Тропы «Уральского следопыта»

До рамазана, девятого месяца по лунному календарю, оставалось три неполных недели. Правоверные готовились к мучительному посту, во время которого предстояло есть и пить лишь по ночам.

Но пока рамазан не наступил, можно было как следует отвести душу. И наверное, поэтому по кривым улочкам Епанчинских юрт плыли острые запахи баранины и кизячного дыма. Женщины варили мясо в медных котлах прямо под открытым небом, возле подслеповатых мазанок. Запах варева доносился даже до реки, и Яниш, ловивший стерлядь на цепкие крючья, уже подумывал, не смотать ли снасти да не отправиться ли домой.

Стоял солнечный безветренный день. Иртыш спокойно нес свои воды куда-то на север, в страну Вечной тьмы. Неподалеку копытили сочный выгон и ржали нагульные кобылицы.

Неожиданно в нескольких шагах от Яниша всплеснула вода. Юноша настороженно скосил глаза туда, где полоскал свои гибкие ветви тальник. Показалось Янишу, будто по реке что-то плывет. Яниш поднялся, огляделся по сторонам и, осторожно переставляя ноги, обутые в мягкие ичиги, дошел до куста.

Вода баюкала человека. По доспехам и сапогам с железными набивками Яниш сразу узнал русского. Яниш сходил за веревкой, заученным движением рук ловко накинул петлю на ноги утопленника и, увязая в илистом дне, с трудом выволок тело на берег.

Воин был без шлема, с кудрявых волос сбегала вода. Искрящиеся капли ее путались в черной густой бороде. На русском были тяжелые панцири с медной оправой. На груди сверкал, переливался огромный золотой орел, а на поясе висела дорогая сабля в тяжелых ножнах.

Яниш бросился к юртам.

— Урус! Урус! — кричал он, пугая встречных, на пути к жилищу своего дяди князя Бегиша.

Вскоре все татары — и стар и мал — двинулись за Янишем к берегу Иртыша. Долго и внимательно рассматривали русского. Наконец мурза Кайдаул выдохнул:

— Это он, Ермак…

И сразу берег Иртыша огласился радостными криками.

Обо всем этом в 1650 году калмыцкий тайша Аблай рассказал тобольскому сотнику Ульяну Ремезову. Тайше можно было поверить. Он знал немало такого, что татары держали в строжайшей тайне.

ЛОВУШКА

Около двух лет Кучум, бывший царь лоскутного Сибирского Юрта, скитался но бескрайним ковыльным степям, вяз в коварных прииртышских болотах, тонул в ледяных водах рек. Колесо его судьбы крутилось в одном направлении.

По ночам последняя опора хана, его верные ордынцы, накидывали на морды лошадей мешки с ячменем и хоронились то в непролазных чащобах, а то на забытых самим аллахом островах.

Беспокойными, наполненными страхом были эти ночи для Кучума. В любой тени виделся ему «урус», любой трухлявый пень принимал он за врага — гяура.

Былая столица хана находилась совсем рядом. Днями, когда ветер дул со стороны древнего Искера, до чуткого уха Кучума долетел звон металла. Видать, неверные ковали оружие. А иногда приносил с собой ветер грохот арб, лошадиное ржание и невнятные голоса дружинников Ермака. Те, как казалось Кучуму, все еще пировали победу.

Лютая злоба острым ножом сидела в сердце Кучума. Русский атаман отнял у хана все, чем он был богат: вороха мягкой рухляди, множество золота и серебра — все, что осталось в Кашлыке, попало в руки гяуров. Сейчас не ему, хану, а безвестному пришельцу из-за Югорских гор кланяются в пояс купцы больших и малых стран, раскинувшихся там, где всходит вечное солнце. Не ему, а русскому атаману, приносят дань остяцкие да вогульские князьки.

Подумать только! Еще недавно все они заверяли хана, что узы их вечны, как вечен аллах. И вот после первого же поражения поджали хвосты и бросились лизать руки Ермаку. Лазутчики доносили Кучуму, что остяки клялись русскому атаману в любви и вечной преданности у медвежьей головы, а вогулы — у рассеченной надвое собаки.

Горе ему, Кучуму! Даже в его стане нашлись предатели. Они тоже переметнулись на сторону Ермака. Трудно поверить, но татары, стоя на коленях перед неверными, целовали окровавленную саблю. Что еще может быть позорнее для мусульманина?! И потому белые цветы Кучуму казались черными. Желтый месяц казался умытым кровью. Сейчас только месть, одна лишь месть могла залечить душевные раны гордого старца. Он не сумел одолеть Ермака в открытом бою. Он его одолеет хитростью.

Как гласит Строгановская летопись, месть свершилась 5 августа 1585 года «на предпразднество Преображения господня». А до этого откуда-то из раздольной Вагайской степи в Искер на низкорослых ногайских конях прискакали два запыленных бухарца. Долетев до Ермакова жилища и спешившись, они упали с хорезмских седел прямо к ногам атамана. Прижимая бараньи шапки к груди, говорили, перебивая друг друга. Вели, дескать, из далекой Бухары к Искеру караван с разноцветными коврами, кишмишем, фарфором и дорогими тканями, но жестокий Кучум преградил им дорогу. Ермак не заметил хитрого блеска в глазах «бухарцев». Думал он думу о том, что хан, как голодный волк, рыщет по степи, нападает на преданных Ермаку татар, грабит идущие в Искер караваны. Если так будет продолжаться и дальше, купцы забудут дорогу к Сибири.

