола, Гаврила Державин спешит благословить Пушкина… А как иначе? Глядишь, с накрытого победителями стола перепадет что-нибудь и беззубым приживалам…

Вывод. УХОДЯЩИЕ! НЕ БУДЬТЕ ОСЛАМИ! ДАЙТЕ (а то и расчистите) ДОРОГУ ПОСЛЕДУЮЩИМ! НЕ ЦЕПЛЯЙТЕСЬ ЗА НЕРОВНОСТИ ЖИЗНИ ТАК, БУДТО НАДЕЕТЕСЬ ОСТАТЬСЯ В НЕЙ НАВСЕГДА! НЕ ИСПОЛЬЗУЙТЕ ЭТИ НЕРОВНОСТИ В КАЧЕСТВЕ ОКОПОВ И БЛИНДАЖЕЙ, ЛУЧШЕ ВЫРОВНЯЙТЕ ПУТЬ ДЛЯ НАСТУПАЮЩИХ ПОЛЧИЩ! ИНАЧЕ БУДЕТЕ СМЕТЕНЫ! СТАРОСТЬ В КОНЕЧНОМ ИТОГЕ НИКОГДА НЕ ПОБЕЖДАЕТ. ЕЙ НЕ ВОСТОРЖЕСТВОВАТЬ НАД МОЛОДОСТЬЮ!

Примечание. Помогать, однако, лучше и правильнее не всем подряд новобранцам, а своим, родненьким, кровненьким, тем, кого именно вы произвели на свет и вынянчили! ЧУЖИМ ЕЩЕ КТО-НИБУДЬ ПОМОЖЕТ.

СВОИ

— Верить можно только своим, доверять — только родной крови, — говорил Маркофьев. — Недавний пример моей выборной баталии подтверждает это с неопровержимостью.

КОНЦЕРТ

Разговор происходил на концерте юного дарования, входившего в моду оперного баритона. Услышав рулады исполнителя, Маркофьев прослезился:

— Он весь в меня, мой мальчик… Такие же ручки, такие же ножки… Такой же заливистый голосок… И полное отсутствие музыкального слуха! Но посмотри, как неистовствует толпа!

Зрители и точно аплодировали, будто взбесившиеся, завалили сцену и певуна букетами и корзинами цветов.

После представления мы отправились за кулисы, где Маркофьев прижал молодого исполнителя к груди.

— Это я, твой папочка, постарался, чтобы о тебе трубили газеты и телеканалы, — сказал он.

— Всю жизнь мечтал тебя найти, — сказал сынок.

Кажется, оба врали. Или оба говорили правду? Я не мог разобрать.

ПЧЕЛА И МУРАВЕЙ

Как пчела начинает восстанавливать разрушенные любителями сладкого меда соты, как муравей возобновляет работу по реконструкции разоренного прохожими вандалами муравейника, так Маркофьев принялся собирать по крупицам в единое целое свой развеянный и рассеянный по всему миру семенной фонд — и созидать семейный клан.

Нет, не таков он был, чтобы бросать многочисленных наследников на произвол, лишая их отеческого тепла и участия…

СЕМЕЙНЫЕ СТВОРКИ

Он говорил:

— В трудные смутные времена люди стремятся укрыться в тиши уюта, в этой раковине с захлопывающимися створками. Я не имею права пренебречь таким шансом. Я ухожу, а, точнее, возвращаюсь в семью!

ПОЛЬЗА

И прибавлял:

— Человек хочет быть полезен, нужен, призван — не какими-то абстрактными химерическими личностями… Не мифическим идеалам предназначен он служить, а прежде всего — близким, своим, родным…

СТРЕКОЗЫ И МУРАВЬИ

— Да, иные потомки не знают меня и никогда не видели, а если видели, то лишь на экране или многочисленных портретах, — говорил он. — Что из того? Генетическая общность в любом случае проявит себя, даст о себе сигнал, от нее никуда не деться.

Он прибавлял:

— У басни "Стрекоза и Муравей" есть аспект, на который никто из исследователей почему-то не обращает внимания… Все знают и много раз видели, как хлопочут, беспокоятся, перетаскивая с места на место свои личинки, муравьи… А стрекозы и бабочки не тревожатся и не заботятся о потомстве. Им плевать, как вылупившаяся из яичной кладки гусеница справится с возникающими перед ней проблемами… И что же? Быть может, приплод стрекоз и бабочек менее счастлив, чем муравьиный? Может, комплекс безотцовщины и безматеринщины наложил на чело этих крылатых насекомых печать неизгладимого переживания? Ничуть! Порхают, резвятся и не в претензии к родителям — за то, что бросили их в раннем детстве. Мураши же в своей убогости не способны осознать: их чадолюбие ничего не дает, ни к чему не ведет, оно не гарантирует и не обеспечивает детишкам счастливой и легкой будущности. Даже роста этим невзрачным букашкам родительская навязчивая опека не прибавляет!

Контрольные вопросы. Так нужна ли она вообще? Нужна ли забота о подрастающем поколении как таковая? Нужна ли она — прежде всего — подрастающему поколению? Прибавляет ли родительская любовь счастья — мурашам больше, чем выросшим беспризорно стрекозам и бабочкам?

Ответ. Как бы не так! Беспризорные беззаботно порхают, а взращенные в теплице заботы целый век горбатятся!

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МУЖ

— Нет, дети не вправе и не смеют на меня обижаться, — резюмировал Маркофьев. — Пока они росли, я думал и помнил о них, но был занят слишком важными и ответственными делами. Государственного уровня, — со значением прибавлял он. — Так что я был не столько мужем их матерей, сколько государственным мужем.

Он провел огромную изыскательскую работу (которую мы не удосужились выполнить ранее) и выяснил: его потомки обретаются практически во всех сферах и областях народного хозяйства…

Перед нами вставала задача громадного политического и исторического значения: объединить разрозненные островки — в целиковый материк, сплотить разомкнутые звенья — в прочную цепь, влить малые притоки — в общее русло, создать могучую монолитную силу.

МУЖСКАЯ ПОЛОВИНА
МЛАДШЕНЬКИЙ

Первый, к кому снарядил меня, реализуя свой грандиозный замысел Маркофьев, был его младшенький сынуля. Маркофьев звякнул ему по телефону и сказал:

— Сыночка, ты не мог бы подарить папе несколько десятков или сотен тысяч долларов?

Ответ, видимо, не слишком его окрылил. Он заорал:

— Ничего не понимаешь! Урод! Это всем на пользу! Я создам такую империю, что Морган, Рокфеллер и Херст опупеют!

Повесив трубку, он буркнул:

— Думаешь, в банках работают только умные? Везде сплошь дураки! Что бы они все без меня делали?! Уж давно бы вылетели в трубу… Мой сынок весь в меня. Иди, он тебя ждет.

Некоторое время я колебался. (Обычное мое состояние). Тем более, оказалось: посетить нужно тот самый банк, где канули в августовский кризис мои сбережения (а также сбережения отца и матери). Воспоминания, что и говорить, были не из приятных… Правда, банк сменил адрес и располагался теперь на центральной улице.

— Он стал другим, только название осталось прежним, — убеждал меня Маркофьев.

Это отчасти смягчало негативный настрой и примиряло с необходимостью переступать порог запомнившегося жуликоватостью и бесстыдством учреждения.

Когда я приблизился к высоченному сияющему зеркальными стеклами зданию, у меня захватило дух. Отгрохать многоэтажный небоскреб, да еще после постигшего все денежные хранилища краха — на такое действительно нужны были мозги… На такое способны были лишь финансовые гении.

Младшенький Маркофьев предстал передо мной точной копией Маркофьева-основателя рода (каким я увидел того на вступительных экзаменах в институте). Пухленький, складненький, с розовыми ноготочками и в костюме, закапанном не то кетчупом, не то мороженым. Дорога в его кабинет оказалась нелегкой, я прошел три заградительных кордона — на входе, возле лифта и непосредственно на этаже. В приемной перед дубовыми дверями его покоев меня обыскали с окончательной дотошностью, заставили дважды пройти через пищащий турникет, велели выложить из карманов ключи и мелочь, и лишь после этого распахнули массивные резные, с вкраплениями яшмы створки.

В полумраке плавал сигарный дым, играла тихая музыка. По стенам темнели подлинники Сезанна и Матисса. Парнишка помахал мне рукой из кресла, которое очертаниями напоминало виденное мною в Версальском дворце.

— Садись, располагайся, — сказал он. — Папашка предупреждал, что ты заглянешь. Какие проблемы? Чай, кофе, виски?

— Виски, — от растерянности выпалил я.

Попутное замечание. Насколько легче американцам и англичанам! Местоимение "ю" в их языке означает одновременно и "ты" и "вы". И не понять, какое обращение используешь. Вообще в самом по себе обращении на "ты" нет ничего предосудительного. Мы должны выступать против за простоту и против лишней церемонности и ханжества. Просто подобная форма этикета требует дополнения, произнесения фраз типа: "Помнишь, как мы вместе учились, выпивали, бардачили, воровали и т. д." — подберите по вкусу.

Вывод. НЕ ХАНЖИТЕ!

Он надавил на кнопку, вошла длинноногая секретарша и принесла на подносе стакан толстого хрусталя.

— Узнаю папашкиных друзей, — сказал Младшенький. — С утра виски… Коктейли… Ипподром…

— А вы работаете с восхода до заката? — стушевался я. — Наверно, я вас отвлекаю?

Он улыбнулся обезоруживающе. (Как знакома мне была эта улыбка!) И, смущаясь, признался:

— Я с утра предпочитаю шампанское. А уж потом — коктейли, скачки, девочки…

После первой порции виски Младшенький уговорил меня отведать пива "Молодеческое", бутылки которого стояли темно-зеленой пирамидой на забавной подставке в виде паровозика с прицепом. Паровозик, по команде с пульта (ее давал Младшенький), подъезжал по игрушечной железной дороге и сгружал столько стеклянных, наполненных пенной влагой кегель, сколько требовалось. Младшенький и сам отхлебнул из горлышка.

От смеси двух напитков у меня слегка закружилась голова. Но я достаточно связно изложил то, что велел передать Маркофьев, и вручил приготовленные заранее бумаги. Младшенький, не читая, пихнул их в нижний ящик стола и налил мне еще пива "Молодеческое" и виски в один стакан.

— Потом разберемся, — сказал он.

Чем опять напомнил мне друга.

СЛЕЗЫ ВКЛАДЧИКОВ

Дальнейшее я восстанавливал (или оно само всплывало потом) фрагментами. Обаятельный, кучерявый, как купидон, скромно тупящий долу глазки Маркофьев-младший все повторял:

— Значит, будем работать вместе?

И предлагал:

— Вложи свои денежки в мой банк. А потом приведи еще несколько лохов и вернешь затраченное сторицей. Проценты буду отстегивать сумасшедшие…

— В том-то и дело, — отвечал я. — У нас сейчас нет средств.

— Не парь. А лучше заложи квартиру. Или найди лохов, которые сагитируют других лохов, — стоял на своем он. — Их, таких, которые ради призрачной прибыли готовы остаться без крыши над головой, — пруд-пруди… Пусть несут денежки. Мы потом сгорим. Обанкротимся. А вырученное поделим…

— Но ведь это махинирование, — возмущался я. — Я такое уже переживал. Все переживали. Это пирамида. Последние ничего не получат.

— Это честная игра. Последние действительно ничего не получат. Поэтому все должны стремиться стать первыми. Я затеваю, помимо всего прочего, гуманную акцию — заботы о людях, побуждаю их к тому, чтобы они спешили опередить других.

Он повел меня анфиладами комнат к волнистым водопадам мраморных лестниц, Я шел, будто по Италии, меж красок Караваджо и линий Боттичелли. Будто по Афинам, восходя, меж мраморных скульптур, к храму Посейдона.

Мы шагнули в зимний сад, где на пальмах сидели попугаи, а в озере плавал крокодил.

— Близость к природе восстанавливает силы и равновесие в душе, — заметил Младшенький, вновь протягивая мне стакан с пивом.

Посреди оазиса бил фонтан.

— Мы называем его Слезы Обманутых Вкладчиков, — сообщил он и застенчиво рассмеялся мелодичным, как колокольчик, смехом.

ОТКАТ

Развалясь в плетеном кресле, Младшенький подливал и подливал мне пива и раскладывал пасьянс других возможностей:

— Есть еще вариант. Находишь надежного человека, которому нужен кредит. Даем ему деньги. С условием отката. Он возвращает половину налом.

