Собственно говоря, почему он должен верить, что Воронов звонит из Нью-Йорка? Может быть, он сидит где-нибудь под Москвой, ничего не соображает и зовет Савелия туда, где его будут ждать враги?! Но это-то легко проверить: Савелий прикрепил "пуговичку" к трубке и набрал номер Богомолова:

- Это я, Константин Иванович.

- Привет, Савелий, - бодро отозвался генерал.

- Вы где?

- Дома.

- А как...

- Звонок был действительно из Нью-Йорка, - перебил его Богомолов. - Что можешь сказать после разговора?

- Может быть, сначала вы послушаете его?

- Не хочешь сбивать меня своими догадками? - устало спросил генерал. Ладно, давай!

Савелий подключил трубку к спецаппаратуре и нажал клавишу воспроизведения. Ни разу не остановив запись, Богомолов внимательно прослушал всю беседу.

- Что ты хочешь от меня услышать? - спросил он.

- Ваше откровенное мнение.

- Сначала поздравляю тебя за идею с женой и ребенком. Это был классный ход, - похвалил он. - Ты заметил, что Воронов за весь разговор впервые проявил хоть какие-то эмоции? Грешным делом, я уже начинал подумывать, что ты разговаривал с магнитофонной лентой!

- Об этом я тоже подумал.

- А тебе не приходило в голову, что он разговаривает под контролем?

- Если честно, то да, - признался Савелий.

- На чем основано твое предположение?

- Дело в том, что мы с Андрюшей с детства увлекались играми в шпионов и разработали не только знаковую систему общения между собой, но и кодовые фразы, слова, благодаря которым мы могли сообщить друг другу то, что никто бы не понял, кроме нас. Помните ту подземную базу в Казахстане?

- Еще бы.

- Благодаря нашему детскому увлечению, мы тогда спаслись от смертельной опасности.

- Верю. Должен признать, что в детстве вы зря время не теряли. И что же конкретно ты уловил из разговора с Вороновым? Помогли ваши кодовые фразы? Сработал "Эндрю"?

- К сожалению, реакции не последовало - ответ оказался нейтральным.

- А вообще какое впечатление?

- Честно говоря, если бы я не был уверен, что это голос Андрея, то подумал бы, что разговариваю с незнакомцем.

- Вот чего я больше всего и боялся от тебя услышать.

- Вы тоже подумали об этом?

- Мы с тобой одной крови: ты и я, - усмехнулся Богомолов. - Что же ты думаешь делать дальше?

- У вас есть специалисты, разбирающиеся в психотропных препаратах, особенно блокирующих волю и позволяющих настроить человека даже против самых ему близких?

- Когда с тобой приключилась эта беда, я поднял на ноги всех наших специалистов, чтобы самому разобраться. Наиболее удачные результаты в разработке подобных препаратов достигнуты в Америке, в Японии и даже в Китае.

- А у нас?

- И у нас, конечно же. - Генерал проговорил таким тоном, словно ему обидно было услышать такой наивный вопрос. - Однако, увы, пока наши препараты слабее зарубежных аналогов.

- В таком случае логичен только один шаг.

- Какой?

- Отдать запись на анализ специалистам.

- В какой области?

- Ну, там, не знаю... психиатрам, психологам, психоаналитикам, психотерапевтам... типа этого...

- Без проблем!

- Выводы желательно услышать до следующего звонка Воронова!

- Разумеется! Давай, чтобы не откладывать до завтра, перемотай разговор на начало, а я пока подсоединю трубку к магнитофону. - Через несколько минут Савелий услышал: - Готово. Включай.

Когда запись закончилась, Савелий хотел попрощаться, но генерал вдруг сказал:

- Послушай, Савелий, мне кажется, что чем больше специалисты получат исходного материала для анализа, тем точнее они сделают выводы.

- Вы имеете в виду письмо Воронова? - догадался Савелий.

- Только вот как его побыстрее мне заполучить? - Генерал задумался, но Савелий прервал его мысли:

- У вас дома факс есть?

- Факс есть у моего соседа по этажу. Сейчас пошлю.

- Жду.

С письмом Воронова Савелий вышел на площадку и позвонил в квартиру напротив. С соседом он познакомился совершенно случайно: однажды тот, чисто по-соседски, попросил у него соли. Сосед, приятный парень в очках, примерно тридцати пяти лет, оказался весьма словоохотливым малым. Когда он представлялся, многозначительно сказал, что его зовут Михаилом Юрьевичем и через паузу добавил: Шевченко.

На что Савелий заметил, что еще забавнее было бы, если бы он назвался Тарасом Лермонтовым. Тот так рассмеялся, что с трудом смог остановиться. Кроме того, он рассказал, что возглавляет небольшую риелторскую фирму "БФГ-Недвижимость". И несмотря на то что у него в штате лишь трое сотрудников, фирма вполне процветает и за десять лет работы заняла довольно прочное и уважаемое положение на рынке недвижимости. А все потому, что они еще ни разу не только не обманывали своих клиентов, но даже не подводили их. Более того, когда случались накладки, независимые от работы фирмы, и клиенты должны были нести потери, эти непредвиденные потери фирма им компенсировала.

Почему-то Михаил сразу потянулся к Савелию, возможно, потому, что он пришелся ему по душе, но, скорее всего, потому, что они оба были одиноки. Они несколько раз общались, и преимущественно по праздникам. Михаил звонил накануне, спрашивал, как Савелий собирается их отмечать, и если слышал, что нет особых планов, то приглашал к себе "посидеть по-холостяцки".

Холостяцким стол назвать было невозможно: он был красиво сервирован и ломился от обилия домашних закусок. Тайну эту Мишаня, как называл его Савелий, раскрыл в первый же день. Оказалось, что он, как и Савелий, в раннем возрасте потерял своих родителей, однако, в отличие от Савелия, воспитывался не в детдоме, а старшей сестрой Валентиной. Когда Мишаня подрос и стал вполне самостоятельным человеком, сестра вышла замуж за весьма обеспеченного бизнесмена, своего босса, у которого работала старшим бухгалтером, и переехала жить к нему, оставив брату двухкомнатную квартиру. Муж души в ней не чаял, и когда она попросила снабдить брата некоторой суммой для создания фирмы, тот безропотно выделил столько, сколько она попросила.

Тем не менее, продолжая ощущать материнский долг по отношению к своему младшему брату, она часто навещала его, следила за чистотой в доме, за тем, чтобы он был всегда хорошо одет. Первое время даже пыталась подыскать ему подходящую пару, но потом оставила эти попытки в надежде, что рано или поздно все образуется само собой. Однако в предпраздничные дни, независимо от того, хотел ее брат отмечать праздник или нет, она постоянно делала так, чтобы Мишаня ощущал ее заботу и не чувствовал себя покинутым.

Открыв дверь и увидев Савелия, Мишаня, заправляя рубашку в брюки, расплылся в чуть виноватой улыбке:

- Привет, соседушка! Давно же мы с тобой не виделись!

- Привет и тебе, Мишаня! Не думал, что застану тебя в такое время: ткнулся так, наудачу!

- Понимаешь, Сережа, - смущенно начал тот, и Савелий, догадавшись, перебил, чуть понизив голос:

- Господи, Мишаня, никак у тебя женщина?

- Что, так заметно? - со счастливой улыбкой спросил он.

- Просто невооруженным глазом.

- У тебя ко мне дело?

- Да ладно, как-нибудь сам справлюсь. - Савелию совсем не хотелось отвлекать его от лирической встречи.

- Вот еще. Говори.

- Да пустяки, одну бумажку по факсу отправить нужно.

- И только-то? Минуту, подожди здесь. - Он втащил Савелия внутрь, закрыл за ним дверь и ушел в комнату, из которой донесся тихий женский голос:

- Кто это, Мишаня? - Савелию сразу понравилось, что девушка называет приятеля, как он.

- Это мой друг, живет напротив.

- Тебе нужно срочно уходить?

- Нет, что ты, пупсик! Сереже нужно срочно факс отправить. Ты не возражаешь?

- О чем ты говоришь? Конечно же, нет. Давай зови его, знакомь, и пусть он выпьет за нашу помолвку.

- Но... - неуверенно протянул Михаил.

- Господи, очень даже симпатичный халатик. Или он тебе не нравится? Тогда зачем покупал?

- Как скажешь, дорогая. - Михаил вышел к Савелию. - Ты знаешь, Сережа, получилось так, что ты попал в самый радостный для меня день.

- Стоп. Можно я доскажу за тебя?

- Конечно.

- Наконец-то ты нашел свою половинку, я прав?

- Представь себе, нашел! - довольно воскликнул Михаил. - Идем, я познакомлю тебя со своей половинкой, и ты выпьешь за нашу помолвку.

- С удовольствием!

Когда Савелий вошел в столовую, он понял, почему замешкался его сосед, приглашая его в квартиру, - девушка была в самом настоящем пеньюаре. Красивом, прозрачном и очень коротеньком. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, но когда они вошли, сразу встала, и Савелий отметил тут же, что понимает эту девушку. У нее были такие пропорции ног, бедер и груди, что их грешно было прятать.

- Мила, - представилась она, протянув Савелию изящную ручку: в ее глазах играли чертики, и она была явно довольна произведенным эффектом.

- Сергей. - Савелий даже поцеловал ей руку, смущенно добавив: - Очень рад познакомиться со столь прелестной особой! - Потом повернулся к соседу: Мишаня, у тебя отменный вкус!

- А ты сомневался?! - счастливо воскликнул он.

- А разве у меня не отменный? - подхватила Мила, нежно обняла своего избранника и прижалась щекой к его щеке.

- Уверен, что и вы не ошиблись в своем выборе, - вежливо ответил Савелий.

- Наш первый тост будет за правильный выбор, не правда ли, милый!

- Точно. - Михаил потянулся к бутылке французского шампанского.

- Пока вы наливаете, я отправлю факс: нет возражений?

- Никаких, - кокетливо ответила за обоих девушка.

Савелий прошел в другую комнату и быстро набрал номер:

- Это я.

- Включаю факс.

Через несколько секунд листок, исчезнув, вскоре появился с другой стороны.

- Все в норме?

- Да.

- Тогда до завтра?

- До завтра. Жди моего звонка.

Савелий вернулся к молодым, произнес витиеватый, но очень красивый тост и после стал прощаться, ссылаясь на неотложные дела. Они долго не уговаривали, и только Мила сказала ему на прощанье:

- Жаль, что вы уходите: нам с Мишаней очень хорошо вдвоем, и мы с огромным удовольствием поделились бы с вами нашей радостью. - А потом вдруг добавила: Человеку нельзя долго быть одному.

Попрощавшись с ними, задумчивый Савелий вернулся к себе. Последняя фраза почему-то царапнула его, ввергла в некую печаль. И чтобы как-то отвлечься, он еще раз включил запись разговора с Андреем. И уже в самом начале резко остановил ее: почему Воронов обратился к нему по имени Савелий? Кто-кто, а он не мог допустить такой ошибки, зная, что этим может подставить своего брата! Но он же назвал его настоящим именем! Почему? Это что, какой-нибудь знак для него или Андрей действительно ничего не соображал во время разговора? Если знак, то какой?

- Господи, Учитель, мне так нужна твоя помощь! - громко воскликнул Савелий, резко воздев руки вверх ладонями.

Однако Учитель молчал. Савелий опустил глаза и посмотрел на грудь: может быть, обратиться за помощью к Космосу? Нет. Он не имеет права тратить космическую энергию, которая может понадобиться, когда нужно будет спасти жизнь близкого человека. Сейчас, когда он услышал голос Воронова, он не ощутил, что ему в самое ближайшее время угрожает смерть. Опасность - да. Прийти к нему на помощь - да!

"Ты уверен, Савелий, что не опоздаешь? - мысленно спросил он себя и ответил: - Уверен! В таком случае нужно дождаться выводов специалистов, а потом - звонка брата, и только потом принимать окончательное решение".

XIV

Код из прошлого

Получение визы в американском посольстве заняло немногим более сорока минут, и Савелий, забрав свой паспорт, решил не откладывать в долгий ящик приобретение билета. К счастью, билет на самолет Аэрофлота, вылетающий на следующий день, нашелся. К счастью, потому, что Савелий считал Аэрофлот более надежной фирмой, чем все остальные, во-первых, и более дешевой, во-вторых.

Чтобы не отвлекаться перед вылетом, а может быть, наоборот, для того чтобы отвлечь себя от постоянных мыслей о Воронове, Савелий принялся медленно и очень тщательно укладывать вещи, которые ему понадобятся в Америке, и подарки, купленные еще в день своего похищения.

Отправляясь в какой-нибудь вояж, Савелий всегда старался взять с собой вещей ровно столько, чтобы они поместились в один чемодан, чтобы одна рука обязательно была незанята. Эта привычка выработалась у него еще с Афганистана: одна рука должна быть свободной для защиты или нападения. На этот раз он боялся, что придется брать с собой и спортивную сумку, однако все обошлось. Даже осталось еще место для мелочей.

Хлопоты, связанные с отъездом, закончились к шестнадцати часам, а звонка от Богомолова все не было. Не успел он подумать об этом, как телефон ожил. Проверив, на месте ли "пуговичка", Савелий поднял трубку:

- Да, слушаю!

- Заждался? - Голос Богомолова был несколько взволнованным.

- Не то слово! Какие результаты? Неутешительные?

- Я бы сказал несколько иначе: настораживающие...

- Константин Иванович, можно опустить подготовительную фазу? - нетерпеливо попросил Савелий.

- Опущу мелкие, не столь важные подробности и термины. Озвучу главную мысль, прозвучавшую у нескольких, работавших независимо друг от друга, специалистов.

- Вы что, испытываете меня на прочность?

- Ладно, не сердись. Слушай лучше. Почти все из них сошлись на том, что наш Воронов подвергся какому-то психосоматическому воздействию. Отсюда и неадекватность поведения в отношении близких ему людей.

- Это точно или высказано лишь как предположение?

- Стопроцентного вывода никто из них не дал, но меня настораживает, что каждый из них, исследовавший запись и письмо, независимо друг от друга, пришли к одному и тому же выводу, хотя и с оговоркой, что это не аксиома.

- А что вы думаете по этому поводу?

- Я? Мне труднее сделать правильный вывод: во-первых, я не специалист, во-вторых, ты знаешь о жизни Воронова гораздо больше меня! Вот и выходит, что только ты, услышав разные точки зрения, можешь найти наиболее точный ответ.