А торговых гостей у Ермака с каждым новым месяцем становится все больше и больше. В ярмарочные дин раскидывают они на лугах перед Искером свои товары — радующие глаз шелка, восточные сладости и украшения, нарядные тюбетейки и острые кинжалы с насеченными на них стихами корана. Много бортников сидит на лугу, слетаются пчелы на их пахучий мед. Торг идет в обмен на богатства Сибири, ее серебристых песцов и лисиц, на рыбу и кедровые орехи. Как можно допустить, чтобы хан нарушал доброе дело. Или он, Ермак, не хозяин Сибири?

Внимательно выслушал атаман «бухарских» гонцов. Расспросил, где они остановились, и самолично проводил до крепостных железных ворот. А на прощание сказал, чтобы ждали от него подмоги.

— Якши! Чах якши! — рассыпали слова благодарности гонцы. А потом, настегивая низкорослых своих лошадей, помчались в Вагайскую степь, чтобы предупредить Кучума: обманули они атамана, собирается неверный в путь.

Сборы в Искере были недолгими. По одним данным, взял Ермак с собою пятьдесят, по другим — пятьсот, а по третьим — шестьсот дружинников. Расходятся летописцы также во мнении, на скольких же коломенках отправились казаки «воевать Кучума». Одни сообщают, что пошли они на двух, другие — на трех стругах. Но суть не в этом. Главное, почти все летописцы, за исключением немногих, дают один и тот же адрес похода Ермака: его коломенки, мол, двинулись вверх по Вагаю.

Но заслуживает внимания и другой маршрут. Если дружинники действительно отправились по нему, то это говорит лишь о том, что они долгое время шли на поводу у хитрого хана, пытавшегося заманить их подальше от Искера. Судите сами.

Русские воины, выискивая бухарский караван, в первый же день сталкиваются с небольшим летучим отрядом ордынцев. Происходит это у устья Вагая. После короткой схватки кучумовичи отходят вверх по Иртышу. Русские преследуют их и, дойдя до устья Ишима, вновь обнажают сабли да открывают пальбу из «огненных палок». Второй отряд татар, встретившийся им на пути, также рассеян по степному раздолью.

Затем воины Ермака входят в пустынный городок Ташаткан. Здесь у них состоялся короткий отдых. И снова струги Ермака отправляются… вверх по Иртышу. Лишь возле устья Шиша они поворачивают назад.

Что и говорить, маршрут довольно-таки странный. «Бухарские» гонцы дают Ермаку один адрес местонахождения каравана, а он спешит совсем в другую сторону. Его словно бы не волнует судьба гостей из Бухары. Он словно бы преследует какую-то иную цель.

Но как бы там ни было, а летописцы и в данном случае приводят Ермака к устью Вагая. Подосланные к Ермаку кучумовские лазутчики, мол, опять сообщили: караван ты, атаман, ищешь совсем не там. Он ожидает твоей помощи в устье Вагая.

Во всяком случае, что-то помешало Кучуму здесь расправиться с ненавистным атаманом. Кучум непременно хотел, чтобы Ермак вошел в Вагай. Почему-то именно там хан решил свести счеты со своим лютым недругом.

С раннего утра небо хмурилось, грозило непогодой. С низовьев Иртыша дул сырой промозглый ветер, скрипучие струги вздымались на пенных гребнях волн. Ермак приказал воинам держаться ближе к берегу.

А в это время разведчики хана, осторожные, ловкие ордынцы следили за каждым шагом дружинников. Глаза их сверкали из-за обомшелых каменных валунов и стройных сосен-карагаев. Где пешком, а где в седле ордынцы двигались вслед за стругами Ермака. И через каждый час летели гонцы к Кучуму, доносили ему, где находятся и что делают урусы.

К вечеру погода совсем испортилась. Небо обложило плотными тучами. Пошел проливной дождь. Вспышки молний озаряли пенный Иртыш и черные гряды прибрежных кустов. Все выше и выше кидало тяжелые струги. И Ермак направил суда к устью Вагая, где находился одинокий, поросший кустарником островок. Там можно отдохнуть и переждать непогоду.

Прошел час, еще один… Кучум терпеливо ждал. Он знал, что урусы устали. Верил, что сон свое возьмет. И тогда можно будет подрубить казачий корень.

Наступила глубокая ночь, когда Кучум послал в стан дружинников своего разведчика. Легенда гласит, что это был татарин, приговоренный к смерти за воровство. Он должен был заслужить милость Кучума. Татарин исчез, как провалился. Ордынцы настороженно вслушивались в темноту. Но из-за беспрерывного треска молний да тяжелого гула ветра и дождя расслышать ничего не удавалось.

Наконец кусты зашевелились. Показался разведчик, одетый в промокший полосатый бешмет. Плюхнувшись перед Кучумом на колени, он сказал:

— Русски спят.

Не поверил хан приговоренному к смерти. Послал его назад и велел, чтобы он в доказательство своих слов принес что-нибудь из стана дружинников. Вернулся разведчик: протянул Кучуму три пищали да три сумки с порохом-зельем.

— Спят…

Подслеповатые глаза хана ожили.

ГДЕ ПОГИБ ЕРМАК?

То, что Ермак погиб в ненастную августовскую ночь 1585 года, вроде бы ни у кого не вызывает сомнений. Но вот где это произошло и при каких обстоятельствах, вопрос остается неясным.

