Теория глупости

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ БИТВЫ

Главное достоинство Учебника, который вы в настоящий момент держите в руках, — его доходчивость и доступность, а также простота изложения самых сложных идей. (Надеюсь, вы не станете этого отрицать).

Если вы читаете эти строки, значит, десять глав "Теории глупости" пройдены вами ровно до середины. Их легко сравнить с десятью пальцами рук или ног. Таким образом, можно сказать, что работу одной рукой или функции одной ноги вы уже освоили и постигли. Остается разработать вторую или четвертую конечность. Для этого попытаемся бегло подвести предварительные итоги, после чего продолжим продвижение вперед, к конечной цели нашего следования и финальному пункту назначения — то есть избавлению от остатков глупых иллюзий..

Развиваем воображение вместе!

Итак, на ваш взгляд, похожи ли прочитанные главы на пальчики — большой, указательный, средний, безымянный и мизинец? Какая глава и на какой палец похожа больше, чем остальные?

Задание. Закройте глаза и прикоснитесь указательным пальцем к кончику носа.

Вам это удалось?

Поздравляем! Значит, ваша нервная система не пришла в расстройство. А вашей координации движений пока ничто не угрожает. Можете читать дальше!

Примечание. Настоящую главу уместно также приравнять к привалу, биваку, пикнику, устроенному посреди тяжелого перехода для отдыха и освежения сил. Поэтому — позвольте себе небольшую расслабуху — перед последующим упорным штурмом вершин мысли и крепостей успехов.

Первые дни после сокрушительного поражения, которое мы потерпели, мой друг бушевал и негодовал:

— Как я могу относиться к человеку, который избран народом, но неуважаем лично мной? Да он и сам себя не уважает! Ибо не держит данного слова! Предает! Кляузничает! Подличает!

Так он обрушивался на Ивана Грозного. Припечатывал его.

Но потом успокоился. И впоследствии сам потешался над своей яростью: "Мы других людей, в сущности, не знаем. Все такие… А кто они, что у них за душой… Это наша с тобой недоработка. Надо — знать! Все, досконально! Мы поленились, не удосужились вывернуть его подноготную.

И еще он говорил:

— Да, финансово я пролетел крепко… Но в этом ничего страшного. Не бойся потратиться, не жалей денег — чтобы в итоге узнать человека. Давай ему и смотри, сколько он берет. И снова давай. И жди, жди — когда он тебя кинет… Измерь всю глубину его подлости и падения.

Он говорил:

— Человечество не заслуживает, чтобы за его счастье боролись. Но если ты понимаешь эту его незаслуженность и продолжаешь сражаться, то делаешь это уже не для него, а для себя. Потому что преследуешь какую-то свою цель или из патологии. Тогда на себя и пеняй и к себе предъявляй претензии в последующих разочарованиях.

— Кроме того, — говорил Маркофьев, — человеческие качества правителей проецируются на население. Очень скоро избравшие Ивана это почувствуют. В самом деле, его тезка Иван Грозный был сумасшедший. И Россию сделал полоумной. Сталин был убийцей — и страна наполнилась преступниками. При этом люди так устроены, — вздыхал Маркофьев, — что хороших качеств у лидеров почему-то не перенимают…

Вывод. КАК РОДИТЕЛИ МОГУТ ВОСПИТЫВАТЬ РЕБЕНКА ТОЛЬКО ЛИЧНЫМ ПРИМЕРОМ, НИКАКИЕ САМЫЕ ПРАВИЛЬНЫЕ И ВОЗВЫШЕННЫЕ СЛОВА НЕ БУДУТ УСЛЫШАНЫ, ЕСЛИ НЕ ПОДКРЕПЛЕНЫ ДЕЛОМ, ТАК И ПРАВИТЕЛИ МОГУТ ВОЗДЕЙСТВОВАТЬ НА СВОЙ НАРОД ТОЛЬКО ЛИШЬ СОБСТВЕННЫМИ ПОСТУПКАМИ И ЛИНИЕЙ ПОВЕДЕНИЯ, А НЕ АГИТАЦИОННЫМИ КРАСИВОСТЯМИ.

Он итожил:

— Надо решать прежде всего свои дела, блюсти прежде всего свои интересы, талдычить о своем — о чем бы не талдычили окружающие. (Подробнее смотри об этом в "Учебнике Жизни для Дураков") Тот, кто пытается примирить крайности и соблюсти, и учесть все мыслимые наличествующие точки зрения, позиции всех заинтересованных сторон — тот рано или поздно ошибется, прогадает, а тот, кто будет гнуть свою линию — преуспеет, ибо переупрямит взаимоисключающие течения и векторы. И ведь такому упрямцу, — он гордо выпячивал грудь, — есть за что сражаться! За свою выгоду! А не за мифическую общую удовлетворенность, которой никогда не бывает.

— Плохо, когда человек бездарен, — говорил он про Ивана. — Но гораздо хуже, когда бездарный выдает себя за талантливого.

— Бессмысленно было с ним смогаться, — вспоминал Маркофьев. — Он был и остается в случае, то есть в моде…

Попутный вопрос. Почему о человеке, которому везет, говорят, что он "в случае"?

Ответ. Не потому ли, что везение (как и невезение) — вопрос случая, стечения обстоятельств или заблуждений?

С горечью он констатировал:

— Еще один закон бытия: каждый последующий расплачивается за всех предыдущих. Да, за всех своих предшественников заплатит тот, кто пришел после них. Предшественники обманывали — а не доверять будут вам. Предшественники воровали, а должок попытаются получить с вас. Предшественники были идиоты, их глупость отсветом ляжет на вас. Предшественники, не расплатившись, сбежали из ресторана, — официант будет обсчитывать вас, чтобы наверстать упущенное и вернуть потерю… Нельзя совершить ничего — что бы не отозвалось в будущем чем-либо.

— А ты не мог примириться с покражей твоего фильма. И книги, — не мог не ввернуть кстати он.

— Ну, конечно, возникает искушение сказать: ничего святого не существует! — восклицал он. — Но ведь это не так. Потому хотя бы, что ты сам свят. Разве не так?

Про себя он знал:

— Я — человек без кожи. Все, буквально все меня задевает, трогает, волнует, возбуждает. Женские ноги и мужской ум, личное преуспеяние и чужие доходы… Все касается меня очень живо и близко, все побуждает действовать…

Да, на какой-то миг он растерялся. Выглядел обескураженным.

— Что получается? — вопрошал он. — Члены моей команды мне врали? Искусственно завышали рейтинги? Льстили моей внешности и моему интеллекту? Преуменьшали мой вес… Я имею в виду не политический, а физический… Приукрашивали мою полноту? Ради чего? Чтобы тянуть с меня деньги? Но ведь это мелко! Неужели так мелко они меня ценили?

— Хорошо, что ты это понял, — не мог не похвалить его запоздалого прозрения я.

Он же напропалую горевал:

— Когда тебе льстят, как-то невольно проникаешься доверием…

Но недолго он себя корил и бичевал. Однажды с его губ сорвалось уже вполне спокойное суждение:

— Надежного в мире нет ничего. Даже скалы рушатся и крошатся. Даже алмаз изнашивается, если им резать стекло. Ну, а в коробочке с бархатом всю жизнь не пролежишь. Как можно ждать надежности от человека? Этого куска студня, этой аморфной массы? Да он видоизменяется в угоду любой ситуации, любой политической формации и системе!

Он говорил:

— СТАВЬ НЕ НА ЛЮДЕЙ, СТАВЬ НА ВЕЧНОСТЬ!