— Какой ему прок? — недоумевал я.

— Это не наши проблемы. Может, он вообще кредит не вернет.

— Разве такое возможно? Тогда зачем ему давать?

— Возможно все. Надо быть готовым ко всему. Такие сейчас люди пошли… Бесчестные. Могут не вернуть. Но мы-то свою половину уже получим… — подмигивал он.

КЛИН

Я собрался уходить, когда парнишка окутал меня так хорошо мне знакомым маркофьевским взглядом.

— Кстати, — сказал он. — У тебя есть наличность? В смысле карманные? — И пояснил, видимо, ясно сознавая, что беседует с существом, находящимся на самой низшей ступени развития, не способным уразуметь элементарных вещей. — Хотя бы мелочишка?

Я порылся в карманах и выгреб все, что у меня было. Он переложил мои скромные денежные ресурсы в свои одежные емкости. И заметил:

— Часы у тебя неплохие. Дай поносить. На пару деньков.

— Они дороги мне как память, — промямлил я.

— Да верну я твои ходики, — заверил меня Маркофьев-младший. — Мы ведь пойдем теперь по жизни вместе. Единым целым. Одним консорциумом. Свиным клином и рылом, рассекая ряды неприятеля… А не дашь часы — не пожертвую ничего на ваши свинофермы…

Я расстегнул ремешок и отдал часы, подаренные мне Вероникой в день начала нашей совместной жизни.

— Как наметится новое дело — я тебя сразу разыщу. Жди, — сказал Младшенький.

И ушел, не оглянувшись.

НОВЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

— Что? Отдал ему деньги? И часы? — хохотал Маркофьев. — Ну, ты и выступаешь. Жизнь тебя ничему не научила.

— Он же твой сын… Неужели он способен подвести старинного отцовского приятеля? — кричал я. — Это же против всяких правил!

— Вот именно, он мой сын, — подхватывал Маркофьев. — И ничто маркофьевское ему не чуждо. А правил вообще никаких не существует! Будто тебе надо объяснять! Да, видимо, с часами придется распрощаться…

ОБМАНУТЬ МОЖЕТ КТО УГОДНО — ХОТЬ СЫН, ХОТЬ ДОЧЬ, ХОТЬ СЫН ДРУГА ИЛИ ДОЧЬ ВАШЕЙ ЖЕНЫ ОТ ПЕРВОГО БРАКА. ХОТЬ ВАШ СОБСТВЕННЫЙ РЕБЕНОК ИЛИ ВАШИ СОБСТВЕННЫЕ РОДИТЕЛИ. ГАРАНТИЙ ОТ ОБМАНА — НИКАКИХ.

— Ты нос-то не вешай, — посочувствовал мне в конце разговора Маркофьев. — Я тебя не брошу, что бы ни случилось… Раз уж ты такой обалдуй. Иди к моему Средненькому.

— Кому? — не понял я.

— Средненькому… У Младшенького ты был… Средненький работает на телевидении. Проблем перед телевизионщиками сейчас невпроворот. Да ты и сам видишь… Смотреть тягомотину по всем каналам просто невыносимо… Надо их выручать… Записывай номер его пейджера и мобильника…

ЖЕНА МЛАДШЕНЬКОГО

Но сперва я попал к жене Младшенького — "очкастой хвощине", как называл ее Маркофьев. Эта худющая щепка в облегающем розовом платье с глубоким вырезом (в котором не наблюдалось, увы, даже ложбинки меж грудей) руководила молодежным театром и приняла меня в комнате отдыха за сценой, сплошь загруженной ящиками пива "Молодеческое". Потягивая его через соломинку из высокого стакана, экзальтированная в прошлом продавщица галантерейной секции (Маркофьев снабдил меня ее биографическими данными) с места в карьер взялась меня просвещать:

— Театр идеальный механизм для отмывки… Находите жертвователя, он перечисляет на наш счет сумму, нужную для постановки — костюмы, декорации, освещение, программки, то, се; мы составляем смету, пошивочный цех тратит на материал в три раза меньше, чем указано, электричества вообще не расходуется, а потом…

— Половину возвращаем жертвователю! — вырвалось у меня, поскольку я, во-первых, уже начинал усекать правила, а во-вторых, тоже пил пиво.

Жена Младшенького посмотрела на меня неодобрительно.

— Треть, — сказала она. — Вы возвращаете треть… Половина — слишком жирно. Не стоит мараться из-за грошей…

Я остался доволен встречей, собой и быстротой своего постижения азов финансовой грамоты.

СВОЕ ВЕЩАНИЕ

Средненький Маркофьев подвизался директором новостных программ на телевидении.

— В перспективе надо создавать свое собственное вещание, — инструктировал меня перед встречей с ним Маркофьев. — Хватит, нахлебались во время избирательной компании от враждебных сил…

Его идея заключалась в следующем: я устраиваюсь к Средненькому на постоянную работу, внедряюсь в коллектив и начинаю постепенно перепрофилировать работу фабрики одурачивающих грез — в нужном направлении.

СРЕДНЕНЬКИЙ

Войти в здание телецентра оказалось гораздо проще, чем в помещение банка. У входа дежурили два не лишком внимательно всматривавшихся в лица посетителей милиционера. Несмотря на то, что я предъявил захваченный по ошибке паспорт Вероники, меня легко пропустили внутрь.

Кабинет Маркофьева-среднего не отличался роскошеством и даже элементарной чистотой.

Полненький человек среднего роста с обручальным кольцом на пухлом пальце вышел мне навстречу из-за обшарпанного, заваленного бумагами стола. Протянул мягкую ладонь. Предложил сесть на такой же обшарпанный стул. Речь его журчала, как ручеек.

— Зарплаты вы получать не будете…

Я изумлено вскинул брови.

— Но это не должно вас смущать, — продолжал он. Тут у нас никто не получает зарплаты. Телевидение бедное. Денег нет. Однако реально вы будете иметь столько, сколько вам и не снилось…

Я с сомнением окинул взглядом жутковатую мебель, щербатый пол с лунками на месте отлетевших паркетин, валявшиеся повсюду скомканные и запыленные бумаги.

— Не обращайте внимания, — сказал мой визави, тонко улавливая малейшее изменение в настроении собеседника. — Работой здесь не занимается никто. Здесь занимаются зарабатыванием…

Он легко подхватил бутылку "Молодеческого" (они стояли во множестве возле облупленных и холодных — по причине летней жары — батарей парового отопления), ловко открыл, зацепив металлическую пробку о край подоконника и сорвав ее (стало ясно, почему ободрана мебель). Вторую бутылку обеспробочил зубами.

Возможно, некстати я вспомнил о телесериале "Дурак дураком", все же хоть как-то связывавшем меня с ТВ.

— Отлично, — обрадовался Маркофьев-средний. — На примере этого фильма и начнем постигать способы добывания и получения презренных тугриков.

Я поднялся, готовый идти в съемочный павильон, но хозяин кабинета порылся в кипе желтых документов и извлек сцепленные скрепочкой листочки.

— Согласно этому договору, — сказал он, — на производство тысяча сто тринадцатой серии фильма "Дурак дураком" государство выделило двести пятьдесят тысяч долларов. Плюс пожертвования меценатов… Около миллиона… Мы же сняли данный эпизод всего за двадцать… Надо говорить, куда пошли оставшиеся?

Я разинул рот от восторга. И все же спросил:

— Наверное, качество фильма от этого ухудшилсь?

— Ничуть! — мгновенно откликнулся он. — Снимаем среди картонных декораций. Актерам платим гроши… Точно так же мы бы снимали, отпусти нам государство хоть пять миллионов. И со спонсорами ведем себя правильно. Сколько бы они ни давали, мы откатываем им четверть. А себе отгрызаем две четверти. Все довольны.

— Откат… Магическое слово, — прошептал я.

— Откат, — услышав мой шепот, подхватил он.

— А мне, как автору идеи фильма, положено вознаграждение? — захотел узнать я.

Он был в курсе моей давней тяжбы с укравшими сюжет сценаристами.

— Согласно нашему законодательству вы никогда не сможете свое авторство доказать, — ответил Маркофьев-средний. — Главный же наш доход, — продолжал откровенничать он, — это реклама. И джинса.

— Чего-чего? — переспросил я.

РЕКЛАМА

Вечером я делился с Вероникой почерпнутыми знаниями:

— Как ты думаешь, что такое реклама? Которую смотришь ежедневно по телевизору, видишь на стендах, в газетах и журналах?

Она отвечала расплывчато и считала, что рекламные вкрапления мешают восприятию телепрограмм и чтению статей. Я сам недавно был носителем столь же отсталых взглядов. Но теперь мог авторитетно растолковать:

— Реклама — золотое руно… Потому что за каждый рекламный ролик или текст телекомпаниям и редакциям газет и журналов отваливают миллиарды… Те обещают пустить доход на скорейшее совершенствование материально-технической базы вещания… На улучшение полиграфии… Но ни хрена не пускают, а все присваивают и делят… Аппаратура в студиях устарела, способы монтажа сюжетов — допотопные… Да еще государство подбрасывает на оснащение… Но и это разворовывают! Газеты получают за рекламу столько, что готовы печатать только ее, а не статейки горе-писак с журналистским образованием…

ДЖИНСА

Я продолжал:

— А джинса? Нет, это не рабочая одежда. Как может показаться непосвященному… Это когда снимают сюжет или пишут очерк, скажем, о передовиках производства… О флагманах промышленности или сельского хозяйства… Все вроде чисто… И благородно… Поддержка отечественного производителя. Но ведь по сути мы рекламируем выпускаемый им продукт? Рекламируем! А за рекламу нужно платить? Еще как! Вот журналисты и берут слева, минуя кассу, черным налом… Ты поняла?

КОМУ ЛЕГЧЕ?

Вероника не разделяла моих восторгов. Впрочем, и сам я, после беседы со Средненьким, впал в удрученное состояние. Разговаривая с Маркофьевым, ужасался:

— Я не нужен в современной жизни! Я ничего этого не умею… Мне не приспособиться!

Маркофьев кряхтел и вздыхал:

— Ты думаешь, мне легче от того, что я умею все? Да я с удовольствием сидел бы сложа руки — какой спрос, если ничего не умеешь? А так — все на меня сыпется и валится. Все на меня набрасываются. Все меня хотят, все достают, все чего-то требуют… Ты думаешь, на телевидении работают только умные? Приходится давать им уйму советов, консультаций, схем и ухищрений по увиливанию от налогов…

Он говорил:

— Да, все и всюду давно поделено между серьезными людьми. Ты пришел к шапочному разбору. И еще надеешься что-то получить?

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ СРЕДНЕНЬКОГО или КАК ЖИВУТ ЛЮДИ (две главы в одном флаконе)

С профессиональными качествами все у маркофьевского Средненького было в порядке, а вот личная недолга не задалась.

В молодые годы, когда косил от армии, он полеживал в дурдоме, где обрел (за условленную мзду) диагноз "шизофрения", после чего, разумеется, был освобожден от призыва. Теперь давние хитрости аукались неожиданным образом. Стоило ему поссориться и повздорить с женой, как та звонила в милицию или в неотложную медицинскую помощь и говорила, что у мужа обострение, он де бегает за ней с топором — и за ничего не подозревавшим беднягой являлись или милицейский наряд или бригада врачей, ему заламывали руки, напяливали смирительный халат и везли излечивать. Подколодная змеюка-супружница могла вызвать санитаров и без внешнего повода, без скандала или произошедшей стычки — а просто потому, что захотелось побыть одной или вздумалось пригласить в гости подружек или любовника. Ничего не подозревавший Маркофьев-средний, слыша звонок в дверь, шел открывать, его хватали, благоверная подтверждала приехавшим факт обострения, перечисляла хорошо известные ей симптомы, коновалы или службисты с легким сердцем везли пойманного маньяка в клинику и две недели оздоровляли его инъекциями или электрошоком. На этот период в его кабинете (по задумке Маркофьева) должен был воцаряться я.

Контрольные вопросы:

Какими способами стоит, а какими не стоит косить от армии?

Понимаете ли вы, что любой, даже самый, казалось бы, невинный и безобидный поступок, имеет далеко идущие последствия?

Вам никогда не хотелось отправить мужа (жену) в дурку?

За что мы благодарны нашей армии?

Ответ. За то, что помогает в осуществлении желаний по спроваживанию надоевших членов семьи в дурдома.