В «Сборнике» древних русских стихотворений Кирши Данилова говорится, что Ермак утонул… в Енисее. Вроде бы какая-то нелепость. Был на Иртыше, и вдруг занесло его от этой реки за сотни верст. Причем неизвестно какими путями. Впрочем, о Ермаке сложено немало легенд, в которых трудно отличить правду от вымысла. Ермак даже стал одним из героев былины «Илья Муромец и Калин царь», где атаман вместе с Ильей служит в Киеве у Владимира Красное Солнышко.

Другая легенда ведет на Алтай. Писатель В. Сафонов в своей книге «Дорога на простор» приводит четверостишие одного из неизвестных авторов:

В этой могиле якобы и похоронен Ермак.

Но давайте оставим легенды и обратимся к более достоверным источникам. Хотя, в общем-то, и в них место гибели Ермака указывается не везде одинаково.

Взять хотя бы «Описание Западной Сибири» Ипполита Завалишина. Автор книги утверждает, что Ермак утонул в полноводном Иртыше. В этом нас убеждает и Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского». Как известно, на основе его рассказа поэтом-декабристом Кондратием Рылеевым была написан а драматическая дума «Смерть Ермака». Вспомните ее строки:

Читая думу, мы ясно себе представляем беспросветную ночь, прошиваемую ослепительными стрелами молний. Видим гнущиеся под тяжестью свирепого ветра деревья и, конечно, Ермака, погруженного в свои невеселые думы. Сидит он на крутом берегу разбушевавшегося Иртыша, опершись о рукоять сабли, испытанной в лихих сечах.

Дума Рылеева осела в памяти многих. И каждый из нас с детства верил, да и сейчас многие верят, что гибель свою Ермак нашел в пенных водах Иртыша. Да и как не верить. Даже в Большой Советской Энциклопедии говорится, что Ермак погиб в Иртыше.

И все-таки это было не так.

В Тобольском музее хранится старинный церковный документ, составленный в 1621 году архиепископом Киприаном со слов еще живших тогда дружинников Ермака. В нем есть известие, что атаман погиб все же в водах Вагая. Дружина атамана перед кровавой схваткой с ордынцами разбила свой стан на небольшом островке. С одной стороны его омывали воды реки Вагай, с другой — воды узкой протоки. Остров этот, в частности, изображен и на известном рисунке тобольского «чертёщика» XVIII века Семена Ремезова.

В Есиповской летописи протока, с одной стороны огибающая остров, почему-то именуется «перекопью». Ученые и путешественники много раз пытались объяснить это название. «Отец» сибирской истории Г. Ф. Миллер считал, что под этим словом подразумевается канал. Он даже выдумал красивую легенду о том, что прорыли его казаки Ермака.

Эта легенда впоследствии нашла стойких приверженцев. Ее повторили в своих трудах многие авторы, но уже как нечто вполне существовавшее. В частности, в «Памятной книжке Западной Сибири» (Омск, 1882 г.) прямо так и говорится: атаман и его воины остановились на островке в устье Вагая, где река «разделялась надвое, в одну сторону кривою излучиною, а в другую прямым, когда-то выкопанным каналом, носящим до сих пор имя Ермаковской перекопи».

Все эти доводы разбил историк И. Фишер, долгое время изучавший «перекопь». Он писал, что «…канал был с самого начала настоящим речным стрежнем…». А служилый человек Семен Ульянович Ремезов, первый сибирский картограф, называл канал «прорвой», что расшифровывать вряд ли необходимо. И по сей день несет свои воды в Вагай этот извилистый мутный ручей, по-татарски именуемый Тескерь. Переводится это слово тоже как «прорва».

Нас может насторожить другое. Атаман утонул в Вагае, но тело-то его извлекли из Иртыша, или «Ермаковой реки», как его еще называют. Почему же так случилось? Все-таки от безымянного островка до Епанчинских юрт примерно сорок километров, а на Ермаке были тяжелые доспехи.

Но тут на помощь приходит судебная медицина. Оказывается, тело Ермака могло всплыть через три дня. Его вполне могло снести до того места, где находились татарские юрты.

Сохранилось предание, что ордынцы всю эту неделю мучились в догадках: погиб ли Ермак? В поисках атамана они обшарили весь остров. Дно реки у берега было прощупано шестами. Но поиски не увенчались успехом.

И тогда Кучум пообещал тому, кто найдет атамана, награду — ровно столько серебра, сколько будет весить Ермаково тело.

— Я должен найти его и разрубить на мелкие куски, — якобы заявил Кучум. В такую жестокость его поверить нетрудно. Существует предание, что всем дружинникам, оставшимся лежать на острове, по его приказу отрезали головы и вздели их на пики.

НОЧНАЯ СХВАТКА

Почему же все-таки погиб Ермак? Неужто, зная о коварстве Кучума, он не предпринял никаких мер, чтобы оградить дружину от неожиданного нападения? Может, не думал, что ордынцы за нею следят? А может, полагал, что в такую вот грозную ночь, когда все вокруг скрипит да стонет, они не посмеют сунуть носа на остров?

Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» пишет: «Ермак знал о близости врага и, как бы утомленный жизнью, погрузился в глубокий сон с своими удалыми витязями, без наблюдения, без стражи».

Вот ведь как! Знал, что враг рядом, но не выставил даже дозорных и спокойно уснул. Что-то непохоже на атамана при его-то ратном опыте.

