Виктор Сергеевич Чероков, взяв в руки указку, докладывал свое решение. Для высадки десанта он выбрал место в районе озера Линдая, вблизи устья реки Тулокса.
Трибуц, подойдя ближе к карте и рассматривая ее, поинтересовался:
- Почему именно этот район?
- Недалеко проходит важная коммуникация противника - железная и шоссейная дороги. Захватив их, мы лишим противника возможности подвозить подкрепления, - объяснил Чероков. - А кроме того, тут озеро, болота. Мать-природа, словно по особому заказу, создала удобный рубеж для обороны десанта, если противник попытается предпринять контратаки. Вот здесь мы захватим плацдарм, - Чероков провел указкой по заштрихованному пятачку, - и удерживаем его до подхода следующих эшелонов.
- А для самой высадки место удобное?
- Так точно! Песчаный пляж. Нет валунов, подводных камней. Катера и тендера смогут подходить прямо к берегу.
Чероков доложил, что проведены специальные занятия с командирами подразделений и кораблей, включая тренировки на реке Волхов, когда десантники совершали посадку на суда и неподалеку высаживались на необорудованный берег.
Трибуц молча продолжал рассматривать карту, изучал оперативные документы. И, очевидно поняв, что операция разработана по всем правилам военно-морского искусства, спросил:
- Какие еще проблемы волнуют командующего флотилией?
- Авиация! - заявил Чероков. - На переходе, в районе высадки и во время боевых действий нас нужно прикрыть с воздуха. Прошу дать указание командиру истребительного полка подполковнику Павлову.
В. Ф. Трибуц приказал вызвать Павлова на КП, благо он находился здесь же, в Новой Ладоге, недалеко от штаба флотилии. И когда тот явился, комфлотом сразу спросил, готов ли он обеспечить прикрытие десанта. Павлов заявил: да, готов, при условии, что его полк будет пополнен самолетами. Тут же состоялся разговор с командующим ВВС, и все вопросы насчет прикрытия десанта с воздуха были решены.
Командующему флотом хотелось заслушать непосредственных исполнителей - командиров, отвечающих за высадку десанта, огневую поддержку, подвоз боеприпасов и питания, увидеть корабли, что пойдут в операцию, - транспорты, канонерские лодки, сторожевые, торпедные и бронекатера, буксиры, тендера… Когда выяснилось, что боезапас собираются взять из расчета двух-трех боекомплектов, адмирал решительно заявил: «Берите больше! Грузите на суда столько, сколько можете. Надо учитывать, что какую-то часть противник может потопить…»
Кто- кто, а уж Владимир Филиппович знал по личному опыту, что одно дело планы, расчеты в штабах, на картах, другое -боевая реальность. В ходе операции могут возникнуть самые неожиданные ситуации, все надо предусмотреть. Если десант встретит сильное сопротивление и не сможет соединиться с войсками 7-й армии Карельского фронта, ведущей наступление по сухопутью, тогда надо иметь наготове подкрепления. И он приказал держать резервы. А еще беспокоили его мины. Что, если здесь так же, как на Балтике, противник сумеет минировать подходы к берегу? И на этот случай было решено включить в операцию катерные тральщики.
И, конечно, главное - люди. Их надо было вооружить знаниями и мужеством.
Беседы В. Ф. Трибуца с начальником политотдела флотилии И. С. Петровым и политработниками на кораблях сводились к тому, что надо правильно расставить силы, особенно коммунистов и комсомольцев, и вести политработу не только накануне боя, но и в ходе самой операции.
21 июня 1944 года войска Карельского фронта перешли в наступление, завязав тяжелые бои. Вот тут-то и потребовалось отвлечь силы и внимание противника. Командующий фронтом генерал армии К. А. Мерецков назначил высадку десанта на рассвете 23 июня.
К тому времени корабли стояли в готовности с десантом на борту, готовились проводить очередную тренировку, подводные лодки «малютки», предусмотрительно переведенные с Балтики на Ладогу, прикрывали переход со стороны озера.
Несколько позже из Новой Ладоги вырвался и пошел вдогонку за кораблями «морской охотник» под флагом командующего флотом В. Ф. Трибуца.
«Вот и район высадки, - вспоминает В. Ф. Трибуц. - Даже без бинокля можно было разглядать корабли флотилий, десантные катера и тендера. Все больше и больше собиралось их, а движение к берегу не начиналось. Я приказал командиру нашего катера подойти к флагманскому кораблю. В мегафон спросил В. С. Черокова: «Есть ли основания задерживаться?» - «Все идет в соответствии с планом». План планом, но, пока противник не всполошился, каждая минута дорога. Я приказал ускорить движение к берегу»{12}.
Корабли артиллерийской поддержки открыли огонь. Появилась наша авиация. На берегу взрывались бомбы. Плацдарм обработали основательно. На глазах у командующего флотом высадился первый бросок десанта, за ним еще и еще. С каждой минутой сопротивление противной стороны становилось все более ожесточенным. Враг вел ответный огонь. И катер В. Ф. Трибуца оказался в центре боя.
И только когда десант закрепился и наметился явный успех, В. Ф. Трибуц отправился обратно в Новую Ладогу на. командный пункт флотилии, куда стекалась информация с озера и с сухопутного фронта, где была связь со штабом фронта и генералом Мерецковым.
Все пять суток (пять вместо намечавшихся двух-трех!) противник продолжал сопротивление, переходил в контратаки, пытаясь сбросить десант в воду. Особенна осложнилось положение ладожан, когда разразился сильнейший шторм: волны вдребезги разбили причалы, мелкие суденышки становились на бакштов, крупные корабли едва удерживались на якорях. Трудно было морякам перебрасывать подкрепление, доставлять боеприпасы, эвакуировать раненых.
Все перенесли, выдержали, выстояли ладожане. «Бить врага до полной победы!» - был девиз каждого в сердце и на устах. Противник, бросая технику, отступал по лесным дорогам и тропам северо-восточнее плацдарма. Войска продолжали наступать на север, а корабли флотилии поддерживали их огнем вдоль берега, пока наши солдаты не вышли на Государственную границу СССР.
На этом, в основном, и закончилась целая эпопея в жизни Ладожской военной флотилии. Она по достоинству стала Краснознаменной. И оба командующих: флотом - В. Ф. Трибуц и флотилией - В. С. Чероков - наверняка чувствовали себя именинниками. В общей победе была немалая доля их ума и флотоводческого таланта…»
Маленькая хитрость и большой улов
Следующие боевые шаги флота… Какими они должны быть? Куда устремлены? Эти и подобные им вопросы в 1944 году занимали командующего Балтийским флотом. Он понимал, что моряки рвались на просторы моря.
- Но прежде надо протралить фарватеры, - говорил В. Ф. Трибуц на Военном совете. - Открыть надежные и безопасные пути, и тогда флот пойдет в наступление…
Финский залив и впрямь кишмя кишел минами, «суп с клецками» - шутили моряки. Густые минные заграждения выставил противник, мины были поставлены с интервалами тридцать - тридцать пять метров. И, казалось, куда ни повернешь, смерть подстерегает при каждом обороте винта. Противник понимал, что в первую очередь пойдут в море малые корабли - «москитный флот». И потому, кроме всего, что было уже известно, теперь появились коварные мины-ловушки, рассчитанные на уничтожение именно кораблей с небольшой осадкой.
Как принято говорить на флоте, противник давал все новые и новые вводные задачи, используя мины в различных хитроумных комбинациях. «Вводные» моряки решали по всем правилам военно-морского искусства. Методика борьбы с минной опасностью разрабатывалась под непосредственным руководством Владимира Филипповича и не раз изменялась в зависимости от обстановки. Все предложения специалистов, подобных многоопытному балтийскому минеру Павлу Яковлевичу Вольскому, детально обсуждались. Одни принимались, другие адмирал считал несостоятельными, и в этом случае его слово было решающим. Больше всего занимались организацией траления и непрерывным совершенствованием тральных средств. Были пущены в ход электромагнитные тралы, тралбаржи, бомбометание с кораблей. Часто после взрыва глубинной бомбы прокатывался в десятки раз более мощный взрыв мины - и над морем поднимался водяной столб.
На том самом Военном совете были утверждены будущие фарватеры. Этими путями вскоре и пошли балтийские тральщики под командованием великолепных мастеров боевого траления Ф. Е. Пахольчука, Ф. Б. Мудрака, В. К. Кимаева и еще многих, пошли десятки кораблей разных типов, вплоть до маленьких катеров «каэмок». Наши тральцы называли по-разному, и больше всего «пахарями моря». Да, на их долю выпал самый тяжкий и, прямо скажем, опасный труд. Многиэ моряки заплатили самой дорогой ценой - ценой своей жизни за то, чтобы открыть Балтийскому флоту путь на большую воду…
В один из этих дней я, военный корреспондент, наведался в штаб флота, чтобы сориентироваться в обстановке и узнать, куда направить свои стопы. То было утром, зашел в кабинет командующего, он был один, сидел в кресле с усталым посеревшим лицом. Протянул руку и своим обычно звучным сильным голосом сказал: «Самая последняя новость для прессы: Финляндия выходит из войны. Нам приказано прекратить боевые действия против финнов».
И вскоре по всем постам нашего воздушного оповещения пронеслась весть о том, что в полдень в таких-то небесных координатах через Финский залив пролетит самолет с господином Паасикиви, направляющимся по указанию правительства Финляндии в Москву для переговоров с Советским правительством. В назначенный час мы долго стояли на берегу в ожидании самолета. Наконец донесся глухой рокот моторов, и чуть стороной проплыл пассажирский самолет, охраняемый нашими истребителями. В эту пору Финляндия вышла из войны.
Забегая вперед, отметим, что гитлеровцы, ошеломленные таким поворотом событий, задумали крупную провокацию по отношению к своим бывшим союзникам: в ночь на 15 сентября наш флот был приведен в состояние боевой готовности. В кабинете командующего не угасала жизнь. Теперь начинались совместные действия с бывшим противником - финнами. В эту ночь немцы высадили десант на остров Гогланд, надеясь выбить оттуда финнов и удержать в своих руках ключевую позицию. Финский гарнизон наотрез отказался капитулировать. Начался долгий бой…
Адмирал Трибуц принял решение послать авиацию.
В самый решающий момент над Гогландом появились самолеты. Они налетали одна волна за другой, бомбили и штурмовали немецкие корабли. Бой продолжался много часов, наращивались силы с той и другой стороны, И все это время адмирал держал руку на пульсе событий, получая донесения от летчиков, руководил боевыми действиями. В итоге немецкие атаки были отбиты. Транспорт - шесть десантных барж, моторная шхуна, буксир и другие более мелкие гитлеровские суда - авиация пустила на дно. Немцы отступили, а те, что выбрались на берег, попали в плен к финнам. Это был первый, очень верный шаг на пути к нормализации отношений с бывшим нашим противником.
Утратив многие свои морские позиции, гитлеровцы продолжали вести минную войну, особенно в районе Луж-ской военно-морской базы, куда входили Лужская губа, Нарвский залив и подходы к ним. Мины были едва ли не единственным способом сковать наши силы, не пропустить наши корабли вперед, на запад, где полным ходом продолжалось наступление Советской Армии.
Теперь Нарвский залив стал ареной борьбы. С нашей стороны там действовали преимущественно мелкие корабли-тральщики, торпедные катера да авиация. Немцы же вводили в бой новые миноносцы, они ставили мины, обстреливали берег, угрожали легким силам нашего флота, который не мог с ними тягаться по мощи огня.
«Вперед, на большую воду!» - таким призывом заканчивались в ту пору все выступления командующего перед моряками, и эти же слова не сходили со страниц газет, - они имели силу приказа.
И то событие, о котором будет сейчас рассказано, было как бы живым откликом моряков на призыв балтийского адмирала. Дело теперь происходило в северной части Финского залива, в проливе Бьерке-Зунд. Как обычно, катера находились в дозоре. Один из них МО-105 лежал в дрейфе, и моряки несли гидроакустическую вахту, прослушивая море. Вскоре - это было время обеда - раздался взрыв и катер был похоронен в толще вод. Уцелело семь человек. Их подняли с воды и определили в госпиталь, остальные погибли…
Подоспевший на помощь другой катер МО-103 старшего лейтенанта Коленко занялся поиском подводных лодок, но до поры до времени ничего не обнаружил. Можно считать, что у Коленко был нюх, как у охотника на дичь. Он оставался в этом районе, продолжая поиск. И под вечер, в летнюю пору, когда солнце еще высоко и его ослепительные лучи отражаются на глади воды, моряки еще одного катера-дымозавесчика, прикрывавшего тральную группу от обстрела, сообщили, что обнаружен перископ и рубка подводной лодки. Коленко устремился в указанном направлении. Сперва акустик установил контакт с неизвестной лодкой, постепенно сближаясь с ней, наконец посыпались глубинные бомбы, и тут же на поверхности воды сперва появились воздушные пузыри, затем последовали новые взрывы бомб - и из подводного царства, как в сказке, всплыли шесть немецких моряков. Вот и все, что стало известно командующему флотом. Событие это, прямо скажем, заставило В. Ф. Трибуца оставить все текущие дела, немедленно послать на место происшествия катер и с нетерпением ждать незваных, а вместе с тем и очень нужных гостей. И вот они в Кронштадте. Адмиралу докладывают:
- Есть командир лодки, есть штурман, остальные - рядовые.
- Давайте сюда командира лодки, - приказал адмирал.