РАСКРУТКА

Вскоре мы начали штамповать передачу, которой суждено было перевернуть общественное сознание масс. Ее ведущими метили стать Худолейский и Захар Костариканский, но Маркофьев возглавил шлягерную программу сам. Ежевечерне он разыгрывал и вручал счастливчикам-победителям миллионы рублей и сотни ящиков пива "Молодеческое". Главному магу и кумиру ассистировали и помогали тащить лотошные шары из барабана Аглая Страшенная и Любовь Неверная, а Сивухина сопровождала процедуру подсчета набранных баллов низким контральто под перебор балалаечных струн.

В группу инициаторов-создателей хитовой телевикторины — для упрочения ее позиций в сетке вещания и придания ее имиджу лоска и блеска — были приглашены звезды эфира Новомужев и Пидоренко. Они, вместе с Рабиновичем-Пушкиндтом, составили авторитетное жюри, определявшее суммы выплат. Вскоре передача "Получи и запей!" стала любимейшей развлекательной отдушиной для всех и каждого, кто знал, как включить приемник с голубым экраном в розетку. Наше детище уверенно выбивалось в лидеры отечественного телепоказа и шоу-рынка. Игру спонсировал банк, где трудился Маркофьев-младший. Ей покровительствовали лучшие представители интеллигенции. Иван Грозный, вошедший в попечительский совет и сценарный ареопаг создаваемого общими усилиями шедевра — с высокой трибуны в Думе поддержал смелое начинание и сказап, что игра в незатейливой форме учит граждан России расторопности и врастанию в новую экономическую обстановку. Все складыалось замечательно. Рекламщики платили Маркофьеву. Маркофьев платил людям. Не жмотился. Не скобарничал. Не крохоброствовал. Зрители хлестали пиво цистернами.

Однако, если верить откликам прессы, сеансы прилюдного обогащения и раскупоривания пива "Молодеческое" вызывали у эстетствующей части зрителей негодование. Согласно официальным рейтингам наша программа плелась в хвосте.

Маркофьев бесился.

— Вы что, не знаете, как это делается? Как эти рейтинги заказываются и покупаются?

УЧУСЬ ЖИТЬ

Он говорил:

— Вы плохо смотрите ящик! Лично я, когда смотрю на экран, учусь жить. Потому что по ТВ показывают, как сказали бы футболисты, штатные ситуации. То есть штампованные, аллегорические и символические сюжеты. Я выуживаю: каким поливам надо, а каким не надо верить, кто и на чем сгорел и горит, а кого и за что награждают и превозносят. Зачастую горят и получают награды за одно и то же.

РЕЙТИНГИ

Мы встретились с представителем независимого фонда при институте изучения общественного мнения "Галоп" и заплатили ему ту сумму, которую он назвал. По его совету пришлось слегка изменить название нашей эфирной сказки. Рейтинги передачи "Получи и запей — не отходя от кассы!" резко пошли вверх.

КЛИПЫ

Добившись этой весомой победы, мы занялись производством клипов. Воплощаемая нами мысль была проста: быстрым промельком показать Петра Первого, Черчилля, Рузвельта, а потом накрыть их профилем главного, нет, даже не наследника, а превзошедшего их стратега и полководца — Маркофьева. На фоне его улыбки, шириной во весь экран, возникала надпись "Я люблю вас!", а хорошо знакомый мне с детства голос возвещал: "Я поведу вас в двадцать второй век!"

Ролик мелькал на всех телеканалах… И с плакатов на улицах смотрело то же улыбающееся лицо, глаза излучали мудрость и нежность, изо рта вылетало облачко слов: "Если не дурак, еще проголосуешь за Маркофьева! Не упусти свой шанс! Чао!"

ЖЕНА СРЕДНЕНЬКОГО

Представитель института изучения общественного мнения "Галоп", однако, задирал и задирал расценки. В итоге было решено, что дешевле и проще, чем покупать его халтуру и отсебятину, создать собственный Инструмент Изучения Государственных Оселков и Гуманитарных Особо Острых Умонастроений (ИИГОГООУ), который с гораздо меньшими расходами осуществит все необходимые опросы и подготовит нужные отчеты с заранее обусловленными и пригодными для нас результатами. Посовещавшись, мы поставили во главе ИИГОГООУ жену Средненького. Вскоре из недр социологической лавочки стали поступать исследования, вполне отвечавшие нашим собственным представлениям о себе и даже превосходившие их. Эти цифры и выводы теперь и обнародовались — взамен негодных. Высокая должность и достойный ее способностей оклад немного смягчили змеиный нрав досаждавшей мужу злюки. У кого после этого повернется язык сказать, что Маркофьев не помогал своим детям?

ИСТОРИЯ СТАРШЕНЬКОГО или КАК ЖИВУТ ЛЮДИ (две главы в одной)

Я тем временем законтачил со старшим маркофьевским сыном. Его таланты оказались необходимы нам как воздух.

История Старшенького в принципе повторяла историю самого основоположника широкой племенно-генеалогической сети рода Маркофьевых. Студент-отличник, за хорошую учебу приглашенный американской провизорской фирмой поработать в США, — загулял, перестал ходить на службу, женился на беженке-албанке с двумя детьми, устроился в синагогу грузчиком, украл шесть ящиков кошерного вина и пропьянствовал неделю, потягивая это изысканное пойло на берегу океана, по суду, возмещая хасидам стоимость похищенного дорогущего напитка, был направлен на принудительное подметание улиц в Нью-Джерси (аналог наших "Текстильщиков"), примкнул к право-радикальному террористическому движению "Аятолла", вместе с членами которого похитил возле берегов Сан-Франциско парусник и, достигнув залива Свиней, переправился на Кубу, откуда самолетом (безвизовый режим на Острое Свободы ему благоприятствовал) вернулся в Россию, здесь, подменяя закосившего от армии Средненького, сам, добровольцем, забрился в доблестные ряды защитников отечества. Похитив из части, где отбывал сверхсрочную повинность, семь автоматов, контейнер боевых гранат и гранатомет, он, вместе с двумя приятелями-солдатиками, бежал из казармы, расстрелял нескольких гражданских лиц, а затем, изготовив поддельные документы на фамилии Тихомиров, Усыскин, Рогнедин, Благонравов, Столбняков и Тропарев начал новую жизнь — сперва в качестве приемщика стеклотары, затем — на ниве школьного преподавателя зоологии, а уж затем — двинув на поприще профсоюзного отстаивания интересов трудящихся.

Параллельно занимался изготовлением взрывных устройств и торговлей легкими видами наркоты, которую впаривал детям на уроках по сходной цене и рассказывая о способах размножения галок, дроздов и енотов….

КАК ПРОДАТЬ НАРКОТИК (полезные советы)

Маркофьев-старшенький наставлял тех школьников, которые вызвались ему помогать:

— Первую порцию марихуаны и анаши лучше дать бесплатно. Потом, когда потребители втянутся и привыкнут, они начнут платить деньги. Как миленькие. Но, НЕ ВЛОЖИВ, НЕ ПОЛУЧИШЬ!

Он советовал распылять или рассыпать наркотик по полу в помещениях дискотек — вдыхая его во время танцев, скачущие и галдящие сами не заметят, как сделаются накрепко зависимы.

Ну а от подобной зависимости — один шаг до готовности выполнить за косячок или дозу все, что прикажут.

ГОРДОСТЬ ОТЦА

— Ах, мой сынок! — вытирая носовым платком увлажнявшиеся глаза, восклицал Маркофьев. — Как верно он понимает происходящее! Как пригодятся нам его недюжинные способности! Талантом он, безусловно, пошел в меня. Химик. От природы — Менделеев. Интуитивно создал бомбу, которую не могли спроектировать десятки научно-исследовательских институтов, сотни лабораторий… Даромоеды… Это ведь он взорвал машину Моржуева… И как взорвал! Комар носа не подточит! А потом заложил, по моей просьбе, схожее устройство в машину другому моему конкуренту. Механизм обнаружили, обезвредили. Сынка арестовали. Однако не осудили, поскольку его редкостный дар оказался нужен обществу. Присвоили высокое воинское звание. (Заочно.) Сейчас трудится над созданием баллистической ракеты… Но и от других поручений не отказывается. Надо шире привлекать его к нашим мероприятиям!

МОРЖУЕВ

Как раз в те дни были взорваны два жилых дома. Вернувшийся из Италии посвежевший, с дорогим загаром, Моржуев был пойман на том, что за большие деньги предлагал несчастным пострадавшим принять участие в игре "Получи и запей!", гарантируя крупный выигрыш и немереное количество пива в банках по сходной цене. Он обещал содействовать в приобретении теплых вещей (из близлежащего магазина беспошлинной торговли "Дьюти-фри") и распространял (за отдельную плату) ордера на квартиры в районе новостроек. Его схватили, изобличили и собирались бросить в тюрьму.

Я негодовал:

— Безобразие! Наживаться на горе людей…

Маркофьев же оставался философски задумчив. Он сказал:

— На чем еще можно наживаться, как не на горе? На чем можно экономить, если не на здоровье? Больше не на чем! Дело, которое мы затеваем, требует специалистов разных профилей. Никого не надо отталкивать и обижать.

БЫТЬ НУЖНЫМ

Маркофьев умело использовал жажду каждого быть нужным, использованным, востребованным… Приглашал всех и каждого в свою большую дружную семью…

ПОЧЕМУ ПЛАТЯТ МАЛО

Он устремился товарищу на помощь. За небольшие подношения добился освобождения друга из-под стражи. Расплачиваясь и внося залог за выпущенного под нашу ответственность Моржуева, Маркофьев говорил:

— Почему у российских чиновников маленькие зарплаты? Чтобы, во-первых, были послушными. А во-вторых, чтобы их всегда можно было купить или хотя бы подкупить.

ПРОТИВ

Он говорил:

— Разумеется, я против взрывов. И против наркотиков. И против отмывки. Но бывает так, что негативные тенденции совпадают с твоими личными интересами… И тогда просто глупо отказываться от выгод…

И еще он сказал:

— Бывают ситуации и способы, ты и сам их знаешь, когда просто грех не отмыть…

Он вздохнул:

— Присутствие нравственности на нашей планете невозможно хотя бы потому, что никто не откажется от прибылей, приносимых торговлей оружием и дурманом, а заодно оформленными в приемлемые и узаконенные образцы потоками лжи…

Контрольный вопрос. Вы действительно считаете, что заградительные и поисковые отряды на границе и внутри государства не могут пресечь потоки гашиша и героина — лазеек-то всего несколько! — или охранители получают и извлекают выгоду из своей благородной миссии?

ЖЕНА СТАРШЕНЬКОГО

Помятуя о неизбывном двурушничестве журналистов и заглядывая в близкое будущее, Маркофьев принял стратегическое решение — учредить собственный печатный орган. Ответом на потоки помоев, которыми недавно поливали нас, должны были стать омуты нечистот, которыми Маркофьев собирался, в случае нужды, полить оппонентов.

Он просил меня разработать концепцию будущего издания, я начал обдумывать поручение.

— Какую ты хочешь газету? О поп-музыке? О спорте? Политическую? Или безыдейную? — спрашивал я. — Ведь тираж и возрастной ценз и социальный состав аудитории, к которой ты намерен обратиться, находятся в тесной зависимости…

— Не говори ерунды, — отвечал Маркофьев.

Главным редактором зарегистрированного вскоре еженедельника была назначена жена Старшенького — крашенная в ярко-рыжий цвет безумица, носившаяся по городу за рулем гоночного "порша" и прыгавшая каждую субботу с парашютом из окон наиболее высоких зданий — включая высотки МИДа и университета на Ленинских горах. Она имела журналистские навыки: в ранние годы печатала репортажи о соревнованиях по вольной борьбе и самбо. Кроме того, метко стреляла из лука, обожала горные лыжи и стремилась узаконить и включить в программу летних и зимних Олимпиад состязания по армреслингу.

Маркофьев просил меня ей на первых порах подсобить. Но дурында в помощи не нуждалась. Не зная, чем меня занять и как от меня отделаться, предложила:

— Возьми на себя проблемы искусства. Этот бросовый участок все равно никого не колышет…

Я начал выпускать театральную и литературные страницы. Здорово выручал меня завхоз, писавший статьи о Лермонтове и Фете.

Остальные сотрудники в основном перелагали так называемые ТАССовки.

Так продолжаться не могло! Тираж газеты оставлял желать лучшего. Добиться его увеличения — в таких условиях — было немыслимо!

Я советовал пригласить нескольких известных авторов. "Золотых перьев". Их смелость и именитость могли сдвинуть дело с мертвой точки.

