Глава 12

По дороге на работу Аверкин остановил машину напротив уличного таксофона и позвонил Ремизову.

Если бы кто-то спросил, зачем он это делает, Саныч, наверное, затруднился бы ответить. Просто дело, которое поначалу казалось ему пустяковым, внезапно перестало быть таковым. Одновременное и бесследное исчезновение бывшего десантника Филатова и главного редактора газеты «Московский полдень» Светлова выглядело до крайности зловеще – настолько зловеще, что Аверкину впервые за долгие годы сделалось не по себе. Он привык играть со своими клиентами, как кошка с мышью, но в данном случае мышь внезапно превратилась в тигра, который, как выяснилось, тоже был не прочь поиграть.

Аверкин не был новичком в такого рода играх и прекрасно видел, что противник играет лучше. В самом начале игры у него, Саныча, были на руках все козыри: владение ситуацией, опыт, превосходство в людях и даже преимущество внезапности. И все эти козыри оказались выбиты, обесценены, растрачены на мелочи, а противник, который поначалу был перед ним как на блюдечке – бери его и делай что хочешь, – просто испарился, чтобы неожиданно возникнуть прямо за спиной в самый неподходящий момент.

Они могли, конечно, просто податься в бега, но Аверкин в это не верил. Не такие это были люди, чтобы бегать от опасности, да и то, что ни один из них не обратился за помощью к родной московской милиции, говорило само за себя: эти ребята привыкли решать свои проблемы самостоятельно и знали, что бегство – не выход. Более того, они ухитрились с удивительной точностью предугадать очередной ход Саныча, тем самым вырвав из его рук инициативу. Видно, Инкассатор не так сильно пострадал в драке, раз сумел удрать из больницы уже через несколько часов после того, как его туда доставили; видно, журналист Светлов не был таким уж самоуверенным сопляком, раз сообразил смыться из своей квартиры вместе с женой и дочерью буквально за час до того, как люди Аверкина заняли пост перед его подъездом.

Знай Саныч с самого начала, что ему придется столкнуться с такой проблемой, он действовал бы более осторожно и тонко. Но он-то собирался померяться силами всего-навсего с московской ментовкой, а ему подсунули бешеную парочку, состоящую из прожженного журналюги и легендарного Инкассатора! Один умел мастерски добывать информацию, другой – ломать руки и раскалывать черепа. И, судя по тому, что Санычу удалось разузнать об этих двоих, договориться с ними не представлялось возможным.

То есть договориться с журналистом, наверное, удалось бы, если бы не Инкассатор. Этот тип играл по каким-то своим, никому не понятным правилам и, насколько было известно Аверкину, не признавал компромиссов.

Журналиста можно было купить или запугать, но обратить в бегство Инкассатора до сих пор не удавалось никому – если, конечно, легенды не врали.

Ремизов долго не брал трубку, а когда наконец ответил, голос у него был заспанный и недовольный. «Дрыхнет, жиряга, – подумал Аверкин. – В казино, небось, до утра проторчал, а теперь отсыпается. Думает, наверное, что для него эта история уже закончилась.., ан не тут-то было!»

– Привет, – сказал он, рассеянно барабаня ногтями по железному корпусу таксофона. – Узнал?

– Угу, – буркнул Ремизов и длинно зевнул. – Чего тебе? Снова денег одолжить и снова без отдачи?

Аверкин пропустил это оскорбление мимо ушей.

С некоторых пор он перестал считать своего школьного приятеля за человека, так что произносимые им слова можно было с чистой совестью приравнять к чириканью воробья.

– Молчи и слушай, – сказал он. – У нас возникли проблемы…

– У меня проблем нет, – перебил Ремизов. – То есть проблем, конечно, хватает, но к тебе и твоей конторе они не имеют ни малейшего отношения. У меня свои проблемы, а у тебя – свои.

– Ошибаешься, – сказал Аверкин, но Ремизов снова его перебил.

– Нет, это ты ошибаешься! Дело сделано, долги оплачены, и вопрос закрыт. Все остальное меня не интересует. Ничего не знаю и знать не хочу, понял? И тебя, кстати, тоже.

– Страус ты хренов, – сказал ему Аверкин. – Только учти, что под ногами у тебя бетон. Лоб не расшиби, умник, когда голову прятать станешь. Впрочем, ты сказал именно то, что я хотел от тебя услышать: ты меня не знаешь. Да, вместе учились, но это было сто лет назад, и с тех пор мы нигде не пересекались. Усвоил? И мой тебе совет: вали подальше из города. А лучше всего, уезжай за бугор – в Грецию какую-нибудь, что ли. Только… это.., налегке.

– Да пошел ты со своими советами! – огрызнулся Ремизов. – У меня дела, они ждать не будут, пока я по Грециям стану разъезжать, да еще и налегке. Налегке…

Кому я там, на хрен, нужен с пустыми руками?

– Как знаешь, – сказал Аверкин. – Я тебя предупредил, а дальше дело твое. Главное, запомни, мы незнакомы.

– Хотелось бы мне, чтоб это было так, – сказал Ремизов и бросил трубку.

Аверкин аккуратно повесил свою трубку и не спеша вернулся к дожидавшемуся его на обочине «Хаммеру».

На его тонких губах застыла кривая улыбка: Ремизову все-таки удалось его взбесить, и теперь, идя к машине и шаря онемевшими пальцами по карманам в поисках ключа, Александр Александрович думал о том, как было бы славно натравить Инкассатора на друга Витю.

Впрочем, душившая Аверкина злоба не мешала ему думать о деле. Напротив, она, как всегда, была конструктивной, и, усевшись за руль, бывший краповый берет первым делом достал мобильник и позвонил в офис.

