Только всем миром

19

Прошло еще с полчаса. Блондина все не было. Это могло означать только одно: Кудрявцев ни в одном из мест, куда были направлены группы задержания, не объявился. Видно, и на работу не вышел — иначе давно бы уже был доставлен в райотдел. Неужели в бега подался? Чекалин с чувством острой вины подумал было уже о том, что им допущена непростительная оплошность: следовало перекрыть все пути выезда из города — вокзал, аэропорт, автобусную станцию, когда раздался телефонный звонок, который иначе как спасительный и не назовешь.

Звонил Саня Буряк. Выслушав его, Исаев, взявший трубку, даже в лице переменился. Буряк сообщил, что Блондин в данный момент изволит находиться в кафе «Звездочка», где тянет через соломинку коктель под названием «Маяк».

— Саня, — крикнул в трубку Исаев, — приеду через пяток минут! Если он попытается уйти — сделай что-нибудь, помешай! Или — проследи, куда пойдет…

У Чекалина, после Саниного звонка, заметно отлегло от сердца. Появилась здравая мысль, что оплошности, пожалуй, не было: у коллег из транспортной милиции тоже ведь имеется композиционный портрет, который, уже проверено, срабатывает безотказно, так что, попади в их поле зрения кто-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающий предполагаемого преступника, они бы тотчас дали знать.

Последние минуты были, пожалуй, самые трудные. Но вот он наконец появился в дверях, сопровождаемый Исаевым, тот, кого поначалу нарекли Блондином. Чекалин, кажется, узнал бы его и в тысячной толпе. Без головного убора, автоматически еще отметил он, белый шарф из-под темной куртки, синие вельветовые брюки, туфли на высоком каблуке, на руках перчатки, еще, конечно, это: светлые, почти белые волосы, зачес — налево…

— Здравствуйте, — вежливо сказал Блондин.

— Здравствуйте, — ответил за всех Еланцев. Он сидел за столом Исаева. — Садитесь. — Он показал на стул перед собой.

— Вот, привезли, — сняв перчатки, — с виноватой улыбкой произнес Блондин, словно извиняясь за то, что, так уж вышло вот, доставил лишние хлопоты.

— Чего же сам не пришел? — единственно, чтобы завязать неформальный контакт, спросил Исаев.

— Я хотел! — вскинул на него свои голубые глаза с девичьими ресницами. — Только боялся, что вы как-нибудь не так поймете.

— Мы постараемся, — пообещал Еланцев, придвигая к себе бланк протокола допроса. Повернулся к Исаеву: — Где магнитофон? Включи, пожалуйста, — Объяснил Блондину: — Допрос будет записан на магнитную ленту.

— Мне все равно.

— Фамилия, имя, отчество?

— Кудрявцев Владислав Витальевич.

— Возраст?

— Двадцать два года.

— Образование?

— Среднее. Школа-десятилетка.

— Место жительства, адрес?

— Волочаевская, 17, квартира 4.

— С кем проживаете?

— Мать, младшая сестренка, в третьем классе учится.

Еланцев оторвался от протокола, поднял голову:

— Вы подозреваетесь в убийстве таксиста Щербанева в ночь на 3 марта. Признаете ли вы себя виновным?

— Нет, — сказал парень. — Конечно, нет. Тут явное недоразумение. Сейчас объясню… — Помялся. — Даже не знаю, с чего начать. Что вас особенно интересует?

— Все то, — невозмутимо ответил Еланцев, — что вы хотели сказать, когда боялись, что мы что-то не так поймем.

— Ну да, конечно, — кивнул парень. — Я понимаю… Значит, так… К концу смены — ну в тот день…

Посмотрел на Еланцева, но Павел Петрович не стал уточнять, в какой день; оно и правильно, подумал Чекалин, подобные вещи потом, если понадобится, будет время выяснить, сейчас важно услышать, что Блондин сам считает нужным сообщить…

— …Кончилась смена, мы с Валерой Багровым, тоже столяр, скинулись, купили три бутылки портвейна, выпили. Пришел домой, делать нечего. Переоделся, пошел в «Звездочку». Денег почти не было, что-то два рубля с копейками. Заказал фужер сухого, салатик. Выпил, мало показалось. Попросил в долг у Миши, он ударник в оркестре; фамилию его не знаю, Миша и Миша. Он дал пятерку…

Умолк на минутку. Было очевидно — его тяготит то, что ему не задают вопросов.