Высокий худощавый немец, в грубой матросской робе, в которую его облачили после купания, в коротких штанах, чуть ниже колена, в тяжелых башмаках, выглядел довольно комично, но это не мешало ему оставаться самим собой - вышколенным воякой. При виде адмиральских погон и золотых нашивок на рукавах он вытянулся и четко доложил. Его спокойное, казалось, лицо выражало готовность принять любую участь, уготовленную судьбой.
Сразу проявился интерес командующего к личности немца, еще больше к вооружению подводной лодки, а также тактическим приемам, которыми пользуются немецкие подводники здесь - в акватории Финского залива.
Впрочем, кое-что о нем было нашей разведке известно. Он начинал карьеру в военно-воздушных силах, бомбил Лондон, Белград, Москву и награжден железными крестами первой и второй степени. Узнав о вступлении в строй новых подводных лодок, он без сожаления расстался с авиацией и, пройдя краткосрочную подготовку, с неба нырнул в морские глубины. Видимо, война была для него средством делать карьеру, добывать славу, получать награды, им двигало честолюбивое сознание, что после победы гитлеровского рейха он пожизненно обеспеченный человек. И все-таки при всем этом он больше всего ценил жизнь. И потому перед лицом советского адмирала не запирался, не хитрил, считая, что это самый верный путь получить снисхождение, сохранить жизнь. Какие перед ними ставились задачи? Ну, разумеется, топить побольше советских кораблей, согласно инструкции «атаковать торпедами все без исключения одиночные советские корабли с дистанции 2 - 3 кабельтовых». И даже катера? Да, это он потопил катер МО-105, доложив Деницу: «30 июля, 12 часов 40 минут. Широта… Долгота… Потоплен русский сторожевой корабль». И на вопрос командующего: «Было ли на лодке секретное оружие?» - ясно и недвусмысленно ответил: «Да, самонаводящиеся акустические торпеды». О, это было важное признание! Едва за пленным закрылась дверь, как В. Ф. Трибуц позвонил по ВЧ в Москву, доложил, какая важная новость, и, полный решимости, заявил:
- Мы хотим срочно поднять лодку и отбуксировать ее в Кронштадт.
Получив разрешение, начал действовать… Встал вопрос: кому поручить охрану района, боевое обеспечение работ по подъему лодки?
- Чернышев! - сразу назвал командующий и пояснил: - Ведь все это будет протекать в сложных условиях, а Чернышеву такое не впервые, у него есть опыт боев с вражескими катерами.
Да, уж за три года войны, подобно Вадиму Чудову, во многих переделках оказывался капитан-лейтенант Игорь Петрович Чернышев - один из немногих балтийских моряков, удостоенных высокой награды, - ордена Александра Невского!
В сорок первом участвовал в Таллинском походе, вылавливал из воды погибающих, затем ходил в дозоры на подступах к Кронштадту, не раз оказывался в центре боевой схватки. В сорок втором, находясь в парном дозоре, его катера сбили четыре фашистских самолета. Доселе небывалый случай! Трибуц вручил командиру звена орден Красного Знамени, а затем долго беседовал с ним и комендорами, выясняя все подробности боя.
И в 1943 году снова встреча с Трибуцем после морского боя, принесшего Чернышеву поистине громкую славу. Он с двумя своими катерами находился в дозоре, и в ночь на 24 мая ему пришлось вести бой против тринадцати вражеских катеров! Всех моряков ранило, тяжело контузило и самого командира звена, но бой был выигран: два вражеских катера потоплено, один поврежден, о чем сообщало Совинформбюро.
Так что И. П. Чернышев был личностью известной. Ему, и только ему, командующий решил доверить дело, которое и впрямь было боевым, поскольку работы по подъему лодки велись днем на виду у противника, не раз приходилось отбивать атаки вражеских катеров, и нз счесть снарядов, выпущенных по катеру Чернышева финскими береговыми батареями.
Поиск лодки не представлял особой трудности, место ее потопления было известно, и глубина там всего тридцать три метра. Положение осложнялось тем, что это было на виду у противника и вражеские береговые батареи то и дело открывали ураганный огонь.
Самые опытные балтийские водолазы во главе с командиром роты подводно-технических работ И. В. Про» хватиловым спускались под воду, обследовали корпус лодки, готовили ее к подъему. Так изо дня в день, пока лодка не была поднята и приведена в Кронштадт.
Тут снова пригодился командир немецкой подлодки. Стараясь доказать, что корабль не заминирован, не подготовлен к взрыву, он первым поднялся на борт лодки, по-хозяйски отдраивал люки, горловины, открывал торпедные аппараты, передавал нашим морякам секретные шифры, коды, помог извлекать шифровальную машину, а затем и акустические торпеды Т-5. Это произвело настоящую сенсацию! И не только в наших военных кругах. Весть о таком событии докатилась до Великобритании, и сам премьер-министр Черчилль попросил Сталина одну из двух захваченных торпед передать английским военным специалистам для изучения и создания защитных средств.
«Хотя эта торпеда еще не применяется в широком масштабе, - писал он, - при помощи ее было потоплено и повреждено 24 британских эскортных судна, в том числе 5 судов из состава конвоев, направляемых в Северную Россию… Мы считаем получение одной торпеды Т-5 настолько срочным делом, что мы были бы готовы направить за торпедой британский самолет в любое удобное место, назначенное Вами. Поэтому я прошу Вас обратить Ваше благосклонное внимание на это дело, которое становится еще более важным ввиду того, что немцы, возможно, передали чертежи этой торпеды японскому флоту. Адмиралтейство будет радо предоставить Советскому Военно-Морскому Флоту все результаты своих исследований и экспериментов с этой торпедой, а также любую новую защитную аппаратуру, сконструированную впоследствии»{13}.
Что ж, из этого не было сделано секрета. Находка балтийских моряков стала достоянием союзников, благодаря чему наверняка спасены жизни многих и многих английских и американских моряков…
Флоту нужно море
Красная Армия вела победоносное наступление, освобождала нашу землю и несла свободу народам Европы, Военный Совет Флота и командующий В. Ф. Трибуц готовились к операции по освобождению Таллина и одновременно глядя вперед видели тот недалекий день, когда огненный вал покатится далеко на запад к Кенигсбергу, Пиллау, Штеттину и другим крупным портам балтийского побережья. Покуда там был противник, эти порты использовались для переброски войск и военных грузов. Стало быть, нарушать вражеские коммуникации - топить корабли было одной из самых неотложных задач, диктовавшихся самим временем…
И по- прежнему самый опасный противник были мины. Так говорил командующий, обращаясь к флотским минерам. Тактика борьбы с минами должна быть более гибкой, искусной, она должна меняться в зависимости от изменений обстановки на море -считал он. Пока мины ставились на разных глубинах и в разных комбинациях, он предложил траление проводить тремя эшелонами кораблей. Сначала катерные тральщики с осадкой тридцать - сорок сантиметров идут как бы по верхнему ярусу, за ними тральщики с осадкой примерно восемьдесят сантиметров, и замыкают более крупные корабли с осадкой до полутора метров.
С легкой руки командующего, новый метод борьбы с минной опасностью получил широкое распространение, и к наступлению наших войск в Эстонии балтийцы уничтожили около тысячи трехсот мин и открыли новые фарватеры.
Однако все началось с авиационного наступления на море. Над Нарвским заливом авиация флота безраздельно господствовала в воздухе, она прикрывала тральщики, прокладывавшие новые фарватеры, наносила удары по немецким кораблям, о чем свидетельствует бывший гитлеровский адмирал Ф. Руге: «Неприятны были повседневные налеты многочисленных воздушных сил, поскольку расстреляв боезапас своих зенитных орудий, германские корабли оказывались беззащитными. В Нарвской бухте при этих налетах было потоплено три тральщика-искателя и два сторожевика, многие другие были повреждены».
Боевые действия авиации, тральщиков, торпедных катеров в Нарвском заливе были лишь прелюдией к освобождению Советской Эстонии, и в частности Таллина, - главной базы флота, потеря которой начиная с сорок первого года была подобна зияющей ране на теле флота.
И вот очередная встреча с маршалом Говоровым. Как обычно, она происходила у карты. Маршал посвящал адмирала в свои планы: на новом этапе войска генерала Федюнинского и в составе армии эстонский корпус будут освобождать свою родную землю. Пространство между Чудским озером и Финским заливом сильно укреплено. Крепкий орешек! Но можно обойти укрепленные полосы, если повести наступление со стороны Чудского озера.
- Вы можете помочь? - без обиняков, в упор спросил маршал.
- Ничего невозможного нет, - ответил Трибуц, хотя знал, что морские силы на Чудском озере самые мизерные по сравнению с тем, что имеет там противник. Стало быть, в спешном порядке придется перебросить бронекатера, десантные тендера, катерные тральщики… Да и того мало. Авиация! И только она может предварительно «навести порядок» на Чудском озере, уничтожить и обезвредить хотя бы часть плавсредств противника. Адмирал попросил на это время не отвлекать морскую авиацию на другие дела.
- Не станем, не станем, - заверил его маршал.
Говорили о переброске войск: куда, сколько, в какие сроки… Трибуц, слушая маршала, делал записи.
Без передышки, не заезжая в штаб флота, он отправился прямо на Чудское озеро. Зеленый вездеход прыгал по тряской дороге, отсчитывая километры, десятки километров. Сидел он рядом с водителем, не сводил глаз с дороги, а в голове роилась мысль о предстоящих событиях: «Быстрее перебросить с Балтики на Чудское озеро малые корабли. Они будут сведены в одну бригаду. Кому поручить командование?» Он перебрал в уме несколько имен и решил: «Больше всего подходит капитан второго ранга А. Ф. Аржавкин. Всю войну на канлодках и катерах. Ему и вершить судьбы флотилии на Чудском озере». Зеленый вездеход мчался на большой скорости, и Трибуц, держа на коленях планшетку с картой, подумал: «Надо же случиться такому совпадению - очутиться в тех самых краях, где в юности начиналась жизнь…»
Если перед глазами тянется шоссе и оно уходит в бесконечную даль и, сидя рядом с шофером, нет других обязанностей, как быть пассажиром, то можно расслабиться, подумать, вспомнить прошлое, отпечатавшееся в сознании, будто миновало с тех пор не четверть века, а все было только вчера. И уличные митинги в Петрограде, в семнадцатом году, из которых очень скоро разгорелось пламя революционной борьбы, даже ураган, подхвативший и молодого паренька, едва успевшего окончить военно-фельдшерскую школу, и тревожные гудки фабрик и заводов, когда враг нацелился на Красный Питер и молодой военфельдшер прямо от Смольного уходил на фронт под Нарву в отряд легендарных матросов Балтики и, наверное, в боях с беляками обретал качества будущего флотоводца.
В тот вечер, когда зеленый вездеход ловко подрулил к домику, в котором жили моряки, командующего встретили капитан второго ранга Александр Федорович Аржавкин и начальник политотдела капитан второго ранга Н. И. Шустров. Оба поначалу насторожились. Чего греха таить, нередко приезд начальства заканчивался «фитилями», как это принято говорить на флоте. Однако в данном случае с первой минуты оба почувствовали атмосферу дружелюбия.
Трибуц рассказал им о встрече с маршалом Говоровым и о больших надеждах, которые он возлагает на моряков Чудского озера. Им предстоит организовать переброску большой массы войск и техники, высаживать десанты в исходный пункт, откуда воины эстонского корпуса пойдут освобождать родную землю. Ближайшая задача - взятие Тарту, а затем движение вперед до самых островов Моонзундского архипелага.
- Слушали командующего внимательно, по карте ходила его указка, где будут сосредоточиваться войска, откуда начнется наступление.
- Нас здорово потрепала немецкая авиация. Часть кораблей нуждается в ремонте, - доложил Аржавкин.
- Знаю, и это предусмотрено. К вам прибудет специальная ремонтная мастерская.
- А кроме того, мы озадачены подвозом горючего, боеприпасов. Ведь вон как далеко от Кронштадта и Ленинграда, - продолжал Аржавкин.
- Маршал Говоров дает нам машины, я сейчас же займусь тем, чтобы вам все перебросили в ближайшие дни.
Командующий продиктовал свое решение на предстоящую операцию и приказал, не теряя времени, приступить к разработке оперативных документов. Под утро он уехал обратно с тем, чтобы вернуться сюда к началу событий.
Не будем подробно рассказывать, как план командования Ленинградского фронта на Чудском озере воплощался в жизнь. Важно, что моряки и на этот раз оправдали надежды маршала Говорова. Летчики Балтики обеспечили полное господство в воздухе и на озере. Огромная масса войск, переброшенных юго-восточнее эстонского города Тарту, прорвала оборону противника и повела успешное наступление. Вскоре над Тарту взвился красный флаг. Это было предвестником окончательного разгрома немецко-фашистских войск в Прибалтике.
Успешные действия моряков на Чудском озере многое определили в дальнейших боях на эстонской земле. 2-я ударная армия генерала Федюнинского, при поддержке авиации, сумела развить успех на Пярну. В это же время устремились к Таллину войска 8-й армии генерала Старикова, оборонявшей город в 1941 году. Балтийские летчики прикрывали морской фланг армии и наносили удары по кораблям, скопившимся в таллинских гаванях.
Настал черед действовать балтийцам со стороны моря. Учитывая сложную минную обстановку, Ставка ВГК приняла решение не вводить в дело крупные корабли. Разумнее было поддержать армию с воздуха и на торпедных катерах высадить десанты в портах, расположенных на подступах к Таллину, а затем и в самой Таллинской гавани.