- Хорошо вы сказали: разные точки зрения! - напомнил Савелий. - Пока я услышал лишь одну.

- Были и другие, но настолько неправдоподобные, что не стоит даже голову тебе морочить. Правда, одна меня задела всерьез.

- Какая?

- Понимаешь, Савушка, если бы речь шла о каком-нибудь важном политическом или государственном деятеле или о денежном мешке, то я бы с нее и начал. Но речь идет об обыкновенном майоре ФСБ.

- И все-таки?

- Тебе, конечно же, известны разработки спецслужб разных стран, связанные с кодированием человека?

- Об этом особенно много писалось, когда почти подряд покончили с собой несколько высокопоставленных чиновников КПСС после путча 1991 года. Честно говоря, я не очень в это верю. Мне кажется, что такое кодирование может быть успешным только в отношении слабых людей, слабых не физически, а слабых духом! Надеюсь, вы не считаете таким Андрея?

- Не считаю, но я на твоем месте не был бы столь категоричен. Помнится, ты сам как-то убеждал меня, что человек пока использует только три-четыре процента возможностей своего мозга...

- Могу и сейчас подтвердить это.

- А ты возьми и представь себе, что кто-то сумел найти способ воздействия именно на те самые проценты мозга, что не используются человеком! Вообрази, что может натворить такой человек?

- Честно говоря, даже думать об этом не хочется!

- Хочется не хочется, а приспичит - придется подумать. Во всяком случае, я бы на твоем месте, встретившись с Вороновым, был бы крайне осторожен: неизвестно, насколько сильно воздействовали на его тело и мозг.

- Вы хотите сказать, что я должен опасаться предательства своего брата? Того брата, который не раз рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня?

- Мне кажется, Савелий, ты чего-то недопонимаешь, - заметил Богомолов. Опасаться ты должен не предательства близкого человека, опасаться ты должен того, кто будет скрываться под личиной твоего брата!

- Господи, неужели такое возможно?! - с болью воскликнул Савелий.

- Может быть, и нет, но к этому нужно быть готовым! - уверенно сказал генерал.

- Вы сообщили Лане, что Андрей исчез? - спросил Савелий.

- Нет, не смог. Я сказал ей, что Андрей выполняет спецзадание.

- И правильно сделали. Узнай Лана об исчезновении Андрюши, неизвестно, как бы она поступила, а ей нужно о ребенке заботиться.

- Может, тебе навестить ее перед отлетом в Америку?

- Я собираюсь это сделать прямо сейчас, после нашего разговора.

- Узнай, может, помощь какая нужна?

- Хорошо. Интересно, что завтра скажет Воронов? Назовет место встречи или...

- Какая разница? Как только ты ступишь на американскую землю, тебя сразу начнут подстерегать опасности: не забывай, что на тебя охотится Тайный Орден! Честно признаться, я очень сильно переживаю за тебя. Может быть, стоит кому-то тебя подстраховать? - ненавязчиво предложил Богомолов.

- Нет, Константин Иванович, это мой брат, и он обратился за помощью ко мне. А значит, это моя битва! - категорически возразил Савелий.

- Ну, что ж, тебе виднее, - неохотно согласился генерал, - я скажу своим, чтобы они на всякий случай проследили завтрашний звонок.

- Хорошо. До завтра.

- До завтра, Савушка.

Информация Богомолова о психосоматическом воздействии на человека глубоко запала в душу Савелия, и он думал об этом все время по дороге к дому Воронова. Дверь открыла Лана:

- Саву... - но тут же, увидев его настороженный взгляд, поправилась: Сереженька, что же ты не предупредил о своем приезде?

- Не успел, - улыбнулся Савелий.

- Проходи, дорогой. - Она закрыла дверь и повернулась к нему: - Давай хоть обнимемся! - сказала Лана и сама, заметив его нерешительность, обняла его и трижды, по-русски, чмокнула в щеки. - Чай, кофе? Может быть, ты голоден?

- Нет-нет, я не голоден, - запротестовал Савелий, - а вот чайку с твоим печеньем, если оно есть, я бы с огромным удовольствием выпил.

- Господи, да сколько угодно! - обрадовалась она. - Только что напекла!

- То-то меня словно в бок что толкнуло, - улыбнулся Савелий.

- Это не в бок тебя толкнуло, а твой нос аромат учуял, - смущенно поправила его Лана.

- И то правда. Еще подходя к дому чувствовал - пахнет печеньем, и даже слюни потекли.

- Ты уж придумаешь... Давай, рассказывай.

- О чем?

- Где пропадал? Чем занимался?

- Отдыхал, Ланочка, отдыхал, - слукавил он, не желая нагружать ее проблемами, тем более уже минувшими.

- Отдыхал? И где же?

- У друзей, под Омском.

- Ничего себе, куда занесло! - Лана подозрительно уставилась на него.

- А где же мой тезка? Мой любимый племянник? - быстро перевел разговор Савелий.

- На днях уехал с детским садиком на дачу.

- Далеко?

- Под Солнечногорск!

- Не так уж и далеко... Это на Истринском водохранилище?

- Ну... Так вроде бы и недалеко, но поезди два-три раза в неделю, замучаешься!

- А зачем так часто?

- Так скучаю очень!

- Тогда что жалуешься?

- Я не жалуюсь, а так, по-бабьи скулю. Господи, как же я давно тебя не видела! Слушай, у тебя все нормально?

- А почему должно быть что-то ненормально?

- Да глаза твои какие-то беспокойные.

- Тебе показалось, - сказал Савелий и подумал, что с близкими людьми нужно повнимательнее контролировать свои эмоции: вмиг почувствуют.

- Знаешь, милый, не финти. Не хочешь рассказывать, так и скажи!

- Ладно, признаюсь: все равно узнала бы при прощании, - нашелся он, завтра я уезжаю.

- Далеко?

- В Нью-Йорк.

- К Розочке?

- К ней.

- Надолго?

- Как получится.

- Все вы меня бросаете: сначала Андрюшка внезапно исчез, теперь ты. - У нее вдруг появилась слеза.

- Как это - исчез? Он же на задании.

- Ты-то хоть мне лапшу не вешай: достаточно и Богомолова.

- О чем ты, Лана?

- Я, милый, не такая дура, чтобы не сложить два и два.

- Не понимаю.

- Андрюша улетает в командировку в Омск, обещает звонить хотя бы через день, позвонил только один раз, на следующий день после отъезда. - Она загнула один палец. - Проходит несколько дней: ни одного звонка, звоню сама, помощник Богомолова отвечает, что не в курсе, обещает выяснить и перезвонить. Проходят еще два дня, звонит сам Богомолов и этаким бодреньким тоном пытается заверить меня, что Андрюша выполняет какое-то там спецзадание. - Лана загибает еще два пальца. - Это надо же, генерал знает, даже сам звонит, в кои-то веки, а его помощник ни ухом ни рылом! А тут еще ты заявляешься, глазки прячешь... Хоть бы город какой другой придумал, для своего якобы "отдыха", а то Омск...

Чертыхнувшись про себя и ругая себя последними словами, Савелий виновато опустил голову.

- Что, так все плохо, Савушка, что ты приехал утешать меня? - чуть не шепотом спросила Лана. - Что с Андрюшей?

- Ты прости меня, Ланочка.

- Что с Андрюшей? - повторила она.

- Да жив твой Андрюша! Жив и здоров!

- Ты сам-то веришь тому, что сказал? Только не щади меня, Савушка. Ты же знаешь: я сильная и все выдержу. Только правду мне скажи.

- Да жив он, жив! - воскликнул он и тут же наткнулся на ее взгляд, полный укора и недоверия. - Я так и знал, что ты мне не поверишь! - вздохнул Савелий, вытащил из кармана письмо Воронова и протянул Лане.

Она медленно раскрыла листок, внимательно и долго читала, перечитывая его несколько раз, потом подняла глаза и тихо спросила:

- Ты уверен, что он сам писал это письмо?

- Ты что, забыла его почерк?

- Я не об этом: почерк его, это точно, а вот слова не его... будто он под диктовку писал.

- Именно поэтому я и лечу в Америку, чтобы во всем разобраться.

- Ты спасешь его, Савушка? - прошептали ее губы, и на глаза вновь навернулись слезы.

- Да, - кивнул Савелий.

- Ты спасешь его, Савушка?! - громко воскликнула она и повторила едва ли не в крик, вцепившись ему в грудь: - Ты спасешь его, Савушка?!

- Ланочка, милая, я спасу его! - твердо ответил Савелий.

- Я верю. - Она вдруг обняла его и тихо добавила: - Только прошу тебя: останься в живых! Ты же знаешь, что у меня никого нет, кроме сына, Андрюши и тебя. Вы для меня самые дорогие на всем белом свете, - проговорила и горько расплакалась.

Савелий молчал и ласково гладил ее по голове.

- Ладно, прости мои бабьи слезы! - Она резко отстранилась. - Пойдем чай пить...

Савелий вернулся от Ланы в еще большем смятении, чем до встречи с ней. Своей чисто женской интуицией она косвенно подтвердила то, о чем говорил Богомолов, и то, что гнал от себя прочь Савелий. И конечно, совсем глупо было скрывать от нее, что Андрею угрожает опасность. Савелий не раз убеждался в том, что близкие люди, любящие друг друга, начинают чувствовать, как обычно чувствуют друг друга близнецы: грозящую другому опасность, болезнь.

Побывав на Втором космическом Сходе, где Учитель заверил его, что Космос берет на себя заботу и о его близких, Савелий был уверен, что непосредственно жизни Воронова ничто не угрожает, однако если прав Богомолов, то опасность, настигшая его брата, не менее серьезна, чем смерть. И потому он должен как можно скорее попасть в Нью-Йорк, чтобы прийти к нему на помощь. С мыслями об этом Савелий и заснул.

Тем не менее во сне к нему явился не Андрей Воронов, а Розочка: почти в деталях повторился ранее виденный сон. Почему-то Савелию пришло в голову, что идиллия, которую он сейчас, во сне, наблюдает, очень походит на картину великого Рафаэля - "Madonna della Sedia": в старинном роскошном кресле сидит Розочка и, нежно обняв упитанного мальчугана, прижимает его к своей груди. Савелия эта сцена настолько поразила, что он даже хотел спросить, что это за мальчуган, но в этот момент заметил, что и Розочка, и младенец смотрят на него с укором и тревогой.

- Почему ты так на меня смотришь? - спросил Савелий.

- А разве ты не понимаешь? - с грустью ответила Розочка.

- Что я должен понять? - удивился он.

- Боже, какой же ты у меня глупенький, - ласково сказала она и вдруг заразительно рассмеялась.

- Как же я соскучился по тебе!

- Так почему же не приезжаешь?

- Я приеду. Приеду очень скоро.

- Савушка, родной мой, будь осторожен! - неожиданно воскликнула она с болью в голосе.

- О чем ты?

- Будь осторожен! - повторила она, и ее изображение, как и образ ребенка на ее руках, стало таять на глазах, однако ее голос продолжал и продолжал повторять, даже тогда, когда они совсем исчезли из виду: - Будь осторожен, родной! Будь осторожен, родной!..

И после этих слов, буквально на несколько мгновений, во сне появился Воронов. Он стоял в каком-то темном помещении в икс-образной позе: ноги расставлены, руки подняты кверху, голова бессильно опущена на грудь. Его руки и ноги были закованы в цепи. Андрей поднял голову и тихо попросил:

- Братишка, спаси меня!

- Кто тебя заковал в цепи?

- Спаси меня! - повторил он.

- От кого?

- От меня самого!

- От с е б я? О чем ты говоришь?! - удивленно воскликнул Савелий, но ответа не получил: Андрей растворился точно так же, как и Розочка.

Савелий хотел крикнуть что-то ему вдогонку, но его окутала тьма, и он забылся...

Видимо, психологические переживания Савелия были настолько сильны, что он едва не проспал звонок Воронова: лишь на четвертую трель телефона его глаза открылись, и буквально через мгновение рука схватила трубку.

- Слушаю, - как можно спокойнее произнес Савелий.

- Савелий, это я, твой брат, - раздался бесстрастно-механический голос Воронова: ничего не изменилось с момента последнего разговора.

- Здравствуй, как ты?

Пауза.

- У меня все в порядке. Когда ты вылетаешь?

- Сегодня. Ты меня встретишь?

Пауза.

- Нет, тебя встретят у выхода из здания аэропорта и отвезут ко мне.

- Кто встретит?

Пауза.

- Они тебя знают. Встретят и отвезут ко мне.

- Кто они?

Пауза.

- Это вопрос жизни и смерти!

- Тебе угрожают?

Более длительная пауза.

И тут Савелию вспомнился сегодняшний сон. Розочка с ребенком, напомнившая Мадонну Рафаэля, возникший следом образ прикованного цепями Воронова. К чему бы это? Какую подсказку выдала его память? И в то же мгновение ему вспомнились слова солдата Семеркина о певце и фильме о нем, о песне Высоцкого, в которой поется о художнике. Господи, теперь понятно, почему он не вспомнил эту песню любимого Высоцкого. В ней поется не о художнике, а о любви!

"Как там? Дом хрустальный, на горе... Нет, дальше, кажется, дальше... Вот, вспомнил: как Мадонна Рафаэлева... Все! Цепочка подсказок замкнулась! Вот, оказывается, о каком художнике говорили Воронов и Седой. Но что дает ему эта отгадка? Может быть, попробовать?"

Все эти размышления пронеслись в голове Савелия в считанные доли секунды, и он рискнул:

- Лана очень переживает за тебя! Ты знаешь, она стала очень похожа на Мадонну Рафаэля! - Эти слова он постарался произнести как можно более радостно.

Пауза все длилась.

- Рафаэля... - словно эхо повторяет Воронов и вдруг заговорил в своей обычной манере, в которой Савелий почувствовал тревогу: - Братишка, ты не... Но Андрей так же неожиданно, словно ему кто-то зажал рот, оборвал себя на полуфразе.

Что произошло на другом конце провода - неизвестно: из трубки не доносилось ни единого звука, а голос Андрея, такой же механический, раздался лишь через несколько секунд:

- Савелий, ты мне очень нужен: поспеши! Я жду тебя! И запомни, ты должен быть один!

- Хорошо, Андрюша, жди: через несколько часов я буду рядом с тобой!