Мои предложения были встречены маркофьевской невесткой без энтузиазма. А Маркофьев, к которому я пошел проталкивать свою инициативу, меня высмеял:

— Какое отношение имеют журналисты к газетам, радио, ТВ? Зачем они вообще нужны? Они — малые и никчемные винтики огромной полезной машины, наемные шестеренки большого комбината, зарабатывающего средства. Их функция — заполнять пустоты вокруг рекламных объявлений, которые приносят доход. А что приносят журналисты? Кроме неприятностей и хлопот?

Он заявил:

— Ты может, думаешь, что газеты и ТВ существуют, чтобы развлекать или информировать? Некоторые дураки действительно так полагают. На самом деле эти исчадия созданы для того, чтобы их владельцы могли заколачивать бабки и хорошо жить…

В результате ведущие должности в газете занимали подружки или просто знакомые огненноволосой бестии. Политическим отделом, например, ведал ее собственный сын (и, соответственно, внук Маркофьева) — мальчишка-студент (из автодорожного техникума) с пушком на верхней губе, имевший весьма смутное представление о верстке, правке и придумывании заголовков. Сексуальную рубрику вела соседка Маркофьева-младшенького по подъезду, многодетная мать, преданная своему мужу и помыслить не смевшая об измене. С утра она начинала обход служебных кабинетов, где выспрашивала сотрудников женского и мужского пола об их ночных приключениях, выклянчивала рассказы об эротическом опыте их знакомых и знакомых знакомых, выведывала, о чем этим искушенным и прожженным циникам было бы интересно в ее интерпретации почитать. Над ней гоготали и заворачивали такие просьбы, от которых она густо краснела…

— А это как? — спрашивала она. — А это куда?

Поскольку она занималась параллельно и распределением канцелярских принадлежностей, можно представить, какой глубины исследования выходили из-под ее пера.

СТИЛЬ

Стиль отношений между коллегами в этой редакции тоже царил своеобразный: за глаза все друг друга поливали и поносили на чем свет стоит, распространяли грязные слухи, а при встрече мило улыбались и расточали приятности. Припереть жалящих исподтишка обидчиков к стене было невозможно: произнесенное заочно никто не подтверждал, все только передавали из уст в уста и шепотом: "этот такой-то", "тот спит с женой такого-то", "а это вообще бездарность и холуй". Те, кому доводилось такое о себе ненароком узнать и у кого не выдерживали нервы, начинали орать, выяснять отношения, пытались-таки докопаться — кто и что о них сказал? Это были пропащие люди. Их вопли пронзали воздух, не достигая цели. Их требования гасила мягкая податливость несопротивления.

Любая разумная инициатива встречалась в штыки.

— А вот об этом не надо… О том, что Дальний Восток заселен китайцами. А русские у них в батраках. Не надо нервировать население. Граница же по-прежнему охраняется русскими…

НАЛЕТЫ И ПОГРОМЫ

Для наращивания тиража были предприняты другие шаги.

Сперва на редакцию совершили налет чернорубашечники. Сапогами они истоптали фотографию Маркофьева-основоположника, сорванную со стены в кабинете заведующего отделом городского хозяйства.

— Убирайтесь вместе со своим поганым листком в Италию, а лучше в Израиль! — кричали они.

Еще через неделю в газету ворвались хасиды с лозунгами: "Нет пропаганде антисемитизма в вонючей маркофьевской многотиражке!"

Наконец, на три дня все мы были взяты в заложники мусульманскими экстремистами. Они требовали, чтобы Маркофьев передал им свой личный самолет для полета на отдых в Турцию, где нет таких гадких газет, как та, а редакции которой они сейчас находятся, варят плов и жарят фазанов; ваххабиты совершали намаз и твердили: им противно ее читать и даже заворачивать в нее селедку, поскольку она несправедливо критикует власти, все делающие ради восстановления мира в Чечне.

На Красной площади состоялась совместная сидячая забастовка диссидентов и шахтеров, которые стучали касками о брусчатку и требовали закрытия органа, преследующего инакомыслящих и не уважающего людей тяжелого физического труда, а также женщин легкого поведения. Демонстранты в один голос требовали ликвидации акционерного общества "Маркофьев-инвест-пресс" и психиатрического освидетельствования прислужников капитала. Колонны физкультурников выражали негодование развязным языком, на котором пишутся спортивные репортажи. Естественным воспринималось и обращение группы выдающихся ученых к министерству печати — с просьбой как можно скорей закрыть постыдный еженедельник.

Смущало то, что всех налетчиков и демонстрантов угощали пивом "Молодеческое".

— А как ты хочешь, — потирал руки Маркофьев. — Старые связи не ржавеют… Помнишь, как мы приехали к ним в ангар накануне выборов. Тогда все они меня кинули… А теперь одумались и навязывают услуги. Я не отказываюсь…

Слухи о погромах и несгибаемой линии газеты будоражили умы и воображение все прирастающих числом подписчиков. Дела еженедельника настолько улучшались, что было признано целесообразным превратить его в каждодневную десятиполоску.

ДОЛБОЛОБ-6

Интервью, которое я взял у Маркофьева для первого ежедневного номера, вызвало среди читателей подлинный фурор.

Мне позвонил и всегда не вовремя объявлявшийся заморыш. Он был потрясен прочитанным. И спросил (не ведая, что автор публикации — я):

— Ты читал, что в этой публикации написано? Что все продается и покупается… Что все коррумпировано… И никому верить нельзя… Что поступления наркотиков могут пресечь и искоренить, но не хотят…

Для бедняги это было открытием.

Я не стал погружать его в тонкости газетного ремесла. Тем более, он бы все равно не понял.

Я и сам многого уже не понимал.

СЕНСАЦИИ (или ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО)

Ко мне пришел маркофьевский внучок (поначалу определенный родителями, как я уже говорил, в редакцию на должность политического обозревателя и ведавший всем разделом государства и права, но плохо владевший элементарной грамотой и переброшенный впоследствии на работу в бухгалтерию); теперь он принес и положил передо мной идеальной чистоты компьютерный текст.

— Почитай, — попросил он. — Накропал тут материалец… Только не знаю, что это. Фельетон? Очерк? Репортаж?

— Жанр не так важен, — сказал я, пролистывая статью. — Важна суть…

Речь в опусе шла о жене министра. Побывав в Пакистане, она приобрела там два брильянтовых колье и три норковых шубы. "На какие деньги?" — гневно вопрошал автор. И сам же отвечал: "На народные!" В подтверждение чего приводилась запись телефонного разговора министра с самим Президентом. Пакистана. Написано было гладко. Пораженный столь бурным профессиональным ростом новичка, обрадованный за него, я все же выказал сомнение:

— Откуда эта расшифровка? Она — настоящая? Уверен ли ты в подлинности сведений о дорогих покупках?

Юный Маркофьев снисходительно скривился:

— Разумеется… Пленку мне передали надежные люди. Будь спок. И чеки на приобретение шуб и колье тоже имеются… Кстати, с точными номерами кредитных карточек, с которых списаны деньги…

Ответ меня не убедил.

— Ты не был мастаком по этой части, — промямлил я. — Скроено разоблачение, должен признать, лихо… Но как возникла тема? Откуда прикатилась задумка?

Он помялся.

— Да сел… Подумал… Напряг извилины… И само вылилось.

Мне стало не по себе. (Я вспомнил чеки и квитанции, которые предъявляла после моих загранкомандировок Вероника.) Понимал ли мальчик, в какие мрачные тенеты вторгается? Каких деликатных, опасных и высоких сфер он коснулся? Уж я-то знал: в столь опасных обвинительных вердиктах все должно быть выверено досконально! Молодой человек мог быть дезориентрован недоброжелателями. Он мог угодить в пренеприятнейшую историю. Мой долг был его предостеречь.

— Конечно, тебе хочется напечататься. Понимаю, — сказал я. — Но газета должна сообщать только достоверные, проверенные данные…

Он вытаращил глаза:

— Это кто сказал?

Я продолжал тоном умудренного знатока:

— Иначе читатели перестанут ей верить. Была ли проведена экспертиза пленки? Откуда убежденность, что на ней голоса именно министра и Президента? Да и вообще: кто может прослушивать телефон первого лица в стране? А если это лажа?

— Все точно, — нетерпеливо дернул плечом он. — Проверь, нет ли грамматических ошибок. А за фактуру я ручаюсь. Ну же! Надо скорей засылать и верстать на первую полосу…

Я не знал, какие еще доводы способны его убедить.

— Что до магазинных чеков… Сам подумай: кто даст сведения о своих клиентах? Какой банк или супермаркет? Тайна вклада и там и там охраняется строжайше!

— Да ладно… Я тебя умоляю… Чеки подлинные, — перебил меня он. — Так же, как и телефонный перехват…

Он не осознавал всей степени опасности, которая грозила ему и газете. Слушая меня, Маркофьев-внук поглядывал на меня даже отчасти покровительственно.

— Ты бывал за границей? — спросил я. — Вот ты зашел в магазин. Сделал покупку. А следом за тобой явился некто и потребовал отчет о твоих тратах. Да этого любопытного просто выгонят! Чеки владелец магазина отдаст только под пыткой каленым утюгом!

Маркофьев-младший поковырял ногтем в зубах (привычка, присущая и его деду) и изрек:

— Не утюгом, а электропилой…

— Шутишь? — сказал я. — А вот мне не до шуток. Кто-то затеял затянуть тебя в рискованную передрягу… Боюсь, подстрекающие тебя к публикации люди не слишком порядочны и чистоплотны…

— Серьезная организация, — осадил меня он.

В ближайшем номере газеты статья была напечатана. Она и точно произвела эффект разорвавшейся бомбы. Вокруг все о ней только и говорили.

Редакционный шофер, подвозивший меня до дома, восклицал:

— Президенту там у них теперь не усидеть и не устоять!

Парикмахер, к которому я заглянул постричься, озабоченно интересовался у своего коллеги, трудившегося над подравниванием шевелюры клиента:

— Как думаешь, не убьют этого маленького Маркофьева? Какой смелый! Самый смелый сейчас журналист! Он, пожалуй, переплюнул и заткнул за пояс Ивана Грозного…

Тираж газеты еще больше вырос.

СИНЯК

Через несколько дней Маркофьев-внук пришел на планерку с синяком под глазом.

— Подрался? — спросил я.

Он смерил меня презрительным взглядом и объявил:

— На меня было совершено нападение. Но меня не запугать!

По его словам, ситуация развивалась так: в восемь вечера к дому, где он проживал, подкатила пожарная машина и по лестнице, которую она выкинула, в квартиру смелого разоблачителя на двенадцатом этаже проникли люди в камуфляжной форме и масках. Они приставили Маркофьеву-внуку к горлу нож и заявили, что, если он не угомонится в своих нападках на власть, то поплатится за это. Ударили в глаз, спустились по той же пожарной лестнице, машина втянула ее в свое нутро и уехала.

— Номера были заляпаны грязью! — приводил запомнившуюся подробность Маркофьев.

Он требовал, чтобы материал о налете с целью устрашения был напечатан в специальном экстренном выпуске. Редколлегия проголосовала за это предложение единогласно. Сомнение выразил только я.

— Хотелось бы точности, — сказал я. — Чтобы читатели не подняли нас на смех… В восемь вечера люди обычно не спят. Значит, соседи видели и пожарную машину, и людей в масках. Тем более, темнеет сейчас поздно. Странно, что они не подняли тревогу… И потом, зачем лезть в окно, если проще подкараулить неугодного в подъезде? О каком вообще доме и квартире идет речь? Если не ошибаюсь, ты сейчас гостишь у дедушки, в его особняке… Под охраной десяти омоновцев…

По лицу Маркофьева-младшего скользнула тень.

— У меня есть городская квартира… И не одна…

— Я в курсе. Но до двенадцатого этажа никакая лестница не дотянется и не достанет!

— Планерка закончена! — объявила главная редакторша (и мать пострадавшего).

Материал был опубликован. Двенадцатый этаж заменили шестым. А пожарную машину — вертолетом.

Маркофьев-внук стал ходить в камуфляжной форме и военных сапожищах. На боку красовалась кобура. Вход в его кабинет охраняли четверо дюжих молодцов. Он страшно рисковал собой — ради родной газеты. Маркофьев-основоположник мог гордиться таким самородком!

Я же получил через курьера уведомление об увольнении. Добившись аудиенции главной редакторши, я услышал:

— Мне нужен слаженный коллектив единомышленников, отщепенцы и маловеры мне не нужны.

