Убийство в частной лечебнице

Глава 3 Эпилог к сцене в Парламенте

Четверг, одиннадцатое. Вторая половина дня

Министр внутренних дел сделал паузу и обвел взглядом палату Парламента. Море лиц, размытых, кошмарных. Такое случалось и раньше. Сперва лица смешивались в одну кашу, словно клетки под микроскопом, а потом из общей пестроты выступало одно лицо и пристально смотрело на него. «Ничего, ничего, справлюсь. Всего один абзац остался», — подумал он и поднес бумаги к глазам. Строки взвихрились и расплылись, потом снова легли на бумагу. Он услышал собственный голос. Надо бы говорить погромче.

— В свете чрезвычайной пропаганды…

Как они шумят…

— Мистер спикер…

Какое омерзительное чувство тошноты, и переносицу перехватывает обморочный холод.

— Мистер спикер…

Он снова поднял глаза. Это было ошибкой. Море лиц вздыбилось и быстро завертелось. Тоненький голос в глубине сознания пропищал: «Он в обмороке!»

Он не почувствовал, как наклонился и рухнул на стол. Он не слышал, как голос с задней скамьи выкрикнул:

— Вам будет куда хуже, прежде чем вы примете свой чертов закон!

— Кто его врач — кто-нибудь знает?

— Да… я знаю. Должно быть, сэр Джон Филлипс — они старые друзья.

— Филлипс? Это тот, у которого частная лечебница на Брук-стрит, да?

— Понятия не имею.

— Кто-нибудь, позвоните леди О'Каллаган.

— Я могу позвонить. Я с ней знаком.

— Он не пришел в себя?

— Что-то не похоже. Тиллотли пошел посмотреть, как там насчет «скорой помощи».

— Вот он. Тиллотли, вам удалось что-нибудь устроить со «скорой»?

— Сейчас будут. Куда вы его отправляете?

— Катберт собрался позвонить его жене.

— Господи, до чего он плохо выглядит!

— Вы слышали, что прокричал тот тип с задней скамьи?

— Да. А кто это?

— Не знаю. Послушайте, вам не кажется, что дело тут нечисто?

— О боже, какая чушь!

— Вот доктор Вендовер — я и не знал, что он в Парламенте.

Все попятились от О'Каллагана. Маленький кругленький человечек, член Парламента от коммунистов северных графств, протиснулся сквозь толпу и опустился на колени.

— Откройте-ка окна, — сказал он.

Он расстегнул одежду на О'Каллагане. Остальные почтительно на него взирали. Через пару минут он оглядел собравшихся.

— Кто его лечит? — спросил он.

— Катберт говорит, что сэр Джон Филлипс. Катберт пошел позвонить его жене.

— Филлипс хирург. Это как раз случай для хирурга.

— А в чем дело, доктор Вендовер?

— Похоже на острый приступ аппендицита. Нельзя терять ни минуты. Позвоните-ка в частную лечебницу на Брук-стрит. «Скорая» здесь? Нельзя ждать, пока приедет его жена.

От дверей кто-то произнес:

— Люди со «скорой» приехали.

— Отлично.

Вошли двое с носилками. О'Каллагана подняли, положили на носилки, укрыли и вынесли. Катберт быстро вошел в зал.

— Да, — сказал он, — его Филлипс лечит. Она хочет, чтобы его отвезли в лечебницу Филлипса.

— Туда он и едет, — сказал маленький доктор Вендовер и вышел вслед за санитарами.

Сквозь тошноту О'Каллаган выполз из ниоткуда в полубредовое состояние. Встревоженные лица скользнули куда-то вниз. Наплыло лицо его жены и растаяло вдали. Кто-то лежал в постели рядом с ним и стонал.

— Боль очень сильная? — спросил голос.

Боль терзала и его самого.

— Сильная, — серьезно сказал он.

— Скоро придет доктор. Он даст тебе что-нибудь, чтобы она прошла.

Вдруг стало понятно, что стонал он сам.

Лицо Сесили оказалось совсем близко.

— Доктор сейчас будет здесь, Дерек.