- Вам предстоит освобождать порты Кунда, Локса и оттуда с десантниками высадиться в Таллинской гавани, - командующий ставил боевую задачу командиру бригады торпедных катеров Григорию Григорьевичу Олейнику, предупредив его: - Решает внезапность. Надо застать противника врасплох, не допустить, чтобы он взорвал причальные стенки и вывез награбленное добро…
Олейник выслушал и только спросил:
- Кого будут высаживать катера - наших или армейцев?
- Лейбовича! - коротко ответил командующий.
И этим все было сказано. Моряки торпедных катеров знали бесстрашного командира батальона морской пехоты А. О. Лейбовича и его бойцов, не раз высаживали их и были с ними в большой дружбе…
Тут позволительно автору вспомнить, как мысль командующего флотом воплощалась в жизнь.
То было в порту Локса, который с ходу захватили десантники. Мы с командиром отряда торпедных катеров А. П. Крючковым сидели в каком-то ветхом деревянном сараюшке на берегу бухты и читали сводку Совинформбюро: «Войска Ленинградского фронта продолжали наступление. Преодолевая сопротивление немцев, наши войска с боями продвинулись вперед и овладели важным узлом дорог, городом Раквере». Эти строчки отгоняли сон, хотелось ускорить бег часовой стрелки, не терпелось дождаться нового дня! Еще бы! Завтра встреча с Таллином!
В памяти навсегда остался медленный, вялый рассвет 22 сентября 1944 года, в небе еще не погасли звезды, а на востоке уже проглянула алая полоса зари. Сигнальная ракета взвилась в небо и точно растаяла. От гула моторов содрогалась вся маленькая гавань.
Торпедные катера с десантниками на борту, вспарывая волны, один за другим вылетали на рейд и занимали свои места в кильватерной колонне. Кажется, только птицы могли угнаться за ними. Волна заливала катера, и автоматчики основательно вымокли. Но до того ли было!
Одно желание владело всеми: скорее увидеть Таллин! Для многих участников освобождения Эстонии это был совсем незнакомый город, но сейчас каждому хотелось прибыть туда первым.
Вдали выступила темная полоса. Все шире расстилалась береговая черта: остроконечные шпили над крышами зданий, густая зелень вдоль широкой полосы Пиритского шоссе.
Мы смотрели счастливыми глазами, хотелось одним взглядом охватить и панораму гавани, и все, что скрывалось за разбитыми кирпичными зданиями, подъемными кранами, беспомощно склонившимися к воде, нефтяными цистернами, объятыми огнем.
Чем глубже в гавань втягивались катера, приближаясь к дымящимся пирсам, тем яснее была картина чудовищных разрушений. Ни одного уцелевшего здания, ни одного элеватора, лишь клубы дыма и густой кирпичной пыли. Из воды торчали носы и кормы потопленных кораблей и самоходных барж.
Первым подходил катер с минерами-разведчиками. Они высаживались, а за ними бойцы с автоматами на изготовку исчезали в клубах густого дыма.
Когда подошел к пирсу последний катер, высадивший десант, командир отряда открыл свой широкий целлулоидный планшет, вынул листок бумаги и набросал короткое донесение: «Боевая задача выполнена. Десант в Таллинском порту высажен без потерь». И тут же радостно воскликнул:
- Ну вот, сбылось! Мы опять в Таллине!
Он, счастливый, оглядывался по сторонам. Да. Для него, ветерана войны, пережившего горечь отступления, это был особо праздничный день.
- А помните, друзья? - обратился он к нам.
Все закивали, хотя далеко не всем довелось увидеть и пережить то, что имел в виду Крючков, - наше горестное отступление в 1941 году…
На следующий день, 23 сентября, В. Ф. Трибуц с группой офицеров штаба прибыл в Таллин. Радостно было командующему вернуться в знакомый кабинет, где проводил он тревожные дни и ночи сорок первого года. Он застал одни голые стены. В тот же час появился длинный широкий стол, стул и телефоны - для начала было достаточно, чтобы ощутить себя в привычной роли. И потекли сюда доклады флагманов, и пошли отсюда устные и письменные приказания командующего.
Одним из первых позвонил из Москвы по ВЧ главнокомандующий Военно-Морскими Силами Н. Г. Кузнецов. Поздравив с возвращением в «родные пенаты», он поинтересовался, как складывается обстановка?
Трибуц доложил о разрушениях в порту и на рейдах, успешных действиях бомбардировщиков и штурмовиков флота, потопивших несколько вражеских транспортов с пустившимися в бегство войсками, и что среди общей разрухи просто чудом уцелели два плавучих дока - они пригодятся для ремонта кораблей. И тут же попросил разрешения у главкома отправиться в Хаапсалу и оттуда сделать попытку «с хода овладеть Моонзундскими островами».
- Добро! - ответил Кузнецов.
Но скажем наперед, благому намерению адмирала не довелось сбыться. Борьба была долгой и затяжной, прежде чем Моонзундские острова снова стали нашими.
Вперед, на запад!
Война была школой. Больше того, своеобразной академией. Адмиралы и офицеры учились управлять событиями, предвидеть и упреждать их. Как раз этого требовала обстановка, сложившаяся после освобождения материковой части Эстонии. Противник перебрался на острова Моонзундского архипелага. Командующему не нужно было смотреть на карту, в уме отчетливо рисовались Моонзундские острова, проливы, бухточки, соседствующие с Рижским заливом. Это был важнейший фланг противника, и единственная возможность замедлить наступление советских войск, удерживать коммуникации, ведущие в Ригу и другие порты, защищать Вентспилс и Лиепаю (Либаву). Короче, последняя возможность еще держаться в Прибалтике… Ясно было, что попытка ворваться на острова «на плечах противника», как кое-кто считал, не увенчается успехом. А между тем суворовское правило «время потерять - все потерять» напоминало о том, что всякое промедление недопустимо, нужно опрокинуть систему обороны противника на островах. И как можно быстрее!
«Если раньше время работало на нас, теперь оно работает против нас», - считал командующий флотом. С этим соглашался и маршал Говоров, торопивший быстрее брать острова.
Но там водные рубежи. Надо высаживать десанты. А катера, тендера и другие плавсредства еще на Чудском озере. Как ни просил, ни требовал Трибуц побыстрее переправить их в Таллин, - ничего не получалось. Отвечали: «Идет перевозка войск и крайне срочных грузов для восстановления народного хозяйства Эстонии». Без средств переправы флот что без рук. В наличии были лишь торпедные катера. Много ли они могут взять на борт войск и техники?! Но что делать? Надо действовать быстро и решительно! Катера так катера, плюс несколько «морских охотников». Получилось нечто вроде флотилии, во главе которой Трибуц поставил контр-адмирала И. Г. Святова.
Последнее совещание происходило в местечке Хаапсалу. Собрались командиры частей, которым предстояло высаживаться, и балтийские моряки - исполнители дерзкого замысла маршала Говорова и адмирала Трибуца. Объяснили обстановку. Назначили срок и время высадки, поставили перед авиацией задачу атаковать боевые корабли и плавсредства фашистов в островных гаванях и бухтах, бомбить порты и пристани, лишить точки опоры противника.
Политико- моральное состояние армейцев и моряков было неизменно высоким, на митингах, партийных и комсомольских собраниях моряки в один голос заявили о своей готовности выполнить приказ.
- Три года назад, уходя с Моонзундских островов и из Таллина, личный состав торпедных катеров дал себе зарок жить, сражаться, чтобы вновь сделать Таллин и всю Эстонию свободными для социалистического строительства, - говорил известный катерник Герой Советского Союза С. А. Осипов. - Прошли тяжелые, полные испытаний годы войны против гитлеровских захватчиков. Но и в трудные минуты мы всегда повторяли: «Мы вернемся и в Таллин и освободим всю Эстонию». Теперь этот час пробил, и мы выполним свой долг!
О моряках торпедных катеров слагались легенды. Командующий флотом называл их «балтийские орлы». Только ветер мог с ними поспорить, когда маленькие кораблики шли в атаку, прорывались сквозь густую завесу вражеского огня и выпускали свое смертельное жало - торпеды. Это всякий раз была поистине игра со смертью…
Командовал бригадой торпедных катеров высокий, представительный моряк - капитан первого ранга Григорий Григорьевич Олейник, окончивший академию, крупный знаток своего оружия, разработавший новые тактические приемы его использования, в чем Трибуц имел возможность убедиться еще задолго до начала войны. Тогда проводилось учение. Основная идея: защита Финского залива от вторжения эскадры противника. Линкоры, крейсеры, миноносцы прорываются к Ленинграду, Торпедные катера совместно с авиацией должны их встретить и атаковать. Такова в общих чертах поставленная задача. И вот корабли приближаются к Гогландскому плесу. Над ними появляется авиация, из-за укрытия несутся торпедные катера. Молниеносная атака с моря и воздуха. Потом разбор учения в Кронштадте. Командующий эскадрой утверждает, что авиация и торпедные катера не сумели задержать корабли. Олейник с цифрами в руках доказывает обратное: если из двадцати четырех катеров, выходивших в атаку, уцелели восемь, то они способны нанести непоправимый урон… Учитывая разногласия «сражавшихся» сторон, В. Ф. Трибуц принимает решение - повторить атаку. На сей раз он был в центре «сражения» и убедился: да, торпедные катера выполнили свою задачу. Досталось тогда эскадре по первое число…
Но важно другое: все, что разрабатывалось в мирное время, над чем ломали голову командиры бригады Б. В. Никитин, В. С. Чероков, Г. Г. Олейник, командиры отрядов и дивизионов П. И. Барабан, С. А. Осипов, А. Н, Богданов, В. М. Старостин, Б. П. Ущев, В. П. Гуманенко, Е. В. Осецкий и другие мастера торпедного оружия, - все это в войну принесло желанные плоды.
Уже в сорок первом году торпедные катера успешно атаковали фашистские корабли в бухте Лыу и разных районах Финского залива. Их налеты были внезапными, ошеломляющими. Они последними уходили, а теперь первыми возвращались на острова Моонзундского архипелага.
29 сентября 1944 года на песчаном берегу, в местечке Виртсу, у воды стояли Трибуц, командир эстонского корпуса генерал Л. А. Перн и руководивший морской частью операции по взятию островов Иван Григорьевич Святов. Все трое не сводили глаз с пирса, под оглушающий рокот моторов наблюдали за посадкой на катера бойцов эстонского корпуса, хорошо знающих местность, куда им предстоит высаживаться, и одно это вселяло надежду на успех. Тем более что наша артиллерия уже произвела предварительную обработку мест, где было отмечено скопление сил противника.
Посадка пехотинцев закончена, погружена техника, боеприпасы. Трибуц протягивает руку Олейнику и командиру отряда торпедных катеров Осецкому.
Катера, подобно разъяренным коням, закусив удила, один за другим вырываются из гавани и исчезают. На полном ходу они несутся к недалекому отсюда, но таинственному берегу, полному неизвестности.
Ушли - и словно растворились в ночи. Томительно долго тянутся минуты ожидания. Командующий прислушивается к шумам эфира походной рации. Молчат… Тревожные мысли: «Как-то все получится?» Но вот, перекрывая все шумы, прорывается далекий голос по рации:
- Начали высадку… Зацепились за берег… Ведем бой…
И в подтверждение по воде донеслось эхо выстрелов. Вдали повисли ракеты. Темное небо прорезали огненные трассы. Да, там явно разгорелся бой. Теперь одна забота: наращивать силы, посылать подкрепления. Командующий приказывает пехотинцам подтягиваться к пирсу, чтобы в считанные минуты совершить посадку на катера и опять тем же курсом - к острову Муху…
Командующий флотом следил за ходом операции, вносил свои необходимые коррективы. Когда потребовались новые подкрепления, он приказал Г. Г. Олейнику, кроме искусно действовавших катерников дивизиона под командованием отважного воина Е. В. Осецкого, перебросить в базу еще два дивизиона торпедных катеров. Они быстро прибыли и сразу включились в боевую работу. Затем, по его же приказанию, пришли в район Моонзунда канонерские лодки, сетевые заградители, тральщики, бронекатера - почти все, чем располагал тогда флот на воде. Плюс к тому непрерывно действовали самолеты-штурмовики, прикрывавшие плавсредства.
На очереди был остров Хиума. И объединенными усилиями армии и флота он так же быстро был освобожден, что позволило вступить на острова «двумя ногами».
Помимо забот о Моонзунде, командующего беспокоило и другое… Активные действия на других участках морского фронта вовсе не замирали. И он должен был всюду быть, все видеть своими глазами. И он действительно успевал, держа в поде зрения обширный морской театр, где действовали и подводные лодки, и авиация - особенно самолеты-торпедоносцы.
По- прежнему командовал авиацией все тот же Михаил Иванович Самохин -в прошлом опытнейший летчик, создатель и командир одной из первых эскадрилий минно-торпедной авиации. Они дружно работали с командующим флотом, хотя не обходились без споров, смелых суждений. Когда подводные лодки с острова Лавенсаари готовились к выходу в море на коммуникации противника, в это время летчикам приказывали наносить бомбовые удары по ближайшим островам, занятым немцами и финнами. «К чему это? - говорил Самохнн. - Сами себя подводим. Противник понимает, что неспроста такая активность с нашей стороны, настораживается, приводит свои силы в готовность. И вместо скрытности мы раскрываем свои секреты». Трибуц поначалу не соглашался. Но все-таки внял доводам Самохина и скрепя сердце отменил такую практику.