ДАРМОВЩИНКА

С каким стыдом вспоминал я впоследствии те пафосные монологи, которые произносил, поучая всех вокруг… В то время, как сам должен был еще столькому научиться!

Конечно, я жил неправильно!

Иное дело — поставленный наблюдать за нравами редакции и сообщать о них Маркофьеву детектив Марина. Этот назначенный в швейцары надзиратель освоился с ситуацией весьма быстро. Когда ему привозили пачку свежеотпечатанных газет, которые он должен был бесплатно и в неограниченном количестве раздавать сотрудникам, ушлый комбинатор тут же прятал тираж в шкаф и расщедривался строго на один экземпляр в каждые руки, да и то благодетельствовал лишь симпатичных ему просителей. Тот, кто был к швейцару непочтителен или не пользовался его расположением, свежей прессы не получал. На дармовом и, в сущности, никому не нужном, бросовом материале, пустяковом факторе, Марина ухитрился построить сложнейшую систему взаимозависимостей, потачек и лишений.

* ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ ДАРМОВОЕ, БУДЬТЕ УВЕРЕНЫ: ЛЮДИ К ВАМ ПОТЯНУТСЯ. Если нет ничего — зачем вы нужны? И, уж конечно, если у вас нет ничего, вы, соответственно, ничего не получите взамен. ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ, А ИНОГДА ДАЖЕ ВЕСЬМА МНОГОЕ, НАДО ИМЕТЬ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ!

АСТРОЛОГ

Меня из редакции попросили, зато для прочих маркофьевских сподвижников дела в полиграфическом бизнесе складывались как нельзя более удачно.

Овцехуев сделался астрологом, получил диплом об окончании кембриджской школы звездочетов и выступал со всякого рода прогнозами в отпочковавшихся от основной газеты дочерних и сыновних изданиях — женских, мужских и семейных — предрекая Маркофьеву большое политическое будущее и пугая граждан близким концом света и грядущим потопом. (Благодаря таким заклинаниям пресса и находит спрос.)

АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.

Овцехуев также составлял личные гороскопы, диагносцировал всем желающим карму и читал лекции о наследственном грехе, за который потомки преступников и негодяев расплачиваются аж до седьмого колена.

МОРЖУЕВ

Моржуев, после того, как был пойман возле взорванного дома с набором тряпья из маркофьевского "дьюти-фри" и дал подписку о невыезде, тоже расширил сферу профессиональной деятельности: обрел статус дипломированного психоаналитика по интимным вопросам. Щедро делился данными о влиянии секса на продолжительность жизни и развеивал мифы о врожденной импотенции. В предназначенном для патриархальных кругов цветном ежемесячном журнале "Домострой и огород" и религиозном вестнике "Ты мне Лазаря не пой" (оба — детища Маркофьева) вел колонки, где приводил подробные сведения о том, что дольше тянут бренное существование женатые мужчины А в ориентированном на холостяков игривом таблоиде "Постельные радости" (тут ему была дана на откуп рубрика "Уголок между ног") неопровержимо доказывал: залог долголетия — в частой смене партнеров и партнерш.

ИТОГИ РАЗДЕЛА "МУЖСКАЯ ПОЛОВИНА"

Еще многие Маркофьевы занимали множество других заметных и не очень должностей.

Один был директором кладбища. До этой должности он дорос, похоронив, то есть "закопав", как он выразился, не одну тысячу почивших сограждан. Он с огромной радостью отстегнул на папины нужды внушительную сумму.

Другой Маркофьев (с ним я тоже встречался) занимался выпуском томатного кетчупа из яблочной пасты. Так было дешевле. Он тоже не скупился и ради папы готов был на значительные траты.

— Главное, чтоб папуля пришел к власти, — говорил он. — Тогда мы все будем зарабатывать еще больше…

Третий Маркофьев, принявший на свои плечи груз финансовой ответственности, возглавлял мясокомбинат. В момент нашего знакомства он пребывал в приподнятом настроении, поскольку заключил удачную сделку с немцами — они гнали ему вагонами зараженную бешенством говядину, а он производил из нее дорогую колбасу для обеспеченных слоев и недорогую — для обедневшего населения. Ожидая, пока он освободится и меня примет, я прохаживался по громадному цеху, где в огромных чанах огромные поршни мешали фарш. По полу и ободам чанов и даже по движущейся конвейерной линии разгуливали жирные коты и упитанные крысы. Между собой они не ссорились — из-за чего, если те и другие могли набить брюхо в любой момент? Изредка крысиный хвост или кошачья лапа попадали в сочленение конвейерной цепи — и тогда мяучаще-завывающего беднягу или пищащую бедняжку утягивало в перемалывающий агрегат.

— Часто такое случается? — спросил я у добродушного рабочего, присматривавшего за тем, чтобы фаршевая масса не перевалила через край емкостей.

— Часто ли? — улыбнулся он. Вытер руки о длинный клеенчатый фартук и, подхватив проходившего мимо кота, бросил его в чан.

У меня глаза полезли на лоб. Я с трудом дождался появления начальника. И бросился к нему.

— Знаете, что сейчас произошло? — стал ябедничать я. — Только что этот человек бросил в мясорубку кота!

— Не может быть, — рассмеялся Маркофьев-мясник.

— Я своими глазами видел!

Мы подошли к добродушному рабочему в фартуке.

— Я? Бросил кота? Как вам такое могло прийти в голову? — искренне изумился он.

Маркофьев-мясник посмотрел на меня с укором.

— Ну и шутки у вас…

И предложил пойти в буфет — выпить стаканчик-другой свежей крови.

…Четвертый Маркофьев возглавлял культурно-массовый сектор общества слепых и глухонемых…

Пятый… Десятый… Сотый…

Что проку перечислять всех… Это был могучий отряд, непобедимая рать, несокрушимый бастион…

Практически во всех сферах жизни, где мне доводилось очутиться, — процветали, преуспевали, мельтешили, объегоривали, добивались новых успехов и приумножали славу своего отца — Маркофьевы, отпрыски моего друга, верные продолжатели и последователи его дела. Маркофьевы создавали и обрушивали финансовые пирамиды, наживали состояния и строили особняки и, пока одни Маркофьевы, похитив награбленное, давали деру и скрывались за границей, другие Маркофьевы, водрузив на голову нимб и присвоив ореол борцов за справедливость, писали фиктивные справки об искоренении преступности и якобы ловили беглецов, наживая на этом немалый политический капитал.

— Ах, дети, говорил Маркофьев-основоположник. — Они все в меня… Такие же ханыги, прохиндеи, пройдохи…

ИНОГДА

Иногда мне казалось: может, все это сон и никто никого не ловит и не пишет липовых отчетов о поимке преступников, а также не бросает котов в перемалывающий агрегат? Не пьет потом свежую кровь? Не штампует томатный кетчуп из яблочной кожуры?

То, что происходило, не полностью, а то и вовсе не умещалось в моем сознании.

Но нет, реальность была именно такова. Пили кровь — и не только коровью. Ели кетчуп из картофельных очисток. Закапывали пустые гробы, а те, кто должны были в них находиться, разгуливали по улицам, веселились в злачных угодьях и зарабатывали новые миллионы на свои очередные похороны…

Моя крыша еще сильнее поехала, когда я приступил к серии встреч с женской половиной маркофьевского проскуитета.

ЖЕНСКАЯ ПОЛОВИНА
ВЫКРУТИМ

Будучи не слишком вежливо удален из газеты, я, разумеется, не остался вне кипучей лихорадки, бившей всех окружавших Маркофьева, словно разряд электротока, и вскоре был брошен в смежную, родственную журналистике область — книгоиздательства. В этой сфере трудилась старшая дочь моего друга.

— Она попутно занимается и другой коммерцией: организацией кинофестивалей, пересортицей товаров, проведением вечеров бардовской песни и пляски… Если на эти концерты ходят, почему не прибрать их к рукам? — сказал Маркофьев. — Ибо — кому нужны сегодня книги в чистом виде? — Он пригорюнился, но ненадолго. — До того у нее была приличная работа: руководила гипермаркетом и сетью киосков вдоль Рублево-Успенского шоссе. Там улетало все… По запредельным ценам… — Он вздохнул. — Да, ныне должность у моей дочери невелика, даже смехотворна… Владеть издательством — разве это подобает? Но кое-что из ситуации мы, я думаю, выкрутим… Не обращай внимания на ранги. Иной раз маленькая мышка способна сделать больше, чем огромный слон.

САХАРНЫЙ ПЕСОК

— Впрочем, ПЛОХО ВСЕГДА, — жалея дочку, повторял свою излюбленную мысль Маркофьев. — Раньше ей приходилось ставить возле мешков сахарного песка ведра с водой, чтобы сахар впитал влагу и весил больше, теперь надо ловчить на других поприщах…

СТАРШЕНЬКАЯ

Когда я вошел в кабинет хозяйки редакционно-издательского комплекса (готовясь увидеть мышку, а обнаружил матрону), она трубным голосом отдавала команды подчиненной челяди: требуя срочно содрать с упаковок, пачек, коробок, пакетов — прежние просроченные маркировки и на их место пришпандорить новые, с подходящими сроками годности и датами.

— Как иначе впарить все это на прием делегаций по случаю открытия нашего кинофорума? — объяснила она. — Ведь пожалуют представители всех стран мира… Даже из Андоры… Надо накормить их по- королевски.

Попутно Старшенькая дала мне дельный совет:

— Никогда не покупайте в магазинах нарезку. Ее всегда делают из самого некачественного… Товар сгнил, а лейблы все переклеивают…

Эта без устали командовавшая и помыкавшая всеми тетка также торговала краденными за рубежом автомобилями (за полцены) и возглавляла бюро по созданию детективных книжных серий. В ее ведении находились три направления — исторический детектив, современный детектив и женский детектив. В каждой из групп трудилось по двадцать человек. Кто-то придумывал общий сюжет, остальные разрабатывали его детально — по главам и с вкраплением диалогов, после чего первый придумщик осуществлял общую редактуру сляпанного в течение недели произведения. Затем экспертный совет (куда был включен и я) решал, кому из именитых авторов этот шедевр приписать. В арсенале бюро пребывало несколько знаменитых литераторов, которые сами ничего не сочиняли не писали, но имели громкие и звонкие, хорошо распропагандированные фамилии и измышленные ушлыми пиарщиками захватывающие биографии. На встречах с читателями эти классики устало отвечали на заранее приготовленные для них той же рекламной группой вопросы, раздавали интервью и автографы. Свою деятельность бюро с гордостью именовало безотходным производством: один и тот же заимствованный у Дюма или Сименона и перенесенный на российскую почву сюжет обсасывался и использовался многократно — то в триллере женщины-детективистки, то в полицейском блокбастере мужчины-детективиста, то в сочинении исторического корифея. Жаль было деревьев, которые изводили на целлюлозу для этих книг.

Вопрос. А вы почему читаете в настоящий момент не детектив, а "Теорию Глупости", которая к тому же сочинена не бригадой, не коллективом авторов, а двумя дилетантами — Маркофьевым и самой жизнью? Понятно ведь, что книга, созданная многими, умнее и содержит больше полезных мыслей и сведений, чем том, сварившийся в одной отдельно взятой голове. Что вами руководило в момент выбора данного пособия? В своем ли вы уме? Ум хорошо, а два лучше! А двадцать умов еще надежнее! Разве не так?

Задание. Приведите еще случаи, когда народные пословицы и поговорки, эти создаваемые и накапливаемые веками самородки мудрости, подтверждаются жизненной практикой.

СМЫЧКА

Интересы книгоиздания и телепроизводства порой тесно переплетались и смыкались: если книга вдруг переставала пользоваться спросом и покупаться, мнимого автора срочно приглашали в эфир, Пидоренко или Новомужев вели с ним долгие изнурительные беседы, беспрестанно цитировали провальную сагу или эпопею — и наспех сработанная дешевка словно бы расцветала и покрывалась глянцем, подергивалась патиной величия, пузырилась новыми бутонами; в особо тяжелых случаях игра "Получи и запей!" затевалась именно вокруг затарившего склады тома — и затор чудесным образом рассасывался, а цифры продаж возрастали. Отдельные наиболее провальные и не имевшие продаться опусы экранизировали.

— Как и в случае с твоим "Учебником Жизни для Дураков", — не упускал случая лягнуть меня Маркофьев.

Когда друзья-юмористы увидели, какими рычагами мы владеем, и подсчитали, какими тиражами расходятся книги их коллег-детективщиков, они подняли хай и вой.

— По какому праву у этих недоумков такие преимущества? — кричал Худолейский. — Мы тоже хотим!