— Не знаю, может, это вам неинтересно?

— Продолжайте, — сказал без эмоций Еланцев.

Да-да, Еланцев абсолютно прав, что не перебивает.

Не стоит мешать свободному течению рассказа. В связи с этим Чекалин подумал о том, что, вероятно, мало что в криминалистической науке разработано с такой тщательностью, как методика допроса. Положим, это и справедливо. Не только потому, что это вершина следовательского мастерства, — именно допрос дает конечные ответы на все возникающие в ходе следствия вопросы, только во время допроса возникает момент истины.

Принято считать, что главное здесь заключается в умении искусно задавать вопросы, то есть неожиданно и точно их ставить, ловить допрашиваемого на противоречиях, вынуждая его говорить правду. Но если бы спросили у Чекалина, что главное, он ответил бы: самое главное в нашем ремесле — это умение слушать, терпеливо, по возможности не перебивая, выслушивать все, что допрашиваемый сам считает нужным сказать, сам. Люди, давно уже замечено, когда говорят о чем-нибудь, не только ведь и не просто говорят о том-то и о том-то, но, одновременно, и проговариваются невольно… даже если и утаивают что-либо; может быть, больше всего как раз утаивание и выдает. Итак, терпение и терпение…

— На эту пятерку я еще два фужера заказал. Потанцевал немного. Хотел уже уходить — без денег долго не насидишься. Тут знакомого увидел — в порту вместе работали когда-то. Кажется, Сергеев его фамилия. Или Степанов, что-то вроде этого. Девушка еще с ним была. Сергеев видит, что я на мели, усадил рядом, бутылку водки заказал. О ребятах из бригады поговорили. Потом я ушел, неудобно все же, он с девушкой. Вышел на улицу, хотел домой идти, время уже позднее. Выпить, конечно, еще хотелось… А тут частник на «жигуле» остановился: может, подвезти куда? Я сел в машину, даже сам не знаю зачем. А когда сел — в порт, говорю ему. Он еще спросил: в какой? В морской, говорю, торговый. У меня какая ведь мысль была? Знакомого, может, встречу, червонцем, глядишь, разживусь. Девицы еще там бывают, ну эти, которые денежных морячков ловят; авось, думаю, кого охмурю. Ну, приехали в порт. Я вышел из машины, хлопнул дверцей. Частник мне орет вдогонку: а деньги, мол, хоть трояк. А на меня смех напал, пьяный ведь; стою и хохочу, он орет, а я хохочу. Потом по-хорошему говорю ему: мотай отсюда, а то сообщу куда надо, я номер твой запомнил! Я не вру, правда, запомнил, хоть и спьяну: «17–83», можете проверить… синенький «жигуленок», кажется, пятая модель…

Всего этого он мог и не говорить. По разумению Чекалина, даже и не должен был говорить: себя в невыгодном ведь свете выставляет. Что это? Стремление показать, что вот он, весь перед нами, как на духу, ничего не утаивает, даже стыдных вещей? Опять же, что за этим стоит — искреннее раскаянье или хитрость, уловка, чтобы и всему остальному больше веры было? Что еще настораживало — подробностей много, а голос бесцветный, на одной ноте, будто не о себе говорит, а какую-то скучную книгу по обязанности пересказывает. Волнения, живого чувства — вот чего, черт побери, не было в его рассказе!