Когда стали продвигаться на запад, Трибуц высказал такую мысль: «Хорошо бы в горячую пору наступления спарить авиацию с подводными лодками». Тут же оба стали думать, обсуждать, как это сделать? И решение было найдено. В пору наступательных боев на командном пункте авиации в Паланге была создана оперативная группа бригады подводных лодок. Как только самолеты-разведчики вылетели в море, об этом по радио узнают подводники, находящиеся в море. Немало успешных атак выполнили они благодаря столь тесному взаимодействию.
Трибуц знал многих летчиков поименно, ценил их тяжелый, опасный труд и не давал в обиду. Однажды к нему явился прокурор с материалами о якобы имевшем место проступке командира эскадрильи, за что тот должен быть судим военным трибуналом. Трибуц, прочитав бумаги, не дал на это согласие. И оказалось, как в воду смотрел. Из-за ложных наветов могли погубить человека, который к концу войны стал Героем Советского Союза.
Балтийская авиация была поистине морской, хотя ей не раз приходилось действовать на сухопутье, оказывая помощь Советской Армии. Командующий флотом неизменно нацеливал ее на море, требуя наносить удары по кораблям и морским базам противника.
Поиск кораблей противника всегда был долгим и опасным. Если удавалось настигнуть конвой, то это всякий раз была игра с огнем. Те пятнадцать - двадцать секунд полета на боевом курсе в вихре зенитного огня требовали исключительной собранности и поистине железного хладнокровия. Но и здесь нужно было идти вперед, совершенствоваться, искать новые тактические приемы использования сравнительно нового и, как показала практика, весьма грозного оружия.
Многое объединяло адмирала с командующим ВВС - генералом Самохиным. И, пожалуй, больше всего, что и он, Самохин, не придерживался общепринятых догм, а находился в непрерывном поиске новых форм и средств борьбы с врагом. Вот и при очередной встрече с комфло-том он докладывал свои соображения, дескать, наступило время использовать торпедоносную авиацию в более широких масштабах. Если до сих пор посылались одиночные самолеты-«охотники», то теперь впору практиковать групповые полеты торпедоносцев и так называемых топ-мачтовиков под прикрытием истребительной авиации. Топ-мачтовики - это было тоже нечто новое, родившееся в процессе войны.
Выслушав Самохина, адмирал сказал:
- Я согласен. Тактически все правильно. Групповые полеты сулят нам большие выгоды. Только надо еще раз продумать организацию, взаимодействие. При том должна быть непрерывная воздушная разведка в море, и только после обнаружения конвоя выпускать ударную группу торпедоносцев и топ-мачтовиков…
Адмирал Трибуц полагался на генерала Самохина, как на самого себя. Даже самыми малыми силами он умудрялся решать задачи, поставленные командованием флота. А теперь налицо и самые новейшие самолеты, и хорошо подготовленные экипажи, привычные к дальним крейсерским полетам в открытое море.
В. Ф. Трибуц не случайно в этом разговоре сделал упор на воздушную разведку. Он каждый день звонил Самохину, обращаясь к нему с одним неизменным вопросом: «Что там сообщают разведчики?» А воздушные разведчики - Герои Советского Союза - командир полка Ф. А. Усачев, летчики Л. Н. Немков, М. Н. Тоболенко, Н. В. Шапкин, А. Г. Курзенков - были глаза и уши флота, они оправдывали надежды командующего, из каждого полета возвращались с ценной информацией… Адмирал не раз по возвращении их из полета самолично производил «допрос с пристрастием».
Самохин непрерывно вводил в строй молодых летчиков. Конечно, их не мог знать командующий флотом. Но случалось, запомнится какое-то имя. И не обязательно Героя. Скорее, наоборот, может быть, даже на первых порах неудачника, как это было с Михаилом Борисовым. Он совершал первый крейсерский полет на разведку и «свободную охоту». Нашел транспорт. Принял решение топить. И… промазал. Торпеда прошла перед самым носом транспорта, не причинив ему ни малейшего вреда. Вечером, читая донесение штаба ВВС, адмирал заинтересовался: «А кто это такой?» Ему объяснили: «Молодой летчик, первый раз вылетел в море». Трибуц хмыкнул от досады: «Ну что ж, будем надеяться, научится…» А фамилия летчика запомнилась, и не раз, разговаривая с командующим ВВС, он спрашивал: «А что твой Борисов, летает?» И первый раз, когда сообщили, что Борисов, обнаружив конвой, устремился на самый крупный транспорт, потопил его и вернулся со снимками, подтверждающими успех атаки, командующий флотом искренне обрадовался, сказав: «Надо представить к правительственной награде». Видимо, внимание и поддержка окрылили молодого летчика. С тех пор у него одна победа следовала за другой. На мелочь он не расходовал торпеды, а как завидит конвой, достойный внимания, - без раздумий выходит в атаку. Всякое с ним случалось, возвращался на машине, изрешеченной осколками зенитных снарядов, как в песне поется: «на одном крыле» едва дотягивая до аэродрома. И после ремонта машины снова летал на пределе дальности до самой Данцигской бухты, охотясь за вражескими транспортами. Его боевые успехи высоко оценивались: за короткое время приказом командующего флотом Михаил Борисов получил сразу два ордена Красного Знамени.
Пройдет время, и наступит его «звездный час» - это было участие в потоплении немецкого линкора «Шлезвиг Гольштейн» в качестве ведущего группы самолетов, после чего он был удостоен звания Героя Советского Союза.
Однако вернемся к боям за Моонзундский архипелаг. Они только разгорались, ибо противник усиливал сопротивление. Немецкие войска и огневые средства сосредоточивались на небольшом плацдарме. Между тем пространство, на котором действовали наши войска, все расширялось, и потому не хватало сил, чтобы продвигаться вперед. Балтийские летчики продолжали наносить удары с воздуха по десантным баржам и транспортам, и они превращались в пылающие факелы. Но маршал Говоров требовал большего: установить полную блокаду полуострова Сырве, это был последний, самый упорный очаг сопротивления. Несмотря на энергичные меры, принятые командованием флота, бои приняли затяжной характер. И уже в который раз В. Ф. Трибуц вместе с начальником штаба Ленинградского фронта прибыл на острова, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой.
После беседы с командующим 8-й армией генералом Стариковым и Морским Чапаевым контр-адмиралом Святовым было принято решение: остановиться на завоеванных рубежах и не торопясь, как следует подготовиться к тому, чтобы очистить северную оконечность Моонзунда - полуострова Сырве, сбросив противника в море. Высшее командование одобрило такой план. Штурм вражеских укреплений на полуострове Сырве был отсрочен до тех пор, пока на островах не будут сосредоточены войска и боевые средства.
А это означало опять перевозки огромной массы войск и техники теми ничтожно малыми плавсредствами, которыми располагал флот. И все же, несмотря ни на что, в том числе на штормовую погоду, задача решалась успешно. В точно назначенный срок снова началось наше наступление. Точнее сказать, штурм полуострова Сырве. В нем, наряду с войсками, участвовали артиллерия, бронекатера, канонерские лодки, торпедные катера и, главным образом, морская авиация. Все это время адмирал Трибуц находился в районе боевых действий и в соответствии с быстро меняющейся обстановкой принимал решения. Можно себе представить, с каким ожесточением сопротивлялся противник, стараясь удержать последний плацдарм. Помимо крупных сил на сухопутье, он ввел в бой немецкие крейсера «Принц Ойген», «Лютцов», «Адмирал Шеер». Против них с успехом действовали наши торпедные катера. Цель была достигнута: 24 ноября уцелевшие гитлеровские войска спасались бегством через пролив…
«Моонзундский десантная операция являлась совместной операцией сухопутных войск, авиации и флота, - отметит В. Ф. Трибуц. - Она велась в своеобразных условиях островного района приморского направления театра военных действий. Флот в этой операции выполнял довольно широкий круг боевых задач: высаживал тактические десанты, прикрывал фланги, оказывал огневую поддержку, осуществлял крупные морские воинские перевозки личного состава, вооружения, техники и питания. С изгнанием немецко-фашистских захватчиков с островов Моонзунда Балтийский флот получил возможность не только контролировать входы в Финский и Рижский заливы, но и эффективно воздействовать на фланг окруженной в Курляндии группировки войск противника»{14}.
* * *
…В годы войны вся жизнь командующего флотом в движении, на колесах, на самолете, на корабле и нередко пешком. Через лес, сквозь непроходимые заросли, пробирался он к артиллеристам, замаскировавшимся со своими пушками. А в штабе флота его всегда ждали с нетерпением. Едва он приедет, бесконечной чередой идут к нему люди: штабные офицеры, работники разных служб, мы - военные журналисты, не говоря уже о том, что в папке у адъютанта скопились бумаги, за которыми тоже слышатся живые голоса…
В числе очередных посетителей явился и командир бригады торпедных катеров капитан первого ранга, ныне здравствующий адмирал в отставке Григорий Григорьевич Олейник. В руках держал стопку наградных листов и один за другим протягивал их на подпись. Что ж, торпедные катера славно воевали, и у командующего не могло возникнуть сомнений в том, что представлены достойные люди.
Увидев фамилию - Жильцов Василий Маркович, командующий особенно ясно представил моложавого на вид, скромного, застенчивого офицера, сторонившегося громкой славы, хотя вершил он большие дела. Давно служил на торпедных катерах, долгое время боцманом, в войну стал командиром катера ТК-37 в отряде знаменитого катерника - Героя Советского Союза С. А. Осипова, лихо воевал, потопил семь кораблей противника и последствии сам стал Героем Советского Союза. А пока… Докладывая о нем, Олейник на сей раз почему-то испытывал явную неловкость, что-то недоговорил.
- Тут есть некоторая сложность, - смущенно признался он.
Трибуц поднял глаза, посмотрел строго, вопросительно.
- Понимаете, - продолжал Олейник, - человек отказывается от правительственной награды.
- То есть как отказывается? Почему? Считает, не заслужил, что ли? - загорячился адмирал. - В реляции ясно сказано: потопил два корабля, а раз так - положен орден Красного Знамени.
- Так-то оно так, только…
- Что только?
Олейник еще больше оробел, вроде не мог даже подобрать нужные слова для объяснения.
- Понимаете, товарищ адмирал, у Жильцова в Кронштадте жена, пятеро детей. Им надо молока. А где его достать, если на весь Кронштадт не уцелело ни одной коровы. Вот он и просит, вместо очередного ордена дали бы ему корову.
- Корову?! - Трибуц всплеснул руками, сразу повеселел: - Да где же ее взять? У нас ведь не колхоз, не совхоз, коровами не занимаемся.
У Олейника все было продумано заранее и ответ готов:
- Поручите тылу, они найдут.
- А справятся ли Жильцовы с коровой? Чудак ты, ведь за ней надо ухаживать, уметь доить.
- Насчет этого не сомневайтесь. Жена у него из деревни, с детства к хозяйству приучена.
Трибуц поднял телефонную трубку, вышел на прямую связь с начальником тыла флота и, услышав знакомый бас генерала Москаленко, стал ему объяснять:
- Митрофан Иванович! Тут у нас к тебе необычная просьба. Командир торпедного катера Жильцов, заслуженный воин, без пяти минут Герой, пока представлен к очередному ордену, а у него пятеро детишек, согласен остаться без ордена, лишь бы дали ему… корову. Помоги, пожалуйста, на тебя вся надежда.
Даже для видавшего виды начальника тыла было такое в диковинку. Сначала оба вдоволь посмеялись, пошутили, потом перешли на деловой разговор. Повесив трубку, Трибуц сказал, дескать, ситуация сложная, так просто корову в живом виде подарить никто не разрешит. Начальник тыла попробует сделать хитрую комбинацию: будет просить в счет мяса отпустить флоту одну корову, что называется, в натуральном виде.
- Ты знаешь Митрофана Ивановича, пробьет, не сомневаюсь, - заключил Трибуц, тут же макнул перо в чернильницу, одним махом подписал наградной лист и наказал: - Передай Жильцову: будет ему орден и будет корова. - И, возвращая наградной лист, все с той же веселой усмешкой добавил: - Пожалуй, такой случай единственный за всю историю нашего флота.
И, что бы вы подумали, действительно, через несколько дней живьем доставили корову - первую корову, появившуюся в Кронштадте после долгих дней блокады. Не удивительно, что она стала там нечто вроде музейного экспоната…
Наука побеждать
Автору этих строк довелось стать свидетелем знаменательного события в жизни В. Ф. Трибуца.
В тот день в Институте военной истории Министерства обороны СССР собрались те, кто составляет цвет военной науки, - известные генералы, адмиралы, офицеры, у кого за спиной боевой опыт и ученые труды о минувшей войне. До начала заседания было время познакомиться с выставленными в витринах книгами и журнальными публикациями соискателя, переступающего порог из кандидатов в доктора исторических наук.
Прозвучал звонок. Члены ученого совета заняли места. На трибуне появилась знакомая многим, высокая, худощавая фигура в морском кителе с позолотой на рукавах. И все взгляды обратились к нему - заслуженному воину, человеку большого упорства, трудолюбия, поистине бурной жизнедеятельности. Эти качества, и только они, способствовали адмиралу В. Ф. Трибуцу вскоре после ухода в отставку найти место на новом для себя научном поприще.
Взяв в руки указку, он подошел к карте, и для нас, знавших его десятилетиями, казалось, что он снова в море на ходовом мостике корабля в своей привычной роли командующего. В его словах и каждом его жесте ощущалась собранность, спокойствие, невозмутимость, уверенность в себе, своих знаниях, почерпнутых не столько из книг, сколь добытых тяжелым воинским трудом, проверенных своим собственным жизненным и боевым опытом.