Деятельность Ермака как военачальника историки, видимо, еще опишут. Мы лишь приведем несколько моментов, говорящих о его стратегической зоркости. Нет, он не был человеком, которого вольница случайно избрала своим атаманом. Некоторые ученые предполагают, что Ермак был участником Ливонской войны, что он еще до появления в Сибири прошел большую воинскую выучку. И все это подтверждается многими фактами.

В небольшом войске атамана царила железная дисциплина. Воры, люди разгульные, не подчиняющиеся законам казачьего круга, несли тяжелую кару. И трусам не было места в дружине.

А посмотрите, какую находчивость проявил Ермак при Акцибаркалле. Он пустил по Тоболу «хворостяное войско», сам же с дружинниками зашел в тыл врага и обратил его в бегство.

Впрочем, факты, говорящие о Ермаке как об опытном военачальнике, можно перечислять и дальше. А поэтому трудно поверить, что он в ту дождливую ночь пренебрег дозором. Все-таки атаман хорошо знал, с каким врагом он имеет дело. В памяти Ермака еще было свежо воспоминание о случае, происшедшем на Абалацком озере. На берегу этого водоема ордынцы прирезали двадцать казаков, решивших запастись рыбой и однажды ночью уснувших. Точно в такой же ловушке оказался атаман Иван Кольцо, следовавший в Тару. Его голову воины Кучума потом вздели на пику и носились с ней по улусам, вызывая у магометан покорность и страх.

С этим словно бы соглашается амстердамский географ Николай Витсен, долгое время собиравший сведения о Ермаке. В своей книге «Северная и Восточная Татария» (1692 год) он сообщает, что Ермак по старому своему обычаю все-таки оставил в дозоре казаков. Витсен даже указывает, что стражников было двое.

Так оно, видимо, и было. Спокойно спать в окружении врагов вряд ли бы отважился самый преотважный атаман.

Другое дело, можно поверить, что дозорные, измотанные дальней дорогой, не смогли продержаться до положенного часа и погрузились в сон. Вероятно, в этот момент их и сняли коварные ордынцы.

Пробрались враги к островку, по сообщению Карамзина, отыскав брод. Если это на самом деле случилось так, то путь их лежал через «прорву». Иного места, чтобы пешим ходом добраться до безымянного островка, найти здесь невозможно: Вагай — река глубокая. Семен Ремезов на своем рисунке тоже изобразил ордынца, идущего через «прорву» вброд. Кажется, все ясно.

Но вот Г. Ф. Миллер без спора отвергает этот довод. Если согласиться с ним, то можно представить себе такую картину.

В то время, когда лазутчики хана, выдавая себя за бухарцев, ползали в пыли у ног Ермака, возле островка кипела работа. Ордынцы по приказу своего повелителя заканчивали строительство… моста через «прорву». Странное обстоятельство! Кучум вроде бы заранее знал, что дружинники устроят ночлег именно на островке. И в то же время известно, что раскинуть станы казаков вынудила только непогода. Не будь дождя и ветра, они наверняка продолжали бы свой путь.

И еще более странным кажется другое заявление Миллера. Он пишет, что лазутчик Кучума пересек этот мост на лошади. Не слезая, мол, с седел, вслед за ним на остров проникли и остальные ордынцы. Не слишком ли смелые путешествия совершали кучумовичи под самым боком у дружинников?

Думается, что отряд Кучума все-таки выбрал брод и, пользуясь шумом дождя и ветра, а также беспрестанным грохотом грома, незаметно пробрался на остров.

Строгановская летопись гласит, что казаки отдыхали под пологами. Николай Витсен уточняет: в палатках. Палатка Ермака, как это и полагалось, находилась в центре лагеря. На ремезовском рисунке очень красноречиво передана обстановка, которая царила в ту ночь на острове. Спят, тесно прижавшись друг к другу, дружинники. Их пищали сложены одна к другой. Острые пики поставлены в козлы. Неподалеку от брода горит костер. Возле него лежат четверо. Может быть, как раз это и есть часовые?

Легко сняв спавшую охрану, ордынцы без труда проникли к палаткам…

Но известно, что всех дружинников Ермака врагам уничтожить не удалось. Видать, кто-то из казаков в те минуты подал сигнал об опасности. А может, то был предсмертный крик одного из тяжелораненых. Сонные дружинники начали выскакивать из палаток, на ходу обнажая сабли и заряжая пищали.

И началась сеча. Именно настоящая сеча, а не беспорядочное бегство к реке, как сообщают некоторые историки. В «Сборнике» Кирши Данилова так и говорится, что воины Ермака «билися-дралися с татарами время немалое». Во всяком случае, бой продолжался не пять и не десять минут. Достаточно сказать, что в этой свалке, как сообщает Витсен, погибло шестьдесят семь ордынцев. Некоторые из них происходили из знатного рода. Во время боя, например, погиб мурза Булат. Остался лежать на острове и брат жены Кучума, имени которого мы не знаем.

Все это говорит о многом. Как-никак, а отряд Кучума напал на лагерь казаков врасплох. Дружинники, конечно, не сразу поняли, что вокруг происходит. Еще не освободившиеся ото сна, на какое-то время потерявшиеся, они вскоре пришли в себя и сумели организовать оборону.

Как сообщает летописец, атаман, «услышав крики… стал сзывать своих товарищей…». Понятное дело, на зов Ермака тут же ринулись его боевые друзья. Какое-то время дружинники отражали натиски свирепых ордынцев, сгрудившись возле своего могучего атамана. Да и он сам не стоял сложа руки.