— Конечно, — говорил он. — Порок всегда оплачивается выше добродетели, а беспринципность приносит больше дивидентов, чем принципиальность. Это естественно. Принципиальность — это статичность, неподвижность, а, стоя как вкопанный, много не наработаешь. Добродетелью, в отличие, от порока не торганешь. Кому она нужна?

Но тут мысли его словно споткнулись. Он задумался.

— А почему, собственно, не торганешь? — произнес он.

— В стране, где дефицит искренности, даже правда может стать товаром! — воскликнул он. — Даже доброта, если ее недостает!

Объявление. ВСЕХ ЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ (И ЗАИНТРИГОВАННЫХ), а также ЗАИНТЕРЕСОВАВШИХСЯ ВЫШЕПРИВЕДЕННЫМ ПАССАЖЕМ ПРОСИМ ДОЧИТАТЬ "ТЕОРИЮ ГЛУПОСТИ" хотя бы ДО ПОДГЛАВКИ "КООПЕРАТИВ "ДОБРОТА" — или бегло пролистать оставшиеся странички!

— Люди разочаровывают, не оправдывают ожиданий, — все сильнее разгораясь, говорил Маркофьев. — Но повод ли это для скорби? Человек ведь не машина, чтобы действовать запрограммированно. Подул ветерок — и он простудился. А собирался идти на службу и столько там сделать! И это еще хорошо, если просто простудился. А не занедужил всерьез… Но я рассуждаю шире: почему надо ставить себя в зависимость от кого-то, от того, что люди не так себя ведут, как тебе бы хотелось? Тебе-то, в конце концов, что за дело до их качеств? Ты страдаешь от их предательства, необязательности, алчности, лживости? Но ведь это ты страдаешь, а они чувствуют себя превосходно! Как рыбы в воде. Поэтому — не страдай. Пусть живут как им живется. А ты живи как ты хочешь. Забавляйся! Это ведь большое искусство и высший пилотаж — заставить стадо делать то, что тебе нужно. Не надо подчинять этой задаче целую жизнь, отчаиваться, если не получается. Надо стремится к этому играючи, между прочим, не слишком заботясь о результате. Забавляйся, пытаясь добиться своего! Не принимай ничто близко к сердцу! Насмешничай! Это и будет правильная линия поведения.

— Играй! — говорил он. — Надо постоянно играть! Помнишь, еще когда я читал в институте лекции… Иногда входил в аудиторию и покрывался испариной… Такие там сидели страхуидлы… Такие рожи… Такие образины… И тогда я приободрялся и говорил: "Какие красивые женщины тут собрались…" И они меня награждали вниманием, улыбками, цветами и аплодисментами…

И еще он говорил:

— Ты думаешь, я обиделся? На них на всех? Вовсе нет. Обижаться глупо! Валяй, обижайся на человечество! Что оно не такое умное, как ты. Не понимает таких элементарных вещей, которые очевидны для тебя. И останешься в одиночестве. На всем земном шаре. Мы с детства знаем: если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Человечество не умнеет. Тогда поглупей ты! Стань, как оно. Или прикинься, что поглупел…

Улыбаясь, он говорил:

— Разве в природе существует чувство обиды? Разве садовый цветок обижается на сорняк за то, что тот пытается заглушить его рост, оттеснить и извести с облюбованного клочка земли вовсе? Разве сорняк обижается, если его выпалывают? Нет, вновь и вновь пытается возродиться, утвердиться, вырасти на том самом месте, откуда его выдернули и прямо дали понять, что присутствие подобного чертополоха здесь нежелательно. Заметь, он не оскорбился, не хлопнул дверью, не исчез навсегда. Напротив, с новой силой бросился отстаивать свое право существовать.

И все поступают именно так!

Заяц только и делал бы, что обижался на лис, волков и охотников — за то, что его преследуют, травят собаками, стреляют… В самом деле, почему он поставлен в столь зависимое, подчиненное положение, что все, буквально все его преследуют? А он только и вынужден трястись от страха, улепетывать, путать следы… Но нет, ничего похожего на обиду не наблюдается с его стороны. Он живет — так, как ему назначено и предопределено судьбой, без демонстрации оскорбленного самолюбия и претензий к окружающим. В тех условиях, которые ему предложены. И не видит ничего унизительного в своих ухищрениях спастись, прокормиться, отсидеться, спрятаться, произвести потомство. Такая его планида. Такая планида каждого — приспособиться к обстоятельствам и — жить, жить, жить несмотря на попытки недругов изничтожить и устранить тебя, тебя, раздражающего всех, всех без исключения уже самим фактом своего существования, присутствием на земле.

Он заключал:

— Да, можно всю жизнь, гордо и презрительно пождав губы, простоять в сторонке. Но правильнее и естественнее — цепляться до последнего, изворачиваться, однако, добиваться своего, никому не уступая. Все это поймут и никто не осудит. Все так живут. Борются за каждый миллиметр пространства, каждую копейку, каждое мгновение счастья. Не обижаются, если их оттирают, и стремятся, в свою очередь, оттеснить других.

Он резюмировал:

— НЕЛЬЗЯ БЫТЬ В ПРЕТЕНЗИИ КО ВСЕМУ МИРУ. ТАКОЙ ТЯЖЕСТИ ЧЕЛОВЕКУ НА СВОИХ СЛАБЫХ ПЛЕЧАХ ПРОСТО НЕ ВЫНЕСТИ.

В тот нелегкий для себя период Маркофьев разработал (и продиктовал мне, а я застенографировал) глубочайшую, целостную и стройную, одинаково верную для всех времен и народов систему пребывания в постоянном ладу с собой и действительностью. Одним из центральных и основополагающих, фундаментальных ее постулатов стал принцип неосуждения никого.

— Научиться никого не осуждать весьма просто, — говорил Маркофьев. — Достаточно вспомнить себя в аналогичных ситуациях. Не многие захотят это сделать. Но если хочешь научиться не осуждать — заставь себя вспомнить! Христос вопрошает слишком усложненно: "Кто без греха?" Так и хочется заорать в ответ: "Да я, я же!" Не надо выспренности. Надо спокойно и разумно шаг за шагом воссоздать свою жизнь. Вы никогда-никогда не заискивали? Не подхалимничали? Не искали защиты и расположения вышестоящего? Как же тогда вы добились успехов? Или вам оставили большое наследство? Кто? Когда? Что вам оставил? Поэтому будьте с собой максимально откровенны. Вам наверняка пришлось совершить один-два (это в лучшем случае) неблаговидных или постыдных поступка. Вы не были альфонсом и захребетником? Не стремились прокатиться на чужом горбу? Выехать за чужой счет? Не лжесвидетельствовали? Не завидовали? Не брали тайком и без спроса? Не совращали и не развращали? Тогда вы давно бы уже преставились, потому что Господь забирает лучших, а вы все еще живете…

Контрольные вопросы. В молодости все — безгрешны? Или все же не идеальны? (Вспомните себя.) Кто же тогда забирает? Таких не слишком праведных? Обязательно ли Господь?

И еще он говорил:

— Да, конечно, можно что есть мочи орать о несправедливости… Но что толку? Вспомни нашу с тобой студенческую историю…

Я помнил. Как-то я вел пьяного Маркофьева домой. Провожал его после загула. Сам при этом был абсолютно трезв. Нас загреб наряд милиции. Препроводил в отделение. И долго там держал, точа бритвы и намереваясь обрить наголо.

Я кричал на милиционеров, сознавая свою правоту и трезвость.

Маркофьев, сознавая свою вину, понуро молчал. А потом и вовсе стал просить прощения и извиняться.