— …Как назло, никого знакомых. Какие-то солдаты в стороне кучкой стоят. Два бича подошли ко мне, третьим позвали. Иду с ними, о том, что ни копья в кармане, помалкиваю. Барыга там был, в белой машине сидел, без огней. Пятнадцать колов за бутылку просил, у бичей не хватает, я им тоже не помощник здесь. Так и ушли от барыги — пустые. Тут я мерзнуть стал. Решил домой пешком идти. Таксисты без денег пьяного не возьмут, а частников что-то не видно. Пошел по тротуару быстрым шагом, немножко разогрелся. Ничего, думаю, дойду. Протрезвею немножко, тоже хорошо, а то мать увидит, воспитывать начнет. Минут двадцать шел. Тут, вижу, машина стоит у обочины. Оттуда девушка выскакивает — и ко мне. Простите, говорит, вы умеете водить машину? Умею, говорю, а что? Она объясняет: они компанией едут, а водитель, тоже их приятель, пьян в доску, они его от руля еле оторвали, вцепился как ненормальный, пересадили на соседнее сиденье, — так не смогу ли я повести машину дальше? Я, правду сказать, обрадовался даже, мне ведь еще шагать и шагать, а тут — на шару прокатиться можно. Посмотрел: ключ в замке зажигания, все чин чинарем. Вас как, говорю, когда сел, с ветерком? Сзади две девушки, парень, второй парень, соображаю, рядом, значит, две пары получается… Нет, говорят, ты нас хоть по-тихому довези, тут недалеко. И правда — не больно далеко. Мне, по крайней мере, так показалось. Заехали во двор какого-то дома… Я искал потом, не нашел, но я мало искал — найду, если нужно… Заехали, они говорят, компания эта, мы сейчас, через минуту придем, бутылочку только прихватим, у Лельки припрятано. А Толюн, говорят, пусть пока отдохнет, ты его не обижай тут… Пять минут жду, десять, во, народ, думаю, совсем обнаглел, совести никакой. От нечего делать стал к Толюну приглядываться, что-то мне не понравилось в нем: слишком какой-то неподвижный и голова как-то ненормально выгнута. Меня как стукнуло — мертвец ведь рядом! И лужа крови под ним, и никакая он им не компания, в отцы годится. Аж в дрожь меня бросило. Ничего себе подарочек молодняк мне подкинул… Первое, что в голову, — бежать! Только сразу понимаю: далеко ли на своих двоих убежишь? Включил двигатель, на газ — только меня и видели. Почему-то мне с пьяных глаз померещилось — лишь бы отсюда отъехать подальше, а что труп все равно при мне — это я как-то вовсе без внимания…

Говорил он все это связно, гладко, что называется, без запинки. Как будто наизусть выучил. Но выучил плохо, формально: перед глазами пусто, ничего не видит. Поэтому-то и голос мертвый, монотонный — в разительном контрасте со словами, со смыслом слов. Первая мысль Чекалина была — врет, базбожно врет все, где уж тут правдивым ноткам взяться? Но потом понял: не все сплошь врет, вокруг заведомой лжи (все, что главного касается!) немало и правды, — отчего же рассказ везде без проблесков, одноцветен? Лишь одно мало- мальски приемлемое объяснение могло тут быть: столько раз, видимо, прокручивал в голове весь этот свой рассказ — оторвались слова от почвы, от факта, даже в тех случаях, когда правду говорил…

— …Еду. А куда — сам не знаю, как пелена перед глазами. А тут одно к одному: наехал на таксиста! Ругается, водительские права требует. Ну, думаю, влип так влип, какие у меня права? Полез в машину, шарю у покойника в карманах — бумажник там, а в нем права. Еще водку увидел — вместе с правами тому таксисту отдал, две бутылки. Он права взял, а техталон мне вернул. Спрашивает: из нового набора, что ли? Ага, говорю, из нового. Ладно, говорит, в таксопарке разберемся. Только тут я сообразил что машина моя — такси… Ту машину в парк отбуксировали, мне другие таксисты, их много набежало, какую-то поломку в моей машине исправили, я поехал дальше… Нет, пропустил, может, вам интересно. Когда поломку искали, один таксист сел за руль, пробовал завести, потом выходит, говорит: что он, пассажир твой, не дуба ли врезал при аварии? Да нет, говорю, знакомый бич пьяный, домой его везу… Да, я прервался. Еду дальше. В одном месте остановился, где домов поблизости нет. Оттащил этого… человека в сторону от дороги, зачем-то пиджак снял. Наверное (это я сейчас так думаю), потому снял, что пиджак форменный, таксистский, чтоб не сразу милиция догадалась, кто он. Потом повело машину на гололеде, газанул слишком, юзом машина пошла — и в кювет. Разок перевернулась, по-моему, но опять на все четыре колеса встала. Попробовал выехать. Забуксовал. Здесь мне пиджак тот и пригодился, под колесо бросил. Нет, все равно буксую. Тут меня как отрубило — в полном отпаде. Вроде и не спал, а когда прапорщик меня на пост ГАИ отвез, совсем рядом, оказывается. Я сказал, что шофер пошел в парк, насчет буксировки договориться. Старшина меня и отпустил, раз не шофер я. Я перешел через дорогу, сел в — троллейбус, поехал на работу. А бригадир видит, что я не в себе, домой отпустил…

— Минуточку, — прервал Исаев. — Надо катушку перевернуть.