В притихшем зале он словно докладывал на Военном совете. Речь шла о боевых действиях Балтийского флота, о событиях Отечественной войны. Однако на сей раз его устный реферат не имел ничего общего с постановкой задач, свойственных флотоводцу, он был подобен строгому математическому анализу, где за каждой цифрой следовали широкие обобщения и выводы научного характера. Все, что он говорил, было пережито, продумано, трансформировалось в сознании и подавалось как бы в отшлифованном виде.
Во всем этом была ясно видна позиция ученого, его собственный свежий взгляд на минувшие события. И в первые минуты после того, как Владимир Филиппович сошел в зал и занял свободное кресло, водворилась тишина. Видимо, все находились под впечатлением его выступления…
Затем на трибуну поднимались оппоненты и среди них доктор исторических наук профессор В. И. Ачкасов - личность весьма авторитетная. Его выступление могло вызвать особый интерес, поскольку все знали, что он не раз вступал в дискуссию с В. Ф. Трибуцем лично и в печати по принципиальным вопросам военно-морского искусства. Теперь же эти споры отошли как бы на задний план-и В. И. Ачкасов признал, что труды маститого адмирала-так же, как и многие операции, которые проводились под его руководством, отличаются зрелостью мысли, тактическими новшествами. Это шаг вперед в развитии науки о борьбе на море…
Мнение ученого совета было единодушным: адмирал В. Ф. Трибуц заслуживает ученой степени доктора исторических наук.
И вот спустя многие годы я не спеша перечитываю страницы тех самых книг и журналов, что стояли тогда на стенде для обозрения членов ученого совета. И все больше убеждаюсь в том, что Владимир Филиппович сам много сделал и оставил большое наследство для будущих исследователей истории Отечественной войны на море - и на Балтике в частности.
Не полагаясь на свою память, адмирал привлекает множество архивных документов, не пренебрегает и свидетельствами очевидцев. Особенно занимает его вторая половина войны, когда флот из блокированного Ленинграда и Кронштадта вырвался на широкие просторы моря. Январь 1944 года. Крупные наступательные действия на Карельском перешейке. Освобождение Прибалтики. Боевые действия в южной и западной части Балтики. Он подробно разбирает все эти операции, характеризуя их как переход к новому этапу развития теории и практики стратегического использования Военно-Морского Флота. В чем это заключалось? Во многом, но прежде всего в длительном взаимодействии Краснознаменного Балтийского флота с несколькими фронтами для достижения единой стратегической цели.
Наиболее ярким примером широкого использования флота было применение корабельной, стационарной и железнодорожной артиллерии совместно с авиацией для взламывания долговременных оборонительных полос, уничтожения живой силы, нанесения ударов по глубоким тылам противника в ходе наступательных действий войск.
Адмирал Трибуц не однажды руководил десантными операциями. Опыт накоплен. И эта тема широко проходит в его трудах. Мы находим интересные рассуждения, а также выводы для военной науки и практики. Если десант высадился и уцепился за берег - это еще не все, «рано кричать «ура», - отмечает адмирал. Есля нет крепкой артиллерийской поддержки и непрерывного наращивания сил - казалось, смятый и дезорганизованный противник может собраться с силами и перейти в контратаку, как это было при штурме островов в Выборгском заливе. «При высадке у Тулоксы на Ладожском озере такого не случилось, - отмечает адмирал. - А почему?» И он ясно отвечает: были учтены ошибки десантных операций 1941 года в районе Стрельны и Петергофа. Там десантные отряды высаживались в расчете на внезапность. Артиллерия не расчистила путь десантникам, и после первого броска не было подкреплений. В итоге десанты эти носили скорее демонстративный характер, не достигнув тактического успеха. Потери были большие, а изменить обстановку не удалось…
Много ценных мыслей мы находим в трудах адмирала насчет обеспечения артиллерийской поддержки при штурме Моонзундских островов или дерзких бросках на косу Фриш-Нерунг.
Можно представить волнение адмирала, когда спустя почти три десятилетия, изучая архивы, он обнаруживал там свои письменные указания морякам, сражавшимся на передовых рубежах: «С рассветом 9 мая выйти на о. Борнхольм (база Ренне) отряду торпедных катеров, имея на борту возможное количество личного состава, с задачей взять о. Борнхольм. Безусловно, разоружить весь гарнизон, взять под охрану все оборонительные объекты». Приказ был выполнен. Десант свою задачу выполнил. И как бы в развитие этого приказа еще один документ, извлеченный адмиралом, свидетельствует о высоком понимании нашими бойцами своего интернационального долга: «Население острова Борнхольм благодарит советские войска за освобождение острова от нацистских захватчиков, а также за хорошее дружественное отношение советских войск к датскому народу».
Ученый не может обойтись без анализа. Его интересует, как, что, почему. И тут ему впору признать, что, к примеру сказать, экипажи балтийских торпедных катеров не всегда оказывались на высоте положения. В 1944 году при встрече с немецкими миноносцами торпедные катера в составе одного отряда пытались атаковать их «в лоб», попали под ураганный огонь, торпеды прошли мимо цели. Почему? На этот вопрос прямо отвечает адмирал: «Учили еще до войны, что в подобной ситуации нападать надо одновременно, по возможности большим количеством катеров, стремясь атаковать противника с разных направлений». А в данном случае командир принял неправильное решение, бросив в бой один отряд, хотя располагал большими силами. И атака не увенчалась успехом.
Организация! Основа воинского дела! Эта мысль красной нитью проходит в трудах адмирала. Анализируя ту же самую атаку торпедных катеров и отмечая серьезные промахи в организации взаимодействия, он делает такой вывод: «Помножить бы личную доблесть и выучку экипажей на грамотную организацию совместной атаки - противник наверняка понес бы значительно больший урон, а катерники могли обойтись без потерь».
В. Ф. Трибуц детально рассматривает и критически оценивает действия штабов, различных родов сил, пишет он серьезно, с позиций ученого, и в то же самое время свободно, раскованно, и где-то среди научных выкладок и обобщений вдруг как бы невзначай прорываются тонкие психологические наблюдения, яркие, образные сравнения: «Когда командир ведет катер в атаку, движение катера близко к движению торпеды. Это схватка лицом к лицу. Только хладнокровие командира, выучка и мужество всего экипажа способны принести успех. К ним, офицерам и матросам торпедных катеров, я бы прежде всего адресовал крылатые слова поэта:
Гвозди бы делать из этих людей,
Не было б в мире крепче гвоздей…»
Работы В. Ф. Трибуца позволяют судить о том, что минувшая война внесла много нового в тактику. Он неоднократно отмечает тактическое взаимодействие авиации с подводными лодками и торпедными катерами. Разумеется, новые тактические приемы разрабатывались в штабе под руководством командующего флотом, а проверялись в бою. Его творческая мысль неустанно работала над тем, чтобы объединить, скоординировать действия разных родов сил, и это ему удавалось, особенно в 1945 году в период наступления на запад.
И, пожалуй, венец всем рассуждениям адмирала о войне, его резюме о боевом опыте мы находим в следующих строках: «Почти четыре года шла война, и все эти четыре года мы, не переставая, учились воевать - и числом, и, главное, умением. Нет, это не дежурная истина, - замечает он. - Нам очень часто приходилось повторять ее. На финише войны успехи кое-кому иной раз кружили головы. И там, где замедлялся процесс совершенствования и появлялась недооценка противника, мы неизменно либо терпели неудачи, либо снижали результативность своих действий». Ближе всего ему была одна наука - суворовская наука побеждать…
* * *
Как справедлива народная поговорка: жизнь пройти - не поле перейти. Владимир Филиппович Трибуц прошел большую и конечно же нелегкую жизнь. Родился он 15 (28 по новому стилю) июля 1900 года в Петербурге. Умер 30 августа 1977 года на семьдесят восьмом году жизни. Начиная с 1918 года и до конца он верно служил Родине и флоту. С 1928 года он был коммунистом. Его заслуги отмечены высокими правительственными наградами: двумя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Ушакова первой степени, орденом Нахимова первой степени, орденом Красной Звезды, многими медалями. Неоднократно довелось ему быть избираемым в Верховный Совет СССР.
Бывает так, если пишут о герое, то непомерно его восхваляют, он идеальный во всех отношениях, что называется без сучка и задоринки, - и умен, и деятелен, и поступает всегда разумно, не совершая ошибок. Мы не станем придерживаться такого стереотипа и прямо скажем, что Владимир Филиппович Трибуц был обыкновенный человек на высоком посту. И, как всем людям, ему свойственно было все человеческое. Были просчеты, ошибки. Не всегда сопутствовало ему суворовское правило воевать не числом, а умением.
Уже упоминавшийся известный историк, исследователь боевых действий флота на Балтике В. И. Ачкасов, анализируя переход кораблей КБФ из Таллина в Кронштадт, отмечает, что главная задача была решена успешно: боевое ядро флота спасено и сыграло немалую роль в дни битвы за Ленинград. Но…
«Краснознаменный Балтийский флот не обеспечил безопасность транспортных средств на переходе и эвакуацию гарнизона с наименьшими потерями. Из шестидесяти семи транспортов и вспомогательных судов, участвовавших в прорыве, погибло тридцать четыре. Потери людей и судов могли быть значительно меньшими, если бы не были допущены некоторые серьезные ошибки. Директива начать отход была издана всего лишь за два дня до оставления главной базы, и провести серьезную подготовку уже не было времени. В обстановке 1941 года, когда командиры окруженных частей, опасаясь незаслуженных обвинений в паникерстве и трусости, боялись проявить разумную инициативу. Запоздалый приказ об отходе, безусловно, сыграл свою отрицательную роль»{15}.
Историк отмечает, что решение идти южным фарватером, а не центральным, который был меньше минирован, является серьезной ошибкой. Пришлось форсировать минные заграждения «в лоб», в самом плотном и широком месте. Он придерживается той точки зрения, что наиболее ценные корабли, подобно крейсеру «Киров», новым миноносцам следовало вывести из Таллина раньше этого срока. А коль скоро они шли вместе со всем флотом, то должны были прикрывать транспорты… Но все-таки прорыв флота из Таллина в Кронштадт вошел героической страницей в историю Балтийского флота…
* * *
Один в поле не воин - так говорит народная пословица. И правда, каким бы знающим, энергичным ни был наш герой, какими бы тайнами флотоводческого искусства он ни владел, а ему была бы не по плечу ноша, которую взвалила на его плечи история. Благо он не один ее нес. Несли люди! Их было великое множество - матросов, солдат, старшин, мичманов, офицеров, адмиралов, генералов. Все четыре огненных года они вместе со своим командующим были в пекле войны, хлебнули горя, прежде чем испытали счастливое, гордое чувство победителей. Если их только перечислить, то целые тома заполнятся достойными именами. В своих книгах «Балтийцы вступают в бой» и «Балтийцы наступают» адмирал В. Ф. Трибуц многим из них отдал должное. Он с благодарностью вспоминает своих боевых друзей, бесстрашных рыцарей моря, которых он любил, как отец своих родных сыновей, И они свято чтут его память…
Примечания
{1} Кипаки - утесистые, неровные берега.
{2} Трибуц В. Ф. Балтийцы вступают в бой. Калининград, 1972, с. 159.
{3} Трибуц В. Ф. Балтийцы вступают в бой. Калининград. 1972, с. 160.
{4} Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., АПН, 1974, с. 412.
{5} Кузнецов И. Г. Курсом к Победе. Воениздат, 1975, с. 120.
{6} Ораниенбаумский плацдарм. Лениздат, 1971 г., с. 337.
{7} Трибуц В. Ф. Балтийцы наступают, с. 58 - 59.
{8} Трибуц В. Ф. Балтийцы наступают, с. 50.
{9} Трибуц В. Ф. Балтийцы наступают, с. 159 - 160.
{10} Ковальчук В. Ленинград и Большая земля. Наука, 1975, с. 79.
{11} Журнал «Nevi», 1957, № 8.
{12} Трибуц В. Ф. Балтийцы наступают, с. 140.
{13} Краснознаменный Балтийский флот, 1944 - 1945 гг. Наука, 1975, с. 234.
{14} Трибуц В. Ф. Балтийцы наступают, с. 295.
{15} Краснознаменный Балтийский флот в битве за Ленинград, 1941 - 1944 гг. Наука, 1973, с. 93.
*********************************************
D:\Михайловский Н. Г. Этот долгий полярный день.doc
*********************************************
Михайловский Николай Григорьевич
Этот долгий полярный день (Страницы из североморского дневника)
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Проект "Военная литература": militera.lib.ru
Издание: Михайловский Н. Г . Только звезды нейтральны… - М.: Современник, 1981.
OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
Михайловский Н. Г . Только звезды нейтральны… : Художественные и документальные повести / Вступит. статья А. Елкина. - М.: Современник, 1981. - 535 с. // Тираж 200000 экз.
Из предисловия: Фронтовые записи, составившие документальное повествование «Этот долгий полярный день», были опубликованы в журнале «Знамя», а затем изданы в серии «Писатель и время». Это своеобразная летопись Северного флота в дни войны и дни мира.
Михайловский Н. Г. Этот долгий полярный день (Страницы из североморского дневника)
TOC \o "1-3" \n \h \z Этот долгий полярный день (Страницы из североморского дневника)
Об авторе и его произведениях{1}
Страницы из североморского дневника
В торговом порту
В далекой гавани
Колышкин, Лунин, Шумихин…
Атаки Щедрина
Сафонов и сафоновцы
Навстречу конвою…
Через годы, через расстояния…
Здравствуй, прошлое!