Но постепенно ряды русских таяли. Наконец рядом с Ермаком остался один лишь десятник Гаврила Ильин, который, по словам историка А. Круссерова, «чудом избежал ножа». В руках Гаврилы был топор. Отчаянно отбиваясь им от наседавших врагов, он постепенно отступал к берегу, возле которого раскачивались на волнах казачьи коломенки. Ловко орудовал саблей и атаман Ермак. Тяжелая кольчуга — подарок царя — спасала его от ядовитых стрел, увенчанных зазубренными наконечниками.

Историки сообщают нам, что десятник Ильин «бросился в колонтаре из железных блях в воду, нашел брод татарский и исчез». Есть и еще одно сообщение: он, дескать, спасся на струге, достиг Искера и принес страшную весть…

Ермак же в те минуты прорубался к другой коломенке. Но добраться до нее не смог. Что же с ним произошло?

В истории с гибелью Ермака тоже существует немало загадок. Тут единого мнения нет.

В своих дневниках о Сибири участник посольства в Китай в 1719 году англичанин Джон Белл Антермонский рисует нам такую картину. Ермак вроде бы уже находился на струге. Но, увидев на другом судне Кучума, подплыл к нему, «чтобы… сцепиться». И далее: «Тогда захотелось ему (Ермаку) перескочить из своей лодки в другую, но при этом случае упал он в воду и утонул…»

Вымысла хоть отбавляй. Во-первых, была кромешная тьма, и как мог Ермак разглядеть Кучума, приходится только удивляться. Во-вторых, можно предположить (и это наверняка так), что слепой и уже дряхлеющий Кучум вряд ли сам принимал участие в сражении. Скорее всего он отсиживался где-нибудь неподалеку. Кстати, такая осторожность всегда, и помогала ему уносить ноги после каждого из поражений.

Но винить во всем этом англичанина не за что. Он ведь всего-навсего записал одно из народных преданий. А их немало.

Николай Витсен, например, приводит сразу два. Одно из преданий гласит, что ордынцы загнали Ермака в воду и там его убили, хотя, в общем-то, могли взять живым. В Строгановской летописи приводится примерно такая же версия: «Велеумный и храбрый ритор[47] Ермак убиен бысть». Правда, в летописи не говорится, где же убили Ермака — в воде или на берегу.

А вот другое предание. Судя по нему, Ермак «спрыгнул с высокого берега, но, сделав слишком длинный прыжок через три лодки, попал в воду на глубоком месте и, имея на себе два панциря, а сверх того еще железные нарукавники, как камень погрузился на дно…».

На первый взгляд все верно. Имел Ермак и два панциря, и железные нарукавники. Но смущают такие обстоятельства. Высокого берега у островка не было. И еще: не слишком ли все-таки был затяжным прыжок Ермака? Через три струга с грузом железа на плечах вряд ли смог бы перепрыгнуть даже тренированный человек.

В «Сборнике» Кирши Данилова приводятся, нам кажется, более достоверные обстоятельства, при которых погиб Ермак. В данном случае атаман бежит к стругу, одной ногой становится на трап — «переходню». Но тут он поскальзывается и «расшибает буйную голову».

Примерно такая же версия о гибели Ермака приводится в книге «Живописная Россия», изданной в 1884 году в Петербурге. Правда, здесь Ермак не спасается от ордынцев, а спешит на струг, чтобы помочь своим товарищам. Впрочем, и во многих песнях утверждается то же самое.

Но существуют еще две версии. По одной из них, Ермак тонет, оступившись, потому что струг неожиданно качнуло на высокой волне. А вот по другой…

В те минуты рядом с атаманом уже никого не было. Он оставался наедине с толпой разъяренных врагов и, выбиваясь из последних сил, еще продолжал налево и направо размахивать острой как бритва саблей, прорубая себе дорогу. Берег с каждым шагом становился все ближе. Вспышки молний уже выхватывали из густой темноты струги, которые отнесло от берега. Ермак понял, что до коломенки придется добираться вплавь. Взмах саблей, еще один…

И вот уже атаман вогнал саблю в ножны и бросился в воду. Какое-то время он, наверное, плыл, раздвигая широкой грудью пенные волны Вагая, Но слишком тяжелы были доспехи, они неумолимо потянули ко дну…

Именно так о гибели Ермака в свое время и писал Семен Ремезов: «Ермак же, видя своих убиение и помощи ни откуда животу своему, бежа в струг свой и не може скочити, бе одеян двумя царскими пансыри, струг же отплы от берега, и не дошел…»

Последняя из версий приводится и в летописи Саввы Есипова. И, надо думать, она верна. Все-таки в основу последней легли «Написание» и синодик главы сибирской церкви Киприана. А он еще застал в живых бывших сподвижников Ермака, расспрашивал их о временах покорения Сибири. В частности, в синодике были указаны фамилии казаков «с прочими пострадавшими за православие».

Звонили колокола в Тобольске. Пели, как гласит синодик, «атаману Ермаку с товарищи — сороки человекам — вечную память».

ПРИЗРАКИ НА ПОГОСТЕ

Ермак лежал на берегу Иртыша бездыханный и уже ни для кого не опасный. Глаза ордынцев горели. Была в них и радость, и еще не утоленная жажда мести. И каждому хотелось стать обладателем доспехов русского атамана, на которых распростер свои тяжелые крылья царский орел.