— Продолжайте, — сказал допрашиваемому Еланцев, когда Исаев вновь включил магнитофон.

— Так все, пожалуй, — взмахнул своими роскошными ресницами Кудрявцев.

— Как эти три дня провели? Чем занимались?

— Ну, как! Я ведь понимал, что вы меня ищете. — Встретив вопросительный взгляд Еланцева, объяснил: — Меня ведь вон сколько народу видело! — Стал загибать пальцы: — Таксисты, когда авария была. Прапорщик с солдатом. Потом гаишник-старшина… Я даже к девушке своей ходил, чтобы она, в случае чего, сказала, что в ту ночь я у нее был. Она наотрез! Чего еще делал? Вчера ходил на работу.

— Где ночевали нынче?

— У Валеры Багрова.

— Почему не дома?

— Мне передали, что меня участковый искал. Поэтому сегодня и на работу не пошел, какой смысл, все равно вы меня возьмете. Деньги раскручивал.

— Откуда деньги?

— Так в том бумажнике, ну который я из кармана вытащил, когда права искал, деньги еще были. Сорок рублей, с копейками. — Неожиданно полез в карман. — Вот он, бумажник тот. Не верите? Тут даже техталон лежит…

Чекалин взял в руки техталон: он был на имя Щербанева.

— Давайте кое-что уточним, — сказал Еланцев.

— Давайте, — охотно согласился Кудрявцев.

— Вы сказали, что от порта пешком шли минут двадцать.

— Примерно так, я думаю. Может быть, больше.

— А сколько времени могла занять поездка к месту, где компания вас оставила?

— Это быстро. Минут десять.

— Сколько времени вы ждали возвращения компании?

— Не знаю. Что-нибудь с четверть часа.

— Этот двор, где вы стояли, далеко от вокзала.

— Минут пять езды.

— Итого — двадцать плюс десять плюс пятнадцать плюс пять — пятьдесять минут. Я верно считаю?

— Да, верно… Неужели и теперь вы меня подозреваете? Этого я и боялся — что вы не поймете меня. А ведь, честное слово, я говорил правду.

Еланцев пристально — глаза в глаза — смотрел на него.

— Не спорю, правду вы тоже говорили. Хотя мы, конечно, не знаем ваших приключений до порта, но верю, что все соответствует действительности. Во всяком случае, на площади перед проходной порта все было именно так, как вы говорите. И дорожно-транспортное происшествие на вокзальной площади вы описали верно. И все дальнейшее в вашем рассказе не вызывает сомнений.

— Вот видите, — с легким даже укором заметил Кудрявцев.

— А вот с подгулявшей компанией, которая так вас подвела, нескладица выходит.

— Почему это?

— Все бы хорошо, да по времени не получается. Ровно в 12 часов ночи такси с госномером «47–47» находилось у железнодорожного переезда перед портом, при этом водитель Щербанев был еще жив. А в ноль часов десять минут, от силы пятнадцать минут, вы, находясь за рулем такси, совершили наезд на другое такси. Таким образом, все произошло — я имею в виду убийство таксиста — в течение пятнадцати минут. Так что концы с концами не очень сходятся.

— Тут какое-то недоразумение, — заверил Кудрявцев.

— Возможно, — спокойно отозвался Еланцев. — Давайте попробуем вместе рассеять его. Вам может показаться, что я беру вас, так сказать, «на пушку». Вот, ознакомьтесь. Здесь показания свидетелей. Кстати, в одном из показаний вы найдете также упоминание о факте, который я давеча упустил из виду. А именно — что в порту кто-то остановил машину убитого через несколько минут Щербанева и сел в нее. Кто-то, — подчеркнул Еланцев. — Я не утверждаю, что это непременно были вы.

Кудрявцев по-девичьи покраснел, и этот, такой странный у парня румянец все никак не сходил с щек.

— Можно я закурю? — попросил он.

— Пожалуйста. — Еланцев придвинул к нему свою пачку сигарет.

— Нет, я папиросник, — сказал Кудрявцев и вынул из кармана изрядно уже помятую пачку «Бсломора», машинально помял гильзу, дунул в бумажный мундштук — потом лишь закурил.