Пауза.

- Алло, братишка! Почему ты молчишь?

Но Воронов больше ничего не ответил: раздались короткие гудки.

"Господи, что с тобой происходит, братишка? Почему такая реакция на имя художника? Ты явно хотел о чем-то меня предупредить, но о чем? Как ты сказал? "Братишка, ты не..." - что я НЕ должен? А в голосе слышалось явное беспокойство. Но за кого беспокойство? За себя? За меня? А может быть, ты опасаешься за жену и ребенка?"

Савелий задумался на мгновение и убежденно заявил самому себе:

"Нет, не за них! Если бы за них, то и фраза наверняка начиналась бы совсем по-другому: например, "ты должен...", "позаботься о...", "им угрожает..." или еще проще, мог взять и назвать имя Ланы или сына. Вот и выходит, что опасность угрожает либо самому Андрею, либо мне. Собственно, какая разница: мне или Андрюше? Лететь нужно в любом случае!"

Телефонный звонок прервал его размышления.

- Привет, "крестник"! - услышал он бодрый голос Богомолова.

- Я под "пуговичкой", - шутливо намекнул Савелий, - здравствуйте, Константин Иванович!

- Звонок был также из Нью-Йорка. Как прошел разговор? Судя по твоему бодрому голосу, есть новости?

- А вы обижаетесь, что только я умею предугадывать события, - заметил Савелий.

- Так рассказывай!

- Не лучше ли вам послушать?

- Хорошо, но подожди минутку: я поставлю на запись. Все, готово!

Когда запись закончилась, Богомолов оживленно сказал:

- Не знаю, как тебя, но меня его неожиданный эмоциональный всплеск настраивает хотя и не шибко, но все-таки на оптимистический лад. Почему ты вдруг вспомнил Рафаэля?

- Не вдруг, - возразил Савелий и подробно рассказал генералу о том, что удалось вытянуть из Семеркина, о Высоцком, о неожиданном сне-подсказке и о своем спонтанном решении вставить имя художника в разговор.

- И ты все время об этом молчал, - недовольно пробурчал Богомолов.

- Честно говоря, всерьез обо всем этом я подумал уже во время сегодняшнего разговора с Андрюшей: все как-то мгновенно сошлось в единое целое и приобрело конкретные очертания, которые и захотелось проверить.

- Но это же здорово: хоть какая-то зацепочка!

- Согласен. Жаль, что Андрюше что-то...

- Или кто-то, - вставил Богомолов.

- Или кто-то, - согласился Савелий, - помешал Андрюше договорить свою мысль до конца.

- Постой, какие, ты говоришь, упоминал этот Семеркин цифры?

- Четырнадцать и восемьдесят "с чем-то", только не помнит, с чем, но уверен, что упоминалось две пары чисел.

- Или четыре цифры, то есть число могло быть просто четырехзначным.

- Естественно, но какая разница?

- А вот какая! Пока мы с тобой говорили, я залез в свой справочный сайт и теперь могу уверенно назвать четвертую цифру, - пояснил Богомолов.

- Уверенно?

- На все сто! - гордо ответил генерал. - Тройка! А само число - тысяча четыреста восемьдесять три! Это год рождения великого Рафаэля!

- Поздравляю! Остается узнать, к чему вдруг ни с того ни с сего Андрюша обсуждал год рождения Рафаэля с незнакомым человеком? Каков смысл этой информации?

- Послушай, я очень беспокоюсь за тебя. Может, ты все-таки согласишься...

- Константин Иванович, мы уже обсудили эту тему и не будем к ней возвращаться, - мягко остановил Савелий, - тем более вы слышали, что сказал Воронов: один!

- Как ты не понимаешь?.. - чуть раздраженно начал Богомолов, но и на этот раз Савелий его прервал:

- А мне кажется, Константин Иванович, что это вы кое-что не понимаете!

- И чего это я не понимаю?

- Как вы намерены подстраховать меня? Выделите пару-тройку умельцев? И чем они смогут мне помочь? Если мне готовят ловушку, то разработчики наверняка продумали и вариант, который вы предлагаете, и ваших сотрудников уберут в два счета. Зачем рисковать их жизнью? А организовать достаточно серьезную группу боевиков, чтобы в любых условиях прикрыть меня, вы не сможете: я буду находиться на территории чужого государства. - Савелий говорил спокойно, без экзальтации. - Так что, как ни верти, а выходит, что резоннее мне быть одному и действовать по ситуации. Ну, согласитесь, Константин Иванович, что я прав.

- К сожалению, - с тяжелым вздохом вынужден был сдаться Богомолов, но через небольшую паузу спросил: - Но хотя бы от оружия ты, надеюсь, не откажешься?

- Не откажусь. Но как вы предлагаете провезти его через таможню?

- Слава богу! - обрадовался Богомолов.

- Чему вы так радуетесь? - не понял он.

- Тому, что ты не отказываешься.

- Зачем отказываться, если и так очевидно, что эта пустая затея, - заметил Савелий.

- На этот раз я постараюсь тебя удивить! - пообещал Богомолов.

- Ну что ж, посмотрим...

- Тебя проводит Михаил Никифорович, и он все тебе привезет.

- Жду с нетерпением, - скептически хмыкнул Савелий.

- Желаю удачи, Савушка!

- Мухтар постарается.

Положив трубку, Богомолов вызвал к себе Геннадия Золотухина, оружейного умельца, который уже принимал однажды участие в снаряжении Савелия. Именно этот левша и являлся создателем ручки, бесшумно стреляющей сорокамиллиметровыми стальными иглами. Внук известного по всей дореволюционной России часовых дел мастера, одного из учеников знаменитого Павла Буре, настолько увлекся оружием, что уже в четырнадцать лет изобрел стреляющую ручку, и кое-что из этого изобретения было использовано для создания десантного штык-ножа с одноразовым выстрелом.

А к двадцати годам Золотухина пригласили для работы в экспериментальную оружейную лабораторию ФСБ. Уже через год он лично возглавил эту лабораторию и все уважительно называли его, даже за спиной, по имени и отчеству - Геннадий Аристархович.

- Геннадий Аристархович, нужна ваша помощь.

- Всегда готов, товарищ генерал! - бодро ответил мастер. - Что я могу сделать для вас?

- Один мой сотрудник отправляется в страну дальнего зарубежья. Летит без прикрытия, но вполне возможно, что там его могут встретить враги.

- Понимаю, вам нужно какое-нибудь оружие, которое не только способно будет помочь вашему сотруднику, но и не будет обнаружено на таможне? - без труда догадался Золотухин.

- Мне нравится с вами работать, - улыбнулся Богомолов.

- Когда нужно?

- Он улетает сегодня, и отложить его отлет, к сожалению, никак нельзя.

- В таком случае придется изыскивать из того, что у меня имеется в наличии, - задумчиво проговорил мастер. - Можно от вас позвонить по внутреннему?

- Да, пожалуйста, - кивнул генерал на телефон.

Набрав номер, Золотухин сказал:

- Сенечка, принеси, пожалуйста, чемоданчик с новыми образцами в кабинет генерала Богомолова. Да, срочно.

Через несколько минут Сенечка, огромный верзила с добродушной улыбкой, молча поставил небольшой чемоданчик перед своим мастером и, подчиняясь его знаку, вышел.

- Очень толковый малый. В деревне под Тулой нашел. Кузнец, каких днем с огнем поискать надо! - восторженно охарактеризовал парня Золотухин, внимательно осматривая свои оружейные новинки, ощупывал их, приценивался, откладывал в сторону, снова смотрел, пока не остановился на каком-то футляре, взяв который в руку с важностью провозгласил: - Мне кажется, что это именно то, что нужно вашему сотруднику, - протянул Богомолову изящную коробочку, в которых обычно продаются часы.

Генерал открыл коробочку и удивленно воскликнул:

- Часы!

Это действительно были часы, напоминавшие одну из моделей японской фирмы "Ситизен", с четырьмя штырьками по окружности корпуса, который был несколько толще обычного.

- Самые настоящие, - лукаво усмехнулся мастер. - Однако могут обезвредить до десяти противников!

- Не понял. - Генерал вытащил из коробочки наручные часы и стал внимательно их вертеть, рассматривать со всех сторон, пока наконец обреченно не произнес: - Все, сдаюсь! - И протянул их Золотухину.

- Это моя самая последняя новинка! - Оружейник осмотрелся вокруг, увидел в шкафу книги. - Какую не жалко?

- А что с ней произойдет?

- Каждая страничка будет с маленькой дырочкой, - невозмутимо ответил мастер.

- Маленькой?

- Да, миллиметровой.

- Тогда любую. - Богомолов подошел к шкафу, открыл дверцу.

- Желательно потолще, - посоветовал оружейник.

- Эта подойдет? - Генерал вытащил внушительный том энциклопедии по Латинской Америке. - Около шестисот страниц!

- Сойдет! Прислоните к стенке в конце кабинета, - попросил мастер и застегнул ремешок с часами на запястье правой руки. - Можно на полу...

Генерал недоверчиво скривил губы, но, поставив книгу на стул в самом конце кабинета, отошел в сторону. Золотухин сжал руку в кулак и направил его в сторону мишени, тщательно прицелился и пальцем левой руки на что-то нажал. Прозвучал еле слышный щелчок, потом другой, чуть погромче.

- Можете взглянуть на поверженного врага! - торжественно провозгласил мастер.

Генерал подошел, взял в руки книгу, открыл ее и в самом конце, у задней обложки, обнаружил сантиметровую стальную иглу, чем-то напоминающую иглу от старого доброго патефона, только гораздо тоньше.

- При попадании в сердце следует мгновенная смерть; если направить в голову, то человека ожидает либо смерть, либо пожизненная инвалидность. Все зависит от того, в какое место попадет. В этих часах десять зарядов, которые можно выпускать с интервалом через секунду. Можно, конечно, и чаще, но при этом убойная сила и расстояние снизятся на пятнадцать-двадцать процентов.

- Вы, Геннадий Аристархович, действительно мастер самого высшего класса! восторженно отозвался Богомолов.

- Наверняка есть и получше, - скромно заметил тот.

- Я так понимаю, что вы усовершенствовали свою стреляющую ручку?

- Кое-что оттуда, конечно же, взято, - согласно кивнул мастер, - однако много и нового, а больше всего пришлось поломать голову над пружинкой. Вместо тетивной упругости пришлось придумать винтовую...

- Извините, Геннадий Аристархович, - замахал руками Богомолов, чувствуя, что если вовремя не остановить Золотухина, то придется прослушать полный курс техники изготовления этой новинки. - Это, конечно, все интересно, но, во-первых, я в этом полный профан, а во-вторых, времени совсем нет.

- Как скажете. Подойдет? - нисколько не обидевшись, спросил мастер.

- Не то слово!

- В таком случае позвольте я заполню обойму до десяти зарядов.

Когда он закончил, объяснив, как пользоваться часами, чтобы достичь наибольшей эффективности, Богомолов спросил:

- Есть еще что-то такое, чем вы смогли бы удивить меня?

Мастер подумал немного, достал из своего чудо-чемодана обычный мобильный телефон и протянул Богомолову.

- И что может эта трубка?

- Пока это единственный экспериментальный экземпляр, который находится в стадии совершенствования... - осторожно, как бы извиняясь, проговорил он. - Но вашему сотруднику он вполне может пригодиться...

- Не томите, Геннадий Аристархович! - взмолился генерал.

- Работает, как обычный мобильный телефон, но если при включенном режиме произнести "волшебное" слово, то может легко отправить на то свет того, у кого он окажется через три секунды после произнесения пароля...

- То есть, включи, произнеси "волшебное" слов и бросай врагу? - уточнил хозяин кабинета.

- Так точно! - кивнул мастер. - Но можно и по обычному телефону позвонить на него, назвать пароль, но тогда эта трубка должна быть в руках врага...

- Отлично! Беру! Говорите его номер и пароль...

Когда Золотухин ушел, Богомолов вызвал к себе Рокотова.

- Тебе не пора собираться?

- За "крестником"? Через десять минут выезжаю.

- Вот, передашь ему мой подарок.

- Часы?

- Ага, - простодушно согласился генерал и добавил: - Смертельные часы. После чего открыл книгу и показал застрявшую в ней иглу. - Представляешь, с восьми метров вогнал! Почти насквозь пробил.

- Да, действительно, смертельные часы! - с восхищением воскликнул полковник.

- И вот еще передай... - генерал протянул ему трубку мобильного телефона, объяснил в чем ее секрет.

- Я всегда говорил, что Золотухин настоящий кудесник! - воскликнул Рокотов.

- А теперь внимательно слушай и запоминай, чтобы потом все объяснить "крестнику". - Богомолов рассказал, как пользоваться часами, затем продиктовал номер мобильного телефона и назвал код для срабатывания микробомбы.

Когда помощник вышел, генерал еще раз прослушал запись последнего разговора Савелия с Вороновым. Дважды прогнав пленку, он твердо произнес, словно обращаясь к невидимому собеседнику:

- Можешь злиться на меня до потери пульса, Савелий, но я всю жизнь буду винить себя, если ничего не предприниму, чтобы подстраховать тебя и хотя бы уменьшить опасность! Так что извини, но я сделаю по-своему! - Богомолов взял свой защищенный мобильник и набрал номер.

- Джеймс слушает! - по-английски отозвался Майкл, давний американский приятель генерала.

- Это ваш далекий коллега, - тоже по-английски ответил Богомолов условной фразой, чтобы собеседник сам выбрал систему разговора: иносказательную или прямую.

- А, Константин Иванович! Как я рад снова вас слышать! - воскликнул бригадный генерал по-русски, давая этим понять, что говорить можно без опаски. - Надеюсь, моя помощь вашему тезке оказалась полезной?

- Похитители понесут самое суровое наказание!

- Полагаю, что их сообщники с нашей стороны тоже! Как здоровье? Как супруга?

- Все отлично!

- Есть проблемы?

- Пока нет, но могут появиться.

- Очень внимательно слушаю. - Голос Майкла сразу стал серьезным.

- Честно говоря, даже не знаю... - замялся Богомолов. - Он просил меня не вмешиваться!

- Кто он-то?

- Ладно, будь что будет! Через пару часов к вам вылетит Сергей Мануйлов! Почему-то генерал, несмотря на намек Майкла, что телефон не прослушивается, не решился открыто назвать настоящее имя Бешеного.