Снять панцири с Ермака решил престарелый мурза Кайдаул. Он наклонился, потянул за подол железной рубахи, но в это время «из тела, уже оцепенелого, вдруг хлынула свежая кровь».

Но, поборов минутный страх, воины принялись вымещать злобу на трупе Ермака. В летописи Ремезова есть рисунок. Раздетый атаман покоится на специально устроенном рундуке. Каждый ордынец, подходя к рундуку, вонзает в тело Ермака стрелу, вымоченную в ядовитом соке лютика. Кровь стекает на гладкие бревна рундука, окрашивает их в алый цвет.

Так, по словам летописца, мстили враги Ермаку шесть недель. Среди тех, кто упивался местью, находился и сам Кучум. Он сидел у раскинутого шатра, пил молодой кумыс и слушал, как ликуют ордынцы. Для хана это был праздник. Давно он не ощущал такой радости и такого прилива сил.

Пригласил хан на этот кровавый пир и остяцких князей. Они съехались к Епанчинским юртам из своих дальних северных стойбищ… Как все в жизни меняется. Сначала служили князья ему, Кучуму, потом клялись в верности Ермаку и вот вновь лебезят перед ханом. А он знает, хорошо знает цену их заверениям. Они не стоят и ломаной таньги.

Дни мести тянулись один за другим. Но чем ближе подступала последняя, шестая неделя, тем беспокойнее вели себя ордынцы. По округе поползли упорные слухи, что «плотоядные птицы, стаями летая над трупом, не смели его коснуться». По ночам ордынцев мучили кошмарные сны. Одному из них привиделось, будто он купался в крови, к другому приходил русский бог и грозил ему и всем магометанам страшной карой.

Советники хана пришли к выводу, что все эти видения не к добру, что Ермака следовало бы похоронить как святого. Особенно на этом настаивал князь Сейдяк, которому по ночам снилось якобы одно и то же: встреча с живым и невредимым Ермаком.

Прислушался хан к голосам своих советников. Все, что происходит, решил он, должно быть неспроста. Видать, Ермак и в самом деле наделен божественной силой. И вскоре на Баишевском кладбище под раскидистой кудрявой сосной начали рыть могилу.

В юртах уже резали скот. В день погребения, отдавая дань уважения памяти русского атамана, ордынцы зажарили и съели тридцать отборных быков и десять баранов. Большой пир закатил Кучум на месте погребения. Много гостей приехало помянуть покойного.

В тот же день все, что было на Ермаке, присутствующие на тризне поделили между собой. Хитрый мурза Карача обзавелся саблей и поясом. Князю Сейдяку достался цветной атаманов кафтан. Мурзе Кайдаулу, как он и мечтал об этом, отдали нижнюю кольчугу Ермака. А остяцким князьям вручили верхний панцирь.

Ермака похоронили. Но ордынцы и после этого не обрели желанного покоя. Русский атаман продолжал навещать их в снах. А на кладбище, где он покоился, случались разные видения. Среди ночи над могилой атамана будто бы вдруг начинал сиять свет. Ходили слухи, что в изголовье Ермака кто-то зажигает свечу.

А иногда на погосте, как говорили, происходили и более странные вещи. Неожиданно поднимался к небу огромный огненный столб. Свет от него озарял всю округу. Столб этот обычно появлялся по родительским субботам. Летописец Ремезов вполне серьезно заявляет, что подобные столбы можно было видеть еще в его времена.

Решили советники хана Ермака перезахоронить. Да так, чтобы его могилу не могла отыскать ни одна живая душа.

Обо всем этом сообщают нам летописцы. Об этом же говорят и татарские предания.

Но здесь возникает вопрос: где же все-таки был первоначально захоронен Ермак. Вопрос этот может показаться странным. Ведь Семен Ульянович Ремезов указал нам вроде бы точное место: Ермак похоронен на «Баишевском кладбище под кудрявую сосну». Но вот академик Г. Ф. Миллер в своей «Истории Сибири» утверждает иное. По его словам, ордынцы похоронили Ермака на Бегишевском погосте. А это далеко не одно и то же.

Так кто же все-таки прав — Ремезов или Миллер? Кому из них верить?

Судя по всему, прав здесь Ремезов. Можно считать установленным, что Бегишевского погоста при Ермаке не существовало. Правда, в то время уже стоял городок князя Бегиша. Но при жизни татарских князей их именами погосты не называли, это считалось большим кощунством. А вот Баишевское кладбище при Ермаке было, и хоронили на нем только «святых».

Еще задолго до прихода русских в Сибирь в урочище Баише появилось несколько мавзолеев, в которых покоились останки знатных магометан. В частности, здесь нашел свой последний приют основатель шафиитского законоведения шейх Хаким. Видимо, на этом же кладбище и был похоронен Ермак. Ведь его татары тоже причислили к лику святых. В летописи говорится: «…нарекоша его богом и погребоша по своему закону».

Наконец, и на рукописной карте Г. Ф. Миллера указано селение Баише. Оно находится всего в каких-то 25 километрах от Епанчинских юрт. Это совсем неподалеку от устья Вагая, в водах которого погиб Ермак.

Следует сказать, что поиски могилы русского атамана велись еще «по велению государя самодержавца Петра Алексеевича». Возглавлял их Семен Ремезов. Тогда-то и появился один из чертежей, вошедших в его «Хорографическую книгу». На чертеже указано место захоронения Ермака. И еще сказано, что тело Ермака погребено «на горе на мысу под большой сосной вблизи юрт Баишевых при речке Башкурке».