Он закрыл глаза, чтобы дать понять, что слышал.

— Бедняжка Дерри, бедный мой мальчик, — просюсюкал голос Рут.

— Я оставлю его с вами на минутку, леди О'Каллаган, — сказала сиделка. — Если я вам понадоблюсь, позвоните, хорошо? По-моему, я слышу голос сэра Джона.

Дверь закрылась.

— Боль очень сильная, — внятно произнес О'Каллаган.

Женщины обменялись взглядами. Леди Сесили пододвинула стул к постели и села.

— Осталось недолго, Дерек, — сказала она тихо. — Это твой аппендикс, понимаешь?

— Ох-х-х-х…

Рут что-то зашептала.

— Что там… Рут…

— Ничего-ничего, Дерри, малыш, не обращай на меня внимания. Это твоя глупышка Рут.

Он что-то пробормотал, закрыл глаза и, казалось, заснул.

— Сесили, дорогая, я знаю, ты смеешься над моими идеями, но послушай. Как только я услышала, что случилось с Дерри, я пошла и поговорила с Гарольдом Сейджем. Он — тот самый блистательный молодой химик, о котором я тебе говорила. Я очень точно рассказала ему, в чем дело, и он дал мне кое-что. Это немедленно прекратит боль и совсем не повредит. Его собственное изобретение. Через несколько месяцев во всех больницах начнут применять это лекарство.

Она начала рыться в сумочке.

— Если хочешь, Рут, предложи это средство сэру Джону. А без его ведома, разумеется, ничего нельзя делать.

— Доктора такие ханжи! Я знаю, моя дорогая. Что только Гарольд не рассказывал мне!..

— Похоже, ты очень подружилась с этим молодым человеком.

— Он меня невероятно интересует, Сесили.

— Вот как?

Сиделка вернулась.

— Сэр Джон хотел бы увидеться с вами через несколько минут, леди О'Каллаган.

— Спасибо. Обязательно.

Оставшись с братом наедине, Рут осторожно потрогала его за руку. Он открыл глаза.

— Господи, Рут, — сказал он. — Как больно…

— Потерпи минуточку, Дерри, сейчас я тебе помогу.

Она нашла маленький пакетик. На прикроватной тумбочке стоял стакан с водой.

Через несколько минут Филлипс вернулся с сиделкой.

— Сэр Джон собирается произвести осмотр больного, — тихо сказала сиделка Грэхем, обращаясь к Рут. — Если вы не возражаете, подождите вместе с леди О'Каллаган за дверью.

— Я вас не задержу, — сказал Филлипс и открыл дверь.

Рут, рассеянно и виновато посмотрев на брата, схватила свою сумку и выскочила из комнаты.

О'Каллаган снова впал в беспамятство. Сиделка Грэхем обнажила его живот, и Филлипс своими длинными пальцами исследователя принялся нажимать: здесь — и здесь — и здесь. Глаза его были закрыты, а мозг, казалось, переместился в кончики пальцев.

— Достаточно, — сказал он вдруг. — Похоже на перитонит. Он очень плох. Я предупредил, что мне может понадобиться операционная.

Сестра накрыла пациента и, в ответ на кивок Филлипса, впустила обеих женщин. Филлипс повернулся к леди О'Каллаган, но не смотрел на нее.

— Следует немедленно сделать операцию, — сказал он. — Вы разрешите мне найти Сомерсета Блэка?

— А вы, сэр Джон? Разве не вы сами?

Филлипс отошел к окну и уставился на улицу.

— Вы хотите, чтобы оперировал я? — произнес он наконец.

— Разумеется. Я знаю, что обычно хирурги не любят оперировать своих Друзей, но если только вам не очень… я надеюсь… я умоляю вас провести операцию.

— Хорошо.

Он вернулся к пациенту.

— Сиделка, — сказал он, — скажите, чтобы нашли доктора Томса, он в клинике. Пусть его предупредят, что может потребоваться операция. Позвоните доктору Грею и распорядитесь насчет анестезии. Я сам с ним поговорю. Скажите операционной сестре, что я готов оперировать, как только они будут готовы. Теперь, леди О'Каллаган, будьте добры оставить пациента. Сиделка Грэхем покажет вам, где подождать.