- Вот как? Это же просто замечательно! - не скрывая радости, воскликнул Майкл. - Наш приятель даже представить себе не может, какой сюрприз его ждет!

- Какой сюрприз? - мгновенно насторожился Богомолов.

- Только обещайте, что вы ничего не скажете, даже не намекнете Бешеному до отлета!

- Какой же это будет сюрприз, если я расскажу все заранее. Обещаю!

- У него сын родился!

- Сын?! У Бешеного?! - Богомолов едва со стула не свалился от изумления. Но когда он родился?

- Скоро восемь месяцев исполнится.

- Господи, почему же вы молчали?

- Об этом просила Роза. Она считает, что отец сначала должен не просто услышать о сыне, а увидеть его.

- Вот упрямая девчонка! Боже, у моего "крестника" сыну почти восемь месяцев, а он ничего не знает!

- Вы обещали, - напомнил Майкл.

- Не беспокойтесь, я всегда выполняю обещанное, - заверил генерал и тут же простонал, словно от зубной боли: - У-у-у, черт!

- Что случилось?

- У него такое событие, а ему, скорее всего, угрожает смертельная опасность.

- Здесь, у нас?

- Вот именно!

- Тогда зачем он летит сюда?

- Чтобы спасти своего брата!

- Как, и Воронов здесь?

- Да, у вас, в Нью-Йорке, - с горечью ответил Богомолов и подробно рассказал о том, что произошло с Вороновым: даже дал послушать запись последнего разговора с Савелием.

- Должен прямо сказать, что дела действительно очень серьезные, - вынужден был признать Джеймс, потом задумался ненадолго и сказал: - Вот что, Константин Иванович, вы знаете, как я отношусь к ним обоим. Знаете и то, что и Америка у братьев в неоплатном долгу. Так что не терзайте себе душу: вы абсолютно правильно поступили, что сообщили мне обо всем. Поверьте, ни вы, ни я до смерти не простили бы себе, случись с ними что-нибудь непоправимое! - К удивлению Богомолова, Джеймс почти дословно повторил его собственную мысль. - Вы не волнуйтесь, Константин Иванович: я предприму все меры, чтобы ни с тем, ни с другим ничего не случилось на американской земле!

- Спасибо огромное, генерал!

- Не благодарите меня: это я должен благодарить Бога за то, что смогу хотя бы отчасти вернуть долг вашему "крестнику" и его брату, - серьезно проговорил Майкл. - Вы же помните, что я обязан им жизнью!

Положив трубку, Богомолов почувствовал такое облегчение, словно с его души свалился тяжелейший камень.

Когда Рокотов поведал Бешеному о возможностях смертельных часов и мобильного телефона, Савелий попросил:

- Передайте Константину Ивановичу, что сегодня ему действительно удалось удивить меня.

- Непременно, - понимающе кивнул полковник.

Через пару часов Савелий, без проблем миновав таможенный контроль, уже сидел в самолете Аэрофлота, который стремительно мчал его навстречу неизвестности.

Пока наш герой летит в Америку, давайте вернемся на некоторое время назад и узнаем наконец, что произошло с Андреем Вороновым...

Добравшись до места дивизионных учений, Воронов, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания и не мешать военным, превратился в простого наблюдателя и начал осторожно расспрашивать только тех, кто оказывался в числе "убитых". Обсудив вначале общие темы, такие, как семья, любимая девушка, армейская служба, иногда даже положение в стране, Андрей осторожно подводил собеседника к важному для него предмету, старательно вылавливая нечаянно брошенные слова, намеки, интонации, а иногда даже взгляды.

Он походил на одинокого старателя, пришедшего попытать счастья на отработанный золотой прииск. В отличие от первопроходцев, ему приходилось просеивать в десятки раз больше тонн породы, чтобы отыскать оставшиеся в ней крупицы золота. Нет-нет да и замечал он недоброжелательные взгляды офицеров, но более всего его поразил подполковник Булавин, отношение которого к нему резко изменилось: от почти навязчивого проявления дружбы в самолете до демонстративного нежелания не только разговаривать, но даже здороваться. Причем эта перемена произошла буквально за одни сутки. Как-то, разговаривая с солдатом Семеркиным, Андрей случайно перехватил взгляд Булавина: казалось, обладай тот способностью метать глазами молнии, то от Воронова ничего бы, кроме кучки пепла, не осталось.

Постепенно Андрей пришел к выводу, что Булавин имеет какое-то отношение к странным смертям новобранцев, по крайней мере последнего. Какое? В этом и предстояло разобраться. Никаких фактов, никаких свидетельств у Воронова не было, появилось лишь ощущение причастности, основанное на интуиции, которую, как известно, к делу не пришьешь.

Как же порой жизнь непредсказуема в своих хитросплетениях и неожиданных поворотах. Казалось бы, где Сингапур, где Москва и где Омск? Что или кто может связать эти разные точки земного шара в единый узел? Возможно ли это? Оказывается, ничего невозможного нет.

Владислав Фридрихович Ведерников, выросший в семье поволжских немцев, питал лютую ненависть ко всему русскому, унаследовав ее от своего отца. Однако отец воспитал в нем и умение тщательно скрывать эту ненависть. Более того, научил актерскому мастерству перевоплощения. Этим искусством Владик настолько хорошо овладел, что даже самые близкие друзья считали его настоящим патриотом земли русской и без колебаний принимали его лидерство: сначала в классе, в школе, потом, когда он поступил на экономический факультет Волгоградского университета, дружно голосовали за него на курсе, а потом и на общеуниверситетском собрании, выдвинув в комсомольские лидеры.

Потихоньку-помаленьку он добрался до поста секретаря Волгоградского обкома комсомола. Ведерников обладал красивым голосом и умело пользовался сиюминутными лозунгами, каким-то звериным чутьем ощущая, на кого нужно поставить в тот или иной конкретный момент. Умел вовремя поцеловать ручку жене или дочери нужного человека, напомнить о себе важной персоне не только в праздники, но и в памятный для этого человека день. И делал он это отнюдь не назойливо, а как бы даже стесняясь. Именно это, естественно, всегда приносило успех.

"Какой внимательный, какой галантный, какой приятный молодой человек!" так обычно говорили о Ведерникове за глаза.

Благодаря этим отзывам он был замечен одним из приближенных Горбачева. Вскоре состоялся вызов в Москву. В самый разгар перестройки он уже возглавлял отдел ЦК. Владислав Фридрихович не любил азартные игры и никогда в них не играл. Он был превосходным и дальновидным стратегом, умел, пользуясь общедоступной информацией, четко анализировать ситуацию, расставлять все точки над "i" и почти никогда не ошибался в выборе решения.

Во время августовского путча девяносто первого года Ведерников четко все рассчитал и открыто встал на сторону Ельцина. Он был на все сто процентов уверен, что эпоха Горбачева кончилась, но он ошибся, посчитав Ельцина, учитывая его возраст и здоровье, не таким уж перспективным политиком, чтобы на него ставить все свои "фишки". Как говорится, и на старуху бывает проруха: он недооценил медвежье здоровье и характер первого Президента России. На словах громче всех поддерживая Ельцина, Ведерников исподволь, втихую примкнул к криминальным структурам, стремящимся посадить в президентское кресло молодого и очень настырного человека из военных, которого к тому же тайно поддерживал иностранный капитал.

Занимая к тому времени достаточно высокое положение в окружении Ельцина, Ведерников по праву стал вторым человеком в тайной организации, хотя, если учесть, что "Первый" руководил всем из-за границы, то Ведерников, несмотря на то что носил звание "Второй", в России был за "Первого".

Обманным путем, ссылаясь на то, что он принесет пользу стране, его сообщникам удалось втянуть в свои ряды одного из тех, кто стоял у истоков разработок в области кодирования сознания человека. К счастью, этот ученый вскоре разобрался в своей ошибке, и истина настолько сильно подействовала на его психику, что он не выдержал и покончил с собой. В связи с его смертью и с тем, что он осознал свое заблуждение, не будем называть имя профессора, дабы не будоражить его близких и родных, которым было сообщено, что он умер от инфаркта.

Несмотря на короткое время работы на эти криминальные структуры, ученый все же успел закодировать несколько человек, среди которых, к несчастью, оказался и Андрей Воронов.

Уникальность этого метода заключается в том, что закодированный человек ничем не отличается от обычных людей и десятилетиями пребывает в так называемом спящем состоянии. Однако стоит ему услышать кодовое слово, фразу или увидеть какой-то уникальный предмет, то есть соответствующий код, выбранный ученым, и "спящий" мгновенно проснется. А далее, в зависимости от заложенной в него программы, он мог подчиниться тому, от кого услышал код, мог сам выполнить заложенную в него установку: например, убить человека с таким-то именем и фамилией, или с таким-то лицом, или занимающего такую-то должность, мог даже начать осуществлять целый комплекс действий, предусмотренных внедренной в сознание программой. Например, во что бы то ни стало стать лидером новой экстремистской партии...

Талантливый ученый, с детства любивший рисовать, преклонялся перед старыми мастерами-живописцами и очень часто выбирал для кодирования все, что было связано с их жизнью: имена, даты рождения или смерти, названия их творений. Так и произошло с Вороновым: для него ученый придумал код "пробуждения", связанный с годом рождения великого Рафаэля.

Андрею все-таки повезло: он оказался последним подопытным из тех, кого ученому доставляла мафия, то есть в тот момент, когда он уже осознал свое роковое заблуждение. И потому профессор, уже приняв решение на свой счет, ввел в его сознание имена не только основных руководителей этой криминальной структуры, на которую он работал, но и имена всех, кого он закодировал. Кроме того, профессор заложил в программу Воронова отказ исполнять приказ об убийстве.

Для того чтобы окончательно раскодировать Воронова, ученый задал очень простой код - дату смерти Рафаэля. Иными словами, уходя из жизни, благородный ученый постарался исправить свои ошибки и отомстить тем, кто заставил его обманом служить криминалу.

Так получилось, что данные о всех закодированных людях и их коды были известны только двум людям этого тайного сообщества: "Первому" и "Четвертому". "Первому", как руководителю, а "Четвертому", чтобы тот, осуществляя личное руководство боевиками, мог в непредвиденных ситуациях оперативно задействовать того или иного "спящего".

При побеге с подземной базы, расположенной на территории Казахстана, Савелию удалось выкрасть дискету с этими данными, но во время смертельной погони дискета была повреждена настолько, что восстановить ее оказалось абсолютно невозможно. И теперь единственным обладателем информации о "спящих" стал номер "Первый", то есть тот, к кому и обратился за помощью Тим Рот: Такиро Широши.

Такиро Широши, получив от Тима Рота на свой счет требуемую сумму, тут же связался с Москвой. Он позвонил тому, кому всецело доверял, но лишь потому, что легко мог поломать ему не только карьеру, но и жизнь. Этим человеком, как вы, вероятно, догадались, и был номер "Второй", то есть Владислав Фридрихович Ведерников. Ему удалось скрыть свое темное прошлое, и сейчас, вовремя сделав ставку на нового Президента, он сумел сохранить достаточно значительный пост в его Администрации.

- Славик, это ты? - услышал в телефонную трубку Ведерников, и на его лице мгновенно выступила испарина.

Этот голос он узнал бы из тысячи других, не говоря о том, что "Славиком" его в жизни называли только двое: мама в детстве и номер "Первый".

- Да. Приветствую вас и очень внимательно слушаю, - стараясь скрыть волнение, произнес он.

- Мы можем говорить свободно?

- Вы же отлично знаете, что это - спецсвязь, которая никем не прослушивается!

- Это я так, для профилактики, - рассмеялся "Первый". - Мне кажется, что ты не очень рад моему звонку?

- Почему вам так кажется?

- Чувствую некоторое напряжение.

- Если оно и есть, то совсем не связано с вашим звонком!

- Ладно, оставим это! Вам, любезный, не следует волноваться по поводу моего звонка, он не несет никакой угрозы. Более того, твой счет... Надеюсь, ты его не закрыл?

- Нет, он все тот же!

- Так вот, мой звонок обещает тебе полмиллиона долларов за работу, которая не потребует особых усилий!

- Что я должен сделать? - Ведерников сразу оживился: деньги он любил больше всего на свете.

- Нужно разыскать одного человека, назвать ему пару-тройку слов, услышать от него в ответ одно и лично переправить его в Америку, где вас встретят!

- И все?

- И все!

- А если мне самому не удастся вылететь в Америку, я могу поручить это моему доверенному человеку?

- Только очень доверенному! - угрюмо уточнил Широши. - Не дай бог этот доверенный не довезет его или не передаст тому, кого я назову, и тогда, поверьте, друг мой, даже я не смогу вас спасти, дорогой мой Славик! - Широши говорил так ласково, словно речь шла не о жизни и смерти, а о погоде.

- Я все понял! О ком идет речь?

Когда "Первый" назвал фамилию того, кого нужно сопроводить в Америку, Ведерников с огромным трудом удержался от эмоций.

Помните, мы говорили о превратностях и хитросплетениях жизненных ситуаций? Если бы Ведерникову кто-нибудь рассказал о подобном совпадении, он бы рассмеялся собеседнику в лицо и ответил бы, что так в жизни не бывает. Однако за несколько часов до звонка "Первого" ему позвонил любимый племянник, которого он пристроил до лучших времен в Омскую дивизию, добившись для него еще до перевода туда звания подполковника. Едва не рыдая, Булавин сообщил, что под него копает какой-то фээсбэшный майоришка, он может подпортить репутацию не только его родственника, но и его самого. И назвал фамилию человека, по поводу которой теперь звонил "Первый".

Вот какой ему выпал шанс: одним выстрелом убить двух, даже трех зайцев: не только помочь своему дорогому племяннику, выполнить задание "Первого", но еще и заработать по ходу полмиллиона долларов! Такая удача ему давно не выпадала! Единственное, что несколько омрачало праздник, так это то, что придется немного отстегнуть от своего полмиллиона для конкретного исполнителя. А такой исполнитель, лично очень преданный ему человек, у него имелся.

Он был готов выполнить любое задание, но всегда точно знал себе цену. А работал этот исполнитель рядом с Ведерниковым в качестве одного из его помощников.