В итоге меня обрили и бросили в холодный карцер (чтоб остыл и не шумел). А мой друг был отпущен.

Дело о моем пьяном дебоше разбирал ученый совет, Маркофьев сидел в президиуме (он был председателем научного студенческого общества), прискорбно кривился и кивал. Он все сделал, чтобы меня не отчислили, чтобы я не схлопотал выговор. Но мне его влепили.

Вывод. Кричит всегда неправый. Правый всегда молчит.

О том, насколько тяжело Маркофьев переживал позор тех завершившихся провалом выборов, можно судить хотя бы потому, что он заговорил о совести…

— Когда был маленьким мальчиком, — вспоминал он, — смотрел по телевизору многосерийный немецкий фильм под названием "Совесть пробуждается" — о том, как крупный фашистский чин (даже помню его фамилию — Эберсхаген) осознал порочность гитлеровской политики и перешел на сторону советской армии. Сюжет, конечно, был придуман и коньюнктурен от начала до конца. Затем мне довелось видеть исполнителя главной роли в других лентах, играл он, в частности, и Бормана… Я неизменно удивлялся: как мог тот, в ком столь бурно пробудилось нравственное начало, выступать во все новых, зачастую не самых привлекательных амплуа? Я был наивен и не понимал: и другие люди тоже, а не только актеры, меняют маски и личины — в зависимости от обстоятельств.

— Когда пробуждается совесть? — спрашивал, весь дрожа от обиды, Маркофьев. И отвечал. — Я скажу тебе, когда. Когда тебе самому прищемят хвост. Когда столкнешься с людьми еще более циничными и подлыми, чем ты сам. Тут нутро твое восстает. И ты жаждешь ублюдков покарать! И вспоминаешь заповеди, которые миллион раз сам преступал и о существовании которых забыл. Но теперь ты размахиваешь ими, будто мечом! И вопиешь о справедливости…

Что я мог обо всем этом — с высоты своего нового знания — сказать? Что в итоге таких рассуждений моего друга ожидал крах. Каждого, кто в решающий миг бесчестного поединка вспоминает о совести, ожидает крах.

Маркофьев и сам это понимал.

— Я должен был ему проиграть, — говорил он. — Почему? А потому что интеллигент всегда проиграет неинтеллигенту. Нравственные принципы в качестве оружия на поле битвы вряд ли сравнятся с кистенем и палицей…

В нем и точно произошли перемены. Но хотел ли я, желая ему добра, чтобы он менялся? Становился совестливым и интеллигентным?

Ох, нелегко жить интеллигентному! Я наблюдал одного. В троллейбусе. Он вошел — в белом плаще, сияющих штиблетах, отутюженных брюках, с кожаным портфелем хорошей выделки. В таком прикиде надо ездить в такси (если нет своего автомобиля). Но вошедший ведь был из породы совестливых и стеснительных, следовательно, заработать на автомобиль (и даже на поездку в такси) не умел.

ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ СПОСОБНОСТИ, ЧТОБЫ ЗАРАБОТАТЬ НА МАШИНУ, ПРЕСТУПНО ПРОДОЛЖАТЬ ЕЗДИТЬ В ОБЩЕСТВЕННОМ ТРАНСПОРТЕ, ЗАНИМАЯ МЕСТО ТЕХ, У КОГО НЕТ ТАКИХ СПОСОБНОСТЕЙ И ВОЗМОЖНОСТЕЙ.

Одеваться же этот вот уж не герой нашего времени считал нужным прилично и достойно, помятуя: неряшливый вид оскорбляет эстетическое чувство окружающих. Портфель, видимо, был заполнен бумагами, оттягивал руку, интеллигент искал возможности сесть — чтоб не слишком утомиться в дороге и прийти на службу, куда он, видимо, направлялся, не слишком выжатым и измочаленным. Нашел клочок сидения, сел. Но в троллейбус вошла женщина. Не старушка, нет. Именно женщина. Средних лет. Как поступил бы неинтеллигент? Отвернулся бы и остался сидеть. Мог ли повести себя подобным образом наш несчастный? Сидеть, когда дама стоит? Он вскочил, уступая ей место. Вошедшая с благодарностью (хоть какое-то удовлетворение он испытал) приняла знак внимания. А интеллигенту тем временем наступили на сияющий ботинок, заляпав его грязью.

Вновь он сел (освободилась половинка другого дерматинового диванчика) и высоко подтянул брючину — чтоб не пузырилась на колене. Увы, за спиной несчастного на этот раз оказалась далеко не интеллигентная гражданка. Которая кашляла, не прикрывая рот хотя бы ладошкой, уж не говорю — платком. Бедный воспитанный чистоплюй пригибался, сутулился, втягивал голову в плечи. Не хотел быть подвергнут возможной инфекции, да и сама мысль, что твою маковку орошают капельные выделения посторонней слюны и мокроты, могла кого угодно вывести из равновесия. Поэтому он снова поднялся. Белый плащ нещадно мусолили плечи шаркавших мимо и трущихся о него пассажиров. Он грозил превратиться в серый еще до конца поездки.

Я смотрел на достойнейшего человека и думал: как же вам, вашей интеллигентской породе, нелегко! Как нелегко жить тому, кто не хочет и не умеет никого обидеть. (Такой сам обычно бывает унижен.) Он должен постоянно выбирать слова, помнить, у кого что случилось — чтоб ненароком не наступить на больную мозоль. Должен учитывать и держать в голове самые невероятные сочетания обстоятельств, которые могли бы сложиться в связи с его высказыванием или шуткой.

Это не жизнь, а кромешный ад!

Я долго искал определение "интеллигентности" — читал книги по этому предмету, прислушивался к дискуссиям, но все рассуждения на этот счет казались мне неточными. Наконец, меня осенило: интеллигентность — это умение поставить себя на место другого. Ощутить, что этот другой чувствует или должен почувствовать, проникнуться его строем мыслей. Интеллигентность — это дар войти в положение и обстоятельства жизни ближнего.

То есть — хотя бы на время перестать быть собой.

Попутный вопрос. Вам это нужно?

Да, интеллигент прежде всего думает о других. И уж потом, в последнюю очередь, о себе. Так он устроен. И ничего с собой поделать не может. Поэтому его все шпыняют, гоняют, притесняют, его состраданием и доверчивостью пользуются…

Хотел ли я, сам терзавшийся, испытывавший и терпевший подобное на своей шкуре ежечасно — аналогичной судьбы и для своего друга? Ведь я любил его. Ценил его. Заботился о нем. Нет, не хотел! Ведь я желал ему добра.

К счастью, Маркофьев вскоре оправился от полученного шока и воспрял.

— Надеюсь, ты не забыл урок, — напоминал он мне, глотая таблетки против нервного стресса. — "И так хорошо, и эдак неплохо". Ну и позволили мы с тобой ему избраться. Ну и пусть — подставляет свой лоб. Он-то поди полагает, что очень умен. Раз сумел нас победить. Все, кто так думают, на этом горят. Он смотрит на мир всего двумя глазами. И многого не видит, не замечает. А мы с тобой смотрим на него — уже четырьмя глазами. А люди смотрят на него тысячами глаз. И что ускользнет от одного, то непременно узрит другой. Только дураки стремятся быть на виду. На солнцепеке и открытой местности. Которая к тому же простреливается снайперами и зенитной артиллерией. Умные предпочитают отдыхать в тени и в скрытых от посторонних глаз резиденциях. Пусть потешит себя популярностью. Но дергать за ниточки и командовать им будем мы.