Сиделка открыла дверь, и все остальные отошли от кровати. На пороге они остановились, услышав сдавленный крик. Они обернулись и посмотрели на постель. Дерек О'Каллаган открыл глаза и, словно загипнотизированный, уставился на Филлипса.

— Не надо… — выдохнул он. — Не давайте…

Губы его конвульсивно задергались. С них сорвался странный хнычущий звук. Секунду или две он пытался что-то сказать, но потом голова его упала на подушку.

— Пойдемте, леди О'Каллаган, — мягко сказала сиделка. — Видите ли, он и сам не знает, что говорит.

В предоперационной две сиделки и сестра готовились к операции.

— И еще не забудьте, — сказала сестра Мэриголд, которая была еще и старшей сестрой клиники, — что сэр Джон любит, чтобы инструменты лежали на лотке. Он не любит, чтобы их ему подавали.

Она накрыла лоток с инструментами, а Джейн Харден отнесла его в операционную.

— Это огромная ответственность для хирурга, — продолжала сестра словоохотливо, — оперировать такого больного. Если бы с сэром Дереком О'Каллаганом что-нибудь случилось, для страны это была бы страшная катастрофа. По-моему, это единственный сильный человек в правительстве.

Сиделка Бэнкс, женщина постарше своей начальницы, подняла глаза от автоклава.

— Самый большой тиран из всей банды, — неожиданно заметила она.

— Сиделка! Что вы сказали?!

— Мои симпатии в политике отнюдь не принадлежат сэру Дереку О'Каллагану, сестра, и мне наплевать, если об этом узнают.

Джейн Харден вернулась из операционной. Сестра Мэриголд бросила возмущенный взгляд на сиделку Бэнкс и сухо сказала:

— Вы проверили раствор гиосцина и ампулу с противовоспалительным, сиделка?

— Да, сестра.

— Господи, деточка, вы так побледнели… С вами все в порядке?

— Да-да, спасибо, — ответила Джейн и занялась стерильными бинтами.

Посмотрев на нее еще раз, старшая сестра снова накинулась на Бэнкс:

— Разумеется, сиделка, мы все знаем, что вы — большевичка. И все же нельзя отрицать величие, когда оно есть. А сэр Дерек, на мой взгляд, человек по-настоящему великий.

— Потому-то он еще больший дьявол, чем все остальные, — объявила сиделка Бэнкс весьма ядовито. — С тех пор как он занял свой пост, он успел натворить убийственных дел. Посмотрите только на этот закон о временной занятости, принятый в прошлом году. Он несет прямую ответственность за каждую смерть от недоедания и истощения, которая приключилась за последние десять месяцев. Он враг пролетариата. По-моему, с ним надо было бы обращаться как с самым обыкновенным убийцей или, еще того хуже, маньяком-убийцей. Его надо проверить на предмет здоровой психики. В его роду были сумасшедшие. Все знают, что папаша у него был чокнутый. Вот что я думаю о вашем Дереке О'Каллагане, титул которого куплен на кровавые деньги, — сказала Бэнкс, громыхая стерильными лотками.

— Тогда, может быть, — голос сестры Мэриголд был зловеще спокойным, — может быть, вы объясните, что вы тут делаете, работая на сэра Джона Филлипса? Может быть, и его титул был куплен на кровавые деньги?

— Пока эта гнилая система правления еще не рухнула, надо же на что-то жить! — туманно ответила сиделка Бэнкс. — Но это не навеки, и я первая выйду вперед, когда придет час. О'Каллагану придется уйти, а с ним и его партии буржуев-кровопийц. Если бы он ушел прямо сейчас, для народа это было бы замечательно. Вот, сестра!

— Было бы куда лучше, если бы ушли вы, сиделка Бэнкс, и, будь у Меня еще одна свободная операционная сиделка, вы бы и ушли. Мне стыдно за вас. Вы смеете так говорить о пациенте… о чем вы только думаете!

— Что поделать, если кипит мой разум возмущенный! И кровь тоже!

— Что-то уж слишком кровожадные у вас речи…

С видом человека, вынужденного замолчать, но не побежденного, Бэнкс выкатила столик со шприцами и повезла его в операционную.

— Право, сиделка Харден, — сказала сестра Мэриголд, — мне стыдно за эту женщину. Какая мстительность! Ей не следует тут работать. Можно подумать, она готова… — Старшая сестра осеклась, придя в ужас от собственных мыслей.

— Ничего… подобного, — сказала Джейн. — Я и то могу причинить ему больше вреда, чем она.

— И это весьма ничтожная вероятность, — доброжелательно сказала старшая сестра, — должна сказать, сиделка Харден, что у меня очень давно не было такой хорошей операционной сиделки. Это действительно комплимент с моей стороны, милая, потому что я очень привередлива. Мы готовы? Да! А вот и доктора.

Джейн убрала руки за спину и вытянулась, как по стойке смирно. Сестра Мэриголд встала в позу спокойной готовности. Сиделка Бэнкс на миг показалась в дверях, что-то вспомнила и вернулась в операционную.

Вошел сэр Джон Филлипс, а следом за ним его ассистент Томс и анестезиолог. Томс был краснолицым толстяком, который старательно острил. Доктор Робертс — тощим человеком с волосами песочного цвета и неодобрительным взглядом. Он снял и протер очки.

— Готовы, сестра? — спросил Филлипс.

— Абсолютно, сэр Джон.

— Наркоз будет давать доктор Робертс. Доктор Грей занят. Нам повезло, что мы сумели вас поймать в такой экстренной ситуации, Робертс.

— Я счастлив помочь, — сказал Робертс. — В последнее время мне приходится частенько заменять Грея. Работать под вашим руководством, сэр Джон, всегда почетно и весьма поучительно.

Он говорил странно официальным тоном, словно сперва взвешивал каждую фразу и только потом преподносил ее собеседнику.

— Могу ли я взглянуть на пост анестезиолога, прежде чем мы начнем?

— Разумеется.

Снова появилась воинственная Бэнкс.

— Сиделка Бэнкс, — скомандовала сестра, — идите с доктором Робертсом на пост анестезиолога.

Доктор Робертс поморгал глазами, уставившись на Бэнкс, и пошел следом за ней.

Сэр Джон пересек операционную и подошел к маленькому белому эмалированному столику со всевозможными приспособлениями для подкожных и внутривенных вливаний. Там лежали три шприца, каждый в лотке со стерильным раствором. Два шприца были обычного размера, Хорошо знакомые непосвященным. Размер третьего шприца наводил на мысль о ветеринарии. Маленькие шприцы были рассчитаны на два кубика, а в большой могло войти раз в пятнадцать больше. Ампула, пузырек, маленькая мензурка и лоток тоже стояли на столе. На пузырьке была этикетка: «Раствор гиосцина 0,25 %. Пять минимов содержат 1/100 грана»[2]. Пометка на ампуле гласила: «Противостолбнячная сыворотка (концентрированная)». Еще один лоток был наполнен дистиллированной водой.

Филлипс вытащил из кармана маленький футляр для шприцев, откуда вынул крохотную трубочку с надписью «Гиосцин. 1/100 грана». Увидеть содержимое трубочки, полностью оклеенной этикеткой, было очень трудно. Он вытащил пробку, внимательно посмотрел внутрь, отложил трубочку и вытащил из футляра точно такую же. Пальцы хирурга двигались неуверенно, словно мысли его были заняты совершенно другим. Наконец он взял один из маленьких шприцев, наполнил его дистиллированной водой и выпустил содержимое в мензурку. Затем он бросил туда же таблетку гиосцина, размешал иглой шприца и, наконец, вытягивая плунжер, втянул раствор в шприц.

В операционную вошел Томс со словами:

— Нам пора мыться, сэр.

Он взглянул на стол.