Закончив разговор с "Первым", Владислав Фридрихович уже знал, что он не только не поедет сопровождать "объект" в Америку, да на это "Первый" вряд ли и рассчитывал - все его игры Ведерников знал наперед, но и в Омске ему светиться незачем, учитывая, что под его племянника роет именно этот майор ФСБ, которому суждено исчезнуть. Начнутся поиски, расспросы... Нет, человеку в его положении любая ассоциация с этой историей совсем ни к чему!

Он нажал кнопку селектора:

- Федор, зайди ко мне! Срочно!

Через минуту дверь открылась, и в нее заглянула седая голова помощника. Одетый в элегантный модный костюм-тройку, Федор Полторацкий скорее напоминал сотрудника дипломатического корпуса, нежели бывшего морского пехотинца. Он очень рано поседел, во всяком случае, задолго до призыва в армию, и эта седина не была следствием ни моральных, ни физических испытаний, а просто досталась ему по наследству. И кличка Седой приклеилась к нему с юношеских лет.

Федор был из простой семьи. Отец бухгалтер, мать работала учительницей в начальных классах. Единственный ребенок в семье, Федор очень рано ощутил преимущество быть единственным, неповторимым и самым любимым чадом у родителей. Любой его каприз, любое желание исполнялись почти немедленно. У него было все, о чем мог мечтать ребенок в его возрасте в то трудное время застоя. Телевизор, транзистор, магнитофон, велосипед, даже взрослого покроя костюм с галстуком. Водились и карманные деньги.

Он был хорошо развит, имел привлекательную внешность, довольно успешно занимался боксом, пока однажды не получил сокрушительный нокаут на первенстве города. Он не был готов к проигрышу и потому несколько месяцев переживал это поражение, пока не пошел заниматься самбо, где очень быстро получил первый взрослый разряд. Но все это давалось легко, только благодаря природным данным: для дальнейших успехов нужно было много трудиться, пролить литры пота, а этого Федор как раз и не умел, да и не хотел.

Вокруг него постоянно крутились те, кому подобное было недоступно. Это были не искренние друзья, которые в любой момент пришли бы к нему на помощь, если бы он в ней нуждался. Стоило ему оступиться или родители по каким-либо причинам вдруг перестали бы потакать его капризам, его окружение мгновенно бы исчезло или наверняка основательно поредело. Однако все шло своим чередом, и настало время Федору идти в армию. Учитывая его успехи в спорте и перспективные физические данные, Федора зачислили в морскую пехоту, и он отправился служить на Дальний Восток.

Именно армия дала Федору почувствовать, что он ничем не выделяется среди своих сверстников и не только не лучше их, а во многом даже просто от них отстает. Для самолюбивого человека, каким был Федор, это оказалось непосильным испытанием. Как это так? Его - самого что ни на есть самого - и вдруг заставляют работать наравне со всеми: дежурить по кухне, за малейшую провинность отправляют чистить сортир! Нет, спокойно вынести такое он не мог.

Постепенно в Федоре накапливалась обида на судьбу, злость на родителей, на сослуживцев, на командование, не замечающее такого "талантливого" солдата, даже на страну, в которой ему довелось родиться. С каждым днем Федор становился все нетерпимее и злее: в любой момент мог взорваться, нагрубить офицеру, подраться с сослуживцами. Судьба какое-то время его миловала.

Но сколько веревочке ни виться, а... И произошло то, что и должно было произойти: не сдержавшись в очередной раз, Федор схватился с ротным старшиной, который был не только сильнее его, но и на голову опытнее в рукопашном бою. Понимая, что ему не одолеть противника в честном поединке, Федор, воспользовавшись моментом, выхватил штык-нож и всадил его в грудь сопернику. К несчастью для старшины, рана оказалась смертельной, но на благо Федора старшина, обладая крепким здоровьем, прожил больше суток, и потому Федора судили не по статье за убийство, а по статье 111 "Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью".

Федор получил семь лет усиленного режима, однако отсидел всего четыре с половиной года. По очередной амнистии, учитывая его боевую награду - медаль "За отвагу", полученную по общему списку отличившихся в боевых действиях в "горячих точках" (его рота принимала участие в Карабахских событиях), - он вышел на свободу.

Первое время ему было очень тяжело за колючей проволокой: строптивых нигде не любят. Тем не менее, как ни странно, его дерзкий характер и безумный блеск в глазах зэки приняли за храбрость, и потому его вскоре пригрел один из авторитетов зоны, по прозвищу Сивый, которому понравилось, как Федор владеет приемами рукопашного боя. И когда Федора амнистировали, тот дал ему координаты неких "надежных" людей.

А Сивый в свое время подвизался наемником на той самой подземной базе в Казахстане, о которой уже шла речь: он числился там под номером "Восемнадцать". Во время одного из нападений на оружейный склад Сивый был ранен, арестован и осужден на одиннадцать лет лишения свободы. А так как прежде судимостей у него не было, то попал он на усиленный режим как совершивший опасное преступление.

Вышло так, что первым, к кому, выйдя на свободу, Федор обратился за помощью, оказался Ведерников. Они встретились, Федор сразу как-то пришелся "Второму" по душе, и он не только помог бывшему зэку прописаться, получить жилье, но и взял его к себе помощником. С момента их первой встречи прошло немало лет, и за это время Федор не раз выполнял для своего босса, как он называл его, отдельные деликатные поручения, которые нередко шли вразрез с законом.

Однажды, случайно столкнувшись с человеком, который знал, чем занимался Ведерников в девяносто первом году, босс приказал Федору устранить нежелательного свидетеля. И Федор заработал на этом деле свой первый десяток тысяч долларов. А всего делов-то: ткнул ножичком куда надо - и вся недолга! Первый раз за такое он срок тащил, а теперь нехилые деньги получил. Главное сработать чисто, чтобы никто не заметил, а если кто и заметит, то не должен остаться в живых!

- Слушаю вас, Владислав Фридрихович! - Приоткрыв дверь, Федор заглянул в кабинет начальника.

- Заходи и закрой дверь! - кивнул тот на стул и снова бросил в селектор: Миша, меня ни с кем не соединять!

- Хорошо, Владислав Фридрихович, - отозвался другой помощник.

- Работа есть, - повернулся Ведерников к Федору.

- Не пыльная? - спросил тот: переводя на нормальный язык, Федор интересовался у босса, будет ли кровь или еще что-нибудь подобное.

- Да нет, работенка просто идеально чистая!

- Очень интересно. Можно поподробнее?

- Нужно съездить в Омск, найти там одного человека, назвать ему пароль, получить отзыв и после прокатиться с ним в Америку.

- А его документы: заграничный паспорт, виза, деньги...

- К твоему приезду все будет готово!

- И сколько вы готовы отстегнуть мне за труды?

- А ты сколько хочешь? - демократично спросил Ведерников: он всегда боялся переплатить.

- Пятьдесят тысяч сейчас и пятьдесят после доставки этого типа в Америку!

- Это почему же ты столько заломил?

- Поясняю, - осклабился Федор и невозмутимо продолжил: - Коль скоро вы хотите, чтобы я сдал его с рук на руки, значит, "объект" не очень-то горит желанием попасть в ту Америку, а человек, видно, очень важный, вот и выходит, что цена его такова, какую бы взял хороший киллер за его голову!

- Тебе бы бухгалтером работать, - усмехнулся Ведерников. - Шестьдесят штук и ни цента больше!

- Восемьдесят, босс, и я уже в пути!

- Ладно, черт с тобой! - Ведерников открыл сейф, достал оттуда четыре пачки по десять тысяч долларов, протянул их помощнику, но когда тот протянул за ними руку, зазвонил телефон, и он, продолжая держать деньги, знаком показав Федору оставаться на месте, поднял трубку. - Да, слушаю...

Вновь звонил "Первый":

- Деньги на твой счет уже переведены.

- А я уже действую.

- Молодец. Время не ждет.

- Не сомневайтесь: все будет в полном порядке! - заверил Ведерников.

- Вот и хорошо! Пока...

В тот же день, получив фотографию Воронова, необходимые документы, деньги и все инструкции по выходу на "объект", Федор вылетел в Омск. Дивизию он разыскал быстро, но, не желая светиться, познакомился с одним "воякой" и, используя старый, проверенный по всей России опыт, накачал его водочкой, выяснил, что дивизия отправилась на учения и найти ее не очень сложно: "Километров восемьдесят все прямо и прямо, а потом и сам все услышишь, куда идтить-то..."

- Как это - услышу? - не понял Федор.

"Так стреляют, однако..." - заплетающимся языком пояснил опьяневший служивый.

Федор на такси доехал до ближайшего населенного пункта, а дальше дошел пешком. Изучая местность в мощный бинокль, он увидел искомый "объект". Пока Полторацкий раздумывал, как подобраться к нему, тот сам упростил его задачу, отправившись с двумя офицерами на рыбалку. Дав рыбакам насладиться не очень хорошим клевом, Федор подошел к ним и доброжелательно поинтересовался:

- Привет рыбакам! Как ловится рыбка?

- С переменным успехом, - весело ответил как раз тот, за кем Федор и приехал, а офицеры посмотрели молча и недовольно: мол, ходят тут всякие.

- Судя по выговору, вы мой земляк? - вежливо обратился Федор к Воронову, не обращая внимания на косые взгляды остальных.

- Вы тоже из Москвы?

- Ну да, приехал вот навестить родственников.

- Послушайте, земляки, вы нам всю рыбу распугаете, - пробурчал один из офицеров.

- Может, отойдем, чтобы не огорчать ваших приятелей? - предложил Федор и понизил голос: - У меня есть для вас любопытные сведения.

- Давайте! - согласился Воронов.

Когда они отошли, Полторацкий представился:

- Меня Федором кличут.

- А меня - Андреем, - назвал себя Воронов. - Вы надолго в Омске?

- Нет, скоро улетаю. - Федор сделал небольшую паузу. - Четырнадцать Рафаэль Санти восемьдесят три.

Воронов мгновенно перестал улыбаться, глаза стали безразличными, и он механически ответил:

- Приказывайте!

- Через пять минут жду вас у поворота, - проговорил Федор и тут же громко добавил: - Всего доброго! - Затем, повернувшись к тем, кто продолжал рыбачить, крикнул: - Хорошего клева вам! - Те не отозвались, а он и не собирался ждать от них ответа: повернулся и вскоре скрылся из виду...

Через три дня Воронов, под чужим именем, уже летел в Америку, совершенно не соображая, зачем и почему он это делает: в его голове не было никаких мыслей, кроме той, которая все время сверлила в мозгу: "Я должен подчиняться Федору!.. Я должен подчиняться Федору!.."

XV

Приговор Ли Бао

В нью-йоркский аэропорт Кеннеди Савелий прилетел во второй половине дня. Чтобы одним из первых выйти из самолета, в багаж он чемодан не сдавал: сначала в Шереметьево уговорил женщину, выдающую посадочный талон, потом уломал старшую стюардессу, и она позволила взять чемодан с собой в салон.

Выйдя из самолета, Савелий оказался в огромной "кишке", соединяющей самолет со зданием аэровокзала. Понимая, что до того, как он минует пограничников, его вряд ли кто встретит, Савелий спокойно шел вперед. Без проблем пройдя паспортный контроль, он получил печать в паспорте и вышел по зеленому коридору.

У выхода в зал прилета его тоже никого не встретил, однако, пройдя несколько десятков метров, Бешеный заметил, что за ним следит какой-то неприметный парень лет двадцати, одетый в джинсы и серый свитер. Чтобы не ошибиться, Савелий попетлял немного, но тот не отставал.

"Ну, что же, - подумал Савелий, - обнаруженный противник намного безопаснее, чем тот, которого не видишь. Посмотрим, какие задачи тебе поручены. Может быть, у тебя еще и напарник имеется".

Медленно двигаясь в сторону выхода в город, он осторожно оглядывался вокруг, пытаясь обнаружить еще кого-нибудь. Второй оказался более опытным, во всяком случае в смысле наружного наблюдения, и Савелию пришлось основательно потрудиться, чтобы заметить его. Это был мужчина лет сорока, одетый вполне элегантно, в темно-синий костюм и ярко-красный галстук, и если бы он не столь открыто пару раз взглянул на Савелия, то ему вполне можно было бы поставить хорошую отметку за тайную слежку. Хотя нет, на хорошую отметку он явно не потянул: мало того что сам прокололся, так он еще и третьего напарника выдал, многозначительно переглянувшись с тем.

Третьего, если бы его не подставил "элегантный", обнаружить было практически невозможно: малый был одет в форму разносчика пиццы, а потому мог вполне остаться незамеченным. Кто обращает внимание на человека в форме? Савелий попытался определить их национальное происхождение и не смог: никаких ярко выраженных черт.

Других наблюдателей Савелий не увидел, а потому собрался "познакомиться" с этими поближе и настроил свой слух сначала на первого обнаруженного, которого окрестил для себя "Неприметным". Однако ничего не вышло: в здании аэропорта толпилось слишком много народу. А чтобы настроиться именно на конкретного человека, нужно было подобраться к нему как можно ближе. Сделав вид, что заинтересовался каким-то киоском с яркой вывеской, Савелий бодро пошел к нему.

Но незнакомец, заметив, куда направляется Савелий, неожиданно сам двинулся к нему навстречу. Проходя мимо Савелия и глядя совсем в другую сторону, он тихо процедил сквозь зубы:

- Поторопитесь! Вас ждут при выходе: спокойно садитесь в черный "Линкольн". - И удалился.

Савелий взглянул на "элегантного", который деловито последовал за первым. По-видимому, их задание состояло в том, чтобы сообщить ему о "Линкольне". Что ж, пока все идет по плану, сочиненному теми, кто захватил Воронова.

Савелий взглянул на того, который был одет в форменную одежду, и едва не столкнулся с ним взглядом.

"Интересно, а тебе что поручено?" - задумался Савелий, но продолжить свои размышления не успел: он вдруг "услышал" мысли и не сразу понял, кому они принадлежат.

"Неужели он меня заметил? Вроде бы нет. Так с чего вдруг остановился? Может, посоветоваться с Франко?"

Стараясь сохранять на лице безразличие, Савелий медленно осмотрелся и увидел, как суетливо отвернулся чернявый парень лет тридцати. Одет в простой черный костюм, но на правой руке красуется мощный золотой перстень, что плохо сочеталось. Он настолько напоминал расхожий тип итальянца, что Савелий логично присвоил ему соответствующую кличку.

"Какая разница, где его брать: в зале или на улице? - продолжал размышлять "Итальянец". - Шум и так будет, а на улице его спокойно потерять можно..."

Скорее всего, "Итальянец" был обыкновенной пешкой, точнее сказать, судя по мощной шее и внушительной фигуре, "быком", и от него вряд ли можно было получить нужную информацию, а потому Савелий переключился на поиски того, с кем думал посоветоваться этот парень: Франко. И снова помог ему его слух.

"Осторожный, гад, - услышал он где-то совсем рядом. - Ишь, как петляет. Этого сосунка, Сантино, вмиг сфотографировал! Ну и черт с тобой! Все равно ты никуда не денешься. И чего в тебе такого, что ты даже Дона Кастелло вынудил быть столь серьезным? Если бы не сам шеф, а кто-то другой предупредил, что ты очень опасен, то я, увидев тебя, наверняка посмеялся бы над тем предупреждением как над забавной шуткой... Ясно, шефу виднее. Нет, ты посмотри на него! Идет так спокойно, словно по собственному саду прогуливается. Ничего, посмотрим, какой ты на самом деле. Как говорится, вскрытие покажет. Ха-ха-ха... Пожалуй, пора предупредить Микеле: пусть будут наготове".

Пока Савелий не видел его, а только слышал, но как только он заметил мужчину лет пятидесяти, чем-то напоминавшего знаменитого итальянского режиссера Феллини, поднесшего руку к уху, словно для того чтобы почесать его, то сразу понял, что это и есть Франко. Одет он был очень богато и с отменным вкусом.

Еле шевеля губами, он тихо проговорил: "Микеле, будь готов: через пару минут мы выходим. Брать только по моей команде".

Савелий ничего не понимал: зачем они хотят его брать, если он сам готов, безо всякого насилия, поехать с ними? Как-то глупо вы себя ведете, ребята. Какая-то у вас несостыковка! Один предлагает поторопиться к черному "Линкольну", другой хочет применить силу. И уж совсем сбил его с толку еще один "подслушанный" голос: "Всем внимание! Быть в постоянной готовности номер один!" - прозвучало откуда-то сзади.

Савелий резко обернулся и успел-таки заметить, как быстро мотнул головой в сторону какой-то мужчина с фигурой настоящего громилы. Что-то в его лице было знакомым, но рассмотреть получше не удалось: слишком резво он отвернулся.

"Господи, да сколько же вас? - подумал Савелий. - И чего это вы такие все дерганые?"

У самого выхода он приостановился в раздумье: "Конечно, если бы не Воронов, то я обязательно придумал бы что-нибудь оригинальное и вы бы меня только и видели, но на этот раз, к сожалению, карты сданы не мной и игра идет по чужим правилам. Остается одно: подчиниться этим правилам, а дальше уж как масть ляжет! Работаем, Савелий!"

Выйдя из здания аэропорта, Савелий сразу увидел, как ему показалось, тот черный "Линкольн", о котором говорил "Неприметный". Рядом с машиной стояли трое мужчин, одетых в одинаковые черные костюмы. Едва Савелий вышел, один из них с дружелюбной улыбкой помахал рукой в его сторону. Не сомневаясь, что машут ему, Бешеный тоже помахал в ответ, и они двинулись навстречу друг другу. Отвлекшись на эту троицу, Савелий сделал небольшую оплошность, выпустив из поля зрения Франко, который шел в нескольких шагах сзади и которому и махал тот мужчина из троицы. Кроме того, Савелий не придал должного значения словам, которые произнес "Неприметный":

- Спокойно садитесь в черный "Линкольн"!

Савелия подвели "очевидные" вещи: у входа припаркован черный "Линкольн", рядом стоят люди, значит, они из "Линкольна", да еще и машут при его появлении. К примеру, приходите вы в гости к своим знакомым, звоните, вам открывают какие-то незнакомые люди, улыбаются, здороваются. Разве придет вам в голову, что эти незнакомцы разыгрывают роли, а на самом деле они всего лишь настоящие воры?

Как могло прийти в голову Савелию, что эта троица никакого отношения к тому "Линкольну", о котором ему поведал незнакомец, не имела. Да и цвет их "Линкольна" был не черным, а темно-синим: подвела тень от здания. И махали они не ему, а отвечали на знак, поданный им Франко, старшим их группы.

А дальше пошло такое, что в первый момент наш опытный Савелий даже растерялся.

Когда между ним и "дружелюбной" троицей оставалось около трех метров, перед Савелием притормозил действительно черный "Линкольн", у которого открылась задняя дверца. Савелий растерянно взглянул на первый "Линкольн", потом на троицу, не зная, как поступить. Пока он раздумывал, из второго "Линкольна" выскочили четверо здоровячков. Их лица были полны решимости и вовсе не светились дружелюбием.

Савелий понял, что произошла какая-то накладка и одна из этих компаний не имеет никакого отношения к Воронову. Но какая? Выяснять было некогда, но и ошибаться тоже было нельзя. И потому Савелий выбрал единственно разумное: выступить против всех, а дальше... дальше видно будет!

- Сам пойдешь или силу применить? - с усмешкой спросил один из четверки.

- Хлопотно это, - ответил Савелий по-русски и покачал головой как бы с сожалением.

- Ты чего там чирикаешь на своем дурацком птичьем языке? - спросил другой. - Не уважаешь силу?

- Очень уважаю, а потому поборемся! - улыбнулся Савелий и с задором воскликнул: - Счет-то сравнялся! - кивнул он в сторону подбегающей тройки.

Тут-то все и началось. Двое, что поздоровее, повернулись, чтобы отразить атаку тройки, а другая парочка кинулась на Савелия.

Он поставил свой чемодан на асфальт и резко выпрыгнул им навстречу вперед ногами. Одной он угодил в грудь левого нападавшего, другой попал в живот правого. Первого, на бегу наткнувшегося на ногу Савелия, откинуло на несколько метров назад, а второй, упав навзничь и прижав руки к животу, катался по асфальту и изрыгал проклятия своему обидчику. Увидев, что случилось с их приятелями, один из первой двойки, здоровый бугай под два метра ростом, ретировался.

К тому времени один из тройки схватился с тем, кто попытался остановить их, а двое других тоже бросились к Савелию. Боковым зрением Бешеный заметил бегущих в их сторону нескольких людей восточного типа: то ли японцев, то ли китайцев.

- О, ребята, мы так не договаривались! - весело воскликнул Савелий, сбивая на асфальт своим любимым двойным ударом "маваши" (нога-рука) здоровенного бугая и готовясь к отражению атаки следующих.

С некоторым изумлением он заметил, что все участники этой какой-то странно-непонятной схватки действовали молча и никто из них не применял никакого оружия, даже холодного. Единственные звуки, которые позволяли себе участники, были исключительно боевые вскрики, выдохи или реакция на пропущенный удар.

Заметил Савелий и то, что постепенно его почему-то оставили в покое, словно отведя ему роль судьи и предоставив наблюдать за боем со стороны. Он довольно быстро определил, что борьба идет неравная: две группы, где были и парни восточного типа, противостояли одной довольно малочисленной команде.

Он уже подумывал, не прийти ли к ним на помощь, как вдруг появилась еще одна группа, прибывшая на нескольких машинах. Что это за люди, понять было нелегко: все одеты обычно, без затей. Но Савелий догадался, что это полицейские или военные. Они действовали четко, слаженно и безо всякой суеты. Чувствовалось, что подобные столкновения ими не раз отрабатывались в экстремальных условиях.

Оказаться в полиции Савелию совсем не хотелось, и он, подхватив свой чемодан, собрался уже делать ноги, когда из многосторонней, непонятной схватки выскочил парень плотного телосложения, одетый в черный костюм с галстуком, на который капала кровь из разбитой губы.

- В машину или копы загребут! - выкрикнул он, указав на черный "Линкольн".

Савелию показалось, что этот парень из группы, что встречала его, но торопиться не следовало, и он на всякий случай спросил:

- Ты от брата?

- Ну... - согласился тот и открыл дверцу машины.

Бешеный хотел "прислушаться" к его мыслям, чтобы понять, насколько незнакомец искренен, но его отвлекло четкое ощущение, что на него кто-то смотрит. Он повернулся и едва не вскрикнул от неожиданности: его глаза встретились с глазами... Дональда Шеппарда, который чуть заметно подмигнул: мол, все в порядке. Ответить ему Савелий не успел: парень с разбитой губой, от которого он отвлекся, вырубил его, ударив сзади кастетом по голове. Подхватив обмякшее тело, втащил в салон вместе с чемоданом, и машина тут же сорвалась с места.

Савелий оставался в полном неведении по поводу того, что приключилось в аэропорту. Если бы он представлял, какую ошибку допускает, то скорее врезался бы в самую гущу драки, чем отозвался на предложение незнакомца из "Линкольна".

А произошло следующее. Тим Рот, стремясь к экономии и уже не один раз терпя неудачи с Савелием, естественно, скрыл от своих мафиозных партнеров Дона Кастелло и Ли Бао, что параллельно для захвата Савелия он использует приманку в виде его брата Воронова. Получив сообщение о том, что Савелий вылетел из Москвы, он приказал своим боевикам встретить его в аэропорту, резонно посчитав, что троих сопровождающих будет достаточно. Тем более что Бешеный добровольно прилетает для встречи с братом. Скорее всего, ничего бы непредвиденного не произошло, не вмешайся Господин случай.

У Дона Кастелло был вполне легальный бизнес в Москве: он экспортировал в российскую столицу марочное итальянское вино. Понятно, что он наладил довольно плотные контакты с таможней, не жалея для этого никаких денег. И когда Дон Кастелло согласился принять участие в охоте на Бешеного, он, конечно же, обратился к своим московским знакомым, чтобы те по возможности отслеживали всех, кто вылетает за границу. И если им попадется среди отбывающих пассажиров Савелий Говорков или Сергей Мануйлов, то сообщение ему об этом по мобильному телефону вознаграждалось пятью тысячами долларов.

За такую ерунду заработать сразу столько денег! Его московские партнеры стали в буквальном смысле слова рыть носом землю, и однажды телефон Дона Кастелло зазвонил, чтобы доложить о вылете господина Мануйлова в Нью-Йорк таким-то рейсом такого-то августа.

Жадный до денег, Дон Кастелло подумал, что десять миллионов долларов звучит значительно убедительнее, нежели семь с половиной миллионов. С Ли Бао они договорились не мешать друг другу, а действовать сообща и гонорар поделить поровну, если в захвате Бешеного примут участие боевики и того и другого, но лишь одну треть получит тот, кто не сумеет вовремя подключиться к захвату.

Дон Кастелло справедливо решил, что победителей не судят, и, учитывая опасную славу Бешеного, отправил в аэропорт довольно внушительную группу захвата: восемь человек на двух машинах. Однако он недооценил своего восточного партнера. Хитрый лис Ли Бао, проживший долгую и бурную жизнь, изначально привык не доверять людям, а уж вынужденным партнерам, то есть почти соперникам, тем более. Поручив одному из своих самых преданных людей неусыпно наблюдать за поведением окружения Дона Кастелло, он вскоре узнал, что тот посылает в аэропорт усиленную группу боевиков. Нисколько не сомневаясь, что это связано с приездом Бешеного, Ли Бао отправил следом своих боевиков, на всякий случай десять человек на трех машинах.

Ни Тим Рот, ни Дон Кастелло, ни Ли Бао не могли предположить, что их людей в аэропорту ожидает сюрприз. Кому из них могло прийти в голову, что бригадный генерал Майкл Джеймс, обеспокоенный информацией, полученной от Богомолова, прикажет подстраховать Савелия? И после недолгих раздумий руководить этой операцией назначит Дональда Шеппарда. Во-первых, сержант давно знает Савелия и уже работал с ним, во-вторых, он один из тех, кому можно доверить любое дело, даже если оно немного выходит за рамки закона, а в-третьих, Дональд всегда находил верный выход из самых сложных ситуаций.

А ситуация с Бешеным действительно была не из легких. Мало того что его требовалось подстраховать, не обнаруживая себя, чтобы не спугнуть тех, кто захватил Воронова, но и попытаться найти, где прятали заложника. Расставив своих людей задолго до прилета самолета из Москвы, Дональд ожидал новостей, расположившись в служебной комнате, выделенной ему начальником аэропорта.

Первое сообщение он получил от агента, одетого в форму разносчика пиццы.

- Сержант, вижу наш "объект", за ним следят... двое не наших. Один молодой, одет в джинсы и серый свитер, другой мужчина лет сорока, на нем темно-синий пиджак и красный галстук... Кажется, "объект" заметил слежку. Тот, что в сером свитере, направляется к нашему "объекту".

- Будь предельно внимателен! - приказал ему Дональд. - Если заметишь угрозу "объекту", применяй оружие: "объект" не должен пострадать!

- Кажется, "свитер" что-то сказал "объекту"...

- Кажется или сказал?

- Скорее всего... - Он сделал паузу, но потом твердо добавил: - Точно: сказал и уходит, за ним идет и тот, что в костюме. Черт!

- Что?

- Кажется, он меня засек!

- Первая группа, захватить "свитер" и его напарника, только нежно и ласково...

- Сержант! Это Вик!

- Говори!

- "Объект" под моим контролем! Вижу других наблюдающих за ним. Явные "макаронники". Один лет под тридцать, в дешевом черном костюме и с мощной золотой печаткой на руке, второй - мужчина лет пятидесяти, в очень дорогом костюме, напоминает какого-то... - Он замялся, и второй голос подхватил:

- Не какого-то, а режиссера Феллини! Я видел его на кинофестивале, когда...

- Отставить воспоминания! - приказал Дональд и торопливо вышел из комнаты.

- "Объект" у самого выхода!

- Всем внимание! Быть в постоянной готовности номер один! - приказал Шеппард.

Когда на Савелия набросились первые боевики, Дональд хотел вмешаться, но предпочел чуть выждать, и этого "чуть" как раз и хватило на то, чтобы нападавшие оставили Бешеного в покое и переключились друг на друга. И когда началось это странное столкновение между несколькими противоборствующими группами, Дональд, внимательно следя за Савелием, одновременно с удовольствием наблюдал, как здоровенные мужички от души и довольно профессионально дубасят друг друга. Понимая, что это может продолжаться довольно долго, Шеппард решил ускорить развязку.

- Всем группам! Начать операцию по задержанию всех лиц, нарушающих общественный порядок!

Со всех сторон к дерущимся устремились сотрудники ФБР.

И тут Дональд увидел, как из группы дерущихся выскочил моложавый мужчина в костюме, который подбежал к Савелию, что-то сказал ему и открыл перед ним дверцу "Линкольна".

"Давай, Бешеный, уезжай отсюда!" - хотелось закричать Дональду, но этим он мог подставить Савелия, а потому понадеялся на случай.

В этот момент на него и посмотрел Савелий. А сержанту только это и нужно было: он взглядом поддержал его. Но дальше произошло совсем непредвиденное: неожиданно мужчина ударил Савелия по голове и втащил его безвольное тело в машину, которая мгновенно сорвалась с места. Нужно было что-то срочно предпринимать...

Савелий очнулся и при свете тусклой лампочки увидел, что лежит на огромной кушетке в какой-то мрачноватой комнате без окон и дверей. Кроме кушетки, в комнате ничего не было, даже какой-нибудь посудины для отправления естественных нужд. Из чего следовало, что долго держать его здесь не собираются. Но хорошо это или плохо, пока было непонятно. С удовлетворением отметил, что на его "опасные" часы никто не позарился, и по ним определил, что с того момента, как он потерял сознание, прошло немногим более получаса. Сильно болел затылок, во рту ощущался солоноватый привкус крови: видно, во время удара он прикусил язык. С удивлением обнаружил, что ни руки ни ноги у него не связаны.

"Интересно, к кому я попал и что им от меня нужно?" - подумал Савелий и "прислушался", но ничего не услышал: либо в доме никого не было, либо комната находилась где-то глубоко под землей.

Поднявшись с кушетки, Савелий медленно обошел свою темницу, но ничего стоящего не обнаружил, пока не оказался рядом с дверью. Несмотря на то что она была стальной, он заметил небольшую щель у самого пола, тут же лег и как можно ближе приставил к щели ухо. Сначала, кроме звуков, очевидно, включенного телевизора, ничего не было слышно. Наконец где-то стукнула дверь и раздался встревоженный голос:

- Выключай, Франко. Дон Кастелло приехал!

Мгновенно звуки телевизора смолкли, и послышался уверенный баритон:

- Где наш гость?

- В подвале.

- Приведите. Только повнимательнее.

- В каком смысле?

- В смысле здоровья.

- Его?

- Своего, Франко, своего! Ты же видел, что он творил в аэропорту?

- Да уж... У нашего Винченце, несмотря на его габариты, едва голова не отвалилась!

- До сих пор очухаться не может! - подхватил другой.

- Как вам удалось от копов оторваться? - спросил хозяин.

- Как я увидел, что Тино "пригладил" нашего гостя и запихнул в машину, так сразу сообразил, что пора смываться.

- Ладно, ведите гостя.

Через несколько минут в сопровождении трех боевиков под прицелом двух пистолетов Савелия провели по лестнице вверх и доставили к Дону Кастелло. С интересом осмотрев его с ног до головы, Дон Кастелло, словно разговаривая сам с собой, произнес с некоторым удивлением:

- Ничего уникального в нем не вижу, а шуму сколько. - Но мысли его были совсем не о том, другие: "Это самые легкие деньги, которые мне когда-либо удалось заработать..."

- Может, вы скажете, кто вы и зачем я вам понадобился? - вежливо спросил Савелий.

Он давно понял, что попал не к тем, кто вызывал его из Москвы, и уже подумывал, как выбраться отсюда. Останавливало только одно: он до сих пор не знал, каким образом выйти на тех, кто захватил Воронова. Потому и "тянул резину".

- Ты многим интересен, господин Бешеный! - Его прозвище Дон Кастелло почти точно произнес по-русски.

- И вам в том числе?

- К счастью для тебя, с моей стороны ничего личного: чистый бизнес!

- Видно, много вам посулили, если на такие хлопоты пошли! - с иронией предположил Савелий.

- Более чем достаточно! Потому и... - Закончить мысль ему не дал вбежавший подручный.

- Дон Кастелло, к вам гость! - взволнованно объявил он.

- Кто?

- Ли Бао!

- Вот старая лиса: уже тут! - недовольно пробормотал хозяин дома. - Зови!

В комнату буквально влетел седовласый китаец, на вид ему было не менее восьмидесяти лет. Но несмотря на свой почтенный возраст, он был подвижен, даже стремителен. Он появился в окружении трех китайцев довольно внушительного для Востока вида: каждый более метра восьмидесяти ростом. Одеты они были по-европейски, в черные костюмы, а на одном, несмотря на жару, еще длинный темно-синий плащ.

- Приветствую тебя, дорогой Ли Бао! - встал ему навстречу Дон Кастелло. Очень рад тебя видеть! - намеревался обнять его, но тот с явным недовольством отстранился, однако подал руку.

- Оситавим любезиносити! - сухо осадил собеседника китаец. - Пирямо сикази, сиколико ти хочес за сивоего пиленика?

- Дорогой Ли, я очень уважаю тебя, - осторожно начал Дон Кастелло. - Мне достаточно той суммы, которую я уже заработал.

- Этот син собаки убиль моих любимии винюки, и нет мине покоя, пока я не сиделаю емю симерит! Я долизен убити его! - Видно было, с каким трудом он сдерживает свою ярость и потому еле цедит слова. Разговаривая с Доном Кастелло, Ли Бао с такой злобой, не мигая, смотрел на Савелия, что казалось, еще мгновение, и он зубами вцепится в его горло.

Савелию удалось "подслушать" его мысли: "Я стольких отправил на тот свет, но никогда не радовался, как радуюсь сейчас, в предчувствии того, что свои руки омою твоей кровью, ублюдок!"

- Вы ничего не путаете, уважаемый? Вас я вижу впервые, а ваших внуков вообще никогда не видел, - спокойно заметил Савелий.

- Не видел моих винюки? - еще больше разозлился тот. - Ти полинии лизечи! Мозет, и фамилию Велихов ти силисис виперивии?

- Ну почему, эту фамилию, к сожалению, я слышу не впервые, - невозмутимо ответил Савелий. - Только мне не понятно, какое отношение имеют ваши внуки к этому типу?

- Они били телохиранители Велихова! - злобно брызгая слюной, выкрикнул китаец. - Не забил оситиров, Расиказова и молодюю китаисикюю парю?

- Помню, - согласно кивнул Савелий.

- Это и били мои винюк и винючика!

- Вот как? Соболезную: были очень талантливые ребята, - безо всякой иронии ответил Савелий. - Но моей вины в их смерти нет: они первыми напали на меня и не захотели сдаваться.

- В родю Ли Бао никито никогида не сидаетися! - гордо заявил Ли Бао.

- Вот видите! Что мне оставалось делать?

- А тепери умирес и ти!

- Хлопотно это, - устало и по-русски ответил Савелий.

Ли Бао, продолжая с ненавистью смотреть на Савелия, спросил итальянца:

- Ти не отиветил, Каситело. Сиколико ти хочес за Бесеного?

- Ли Бао, мне совсем не хочется ссориться с Орденом!

- Нет, не бюдети сори, есили ти даес им его голова! - кивнул он в сторону Савелия.

- Но мои...

- Сивои десяти милиони, - прервал его Ли Бао, - ти полючиси в любом силючаи! Это обесисал тебе я - Ли Бао! Или ти не вериси мое силово?

- Ты что, дорогой Ли? Мы же с тобой не первый год дела делаем: конечно, верю! Он - твой!

- Вот и хоросо! - удовлетворенно сказал китаец и подал знак своим трем телохранителям, которые тут же заняли место рядом с Савелием, а двое взяли его под прицел пистолетов. Бойцы Дона Кастелло, подчиняясь жесту своего хозяина, осторожно отошли к нему.

- Ты его с собой заберешь или здесь "поговоришь" с ним? - спросил итальянец.

- Есили ти не пиротиви, то зидеси! - прищурил китаец свои и без того узкие глазки.

- Когда мне приехать за ним?

Савелий спокойно слушал их разговор, словно речь шла не о жизни его собственной персоны, а о чем-то целиком постороннем.

- Мине хочетися полючити удоволисиивие оти того, чито ему бюдет болино: завитира пириходи! - Ли Бао уже не вслушивался в то, что говорил Дон Кастелло: все его мысли были заняты предвкушением наслаждения от истязаний поверженного врага.

- Что ж, желаю тебе от души повеселиться, дорогой Ли Бао! - Дон Кастелло с сочувствием взглянул на Савелия. - А тебе, Бешеный, легкой смерти!

- А я тебе НЕ желаю легкой смерти! - ответил Савелий и так посмотрел на итальянца, что тот даже зябко передернул плечами и удалился, сопровождаемый своими боевиками.

Дону Кастелло не было жаль Бешеного, но он никак не хотел ссориться с Тайным Орденом, тем более с Тимом Ротом, который не раз ему давал понять, что с ним лучше дружбу водить, нежели враждовать.

Выйдя из небольшого особняка, арендованного им на время пребывания в Нью-Йорке, Дон Кастелло счел разумным подстраховаться и достал свой мобильник:

- Привет, дорогой Тим!

- Уважаемый Дон, это не твои бойцы устроили переполох в аэропорту? недовольно спросил тот.

- Мы выполняли работу и выполнили ее.

- Бешеный у тебя?

- К сожалению, его перехватили люди Ли Бао.

- Почему к сожалению? - мгновенно насторожился Тим Рот, почувствовав странную интонацию собеседника.

- Оказывается, у Ли Бао свои счеты с Бешеным: тот убил его любимых внуков.

- Что-о-о? - буквально взревел Тим Рот. - Где он?

- В моем особняке. Если не поспешите, то Ордену достанется лишь его голова! Мы все наслышаны об азиатских пытках "Триады"!

- Да, измываться они умеют! Спасибо за информацию, пока.

После ухода Дона Кастелло Ли Бао уставился на Савелия и несколько минут не мигая смотрел на него. Савелия этот взгляд нисколько не смущал, более того, ему стало даже интересно. Китайцу было и невдомек, что Савелий в этот момент внимательно "вслушивается" в его мысли, любопытствуя, какую мучительную смерть выберет для него Ли Бао. А то бедняга просто взмок, не зная, на чем остановиться.

- Силюсаи, ти очени симелии или очени гилюпии? - неожиданно спросил Ли Бао.

- Почему спрашиваешь?

- Сидиси, улибаесися, а сикоро умирати бюдеси.

- Это все глупости, - отмахнулся Савелий. - Ты мне лучше ответь: тебе не страшно жить?

- Почемю ситирасино? - удивился тот.

- Ты же столько людей убил!

- Ви, хиристиане, убити люди пилохо, ми, китаитиси, убити люди хоросо! Миного убити, миного хоросо! Убили ти, и ки тибе ум и сила убитого переходит! Я убили сестнадитисяти люди! - хвастливо заявил Ли Бао.

- Если ты такой умный, то зачем сюда пришел? - лениво зевнул Савелий.

- Я уминии и пирисел тибя убивати, - серьезно ответил тот и кивнул одному из телохранителей, который, наблюдая за Савелием, не упускал ни единого жеста своего хозяина.

Только теперь Савелию стало понятно, почему один из них был одет в длинный плащ: подчиняясь знаку хозяина, тот вытащил из-под полы китайский меч, чем-то напоминающий японскую катану, и протянул его Ли Бао. Прежде чем взять его, Ли Бао снял с себя пиджак, потом сделал несколько дыхательных упражнений и только после этого вынул меч из ножен. После чего провел некоторые, видимо ритуальные, действия: прислонил лезвие ко лбу, потом к губам, прошептал что-то, издал боевой клич и стал профессионально, даже виртуозно, махать им, словно разминаясь перед боем.

Савелий с явным интересом наблюдал за его телодвижениями: для своего возраста Ли Бао действительно неплохо владел этим страшным оружием. Казалось, перед Савелием разыгрывается какой-то спектакль или выступление спортсмена в соревновании с мечом, и это впечатление усиливалось тем, что два телохранителя с пистолетами, направленными на Бешеного, уселись на стулья, как зрители. Тот, что был в плаще, остался стоять и не смотрел на Савелия: его внимание всецело было поглощено "воюющим" хозяином.

С удивлением Савелий обратил внимание на то, что у китайца совершенно отсутствовали какие-либо мысли. Он понимал, что угрозы Ли Бао произнесены не для красного словца и так просто и мирно их встреча не закончится. Понимал Савелий и то, что наиболее опасен для него вовсе не этот меч, а пистолеты телохранителей, которые они, к счастью для него, устав держать на вытянутой руке, опустили на бедра, а потому и решил воспользоваться моментом ухода Ли Бао в себя. Чуть приподняв руку и выждав момент, когда китаец выкрикнет, он дважды нажал на кнопку часов. В шуме, издаваемом Ли Бао, щелчки остались незамеченными.

Смертельные иглы попали точно в цель, пронзив сердца обоих. Китайцы даже не успели осознать, что произошло: неожиданная боль в груди, и их головы бессильно откинулись назад. Если бы не высокие спинки стульев, то они наверняка привлекли бы внимание Ли Бао, который, судя по более плавным движениям, уже заканчивал разминаться.

Наконец Ли Бао замер и с ненавистью взглянул на Савелия.

- Посилединее силово будеси говорити? - спросил он.

- Да, - кивнул Савелий и серьезно сказал: - Помолись перед смертью!

- Ти точино совисем гилюпии! - Китаец заразительно рассмеялся.

Затем повернулся к своим телохранителям, чтобы те поддержали его смех, но обратил внимание на неподвижные лица сидящих. Он подскочил к ним и что-то прокричал по-китайски. Телохранители никак не среагировали, и когда Ли Бао притронулся к одному, потом ко второму, оба медленно свалились со стульев.

Не дожидаясь его реакции, Савелий резко, прямо со стула, на котором сидел, выпрыгнул в сторону третьего телохранителя, в метре перед ним еще раз оттолкнулся от пола и всей своей массой, ускоренной прыжком, со всей силы ударил его ногой в горло. Парень оказался проворным: среагировав на движение Савелия, он выхватил из-за пояса пистолет и даже выстрелил, но пуля попала в спинку стула, на котором только что сидел Савелий. Страшный удар откинул парня назад, он ударился головой о стенку, соскользнул на пол и замер в неестественной позе.

Все произошло настолько стремительно, что Ли Бао успел только рот раскрыть от удивления. Но в следующее мгновение уже взял себя в руки и принял боевую стойку, вскинув меч над своей головой. Конечно, Савелий мог спокойно отправить и его на тот свет с помощью смертельной иглы, но подумал, что должен победить в честном поединке, поскольку китаец готовился так поступить с ним.