— Поражения надо превращать в победы, — заявлял он. — Это общеизвестно. Но как этого достичь? Оказывается, не так и трудно. Все, что для этого нужно — слова. С помощью слов мы можем перевернуть картину с ног на голову и наоборот. Кто знает, почему я проиграл? Никто. Я могу сказать что угодно. "Да потому что я сам этого захотел!" Слово — великая сила.

Я смотрел на него, балдея. Мне было не поспеть за быстротой его мышления.

Он же взирал на меня с лукавым прищуром и ронял перлы мудрости:

— ВОВРЕМЯ ОСОЗНАТЬ СВОЮ ОШИБКУ — ЭТО ПОЧТИ ЧТО ИСПРАВИТЬ ЕЕ.

А затем, улыбаясь обычной своей детской улыбкой, изрекал:

— НИКОГДА НЕ ПРИЗНАВАЙСЯ В СВОИХ ОШИБКАХ! ЭТО БУДЕТ ОЗНАЧАТЬ, ЧТО ТЫ НЕ ПРАВ. А ТО И ВИНОВАТ.

Сами подумайте: можете ли вы быть в чем-либо виноваты? Или неправы? Может ли крупная личность допускать неточности, совершать огрехи? Да никогда в жизни!

У вас что-то не получилось? Вас не поняли? Не поддержали? Вероятно, люди временно впали в сумасшествие, у них помутнение рассудка. Но очень скоро они осознают вашу правоту. Поймут и оценят ваше величие. Признают вашу гениальность. А если этого не произойдет а ближайшие дни и годы, то ваше величие станет очевидным для потомков.

Стойте на своем всегда — какую бы чушь не сморозили и какую бы мерзость не совершили. Какую бы очевидную оплошность не допустили в расчетах. Защищайте и отстаивайте свою позицию! Даже если она невыгодная, ошибочная, провальная. И тогда — если вы будете тверды — сомневающиеся заколеблются: а, может, и впрямь он — велик, дальновиден, прозорлив? Знает, что делает… А мы — жалкие мошки — не ведаем ничего. Вон как уверенно он держится и говорит… Как яростно призывает… Нет, что-то в его позиции, безусловно, есть! Я, пожалуй, ему поверю. И пойду за ним. Пусть однажды или дважды или трижды или четырежды он завел меня не туда… Я все равно пойду за этим одержимым и бесноватым, но, конечно, наделенным свыше каким-то особым знанием фанатиком, верящим в себя, свою звезду и свою миссию избранника…

Так надо держаться и так надо говорить, если хотите стать победителем.

* ДЕРЖИТЕСЬ УВЕРЕННО! ГОВОРИТЕ БЕЗАПЕЛЛЯЦИОННО! ОДЕВАЙТЕСЬ ХОРОШО! УЛЫБАЙТЕСЬ! ТВЕРДИТЕ УПРЯМО, ЧТО ВЫ БЫЛИ ПРАВЫ ВСЕГДА!

И удача вас не покинет.

Маркофьев говорил:

— Да, я могу с Иваном Грозным порвать… Окончательно и бесповоротно. Навсегда. Но — зачем? ОДНОЙ ОШИБКОЙ ДРУГУЮ НЕ ИСПРАВИТЬ!

Он приступал к разработке нового витка своей всепобеждающей стратегии. Главными ее составляющими были:

НЕ ВСПОМИНАТЬ О ДОПУЩЕННЫХ ПРОМАХАХ

НЕ БОЯТЬСЯ ИХ ПОВТОРЕНИЯ

ВНОВЬ ОБЕЩАТЬ

ВНОВЬ НЕ ВЕРИТЬ

ОТДЫХАТЬ

— ЧЕМ ТЕБЕ ХУЖЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ ТЫ ДОЛЖЕН ВЫГЛЯДЕТЬ, — говорил Маркофьев.

И еще он говорил:

— ГДЕ БЫ ЧТО БЫ КОГДА БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ — БУДЕТ ОБРАЩЕНО И НАПРАВЛЕНО МНЕ НА ПОЛЬЗУ.

Вот заповедь, которую вы должны повторять постоянно. Это — не самовнушение. И не самообман. Это — чистейшая правда. Я бы даже сказал: неважно, что именно и когда произойдет. Что бы ни произошло — все будет к лучшему для вас. Верьте в это! Так и есть: Судьба хочет вам помочь и споспешествует вам во всем!

Совет. К Судьбе надо относиться как к любящим строгим родителям, которые дольше прожили и в силу накопленного опыта знают, что для ребенка лучше, что правильно, а что неверно; дитяте может хотеться совсем не того, что ему пойдет во благо, за этим выборов вариантов и осуществляют надзор старшие — корректируют, разрешают, не позволяют. Если веришь им, веришь в Судьбу — жить легче, ибо знаешь: что бы ни случилось, все — во благо.

Как повел бы себя на месте Маркофьева в той мрачнейшей ситуации я? Я бы прежде всего общение с Грозным напрочь прекратил!

Кто сказал, что худой мир лучше доброй ссоры? Кто и на каком основании так сказал? По мне — добрая принципиальная ссора всегда была лучше притворного согласия. Зачем и кому нужен шаткий лицемерный обман? Нет, надо мужественно посмотреть правде в глаза. И сказать себе: с этим человеком или группой товарищей мне не по пути. Какое облегчение сразу испытаешь! От скольких утомительнейших церемоний и экивоков освободишься! Из стремнин и глубин каких потоков лжи сразу вынырнешь! Перестанут быть нужны политесы и дипломатничанья! Неискренние улыбки и плохо сдерживаемая ярость!

Уж враждовать, так враждовать!

Да, добрая ссора, на мой взгляд, была тысячекратно лучше опасной видимости мнимого благополучия — худого (и в смысле худобы, и в смысле прохудившихся истертостей там, где тонко) мира! Вы ведь испытаете облегчение, если выплеснете ненавистному предателю в глаза все, что о нем думаете? Так и не сдерживайтесь! Зачем волочь за собой воз обид или, тем более, носить в себе червоточину ненависти? Изживите ее! Исторгните наружу!

Постскриптум. Надо ли говорить, что жизнь полностью подтвердила мою неправоту и в этом вопросе тоже!

Он говорил:

— Врагов надо любить.

И следующим образом характеризовал Ивана Грозного:

— Да, он такелажник. В смысле подводник. В смысле подводила. В смысле что таки всегда таки лажает и подводит.

И восклицал:

— Ты, может, думаешь, что лучше жить в скромной келье отшельника, чем строить светлое здание будущего вместе с негодяями? Нет, это не так! Ты опять заблуждаешься!

Рассудите: что означает ваше нежелание общаться с каким-либо человеком? О чем свидетельствует попытка его не замечать, игнорировать, не видеть в упор? На какую мысль наталкивают постоянные попытки обходить его стороной? Что вы к этому человеку как-то относитесь. Испытываете пусть негативные, но эмоции. А ведь мы уславливались еще в первом томе нашего пособия, что равнодушие — главный ключ и секрет любого успеха, будь то семейное благополучие или карьерный взлет. Не надо относиться ни к кому никак! Это и есть наиправильнейшая позиция. Воспримите ситуацию рационально! То есть потребительски. Что вам до того, подл индивид или благороден, совершал по отношению к вам негодяйские поступки или всемерно помогал. Важен данный момент! СИНОНИМ ЖИЗИ — ЭТО "СЕЙЧАС". Дай и получи. Возьми и отвали. Что будет после — никому неизвестно. "Потом" может и не наступить. Что было раньше — тоже никого не интересует и не волнует. Если в данный момент данная фигура (вне зависимости от ее качеств) способна принести пользу — употребите ее в дело. Как лук и петрушку употребляют в суп и жаркое. Глупо пренебречь, только потому что не уважаете, презираете, считаете пустым местом. Вы полагаете, что, прибегнув к использованию этой нужной вам сейчас фишки, сделаете себе (в нравственном смысле) хуже? Это — чушь, нонсенс! Вы всегда, при любой погоде и в любых обстоятельствах должны делать себе лучше! НРАВСТВЕННО ТО, ЧТО ВАМ ВО БЛАГО, А БЕЗНРАВСТВЕННО ТО, ЧТО ВАМ ВО ВРЕД. Из этого исходите. Когда очутитесь в клинике неврозов, куда сами себя загоните своей принципиальностью, или будете лежать с инфарктом, который заработаете из-за переживаний, осознаете справедливость этого утверждения в полной мере и с особой непередаваемой силой.