Пишите на созвездье Эридана…
Снова в Полярном!
Примечания
Об авторе и его произведениях{1}
Вот уже четыре десятилетия творчество писателя-мариниста Николая Григорьевича Михайловского известно широкому кругу читателей. Я уже не говорю о читателе флотском: на кораблях и в частях Советского Военно-Морского Флота книги писателя - верные спутники моряков в их нелегком ратном труде.
Художественные и документальные повести Н. Михайловского «Таллинский дневник», «С тобой, Балтика», «Мы уходили в ночь», «Когда поднимается флаг», «Штормовая пора», «Бессменная вахта», «Час мужества», «Мыс Желания», «Всплыть на полюсе!», «Девять баллов» и другие произведения о море и моряках не раз получали самые теплые отзывы в журналах, газетах и конечно же во флотской печати.
Н. Михайловский давно и глубоко знает людей флота. Вернее, «знает» - не то слово: писатель постоянно с флотом, сама его художническая биография - от флота, от наших Вооруженных Сил.
Литературная работа Николая Михайловского началась в 1929 году, во время конфликта на КВЖД.
Тогда он в составе делегации ленинградских рабочих, в качестве деткора газеты «Ленинские искры», направился на Дальний Восток в Особую Краснознаменную Дальневосточную армию. Он побывал в Забайкалье и Приморье, где шли жаркие бои. Ему довелось стать свидетелем героических событий, связанных с полным разгромом врага, и увидеть знаменитых полководцев В. К. Блюхера, С. С. Вострецова, А. Я. Лапина, В. А. Гусева, а также будущего Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского - в ту пору командира 5-й Кавалерийской бригады. Под впечатлением увиденного и пережитого Николай Михайловский твердо решает стать военным журналистом. Он оканчивает Ленинградский институт журналистики имени Воровского и начинает работать в газетах…
Впечатления от поездки на Дальний Восток положены в основу его первой книги «Мы живем на границе».
Очень многое связывает Н. Михайловского и с крепостью революционной Балтики - Кронштадтом, о героических традициях которого он не раз писал. Сотрудничество в газетах «На страже», «Красная звезда», с 1938 года - в «Правде» внесло в работу писателя животрепещущую современность, способность быстро и активно откликаться на события. Во время финской кампании Н. Михайловский с морскими ударными отрядами проходит линию Маннергейма, работает вместе с Вс. Вишневским, Л. Соболевым, В. Лебедевым-Кумачом.
С начала Великой Отечественной войны Н. Михайловский - военный корреспондент «Правды». С последними отрядами прикрытия Н. Михайловский оставляет Таллин; транспорт «Вирония», на котором он шел в Ленинград, был потоплен фашистской авиацией, и писателю пришлось пережить то же самое, что переживали в подобных ситуациях многие герои его произведений. «Штормовая пора», «Таллинский дневник» - столь же книги о подвиге, сколько и автобиография самого писателя.
Блокадный Ленинград, осажденный Севастополь, сражающийся Северный флот - вехи дальнейшей литературной судьбы Н. Михайловского. Как и походы в море с конвоями, оборона Рыбачьего, освобождение Таллина и штурм Кенигсберга.
Ордена Красной Звезды, Отечественной войны, семь медалей - награды Родины за ратный труд фронтового литератора.
После войны писателя чаще можно было застать на палубе крейсера «Киров» или в заполярных широтах, чем в Москве. Не порываются, крепнут его связи с флотом.
Надо отдать должное многолетнему труду старейшего советского писателя-мариниста, всю свою жизнь посвятившего утверждению высоких принципов ратного подвига советского флота, художническому воспеванию людей, чья жизнь - преданность до конца Родине, морю, Флагу.
Из многого, созданного им за долгую писательскую жизнь, Н. Михайловский отобрал для этого сборника произведения, составившие тематически цельную книгу, ярко рассказывающую о жизни Краснознаменного Северного флота и в военное лихолетье, и в послевоенные дин.
Сборник этот особенно ценен тем, что позволяет воочию увидеть эволюцию героического характера во времени, преемственность подвижнических традиций на нашем флоте, природу современного ратного подвига матросов и офицеров, находящихся как бы на передовой, в самых сложнейших условиях послевоенного мира, который не раз ставился авантюристами империализма на грань ядерной катастрофы.
О представленных в этой книге произведениях нет нужды говорить подробно: почти все они издавались, широко известны, получили самый теплый, повторяю, отзыв и во всесоюзной, и во флотской печати.
Повесть «Всплыть на полюсе!» впервые увидела свет в журнале «Нева», впоследствии вышла отдельной книгой. Повесть «Мыс Желания» печаталась в журнале «Октябрь».
Фронтовые записи, составившие документальное повествование «Этот долгий полярный день», были опубликованы в журнале «Знамя», а затем изданы в серии «Писатель и время». Это своеобразная летопись Северного флота в дни войны и дни мира: город Полярный, яркие, запоминающиеся образы члена Военного совета А. А. Николаева, адмиралов А. Г. Головко и В. Ф. Трибуца (личные беседы автора с ними), начальника оперативного отдела А. М. Румянцева, командиров и рядовых подводных лодок и надводных кораблей - И. А. Колышкина, Г. И. Щедрина, Николая Лунина и других - все это надолго запомнится читателю.
Я имел счастье знать почти всех этих моряков лично и могу с полной ответственностью сказать: образы созданы ярко, передают неповторимое своеобразие этих замечательных людей.
И как закономерное продолжение этого повествования воспринимается повесть «Мыс Желания», где мы встречаемся с людьми таких же героических характеров - Шуваловым, Максимовым, Зайцевым. Здесь персонажи - лица вымышленные, само повествование - беллетристично. Но в сравнении со страницами воспоминаний особенно очевидной становится типичность изображенных писателем людей.
О повести «Всплыть на полюсе!» нужно сказать особо. Сейчас еще только идет разведка качественно новой темы нового флота, и книга Н. Михайловского (об этом уже много писалось в печати) - явно удавшаяся разведка новых характеров, обстоятельств, нравственных коллизий, характеризующих советский атомный флот. Особенно здесь нужно отметить характеры молодого офицера Геннадия Кормушенко и других персонажей - это несомненные удачи в нашей маринистике.
Повесть Н. Михайловского - романтическое повествование о подвижничестве советского моряка в «мирные» дни. «Мирные»: ни на один день на планете после 1945 года не замолкали выстрелы, и Н. Михайловский ярко показывает, какая это почетная профессия в наши дни - защищать Родину.
Образ Максимова, прошедший через повести, «связывает» флотскую быль о подвижничестве самых разных поколений моряков.
Итак, предлагаемая читателю книга Н. Михайловского будет и заметным явлением в нашей маринистике, и умным наставником молодых.
Анатолий Елкин
Страницы из североморского дневника
На обложке толстой, уже изрядно обветшалой тетради в коленкоровом переплете помечено: «Северный Флот». Это одна из многих тетрадей моего фронтового дневника. Перелистываю страницу за страницей, и перед моим мысленным взором проходят знакомые лица моряков, о которых знала вся страна, а также длинная череда событии, свидетелем которых мне довелось быть.
* * *
Говорят, все начинается с дороги. Это больше всего относится к людям моей профессии - писателям, журналистам. Бывало не раз, уложив скромные пожитки в маленький чемоданчик или даже в портфель, мы уносились на Дальний Восток - к пограничникам, в Узбекистан - на строительство Большого Ферганского канала, к народному акыну Казахстана Джамбулу Джабаеву или на Кольский полуостров - в «край непуганых птиц». Нас влекло отнюдь не праздное любопытство, а неутолимое желание познать нашу великую страну, превратившуюся в гигантскую стройку социализма, и рассказать обо всем увиденном людям.
Помнится, еще в тридцатых годах я первый раз ехал в Мурманск по заданию центральной газеты. Было это в разгар полярного дня. Поезд дальнего следования мчался мимо пустынных сопок с оголенными вершинами. В купе мягкого вагона пассажиры играли в шахматы. И только один человек, совсем неброской внешности, не отрывался от окна. Кто-то из шахматистов отвлекся на минуту и спросил:
- Неужели вам не наскучило смотреть? Ведь поразительное однообразие. Все одно и то же…
Смотревший в окно достал из кармана записную книжку и сказал:
- Представьте себе, - не наскучило. И не одно и то же… Вот видите тут, где мы сейчас проезжаем, скоро построят завод, и вокруг него раскинется поселок. А в стороне от железной дороги засверкает огнями гидроэлектростанция.
- А вы что, никак строитель? - осведомился пассажир.
- Нет, я ученый, - скромно ответил он.
- О, да вы не ученый. Вы поэт, - воскликнул пассажир и, подумав, добавил: - Впрочем, в наше время вдохновение перестало быть уделом одних только поэтов…
Он был не просто ученый, а звезда первой величины, - академик Александр Евгеньевич Ферсман. О чем мечтал ученый, свершалось почти на наших глазах невиданно быстрыми темпами. Северяне построили сперва Нивскую, а вслед за ней Нижнетуломскую гидроэлектростанции, и, действительно, тундра осветилась огнями. Из недр извлекли апатит - «камень плодородия», - и задолго до войны возник город Кировск. На карте появился еще и Мончегорск - в будущем крупный поставщик никеля стране. Было много интересных мест на Кольском полуострове, но, должен сознаться, особо притягательной силой обладал Мурманск, где, казалось, скрещивались все пути-дороги.
Нашего брата привлекала неповторимая северная экзотика - эта постоянная смена полярного дня и полярной ночи, опасная борьба людей, отправляющихся из Мурманска к далеким арктическим зимовкам или на рыбный промысел и вынужденных вступать в поединок с суровым штормовым морем. С легкой руки журналистов Мурманск называли: «Северная столица», «Ворота в Арктику», «Окно в мир»…
Город этот сохранился в моей памяти в вечном кипении жизни: в лязге портовых кранов и лебедок, в разноголосых гудках буксиров, пароходов, паровозов, в потоках машин, нагруженных апатитом, лесом, бочками сельди, в запахе свежей трески.
Рыбаки торгового флота, моряки, работающие в порту и плавающие по морям и океанам, - все они были люди крепкие, веселые, общительные, любившие вечерком посидеть компанией за семейным столом или собраться в ресторане, поговорить о делах, выпить, побалагурить. Многие из них исколесили всю страну и только в Мурманске обрели оседлость, и только этот город пришелся им по душе, о нем говорили тепло и уважительно.
И те же самые пути-дороги, которыми мы шли, ехали, летали в мирное время, нередко в годы военного лихолетья приводили нас в знакомые места, что было особенно радостно и волнительно. Так, в 1942 году мне довелось снова отправиться в Заполярье в качестве военного корреспондента «Правды».
Стояла крепкая русская зима. По обеим сторонам пути высились снежные горы, даже деревья утонули в сугробах. Навстречу нам тянулись длинные железнодорожные составы с военными грузами для фронта, прибывшими в нашу страну через Мурманский порт. Где-то в поле, среди нескончаемых снегов, поезд остановился, и мы стояли ровно десять часов, стараясь переждать светлое время, чтобы не попасть под бомбежку. Тронулись только с наступлением темноты.
На Кировской дороге не уцелела ни одна станция. Воздушные налеты, пожары - все это было обычное, будничное… На станции Полярный круг вдоль полотна дороги мы увидели совсем свежие воронки. Дома словно обрушились под своей собственной тяжестью. Под откосом валялись вагоны, разбитые, изрешеченные бомбами. Налет был всего несколько часов назад, а железнодорожники уже подвозили на подводах шпалы и восстанавливали путь.
…Поезд подошел к Мурманску в два часа ночи. Мы вышли из вагона. Кругом было темно, пустынно и удивительно тихо, что совсем не вязалось с войной и опасностью, нависшей над городом, о котором очень тревожно говорилось в сводках Совинформбюро.
В этот ночной час я увидел Мурманск совсем другим - мертвым, сонным и, казалось, вконец разрушенным. На месте вокзала чернели одни развалины. У подъезда, где обычно стояло много машин, топталась одинокая лошаденка, запряженная в сани-розвальни.
Свистел ветер, мела пурга, снег слепил глаза. По знакомой дороге я поднялся в гору и среди скелетов зданий, особенно неприглядных в темноте, искал гостиницу «Арктика», что всегда была для приезжих гостеприимной обителью.
Пробираясь на ощупь, я поравнялся с каким-то человеком и спросил:
- Как пройти в гостиницу?
- Да вы рядом стоите. Вот дверь, - пробасил неизвестный и пошел дальше.
Я открыл дверь, вместо вылетевшего стекла забитую фанерой, и вошел с волнением, какое испытываешь после долгой разлуки с родным домом. И до чего же приятно было застать все на своем месте: вестибюль с теми же мягкими креслами и коврами, с той же огороженной стеклянной будкой, в которой восседала портье - маленькая, круглая, как шарик, Дора Яковлевна, со своим черным пушистым котом - бдительным стражем гостиничного буфета.
Дора Яковлевна посмотрела на меня удивленными глазами, точно я явился с того света.
- Откуда вы? - спросила она и, не дождавшись ответа, стала рассказывать: - А мы-то живем как в аду. Вам посчастливилось. Нелетная погода. А то каждый день в шесть вечера прилетают, проклятые, и до шести утра не дают покоя… Вас в каком этаже поселить?
- Все равно.
- Давайте в первый, ближе к убежищу…
Она взяла ключ, и мы пошли в конец коридора. Впереди нас невозмутимо-важно шагал черный кот, сверкая в темноте зелеными глазами.