— Ну и ну! — воскликнул Томс. — Две трубочки! Велика честь для него.

— Одна оказалась пустой. — Филлипс машинально взял ее и положил обратно в футляр.

Томс посмотрел на шприц.

— Вы что-то уж очень много воды используете, — заметил он.

— Так и есть, — сухо ответил Филлипс.

Взяв с собой шприц, он вышел из операционной на пост анестезиолога. Томс с беспечным видом, какой бывает у людей, намеренно игнорирующих то, что их одернули, остался в операционной, рассеянно глядя на столик. Через несколько минут он присоединился к остальным в предоперационной. Филлипс вернулся из анестезиологической.

Джейн Харден и сестра Мэриголд помогали хирургам превратиться в простерилизованных роботов. Через несколько минут предоперационная превратилась в суровую композицию белизны, стали и бурой резины. В абсолютной белизне есть нечто очень красивое, но и что-то отталкивающее. Это отрицание цвета, выражение холода, эмблема смерти. В белом гораздо меньше чувственного удовольствия, чем во всех остальных Цветах, больше намека на нечто жуткое. Хирург в его белом халате, когда живое тепло его рук скрыто скользкой холодной резиной, а цвет волос — белой шапочкой, больше похож на символ модернистской скульптуры, чем на живое существо. Для непосвященного он скорее жрец в священных одеяниях, ужасающая и завораживающая воображение фигура.

— Видели новый спектакль в «Палладиуме»? — спросил Томс. — Вот сволочная перчатка! Сестра, дайте другую.

— Нет, не видел, — ответил сэр Джон Филлипс.

— Такая одноактная пьеса. Предоперационная в частной лечебнице. Знаменитый хирург должен оперировать человека, который разбил ему жизнь и соблазнил его жену. Вопрос в том, зарежет он его или нет. В общем, балаган. Дикая чушь, по-моему.

Филлипс медленно повернулся и уставился на него. Джейн Харден издала сдавленный крик.

— Что такое, сиделка? — спросил Томс. — Вы видели этот спектакль? Ну-ка, давайте сюда перчатку.

— Нет, сэр, — пробормотала Джейн. — Я его не видела.

— Очень здорово поставлено, и кто-то проконсультировал их насчет технической стороны дела, но вообще-то ситуация очень надуманная. Я пойду пока посмотрю… — Он вышел в операционную, продолжая что-то говорить, а немного спустя позвал старшую сестру, которая последовала за ним.

— Джейн, — тихо произнес Филлипс.

— Да?

— Это… это очень странная штука.

— Может быть, рука Немезиды, — проговорила Джейн Харден.

— Что вы хотите этим сказать?

— Нет, ничего, — сказала она устало. — Только все очень напоминает греческую трагедию, правда? «Рок отдает в наши руки врага». Мистер Томс посчитал бы эту ситуацию надуманной.

Филлипс медленно вымыл руки в тазу с дистиллированной водой.

— Ведь я ничего не знал про эту его болезнь, — сказал он. — Я только что приехал из клиники Святого Иуды и чисто случайно оказался в тот момент на месте. Попытался было избежать этой операции, но его жена настояла, чтобы оперировал я. Видимо, она не имеет ни малейшего понятия, что мы… поссорились.

— Она вряд ли могла знать, почему вы поссорились с ним…

— Я бы что угодно отдал, лишь бы в этом не участвовать… что угодно.

— И я тоже. Как, по-вашему, я должна себя чувствовать?

Филлипс выжал воду из перчаток и повернулся к ней, держа руки перед собой на весу. Выглядел он комично и немного жалко.

— Джейн, — прошептал он, — вы не измените своего решения? Я так вас люблю.

— Нет, — ответила она. — Нет. Я презираю его. Я не желаю больше его видеть, но, пока он жив, я не могу выйти за вас замуж.

— Не понимаю я вас, — тяжело сказал он.

— Я сама себя не понимаю, — отозвалась Джейн, — так как же вы меня поймете?

— Я буду снова и снова… просить вас выйти за меня замуж.

— Ничего не получится. Понимаю, я выгляжу странной, но пока он жив… я его раба.