Примечание. Кроме того, нельзя забывать: люди настолько убоги, примитивны и не имеют убеждений и принципов, что они вашей сверхблагородной позиции попросту не поймут. Не оценят. Они не ведают и им не объяснишь, что собой представляют нравственный максимализм и императив, в школе и институте такие предметы им не преподавали. Поэтому выросшие и воспитанные на иных примерах дяди и тети лишь изумятся: чего вы уперлись и не желаете с кем-то общаться и подавать руки? Сами они чудесно с негодяями здоровкались и здоровкаются: так оно проще и необременительнее, а, главное, продуктивнее — чем конфликтовать, визгливо предъявлять рекламации или молчаливо дуться и копить в себе желчь. Будете упорствовать в отстаивании своей упертой позиции — вас же и обвинят в гордыне, вам же и припишут высокомерие и тупость. НАДО ПОСТУПАТЬ ПОНЯТНО! ДОХОДЧИВО для остальных. То есть опять-таки с выгодой для себя. Иных мотиваций в арсенале человеческих истолкований не бывает. Тот, кто отказывается от приращивания благ и капиталов, тот, кто усложняет и утяжеляет себе жизнь — тот вне нормы и табели добродетелей и потому сам ставит себя вне закона и общества. Таких, как бешеных псов, отстреливают или принудительно лечат до полной покладистости и покорности. Вам такой сценарий развития собственной жизни нравится? Он вам нужен? Тогда лучше сразу отправляйтесь в сумасшедший дом! Нет? Тогда не выкобенивайтесь!

Вывод. ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ВЫ НЕ НАУЧИТЕСЬ ГОВОРИТЬ: "И ТАК ХОРОШО. И ЭДАК, ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНО, — ТОЖЕ НЕПЛОХО", ПРОКА ИЗ ВАС НЕ ВЫЙДЕТ!

— Не надо жалеть чужого времени и чужих жизней для достижения своих целей, — говорил Маркофьев.

— Приехал на дачу к спикеру Думы, — рассказывал Маркофьев. — А там уже сидит этот хрен — Иван Грозный. Он, гад, со всеми вась-вась… Что я должен был делать? Уехать, потому что противно с ним за одним столом и в одной компании? То есть я должен был оставить поле боя и позорно драпануть, а преимущество сохранилось бы целиком за ним? То есть я бы сам устранился и поднял лапки вверх? И удовлетворился бы тем, что тешил до конца дней тщеславие: я де честный и непорочный себя не унизил и не уронил? А он бы жировал и катался как сыр в шоколаде? С какой стати? Ни пяди той территории, что мне пока принадлежит — будь то высокопоставленные знакомства или неясные и все же манящие перспективы — я ему не уступлю!

— Сколько в России Смирновых! — говорил Маркофьев. — Ты думаешь, это случайно? Нет, это народная вековая мудрость. НАДО ВЕСТИ СЕБЯ СМИРНО!

Мы остановились в подземном переходе, где мальчик играл на скрипочке. Рядом с виртуозом-малолеткой сидел голодный (я так подумал) пес. Мысли о первой моей жене Маргарите (музыкантше), о собаках Джеке и Джое пеленой затуманили зрение. Я полез в карман за деньгами — чтобы поддержать юное дарование (и его четвероногого друга) финансово. Возможно, движение мое было импульсивным, резким, пес с рычанием вцепился мне в ногу. Маркофьев, который стоял неподвижно, как истукан, не пострадал

Контрольный вопрос. Ну, и как надо себя вести — сдержанно, спокойно, смирно? Или дергано?

Да, Маркофьев высказал Ивану Грозному все, что о нем думал. Распрягся по полной программе. После чего обнял и повел в ресторан.

Он уже не выглядел деморализованным своим проигрышем. И опять вопрошал:

— Неужели тебе неинтересно, что будет дальше? Так интересно, кто и что вытворит, что ты сам выкинешь, что ждет за ближайшим углом и поворотом… Даже человек, который неприятен, — ах, как интересно за ним наблюдать! А человек, которого ты поставил условия, когда ему необходимо действовать, что-то произносить…

Поэтому с Иваном Грозным отношения его не испортились.

— В чем принцип общения сильных людей? — говорил Маркофьев. — Они не вспоминают о нанесенных друг другу обидах. Да, ты пытался мне помешать, но я выстоял. Да, я ставил тебе подножки, но ты не споткнулся. Ты попытался вывихнуть ногу мне. А я тебе. Теперь мы говорим на равных. А слабые только и делают, что пережевывают обиды и выясняют отношения. Не могут стать выше. Из молчания сильных вовсе не следует, что они забыли причиненное им зло. Просто время для сведения счетов еще не наступило. Но оно придет. И тогда… А пока — стискивают челюсти.

И еще он говорил:

— ЖИЗНЬ ЗАСТАВЛЯЕТ СДЕЛАТЬСЯ СИЛЬНЫМ ДАЖЕ СЛАБОГО.

Он сказал Ивану:

— Значит, это ты организовал на меня покушение…

Но Иван клялся, что это не он.

"Кто же тогда?" — морщил чело Маркофьев.

Мне он объяснил после той встречи:

— Глупо идти на противника в лоб (что мы уже рассматривали на примере бильярда). Соперника нужно заласкивать в объятьях до смерти.

И еще он говорил:

— НИКОГДА НЕ ТРАТЬ ВРЕМЯ НА СПОРЫ И ПРЕПИРАТЕЛЬСТВА С ЖАЛКИМИ СОЗДАНИЯМИ. Они того не стоят.

— Но заставляй их думать о себе, — прибавлял он. — Делай что-то такое… Чтоб им было не по себе. И стремно… Пусть не забывают о твоем существовании.

И еще он говорил:

— С течением времени меняются формы и объекты зависти. В начале жизни завидуешь абсолютно всем вокруг и всех не хочешь выпускать на игровое поле. Всех мечтаешь гнобить и давить. Потом, когда выбился в группу лидеров, отставшая мелкота перестает тебя волновать, ты хочешь уконтрапупить только равных, тех, кто с тобой в этой группке…

Он рассуждал:

— Убогий находит убогого. А СИЛЬНЫЙ ИЩЕТ СИЛЬНОГО. Это, кстати, и о наших с тобой отношениях. Мы с тобой стоим друг друга. Чтобы было понятнее: убогий критик пишет рецензию на убогое произведение, прославляет его на все лады. Оно ему понятно. Близко. Доступно. А гениального ему не постичь. Вот он и хает его или молчит. Гению нужно искать гения. Что очень сложно. Нас ведь мало.

И он по-прежнему восставал против усредненности.

