Ты — Меня

Бабушка Аня

Завершив учебный год с хорошими оценками, Наташа, как всегда, отправлялась на лето в деревню к бабушке. Закончив уже восемь классов, она была абсолютно самостоятельной девочкой, поэтому просто собрала все нужное в свой походный рюкзак и с первыми лучами солнца пешком отправилась к витебскому автовокзалу.

Петляя между пятиэтажных «хрущевок» с облезлой штукатуркой, она вышла к площадке с автобусами. Перебежав дорогу, девочка попала на территорию этой областной базы автотранспорта. Несмотря на столь ранний час, возле билетных касс и на платформах околачивались люди. Туда-сюда ездили автобусы самых разных цветов и моделей.

Встав возле входа, она запрокинула голову вверх, слегка прищурившись, посмотрела на вывеску «Витебск» на башенке и, улыбнувшись, прошептала: «Пока, мой любимый город! Приеду обратно через месяц».

Открыв тяжелую деревянную дверь, покрытую давно облупившейся желтой краской, Наташа зашла в полумрачное помещение автовокзала. Пахло пирожками с капустой, сыростью, человеческим потом и черт знает чем еще. Справа, как обычно, стояла какая-то нищая старуха, завернутая, несмотря на теплую погоду, в пуховый платок. Она вытягивала вперед короткую руку, в которой держала грязный полиэтиленовый пакетик для милостыни. Наташа прошла мимо, стараясь не глядеть в сторону нищенки. Внутри людей было значительно больше, чем снаружи. Они сидели на старых, исцарапанных матерными словами и бесчисленными именами скамейках. Кто-то спал, другие же пили пиво и лузгали семечки, сплевывая шелуху прямо на пол. Подойдя к окошку билетной кассы, девочка сказала:

— Мне, пожалуйста, билет до Крынок…

Затем она протянула несколько мятых купюр в окошко и надменно улыбнулась толстощекой и вульгарно накрашенной продавщице. Получив сдачу и крохотный билетик, она направилась ко второй платформе, где уже шатались без дела другие пассажиры районного рейсового автобуса. Среди них — умиротворенные пенсионеры, грустные граждане среднего возраста с кучей баулов и какие-то молодые люди в спортивных костюмах. Последние старались выглядеть крутыми и постоянно то курили сигареты, то плевались мимо мусорки.

Один из них, в белой кепке и с рассеченной бровью, осмотрел Наташу с ног до головы и, вероятно, не найдя в ней ничего для себя интересного, вернулся к разговору в своей компании. Девочка же положила свой рюкзачок на поломанную лавку и принялась разглядывать хмурые «икарусы» и вместительные «лиазы», которые то приезжали, то уезжали восвояси.

Вскоре к платформе подъехал старый «икарус», из кабины которого выскочил высокий худощавый водитель. Взяв в руки кипу каких-то бумажек, он направился в диспетчерскую. Люди же, вдыхая свежую порцию выхлопных газов, спешно запрыгивали в автобус, стараясь занять места у окон ради удовольствия лицезреть давно знакомые пейзажи.

Наташа последней зашла в полупустой салон и по привычке последовала на заднюю площадку заняв обитое порванным дерматином кресло.

Вскоре автобус тронулся и направился за город, петляя по узким улицам и оставляя позади дома с запотевшими окнами, грустных людей и периодически шныряющих по дворам бездомных собак.

По пути автобус тормозил рядом с навесами иллюзорных остановок, от которых остались лишь кирпичные развалины, подбирал странного вида пассажиров и уступал дорогу мчащимся по областным магистралям легковым автомобилям. Пройдет еще двадцать минут, и он откроет свои двери напротив таблички «Крынки». Потом — два километра по песчаной дороге и первые покосившиеся деревянные дома деревни вместе с приятным запахом дров и сырости.

В мечтах о грядущем отдыхе Наташа не заметила, как быстро пролетело время, и вот уже перед ее взором встает знакомое кукурузное поле с бесхозной водонапорной башней, покрытой обширными пятнами ржавчины.

Опомнившись, Наташа подскочила, легким, парящим шагом подбежала к невозмутимому водителю и своим уже не детским, но по-прежнему робким голосом произнесла:

— Возле Крынок остановите, пожалуйста…

Водитель в ответ кивнул головой и слегка притормозил. Вскоре передняя дверь автобуса открылась, и Наташа спрыгнула на придорожную обочину. Помахав на прощание рукой водителю, она побрела по песчаной дороге, окаймленной с обеих сторон густым хвойным лесом.

Вскоре на горизонте показались первые хатки, и вместе с запахом гнили в воздух ненароком проникли ароматы тлеющих березовых углей. Казалось бы, после долгой дороги Наташа должна была устать, но вид родной деревни будто открыл в ней кладезь неизведанных сил.