Уже в наши дни поискам места захоронения Ермака немало времени уделил страстный любитель-краевед доктор географических наук Дмитрий Николаевич Фиалков.

В начале 60-х годов он предпринял попытку найти места, связанные с именем Ермака, с помощью аэрофотосъемки. Попытка удалась. Незаметные с земли, вдруг стали отчетливо видны очертания Искера. Были обнаружены и контуры «Царева городища», существование которого связывали с легендой.

Д. Н. Фиалков описал ту могильную рощу, где, по преданиям, покоится тело русского атамана.

Роща эта представляет собой форму квадрата. Растут там старые сосны, которым примерно 350—500 лет. «Эти великаны, — предполагает ученый, — «помнят» кудрявую сосну, под которой был похоронен Ермак». Только лишь помнят. Но, к сожалению, деревья говорить не умеют. И вряд ли когда-нибудь кому-то и на самом деле доведется отыскать одинокую могилу.

В то, что тело Ермака перезахоронили, можно вполне верить. Растущая вера в святость «храброго ритора» вызывала негодование в среде мусульманского духовенства. Муллы запретили произносить имя русского атамана возле мечетей. И, как гласит татарское предание, ночью пришли люди на погост, разрыли могилу и перезахоронили тело атамана.

Однако сведений о том, где находится могила Ермака, не сохранилось. Ордынцы умели хранить свои тайны.

СУДЬБА ВОЛШЕБНЫХ ПАНЦИРЕЙ

Судя по преданиям, Ермака похоронили где-то во второй половине сентября 1585 года.

После этого минуло несколько десятков лет. Но ордынцы не забыли русского атамана. Они продолжали слагать о нем самые невероятные легенды. Даже престарелый калмыцкий тайша Аблай и тот поверил в силу чудес, которые происходили на Баишевском погосте.

Говорили, что особенно чудодейственной силой обладали платье и оружие атамана. Это-то и заставило тайшу Аблая в 1650 году ополчиться против потомков мурзы Кайдаула и кодского князя Алачи. Дело в том, что те хранили у себя доспехи Ермака, но на все просьбы тайши подарить ему атаманово снаряжение отвечали отказом. А тайше Аблаю и во сне и наяву грезились панцири Ермака.

Может быть, распростился с драгоценными панцирями сын Кайдаула бек Мамет? Нет, он лучше тайши знал, какая ценность досталась ему от отца. Старый Кайдаул, уходя из жизни, говорил сыну: «Все можешь отдать, даже лошадь, но панцири береги. Принесут они тебе счастье…»

Бек Мамет помнил наказ отца. Хорошо помнил! И даже когда тайша Байбагиш давал ему за панцири «10 семей ясырей, 50 верблюдов, 500 лошадей, 200 быков и коров, 1000 овец», он и тогда не захотел расстаться с волшебным талисманом.

Аблай об этом знал. Вот почему он обратился к царю Алексею Михайловичу, чтобы тот своей волею отнял у потомков Кайдаула и Алачи доспехи Ермака и отдал их ему, тайше. Им панцири не нужны, а вот Аблаю они как раз кстати. Собирается он, дескать, в новый поход против казахов, и помочь ему добыть победу сможет только снаряжение русского атамана.

Царь посмеялся над причудами Аблая: впал под старость тайша в глубокое детство, но в просьбе отказать ему не посмел. Аблай был не из тех, от кого можно было бы просто-напросто отмахнуться. Совсем еще недавно воины тайши держали в страхе жителей сибирской столицы, то и дело грозили предать стольный Тобольск огню и обратить в пепел. Правда, последнее время Аблай заметно охладил свой былой пыл, но кто знает, что у старика на уме. Пусть лучше возьмет Ермаково одеяние и воюет с казахами. Ведут они себя беспокойно, часто совершают кровавые набеги на сибирские земли.

К сыну Кайдаула с царским повелением отдать кольчугу Ермака Аблаю поначалу отправился тобольский воевода Иван Хилков. И так и этак уговаривал он упрямого бека, давал ему 30 рублей, но тот и ухом не повел. Тогда разгневался воевода и решил «неволею» взять панцири Ермака у Мамета. Но и это у него не получилось. Хилков воротился в Тобольск с пустыми руками.

Вслед за воеводой к упрямому беку выехал сотник Ремезов. Был Ульян Моисеевич большим дипломатом. Как-то удалось ему все-таки уговорить сына Кайдаула. Тот скрепя сердце отдал Ремезову нижнюю кольчугу Ермака.

Была та кольчуга, по словам летописца, «бита в пять колец», причем «мудростно». Длина ее — два аршина, а в плечах — аршин с четвертью. «На грудях и между крылец печати царские, златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная в три вершка». И, что интересно, «напереди… ниже пояса прострелено, испорчено одно кольцо». Кто знает, может, панцири Ермака были повреждены во время ночной схватки с ордынцами. В частности, небезынтересно отметить такой факт. В. Д. Назаров в своей статье «Зауральская эпопея XVI века» (журнал «Вопросы истории», 1972, № 12) пишет, что Ермак «был тяжело ранен во время коварного нападения на ночевку казаков у р. Вагая и утонул в его водах». Автор не сказал, из каких источников он почерпнул такие сведения, но «спорченное кольцо» наводит именно на эту мысль.

Привез Ремезов кольчугу в шатровую столицу Аблая. Тот обрадовался, как дитя малое. Руки у него затряслись. На подслеповатые глаза навернулись слезы. Взял тайша кольчугу, поцеловал ее и сказал сотнику, что отныне он русским никакого вреда чинить не будет.

В тот день долго проговорил Ремезов с Аблаем. Тогда-то тайша и рассказал Ульяну Моисеевичу о том, как ордынцы издевались над телом русского атамана, да и о том, какие чудеса потом творились на Баишевском погосте.

Ульян Моисеевич слово в слово записал рассказ Аблая, а тот поставил под витиеватым текстом сотника свою печатку. Так-то, мол, оно достовернее…

Передал Ремезов эту бумагу тобольскому воеводе, а копию снял и себе оставил. И хорошо, что так сделал. Новый пожар, случившийся в Тобольске, уничтожил съезжую избу, где среди многих дел хранилась и бумага с калмыцкой печатью. Зато копия ее уцелела. Рассказ Аблая вошел потом в Сибирскую (Ремезовскую) летопись, которую сочинил уже сын сотника — Семен. Поместил он в летописи и рисунки, дополняющие рассказ тайши.

Но на этом история с кольчугой Ермака не заканчивается. Однажды бек Мамет навестил тайшу Аблая. Посидели они на цветастых подушках, попили зеленого чая, и неожиданно у Мамета появилось желание посмотреть на Ермакову кольчугу.

Согласился Аблай, извлек волшебный талисман из укромного места. Мамет посмотрел на доспехи, и рысья шапка приподнялась на его бритой голове. Сказал он Аблаю: «Пусть кровь хлынет из моих глаз, но такого панциря я не видывал. Это не Ермаков».

Может, хитрил бек, а может, хотел за что-то уколоть тайшу, но для того слова Мамета оказались страшнее меча, занесенного над головой. В тот же день из Аблаева улуса в Москву на низкорослых степных скакунах полетели послы. Били они челом русскому царю и просили, чтобы он во всем разобрался и отдал тайше настоящую кольчугу.

В Москве уже давно забыли о чудачествах тайши. Но приезд послов из сибирской степи напомнил об этом и насторожил. Пришлось спешно писать указ «о сыску панциря Кайдаулы мурзы».

Искали кольчугу долго. Искали и не нашли. Но притязания на нее продолжались. В 1670 году кольчугу просил у царя сын Абдулая тайша Чаган. На этот раз в Москве просьбу тайши, кажется, оставили без внимания. Времена уже были другие…

А как же сложилась судьба верхнего панциря Ермака?

Известно, что он из-под Епанчинских юрт был доставлен в Белогорье, где находилось остяцкое святилище. Стоял там идол, вырубленный из толстой лиственницы. Шаманы под дикие песни и пляски, сопровождаемые громом бубнов, бросили кольчугу к уродливым ногам молчаливого идола. Долго лежали доспехи Ермака под открытым небом. Поливали их дожди, осыпали снега. Но однажды кольчуга исчезла. Забрал ее, как потом стало известно, кодский князь Алача. После этого, сообщает Ремезов, доспехи атамана пропали бесследно.

Но вот историк С. В. Бахрушин считает, что Семен Ульянович ошибся. Есть сведения, что когда-то эта кольчуга принадлежала воеводе П. И. Шуйскому. В 1564 году воевода был убит гетманом Радзивиллом. Его тело доставили в Москву. Какое-то время кольчуга Шуйского хранилась в царской казне. Когда же Ермак нанес Кучуму окончательное поражение, захватив его столицу, царь в дар за это и прислал ему доспехи воеводы.

«В 1646 году, — пишет академик С. Б. Бахрушин, — из Березова в Сибирь была направлена карательная экспедиция для усмирения «воровской самояди», кочевавшей близ устьев Оби, самоеды были разбиты, а служилые люди взяли на погроме пансырь, а на том-то пансыре на грудях мишени, на одной вырезан двуглавый орел, а на другой подпись князя Петра Ивановича Шуйского».

После этого панцири были вновь доставлены в Москву. И поныне кольчуга П. И. Шуйского находится в Оружейной палате.

Интересно отметить, что сплетена она из 16 тысяч колец, а вес ее 12 килограммов! В том, что доспехи на самом деле принадлежали воеводе, убеждает круглая медная бляха-мишень, на которой выведена его фамилия.

Но здесь следует сделать небольшое отступление, чтобы рассказать об одном на первый взгляд странном случае.

Несколько лет тому назад тюменский краевед и журналист Юрий Петрович Рябов, будучи в Тобольском музее, увидел медный кружок — своеобразную пуговицу от панциря. Как стало известно, археологи обнаружили ее в 1915 году во время раскопок Искера. На кружке были отлиты слова старорусского письма. Отлиты в четыре строчки. Надпись гласила: «Князя Петра Ивановича Шуйского».

Что это? Какая-то ошибка? Ведь панцири Шуйского хранятся в Оружейной палате. И на бляхе-мишени, которая укреплена на его кольчуге, стоит точно такая же надпись: «Князя Петра Ивановича Шуйского».

Пришлось краеведу обратиться в Оружейную палату к научному сотруднику Николаю Васильевичу Гордееву. Тот сделал предположение, что тобольская мишень, видимо, когда-то находилась на втором панцире Ермака. Пришлось последнему владельцу кольчуги, боясь преследования московских людей, ее тут же «обезличить». Возможно, она и по сей день где-нибудь хранится. Но это всего-навсего лишь предположение…