Вот и «Беломор» отыскался, отметил Чекалин; правда, теперь, когда Кудрявцев сам признался, что был в машине, где обнаружены окурки «Беломора», теперь эта «железная» улика уже не имела решающего значения…

Еланцев тем временем протянул Кудрявцеву, предварительно отобрав нужные, несколько протоколов допроса свидетелей.

— Нет, не надо, — сказал парень. — Я вам верю.

Еланцев неодобрительно пожал плечами.

— Можете не спешить с ответом. Подумайте.

— Пленка, — кивнув на магнитофон, подобием шутки ответил Кудрявцев, — пленка впустую уходит.

— Не страшно, — сказал Еланцев. — У нас хватает пленки. Впрочем, если вам мешает это, можно и выключить пока.

Исаев тотчас нажал на соответствующую клавишу.

Еланцев поднялся со стула:

— Кудрявцев, с вами останется майор. Мы покуда другими делами займемся.

Соседняя комната — кабинет Аркаши Сычева — была свободна.

— Кстати, совсем забыл, надо дать отбой группам задержания, — сказал Чекалин. Но оказалось (позвонил дежурному) — напрасно беспокоился. Все участники групп уже знали, что Блондин задержан.

— А ошибки со временем не могло быть? — спросил Еланцев.

Чекалин покачал головой:

— Не должно бы. Показания таксистов в этом пункте не расходятся.

— А он? Ведь пьяный был. Едва ли у него было четкое представление о времени.

— Вероятнее всего, именно это он и скажет нам сейчас.

— Пожалуй, — согласился Еланцев. Тут же сказал: — Надо вызвать свидетелей, произвести опознание.

— Сегодня вряд ли стоит, поздно уже, — возразил Чекалин. — Тут осечки не будет, вон как лихо Саня Буряк на него вышел.

— Да, ты трав. Вызови опознавателей на завтра. И протокол предъявления бумажника потерпевшего надо оформить.

В эту минуту их позвал Исаев.

— Включите магнитофон, — попросил Кудрявцев каким-то словно бы не своим голосом; только взглянув на него, Чекалин понял, в чем дело: в глазах парня стояли слезы. — Было так, — откашлявшись, начал свой рассказ Кудрявцев. — Вот как все было… Когда, значит, водка нам с бичами не обломилась, я вдруг почувствовал, что здорово замерз. Пошел к автобусной остановке. Час поздний — будет автобус, нет? Шлагбаум перекрыл переезд, а за ним я заметил «зеленый глаз» такси, свободное, значит. Когда шлагбаум поднялся, я остановил первую из подъезжавших машин: их две было, но вторая занята. Таксист подобрал меня. Куда везти, спрашивает. Я сказал. Он спросил: здорово поддал? Я ему — мол, было дело, было! И вдруг он — от порта уже прилично отъехали — вдруг говорит: постой, малый, а у тебя башли как, имеются? Я рассмеялся: боишься, что не заплачу? А он: мне нечего бояться, только и ехать зря охоты мало, покажи деньги. Ну, я форс держу, будто у меня денег полно: ты извозчик — вот и вези, твое дело такое, ты обязан! Он сразу по тормозам. И — матом. Я знаю, что я обязан! Я высадить тебя обязан!.. Потянулся и правую дверцу открывает, мою, пассажира, значит, дверцу. И орет: проваливай — и чтоб духу твоего больше здесь не было! Я его как человека стал просить. Говорю, я, шеф, куртку тебе оставлю в залог, пока домой за деньгами схожу. А он еще хуже завелся: нужна мне твоя куртка вонючая! Чтоб я потом, как милостыню, денег твоих ждал! И еще: у, козел!.. И толкнул меня, кулаком по подбородку задел… Нет, не больно… Но меня как жаром окатило, себя не помню. Выхватил нож, он у меня здесь, в куртке, внутри, специальный кармашек для него сделал… Схватил, значит, нож и воткнул в него. Куда рука пришлась… Потом еще раз, еще. Он повалился на руль. Я посмотрел на него, все понял. Выскочил из машины, в сторону кинулся бежать, прямо по снегу. Но сразу сообразил — на машине быстрее. Главное для меня было — отсюда, с этого места поскорее скрыться. Бегом вернулся к машине, водителя на соседнее место перевалил.