Я вошел в номер. И здесь все было по-прежнему: кровать красного дерева, покрытая коричневым покрывалом, тумбочка, письменный стол с лампой под зеленым абажуром, ковер на полу. Правда, в комнате ощущалась прохлада, и это не создавало привычного уюта.
Война шла везде. Везде по-разному. Но повсюду - с жертвами и бесконечными лишениями.
Все, чем люди жили, к чему привыкли, что вошло в плоть и кровь, что было дороже самой жизни, казалось, уходит от них. Они не могли со всем этим расстаться. Лучше погибнуть, но здесь, при защите своего родного города. Так думали жители Ленинграда, находившиеся в кольце блокады, и севастопольцы, ютившиеся под развалинами домов. Так думали и жители заполярного Мурманска, всеми правдами и неправдами стараясь остаться здесь, в своем родном городе, будь что будет…
И наверняка в историю Отечественной войны на Севере, рядом со многими боевыми событиями, войдет и тот самый день, когда шумел-гудел переполненный зал мурманского Дома культуры. Это собрался партийный актив города. Говорили коротко, с душой, о самом главном - как выиграть битву. В этом зале не было безразличных и равнодушных. И тот, кто выступал, и те, кто слушали, - все чувствовали себя бойцами. Решение, принятое на этом активе, звучало как боевой приказ о наступлении, которое развернулось в тот же день в цехах предприятий, у причалов торгового порта, в жактах, госпиталях - везде и всюду, на всех участках, связанных с фронтом и обеспечивающих фронт.
Коммунисты были вожаками армии, которая под бомбежками разгружала суда, тушила пожары, строила укрепления, делала мины и гранаты.
Воля партии чувствовалась в большом и малом; в спешной эвакуации ценного оборудования и людей, без которых можно было обойтись. В пору самых жестоких воздушных налетов на Мурманск, в отблеске пожаров уходили переполненные эшелоны и пароходы. Поезда шли в Вологду, пароходы в Архангельск. В невиданно короткий срок - пятнадцать - двадцать дней - эвакуация закончилась, и в Мурманске остались люди, самые необходимые, готовые в любой миг взять в руки оружие и сражаться. Так оно и было. В самые критические дни немецкого наступления была сформирована «полярная дивизия», сумевшая остановить врага. Едва обком партии бросил клич - идти в партизаны, как объявилось пятьсот человек добровольцев. В несколько дней бойцы прошли подготовку и небольшими группами пробирались в тыл противника, взрывали там склады с боеприпасами, нападали на маленькие гарнизоны, мстили за муки и страдания своего родного города.
* * *
…Утром выхожу из гостиницы.
Знакомые улицы и дома. Теперь я вижу - город остался таким же шумным, перекликающимся на разные голоса гудками и сиренами. И вместе с тем он уже совсем другой - израненный, насторожившийся, готовый в любую минуту принять бой…
В воздухе пахнет гарью. В центре образовались пустыри. Старожилы рассказывают, что 18 июня 1942 года немецкие летчики засыпали город зажигалками и дотла сожгли несколько районов с деревянными постройками.
Выгоревшие дома снесены до самого основания, остались площадки, на которых летом разбиты грядки, растет картофель, капуста, морковь.
Подходишь к пятиэтажному зданию, покрытому копотью, и кажется, будто нет в нем ни единой живой души, но прислушаешься - работают машины. Под разрушенной лестницей - тяжелая, окованная железом дверь, а за ней живет большой цех производственного комбината, где делают мины и прямо с конвейера отправляют на фронт.
Кое- где бомбы угодили в самый центр зданий и изуродовали весь фасад. Люди устроились в подвалах и живут под развалинами. Они мне напоминают жителей Севастополя в самые трудные дни осады. Бодрые, неунывающие мурманчане работают на производстве, прокладывают в скалах тоннели и устраивают убежища, на своих утлых рыболовных суденышках уходят далеко в море, рискуя всякий раз получить «гостинец» в виде торпеды, выпущенной с немецкой подводной лодки…
В районе гостиницы «Арктика» и во многих других местах города встречаются высокие сухопарые моряки в желтых непромокаемых плащах на меху, резиновых сапогах, кожаных шапках, отороченных мехом. Это наши союзники - англичане и американцы. Их видишь на каждом шагу - и в парикмахерской, и в ресторане, и на почте, куда они ходят приобретать марки для коллекции.
Среди них бывалые капитаны с традиционными баками и с длинными трубками во рту и совсем юнцы, мальчишки, похожие на школьников. Некоторые пароходы целый год были в плавании и только теперь добрались до Мурманска.
У пяти углов собралась толпа. Рабочие, солдаты, англичане… Улыбаясь, рассматривают остроумные плакаты-карикатуры советских художников на Гитлера и его банду.
- О'кэй! - восторженно обращается к толпе сухопарый англичанин.
Из толпы слышится ответ:
- Вы второй фронт откройте, тогда будет о'кэй!
- Мы вам огромное мерси скажем и еще почище картинки нарисуем, - добавляет какой-то рабочий в синем ватнике и меховой ушанке.
- О'кэй! - повторяет англичанин, даже не пытаясь разобраться в том, что ему говорят.
…По винтовой лестнице, выложенной из мелких гранитных плиток, спускаюсь в убежище, устроенное на глубине двадцати пяти метров. Здесь днем работают местные организации, а по вечерам собирается население ближайших улиц, особенно много женщин с детьми. Они в тревоге коротают ночи, прислушиваясь к глухим взрывам бомб и нетерпеливо ожидая шести утра, когда обычно по радио раздается сигнал отбоя.
В убежище находится и Мурманский областной комитет партии.
Секретарь обкома, Максим Иванович Старостин, сибиряк, в прошлом комсомольский работник. Небольшого роста, коренастый, с упрямым подбородком и пристальным, изучающим взглядом маленьких серых глаз. В его невозмутимо спокойной наружности, внешней подтянутости ощущается «военная косточка». И не случайно. Старостин окончил Военно-инженерную академию, работал в Центральном Комитете партии, а затем попал сюда, в Мурманск. В войну, кроме секретарских обязанностей, он еще член Военного совета 14-й армии и Северного флота. Как и в военных штабах, у него в кабинете висит карта с обозначением линии фронта. Часто раздаются телефонные звонки. Разговаривая с военными, он то и дело обращается к карте.
День на исходе. Максим Иванович принял всех посетителей. Ночью он уедет на фронт. А пока мы сидим в его кабинете с низким, нависающим над головой фанерным потолком и беседуем.
Старостин только что вернулся из поездки по области, рассказывает, что делается в Кировске, Мончегорске и других промышленных городах. Он побывал также на строительстве завода.
- Стройка большой срочности! - говорит он. - Вы понимаете, что такое кобальтовая сталь? Самое необходимое сырье для военной промышленности. Мы приняли решение - через две недели пустить завод. Так оно и будет.
Потом он рассказывал, как Мурманск по-прежнему снабжает страну рыбой. Многие траулеры уже выполнили квартальный план. Рыбу ловят у немцев под носом, под обстрелом фашистских береговых батарей. И повсюду на Севере люди занимаются огородничеством.
- Мы решили полностью обеспечить область своими овощами. Ведь преступление в такое тяжелое время просить, чтобы нам отгружали картошку, - говорит Старостин. - В Мончегорске летом буквально нет клочка земли без огорода. В Кировске еще лежит глубокий снег. Так что делают люди? Насыпают золу, всячески ускоряют таянье снега. И как только земля подсохнет, сажают редиску и лук. Солидное подспорье для трудового народа. А вы о наших витаминах что-нибудь слышали?
- Нет, не слышал, - сознался я.
Тогда Старостин открыл шкаф, достал оттуда бутылку с хвойным экстрактом и стеклянную банку, наполненную серыми кристалликами, и начал объяснять:
- Ну, вы, конечно, знаете, что в полярную ночь свирепствует авитаминоз, люди болеют цингой. Так вот мы наладили собственное производство витамина. Только беда: разливать экстракт да развозить его по всей Мурманской области оказалось и сложно, и дорого. Мы пригласили ученых и говорим: «Нельзя ли что-нибудь придумать такое, чтобы полегче стал наш витамин?» И нашли выход из положения. Выпаривают экстракт, получаются кристаллы. Два кристаллика - дневная норма на человека…
- И еще одна новинка, - Старостин протянул руку к тому же заветному шкафчику, извлек банку с зеленовато-желтоватыми листьями и объяснил: - А это морская капуста. В Японии - любимое блюдо, непременный гарнир в каждом ресторане. Недавно и мы пустили в ход морскую капусту, составили несколько рецептов, опубликовали в газете, и теперь, куда ни приди, везде вас потчуют морской капустой.
С меню наш разговор перешел на… международные темы. Старостин так же, как люди, стоявшие там, в центре города, у плакатов с карикатурами, возмущался недопустимой проволочкой союзников с открытием второго фронта.
- Не торопятся господа… - сердито проговорил он. - Одни обещания… Приезжал тут английский министр иностранных дел Иден. Тоже заверял, Только болтовней занимаются…
Да, много обещаний мы от них слышали. А над Мурманском по-прежнему каждую ночь гудели фашистские бомбардировщики, раздавались взрывы, орудийный гул, вспыхивали пожары. Половину суток город вел бой, недаром иностранные корреспонденты называли его «Огненный город». Американский писатель Дейв Марлоу, познакомившийся с жизнью Мурманска, писал: «Если он когда-нибудь вернется, этот мир, пусть он придет к людям Мурманска. Они его заслужили».
В торговом порту
…Шум и лязг доносятся с побережья. Сквозь морозную дымку издалека проглядывает широкая полоса Кольского залива, подъемные краны, силуэты судов.
Я подхожу к торговому порту. У главных ворот меня встречает маленький черноглазый человек - Георгий Волчков. Из-под шапки видна белая полоска марли. В самую трудную пору 1942 года он руководил погрузкой и разгрузкой судов, дни и ночи проводя на причалах, и во время одного сильного налета фашистской авиации сам тяжело пострадал. Долго лежал в госпитале. Ему срастили кости, залечили искалеченное лицо, и он снова вернулся к своим обязанностям.
Глядя на его грубоватую наружность, трудно поверить, что он вовсе не моряк, не водник, не инженер. Скажи ему три года назад, что придется руководить таким сложным хозяйством, он наверняка удивился бы и принял это за шутку. Но чего только не случается во время войны! Так и певец, окончивший Московскую государственную консерваторию, стал знатоком и энтузиастом портового хозяйства.
Мы идем по причалу, и Волчков с горечью показывает на горы железа и металлических конструкций, валяющихся там, где когда-то стояли склады, мастерские, пассажирский вокзал.
- Как видите, досталось порту сильно. Почти все разрушено, погреться негде, и все-таки живем не тужим, - бодро и весело говорит Волчков. - Грузооборот порта непрерывно растет.
Да, это по всему видно. Несколько десятков транспортов стоит у разбитых причалов, а возле них не смолкает шум голосов, скрежет механизмов, резкие команды: «Вира!», «Майна!» Иногда для пущей убедительности несутся крепкие русские слова.
Краны и лебедки проплывают над головой, опускают свои металлические крюки глубоко в трюмы, загружают их рудой, апатитом или извлекают из трюмов громадные ящики с моторами для самолетов, бочки с горючим и маслом.
Борта и надстройки кораблей поседели от инея, обросли льдом, похожи на айсберги. Шутка ли сказать! Многие тысячи миль прошли корабли, и больше месяца моряки не видели землю, ежеминутно подвергаясь опасности нападения немецкой авиации и подводных лодок, действующих не в одиночку, как это было в самом начале войны, а «волчьими стаями»… Эти «стаи» перемещаются из одного района в другой, пересекая все Баренцево море. На широких палубах, впритирку друг к другу, стоят самолеты-истребители «Харрикейны». Они оклеены непромокаемой тканью и в таком виде похожи скорее на учебные макеты, чем на настоящие боевые машины.
«Харрикейны», или «птички», как нежно называют их грузчики, требуют осторожности и, я бы сказал, нежного обращения. Под фюзеляж подводят цепи, несколько раз пробуют поднять самолет, чтобы не задеть за что-нибудь и не повредить, и, только когда все хорошенько проверено, фюзеляж отрывается от палубы и опускается на колеса.
В том и состоит искусство крановщика, чтобы самолет «приземлился» сразу на три точки. За остовами самолетов опускаются моторы к ним, плоскости и все остальное снаряжение, надежно упакованное в больших ящиках.
- Союзники помогают, - заметил я.
- Помогают, да не тем, чем нужно, - махнул рукой Волчков. - Шлют нам истребители «Харрикейны» по принципу: бери боже, что нам негоже. Скорость у них аховая, не сравнить с «мистерами» (так назывались на Севере немецкие самолеты «мессершмитты»). Этот летит как пуля, а англичанин чапает по-черепашьи. Где ему состязаться с немцами! - с горечью заключил Волчков.
Очень скоро мне довелось убедиться в правоте моего собеседника. Я приехал на базу морской авиации и при первом же знакомстве с летчиками услышал то же самое, о чем говорил портовик Волчков.
Я беседовал с командиром эскадрильи Дижевским - первоклассным истребителем, мастером своего дела и к тому же человеком с острым умом, который за словом в карман не полезет…
Он очень интересно рассказывал мне о воздушных боях и для большей ясности рисовал в блокноте схемы сражений.
Выслушав, я попросил Дижевского написать статью о воздушных боях на «Харрикейнах».
