ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРОШЕНИЕ К. МАРКСА О ВОССТАНОВЛЕНИИ ЕГО В ПРУССКОМ ПОДДАНСТВЕ[386]

КОРОЛЕВСКОМУ ПОЛИЦЕЙПРЕЗИДЕНТУ г-ну БАРОНУ ФОН ЦЕДЛИЦ-НЕЙКИРХ

Ваше высокородие,

Настоящим покорнейше сообщаю Вам, что вследствие королевской амнистии я возвратился из Лондона, где проживал с 1849 г. в качестве политического эмигранта, снова в Пруссию, чтобы на первых порах поселиться здесь в Берлине.

Покорнейше прошу Ваше высокородие:

1) на основании королевского указа об амнистии и закона от 31 декабря 1842 г. (Собрание узаконений, стр. 15–18) признать мое возвращение в прусское подданство, что, согласно § 5 упомянутого закона, входит в компетенцию Вашего высокородия, и

2) выдать мне упоминаемое в § 8 закона от 31 декабря 1842 г. о принятии вновь прибывающих лиц (Собрание узаконений, стр. 5) удостоверение в том, что я заявил в здешнее королевское полицейское управление о своем прибытии. В связи с последним обстоятельством сообщаю, что, если это понадобится, я могу доказать наличие у меня вполне самостоятельных источников существования, предъявив контракты, заключенные мною с издающейся в Нью-Йорке газетой «New-York Tribune» в качестве одного из редакторов этой газеты, а также и другим путем.

На первых порах я поселился у моего друга, г-на Ф. Лассаля, Бельвюштрассе, 13, и покорнейше прошу выслать мне туда оба документа, о которых я прошу. С особым почтением

преданный Вашему высокородию

д-р Карл Маркс

Берлин, 19 марта 1861 г.

Публикуется впервые

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

ЗАЯВЛЕНИЕ К. МАРКСА ПО ВОПРОСУ О ВОССТАНОВЛЕНИИ ЕГО В ПРУССКОМ ПОДДАНСТВЕ

КОРОЛЕВСКОМУ ПОЛИЦЕЙПРЕЗИДЕНТУ г-ну БАРОНУ ФОН ЦЕДЛИЦ

Ваше высокородие,

В ответ на Ваше письмо от 21 с. м. имею честь выразить свое удивление по поводу того, что мое письмо от 19 марта показалось Вам не совсем ясным. Моя просьба состояла дословно в следующем:

«На основании королевского указа об амнистии и закона от 31 декабря 1842 г. признать мое возвращение в прусское подданство».

Именно эта просьба кажется Вашему высокородию не вполне ясной и заключающей в себе противоречие, поскольку я сослался при этом на то обстоятельство, что, в силу § 5 закона от 31 декабря 1842 г., признание моего возвращения в прусское подданство входит в компетенцию Вашего высокородия. Королевским указом об амнистии всем политическим эмигрантам, не осужденным военным судом, разрешается «беспрепятственное возвращение в земли Прусского государства». Так как я принадлежу к таким эмигрантам и являюсь по рождению пруссаком, о чем прилагаю в качестве официального документа мое свидетельство о рождении в виде выписки из актов гражданского состояния города Трира (от 7 мая 1818 г.), так как я покинул отечество в 1849 г., а до тех пор проживал в Кёльне в качестве редактора «Neue Rheinische Zeitung»[387] и привлекался к ответственности отнюдь не военным судом, а лишь обычным окружным судом в нескольких процессах по делам печати, которые я навлек на себя как редактор указанной газеты, — то ясно, что упомянутая амнистия распространяется и на меня.

Вышеизложенным я отвечаю Вашему высокородию одновременно на некоторые вопросы, которые Вы задали мне в своем письме.

Однако, по-видимому, может возникнуть другой вопрос. Королевская амнистия не только объявляет свободными от наказания лиц, уже осужденных законом, и гарантирует свободу еще не осужденным лицам, но одновременно разрешает эмигрантам «беспрепятственное возвращение в земли Прусского государства». Означает ли это, помимо освобождения от уголовного наказания, также и возвращение прусского гражданства, утраченного ими вследствие более чем десятилетнего пребывания за границей?

По моему истолкованию, по истолкованию всех юристов, по единодушному заключению общественного мнения и всей прессы — несомненно означает. И два аргумента неопровержимо доказывают это. Во-первых, то, что указ об амнистии гарантирует эмигрантам не только освобождение от наказания, но и определенно — «беспрепятственное возвращение в земли Прусского государства». Во-вторых, то, что в противном случае вся амнистия оказалась бы совершенно призрачной, амнистией, существующей только на бумаге. Ибо так как все эмигранты проживают за границей с 1848 и 1849 гг., то есть двенадцать лет, то все они тем самым утратили бы прусское подданство, и если бы это подданство не восстанавливалось амнистией, то якобы разрешаемое «беспрепятственное возвращение» в действительности никому не было бы разрешено.

Итак, нет никакого сомнения в том, что, несмотря на утрату прав прусского гражданства вследствие десятилетнего отсутствия, эти права должны быть восстановлены королевской амнистией.

Однако, хотя такова моя интерпретация и толкование юристов, в практическом отношении авторитетной и для практических шагов надежной почвой является только интерпретация властей.

Каким же образом королевские власти намерены интерпретировать королевскую амнистию?

Будут ли они истолковывать ее в том смысле, что амнистия есть амнистия, а беспрепятственное возвращение есть беспрепятственное возвращение? Или же они будут истолковывать ее в том смысле, что разрешение беспрепятственного возвращения препятствует возвращению и что, несмотря на указ, эмигранты должны оставаться лишенными отечества? При беспристрастном рассмотрении этих обстоятельств Вы, Ваше высокородие, должны будете признать, что такое скептическое отношение вряд ли может быть названо совсем необоснованным.

За последние двенадцать лет было так много предписаний и с этими предписаниями было затем связано так много неожиданных интерпретаций, что в конце концов никакая интерпретация не может уже более казаться вполне достоверной, никакая не может казаться абсолютно невозможной.

Таким образом, вполне надежным основанием, исходя из которого можно предпринимать практические шаги, является лишь интерпретация самих властей в отношении определенного лица.

Итак, признает ли Ваше высокородие, что я, несмотря на утраченное по закону прусское подданство, снова получил его но королевской амнистии?

Таков очень простой и ясный вопрос, который я хотел бы и должен задать Вашему высокородию.

Я тем более вынужден сделать это, что не могу до разрешения данного вопроса привезти из Лондона жену и детей, ибо, очевидно, нельзя требовать от меня, чтобы я предпринял ничем не оправданный переезд со всем моим хозяйством и семьей и только тогда начал бы борьбу, которую, если ее вообще придется вести, необходимо, напротив, закончить прежде, чем затевать дорогостоящее переселение обратно на родину с женой и детьми.

Мой вопрос тем более оправдан, как в высшей степени естественный и простой, что Вы, Ваше высокородие, сами поднимаете в Вашем письме от 21-го с. м. вопрос о том, на каком основании я претендую на то, чтобы «сохранить, несмотря на десятилетнее отсутствие», прусское подданство.

Из вышеизложенного Ваше высокородие видит теперь, на каком основании я претендую на это. То, что я задаю этот вопрос, оправдывается упомянутым мною § 5 закона от 31 декабря 1842 года. Ибо, поскольку в силу этого параграфа Ваше высокородие является компетентной инстанцией для разрешения натурализации, то a fortiori [тем более. Ред.] Вы являетесь также компетентной инстанцией, чтобы interpretando [в результате истолкования. Ред.] заявить, возвращается ли мне вследствие амнистии утраченное прусское подданство. Только в этом смысле я и сослался на § 5 упомянутого закона. Наконец, мне тем более надлежит обратиться с этим вопросом к Вашему высокородию, что я хочу поселиться именно в Берлине, а признание меня прусским подданным является юридической предпосылкой для разрешения поселиться в этом городе.

Ваше высокородие, как начальник полиции этого города, является, таким образом, той инстанцией, от мнения которой по указанному вопросу зависит разрешение на жительство.

Конечно, Ваше высокородие никак не может быть заинтересовано в том — да и от меня нельзя требовать этого, — чтобы я, в полной неизвестности и не имея возможности предпринять соответствующие практические шаги, ожидал три-четыре месяца или больше, пока вместе с окончательным решением вопроса о поселении мне станет известно, какое истолкование королевской амнистии Вы соблаговолите дать и захотите ли Вы признать мое восстановление в прусском подданстве или нет. Такого рода неизвестность в течение нескольких месяцев причинила бы мне во всех моих начинаниях, делах и в экономическом отношении самый чувствительный ущерб. Естественно также, я имею право знать, хочет или нет компетентная инстанция признать мое подданство, а эта инстанция не может считать ни правомерным, ни достойным себя отказать мне в ответе или затягивать этот ответ.

Поэтому я прямо, откровенно и честно ставлю Вашему высокородию вопрос:

признаете ли Вы или нет мое восстановление в прусском подданстве в силу королевской амнистии?

и ожидаю на мой вопрос такого же прямого, откровенного, и честного ответа. Я тем более заинтересован в скорейшем получении ответа, что только тогда получу возможность, в случае неблагоприятного решения, — хотя оно, конечно, невозможно — обратиться по этому вопросу к палатам еще в течение нынешней сессии, на которой, между прочим, будет обсуждаться еще один законопроект об амнистии, вызванный неясностью по поводу интерпретации указа об амнистии, А с другой стороны, я очень заинтересован в скорейшем получении ответа и потому, что могу пробыть здесь в настоящее время только очень недолго, так как семейные обстоятельства требуют моего возвращения в Лондон. Итак, я покорнейше прошу Ваше высокородие прислать мне откровенный и определенный ответ в ближайшее время; только тогда я смогу подать надлежащим образом прошение о поселении в этом городе.

С совершенным почтением имею честь оставаться преданный Вашему высокородию

д-р Карл Маркс

Берлин, 25 марта 1861 г.

Публикуется впервые

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

ЗАЯВЛЕНИЕ К. МАРКСА В СВЯЗИ С ОТКАЗОМ ВОССТАНОВИТЬ ЕГО В ПРУССКОМ ПОДДАНСТВЕ

Берлин, 6 апреля 1861 г.

КОРОЛЕВСКОМУ ПОЛИЦЕЙПРЕЗИДЕНТУ г-ну БАРОНУ ФОН ЦЕДЛИЦ, КАВАЛЕРУ И ПР.

Ваше высокородие,

В ответ на полученное вчера Ваше письмо от 30 марта имею честь возразить, что факты относительно моего отказа от прусского подданства в 1845 г., отказа, который Ваше высокородие считает действительным, по-видимому, не полностью известны Вашему высокородию, так как иначе не последовало бы, конечно, решение Вашего высокородия от 30 марта.

Приводимые ниже факты и юридические основания убедят Ваше высокородие в том, что в настоящее время мне не может быть отказано в прусском подданстве.

1. В 1844 г., во время моего пребывания в Париже, королевским обер-президентом Рейнской провинции был отдан приказ о моем аресте в связи с изданием под моей редакцией «Deutsch-Franzosische Jahrbucher»[388], и этот приказ был переслан пограничным полицейским властям для приведения его в исполнение, как только я вступлю на прусскую землю. Тем самым я оказался с этого момента в положении политического эмигранта.

Но королевско-прусское правительство не удовольствовалось этим. В январе 1845 г. оно добилось от правительства Гизо моей высылки из Франции.

Я поехал в Бельгию. Но и там королевско-прусское правительство продолжало преследовать меня. Все под тем же предлогом, что я являюсь прусским подданным и что это обстоятельство дает прусскому правительству право предъявлять через свои посольства за границей требования в отношении меня, прусское правительство потребовало моей высылки и отсюда.

Так как приказ об аресте препятствовал моему возвращению на родину, то принадлежность к прусской национальности означала для меня только положение преследуемого; это означало то, что и в других странах меня по требованию прусского правительства подвергали преследованиям и высылке.

Я был тем самым вынужден лишить тогдашнее прусское правительство возможности продолжать преследовать меня и потому подал в 1845 г. прошение о выходе из прусского подданства.

Но и в то время у меня не было ни малейшего намерения отказываться от прусской национальности. Это можно доказать формально. Тот, кто отказывается от своей национальности, делает это всегда лишь с намерением принять другую национальность. Я этого никогда не делал. Я нигде не натурализовался и, когда временное правительство Франции в 1848 г. предложило мне натурализоваться, я отказался от этого.

Таким образом, прошение 1845 г. о выходе из прусского подданства не было, как ошибочно пишет Ваше высокородие, «добровольным» отказом от прусского подданства, а представляло собой лишь вынужденный жесточайшим преследованием повод к тому, чтобы освободиться от постоянного повода для этого преследования. Это был предлог, направленный против другого предлога, но отнюдь не серьезное намерение отказываться от моего прусского подданства. Как видно из вышеизложенного, Ваше высокородие не может ссылаться на то, что произошло в 1845 году.

Ссылаться на это значило бы оправдывать эпоху самых худших абсолютистских преследований, направленных против немецких литераторов, сохранять в силе эти преследования и извлекать из них выгоду. Это значило бы лишить меня прусской национальности на основании политического гнета того времени и на основании того, что я воспользовался насильственно навязанным мне таким образом средством, чтобы спастись от постоянного преследования, хотя я никогда не имел намерения всерьез отказываться от своей принадлежности к прусской национальности.

Что же касается, наконец, упоминаемой Вашим высокородием моей высылки в 1849 г., то я должен, сверх того, заметить, что тотчас же после марта 1848 г. я возвратился в Пруссию и поселился в Кёльне, где тогда же получил от кёльнского магистрата безоговорочное согласие на принятие меня в число граждан этого города. Правда, министерство Мантёйфеля в 1849 г. распорядилось выслать меня потому, что я якобы являлся иностранцем. Однако эта высылка принадлежит к самым противозаконным насильственным актам указанного министерства, поэтому на нее меньше всего можно ссылаться как на имеющий силу прецедент. И даже тогда я не подчинился бы этому приказу, если бы ряд политических процессов против печати и без того не вынудили меня, совершенно независимо от этой высылки, эмигрировать за границу.

После данных объяснений я считаю, что Ваше высокородие не может ссылаться на эти факты, подобно тому как объективно невозможно сделать из них какие-либо выводы не в мою пользу.

2. Но это совершенно невозможно также и вследствие королевского указа об амнистии. Этот указ гарантирует всем политическим эмигрантам «беспрепятственное возвращение в земли прусского государства», следовательно, беспрепятственное возвращение и в том случае, если они за это время утратили согласно закону прусское подданство, беспрепятственное возвращение, каким бы образом они ни утратили это подданство — будь то в силу самого закона из-за десятилетнего отсутствия, или вследствие того, что к этому присоединилось еще устное заявление о выходе из прусского подданства. Амнистия не делает различия между этими двумя способами потери прусского подданства. Она не делает также никакого различия между эмигрантами 1848–1849 гг. и эмигрантами более раннего периода; она не делает различия между теми, которые потеряли право прусского гражданства в результате конфликтов 1848 г., и теми, которые потеряли его вследствие политических конфликтов предыдущих лет.

Всем политическим эмигрантам, независимо от того, к какому времени относятся их политические конфликты и вследствие этого потеря права гражданства, гарантируется «беспрепятственное возвращение»; все они восстанавливаются по указу в своих прежних правах гражданства.

Поскольку королевская амнистия не делает различия между потерей гражданства в силу самого закона из-за десятилетнего отсутствия и потерей гражданства вследствие того, что к этому присоединилось еще личное заявление, совершенно недопустимо пытаться внести в королевскую амнистию путем интерпретации такое ограничение и такое различение, которых она сама нигде не устанавливает.

Тот незыблемый принцип, что амнистия никогда не должна истолковываться ограничительно, конечно, известен Вашему высокородию. Юриспруденция всех времен и всех стран с небывалым единодушием освятила этот принцип. Если указанный принцип был нерушимым принципом всех судебных органов, которым приходилось применять и интерпретировать указ об амнистии, то точно в такой же мере он должен служить принципом также и там, где эта интерпретация возлагается на административные власти. Всякая ограничительная интерпретация означала бы урезывание задним числом указа об амнистии и частичную его отмену.

Это менее всего может входить в намерения Вашего высокородия. Если я воздерживаюсь от привлечения находящегося в моем распоряжении юридического материала по этому вопросу, то делаю это потому, что, как мне кажется, достаточно обратить внимание Вашего высокородия на то, что всякая иная интерпретация королевской амнистии, отличная от моей, означала бы ограничение амнистии. Ваше высокородие видит из вышеизложенного, что в действительности все сводится, как я и указывал в своем последнем заявлении, к тому, восстанавливает ли королевская амнистия эмигрантов в прусском гражданстве, несмотря на то, что все они потеряли это гражданство по закону в результате десятилетнего неразрешенного отсутствия. Если согласиться с этим, а Ваше высокородие само признает это в своем письме от 30 марта, то совершенно безразлично, присоединилось ли к этой вытекающей из закона потере гражданства, которая устранена амнистией, еще какое-нибудь заявление соответствующего лица в прошлом, а установление такого различия явилось бы недопустимым ограничением амнистии.

3. Дело обстоит так не только в силу текста амнистии и в силу того благожелательного духа, в котором всегда должна истолковываться амнистия, но также и в силу юридической природы рассматриваемого случая. Ибо, в самом деле, какую разницу составляет для королевской амнистии то обстоятельство, потеряно ли право гражданства, которое она теперь восстанавливает, как этого не оспаривает и Ваше высокородие, в силу самого закона или вследствие того, что к этому присоединилось еще заявление какого-либо лица? Точно так же, как личное заявление эмигранта о том, что он, несмотря на закон, не желает терять прусское гражданство, не могло бы повлиять на потерю гражданства в силу закона, точно так же как такого рода заявление не смогло бы предотвратить потерю гражданства, так не может и усилить его потерю заявление какого-либо лица о том, что должно наступить нечто такое, что и без того наступило бы в силу закона, а именно — выход из прусского государства; это заявление остается declaration surerogatoire, совершенно безразличным, излишним заявлением, отсутствие которого ничему не препятствует и наличие которого не имеет никакого значения.

Ваше высокородие усматривает различие, по-видимому, в том, что я якобы «добровольно» отказался от прусского подданства, в то время как другие эмигранты лишились его вследствие десятилетнего отсутствия не по доброй воле. Однако и это неправильно. И десятилетнее отсутствие эмигрантов является формально добровольным отказом от прусского подданства, ибо в действительности никому из эмигрантов не препятствовали бы до истечения этого срока вернуться и предстать перед прусским судом. Не сделав этого, эмигрант добровольно предпочел лишиться прусского подданства. Стало быть, последний день неразрешенного десятилетнего пребывания за границей полностью равносилен письменному заявлению на имя прусского правительства о желании выйти из прусского подданства. Так как это пребывание за границей является таким же свободным волеизъявлением, как и направленное правительству письменное заявление, то последний день этого десятилетнего пребывания за границей со стороны каждого эмигранта означает voluntas tacita [молчаливое согласие. Ред.] на подачу такого же заявления, которое находится у Вас в моем деле с 1845 года. Следовательно, с формальной точки зрения у всех эмигрантов имеется такой же добровольный отказ от прав гражданства, как и у меня.

Разумеется, эти эмигранты в действительности не могли вернуться обратно, если не хотели подвергнуться аресту и уголовному преследованию, и тем самым в действительности были вынуждены остаться за границей. Но такое же действительное принуждение имеет место и в моем случае, как Ваше высокородие должно было видеть из вышеизложенного в пункте 1. И мне в действительности мешали вернуться приказы о розыске, и я отказался от прусского подданства в результате такого же принуждения, как и другие эмигранты, отказавшиеся от него в последний день десятилетнего отсутствия. Больше того, я был вынужден прибегнуть к этому мнимому отказу от прусского подданства еще и теми преследованиями, которые в отношении меня распространились также и за пределы Пруссии.

Итак, будет ли Ваше высокородие рассматривать формальную или реальную сторону дела, оно обстоит в отношении меня совершенно так же, как и в отношении всех других эмигрантов, и если, как Ваше высокородие не отрицает, благодаря амнистии эмигрантам возвращается утраченное в результате десятилетнего отсутствия право гражданства, то оно должно быть возвращено также и мне, несмотря на вынужденное заявление о выходе из прусского подданства, так как это заявление совершенно равносильно потере прусского подданства в силу закона.