— Я искал золотую середину, — объяснял он. — Общался с коммунистами и демократами, фашистами и диссидентами… А золотой середины нет. Если будешь роскошно одеваться — станешь соблазном для грабителей. Скверно нарядишься — начнут презирать, волтузить — и не только прохожие, но и милиционеры, которые не упустят случая прицепиться к слабому и бесправному, чтобы его отколошматить и обобрать. Средняя же одежда приведет к тому, что на тебя попросту никто не обратит внимания…

Позже он сказал, имея в виду, видимо, все же себя, а не меня:

— Гений бьется о глухую стену непонимания, но вопреки препонам и невзгодам все равно совершает не понятное современникам открытие. Умирает в безвестности, оставив свое откровение потомкам.

Обнаруживаются один, два ушлых и неглупых популяризатора, которые четко сознают, что можно извлечь из этого открытия пользу или, по крайней мере, деньги для существования, причем неплохого существования.

Наконец, адаптированная до общего уровня идея начинает на все лады склоняться, пережевываться, мусолиться, обсуждаться за семейными чаепитиями, а также в среде поддавох, бомжей и двоечников. То есть становится расхожей истиной, все ею пользуются как ложкой во время еды или водой из крана.

Контрольный вопрос. Кому хуже всех в этой цепи?

Ответ. Правильно, гению.

Вопрос. Так надо ли им быть?

Иное дело — если не можешь им не быть…

Домашнее задание. Назовите хоть одного счастливого гения. Моцарт, страдавший от нищеты? Пушкин, затравленный завистниками? Сахаров, терзавшийся совершенным открытием, поставившим человечество на грань уничтожения? Фет, Блок, Василий Розанов, сами себя пожизненно наказавшие любовью к лишившей их покоя коллективно-неразличимой, вечно присутствующей в судьбе каждого трепетного поэта Яге? Платонов, Булгаков, Уайльд? Не значит ли это, что несчастность и запрограммированность на несчастливость — в самой природе гениальности и являются одним из необходимых ее условий?

— Хотя я, как и ты, мог бы стать писателем, придумывателем сюжетов, — говорил Маркофьев. — Ты согласен? Согласен, что есть придумыватели сюжетов и есть слепые исполнители их воли? Я как раз из первой категории. На пустом месте я могу закрутить такую историю…

Разжевывание для непонятливых. Люди живут спокойно, ни о чем не тревожатся, ничего дурного или хорошего в окружающих не подозревают. Но появляется некто, наделенный буйной фантазией, и достаточно потерянного носового платка, чтобы изощренный ум сплел интригу. А простачки оказались в нее вовлечены. Некоторые думать не думали враждовать, ревновать, душить, но их стравили…

Попутное замечание. Люди порой проживают долгие жизни, сами не зная, на что способны…

Маркофьев говорил:

— Я доволен судьбой… Можно считать себя состоявшимся, если общество готово платить за производимый тобою товар ту цену, которую ты назначаешь.

— Какой же товар ты производишь? — спросил я.

Он подумал немного.

— Очень важный. Без которого жизнь бы остановилась. Я восполняю с лихвой — нехватку авантюризма!

Что ж, я начал постигать преподанное Маркофьевым искусство примиренчества и всеядности. И преуспел!

Родители привезли с Капри заметно окрепшую, а еще совсем недавно вызывавшую нашу общую обеспокоенность девочку.

Я повел ее в платную школу. Но бедняжку наотрез отказались принимать — по причине умственной неполноценности.

— Будем откровенны, она ведь существо второго сорта, — сказали мне без околичностей и обиняков гуманные директор и завуч.

Огорчился ли, возмутился ли я? Ничуть! Тем более, педагоги готовы были закрыть на эту второсортность глаза и зачислить ребенка — при условии повышенной (вернее, завышенной оплаты курса обучения) — прямо в четвертый класс. Что ж, условия показалось мне приемлемыми и нормальными.

С самой же Машенькой я (при помощи и после фундаментального усвоения маркофьевских университетов) искал общий язык не слишком долго. Ее позиция стала мне ясна, сразу же, едва я спросил:

— Сколько будет семью восемь?

— Двадцать пять, — бойко ответила она.

Я, храня остатки прежней чувствительности, чуть не разрыдался. (Признаки умственной асфексии были на лицо). Все же я продолжил:

— А пятью шесть?

— Сорок один.

— Ну, подумай, — стал упрашивать я.

Она посмотрела на меня ясным взором. И сказала:

— Я знаю таблицу умножения. Но думать не хочу.

Основную воспитательную и просветительскую нагрузку в святом деле возвращения ребенка в сообщество нормальных людей по-прежнему несли мои папа и мама. Занимались с Машенькой музыкой и чтением, водили в музеи и на концерты.

Вероника не возражала. Она все больше и больше втягивалась во вкус новой спортивной жизни. Розовощекая, натренированная, отправлялась в утренние пробежки вместе со своими подопечными-спринтерами и стайерами и Шпионовичем во главе живописной группы, наряженной в камуфляжные тона.

— Наконец, появился некурящий и непьющий мужчина, — хвалила Вероника главного тренера этой дружной команды.

(По существу пока еще уступавший ей в розовощекости самбист-каратист Шпионович сделал то, чего не сумел я. Вдохнул в нее новые силы и жажду полнокровно жить.)

С Вероникой я тоже учился обращаться по маркофьевским правилам. Не перенапрягаясь, приноровился получать от нее то, что было надо мне. Я ее хотел — и подводил к тому, что она ложилась со мной в постель. Я не обращал внимания на побочные факторы — ее измены и попытки заставить меня зарабатывать деньги. Надо было в тот момент пообещать, что заработаю, — что ж, я обещал. Получал свое и переставал ее слушать. Отваливался от нее как насосавшийся комар.

Я перестал обращать внимание и на свою вечно чего-то от меня хотевшую и тянувшую с меня бесконечные поборы дочку. Я понял, что все равно не смогу воспитать ее похожей на Монику Левински. В самом деле, если бы она чем-либо испачкала свое платье, я бы велел ей как можно скорей его постирать, а не хранить несколько лет в шкафу, сберегая следы любовных утех на подоле или воротнике. Да, я бы велел его выстирать. Ведь я был дурак! И лишил бы свою кровиночку огромных капиталов и блистательного будущего. Ибо по прежнему считал, что немыслимо возводить карьерные построения можно на фундаменте светлого чувства. Стыл и позор искать от любви чего-либо помимо любви! Выгоды и корысти…

Что бы она тогда предъявила в суде в качестве улик? И доказательств близости с возлюбленным? С президентом?

СТИРАТЬ НЕ НАДО! А также гладить, убирать квартиру, подметать на лестничной площадке. Вдруг мусор вам пригодится!

Маркофьевн созвал совещание узкой группы соратников — дабы объективно разобраться в случившемся на выборах обломе и дать оценку действиям каждого.

Он окинул взглядом жалкую горстку собравшихся. И заорал:

— Все развалили! Все пустили прахом! Все продали и предали!

Я пытался взять вину на себя. Маркофьев жертвы не принял и сказал:

— Ты нужен мне живой.

И еще больше набычился.

— А вот они, — сказал он. — не сумели провести ни запланированный экономический саммит, ни фестиваль искусств, ни праздник молодого пива…

Овцехуев пытался свалить вину на детектива Марину.

Детектив Марина переадресовал упреки Моржуеву.

Моржуев на слет не явился и на звонки не отвечал. На него и возложили ответственность, свалили все неудачи.

— Он виноват и понесет кару, — сказал Маркофьев.

И еще он сказал:

— Всегда надо кого-то наказывать. А то что же получится? Какой урок извлекут остальные?