Он рассмеялся и спросил:
- Да вы шутите, дорогой товарищ, или серьезно? Вы знаете, что «Харрикейн» против «мессершмитта» - гроб. «Мессершмитт» с небольшой высоты пикирует и опять наверх, а ты дашь мотору полную нагрузку, лезешь, лезешь и никак до него, черта, не доберешься. Теперь мы даже не ввязываемся в драку, а сразу занимаем круговую оборону. С бомбардировщиками можно воевать, а с «мессершмиттами» ничего не получается. Просто чистая случайность порой выручает. Если ты ходишь на высоте четыре тысячи метров, а он много ниже, то за счет резкого снижения его иной раз подсечешь. У него скорость гораздо больше, во-первых, и, во-вторых, он идет хорошо по прямой. Из семи немецких самолетов, которые я сбил, пять бомбардировщиков и только два «мистера».
Нет, не от хорошей жизни «Харрикейны» были у нас на вооружении. Как только развернулись наши заводы, эвакуированные на восток, на фронт пошли потоком замечательные скоростные истребители МИГи и ЛАГи, с которыми немецкие летчики предпочитали не вступать в бой. О таких самолетах можно было только мечтать в 1941 году.
…Начальник участка сидит в остекленной кабинке, напоминающей милицейскую будку на перекрестке улиц, и отдает приказания по телефону:
- Ко второму причалу двадцать пульманов. К третьему причалу восемнадцать платформ.
Вагоны идут один за другим. День и ночь нагружается все, что поставляют нам союзники. Освободившиеся трюмы иностранных пароходов тут же заполняются лесом и концентратами апатита. Это добро отправляется в Англию и Америку.
В порту знают цену времени. Молодой парень, диспетчер Федоренко, каждые десять - пятнадцать минут заглядывает в сменно-суточный план и тут же подает команду, какой пароход буксиры могут заводить в гавань, какой выводить на рейд. Здесь не нужно объяснять людям, что каждая деталь, выгруженная на час раньше срока, ускорит наступление советских войск. Стало золотым правилом отправлять машины фронту «горяченькими», то есть сразу после выгрузки в порту. Этому подчинено все, в том числе броские, далеко не обычные плакаты, написанные на желтых обоях и развешанные по всему порту: «Вчера бригада Ивана Тимофеевича Константинова выполнила задание на 222 процента. Она выгрузила 323 тонны! Это в ближайшие дни почувствует враг, а наши сыновья и братья, сражающиеся на фронте, скажут нам горячее «спасибо».
Волчков пригласил меня на иностранный пароход. По крутому, почти отвесному трапу мы поднялись на палубу транспорта «Дене-Брин» и зашли в каюту капитана. Нас встретил маленький, сухощавый, беспокойный хозяин судна. Он засуетился, приказал подать вина, закуски, сладости и принялся нас угощать. Захмелев, он сказал:
- Вы, наверное, обижены на нас. У вас есть основания. Мы сами требуем открыть второй фронт. Надо тряхнуть как следует этих проклятых бошей, и тогда с войной будет покончено. Но что могут сделать такие люди, как я? Я могу дать приказ своему помощнику принести и поставить на стол лишнюю бутылку виски, но большее, увы, не в моей власти…
Капитан еще долго распространялся насчет второго фронта, глотая одну рюмку за другой, потом, основательно захмелев, откинулся на диван и захрапел; при этом я даже не заметил, как его ноги в резиновых сапогах очутились на столе. Меня это смутило и озадачило. Переводчик шепнул, что это обычная манера американских и английских капитанов, не надо обращать внимание…
Помощник капитана был «типичный англичанин»: высокий, худощавый, немногословный, с довольно чопорным видом. Пока капитан сладко спал, он неторопливо рассказывал нам, как трудно приходится экипажу.
- Мы не знаем, что такое отдых. Приходим домой, снова нагружаемся и опять идем то в Архангельск, то в Мурманск. В среднем продолжительность нашего плавания полтора месяца только в один конец.
В этот раз за четыре дня до прихода в Мурманск на конвой налетели немецкие торпедоносцы и потопили судно командора конвоя. Тогда Хью Маклауд принял на себя командование конвоем.
Четверо суток, с утра до вечера, не прекращались налеты авиации и атаки лодок. Хорошо, что на транспортах было много артиллерии, оставшиеся транспорты отбивали атаки и без потерь пришли в Мурманск.
Я выразил восхищение мужественным поведением экипажа, на что англичанин хладнокровно сказал:
- Это наша обычная работа, - и, подумав, добавил: - И все же нам далеко до русских…
Волчков провожал меня до гостиницы «Интурист». То было в рождество, которое широко отмечали англичане. В вестибюле стояла пышная елка, украшенная блестками и веселыми огоньками. В холле толпились иностранные моряки и английские летчики в серых костюмах, ладно обтягивающих фигуру, и грубых ботинках на толстой подошве.
Переводчица «Интуриста» сообщила, что они утром прилетели из Англии. И тут разыгралось мое журналистское любопытство. Захотелось поговорить с людьми из другого мира.
Я подошел к молодому человеку, который не спеша кружил возле елки, курил сигарету и рассматривал игрушки. Переводчица познакомила нас, мы сели в кресла; сперва англичанин, оказавшийся штурманом самолета, изъявил готовность дать интервью.
Меня, как, впрочем, и всех советских людей, в ту пору интересовало, что думают в Англии насчет второго фронта.
- Считают бесспорным фактом - второй фронт откроется. Не ясно только, где это произойдет… Я, конечно, говорю не от имени правительства. Так думают люди, такие, как мы с вами… - добавил он.
- А что думает господин Черчилль? - спросил я. Он только развел руками:
- О! Этого никто не может знать, кроме господа бога.
Теперь, спустя много лет, по документам и свидетельству крупных военных историков Запада, мы знаем, что думал Черчилль. Он был главным противником открытия второго фронта. В 1943 году, на так называемой Вашингтонской конференции США и Англии, куда даже не были приглашены представители Советского Союза, Черчилль выступал против форсирования Ла-Манша, против вторжения во Францию. Только это и позволило немцам начать свою третью летнюю кампанию, бросив все силы против Советской Армии.
Я спросил своего собеседника, какие книги о войне вышли в Англии за последнее время.
Штурман был немало озадачен.
- Недавно я видел в киоске сочинение вашего знаменитого писателя Толстого «Война и мир», - сказал он.
- Позвольте, это же роман о войне с Наполеоном!
- Возможно, возможно, - смущенно проговорил англичанин, глянул на часы, сказал, что он просит извинения, его ждут в британской военной миссии, и потому мы должны расстаться.
- Знаете что? - неожиданно воскликнул он, обращаясь к переводчице. - Мы привезли самые свежие английские и американские газеты и журналы. Сейчас я их принесу. Пусть корреспондент почитает и будет знать последние мировые новости…
Я по достоинству оценил находчивость своего собеседника. Через несколько минут он притащил солидную пачку газет и журналов, а сам еще раз извинился и тут же исчез.
Я не был обижен. Мы вместе с переводчицей перелистывали страницу за страницей, изумляясь тому, что рядом с серьезными статьями соседствовали феноменальные глупости, которыми были заполнены страницы заморских газет. В ту пору, когда на полях сражений решались судьбы всего человечества, американская пресса, всегда жаждущая сенсаций, была переполнена такими сообщениями: «Джон Харрингтон из Солт-Лейк-Сити самым серьезным образом утверждает, что он держит мировой рекорд по чиханию. На основании тщательной статистики, которую он ведет уже десять лет, Харрингтон утверждает, что за это время он чихнул не меньше ста тысяч раз» («Этер Тагблатт»). «Чикаго Дейли Трибюн» сообщала: «В начале февраля 1942 года в США возникло первое в стране общество любителей лука. В Каламазу (штат Мичиган) на первом национальном конгрессе «друзей лука» профессор Хацард Халлард сообщил о своем сенсационном открытии: он изобрел эликсир, в тридцать секунд уничтожающий запах съеденного лука. Конгресс решил культивировать для рекламы особую породу «лука-цветка» без запаха. Его можно будет носить в петлице пиджака, как украшение». С таким же серьезным видом американские газеты сообщали о состязании… чинилыциков карандашей. В Нью-Джерси в этом «матче на звание чемпиона мира» участвовали сто человек. После «ожесточенной» борьбы победителем вышел двадцатидвухлетний банковский служащий Уильям О. Кониор. «За 10 минут он очинил 61 карандаш до остроты иголки. За это ему присуждено звание чемпиона и он премирован золотым карандашом» («Винер Таг Вени»). «Студент философии из Кейтация высидел страусовое яйцо. На пари несколько недель он пролежал с этим яйцом в кровати, и в один прекрасный день вылупился птенец».
В одной лос-анджелесской газете мы прочитали несколько страниц объявлений: «Хороните ваших мертвецов на кладбище Глендейл. Земля там легкая, как нигде. И каждое воскресенье дается концерт для умерших с 3-х до 4-х часов дня». Со страниц лос-анджелесской «Таймс» к читателям обращалась фирма, изготовляющая надгробные памятники: «Закажите себе склеп (указаны цены). Жизнь начинается после смерти!» И тут же пламенный призыв конкурирующей фирмы: «К чему жить, если вы можете быть похороненными за 18 долларов!»
Таковы были новости, которые мы узнали из свежих американских газет…
* * *
После многих дней пурги и тумана выдался яркий солнечный день.
Все проклинают хорошую погоду, потому что в шесть вечера загудела сирена, а спустя несколько минут ударили зенитки. Бомбардировщики появились над городом с немецкой пунктуальностью, ровно минута в минуту. Они летели высоко, но шум их моторов слышался во всех концах Мурманска.
Мы спустились в убежище Дома Советов. Пока мы шли по узкому темному проходу, поблизости упала бомба крупного калибра, и от взрыва задрожало здание. Мгновенно погас свет, и мы пробирались на ощупь. Плакали женщины. Кричали дети. Было такое чувство, что новая бомба обязательно попадет в этот дом и мы будем похоронены под его развалинами.
Даже на фронте, на корабле, который атакует фашистская авиация, нет такого тревожного ощущения: там ты видишь бой зениток, разрывы шрапнели, кругом сражаются люди, и, глядя на них, ты веришь в счастливый исход борьбы. А тут, в глухом, темном подвале, беспомощность угнетает больше всего…
Стараясь перекрыть шум и плач, кто-то громко сообщает:
- Товарищи! Не волнуйтесь, сейчас будет свет!
И в самом деле, через две-три минуты лампочки вспыхивают, и постепенно водворяется порядок, наступает успокоение. Однако подземные толчки повторяются несколько раз. Забегает сюда девушка-милиционер, сообщает о прямом попадании двух бомб во Дворец культуры. Несчастное здание! Теперь оно разбито до основания.
С восьми часов вечера до утра не прекращаются воздушные налеты. Погибла мать официантки нашей столовой - худенькой услужливой Тоси. Тося задержалась на работе и по счастливой случайности уцелела. У девочки дрожат губы, полны слез глаза, она в отчаянии говорит:
- Пойду на фронт. Теперь у меня ничего не осталось, кроме мести проклятым…
В разгар налета, когда там и тут падают бомбы, председателю исполкома приносят телеграмму с пометкой «Лондон, правительственная»: «Ньюкасл и его граждане глубоко ценят радушный прием, который вы всегда оказываете нашим морякам, и приветствуют замечательную стойкость мурманских рабочих в совместной борьбе против фашизма. Мы радуемся достижениям Красной Армии, чьи подвиги мы собираемся отметить в следующее воскресенье на северо-восточном побережье Англии.
Вальтер Томпсон, лорд-мэр города Ньюкасл.
Англия».
- Надо эту телеграмму прочесть по радио и без задержки ответить, - говорит председатель исполкома Борис Григорьевич Лыткин.
Из штаба местной противовоздушной обороны сообщают о прямом попадании бомбы в общежитие портовых рабочих. Есть жертвы. Несколько зажигалок упало около склада, где хранятся три тысячи бочек с высококачественным бензином для самолетов-штурмовиков. Начался пожар. Портовики быстро его потушили.
Немцы хотели бомбами сломить моральный дух людей, да не на тех напали… В этой связи вспоминаю маленькую сценку на рейсовом пароходе, свидетелем которой позже мне довелось стать. Погода была плохая. Все пассажиры собрались в кубриках. Играл патефон, гремели костяшки домино, слышались шумные разговоры.
Напротив меня маленькая хрупкая женщина куталась в коричневый дубленый полушубок и с любопытством поглядывала через иллюминатор на угрюмую полоску земли Кольского залива. Моряк, сидевший рядом с ней, спросил:
- Вы до Мурманска или дальше?
- Только до Мурманска.
- А знаете, на Мурманск каждый день летают фашистские самолеты. Не боитесь в бомбежку попасть?
- Нет, не боюсь.
- Что ж так?
Женщина улыбнулась.
- Хотите, я вам что-то покажу, и тогда вы поймете, почему не боюсь, - сказала она и наклонилась к чемодану. Проворно открыв его, она достала с самого дна несколько бесформенных черных кусков металла.
- Нуте-ка, нуте-ка…
Моряк взял осколки и взвешивал их на своей широкой ладони.
- Ого, откуда это у вас? - спросил он.
- Да вот всего два часа назад я возвращалась на боте с острова Кильдин. Нас обстреливали и бомбили немцы. Эти подарочки я подобрала на палубе.
Моряк заинтересовался:
- И куда же вы, позвольте спросить, гражданочка, везете теперь эти штуковины? У вас груза ведь и так дай тебе боже…
Женщина улыбнулась непринужденной улыбкой и, как само собой разумеющееся, сказала:
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги