Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим

КОДА: Da capo al fine (с начала до конца, повторить)

В общем, с помощью всех доступных мне методов нумерологии я провозился не один день, продираясь сквозь оригинальные тексты Б. Кемпфера, и вопреки вложенным усилиям не получил никакого результата, который удовлетворил бы меня хотя бы в первом приближении. Текстовые выжимки давали либо бессмысленный набор букв, который не имел смысла ни в каком языке мира, хотя не могу полностью исключить такую возможность, ибо мои знания языков этого мира довольно ограничены.

Либо я действительно находил слова, которые казались мне знакомыми, но в сочетании не заключали в себе никакого смысла, поскольку я, например, не мог себе представить, почему и зачем Б. Кемпфер запрятал в тексте послание, которое запрещало ходить по газонам. Правда, и здесь я не могу исключить, что я неправильно его интерпретировал, и что понятие «газон» имеет более глубокое значение, которое я в тот момент не распознал.

Естественно, я пришел к мысли, что послание, если оно действительно существует, вероятно, могло бы содержаться в многочисленных иноязычных текстах, которые я удалил еще в начале своей редакторской деятельности, поскольку я, опять же по причине нехватки языковых знаний, все равно не смог бы их перевести, а Б. Кемпфер не изъявлял готовности предоставить их в соответствующем переводе.

Возможно, думал я, именно эти тексты содержали тайное послание, которое могло быть расшифровано Братством, что в любом случае означало для меня конец моих поисков. Короче говоря, я нисколько не продвинулся вперед, хотя после кратких периодов отчаяния с энтузиазмом возвращался к этой работе. В какой-то момент я решил, что меня никто не сможет упрекнуть, если я прекращу свои поиски раз и навсегда.

По правде говоря, у меня были более важные дела, чем копаться в подозрительных текстах в поисках послания, которого там скорее всего не было. Хотя наша жизнь, как говорят, сплошная суета и тщета, но я постараюсь отыграться на других объектах и, как мне кажется, с явным удовольствием. В конце концов я прекратил свои занятия по обработке одних и тех же текстов одними и теми же приемами, так и не получив никаких результатов. Пусть послания Б. Кемпфера ищет, кто захочет, я не желаю больше этим заниматься, лучше я поразмышляю о том, как мне, располагая такими деньгами, отыскать местечко, где меня не достанут ни Б. Кемпфер, ни Братство.

В этом отношении было действительно необходимо принять решение как можно скорее, так как моя жажда спокойной жизни в минувшие дни стала колоссальной. Согласен, что никто по-настоящему не угрожал моим душе и телу, даже когда мне так казалось, однако трезвый взгляд назад делает чувства относительными. К тому же последние события, не буду этого отрицать, прежде всего неожиданные визиты кого бы то ни было, мне порядком опротивели.

Ревизия полученных мною денег показала, что за ближайшее будущее я могу быть спокоен. У меня оказалось, достаточно средств, чтобы оставить службу, не ущемляя себя в своих привычках и не отказываясь от прежнего уровня жизни. Естественно, я передам моей разведенной жене и детям приличествующую сумму и при этом проявлю себя великодушным, но не потому, что они это заслужили, а чтобы заранее пресечь все дальнейшие претензии с их стороны. Даже после этого я мог бы позволить себе жизнь в соответствии с моими представлениями и вкусами, если не проживу слишком долго.

Но я хорошо знал, какую жизнь я вел все прошедшие годы, и потому не строил иллюзий относительно долголетия. Я вообще считаю такие надежды, ставшие сегодня модными, неправильными. В ближайшем обозримом времени медицине не удастся найти философский камень, к тому же я могу себе представить, как большинство людей проведет отпущенные им дополнительные годы. Они сейчас уже ведут жизнь, полную глупостей и скуки, которую следовало бы завершать как можно быстрее. Но как бы то ни было, в своем собственном случае я исходил из того, что моя жизнь продлится еще двадцать, ну, может быть, тридцать лет, а на этот срок денег мне хватит.

При этом я отлично понимал, что с возрастом потребуется больше денег, не потому что возрастут требования к жизни, а скорее по той причине, что нужно будет больше денег для того, чтобы продолжать жить. Придется больше платить за растущее число и качество разнообразных услуг, ибо в случае развития у меня недержания никто не станет менять мне пеленки добровольно и бесплатно. Но я подумал и об этом, так что теперь для меня оставался один вопрос, какие мне нужны условия там, куда я соберусь перебраться. Решить этот вопрос было непросто. Хотя я всегда ценил благодать жизни в глуши Провинции, необходимую анонимность, скорее всего, можно было обеспечить в большом городе, может быть даже в одном из тех, где я жил раньше. Как-то я прочитал, что китаец надежнее всего спрячется среди китайцев, так что нужно думать проще, если я действительно хочу спрятаться.

Придя к такому заключению, я вдруг вновь ощутил желание и настроение еще раз проанализировать тексты Б. Кемпфера, ибо в глубине своей души я тяжело переношу неудачи в решении таких задач. В нормальных обстоятельствах я бы немедленно принялся за работу, но на этот раз я, правда с большим трудом, обуздал свое любопытство, поскольку работа мне предстояла серьезная. Ведь я собирался сделать последнюю попытку, поэтому я отыскал в своей почте те адреса, откуда Б. Кемпфер посылал мне свои сообщения. Наконец, я их нашел и написал ему, что мне не удалось найти в его текстах скрытое или явное послание, и со всей вежливостью попросил его соответствующим образом просветить меня.

При этом я не возлагал особых надежд на получение ответа, но я хотел использовать все возможности. Затем я приступил к приведению в порядок своих финансовых дел, что, как известно мне по опыту, занимает гораздо больше времени, чем предполагаешь. Но на этот раз подобное занятие меня не раздражало, ведь речь шла о поистине решающем шаге в моей жизни, который следовало хорошо и обстоятельно подготовить. Всегда значительно труднее, чем ты думаешь, замести свои следы, особенно если сам не желаешь быть втянутым в нелегальные махинации. Этого я не желал. После Б. Кемпфера и Братства не хватало еще привлечь к себе внимание государственных органов, хотя их компетенцию я ставлю ниже по сравнению с двумя указанными выше. Однако самонадеянность — первый шаг на пути к гибели, а этого я допустить не имел права.

Не хочу здесь описывать в подробностях, что случилось в последующие дни во время подготовки к новой жизни, скажу только, что наконец у меня появилось ощущение, что я приблизился к моей цели. При этом я совсем не торопился, ибо сказал себе, что нетерпение есть второй шаг на пути к гибели; кроме того, необходимо было тщательно отработать все этапы, а мои партнеры, которые потребовались мне, имели собственный распорядок жизни, в который я не хотел вмешиваться, хотя у меня нашлись бы необходимые для этого средства, правда, я довольно прижимист и не хочу привлекать в себе лишнее внимание.

Вот так все и двигалось — медленно и постепенно, но неуклонно — вперед. Я нашел квартиру, которая удовлетворяла моим запросам и к тому же я мог быстро ее занять, сдал свою мебель на склад в Верхней Баварии, заплатил за это кучу денег, но тем самым, как я надеялся, оставил ложный след, купил в соседнем городе новую мебель на другое имя и заплатил за все это наличными, что для меня не составило особого труда с учетом моего немаленького счета.

Тем временем мне пришлось забрать все необходимые вещи из арендованного мной домика в горах, где я при каждом удобном случае рассказывал, как мне здесь понравилось и что я хочу подыскать в округе жилье, чтобы жить здесь постоянно. Мне предлагали различные дома, которые я тут же осматривал, причем каждый раз проявлял большую заинтересованность, затем давал адрес гостиницы в Мюнхене, по которому можно было связаться со мной в дальнейшем. В гостинице я действительно зарегистрировался, заплатил за две недели вперед и попросил портье пересылать мне поступающую почту на почтовый ящик в Берлине, который я забронировал на короткое время.

Наконец, я изменил немного свою внешность — сбрил бороду, постригся покороче и, главное, приобрел весьма элегантную одежду, так что теперь я мог вполне обоснованно надеяться на то, что на улице меня не так-то просто будет узнать. Я изменил также свои привычки посещать определенные рестораны и пивные, что значительно снизило шансы встретиться с кем-то из знакомых. Естественно, такие изменения дались мне нелегко, да и как может быть иначе, если с годами создается целая система привычек, которую сам не осознаешь. С другой стороны, новая ситуация наполняла меня волнением, ибо не каждому удается начать жизнь еще раз чуть ли не сначала, так что это явилось для меня определенным вызовом.

Единственное, что я не изменил — это адрес электронной почты, для этого не было причин, к тому же я хотел оставаться досягаемым для Б. Кемпфера, от которого я все еще надеялся получить ответ. Однако он заставил меня некоторое время подождать, причем так долго, что я успел уже приноровиться к своей новой жизни. Но в одно прекрасное утро я получил новое сообщение. Как всегда, оно было коротким: «Объявлюсь в ближайшие дни». Без подписи, без даты, без каких–либо других указаний. Все же мне сразу стало ясно, что отправителем мог быть только Б. Кемпфер, хотя не могу объяснить, почему я так решил.

Ну хорошо, подумал я, значит он получил мое сообщение, он хочет объявиться (вероятно, свойственным ему способом), стало быть, мне не нужно дальше ломать над этим голову. Последовавшие за этим дни прошли без каких-либо происшествий, мои попытки наладить в эти дни прочные романтические отношения потерпели неудачу, однако они не имели ничего общего с описываемыми здесь событиями, поскольку не все страдания в этом мире имеют причиной происки внеземных злых сил.

Не хочу скрывать, что я и сам иногда склонялся к мысли возложить ответственность за свою собственную жизнь на судьбу или другие сверхъестественные системы, особенно когда не видел спасения от надвигающихся катастроф, но, в конце концов, я понял, что от этого я ровным счетом ничего не выигрываю. Если такие силы действительно существуют и могут оказать воздействие на мою жизнь (но мне трудно понять, почему эти силы именно мной ограничились), тогда все равно остается слишком мало шансов оказать им сопротивление, так они все-таки сверхъестественные, и остается только приноровиться к ним наиболее выгодным способом, подобно тому, как человек, не желающий промокнуть под дождем, должен либо взять зонтик, либо остаться дома.

Я уже почти забыл об обещании Б. Кемпфера вскоре объявиться у меня, когда однажды утром я обнаружил в компьютере еще одно сообщение от него. Он предполагал посетить меня в течение дня и готов Ответить на все вопросы, которые придут мне в голову. Это, кончено, было серьезное обещание, но у меня, исходя из опыта общения с ним, не было основания верить ни одному его слову. Но тут он известил о своем личном визите, а в таких случаях Б. Кемпфер до сих пор всегда держал слово. Я полагал, что он нанесет мне визит после обеда, поэтому я не менял своих планов на день. Лишь позже, уже в послеобеденные часы, я вспомнил, что до сих пор не дал ему своего нового адреса, и поэтому послал соответствующее сообщение. Я не ошибся: как только стемнело, в мою дверь позвонили.

Моя новая квартира была обставлена с большой роскошью и потому снабжена видеокамерой для наблюдения за входной дверью, так что я уже привык бросать взгляд на монитор, прежде чем открыть дверь. Однако там ничего нельзя было распознать, кроме маленькой темной тени, похожей на кошку. Это и неудивительно, ибо в округе было достаточно этих тварей, которые обычно вершили свои дела поздним вечером или ночью. Часто мне приходилось чистить свой балкон от останков голубей и мышей, так как однажды я совершил ошибку, налив им немного молока, и с тех пор кошки стараются изо всех сил меня отблагодарить.

Как бы то ни было, кроме тени на мониторе ничего не было видно, и, стало быть, повода открывать дверь я не видел. Я немного разозлился на такую помеху и хотел уже вернуться к своим занятиям, когда звонок раздался во второй раз, еще более энергичный, сопровождаемый стуком в дверь.

Я открыл дверь и даже не очень удивился, увидев на пороге господина Б. Кемпфера, как всегда безупречно одетого, с иронической улыбкой на устах. Почему так долго не открывали, был задан мне вопрос, но я не дал никакого ответа, а пригласил его войти. Б. Кемпфер благодарно кивнул, зашел в квартиру, где он вел себя так, словно только в ней и бывал. Каким-то странным, свойственным ему способом он опять вызвал во мне чувство, что в своей собственной квартире именно я нахожусь с визитом. Но у меня не было возможности разобраться с этим чувством, ибо Б. Кемпфер ринулся в жилые комнаты, бросив мне на руки свой плащ, опустился в самое комфортабельное кресло, с интересом огляделся вокруг и затем произнес с благородным оттенком в голосе, что меня следует поздравить с новым положением.

Ему нелегко было разыскать меня, так как он первоначально не думал, что я просто перееду из одного квартала в другой, он предполагал обнаружить меня скорее на островах Карибского моря или в Южной Азии. Я понятия не имел, что он хотел этим сказать, а потому ответил, что в принципе не так уж трудно найти кого-то, если имеешь его адрес. Ну да, ответил он, и по его тону было понятно, что мое последнее сообщение опоздало, так как к тому моменту ему давно было известно мое новое местонахождение, во что я мог бы поверить или нет, что в целом никакой роли не играло.

Б. Кемпфер производил, во всяком случае, впечатление довольной кошки, которая после долгой забавы со своей измученной жертвой наконец решилась ее съесть. Он по-прежнему улыбался и смотрел на меня с выжиданием, словно на этот раз я должен был направить разговор в нужное русло. Мне не пристало жаловаться, потому что именно я просил об этой встрече, поскольку непременно хотел знать, что за таинственное послание крылось в его тексте. Во всяком случае, за это время — tempera mutantur — в моей жизни приоритеты немного изменились, и в тот момент я не знал, как мне вести разговор, чтобы получить искомый результат.

Итак, перво-наперво я спросил его, какой напиток я могу ему предложить, оговорившись, что, в связи со временем, мы должны вскоре отправиться обедать. Б. Кемпфер решился на простой, как он сказал, аперитив, составление которого доставило немало хлопот, поскольку некоторые ингредиенты этого «простого» аперетива мне пришлось усиленно разыскивать. Однако Б. Кемпфер остался доволен результатом моих изысканий, во всяком случае, он ничего не изрек, а попросил повторить тот же напиток.

Я спросил его, как шли у него дела, чем он занимался в последние недели, поскольку еще не знал, как построить свои вопросы, но, по меньшей мере, постарался использовать время, чтобы ментально вернуться в тему. Б. Кемпфер махнул рукой и сказал только, что он делал и то и это, побывал и там и сям, в общем, обычная скука и повседневная рутина. Было более чем ясно, что у него не было ни малейшего намерения дать мне более точную информацию, поскольку он справедливо полагал, что меня это нисколько не волнует.

Наверное, мне не стоило бы на это жаловаться, но в моей ситуации, когда в последнее время никто не интересовался моей интимной сферой жизни, это меня разозлило, и я дал почувствовать это Б. Кемпферу, но это ему отнюдь не помешало, так кошка реагирует на чувства мыши, если вообще реагирует как-нибудь.

Охотно соглашусь, что глядя с другой стороны, ситуация с кошкой и мышкой равным образом не лучше, ибо обе выполняют в структурах нашего мира четко определенные функции, которые нельзя отменить без того, чтобы это не сказалось на выживании всей системы. По меньшей мере, это вполне возможно, ибо кто может с уверенностью сказать, что изменится в комплексных и сложных структурах нашего мира, если кошка перестанет ловить мышей. (Ср. Рэй Бредбери, «И грянул гром». — Прим. пер.).

Во всяком случае, мир был бы другим, но нельзя сказать, что он стал бы лучше, однако стоит сделать такую попытку, ведь говорят же, что мир должен стать другим, чтобы он сделался лучше. Однако Б. Кемпфер явно был в тот вечер не в настроении переделывать мир, да я и не стремился к переделу мира, ибо шансы очень невелики, если попытаться сделать это в одиночку. Итак, Б. Кемпфер болтал какие-то пустяки, а я заботился о напитках, пока не предложил ему отправиться трапезничать.

Я сразу предложил восточный ресторан, расположенный поблизости, так как там были уютные кабинеты, которые, конечно, предназначались для интимных целей, но это давало нам возможность побеседовать без помех. Кстати, упомяну, что великолепие восточной кухни, изобилующей редкими деликатесами, компенсировало присущие таким ресторанам шум и суету. Б. Кемпфер не возражал, сказав, что полностью полагается на мой вкус, и мы вскоре поднялись, чтобы отправиться в ресторан.

Было ветрено, с деревьев сыпалась листва, а дождь был такой сильный, что я, несмотря на зонтик, промок насквозь, пока мы дошли до ресторана. После всего того, что мне довелось повидать, общаясь с Б. Кемпфером, меня почти не удивило, что внешне он выглядел так, словно не было никакой непогоды: пряди волос блестели как обычно, а на его безупречной одежде не было заметно ни единой капли дождя. Он заметил мой взгляд, отклонил голову немного в сторону и только улыбнулся.

К счастью, для таких ресторанов время еще было раннее, поэтому мы проследовали в один из кабинетов, не привлекая ничьего внимания. Меня совсем не удивило то, что Б. Кемпфер оказался в состоянии беседовать сначала с официантом, а позднее и с хозяином ресторана на их родном языке, что сильно поспособствовало повышению качества поданных нам блюд. Я много лет назад посетил эти страны и хорошо знал разницу между исходными продуктами и способами их приготовления, но в тот вечер меня посетило чувство, словно я каким-то чудом вновь оказался в тех краях.

Вмешательство Б. Кемпфера, не знаю уж, как он этого добился, оказало определенное воздействие на последовательность смены блюд и их качество, ибо нам подавали те блюда, которые я видел только во время моих поездок в те страны. Кроме того, мы пили арак, который нам подавали каждый раз в охлажденных бокалах. И каждый раз, когда открывалась новая бутылка, Б. Кемпфер сам указывал дозы воды и арака, поскольку, говорил он, никогда нельзя перепоручать это персоналу. То, что я был вынужден положиться на выбранную им драматургию, естественно, сюда не относилось.

В конце концов, мне это было безразлично, ведь от арака получаешь приятное, легкое и ласковое, но надежное опьянение, которое поначалу не воспринимаешь сам и которое не вызывает в дальнейшем нежелательных последствий. Считаться следует только с тем, что на следующий день голова болит больше, чем обычно, но фармакологическая промышленность имела достаточно времени, чтобы разработать высокоэффективные лекарства на сей случай.

Кстати, легенда о том, что арак обладает продленным действием, т. е. стоит наутро выпить любую жидкость, как вернется бывший прошлым вечером уровень опьянения, часто и охотно рекламируется, однако не имеет научного подтверждения. Скорее это может относиться к различным вариациям китайской водки, будь это мао-тай или классическая ву-лянь, после которых несколько дней подряд при каждой отрыжке не можешь избавиться от воспоминания о ее отвратительном вкусе, но никто ничего не может с этим поделать.

Вот такой бывает жизнь, нужно принимать ее такой, какой она приходит, и нет смысла именно за это возлагать ответственность на какие-то злые силы. Точно так же не обязательно благодарить добрые силы за то, что подаваемые нам в яства были отменного качества и вкуса, что не в последнюю очередь было обусловлено тем, что корица хорошо подходит к мясу ягненка, хотя многие так не считают. Как бы то ни было, все обстоятельства указывали на то, что это мог бы быть приятный вечер, если бы не обещание и решимость Б. Кемпфера рассказать мне, наконец, всю правду.

После того как мы потратили время на заказы и дебаты с персоналом, управляющим и поваром, Б. Кемпфер вновь обратил на меня внимание. Я тем временем был занят чтением меню, хотя в этом не было необходимости, но я просто хотел продемонстрировать спокойствие и расслабленность. Б. Кемпфер сказал, что прежде всего я должен более подробно изложить свои вопросы, что я и сделал, сообщив ему свои соображения и рассказав о попытках дешифровки текстов и закончив тем, что я не пришел ни к каким результатам. В итоге у меня возник один-единственный вопрос, зачем вообще Б. Кемпферу потребовалось прятать тайные послания в своем тексте.

Он спокойно выслушал мой доклад, что обычно было ему несвойственно, затем наполнил бокалы араком, в несколько глотков опорожнил свой бокал и немного помолчал, прежде чем начать говорить. Б. Кемпфер повторил, что, это поистине нелегкие вопросы, чтобы просто так на них ответить. А потом добавил, что наверняка потребуется не один вечер, чтобы дать ответ на все вопросы, поэтому я должен выбрать один, особенно важный для меня; он же в свою очередь обещает ответить на него откровенно, честно и подробно.

Должен сказать, что он, таким образом, удачно вышел из затруднения, так как теперь я должен был думать, какой из моих вопросов был для меня особенно важен и ответ на который содержал бы информацию, относящуюся к другим вопросам. Итак, я хотел, как говорится, «одним махом семерых убивахом», хотя отлично понимал, что такие фокусы удаются только храброму портняжке из сказок, и то если повезет. Поскольку мне необходимо было подумать, я сначала выпил бокал арака, который мне в тот вечер особенно пришелся по душе, о чем я немедленно сообщил Б. Кемпферу. В ответ он показал мне с гордостью бутылку, на которой был указан производитель, о котором я раньше ничего не слыхал.

Я смог выиграть немного времени, заведя разговор о различных сортах арака; и провоцируя его на изложение подробностей, в которые была включена заодно и история Леванта, имевшая отношение к производству арака. Я слушал его вполуха, хотя при других обстоятельствах это было бы чрезвычайно интересно, и старался привести в порядок собственные мысли. Это было настоятельно необходимо, ибо я еще ничего не ел, поэтому арак оказать свое первое воздействие без особого сопротивления со стороны моей плоти.

Нет, пьян я не был, но мне трудно было противостоять постепенно растущей легкости мыслей и чувств. Не хочу думать, что Б. Кемпфер при выборе напитков добивался именно этого, однако события прошедших недель заставляли меня видеть везде скрытый смысл. Я, однако, доблестно противостоял искушению поддаться угрозе паранойи, хотя бы уже потому, что ничего хорошего из этого не вышло бы, поэтому, положившись на непосредственность, я использовал краткую паузу, когда Б. Кемпфер, полный энтузиазма рассказывать об араке и дальше, вдохнул, и поставил перед ним мой вопрос.

Почему, спросил я, зачем он в текстах запрятал свое подлинное имя, хотя каждый знает, что может случиться, если это имя будет произнесено при соблюдении определенных условий и ритуалов. Неужели, быстро продолжил я, его депрессия стала за это время такой, что он не видит никакого выхода, кроме такого своеобразного суицида. Я был рад, что мне удалось быстро произнести эти вопросы, ведь в этом щекотливом деле мне неясна была его истинная реакция на них. Такую реакцию нельзя предугадать и у нормального человека, а Б. Кемпфер, насколько я его знал, никак не мог считаться нормальным человеком. Поэтому Неуверенность моя все возрастала по мере того, как он молча предавался с большой отдачей новым блюдам, подаваемым на наш стол.

Б. Кемпфер рекомендовал мне отведать того или иного, накладывал себе очередную порцию, явно смаковал ее и вроде как пока не собирался отвечать на мои вопросы. Длилось это довольно долго, пока он не начал говорить. Да, сказал он, в своем анализе я оказался не совсем неправ; действительно, Дьявола нужно понять, встав на его место.

Ага, подумал я, наконец-то мы у цели, наконец виден конец игры, теперь падут все маски, the secret finally unveiled. Ну что ж, сказал Б. Кемпфер, словно разгадав мои мысли, ради успеха нашего разговора придется ему на остаток вечера влезть, так сказать, в шкуру Дьявола, стать advocatus diaboli, к посмотрим, что из этого получится. При этом он заулыбался, словно выдал отличную шутку. Я на это ничего не сказал, но был по-прежнему озадачен, причем это было по мне заметно, так как Б. Кемпфер улыбнулся ободряюще и приветствовал меня новым бокалом арака.

Итак, сказал он, нам следует постараться понять Дьявола. Нужно исходить из того, что он создал этот мир, о другом нам ничего не известно, равно как и о Рае, существовавшем до или после этого, а о том, о чем нечего говорить, лучше промолчать. Если теперь представить себе, сколь огромны размеры этого мира, просторы которого человек не преодолеет и за тысячи лет, поскольку всегда будет возникать что-то новое, которым человек может только дивиться и перед которыми должен преклоняться, то следует одновременно признать, что творец этого мира, в данном случае Дьявол, не только может им гордиться, он должен им гордиться. Ведь тот, кто смог создать нечто более величественное, ни больше ни меньше Бог, хотя и это точно неизвестно, во всяком случае, не только каждому отдельному человеку, но и всему человечеству в целом подобное не под силу.

Если теперь эту гордость творца принять как вполне естественное чувство, продолжал Б. Кемпфер, не переставая жевать, то следует понять, что этот демиург должен время от времени оценивать развитие своего творения, при этом он судит по самым строгим критериям, ибо и к себе самому он всегда применяет наивысшие требования. Во всяком случае, он должен проверить, так ли развивается его гордое творение, как это пристало творцу, ибо, как говорится, дело прославляет создателя, а не наоборот. Ему, то есть творцу, полагается дать миру оценку по его состоянию на определенный момент, сделать прогноз его дальнейшего развития и решить, что необходимо сделать с учетом того, каким, собственно говоря, мог бы быть мир применительно к его имманентным возможностям, не говоря уж о трансцендентных.

Итак, сказал Б. Кемпфер после того, как на стол была водружена очередная смена деликатесов, необходимо самому (с позиции Дьявола) проанализировать положение дел в этом мире и не забыть при этом о роли и ответственности людей. Все-таки человек, насколько это известно, является единственным в этом мире, кто впадает в раздумья о себе самом, рефлектирует, так сказать, проектирует результаты этих раздумий на мир и, в конце концов, пытается приноровить мир к своему мышлению. Против этого вообще нечего возразить, добавил Б. Кемпфер. То, что в этом мыслительном процессе ничего особенного нет, кроме как, пусть сложных, но все-таки поддающихся объяснению, физических или химических процессов, в данный момент к делу не относится, ибо здесь имеет значение то, что эти процессы в значительной степени влияют на другие (физические или химические) процессы в этом мире и могут их изменить. Тут я испытал соблазн задать вопрос, какие можно вывести последствия из такого умаления, которое я бы даже назвал редукцией, мышления и деятельности людей, для их моральных качеств, разве непосредственно отсюда не могло следовать, что разрушение людьми озонового слоя в результате вредных выбросов можно точно так же расценивать с точки зрения морали, как обязательный результат воздействия определенных физически и химических процессов.

Из этого вытекает, что человек был бы свободен от всякого греха, ибо если человек представляет себя только как результат взаимодействия физики и химии, то и его так часто превозносимая свобода есть не что иное, как постоянное проявление случая и неопределенности в рамках тех самых процессов. Как можно взваливать на человека вину за нечто, на что он, принимая во внимание всемогущество законов природы, не может оказать воздействия? И вообще, не лучше ли заменить мораль фармакологией, чтобы изменить восприятие и мышление человека? Но я ничего подобного не сказал, так как не хотел отвлекать Б. Кемпфера от его аргументации, ибо только она и ничто иное важна была для меня в тот вечер.

Неизвестно, прочувствовал Б. Кемпфер мои мысли или нет, во всяком случае, он продолжил свою речь, как ни в чем не бывало. Он сказал, что невозможно провести анализ актуального состояние мира и, конечно, дать прогноз его дальнейшего развития без того, чтобы одновременно не подвергнуть тщательной проверке отношение и поведение людей. В конце концов, люди громогласно и ничтоже сумняшеся утверждали, что они, благодаря своим силам и величию, сами могут вмешиваться в ход вещей. Потому да будет позволено судить о них, по меньшей мере, по их собственным претензиям, продолжал он с улыбкой.

Б. Кемпфер откинулся в своем кресле, велел официанту убрать пустую посуду и принести новые лакомства Востока, после чего продолжил свою речь. Он хочет сделать еще один шаг вперед, возложив на людей ответственность не только за их актуальные действия, но и за то, во что они выльются в один прекрасный день. Даже если человек не сам пожнет то, что он посеял, то, во всяком случае, он должен принимать решение, какое семя он бросит в землю.

То, что человек в своей ярко выраженной генетической ограниченности способен охватить лишь малую часть пространства и времени и в результате не может в целом и в деталях оценить последствия своей деятельности, достойно глубочайшего сожаления, но это не может ни в коем случае служить оправданием, ибо осознание этой ограниченности сделалось доступным всем людям, так что вполне можно это учитывать и действовать в соответствии с этим. Он, Б. Кемпфер, полностью согласен с тем, что прогнозы всегда делать тяжело, особенно на будущее, но и это не должно помешать людям нести ответственность, тем более, что знаменитое положение «learning by doing» содержит прежде всего требование учиться, о чем человек слишком часто забывает, наивно руководствуясь принципом «навались всем миром».

Дойдя до этого места в своей аргументации, Б. Кемпфер немного помолчал, словно хотел поразмыслить о значении своих слов. Он полез в нагрудный карман пиджака, достал кожаный портсигар, вынул дорогую сигару, которую старательно размял и прикурил, и, совершив все эти действия, продолжил. Он, Б. Кемпфер в своей роли Дьявола, во всяком случае, не желает снимать о людей их ответственность за современное состояние этого мира.

Я и здесь промолчал, хотя мог бы вполне указать ему на то, что не адвокат, а только судья может вынести приговор, но я не мог и не хотел исключить того, что Дьявол обычно выступает в иных ритуалах процесса судопроизводства, чем привыкли думать на Западе. Правда, мне ужасно хотелось узнать немного больше о культурной дифференциации между Дьяволом и людьми, но в тот вечер не было для этого ни повода, ни времени.

Тем временем Б. Кемпфер вновь взял слово и сильно продвинулся в изображении Дьявола. В своем анализе мира он подошел к тому моменту, когда стал подробно, на хорошо подобранных примерах, перечислять грехи людей. То, что человек все еще злейший враг человека, не подлежит сомнению, сказал он, и следует убийство отнести к самым распространенным, следовательно, естественным видам смерти.

Хорошо, продолжил он, соревнование между людьми не всегда проходит без потерь, но он при этом до сих не может понять, почему всегда делают разграничение между гражданскими и военными потерями и вводят к тому же критерий вины, употребляя невнятную комбинацию этих понятий, как то: «невинные гражданские жертвы», словно при вступлении в ряды армии солдат получает неизбежный груз вины, от которой освобождается в момент демобилизации.

В свою очередь, в странах со всеобщей воинской обязанностью это означает, что каждый мужчина на определенный срок своей жизни возлагает на себя неминуемую вину, и остается только спросить себя, почему женщинам позволено оставаться в этом смысле невинными. Может быть, добавил Б. Кемпфер, женщины могли бы покрыть свои долги каким-то другим способом. Собственно говоря, остается только ждать, что кто-то изобретет, разумное оружие, которое будет в состоянии выбирать цели и жертвы, руководствуясь наличием вины, т. е. моральными критериями.

Однако, сказал Б. Кемпфер, он не хочет впадать в сарказм (я вздрогнул, оторвал взгляд от тарелки, но не увидел на его лице никакой улыбки и вернулся к лакомым homus и tabouleh), но должен обратить внимание на то, что человек убивает человека не только из выгоды, но и ради удовольствия, это явно свидетельствует о том, что общество развлечений проникло во все сферы жизни и общий гедонизм современного общества собирается проявить себя в различных формах насилия.

Совершенно откровенно многие люди (и их становится все больше) пришли к мнению, что вечера можно проводить не только в уютном семейном кругу и наблюдать насилие на экране телевизора. Наконец, открыли категорический раздражитель, сиречь максимально зрелищное убийство других людей, можно даже сказать, эстетическое убийство. Поскольку существование такого раздражителя остается непревзойденным, то можно, а вернее, нужно при этом брать в расчет и собственную жизнь, ведь после такого чудовищного поступка ничто не оправдывает дальнейшее существование человека, да и стоит ли оно того. Только поступок оправдывает социальное существование, а коль поступок уже совершен, то в существовании нет больше необходимости.

Точно известно, что разочарование художника проявляется сильнее всего тогда, когда он после долгих лет творческих мучений и работы, завершает, наконец, свое произведение, и кто способен упрекнуть его в том, что он не видит перед собой новых целей. Тут я опять поднял глаза и вновь не увидел никакого волнения на лице Б. Кемпфера. Нет, продолжил он как ни в чем не бывало, если признавать Закон Небытия и при этом принимать неизбежность смерти и страданий, то вовсе нет необходимости испытывать при исполнении удовольствие и проявлять рвение. В конце концов, это всего лишь голое утверждение, ничем и никем не доказанное, что позже за это сладостное рвение последует награда и можно оказаться среди первых, когда с шумом откроются двенадцать ворот Святого Иерусалима.

Б. Кемпфер в своей речи явно вошел в раж, и ничто не могло его отвлечь. Я озаботился едой, которая во все большем разнообразии и количестве подавалась к нам на стол, пробовал различные блюда и помалкивал, так как побаивался, что любое промежуточное восклицание, будь это просьба что-либо уточнить, будет воспринято Б. Кемпфером как недопустимая помеха. Мне довелось в последние недели и месяцы несколько раз пережить его выступления, и у меня сложилось к ним определенное отношение, но я вряд ли смог бы что-нибудь сказать теперь, когда кончились позерство и ирония, уступив место почти пугающей серьезности.

Со временем мне показалось, что он полностью сроднился с ролью Дьявола, и я бы не удивился, если бы его слова сопровождались клубами дыма и серы. Но до этого в тот вечер еще не дошло, ибо это нарушило бы атмосферу, а такое святотатство Б. Кемпфер никогда бы не допустил. Как бы то ни было, он говорил дальше о грехах людей, об их ограниченном кругозоре, об их наглой заносчивости, об их необузданной страсти к игре.

Порядка в том, что он говорил, было мало, он неожиданно перескакивал с одной темы на другую, обрывал мысль только для того, чтобы опять начать сначала, он был сложен и полемичен одновременно, он повторялся, и несмотря на все это я не мог устоять перед обольстительной силой его слов. На одном дыхании он говорил о катастрофах и эпидемиях и о том, что природа и техника заключили союз против людей, что человек никогда не умел провести различия между использованием и эксплуатацией и что не стоит удивляться, когда понемногу иссякнут ресурсы этого мира.

Потом он задал вопрос, скорее риторический, почему, собственно, ни одному человеку не бросается в глаза, что именно в последние годы происходили с нарастающей частотой неслыханные вещи, каких до сих пор не доводилось пережить, словно неумолимая судьба не пожелала больше ждать. Склад возможностей, как выразился Б. Кемпфер, к этому времени почти полностью опустошен, чуть ли не все, что мог придумать ум человеческий, было фактически сделано. Совершеннее или, по меньшей мере, лучше мир от этого не стал, ибо какой толк в том, что можно делать и применять атомную бомбу, или разрушить озоновый слой, или врезаться на самолете в дома, или выращивать бактерии для неизлечимых эпидемий? И никого не удивит, если даже животные в довершение всего впадут в настоящее бешенство.

О прогрессе человеческого разума говорить нельзя, скорее о постоянстве, с которым люди отдают все свои силы на решение второстепенных задач, ничего не значащих для жизни в этом мире. Он, Б. Кемпфер, не видит разницы между длительными эзотерическими дебатами о природе Иисуса Христа, и отчаянными поисками мельчайших из мелких частиц, из которых, возможно, состоит материя, притом что второе обходится значительно дороже.

Дело не только в том, что человек лучше себя чувствует духовно или телесно, а в том, что человек стал частью гигантской системы, причем, благодаря своим способности, важной ее частью. Отсюда прямо и непосредственно следует и высокий уровень ответственности, которым нельзя об лечь какую-нибудь длиннохвостую синицу или лактобактерию, причем Б. Кемпфер не стал здесь вдаваться в тонкости моральной и фактической ответственности двух последних.

Никто, добавил он, не свободен от вины, и вполне можно ожидать от хомяка или летучей мыши, что они приноровятся к новым условиям, в противном случае их ждет Закон о необходимом Небытии. Но это, продолжал он, совсем другая тема, которую нет возможности рассмотреть сейчас во всех деталях. Ему хотелось бы еще раз обратить внимание на то, что неизбежным последствием любого творения является привнесение в Хаос некоего порядка, а коль скоро человек заявляет о своем участии в творении (особенно сейчас, когда Бог удалился так далеко от этого мира, что Его давно уже можно было бы считать умершим), коль скоро человек сам себя считает творцом, то он должен создавать и устанавливать порядок, а не разрушать его.

Однако единственный порядок, который признает сегодня человек, это порядок идола Мамона, а он обещает человеку много всего, пока длится день, но дает мало, а люди давно уже отказались от какого-либо сопротивления и целиком доверились этому идолу. Раньше они еще задавались вопросом, удовлетворяет ли их результат, продвинулись ли они вперед по пути к истинному, прекрасному или просто к лучшему, сегодня это никого не волнует, ибо незримая рука идола Мамона не терпит помех на своем пути, особенно в виде множества вопросов.