Ему вторили Игорь Рабинович-Пушкиндт и Антон Обоссарт, сочинивший предисловие для фолианта избранных стихов поэта-арапа и добролюба.

Что ж, Маркофьев пошел навстречу околоюмористическим пристебаям: по всем каналам были запущены развлекательные рубрики "Друшлаг! Друшлаг!", заглавные партии в них исполняли Худолейский и Рабинович-Пушкиндт, а роль аплодирующей зрительской массовки играли Обоссарт и Жук.

— Благодать, раздолье писакам, — по-хорошему завидовалэтой братии Маркофьев. — Какую чушь ни накарябают, какую ахинею ни нагородят — все печатается с колес, все читается с эстрады, а потом они сами же признают и объявляют себя гениальными.

ПОЗОРНО

Он говорил:

— А попробуй напомнить им Пастернака: "Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех…" — не услышат, не поймут… Настолько уверовали в свою значимость и непогрешимость…

МОИ ЗАДАЧИ

Ивану Грозному тоже поначалу никак не удавалось пробиться к маркофьевской дочке и получить аванс за свой уже почти завершенный роман "Лев и собачка". Я пренебрег формальностями и выдал ему деньги. Затем выплатил гонорары Мише, Моржуеву и Овцехуеву…

Но ждали от меня, как выяснилось, не этого… А совсем другого…

БАРОККО

Оказалось: главный офис детективно-юмористического и издательско-телевизионного бюро-агентства размещался в помещении института, где мы с Маркофьевым учились, играли в футбол, учреждали студенческое научное общество…

Придя в альма-матер, я с изумлением оглядывался по сторонам.

— А как же закладная на это здание? Полное разорение и крах надежд? — спрашивал я.

Маркофьев улыбался обычной своей обезоруживающей улыбкой.

— Да, — говорил он. — Все, о чем я тебе рассказывал, чистая правда. Банк, где лежала закладная на институт, разорился. Вкладчики понесли огромные убытки. Вклады им не вернули. Здание пришлось продать — чтобы покрыть хоть какие-то издержки. И пароходы пришлось продать. И лицензии на открытия. И отогнать деньги за рубеж… Я этим и занимался. Но кто-то потом должен был все это выкупить назад… У кого были средства? Так что теперь все это — снова наше…

Хитроватая улыбочка не сходила с его лица.

Многое в этом старинном, охраняемом государством как памятник архитектуры, особняке осталось без изменений. Великолепия витых ажурных лестниц и потолков с лепниной не мог испортить даже неуклюже врезанный в барочное изящество лифт карачаровского завода.

— Пойдем в твой будущий кабинет, он уже год пустует, — позвал меня Маркофьев и, взяв под локоть, привел на третий этаж.

В кабинете и точно ощущался нежилой дух. Я отворил окно с затейливой фигурчатой рамой. Опустился на резную банкетку. Задрав голову, изучил люстру, размером меньшую, чем в вестибюле, но тоже хрустальную и наполовину раздетую — как новогодняя елка после праздников, перед выносом на помойку.

— В твою задачу входит… — начал Маркофьева, но в дверь просунулась лохматая кучерявая голова.

Я изобразил глазами просьбу — подождать, однако посетитель не владел языком взглядов. Он протиснулся в помещение — небритый, всклокоченный, в черной кожаной куртке, и заголосил:

— Шалабашлай! Секир-башка капут! — и резанул себя ладонью по горлу.

— Башляй, башляй, — не стал протестовать Маркофьев и протянул всклокоченному извлеченную из кармана смятую квитанцию.

ПУЛЯ В ЛОБ

Вечером в ресторане я разговаривал с назначившем мне встречу Овцехуевым. Посыльный Маркофьева втолковывал:

— Тебя направили на очень важный участок работы. Маркофьев обошелся с арендаторами не слишком деликатно. Сдал, потом пересдал площади другим. Прежних стал выгонять… И они обещали его убить. Тебя и посадили на банкетку 18 века, чтобы пуля угодила в твой лоб, а не промеж глаз нашему светочу. Так что крутись, как знаешь.

Он прибавил, что Маркофьев решил особняк заново и окончательно продать.

— Так что вскоре возникнут сложности и с новыми поднаемщиками. Их тоже принудим съехать, — говорил, попивая пиво "Молодеческое", Овцехуев. — В общем наш вождь и учитель прав. Для чего учреждение, которое только сосет и ничего не приносит? Книги покупают все меньше и меньше… Пока издательство было государственным, мы с него имели. Несколько лет неплохо кормились, сдавая квадратные метры бывших ваших лабораторий и аудиторий и ничего никому не платя. Но теперь… В корне другая ситуация. Ты должен издательство и заодно домище толкануть. Пустить с молотка.

— Кому? — спросил я.

Овцехуев заправил салфетку за ворот.

— Да себе же… То есть Маркофьеву… То есть нам. Через подставных лиц, то есть через тебя и меня… Откроем в архитектурном ансамбле пивной завод. А чего? Емкости под склады большие…

ПРЕСЛЕДОВАТЕЛИ

Неделю меня преследовали бывшие арендаторы, вскоре к ним примкнули те, которые расположились в особняке позже, но теперь тоже паковали вещи.

Дважды в меня стреляли, но оба раза промахнулись, пули выщербили лепнину бордюра. Я прятался, однако был схвачен возле лифта.

Совет. Выходя из лифта, не спешите сделать первый шаг! Сначала удостоверьтесь, что снаружи вас не ожидает маньяк с топором. Сосед с ножом. Случайный прохожий с кастетом. Такая же осторожность нужна при выходе из квартиры, дома, троллейбуса… Не пожалейте времени выдержать лишнюю минуту и убедиться, что на вас никто не собирается наброситься!

— Братья, — сказал я преследователям во время последующего разговора в парке культуры и отдыха "Сокольники", в самой глухой его части. Я сидел на скамейке со связанными за спиной руками. — Разве вы виноваты, что отцы ваши молились вне храма на площади? Разве они виноваты, что в мечети был устроен музей?

Похитители нестройно загалдели.

— О чем ты? — спросил тот, у которого рот так и сиял золотыми коронками.

Я напряг память и сказал:

— О Хиве…

Они посовещались и сообщили:

— Это было не в Хиве, а в Самарканде.

Впрочем, говорили уже вполне примирительно и с уважением. И даже руки мне развязали. Чтобы я мог подмахнуть какую-то подсунутую мне справку. Наивные горцы, стремившиеся обосноваться на равнине, все еще верили в силу бумажных договоров!

В знак заключенного добрососедского пакта (вновь Маркофьев и его незабывающаяся и незабываемая находчивость меня выручили — в который раз!) обманутые арендаторы устроили ужин на ближайшей бензозаправке, тут, в подвале, держал ресторан их соотечественник: на полу лежали половички, на них следовало сесть, а посреди зала, вблизи цистерн с горючим, на костре, в огромном казане, варилась баранина. В качестве почетного гостя я был удостоен чести отведать не только бульона, но и полакомиться бараньим глазом.

Как его было съесть? От варки он стал огромен, по белому покатому боку вились черные прожилки. Надкусывать казалось невозможным. Я решил, что проглочу целиком и запью водкой (благо ее было целое море), утоплю баранье глазное яблоко в вине. Не тут-то было: глаз проглатываться не желал, всплывал, вскатывался по пищеводу вверх, мотался на поверхности выпитого, ударяясь в небо… Пришлось опрокинуть в себя четыре стакана, прежде чем угощение угомонилось и осело в желудке, окончательно улеглось.

Наблюдая за мной, устроители трапезы хохотали до слез. Они-то знали особенности этого деликатеса.

ГОРИЗОНТЫ

— Да, ты справился с порученной задачей, — говорил Овцехуев на следующий день. — Пообещал им помочь. За это Маркофьев передает тебе сердечную благодарность. Но нельзя останавливаться на достигнутом. Теперь надо обещанное не выполнить!

Я уставился на него. Кусок застрял в горле. (Мы сидели в лобстер-клубе и пили "Молодеческое".)

— Да, могло закончится хуже, чем глотанием глаза, — покивал он. — Но обошлось? Значит, и дальше обойдется. Теперь слушай сюда: продавать будем по частям. Сперва заложи помещение. Деньги внесешь в банк. Ну, там, где Младшенький. Потом оттягивай выдачу зарплаты сотрудникам. Вырученные деньги опять переправляй младшуле. Потом толкани мелочь — мебель, права не издание книг. Пустяк, а какой-никакой доход. В результате у тебя в банке образуется неплохой счет. Будешь жить на ренту, на проценты. — Овцехуев сиял. — Ты поможешь нам, создашь уставный капитал, а мы не останемся в долгу. Конечно, если тебя схватят, виноват будешь ты один. Но скорей всего никто носом не поведет. Кругом одни дураки… Зарплаты перестань выплачивать уже с сегодняшнего дня.

ЧЕРЕЗ НЕ МОГУ

Следующим утро к моему кабинету выстроилась очередь. Которая перекочевала прямо от окошечка кассы. Первой вошла в апартаменты женщина изможденного вида.

— Двое детишек. Может, распорядитесь, чтобы хоть часть зарплаты дали…

— Денег нет, — сказал я.

Следом вошла беременная курьерша… Ей я повторил то же самое.

После нее — старик-пенсионер.

Вечером я мучал Овцехуева:

— Не могу так…

— А ты смоги, — отвечал он. — Да и что это за работники? Беременный курьер… Куда она доедет со своим животом? Мать двоих детей… Она о детях думает, а не о работе. Старик-пенсионер… Пусть идет домой и отдыхает…

Я разошелся:

— Не могу продать издательство! Нет, нет! Тут выходят книги. Я люблю книги!

— Какие? — осадил и приструнил меня Овцехуев. — Сляпанные в двадцать рук поделки-однодневки? Издательство, напомню, не твое, а частично маркофьевское и все еще немного государственное. То есть ничье. У тебя есть шанс толкануть это ничье и заработать…

КРАСИВАЯ ВЗЯТКА

Но потом они раздумали избавляться от издательского дома, ибо нашли ему лучшее применение.

Маркофьев (я был срочно вызван к нему) смотрел на меня мечтательно и прозрачно. Такого взгляда я у него не помнил.

— Нам пригодится твоя любовь к книгам, — сказал он. — Мы поручим тебе еще более важное дело.

Вспомнив вареный бараний глаз, я замахал руками.

Но Маркофьев имел в виду совсем другое.

— Мы создадим уникальную библиотеку. Выпустим потрясающие раритеты, — принялся разворачивать почти Наполеоновские планы он. (Все же намерение приобрести Корсику, откуда Наполеон был родом, сказывалось на моем друге благотворно). — Будем инкрустировать книги драгоценными каменьями… Выполнять на переплете из кожи кенийского козла золотые тиснения и продавать, нет, дарить эти подлинные произведения искусства за бешеные деньги… Всем… Всем, кто нам нужен!

— Дарить — за деньги? — уточнил я.

— Вот именно, — сказал он. — Это будет не просто подарок… — И пояснил. — Иногда невозможно дать взятку в конверте. Такой жест выглядит слишком пошло. А вручить, нет, преподнести роскошный дар… Книгу ценой шестьдесят или сто шестьдесят тысяч долларов — королевский размах, изящный ход… В ответ нам будут отваливать благосклонность…

МЕНЯТЬ хорошие ВЕЩИ — НА хорошие ОТНОШЕНИЯ! Этот девиз полюбился моему другу на долгие времена, он следовал ему неукоснительно и призывал следовать других.

АФРИКАНСКИЕ САМОЦВЕТЫ ДЛЯ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ КОЗЛОВ

Сперва фолианты украшали осколками демонтированных нами с Боровицкой и Спасской башен рубиновых звезд (созданная совместно с кремлевской администрацией фирма носила название "Брильянты для диктатуры буржуазии"), потом, когда рубины подошли к концу, Маркофьев учредил на паях с ангольцами предприятие "Самоцветы из Африки", которую возглавили его Средненький и Старшенький.

На фермах, где выращивали свиней, они стали разводить еще и коз. Не кенийских, но кто мог отличить кожу кенийскую от некенийской? Среди тех, кому мы презентовали наши томищи, подобных тонких знатоков-скорняков не было.

Вывод (вам, начинающие взяткодатели): ВЗЯТКА ДОЛЖНА БЫТЬ КРАСИВОЙ.

ЛЮБИТЕ КНИГУ!

Так была востребована моя любовь к литературе.