То обстоятельство, что я письменно заявил об отказе от прусского подданства, которое я и так утратил согласно закону, не может, как указано, иметь значения, ибо это заявление не имеет никакой силы в связи с потерей прусского подданства, наступившей lege ipsa [в силу самого закона. Ред.] Усмотреть некоторое, хотя и неосновательное различие между мной и другими эмигрантами можно было бы, самое большее, лишь в том случае, если бы я принял новое подданство где-либо в другом месте. Это одно можно было бы считать добровольным поступком. Сам по себе отказ от прусского подданства был вынужденным и произошел бы и без того lege ipsa. Но я никогда и нигде не натурализовался. Очень многие эмигранты в действительности сделали это. Если даже в отношении таких эмигрантов королевскую амнистию следует понимать как безусловное право их на обратную натурализацию в случае, если они этого пожелают, то в отношении меня, который никогда не натурализовался в каком-либо другом государстве, возвращение права гражданства должно быть необходимо признано как результат самой амнистии.

4. До сих пор я объяснял Вашему высокородию, что если даже я лишился в 1845 г. прусского гражданства, то во всяком случае [Это место в рукописи подчеркнуто, по-видимому, Цедлицем, а на полях написано: «Ни в коем случае». Ред.] я получил его обратно в силу королевской амнистии. Однако столь же решающим основанием для удовлетворения моего ходатайства является то обстоятельство, что я вновь обрел прусское гражданство уже в силу решения Союзного сейма от 30 марта 1848 года.

Согласно этому решению право избирать и быть избранным в германское Национальное собрание было предоставлено всем политическим эмигрантам, которые захотят вернуться в Германию и заявят о своем желании восстановить свои гражданские права. Следовательно, согласно этому обязательному для Пруссии решению, в выработке которого участвовало прусское правительство, всем политическим эмигрантам было возвращено право гражданства в том государстве, гражданами которого они являлись раньше, или в том, где они хотели теперь поселиться.

Ввиду этого решения я тотчас же выехал из Парижа в Кёльн, восстановил там свое право прусского гражданства, получил, также без затруднения, согласие кёльнского магистрата на мое поселение в этом городе и, таким образом, во всяком случае с этого момента снова на законном основании вступил в права прусского гражданства, и противозаконная, нарушающая постановление Союзного сейма насильственная попытка министерства Мантёйфеля выслать меня ничего не может в этом изменить.

Этот юридический факт является настолько решающим, что было бы излишне добавлять к этому хоть одно слово.

Ваше высокородие убедится в этом так же, как и я, и так же, как я, будет считать, что не в интересах прусского правительства вынуждать меня обратиться в Союзный сейм с жалобой на нарушение его решений прусским правительством. Было бы слишком большим противоречием, если бы Пруссия, которая все еще признает снова функционирующий Союзный сейм, отказалась бы признать те немногочисленные постановления старого первоначального Союзного сейма, которые были приняты в интересах народа и в свободолюбивом духе.

Такой образ действий как в юридическом, так и в политическом отношении являлся бы слишком из ряда вон выходящим и чудовищным, чтобы хотя бы только попытаться прибегнуть к нему.

Как видит Ваше высокородие, мне даже не нужно ссылаться на независимое от решения Союзного сейма постановление Предпарламента, также фактически признанного прусским правительством; согласно этому постановлению немецкие эмигранты, даже натурализовавшиеся за это время в других странах, могут снова восстановить свои прежние гражданские права.

В соответствии с постановлением Союзного сейма от 30 марта 1848 г., так же как последовавшим за ним моим переселением в Кёльн, а также поданным мною 22 августа 1848 г. прусскому правительству заявлением[389], находящимся в деле у Вашего высокородия, я, таким образом, с 1848 г. снова вступил в обладание правом прусского гражданства, даже если я утратил его в 1845 году.

Таким образом я обладаю этим гражданством и в настоящее время, ибо, как Ваше высокородие само не отрицает, потеря гражданства, вызванная последовавшим с тех пор десятилетним отсутствием, уничтожена настоящей амнистией.

Как ни ясно и неопровержимо вышеизложенное обоснование того, что я уже обладаю правом прусского гражданства и что это только должно быть признано, я, однако, преследую лишь практическую цель возвращения на родину, а не собираюсь затевать бесплодный юридически-теоретический спор.

Если же Ваше высокородие рассматривает, как это мне кажется, данное дело таким образом, что мне следует добиваться сначала новой натурализации, то такой подход к делу может быть для меня приемлемым в том случае, если Ваше высокородие заявит о своем согласии на эту натурализацию, поскольку Вы, в силу § 5 закона от 31 декабря 1842 г., являетесь компетентной инстанцией для этого. Только тогда и только постольку я могу отказаться от своего уже имеющегося законного права, если и поскольку Ваше высокородие предпочитает без затруднения предоставить мне право на новую натурализацию. До тех пор я должен удерживать за собой это право и потому прошу одновременно рассматривать настоящее письмо, в этом смысле и с такой оговоркой, и как возможную просьбу о предоставлении новой натурализации.

С совершенным почтением

преданный Вашему высокородию

д-р Карл Маркс

Публикуется впервые

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

К ВОПРОСУ О ВОССТАНОВЛЕНИИ К. МАРКСА В ПРУССКОМ ПОДДАНСТВЕ

Г-ну д-ру МАРКСУ ЛИЧНО 10 апреля 1861 г.

срочно, сегодня же

ЕГО ВЫСОКОРОДИЮ д-ру МАРКСУ

Берлин, Бельвюштрассе, 13 В ответ на Ваше прошение от 6 апреля с. г. сообщаю Вам, что и приводимые в нем соображения никоим образом не опровергают того убеждения, что Вас следует рассматривать как иностранца.

Параграф 20 закона от 31 декабря 1842 г. о вступлении в прусское подданство и об утрате этого подданства устанавливает, что с выдачей документа о выходе из подданства это подданство утрачивается. Поэтому ни мотивы, по которым Вы просили о выходе из подданства, ни то обстоятельство, что Вы не натурализовались ни в каком другом государстве, не имеют значения. Далее, ни решение Союзного сейма от 30 марта 1848 г., ни высочайшая амнистия от 12 января с. г. не восстанавливают Вас в прусском подданстве. Для выборов в германское Национальное собрание определяющее значение имеет не то упомянутое решение, а предписание от 11 апреля 1848 г., которое отнюдь не говорит в Вашу пользу. Высочайший указ от 12 января с. г. является актом милости, следовательно имеет отношение только к снятию наказания или смягчению наказания (ст. 49 конституции). Утрата же прусского подданства никогда не бывает следствием судебного приговора, а следовательно, и не отменяется актами милости.

Полицейпрезидиум может поэтому рассматривать Вас только как иностранца. Если Вы имеете намерение просить о принятии в прусское подданство, то, согласно предписаниям, содержащимся в § 7 закона от 31 декабря 1842 г., Вам предоставляется право в обычном порядке подать прошение в полицейское управление соответствующего участка, но заранее Вам не может быть дано никаких заверений относительно результата Вашего прошения.

Королевский полицейпрезидиум

Берлин, 10 апреля 1861 г.

Публикуется впервые

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

ПРОШЕНИЕ К. МАРКСА О НАТУРАЛИЗАЦИИ И РАЗРЕШЕНИИ ПОСЕЛИТЬСЯ В БЕРЛИНЕ

Заключение 33-го полицейского участка

Составлено в Берлине 10 апреля 1861 года

1 марта 1861 г. сюда прибыл д-р Карл Маркс [В документе, по-видимому, неточность. Маркс прибыл в Берлин 17 марта 1861 года. Ред.].