- А-а-а! - истошно закричал Ли Бао и проворно бросился на него, размахивая мечом.

С большим трудом Савелий уворачивался от острой стали, выпрыгивая то в одну сторону, то в другую, то делая сальто, взмывая над головой противника. Сопротивляться оказалось не так просто: несмотря на свой преклонный возраст, китаец был очень проворен. Наверняка сказывался постоянный тренинг. Помогая себе гортанными вскриками, он наступал и наступал на Савелия, и один раз ему удалось даже задеть мечом его предплечье, из которого тут же показалась кровь. Это настолько воодушевило Ли Бао, что он стал еще более настырным и резким.

Понимая, что постоянные прыжки вконец измотают его, Савелий выбрал момент и воспользовался стулом, которым ему удалось выбить опасное оружие из рук озверевшего китайца и перехватить его меч. Оставшись без оружия и без своих защитников, Ли Бао настолько растерялся, что остановился и с ненавистью уставился на Савелия.

- Ти не гилюпии, ти - силинии, - вынужденно признал он и склонил перед ним голову.

"Да, в благородстве тебе не откажешь!" - подумал Савелий, вслух серьезно и чуть торжественно произнес:

- За те шестнадцать погубленных тобой душ, за все злодеяния, сотворенные с твоей помощью на этой земле, правом, данным мне Космосом, приговариваю тебя к смерти.

Он не заметил, как старый китаец, видимо, превосходно разбирающийся в психологии таких людей, как Савелий, делая вид, что обреченно ждет своей участи, залез в карман и стал осторожно что-то вытаскивать.

- Приговор окончательный, и я сам приведу его в исполнение! - закончил Савелий.

И в тот же миг увидел пистолет, выхваченный из кармана китайцем и направленный ему в грудь.

"Так вот, оказывается, каково твое благородство!" - со злостью промелькнуло в мозгу Савелия.

Выстрелить Ли Бао не успел: молниеносный взмах мечом, и кисть, сжимавшая пистолет, словно ненужная вещь, шлепнулась на пол, заливая его кровью. Китаец вскричал, и по глазам было видно, что вскричал не от боли, а от отчаяния и обиды, что не получилось задуманное. И в этом отчаянии он бросился прыжком ногами вперед, пытаясь сбить Савелия, но тот увернулся, перехватил его за культю, сделал подсечку и, когда Ли Бао оказался под ним на полу, резко крутанул старику голову, ломая шейные позвонки. Крякнул напоследок неугомонный главарь "Триады" и затих навсегда, перестав угрожать порядочным гражданам.

Савелий поднялся с пола, тяжело вздохнул и задумался: "Что же теперь делать? Как выйти на Воронова? Где его искать? Может быть, у Ли Бао есть какие-нибудь телефоны? Кажется, итальянец упоминал об Ордене..."

Савелий наклонился к трупу китайца, пошарил в его карманах, наткнулся на мобильный телефон и электронную книжку. К счастью, китаец был настолько уверен в себе и своих силах, что не счел нужным кодировать свои записи. Войдя в память записной книжки, Савелий быстро просмотрел номера телефонов, но ничего подходящего не отыскал, пока не наткнулся на фамилию Велихова, с номером его мобильного телефона. "Листанув" ее, он едва не воскликнул от радости: запись гласила - "отель Шератон, 415", а дальше стояло время и число.

"Господи, Велихов сейчас в Нью-Йорке! Отказавшись от депутатства в Государственной Думе, махнул в Америку! Интересно, что тебе здесь понадобилось? Уж не для встречи ли с Ли Бао ты сюда приехал? А что, если взять и прямо сейчас выяснить?"

Он набрал номер и вскоре услышал мужской незнакомый голос, спросивший его по-русски:

- Кого вам?

- Мине нузен госипадина Велихов! - стараясь изобразить китайский акцент, ответил Савелий.

- Аркадий Романович в сауне! Что передать?

- Сиказите, чито виситиреча Ли Бао хотети перенесити на тиридесяти минюти позее.

- Я правильно понял, что господин Ли Бао просит перенести встречу на полчаса позднее? - переспросил тот.

- Да-да, тиридесяти минюти позее! - подтвердил Савелий.

- Хорошо, я передам!

- Сипасиба! - Он положил трубку, радуясь, что не попал на самого Велихова: этот олух, с которым он только что говорил, вряд ли заподозрил, что говорил не с посланцем Ли Бао. "Все-таки интересно, зачем вам понадобилась эта встреча?"

Но продолжить свои размышления ему не удалось: послышался шум у входной двери. Савелий выхватил пистолет из обрубленной кисти Ли Бао и направил в сторону входа: на пороге показалась та самая тройка, которая и встречала Савелия в аэропорту: они тоже были вооружены.

- Не стреляйте, если хотите увидеть своего брата в живых! - сказал один из них.

Судьбе было угодно распорядиться так, что Шура Позин прилетел в Нью-Йорк тем же самым рейсом, что и Савелий. Не догадываясь о разыгравшейся в здании аэропорта драме, как и вообще о существовании самого Савелия Говоркова, Позин преспокойно сел в знаменитое нью-йоркское желтое такси и отправился на Манхэттен. Будучи гурманом и сибаритом, он всегда летал исключительно первым классом и покинул самолет буквально за минуту до Бешеного, а поскольку вещей, сданных в багаж, у него не было, впрочем, как и у Савелия, полетел он первым классом, поэтому чуть-чуть опередил Бешеного.

На этот раз им встретиться не довелось.

Друзья заказали ему номер в его любимой гостинице "Уэстбери" на Шестьдесят девятой стрит между Мэдисон и Пятой авеню. Гостиница была сравнительно небольшой, старомодной и уютной. Позин не то чтобы не любил крупных американских городов, таких, как Нью-Йорк, Чикаго и т.д. Человек по натуре ленивый и созерцательный, Шурик плохо вписывался в стремительный, дерганый темп этих городов, где, особенно в Нью-Йорке, все куда-то спешат, вечно опаздывая из-за пробок на дорогах на деловые встречи, ленчи и обеды, намеченные в дневнике-календаре за месяцы, а то и за полгода вперед. Ему чудилось, что именно в крупных американских городах и происходит то, что один советский социолог обозвал "симуляцией деятельности".

Вероятно, Позин был не прав, ибо американская экономика находилась на подъеме уже добрый десяток лет, а все колесики политического механизма бодро и без скрежета крутились. Может, дело было в том, что американская действительность не привлекала его новизной - подростком он проводил у работавшего в США отца по три месяца летних каникул.

В то же время поездка в предвыборную Америку обладала тем уникальным ароматом большой игры, который всегда завораживал Позина. И хотя он как иностранец вынужден будет пребывать в роли чистого наблюдателя, и эта роль имела для него свою прелесть - у него полностью были развязаны руки. При помощи многочисленных знакомых и друзей он надеялся удовлетворить свою главную страсть - страсть игрока и приоткрыть потайные двери и пройти полутемными коридорами, заглянув в святая святых - на кухню, где варится американская политика.

Предложение прокатиться в Америку, да еще не за собственный счет, привлекло Шуру еще и тем, что в Штатах у него действительно было очень много приятелей, которых он довольно давно не видел.

Позин прилетел в Нью-Йорк с одной тощей спортивной сумкой, ибо собирался там существенно пополнить свой гардероб - в этом городе он знал места, где модные вещи превосходного качества можно было купить существенно дешевле, нежели в Европе, не говоря уже о ценах в бутиках в центре Москвы, куда Позин из принципа никогда не заходил.

С учетом того, что верный Долонович, впрочем по прямому указанию Щенникова, перевел ему на карточку "виза" несколько десятков тысяч долларов, Шура чувствовал себя вполне комфортно. Жаль, в казино не разгуляешься, но он, в конце концов, в Америку не играть приехал.

Еще из Москвы он позвонил Руфь Файнштадт - своей давней приятельнице, богатой и влиятельной даме, которую знал, можно сказать, с детства - ее родители, предки которых были выходцами с Украины, когда-то познакомились с его отцом.

Предки происходили из маленького местечка и уехали от голода и погромов в начале века. В Америке их жизнь сложилась - уже дед Руфи был удачливым и дальновидным брокером, одним из немногих, кто умудрился не разориться в годы Великой депрессии, а позже стал членом правления крупного банка.

Сама Руфь, великолепно сохранившаяся дама неопределенного возраста, с вечной американской фальшиво-доброжелательной улыбкой на лице и подтянутой спортивной фигурой, давно развелась с мужем, став при этом на несколько десятков миллионов долларов богаче. Она коротала свой век в веселом и светском одиночестве - как хозяйка салона в знатном доме на Пятой авеню, коллекционируя предметы искусства и американскую живопись XVIII-XIX веков.

Правда, ехидный Позин всегда доказывал ей, что подобной живописи просто не существует, а предметов искусства в американской массовой цивилизации не может возникнуть по определению. Но она на него не обижалась, заседая в попечительских советах музея Метрополитен и музея Гугенхейма, основатель которого Соломон Гугенхейм приятельствовал с ее дедом.

Руфь неоднократно бывала в России, проводила часы в Эрмитаже и Русском музее. Позин всегда старался помочь ей, сводя с художниками, музыкантами, актерами, - она обожала ночную богемную жизнь и была, как ни удивительно, не чужда традиционного русского порока, иными словами, могла выпить существенно большее количество крепких напитков, нежели средняя американка.

Шура привез ей в подарок дорогую старинную серебряную брошь. Она, скорее всего, являлась национальным достоянием, но разрешение Министерства культуры на вывоз было получено в результате пятиминутного телефонного разговора министром культуры оказался старый приятель, театровед.

От гостиницы до дома Руфь было рукой подать, и Шура всегда ходил к ней пешком. Вообще за границей он предпочитал пешие прогулки, не без оснований утверждая, что только так - ногами - и можно познать чужой город.

Обитала Руфь в огромной квартире - точного количества комнат Позин по своей лени так и не удосужился сосчитать, но ванных было целых три. Она с удовольствием пустила бы его пожить, но злые языки Нью-Йорка и некоторые, особенно осведомленные, персонажи в Москве беспочвенно утверждали, что у Шурика с Руфь затяжной, но бурный роман по современной модной модели: шустрый и веселый сравнительно молодой человек сходится с богатой дамой неопределенного возраста. Поэтому когда Руфь предлагала ему не платить за гостиницу, а остановиться у нее, Позин всегда отшучивался тем, что жизнь под постоянным надзором с детства вызывает у него состояние стресса. Он имел в виду не надзор самой Руфь, а круглосуточную плотную охрану.

"Попасть к тебе в квартиру сложнее, чем в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли", приходя к ней, обычно констатировал он.

В Лэнгли Позин, правда, никогда не был, но попасть в квартиру миссис Файнштадт было и в самом деле очень непросто.

У подъезда обычно дежурил человек в зеленой ливрее и высоком цилиндре, в функции которого входило открывать двери подъезжавших к дому машин. Второй сидел внутри за конторкой и вежливо интересовался у вошедшего, как его фамилия и к кому он направляется, после чего звонил в квартиру и спрашивал хозяев, готовы ли они принять имярек. Третий располагался в лифте и нажимал кнопку соответствующего этажа, на котором имелась лишь одна квартира - в ее предбанник плавно входил лифт. И только когда гостя впускали в дверь, лифтер с чувством исполненного долга отправлялся на своем средстве передвижения вниз, в холл.

В день прилета, вечером, Позин нанес миллионерше визит вежливости. От брошки она была в полном восторге. Им подали чай в гостиную, выходившую окнами на Центральный парк, стены просторной комнаты были увешаны нехитрыми пейзажами и батальными сценами времен войны между Севером и Югом.

- Ну, рассказывай скорее, что у вас там происходит? Что за человек новый Президент? Как он к тебе относится? - засыпала Шуру вопросами хозяйка.

- Пока что-то определенное сказать трудно. - Шура напустил на себя обожаемый им в подобных ситуациях глубокомысленный вид. - Человек он, очевидно, неглупый и хорошо образованный, знает иностранные языки, что, заметь, не так уж типично для большинства наших глубокоуважаемых лидеров, которые нередко принимали послов Бельгии за послов Франции. Он ищет свой путь и стремится быть Президентом всех россиян. Надеюсь, он более созидатель, нежели разрушитель. Что до моей судьбы - говорить об этом пока рано.

- А евреев опять громить не будут? - Руфь была вечно озабочена этой проблемой.

- Среди ближайших советников и аналитиков немалую роль играет известный тебе Гаврик Петропавловский - я тебя с ним когда-то знакомил в Москве.

- Ну, он-то полукровка.

- Есть еще несколько головастых мужиков-иудеев в ближнем круге. Честно говоря, я устал от полета, но обязательно на днях приду к тебе с подробным отчетом.

- А я соберу компанию людей, интересующихся Россией, которые будут интересны и тебе.

- Прекрасная идея. Кстати, ты знаешь Кондолизу Гатти, главную советницу семейства Буш по России? Мне было бы важно с ней встретиться.

- Лично с ней незнакома, но у нас есть общие друзья. Я выясню, когда она будет в Нью-Йорке, и постараюсь вас свести.

Они еще немного посплетничали, как две подружки, о знакомых в Москве и Нью-Йорке, и Позин благополучно отправился спать в отель.

Проспав до часу следующего дня, он выпил чашку крепкого кофе в баре отеля и на такси поехал обедать на Брайтон-Бич к своему однокласснику по кличке Толстый Марик. Дружба их началась давно и странно. Еще учась в младших классах, Марик обожал все заграничное, а поскольку у Шурика Позина заграничным было все - от носков и рубашек до ручек и блокнотов, то свое обожание, неразрывно связанное с жгучей завистью, он механически перенес на счастливого владельца этих заморских вещей.

В сущности, Марик не любил Позина, он обожал его вещи, а Шурик, с детства никогда не знавший чувства обделенности и не будучи по природе жадным, охотно делился с Мариком своим "богатством", хотя довольно рано понял подлинные причины и границы того обожания, которым окружал его Марик, - все равно такое отношение льстило любому мальчишке. После летних каникул, проведенных в Нью-Йорке у отца, Марик с пристрастием допрашивал Шурика: "Какая она Америка? Где были? Что видели? Что ели?"

Загрузка...