Люди, говорил Б. Кемпфер, и голос его становился громче, в своем безрассудстве давно привыкли к тому, что любое решение передается на усмотрение идола и его услужливых прихвостней. Страной управляют не лучшие и мудрейшие умы, как это должно быть, а самые жадные и богатые. Объявили Бога мертвым, а с Ним и мораль, о Дьяволе лучше помолчать, это приказал людям сделать идол Мамон, ибо он страшно ревнив и никого не терпит рядом с собой. Но, продолжал Б. Кемпфер, достаточно рано станет ясно, что ни за какие деньги нельзя купить мир, который будет лучше.

Потом он откинулся в кресле, глубоко вздохнул и заговорил вновь теперь уже тихим голосом. Люди могут отказаться от всего, только не от морали, ибо она есть единственное, что отличает человека от животного, а именно это отличие, в целом и в частности, так высоко ценит человека. Но если люди раз и навсегда променяют мораль на деньги, что закроет им путь назад в Рай, тогда для человека завершается его особая функция в этом мире, которая дает ему возможность надеяться на особые привилегии, тогда можно будет (тут Б. Кемпфер явно говорил от лица Дьявола) отказаться и от человека и продолжить эксперименты с животными, которые, правда, не имеют ни души, ни морали, но, согласно опыту всех предыдущих лет, не проявляют недовольства и не столь нетерпеливы, как люди.

Будь он, Б. Кемпфер, на месте властелина мира, он бы обстоятельно и детально продумал бы вопрос, не получит ли мир без людей больше шансов рано или поздно достичь совершенства. А будь он на месте людей, он бы обстоятельно и детально обратил внимание на необычные знамения, знаки, открывающиеся в любой части света внимательному наблюдателю и знаменующие решение, которое давно принято властелином мира.

В этом месте Б. Кемпфер еще раз подробно перечислил то, что по его мнению относится к таким знакам: природа мобилизовала все стихии, земля трясется там, где этого не ожидают, огонь полыхает как никогда, и не щадит никакого города, вода нагревается, и кипящие волны переплескиваются через все дамбы и стены, построенные человеком, наконец, воздух мощными потоками уносит все, что сделал человек.

Неужели нельзя обратить внимание, продолжал Б. Кемпфер, на то, что вода поднимается все выше и лишает с каждым часом людей их благосостояния, так что стоят они, жалкие и голые, словно их только что изгнали из Рая, но Бог не сделал для них из шкур одежду, и ничего нельзя поделать, кроме как пожалеть их, что особого труда не составляет.

Неужели люди не желают замечать, что даже техника, верная рабыня человека, обратилась с ненавистью против своего создателя? Не нужно быть большим пророком, чтобы знать, что в один прекрасный день техника и природа объединятся и не потерпят рядом с собой людей, ибо ни техника, ни, тем более, природа не нуждаются в людях(чтобы обрести свое счастье. Здесь я подавил желание задать вопрос, что следует понимать под счастьем техники или природы. Но в тот момент это было уже неважно, так как Б. Кемпфер погрузился в молчание после своей длинной речи и сидел в своем кресле, закрыв глаза. Однако я не заметил на нем признаков усталости, скорее ему нечего было больше сказать, и я тоже предпочел помолчать. Но я ошибся, так как через несколько мгновений он заговорил снова.

Что же касается Братства, которое столько трудов положило, чтобы проанализировать и декодировать его тексты, то у него нет сомнений в том, что им удастся не только действительно найти послание, но и использовать его должным образом. В этом и заключается потрясающая ирония, сказал Б. Кемпфер, потому что если можно изгнать Зло, назвав его истинным именем и правильно выговорив его при этом, то одновременно с этим наступит конец человечества, ибо люди состоят из неразделимой смеси Добра и Зла, и одно нельзя убрать, не убрав другого, нельзя разделить то, что слито в единое целое.

Он не может себе даже представить, как будет смеяться Дьявол, когда люди в момент своего величайшего триумфе сами себя уничтожат. Если бы он был на месте людей, то он сделал бы выводы из всех знамений, указывающие на то, что нужно ценить дни и наслаждаться ими, пока это возможно, пока не произнесено имя Зла, пока союз техники с природой не решился еще на последний удар, который вышвырнет отсюда людей.

У него, во всяком случае, не осталось слишком больших надежд на решение, не говоря уже о Спасении от этой напасти, ибо никакой Бог и никакой Дьявол не станут вмешиваться, чтобы помочь людям, поскольку они отнюдь к тому не расположены, да и зачем, если посмотреть, во что люди превратили этот мир, независимо от того, кто его создал и для какой цели. Нет, мы не танцуем на вулкане, сказал Б. Кемпфер, мы занимаемся серфингом на лаве, и никто не может сказать, когда мы погрузимся в нее с головой. Тут он улыбнулся, заказал еще бутылку арака, смешал его в бокале с небольшим количеством воды и осушил бокал одним глотком. Я последовал его примеру, и он повторял эту процедуру до тех пор, пока не опустела бутылка. На последнем глотке он заглянул мне в глаза, и мне до сих пор кажется, что я увидел в нем некое сожаление, правда, я в этом до конца не уверен.

Затем он поднялся, прямой походкой прошел к выходу, а не попрощавшись ни с кем, и, как всегда, оставил меня с огромным счетом. С тех пор я не видел больше Б. Кемцфера и к не слышал о нем ничего, а все мои попытки установить с ним связь обычным путем заканчивались неудачей. Чем больше проходит времени с момента нашей встречи, тем больше становится сомнение в ее реальности, но на моих счетах лежит немало денег, которые облегчают мне повседневное существование. Кроме того, у меня все еще хранятся дискеты, на которых записаны тексты Б. Кемпфера в их оригинальной версии.