— Это безумие — после того, как он обошелся с вами. Он бросил вас, Джейн.

Она резко рассмеялась:

— О, да. Все вполне соответствует викторианским традициям. Я — «падшая женщина», сами знаете!

— Что ж, пусть будет согласно викторианским традициям, тогда дайте мне «сделать вас порядочной женщиной».

— Послушайте, — вдруг сказала Джейн, — постараюсь быть честной с вами. Я хочу сказать, что попробую объяснить вещи необъяснимые и весьма унизительные. Я сказала ему, что хочу быть сама себе хозяйкой, испытать все, что возможно, и все такое прочее. Я обманула себя саму, да и его тоже. В глубине души я знала, что я просто дурочка, которая потеряла и голову, и сердце. Потом, когда все было кончено, я поняла, как мало это значило для него и как много для меня. Я знала, что мне следовало бы поддержать правила игры, пожать ему руку и остаться друзьями, и все такое. Так вот… я не смогла. Моя гордость хотела поступить именно так, но я сама — не смогла. Это все очень банально и грустно. Я, как говорится, люблю и ненавижу его в одно и то же время. Мне хотелось удержать его рядом с собой, я знала, что у меня нет никаких шансов, и мне хотелось сделать ему больно. Я так и сказала ему об этом в письме. Это кошмар, и он по-прежнему продолжается. Ну вот! Не нужно снова возвращаться к этой теме. Оставьте меня в покое, чтобы я, как могу, справилась с этим.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет. Тише: кто-то идет.

Вернулись Томс и Робертс и принялись мыться. Потом Робертс отправился давать наркоз. Филлипс стоял и смотрел на своего ассистента.

— И какой конец был у пьесы? — вдруг спросил он.

— Что-что? А-а-а… Вы о том разговоре… Пьеса оставляет зрителя в неведении. Вам предлагается самому угадать, умер ли пациент под наркозом или хирург его прикончил. Собственно говоря, при таких обстоятельствах никто не мог бы с уверенностью сказать, что именно произошло. А что, вы хотите попробовать этот метод на нашем министре внутренних дел? Я думал, вы с ним в приятельских отношениях.

Маска на лице Филлипса сморщилась, словно он улыбался под ней.

— Учитывая все обстоятельства, — проговорил он, — мне кажется, это искушение.

Он услышал за спиной какой-то шорох и, обернувшись, увидел, что сиделка Бэнкс неотрывно смотрит на него от дверей операционной. За ее спиной появилась сестра Мэриголд и, сказав ледяным тоном: «Позвольте, сиделка…», прошла в дверь.

— Сестра, — отрывисто сказал Филлипс, — я, как всегда, сделал укол гиосцина. Если обнаружим перитонит, в чем я не сомневаюсь, нужно будет сделать вливание сыворотки.

— Разумеется, я помню про гиосцин, сэр Джон. Я поставила аптечный раствор на столик, но видела, что вы приготовили свой.

— Да, аптечный раствор нам не понадобится. Я всегда пользуюсь собственными препаратами, чтобы быть уверенным в правильной дозировке. Мы все готовы?

Он направился в операционную.

— По-моему, — сказала сестра Мэриголд, — для простых смертных и аптечный раствор хорош.

— Предосторожность никогда не помешает, сестра, — добродушно уверил ее Томс. — Гиосцин — щекотливая штука, знаете ли.

В предоперационную просочилась тошнотворная вонь эфира.

— Должна сказать, что не совсем понимаю, почему сэр Джон так любит давать гиосцин.

— Это экономит наркоз, к тому же после операции притупляется боль. Я и сам им пользуюсь, — важно добавил Томс.

— Какова обычная доза, сэр? — вдруг спросила сиделка Бэнкс.

— От одной до двух сотых грана, сиделка.

— Так мало!

— Да, конечно. Минимальную смертельную дозу я вам сказать не могу — она индивидуальна. Но четверть грана прикончит кого угодно.

— Четверть грана! — задумчиво сказала сиделка Бэнкс. — Подумать только!