В семейный книгоиздательский бизнес Маркофьев вовлек всю семью. Все его отпрыски оказались увязаны в тот смелый проект. Под их приглядом к читателю исправно поступали редкосной красоты тома. Сборник речей президента Конго. Библия. Молитвенник. Тора. Коран. "Майн кампф". И сценарий телесериала "Дурак дураком". Планировался также выход в свет романа Ивана Грозного "Лев и собачка".

МУЖ СТАРШЕНЬКОЙ

Муж Маркофьевой-старшенькой находился совсем уж на низшей ступеньке социальной лестницы: служил личным поваром спикера Госдумы.

— Понимаешь, — разоткровенничался этот наряженный в белый колпак толстяк, когда я заглянул в его комнатушку на Охотном ряду. — Тут, в Думе, обалденный буфет. И рябчики, и ананасы, и лососина, и трюфеля… Конечно, большинство местных обитателей кантуется в этом болоте из-за любви к хорошей кухне. Но все же нельзя сравнить общепитовскую готовку и мою творческую фантазию…

С интересом я рассматривал ежедневные меню его шефа, вышитые на шелке бисерной нитью. Чтобы выбрать блюдо по вкусу, спикер ставил против одной из двух (или трех, или четырех) строчек длинного перечная — галочку красным карандашом. Его приезжавшая откушать с мужем супруга ставила против привлекших ее внимание и возбудивших аппетит наименований — синюю черту. Дети, соответственно, зеленую и розовую. Теща — черную Тесть — крестик. После трапезы шелкографический свиток запаивали в специальную капсулу и отправляли в государственный архив — дабы сохранить каждый штрих жизни крупного деятеля и его близких для истории и потомков.

В газете, которую печатали на глянцевой бумаге (она имела исключительно внутреннее хождение среди депутатов) и которую муж Старшенькой мне подарил на память о встрече, он делился рецептами лично им изобретенных кулинарных изысков:

"Однажды, готовя борщ для господина спикера, я случайно положил в него не девять маслин и семь каперсов, как поступаю обычно, а двенадцать маслин и шесть каперсов. Каково же было мое удивление, когда вкус борща оказался существенно богаче и насыщеннее. С тех пор я и всегда кладу в борщ господина спикера двенадцать маслин и шесть каперсов. Советую так же поступать всем личным поварам товарищей и господ членов Госдумы".

Иван Грозный, имевший доступ лишь в общий депутатский буфет второго разряда (всего разрядов было четыре) скрежетал зубами по поводу такого социального неравенства и расслоения внутри единого думского организма.

— Я добьюсь: у каждого депутата будет свой личный врач и повар! — предупреждал он.

В свободное от основных обязанностей время муж Старшенькой подрабатывал в китайских и корейских ресторанах, ловил бездомных собак и кошек и притаскивал их в качестве деликатесов на кухни этих заведений, за что получал дополнительную плату.

СРЕДНЕНЬКАЯ

Своей Средненькой дочери Маркофьев подарил турфирму. Он говорил:

— Доченька у меня чересчур деликатная… Истерзала себя: сможет ли заняться бизнесом? Ведь это значит — обманывать людей. Покупать по одной цене, продавать по другой. Это противно и не ее. Я думал несколько дней и ночей. И открыл и подсказал ей: есть бизнес, приносящий людям радость. Туризм!

Фирма, однако, приносила сплошные убытки…

Главы "МЫ И ОНИ" и "ТАК ЖИВУТ ЛЮДИ" (в одном флаконе).

Русские туристы вели себя за границей непотребно. О чем Средненькой летели факсы, телеграммы, из-за чего поступали рекламации о штрафах и квитанции неустоек.

В Париже подрались муж и жена (из снаряженной туда Средненькой тургруппы), гостиничный номер оказался залит кровью, хозяин отеля выставил фирме счет за ремонт, исчислявшийся тысячами франков.

В Швейцарии наш горнолыжник помочился с балкона и окропил мирно беседовавших внизу граждан.

Попутный контрольный вопрос. Зачем он сделал это, если в номере был туалет?

В Джакарте огненноволосая жена Старшенького (она же — главная редакторша газеты), прыгнув из окна отеля с парашютом, упала на газон и, к счастью, не разбилась, но руки-ноги переломала. Принимающая сторона не хотела оплачивать лечение (и была права).

В Бомбее наши соотечественники бомбардировали прохожих пустыми бутылками из-под "Столичной" и "Московской", а потом заявили, что это рекламная акция, способствующая продвижению на зарубежные рынки русских национальных напитков.

В Бельгии вернувшаяся в отель заполночь русская группа, обидевшись на горничную, которая открыла гулякам дверь, но сделала им замечание за опоздание — затолкала бедняжку-прислужницу в темную кладовку, заперла там и счастливо продержала до следующей ночи, поскольку все участники экзекуции начисто забыли о содеянном.

Карательные санкции сыпались на турфирму одна за другой…

МУЖ СРЕДНЕНЬКОЙ

Впрочем, муж Средненькой покрывал все убытки. Он был занят розливом водопроводной воды в полиэтиленовые бутылки с наклейками "Родниковый источник". (Мелкими буковками по краю наклейки значилось: "Исключительно целебная. Хорошо, если газированная")

— У этого бизнеса большое будущее, — говорил, нахваливая зятя, Маркофьев. — Сейчас избирателя зомбируют через радио и телевидение. Но не все смотрят ящик. Поэтому скоро будут зомбировать через воду. Пьют-то все. Я заглядываю далеко вперед! — напоминал он.

Муж Средненькой договорился с монахами ближайшего к его даче монастыря, и бутылируемая им вода была объявлена святой и помогающей от многих хворей. Объемы ее продаж все возрастали.

Не говорю про фильтры, при помощи которых очищалась специальная, "золотая серия" этой разлитой уже в стеклянные бутылки целебной влаги; вы сильно удивитесь (или не удивитесь вовсе?) если узнаете, что муж Средненькой подбирал эти промасленные и протосоленные фетровые прокладки на свалке старых "Жигулей"?

МЛАДШЕНЬКАЯ

Младшенькая дочь Маркофьева — хроменькая и горбатенькая — стала балериной. Она, как и папа, жить не могла без сцены и искусства. При этом была широковата и тяжеловата в кости, партнеры обливались потом, вращая ее или таская на вытянутых руках — но разве это имело хоть какое-то значение? Главное было — ее желание и несомненный дар крутить фуэте…

Группа деятелей искусств: Худолейский, Обоссарт, Пушкиндт, Сивухина — постоянно публиковали в подведомственных Маркфоеву газетах и журналах отзывы о спектаклях юной примадонны, особо выделяя редкостный темперамент воздушно снизошедшей на пуантах в российскую глушь прямо с небес феи, а также нутряной талант Захара Костариканского, осуществлявшего все без исключения постановки с ее участием…

МУЖ МЛАДШЕНЬКОЙ

Муж Младшенькой работал в системе налоговых органов. И неплохо со своими обязанностями справлялся.

— Понимаешь, — рассказывал он мне. — К нам стекаются сведения обо всех наиболее состоятельных фирмах и отдельных предпринимателях. Их координаты и реальные суммы доходов я сообщаю друзьям-приятелям. Которые курочат богатеев под орех. Десять процентов с каждой такой операции — мои…

Прежде он работал на таможне. По заниженным пошлинам позволял ввозить итальянскую мебель и турецкое золото (в накладных писал, что досмотрел в ящиках строительный гипс и речной песок), попутно опять-таки и сообщал своим дружкам о пассажирах, которые вносили во въездные декларации раздражающе крупные цифры. Неумно разоткровенничавшихся дуралеев перехватывали на пути из аэропорта в город и обирали.

Затем муж Младшенькой перекочевал в банк (естественно, не тот, где трудился пухленький младший сынок Маркофьева), и, почерпнув данные наиболее крупных вкладчиков, опять-таки переправлял сведения о доверчивых клиентах — кому надо. И вновь получал свои десять процентов.

Маркофьев, надо отдать ему должное, закончил неразбериху, пресек вольницу, реорганизовал структуру, замкнув мужа Младшенькой, — на Шпионовича и переподчинив непрофессионала-щипача — опытному молодчаге отставнику. Коммандос розовощекого бегуна лихо снимали с толстосумов-ротозеев стружку (а заодно пенки и сливки), весь доход шел в наш карман.

СВЕТИЛО

Еще одна доченька Маркофьева сделалась светилом в области медицины. К ней на прием выстраивались длиннющие очереди, страждущие и жаждущие аж за полгода записывались в ее хирургическо-мануально-ортопедическое отделение на полостные и косметические операции, массажи и сеансы психотерапевтического воздействия. Она лечила от бесплодия. И псориаза. А также нервыных расстройств. Заодно была районным инфекционистом и гигиенистом, главным врачом санэпидемстанции, так что без ее подписи не пропускали на рынки ни говядину, ни свинину. (Преимущественное право, естественно, имели поставки с маркофьевских ферм). Девочка помнилась мне неряшливой лентяйкой, не желавшей учиться. Правда (и это заставляло сомневаться в исправности механизма моей памяти), в медицинский институт она поступила с первого захода — что, конечно же, свидетельствовало о несомненности ее приверженности врачеванию; диплом об окончании получила с отличием — несмотря на то, что на лекциях и практических занятиях почти не появлялась. Вероятно, ее успехи определялись врожденными способностями и наследственными факторами. О ее успехах трубила пресса, с ней беседовали ведущие тележурналисты (Новомужев и Пидоренко)…

Вопрос на засыпку. Если покупается политическое паблисити, почему нельзя — за ту же самую (или большую или меньшую) сумму приобрести профессиональное реноме?

Когда о новом светиле на медицинском небосклоне стало широко известно, я, не раздумывая, обратился к Маркофьеву с просьбой — устроить на консультацию к его вундеркиндше дочку Вероники, Машеньку. По знакомству, без долгого ожидания. Он не отказал.

Того освидетельствования не забыть никогда. В кабинет, где происходила процедура осмотра, то и дело на эмалированных подносах вносили требовавшие заключения о пригодности употребления в пищу куски баранины, из лаборатории притаскивали лотки, наполненные пробирками с мочой, не переставая трезвонил телефон…

Обстоятельно (насколько ей позволяла занятость) осмотрев нашу красавицу, дочь Маркофьева сосредоточила внимание на прыщике возле левого плеча.

— Надо пить отвар крапивы, — посоветовала она.

Мы пытались вырулить на проблему затянувшегося развития и умственной заторможенности, но докторесса продолжала упрямо гнуть свое — об опасности экзем и лишаев… А также устранении бородавок с помощью прижигания их ляписом.

— Я ведь еще и офтальмолог, — сообщила она.

Я был потрясен. И объемами ее познаний, и суммой, которую пришлось выложить за полученные советы. Девочке предстояло теперь посещать кудесницу не реже одного раза в неделю, так что тратам не было видно конца.

Разве я или Вероника жалели денег? Нет, конечно. Однако состояние Маши после визитов к офтальмологине-санэпидемнадзорше не улучшалось, а как будто даже сползало к прежней отметке. Да и прыщей прибавилось. Светило осматривала девочку в толстых резиновых перчатках фиолетового цвета, руки ни до, ни после не мыла… Я поделился сомнениями с Маркофьевым.

— Твоя беда, — заорал он, — что ты слишком много помнишь! Помнишь, кто кем был раньше, кто как выглядел и чем занимался! Да, человек не умел к двум прибавить два, а стал банкиром. Да, отбыл срок за воровство, а теперь возглавляет комитет по борьбе с коррупцией. Да, не любила моя доченька учиться, но скоро я доверю ей такой участок работы, что ты грохнешься. От потрясения. Все твои беды — из-за того, что не веришь в людей и скрытые возможности личности. Человек — тонкое создание… Он может все! Даже то, чего не может! Увы, многие проживают целые жизни, не догадываясь, на что способны… Я открываю перед каждым все двери, распахиваю все горизонты…

ДОЧЬ КАТЯ

Меня атаковала моя дочь Катя и просила пристроить ее куда-нибудь на тепленькое местечко. Почему нет — если все вокруг устраивались?

— Пойми, мне неудобно, — отнекивался я. — Получится, что я пользуюсь оказанным мне Маркофьевым высоким доверием. Одного только намека на мою корыстность, одного подозрения в этом довольно для того, чтобы я испытал жгучий стыд. Я должен быть выше и вне подозрений. Ведь я — витрина многосторонней деятельности моего друга… По мне будут судить о нем…

Дочка смотрела снисходительно. Ей еще предстояло многое понять, постичь глубину моих рассуждений.

