Тюрьма для свободы

Двое в пространстве

Аргумент скептиков о том, существует ли время, сводится к следующему умозаключению: времени не существует, поскольку будущего еще не существует, прошлого уже не существует, а настоящее — не пребывает. Рэн жил воспоминаниями и ожиданием. День, которому дали количественное и качественное измерение, есть точка отсчета. Настоящее — центр движения: язык, речь, коммуникация. В этой тюрьме он находил повод для общения с людьми, которыми в свое время он пренебрегал. Естественно, был промежуток, который был стерт из памяти. Для этого не понадобилось много усилий. Он знал, как это делается. Если появляется желание, то оно должно стать потребностью. Если есть потребность, то есть и возможность реализации. Изначальное желание в итоге должно быть удовлетворено. И здесь следует действовать, вырабатывать механизм, заставлять работать чувство справедливости. Существует ли реальность вне нашего измерения? Рэн на такой вопрос не мог не ответить утвердительно. Для него жизнь не в тюрьме, а в мнимой свободе, казалась иной реальностью. Он твердо верил в то, что тюремная камера — двухмерное пространство, свобода — трехмерное, невидимые миры — четырехмерное. В двухмерном пространстве носителем информации по большей части является вода, обладающая памятью. Человек состоит на 70–80 % из воды. Не без оснований Леонардо да Винчи уверял, что жизнь — это одушевленная вода. Именно благодаря этой жидкости мы распознаем мир. Но почему вода может видеть видимый мир и не замечать невидимый? А может статься и так, что это мы не позволяем воде прочувствовать энергию, исходящую из иных пространств? Вода — это всего лишь часть, находящееся в теле человека. Носителем информации в четырехмерном пространстве является наше тело. Природой все предусмотрено и не случайно, что каждый организм находится на своем месте. И снова в памяти Рэна рождался призрак Мастера. Вновь возвращался он к той беседе о теле человека, погружался в философию Каббалы, мистику и тайну сверхъестественного, чудесного. Каждый раз, думая о том, что его окружает, приближался к истине: мироздание многомерно, но чтобы увидеть просторы, нужно думать, мыслить, идти и не останавливаться на достигнутом. Размышляя и открывая новую суть, он радовался, как малое дитя, ощущая единение духовности с разумом. Чем больше воодушевлялся, тем более работоспособным он оказывался.

На сей раз Рэн сидел в углу и глядел на стену, когда до него долетели слова. Он посмотрел на человека, который теперь обращался к нему. Это был Эрл, с выбритой головой, похожий больше на гуманоида, чем на человека. Перед Рэном стояло худое тощее тело, и на него смотрели вылезающие из орбит глаза. Эрл не сумел сохранить ту красоту, которая была дана ему от природы. Растянутое время в этом лишенном элементарной гигиены месте делало человеком бледным и бесформенным. Эрл задал вопрос: «Рэн, ты помнишь?» «Память, — ответил Эрлу Рэн. — О чем я должен был забыть, давно позабыл. Естественно, я все помню, но что именно ты хотел, чтобы я вспомнил?» За прозвучавшим из уст Рэна вопросом последовало молчание, казалось, Эрл не нуждался в ответе, а значит, и не было необходимости отвечать. Они обладали редким качеством: понимали друг друга с полуслова. Рэн встал, подошел к Эрлу, начал молча глядеть на него. Эрл стоит возле железной двери, грустно глядит на сокамерника, чувствует его тяжелое и теплое дыхание. По коже проходят мурашки. Как они привыкли друг к другу: Эрл взрослел, Рэн же постепенно подходил к невидимой черте зрелости.

Рэн и Эрл жили и старались внести в свое существование некий интерес. Они придумали план для выхода в четырехмерное пространство. Поверили в него, и стали, подобно Шерлоку Холмсу и Ватсону, искать выход. Они искали информацию, используя метод дедукции и индукции. Исключая недопустимое, они верили в невозможное. Всех заключенных, знакомых со следственным процессом не понаслышке, в некоторой степени интересует вопрос, как их вычислили. Они играли роли сыщика и его помощника, разделив их, как и следовало ожидать, исходя из возраста. Рэн был старше, поэтому последнее слово в любом случае должно было быть за ним.

Несмотря на то, что были смех и радость, все же чаще всего присутствовало одно и то же чувство, ощущение опустошенности. В пустом пространстве начинается жизнь лишь тогда, когда на сцену выходят актеры. Кажется, такова теория Питера Брука. Пустое пространство — тюрьма, Эрл и Рэн — актеры. Они насыщали это пространство страстью, печалью, обидой, одиночеством. Все это приходило и уходило, оставалась лишь одна и та же декорация: свет, проникающий в камеру, или вид луны ночью. Грязная постель и твердая, вся состоявшая из железок кровать, грязный туалет в конце комнаты, ужасная вонь. Нет ничего хорошего в тюрьме. И кажется, время прозрачно… Оно остановилось. И не случайно вовсе, что Рэн и Эрл поклялись вообще не говорить о времени. Временами они чувствовали себя похожими на Пьера Лассенера, для которого убить человека ничего не стоило, но который в своих стихах и мемуарах представлял себя жертвой общества. Хотя они прекрасно осознавали и, что на самом деле сюда попали не случайно, а для определенной цели. Эрл умел излагать свои мысли в верлибрах, поэтому каждую идею чертил в толстой тетрадке. Теперь, в тот самый момент, когда Эрл смотрел на Рэна, им завладело желание взять тетрадку в руки и написать хоть несколько строк, но то, что он хотел набросать, помнил неотчетливо. А потому, не переводя своего взгляда, спросил:

— Рэн, ты помнишь?

Помнить? Разве нужно было что-то вспоминать? Тут не было ничего, лишь сплетение мыслей, желание сохранить разум, чувства и эмоции, сохранить себя, не потерять возможность быть человеком: существовать, переживать, говорить, знать, уважать, любить, быть чутким, просто быть… Камера — душный замкнутый круг. День сменялся ночью, уступая место другому дню. Но ничем эти дни не отличались друг от друга. Круговорот событий: утро, день, вечер, ночь, и снова утро… Все повторялось. Время меняло ощущение: не то обостряло, не то притупляло. Лишь одно помогало им спастись от одиночества: дружба. Это сильное, стойкое, всеохватывающее чувство, полное грез восприятие, напряженное самоощущение, пытливость, возвышенность и униженность, потерянность и инстинкт самосохранения волновали и успокаивали, тревожили и умиротворяли, беспокоили и унимали.

Рэн прикрыл рот Эрла ладонью, приблизился и шепнул ему на ухо: «Молчи, пожалуйста. Ничего не говори». Потом опустил руку, встал рядом, начал глядеть вдаль. Молчание прерывало пение птиц. За маленьким окном, через которое было видно, как день сменялся ночью, был другой мир.

Эрл не переставал думать о том, что свобода не за горами. Теперь он вспоминал день, когда вошел в камеру и думал о том, как время пролетело незаметно. Но незаметно для кого и для чего? Он взрослел: его тело не было похоже на тело двадцатилетнего; мысли его изменились за шестнадцать лет. Эрл стоял и думал об одном и том же: «Скоро все закончится. Мне кажется, что я вижу тот долгожданный солнечный свет, о котором, кажется, мечтал всю жизнь. Шестнадцать лет, 5700 дней, 136800 часов… долгая жизнь…»

— Который сейчас час, как ты думаешь? — прервал молчание Рэн.

— По-видимому, шесть часов утра… Уже светает, — ответил Эрл.

— И птички уже начали петь…

— Птички?

— Ты не слышишь щебетание?

— Я не слышу пения…

— Это одно и то же…

— Наверное.

Короткий разговор был вновь прекращен. Рэн погрузился в молчание, Эрл в раздумья. Трепетное ожидание разлуки, прекращение и начало жизни. Повсюду рисовалось число 16. Шестнадцать лет проведенных вместе, шестнадцать лет уединенности и одиночества, шестнадцать лет счастья. И несмотря на то, что они были абсолютно не похожи друг на друга, все же что-то объединяло их. Они — две противоположности, подобно Солнцу и Венере. Солнце — учитель богов. Венера — учитель демонов и сил зла. Солнце — Гелиос, Венера — богиня цветущих садов. Гелиос следит за стадом, Венера управляет семенем и союзом. Гелиос и Венера, бог и богиня. Все объединено под знаком числа шестнадцать.

Их было двое. Вдвоем делили эти годы. Кто они? Изгои или богом избранные? Завязанные глаза по сути своей и есть слепота. Но что означает «слепота»? Есть ли определение? А может быть, нужно просто избегать определений? Слова не есть жизнь. Жизнь не есть действие. Действие не есть суть. Суть не есть мысли. Мысли не есть человек. Человек не есть миф. Миф не есть…

Рэн смотрит вдаль. В том же направлении смотрит и Эрл. Молчат. Каждый думает о себе, через себя о друге. До разлуки остаются считанные часы. Как странно протекает время.