После того как он заявил, что хочет поселиться здесь и приобрести прусское гражданство путем натурализации, он сообщил сегодня о своих личных обстоятельствах следующее:

Я родился 5 мая 1818 г. в Трире, в Рейнской провинции Пруссии, исповедую евангелическую религию и, по законам моей прежней родины, правоспособен. В течение последних двенадцати лет я проживал в Англии, существовал там на заработок от литературного труда и не пользовался пособием из общественных фондов для бедных. Я неоднократно находился под следствием из-за политических процессов по делам печати и могу удостоверить свою благонадежность прилагаемыми документами. Ни в какое другое прусское учреждение я еще не обращался с ходатайством о натурализации и поселении и в этом отношении никогда не получал отказа. При этом мне было сообщено, что умолчание о нахождении под следствием относительно меня или моих родных, а также неправильные сведения о моем положении вообще или умолчание относительно ходатайства о натурализации перед каким-либо другим прусским учреждением повлечет за собой аннулирование ходатайства и отобрание документа о натурализации, что решение вопроса о моем поселении здесь, независимо от заявления магистрата и взыскания въездного сбора, зависит только лишь от королевского полицейпрезидиума и что поэтому до получения удостоверения о натурализации и поселении я должен воздержаться от всяких шагов в отношении моего устройства.

Я здесь не снял еще собственной квартиры, нашел пристанище у д-ра Лассаля, Бельвюш-трассе, 13 и намерен содержать себя и свою семью литературным трудом.

В документе, по-видимому, неточность. Маркс прибыл в Берлин 17 марта 1861 года. Ред.

Мой доход достигает 2000 талеров; ни я, ни моя жена не имеем состояния. Что касается моего отношения к военной службе, то уже мой возраст освобождает меня от всякой военной обязанности. Орденов я не имею. Прошу:

выдать мне документ о натурализации и разрешить мне поселиться здесь. Заслушано, одобрено, подписано.

Д-р Карл Маркс

Публикуется впервые

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

ПИСЬМО К. МАРКСА ПОЛИЦЕЙПРЕЗИДЕНТУ ФОН ЦЕДЛИЦ

КОРОЛЕВСКОМУ ПОЛИЦЕЙПРЕЗИДЕНТУ ЕГО ВЫСОКОРОДИЮ г-ну ФОН ЦЕДЛИЦ

Ваше высокородие,

Вчера вечером я получил Ваше любезное письмо от 10 апреля.

Если в предыдущем своем письме Ваше высокородие придерживалось того мнения, что в связи с моим прошением 1845 г. для меня не имело бы значения даже то обстоятельство, что амнистия аннулирует вызванную десятилетним отсутствием утрату прусского подданства, то теперь Ваше высокородие вследствие моих последних доводов придерживается противоположного мнения, а именно, что амнистия, поскольку она якобы может заключать в себе только снятие наказания, не возвращает утраченного когда-либо по какой-либо причине прусского подданства.

Правда, я вынужден заметить во избежание ущемления моих прав, что в этом письме, с точки зрения правосознания нижеподписавшегося, можно найти; 1) частичное аннулирование королевской амнистии, 2) непризнание Союзного сейма и его решений и, следовательно, нарушение государственно-правовых основ Германии, установленных Союзным актом[390], 3) наконец, не менее решительное отрицание всего публичного права Пруссии.

Однако, имея в виду преследуемую мною практическую цель, я не хочу утомлять Ваше высокородие изложением этих трех бесспорных с юридической точки зрения тезисов и согласен в том смысле, как я уже писал Вашему высокородию в конце

своего последнего прошения, принять от Вашего высокородия также и в форме новой натурализации то, что является моим правом и что я, как таковое, должен отстаивать.

Вынужденный семейными обстоятельствами к скорому отъезду отсюда, я уже вчера утром in omnem eventum [на всякий случай. Ред.] подал в этом смысле прошение в полицейское управление моего округа о новой натурализации [В этом месте на полях рукописи имеется пометка неизвестным почерком: «В этой просьбе Марксу отказано». Ред.].

Одновременно покорнейше сообщаю Вашему высокородию, что ввиду моего отъезда я уполномочиваю проживающего здесь г-на Ф. Лассаля получить для меня свидетельство о натурализации, подавать за меня все необходимые прошения, предпринимать все необходимые в этом деле шаги и вообще осуществлять мое право в том же полном объеме, в каком оно принадлежит мне.

Поэтому покорнейше прошу Ваше высокородие адресовать окончательное решение г-ну Ф. Лассалю, проживающему здесь. С совершенным почтением преданный Вашему высокородию

д-р Карл Маркс

Берлин, 11 апреля 1861 г.

Публикуется впервые

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Загрузка...