Сам за руль. Включил зажигание, тронулся, а тут двигатель заглох. Я тогда опять включил, газанул посильнее, тронулся с рывком. Потом понял, что он машину на ручной тормоз поставил, поэтому и глохло, а когда я рывком тронулся — тросик, наверно, порвал. Потому что тормоз уже не мешал больше. Еду. Вдруг показалось: он шевелится и вроде хрипит… Да, а нож у меня в левой руке оказался, сам не знаю почему. Думаю, потому, наверно, что правая рука водителю больше нужна: рычаг передач двигать, да еще я ручник опускал… Так вот, нож у меня в левой руке. Я его в правую взял и, не останавливая машины, ударил раза три в спину — со страху… Потом нож о его пиджак вытер и назад в этот свой кармашек сунул. Вот сюда… — Расстегнул куртку свою, показал. — Куда ехать — никакого такого плана не было. Лишь бы подальше! Тут слышу — стучит что-то. Это счетчик продолжал работать. Хотел выключить, а как — не знаю. Потом подумал: хорошо, что вроде занято, никто проситься не будет. Сам не понимаю, как у вокзала очутился, хотел ведь по темным улицам ехать. Наскочил на такси… Все, думаю, крышка теперь мне. Тот водитель выскочил, я тоже. Он орет, руками машет, права требует! Сейчас, говорю. Полез в кабину, стал шарить у этого, своего. Бумажник нашел во внутреннем кармане. Нет, сперва в ящик, для мелочи всякой, открыл, там две бутылки водки лежали. Потом, когда я бумажник взял, эту водку тоже вытащил. Все вместе и отдал. Тот водитель как увидел водку, сразу успокоился… Ну, что дальше было, я все уже рассказал… — Он зажег потухшую свою папиросу. — Нет, если нужно, я могу опять…

— Нет, — сказал Еланцев. — Сегодня больше не нужно. Один вопрос только: где нож?

— Спрятал я его.

— Где?

— На работе. Под железную бочку с водой сунул, во дворе стоит.

Задал и Чекалин вопрос:

— Для каких таких надобностей у вас был с собой нож?

Ответ последовал незамедлительно:

— По дурости.

— Не очень понятно.

— Да так, на всякий случай таскал. Нет, поймите меня верно: я ни на кого не собирался нападать. А нож для того, чтобы, в случае чего, постоять за себя.

— В случае чего?

— Ну мало ли. К девушке моей кто-нибудь прицепится. Или в драку на меня полезет. Вы не думайте, в этом смысле жизнь человека моих лет, который, есть такой грех, любит посещать всякие веселые места, совсем не простая. — Оживился даже, нелепый «светский» тон какой-то появился! — Вы, наверное, даже не представляете, сколько опасностей подстерегает такого человека буквально на каждом шагу…

— Стало быть, если я верно понял, нож был нужен, чтобы в случае, скажем, драки постоять за себя?

— Скорее, для ощущения безопасности. Ну, чтобы быть уверенным в себе!

— Но ведь могли и убить? В драке-то!

— Н-не знаю… Я об этом не задумывался…

Черт побери! И это говорит вроде бы нормальный человек, неглупый, в общем-то парень!.. Многое теперь в его облике стало Чекалину понятнее: словно включили вдруг прожектор. В показаниях Кудрявцева ему все время мучительно чего-то не хватало. Возможно, что и, наоборот, чего-то было в избытке, какая-то, на грани с аномалией, ущербность, что ли, атрофия живого чувства ощущалась в каждом его слове. И вот этот его искренний и такой для него естественный, простодушно-детский ответ, в один миг все и объяснил Чекалину. Обнажилась главная, быть может, черта его личности — именно что детскость, или, как теперь привыкли говорить, инфальтильность. Как все просто. Я об этом не задумывался…

Когда Кудрявцева увели (вежливый, дьявол его бери, не забыл «до свидания» сказать!), воцарилось молчание. Только Еланцев, упаковывая катушку с магнитной пленкой, проронил сквозь зубы несколько погодя:

— Такая вот, друзья, грустная история…

Никто не поддержал его, не возразил.

Чекалин набрал номер телефона генерала:

— Сергей Лукич, подполковник Чекалин. Докладываю о взятии убийцы таксиста Щербанева. Некто Кудрявцев, двадцать два года.

— Дело, полагаешь, стопроцентное?

— Да, без сомнения. Разрешите приехать, доложить подробности.

После небольшой паузы генерал ответил:

— Да нет, не к спеху. Иди отсыпайся. И всем товарищам передай — отдыхать! Подробности — завтра. Да, главного не сказал — огромное вам спасибо!