Постановили: Моржуев — за все его и наши провинности и прегрешения — должен умереть.

Я пытался Маркофьева образумить и утихомирить, но он сказал:

— Уж если я пожертвовал в свое время жизнью своей жены, самого близкого мне человека, то неужели остановлюсь перед тем, чтобы отнять жизнь у какого-то постороннего. А тем, что не пришел на нашу сегодняшнюю встречу, Моржуев сам вычеркнул себя из списка близких. Поставил себя вне коллектива. Ну, а жизнь постороннего — кому она нужна-то, чего ее жалеть?

На следующий день в газетах появилась информация о покушении на Моржуева, в результате которого он трагически погиб. Эксперты осмотрели взорванный автомобиль и пришли к выводу, что найденная на пепелище обгорелая вставная челюсть принадлежит нашему бывшему товарищу. Моржуеву не было и сорока. Гроб зарыли.

И еще Маркофьев сказал на том собрании:

— Надо влить в наши ряды свежую кровь.

По его мнению необходима была безупречная, с незапятнанной репутацией фигура, которая бы освятила своим благословением дальнейшие действия нашего политического объединения. Бросила бы лучик света на устало-изможденный лик его лидера — моего друга… Где было такую непогрешимую и нескомпрометированную личность сыскать?

Я почему-то сразу подумал про всегда невовремя звонящего долболоба, невзрачного неудачника, сбитого маркофьевской машиной и чудом избежавшего смерти. Мне примерещилось: человек вроде него, способен принести пользу нашему движению. Во всяком случае, такой не станет отлынивать, а впряжется в труды с полной самоотдачей. Кроме того сам вид подобного не от мира сего изгоя способен был пробудить симпатию к тем, с кем рядом он сосуществует и трудится. Но недомерок — как раз тогда, когда в нем возникла необходимость — не звонил. (Это, кстати, еще одна черта и верный признак неудачника: не только звонить, когда не нужен, но и пропадать и не звонить, когда может пригодиться).

Маркофьев моих прекраснодушных мечтаний не одобрял.

— Не такие люди нам нужны, нет, не такие, — говорил он. — Лучше разыщи Мишу… Виновника всех твоих бед. Куда-то он запропастился…

— Он же убит, — изумился я.

Маркофьев лукаво улыбался:

— А ты попробуй…

Что ж, я предпринял попытки Мишу разыскать и они увенчались…

Маркофьеву будто и верно ворожили тайные силы. Все его мечты исполнялись!

Я шел мимо помойки. Грязный тип копался в мусорном баке. В тот момент, когда я с ним поравнялся, он вытянул из недр контейнера военную фуражку. Лицо его осветилось восторгом. Заметив меня, мусорщик прервал поиск и двинулся мне навстречу, протягивая руку, которую я не собирался пожимать хотя бы в силу гигиенических причин.

— Здорово, — сказал он. — Какой удачный день. Встретил тебя и выудил роскошный головной убор.

Он нахлобучил на себя фураженцию.

Я не мог сдержать эмоций.

— Но почему ты здесь? И в таком виде? — вырвалось у меня.

— Потому что мне было обещано, что после гибели меня отправят в Венесуэлу. Отдохнуть и поправить здоровье… Но про меня забыли. Отобрали паспорт и депутатское удостоверения. Я стал никто. По всем спискам я числюсь погибшим. Даже на работу устроиться не могу. Ольга меня выгнала. Сценариев моих больше никто не принимает. Жить не на что…

История, которую мне поведал Виновник Всех Моих Бед не могла не потрясти.

— Но разве ты не знаешь, что Маркофьев не бросает друзей. Тем более, отдавших за него жизнь. Он сам воскрес и даже баллотировался на твое место, — сказал я. — Ты разве не читаешь газет? Не слушаешь радио?

Миша размазывал по лицу то ли слезы, то ли помои.

— Читаю только старые газеты. Которые нахожу в плевательницах. А радио у меня нет.

Я привел его к себе. Отправил в ванную. Обноски, в которых он щеголял, выбросил.

Маркофьев подарил ему одежду из своего "Дьюти-фри". (Целых пять кило лучших нарядов с манекенов!) Принял на работу. Положил неплохой оклад (ввиду отсутствия денег, он пока не выплачивался). Предоставил номер в гостинице. Но Миша не собирался от меня съезжать. Как я ему ни не намекал, что пора это сделать.

— Мне у вас нравится, — говорил он.

Он полеживал на диване, поплевывал в потолок.

Я пытался его спровадить. Он не поддался.

— Ну и дурак же ты, братец, — говорил мне Маркофьев. — Приводишь в дом мужчину, который на двадцать лет моложе тебя.

— А как же вечные заповеди? — вопрошал я. — Если встретишь голодного, сирого, несчастного — дай ему приют, накорми и обогрей…

Маркофьев терпеливо растолковывал:

— Точно так же ты некогда привел в свой дом, к бывшей твоей жене Маргарите, меня. Чем это кончилось? Маргарита ушла ко мне.

— Но сейчас совсем другой случай! — сказал я.

Напоминание. Вы-то, надеюсь, в отличие от меня, помните, что ни в коем случае нельзя приводить в дом соперников и конкурентов. (Смотри первую главу "Теории глупости".)

Чем ситуация завершилась?

Угадавшим — +20 баллов

А угадавшим во всех подробностях и хитросплетениях — тем + все 50 очков

Но таких быть не может. Судьба прихотлива в изобретении и избрании самых изощренных и непредсказуемых поворотов, изгибов и извивов линии вашего жизненного пути.

Готов заключить пари на любую сумму: вам никогда не предусмотреть того, что случится.

ВЫ ПЛАНИРУЕТЕ ОДНО, НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ ПРЕДПОЛАГЕТЕ ДРУГОЕ, А ПРОИСХОДИТ СОВЕРШЕННО ТРЕТЬЕ. Рок словно забавляется, демонстрируя свои возможности в закручивании шутих, чертящих на небе вашу планиду. Ах, как изысканно он умеет разнообразить меню, какие нетрадиционные гарниры к основным блюдам подсыпает, как стремительно меняет тарелки с основными блюдами… Как мечет переперченные закуски… Только успевай следить… И глотать слюнки…

Задание. Проверьте на собственном опыте: собираясь в гости, в присутствие, на свидание

а) зафиксируйте ясно, чего вы ожидаете

б) предусмотрите запасной вариант

в) констатируйте, с чем на самом деле столкнулись

Вот почему нельзя пребывать в самоуспокоенности и расслаблении, вот почему надо постоянно быть готовым к сюрпризам (которые, если вдуматься, по большому счету сюрпризами для вас не являются).

Таким сюрпризом стала для меня стремительно развившаяся дружба Миши с моим будущим тестем и его дружком и протеже Шпионовичем. Два бывших резидента, посовещавшись между собой, замолвили о новом приятеле словечко в каких-то своих военно-разведывательных сферах, и моему дальнему и бывшему родственнику (он ведь был племянник Маргариты, с которой я развелся) присвоили внеочередное воинское звание, кажется, майора, и наградили его медалью "За мужество". Я недоумевал: какого свойства были его героические качества, проявленные при чем и при ком — однако факт оставался фактом: в скором времени Миша отправился с секретной миссией в Каир.

— Только не попадись, — напутствовал его мой будущий тесть. — Если просыпешься и погибнешь, колбасы у нас в магазинах и на рынках от этого не прибавится…

Бывшая моя жена Маргарита, с опозданием узнав, сколь бурную деятельность мы с Маркофьевым развернули, записалась к бывшему кандидату в депутаты — на прием. Маркофьев по причине большой личной занятости ее принять не смог и спихнул бывшую свою и мою супругу на меня.