Шагая по центральной улице, Наталья разглядывала хатки. Во многих еще теплился свет — значит жизнь еще не покинула эти ветхие домашние очаги. А некоторые хаты были заколочены досками, и лишь один их внешний вид внушал подсознательный страх.

Вскоре она увидела знакомый домик, выкрашенный некогда зеленой олифой. Возле калитки стоял дедушка Арсений. При виде любимой внучки его морщинистое лицо расплылось в улыбке. Нащупав защелку, он спешно отворил калитку и, прихрамывая, пошел навстречу. Наташа, завидев деда, бегом направилась к нему, и вскоре они, обнявшись, стояли по центру утоптанной проселочной дороги.

— Как дела, деда? — спросила девочка, крепко сжимая его шершавую рабочую руку.

— Да нормально, Наташка. Бабка только твоя что-то прихворала. Ну, пойдем в хату уже, а то простужусь еще, не дай Боже… Ветер сегодня, — обняв внучку за плечо, он направился вместе с ней к дверям.

Уже в сенях послышался звон велосипедного звонка. Обернувшись, Наташа увидела местного паренька Ваньку.

— Привет, Наташка! — крикнул он и помахал своей городской подруге рукой. Девушка улыбнулась и сделала рукой ответный жест.

— А бабушка где? — растерянно спросила Наташа у деда, осматривая широкое пространство дома.

— В комнате бабка, отдыхает. Доктор приходил с райцентра, говорит, плохи дела. Вытянет, может, альбо не вытянет — Богу тут одному видно только, — дедушка тяжело вздохнул и отправился на кухню. Там стояло несколько ведер со зрелой красной клубникой. — Ягоды будешь? — спросил дед, обернувшись к Наталье.

— Только бабушку проведаю… — робко ответила девочка и направилась к дальней комнате за белой дверью с облупившейся краской. Слегка приоткрыв дверь, гостья увидела дремлющую под байковым одеялом бабушку Аню. Ее седые волосы были распущены и растрепались по подушке. Наташа подкралась к бабушке и положила свою ладонь на ее горячий лоб. Бабушка вздрогнула.

— А, это ты, внученька!.. — с радостью в томном голосе произнесла она и подняла веки. Наташа смотрела в выцветшие голубые глаза бабушки. Та попыталась приподняться, но самостоятельно это сделать у нее не получилось. Наташа помогла бабушке привстать.

Бабушка Аня хотела что-то сказать, но вместо слов из уст ее раздался громкий гортанный кашель, а белое одеяло усеялось оранжевыми капельками. От увиденного настроение Наташи резко ухудшилось. Бабушка заставила себя улыбнуться и несколько раз взмахнула ладонью. Вскоре показался дедушка. Он накрыл бабушку одеялом и перевернул чистой стороной подушку. Затем, взяв за руку Наташу, он увел ее на кухню.

Вдоволь поев клубники, девочка помыла керамическую тарелку и вышла прогуляться. Первым делом она решила пройтись к речке, где часто собирались ребята, чтобы искупаться и порыбачить, а, помимо этого, просто поболтать и потравить анекдоты.

К удивлению девочки, возле речки на берегу сидел один лишь Ванька. Он завороженно смотрел на воду и не услышал приближения гостьи. Наташа потрепала Ваню по заросшей светло-русой голове, от чего тот вздрогнул и резко обернулся, с облегчением вздохнув.

— Я уж подумал: чупакабра… — сказал Ваня и немного подвинулся. — Садись на мастерку!

Наташа присела рядом с мальчишкой и посмотрела ну бурлящую воду.

— А что такое чупакабра? — спросила она.

Ванька был на два года старше и любил книги, от чего беседовать с ним Наташе было всегда интересно.

— А зверь такой неизведанный. Чудовище. Оно выпивает кровь у кур всяких и кроликов… — рассказывая о некогда прочитанном, Ваня обильно жестикулировал, вызывая тем самым у девочки непринужденную улыбку.

За беседами, прислушиваясь к урчанию чистой речной воды, Наташа и Ваня просидели целый день, а потом, когда уже начало смеркаться и захотелось кушать, парень усадил девочку на велосипедную раму и отвез прямиком к ее дому. У входа на лавке сидел дед и курил папиросы.

— Здрасте, дедушка Арсений! — крикнул Ваня и резко затормозил.

Наташа спрыгнула, в то время как дед приветственно кивал головой, выпуская изо рта плотные клубни сизого дыма.

— Устала, небось? — спросил у внучки дедушка. — Кушать будешь?

На все вопросы девочка утвердительно кивала. Захлопнув двери, они вдвоем пошли на кухню, где стояла глубокая миска аппетитной вареной картошки, салат из зелени и поджаренное на жиру мясо.

— Как там бабушка? — спросила девочка, попивая теплый черный чай из граненого стакана.

— Хворает старая… Ничего, поправится скоро! — приободряюще произнес дед и отреченно посмотрел в окно, за которым не было видно ничего, кроме зазывающей ночной темноты. — А ты давай спать уже иди, а то устала с дороги же, девочка моя…

Дед на сон грядущий поцеловал Наташу в лоб и проводил в комнату, где когда-то росла ее мама. В тесном помещении находилась пышная перина, старый дубовый комод и пожелтевшие обои с тонкими полосками витиеватого узора.

Раздевшись, Наташа упала на мягкую кровать и закрыла глаза. Наступила полная тишина, ее нарушали лишь редкий собачий лай вдалеке и покачивание деревьев на ветру. Под эту мелодию девочка сомкнула глаза. Крепкий сон не заставил себя долго ждать.

Сначала была пустота безвременья, а потом Наташа, не покидая уз сна, оказалась в своей комнате. Все было так же, как и в часы бодрствования — только лишь узор на обоях излучал некое загадочное свечение. Страха не было. Внимание девочки переместилась ближе к ожившему узору. Оказалось, что это вовсе не набор геометрических фигур, как это было в реальности, а самая настоящая арабская вязь, которую Наташа отчего-то прекрасно понимала. Светящиеся завитки оказались фрагментами древнего писания, претендующего на сакральный статус.

«Путь будет очищен силами страждущего», «В поиске предела обретешь ты истину», «Алые знамения восхвалят победы Всевышнего в канун финальной битвы за Истину»…

Прочитав несколько надписей, Наташа внезапно услышала какое-то гортанное рычание, исходившее из глубин старого дома. Стараясь ступать по дощатому полу как можно тише, она приоткрыла деревянную дверь. На коленях стояла обнаженная бабушка Аня и что-то усердно шептала, закатив глаза. Дряблая, ее морщинистая кожа дребезжала, как выложенное на блюдце желе. Напротив нее стоял дедушка со старой алюминиевой ложкой, покрытой грязным рыжеватым налетом.

От удивления Наташа ойкнула. Дед встрепенулся от постороннего звука и, резво подскочив к двери, отворил ее настежь. Присев на пятую точку, Наташа в ожидании наказания закусила нижнюю губу.

— Вот, бл…дь, молодежь же пошла! — злобно произнес дед.

Кряхтя, он нагнулся и схватил Наташу за волосы. Вскрикнув от боли, девочка принялась отбиваться от его руки ладошками, но это оказалось бесполезно. Дед протащил свою внучку на середину ковра и бросил рядом с медным тазом, на дне которого плавала смердящая жижа.

Наташа приподнялась на руках и задрала голову вверх. Дед в это время засунул ложку в рот бабушке Ане и зачерпнул ею туберкулезной слизи. Затем старик поднес наполненную ложку к тазу и резким движением опрокинул туда ее содержимое.

— Больная, бедная бабушка! — произнесла Наташа и, сев на корточки, взглянула сначала на деда, потом на нее.

Швырнув очередную ложку мокроты в таз, дед добродушно посмотрел на внучку.

— То-то же… А я тебе что говорил! — В ответ девочка покорно кивнула головой. — Бабку как спасать будем?

— Можете взять меня… — опустив голову, произнесла Наташа и тихонько заплакала, не в силах больше сдерживаться.

— Молодежь-молодежь!.. — снисходительно вымолвил дед. Затем он достал из шкафа большой полотняный мешок для картошки. — Полезай давай! — скомандовал дед.

Наташа встала на четвереньки и покорно забралась в мешок. Затянув его, дед взвалил ношу на плечо и, хлопнув входной дверью, вышел на темную деревенскую улицу. Петляя мимо домов по песчаной сельской дороге, он несколько раз останавливался и на всякий случай бил сапогом по мешку Наташа в ответ сдавленно визжала, а значит, не задохнулась и смиренно принимала выпавший ей жребий.

Последний привал дедушка совершил возле речки. Ночью течение проточной речной воды казалось успокаивающей душу волшебной музыкой. Достав из кармана баночку туберкулезной слизи, дедушка аккуратно обмакнул в нее палец и нарисовал на мешке крест.

— Прощай, моя дорогая Наташенька!

Из мешка послышался гулкий собачий вой. Из последних сил дед поднял мешок и бросил его в речку. Вода спешно заполняла полотняный саркофаг, и, когда Наташа уже успела попрощаться с жизнью и настраивала себя на встречу со Всевышним, внезапно крепкие руки деда потянули мешок назад на сушу.

Разрезав холстину канцелярским ножом и немного поцарапав Наташину руку, дедушка обнял мокрую девочку. Внучка дрожала от страха и холода.

— Ну что, любимая, теперь ты знаешь цену человеческой жизни? — сказал дед, крепко сжимая внучку в объятиях.

— Да, деда… — дрожащим голосом ответила Наташа.

— Ну, пошли тогда в хату, — предложил дедушка и, не отпуская внучку, понес ее на руках домой.

Вскоре бабушка пошла на поправку.