ПОЧЕМУ НЕ ДУМАЮТ О ДЕТЯХ?

Аргументы мои были таковы:

— Вырастет у журналиста-взяточника сын… А у министра-жулика дочь… И что узнают о своих отцах? А ведь наверняка узнают. Не могут не узнать. Какие чувства тогда испытают? Каково невинным детишкам сознавать, знать, слышать, читать, что отец — ворюга, лгун, жулик?

— Дурак ты дурак! — орал Маркофьев, когда я делился с ним этими ублюдочными и отсталыми посылами. — Зачем думать о детях плохо! Почему считать, что они уступят отцам — в умственном развитии? И вообще… Дети вот уж не осудят тех, кто тащил в дом, а не из дома! И, значит, ничуть не огорчатся, не разочаруются в своих папах и мамах. А испытают гордость. И благодарность. И воспримут поступки отцов и матерей как должное. Как собой разумеющееся. Если же отпрыски окажутся необеспеченными, вот уж тогда наверняка посетуют, что предки мало взяли. Не обеспечили их будущее и будущее еще и внуков. Дали маху. А ведь могли столько загрести… И дети, доведись им, ты мне поверь, сами возьмут в сто, в тысячу раз больше!

НАОБОРОТ

Он вопрошал:

— Ты, может, думаешь, что всех воспитывали, как тебя? Учили, что воровать нельзя? А вот и нет! Наоборот! Растили как раз на противоположных примерах: смотри как имярек удачно слямзил! И много взял, и не попался! Именно таких удачников и везунков навязывали большинству в идеал для подражания!

БОЛЬНОЕ

Он здорово мне помог-подсобил. Вправил мозги. Наставил на путь. Даже отчасти вдохнул утраченную веру в грядущее.

— Что делать с прибором, который барахлит? — спросил он. И сам ответил. — Правильно, выбросить его!

— Ты обо мне? — с замиранием сердца спросил я.

Он был великодушен.

— О Кате… Что ты о ней хлопочешь? Ты же видишь — это пропащая затея! Обреченная попытка. Она ничего делать не может и не будет. Ты бы стал вкладывать деньги в банк, если бы знал, что через неделю он сгорит?

— Но ведь она моя дочь! — воскликнул я.

— Ты уверен? — протянул он.

Фраза задела.

— Что ты хочешь сказать?

Он мялся, пряча глаза.

— Ты ведь помнишь того музыканта… С которым убегала Маргарита?

Я схватил его за лацканы.

(Так поступают все дураки, не способные найти словесных контр-возражений.)

— Не хотел тебя обидеть, — сказал он. — Ладно, будем ремонтировать этот никчемный аппарат. Лишь бы добиться тех функций, которые он должен, обязан выполнять. На свалку надо выбрасывать совсем перегоревшее. А если хоть чуть-чуть фурычит… И потом — это ведь твоя дочь… Наша дочь… Пусть она ничего не умеет… Не знает… И не хочет знать…

ВСЕПРОЩЕНИЕ

Насколько же прав он был! (Как всегда.) Как дальновидно и широко мыслил! Какую загоризонтную перспективу каждый раз умел различить!

Благородно он не упомянул: отчасти в несложившейся судьбе дочери был виноват я сам. На день ее рождения в киоске с вывеской "Элитная косметика" я приобрел набор шампуней, которые и подарил Катюше. Воспользовавшись ими, она потеряла половину волос и долго ходила к окулисту лечить глаза после попавшей в них пены. Муж Миша вскоре после этого начал ей изменять. Сперва исчез из дому на неделю. Потом вернулся и покаялся. Ясно было: простить его — значит поощрить и подтолкнуть к новым изменам. Уж враждовать, так враждовать! Но Катя его приняла. "Желая сохранить семью". Она ведь уже ждала ребенка. Моего внука. Ну, и какой вывод сделал гулена-муж из ее великодушия? Правильно: что и впредь его будут прощать и пускать домой, что бы он ни вытворил.

ЕСЛИ ТЕБЕ ПРОЩАЮТ — ВАЛЯЙ, ШПАРЬ ДАЛЬШЕ ТЕМ ЖЕ ПУТЕМ И ТОЙ ЖЕ ДОРОГОЙ: ПРОЩЕНИЕ ОЗНАЧАЕТ ПООЩРЕНИЕ. ЗНАЧИТ, ВСЕ ДЕЛАЛ ВЕРНО. ПРАВИЛЬНО. ТАК, КАК И СЛЕДОВАЛО.

Хвала небесам, ребенок родился здоровеньким.

Следующий Катин муж был ленивый толстяк. Целыми днями он валялся на кровати, Катя разрывалась между ним и младенцем, которого надо было пеленать, деньги для их семьи зарабатывал я. Если же заходил разговор о том, что и Катин муж мог бы устроиться куда-нибудь, где дают зарплату, он заявлял:

— Я между прочим женился на бабе с приданым. То есть с нагрузкой. То есть с ребенком. То есть с камнем на шее. И она просто обязана быть мне благодарна. То есть содержать меня.

…Какой своенравной и даже холодной была моя дочь еще совсем недавно! Жизнь меняет характеры и взгляды. То, чему не могут научить любящие родители, дается Жизни с необычайной простотой. Хлестанет разок-другой без лишних нотаций кнутом беспрекословия, перетянет ремнем несправедливости, огреет обухом обстоятельств — и ученик стал шелковым. Папочка и мамочка о таком благотворном перерождении и мечтать не смели.

Вот только радости подобное перевоспитание почему-то не приносит.

РЕПУТАЦИЯ

Маркофьев выступил резко против того, чтобы я и дальше портил жизнь Кате. Забивал ей голову белибердой. (Довольно было уже того, что я чуть не загубил собственную биографию и лишь теперь мало-помалу исправлялся). Он сказал:

— Хороший хозяин всему найдет применение. Твоя дочь сгодится. Мы не можем брать взятки? За услуги, которые оказываем другим. Ты прав. Наша репутация должна быть вне подозрений. Поэтому будем поступать честно. Будем устраивать Катю на работу

За полгода Катя сменила шесть мест службы в учреждениях, которые были нам должны. Не умея ни грамотно писать, ни даже складно читать, моя дочь, тем не менее, оказывала этим фирмам важные, неоценимо полезные кансалтинговые услуги. Каждая зарплата, которую она получала, исчислялась суммой, с лихвой достаточной для покупки не одного, а двух островов. (В очередной раз были блестяще подтверждены педагогические способности Маркофьева. Катя поверила в себя. Душевно распрямилась.) Получив причитающееся нам, Катюша увольнялась по собственному желанию.

Я убеждал Маркофьева наплевать на нервотрепку с вновь приближавшимися выборами и осуществить покупку — пусть не Корсики, а другого райского уголка. Но он завелся и не хотел отступать от задуманного.

Контрольный вопрос. Как получить взятку, не нарушая закон?

ОЛЯ

Надо было как-то позаботиться еще и о прежней жене Миши — Оле, у нее тоже подрастал ребенок. (А от Оли Миша ушел именно к Кате. Так что моя вина была налицо)

Маркофьев вновь кинулся на подмогу.

Оля, согласно его замечательно воплощенной задумке, сделалась ясновидящей. Стала называться Сударыней Матренушкой. (О, как тщательно возводил мой друг здание башни будущего своего величия!) Деятельность приносила Оле неплохой доход. Судврыня Матренушка настолько входила в раж, что, когда однажды мы пришли к ней на сеанс спиритизма, она нас не узнала. И сказала мне:

— Вы в прошлой жизни были в Индии брамином…

А Маркофьеву:

— В прошлой жизни вы были пажом при английской королеве.

То есть все перепутала. Но быстро исправилась и объявила, что я был простолюдином, а Маркофьев — испанским принцем.

ХОРОШО

Все, одним словом, складывалось распрекрасно. Вот только Вероника обижалась: почему на ту работу, которую выполняла Катя, я устроил не ее.

И Катя обижалась, когда ее кансалтинговая деятельность и огроменные вливания в семейный бюджет прекратились.

Чего я в итоге добился? Дочь не хотела работать за гроши, она привыкла получать астрономические суммы, ничего не делая. Я пробудил худшие инстинкты в Веронике.

Однако на общем фоне впечатляющих успехов — на эти мелочи можно было внимания не обращать.

И ОПЯТЬ МАРКОФЬЕВЫ

Открывая семейный слет в одном из санаториев на черноморском побережье, Маркофьев возглашал:

— Дети! Детишки! Вы повторяете промахи предков! Узнаю в вас, вихрастые сорванцы, и в вас, недотепах с косичками, себя — юного и глупого. Увы, заставить вас поумнеть — нельзя. Или очень трудно. Более того, едва сам наберешь опыта, поумнеешь, станешь способен вразумлять других, юных, как делаешься стар, непривлекателен, не нужен, и тебя отправляют на свалку — чтоб не мешал новым поколениям совершить весь набор ошибок, который они должны совершить — прежде чем достигнут твоего уровня зрелости…

На тот праздник съехалось и слетелось с разных концов земного шара более миллиона маркофьевских продолжений женского и мужского рода. Еще столько же прислали приветственные телеграммы… Многие тысячи маркофьевых младших, средних и уже совсем повзрослевших просто не смогли попасть на ту конференцию — по причине большой личной занятости, а также нехватки корпусов и лимита койкомест в устроенном на футбольном поле туристическом лагере, состоявшем из одной тысячи ста восемнадцати брезентовых палаток…

— Теперь видно: я прожил жизнь недаром, — с удовлетворением констатировал Маркофьев, окидывая взглядом колонны марширующих перед ним со знаменами — его собственных детишек.

СОМНЕНИЯ

Он еще сомневался! Кто-кто, а уж он-то прожил не напрасно! Сколько шаров отправил в лузы! Сколько бараньих и говяжьих туш перемолол могучими челюстями! Сколько стаканов и бочек водки и вина опрокинул в себя! Сколько сигарет с фильтром и без искурил! Сколько потомков наплодил!

УМИРАТЬ КАК МОЖНО ЧАЩЕ

— Да, я воистину птица-феникс, — говорил он. — Воскресаю еще и в детях. Омолаживаюсь.

И отхлебывал из фирменного бокала "Молодеческого" пива.

ПОТОМСТВО

Всех, кто прибыл на тот слет, поили светлым нефильтрованным пивом "Молодоческое".

Беседуя со своими уменьшенными или чуть видоизмененными копиями, Маркофьев с отеческой лаской замечал:

— Душа радуется на вас любоваться… Как вы хлещете этот жидкий хлеб! Из горлышек и банок, кружек и стаканов! Знаешь, — обращался он ко мне, — кажется, в них начисто отсутствует то, что принято называть загадкой русской души. Выветривается, испаряется под натиском новой жизни то, что так сильно мешает нам с тобой. Наивность и идеализм. Мы-то с тобой романтики… — Он мечтательно жмурился. — А они… У них нормальная шкала ценностей: хорошо оплачиваемая работа, образование, страсть к путешествиям, которые они себе могут позволить…

МАРКОФЬЕВЫ

Их было столько… Маркофьевых… Молодых и постарше… И совсем юных… Мужского и женского пола… В брюках и юбках… В очках, помогающих от близорукости, и очках, сокращающих дальнозоркость… И вообще без очков… Каких только оттенков волос, очертаний животов, разрезов глаз не наблюдалось в этом племени, какими только подробностями не рознились его представители… Но у всех них сохранялась характерная Маркофьевская симпатичная припухлость, тяга к чревоугодию и гигантская, непобедимая, неконтролируемая, неописуемая, почти кроличья плодовитость и любвеобильность… Маркофьевы вступали в браки, производили на свет новых Маркофьевых, ими был заполнен весь земной шар. У меня тысячерилось в глазах… Маркофьевы, Маркофьевы, Маркофьевы были всюду…

ИТОГИ СЕДЬМОЙ ГЛАВЫ

Контрольные вопросы, правильные ответы на которые гарантируют вам как минимум сохранение здоровья:

1. Можно ли покупать в магазинах нарезку?

2. Надо ли негодовать по поводу качества телепередач?

3. Стоит ли ужасаться из-за уровня детективных романов?

4. Рационально ли впадать в транс в связи с интеллектуальным потенциалом тех, кто рядом и вокруг и, в особенности, тех, кто пробился в руководители?

5. Вам все еще охота раздражаться по каждому подобному пустяку?

Полезные советы и правильные ответы:

Не тратьте нервы!

Плодите потомство!

Не покупайте нарезку!

Загрузка...