О чем попросила Маргарита?

Она сказала, что возраст ее близится к зрелому, а никакого почетного звания она не имеет. Почему? Если имеют ближашие сподвижники Маркофьева Худолейский и Сивухина, Пушкиндт и Обоссарт? Не говоря уже о Костариканском и самом Маркофьеве? (Все они и точно носили на лацканах уйму цацек). Был и еще аргумент: ведь она уже три месяца выступает в струнном ансамбле бандуристов Большого театра…

Я стал объяснять, что высокие звания, подобные ЗАСРАКу присваиваются за особые заслуги. Сказал, что очень хорошо к ней отношусь, однако это не дает повода пренебрегать существующим кодексом приличий…

Контрольный вопрос. Как по-вашему поступила Маргарита:

а) согласилась со мной?

б) горячо поблагодарила меня за то, что растолковал ей столь важные этические тонкости?

в) послала меня подальше и назвала "дураком"?

Разумеется, она все же добилась встречи с Маркофьевым и он позвонил своему другу (реальному депутату) Ивану Грозному, тот — своему приятелю — в министерство культуры, а мне поручили подготовить ходатайство, которое завизировали оба и попросили подмахнуть Худолейского и Захара Костариканского.

— Что тебе, жалко? — спросил он меня. — Все же мы ей не посторонние. Все же оба были на ней женаты. Причем ты даже дольше, чем я. Ну так и подмогнем женщине. Нам — раз плюнуть, а ей приятно. Верно?

Не прошло и месяца, мечта Маргариты исполнилась. Ей был вручен знак "Заслуженный работник культуры".

Контрольный вопрос. Как отнеслась к известию о награде для Маргариты (я простодушно о нем проболтался) моя новая почти что жена Вероника:

а) страшно обрадовалась?

б) стала меня еще сильней уважать за мои усилия?

в) выцарапала мне глаза?

Ответ. На самом деле ничего страшного не произошло. Глаза мои остались целехоньки. Но вот атмосфера в доме… как бы это сказать?… усугубилась.

Заодно, выполняя просьбу Маргариты, мой друг устроил звание Народного артиста отцу еще одной девушки, на которой когда-то обещал жениться, но потом передумал или не смог. Эта бывшая девушка, а теперь уже дама, Маркофьеву позвонила, сказала, что у папы скоро юбилей и она хотела бы сделать старику приятное. Например, преподнести такой подарок, который бы его порадовал и запомнился надолго.

Старик такой презент получил.

Контрольный вопрос. Могут ли получить почетные звания, внеочередные звезды на погоны, ордена и медали те, у кого нет возможности позвонить или попасть на прием к Маркофьеву, министру культуры, министру обороны, Худолейскому, Пушкиндту, Обоссарту, Сивухиной?

Ответ. Попытайтесь сами.

Положительным итогом всех последних перипетий стало то, что моя дочь Катя выскочила замуж за Мишу. (И он ушел из моей квартиры в ее.)Изредка я заходил проведать молодую семью. Ну и порядки здесь царили! Кто приходил домой первым, тот первым и залезал в холодильник и съедал все, что там оставалось, пришедший вторым вынужден был бежать в магазин.

Но это было нормально: каждый думал о себе!

Однажды я застал зятя роющимся в куче грязного белья — он выискивал среди ношенных сорочек ту, что была посвежее.

Напоминание. Стирать не надо!

Маркофьев же улетел отдыхать на Капри, где его ждал-встречал уже месяц околачивавшийся там Моржуев.

— А народы пускай подождут нового моего пришествия, если такие глупые, — сказал мне в аэропорту мой друг. — Да, пусть ждут. ЧУЖОГО ВРЕМЕНИ НЕ ЖАЛКО, — прибавил он.

Это был мосток к следующей мысли, которую Маркофьев высказал, когда я позвонил ему в имение:

— Верно, чертополох и одуванчики не обижаются, растут где попало и не в претензии, если их притесняют и выпалывают с корнем. Но мы и относимся к ним как к бросовым, никчемным растениям. Пренебрежительно. Почти презрительно. Верно? А над ценными породами флоры трясемся. Потому что одно дело — наступить на лопух или выдрать из чернозема полынь; и другое — погубить куст экзотических роз, за который заплачены немалые деньги. Понятно, изводим реликтовые рощи на мебель, такова натура человека — губить и уничтожать. Но за пальмочкой в цветочном горшке будем ухаживать благоговейно. Ибо она в нашем климате и наших широтах — редкость. Экзотика.

Сквозь расстояния я ощутил его устремленный на меня взгляд.

— Ну, есть разница между сорной травой и ценными породами древесины? — спросил он. — Кем следует себя ощущать или стремиться стать — подорожником, который все топчут, или сандалом, на который все молятся?

С годами я научился думать, что в жизни со мной происходит именно то, чего я сам хочу. Именно это и случается. Даже забавно стало наблюдать: как ловко я сам себя настраивал и подводил к тому, что произойдет. То есть воспринимал действительность с наименьшими нервными затратами и наибольшим эффектом удовольствия.

1. Не огорчайтесь, если что-то не получается. Дорогу находят ощупью. Осторожно щупая носком ботинка почву. Ушла из-под ноги? Значит, болотная кочка. Хорошо, что не перенес тяжесть тела на шагнувшую было ногу. Качнулся назад, отпрянул, удержал равновесие. Снова ступил — на другой участочек. Вроде твердо. Надавил ступней. Смелей попробовал. Твердь! На которой можно стоять. А взглядом уже подыскиваешь, куда ставить другую ногу. Так и осуществляется движение.

2. Не ладится, не складывается, идет на перекосяк… Но ты не оставляешь усилий и попыток. И, о чудо, пасьянс сходится — вдруг настает период стройной, почти оркестровой гармонии, согласованность всего и вся, прорези твоих личных обстоятельств идеально совпадают с зубчиками внешних событий. Этот механизм споро тянет грубую брезентовую ленту транспортера, наращивая обороты…

Вопрос. Вам что-нибудь неясно?

Ответ. Ничего удивительного, вы пока еще как пробка! И не можете связно ничего путного изложить.

Задание. Подберите другие сравнения: "как пень", "как мутотень", "как… и т. д."

Читайте дальше и умнейте!!

Человек вообще не может видеть и понимать логики жизни. Сегодня ему кажется и видится одно, завтра — прямо противоположное. Вечная история: король попросил крестьянина продать ему лошадь, а крестьянин отказал. Потом лошадь убежала в лес. И соседи стали над крестьянином посмеиваться, поскольку у него не стало ни лошади, ни денег. Тем временем лошадь вернулась и привела с собой жеребенка. Тут соседи стали завидовать и говорить: а он не так глуп, наш хитрован, теперь у него и лошадь, и жеребенок. Но сын крестьянина упал с жеребенка и сломал ногу. И это опять дало повод для злословия: не так уж он дальновиден, наш сосед! Продал бы лошадь — и с мальчиком не случилось бы беды. Однако началась война, и всех молодых мужчин забрили в солдаты. А хромого сынка крестьянина — нет…

Вывод. Просто умора, обхохочешься наблюдать за потугами тех, кто действует против человека, которому ворожат и покровительствуют высшие силы. И так его пытаются ужучить, и эдак помешать — и не могут взять в толк, почему ничего из замышленного против него не получается. Как он шел по жизни, так и идет и продолжает делать свое дело, на которое — он и сам-то не всегда догадывается — его сподвигли Небесные Покровители.