Набирая номер, он с некоторым усилием отогнал неприятное предчувствие: ему вдруг подумалось, что, пока они пытались разыскать Инкассатора, тот уже успел побывать в «Кирасе», и теперь там нет ничего, кроме парочки мертвых тел и кучи взломанных ящиков и шкафов.

Он услышал, как на том конце провода сработал определитель номера, а в следующее мгновение трубку сняли, и бодрый голос дежурного, явно дурачась, отрапортовал:

– Товарищ командир, за время вашего отсутствия ничьего присутствия на объекте не обнаружено!

Дурашливый тон дежурного покоробил Аверкина, но он тут же взял себя в руки: парень просто был не в курсе его проблем, да и дурачился он, прямо скажем, только наполовину. Поэтому Саныч беззвучно перевел дух и проворчал:

– Что, совсем ничьего? Странно, рабочий день уже как будто начался… Ладно, ладно, шутки в сторону. Программист на месте?

Его немедленно соединили с кабинетом, который в «Кирасе» в шутку именовали вычислительным центром. Программистом у Аверкина работал бывший подполковник, по долгу службы имевший дело с компьютерами и иной электроникой; это был, не считая уборщиц, единственный член команды Саныча, который не мог ломать у себя на голове кирпичи – голова требовалась ему для иных целей.

Программист быстро понял, что от него требуется, и пообещал сделать все в течение пяти, максимум десяти минут. Саныч немного успокоился: если подполковник обещал управиться за пять – десять минут, это означало, что на самом деле ему нужно не больше двух.

Через полчаса он уже был на рабочем месте и часов до одиннадцати занимался повседневными делами, отвлекшись лишь на то, чтобы проверить, здесь ли Рыжий, Тюлень, Коробка и Серый. Они были здесь – сидели в комнате отдыха, курили и точили лясы, строя предположения о том, куда могли подеваться их клиенты. Аверкин посоветовал им заткнуться и быть наготове, после чего быстро ушел, пока душивший его гнев не приобрел конкретных очертаний и не стоил его подчиненным парочки сломанных ребер.

Программист позвонил ему после часу дня.

– Есть попытка взлома, – сказал он. – Довольно грубая и неумелая, работает непрофессионал. Я его засек. Сидит в Интернет-кафе, зараза, пьет кофе и копается в личных делах наших сотрудников.

– Адрес, быстро! – сказал Аверкин и чертыхнулся, когда программист назвал адрес: это было чуть ли не на другом конце Москвы.

Закончив разговор, он положил трубку, выбрался из-за стола и, почти бегом преодолев десять метров тускло освещенного коридора, распахнул дверь комнаты отдыха.

– Быстро за мной! – скомандовал он.

Этот тон был хорошо знаком развалившимся в креслах бойцам, и все четверо оказались на ногах раньше, чем Аверкин умолк. Через полторы минуты набитый вооруженными людьми «Хаммер», визжа покрышками и разбрызгивая грязную воду из не успевших высохнуть луж, вылетел за ворота, да так прытко, что стоявший на въезде охранник еле-еле успел отскочить от колес.

Сидевший в своей каморке программист, сухопарый мужчина лет пятидесяти, одетый в темно-серый костюм давно устаревшего покроя, проводил машину долгим взглядом, погасил экран монитора и выбрался из-за стола. На ходу вынимая сигареты, он вышел на улицу и не спеша, с видимым наслаждением закурил, благожелательно поглядывая на голубевшее в разрывах темных дождевых облаков небо. Он перебросился парой слов с охранником, спустился с крыльца и неторопливо направился за угол гаража, дымя сигаретой и теребя брючный ремень, как бы с намерением его расстегнуть. Охранник посмотрел ему вслед и отвернулся: ну, взбрело человеку в голову отлить не в теплом клозете, а на природе, за углом, с ветерком, по-нашему, по-русски – подумаешь, невидаль!

Оказавшись за углом, бывший подполковник, однако, не стал справлять нужду. Вместо этого он отбросил не выкуренную и до половины сигарету, вынул из кармана трубку мобильного телефона и одним нажатием кнопки вызвал из памяти какой-то номер.

– Люда? – сказал он в трубку. Привет, это Костя.

Ну, как настроение после вчерашнего?

Голос, который ему ответил, принадлежал мужчине, но программист не был ни смущен, ни удивлен.

– Тут такое дело, Людок, – продолжал он, фальшиво улыбаясь и косясь по сторонам. – Ребята ищут одного нашего знакомого… Да, Филатова. Представь себе, девочка моя. Так вот, этот парень сейчас сидит в Интернет-кафе, и они туда только что выехали. Запиши адресок, солнышко, авось пригодится.

Он назвал адрес Интернет-кафе и прервал связь. Дело было сделано, остальное уже зависело не от него. На суховатом лице бывшего подполковника бродила неопределенная и не слишком приятная улыбочка: он обладал весьма своеобразным чувством юмора, и называть генерал-майора ФСБ Людочкой и девочкой ему было приятно.

Как только он вернулся в свой кабинет, на столе зазвонил телефон. Это был Аверкин – точнее, один из его людей, потому что сам Фантомас, вероятнее всего, вел машину, и притом на такой скорости, что ему было не до телефонных разговоров.

– Они еще там? – спросила трубка голосом Серого.

– Там, там, – ответил подполковник, бросив взгляд на слепое бельмо монитора. Он сел в свое кресло, тронул мышь, и экран осветился с легким щелчком. Да, Светлов и Филатов все еще были там – шарили в базе данных, наживали неприятности на свои головы. Надо было честно признать, что голова у Аверкина работает отменно: потеряв противника из вида, он не стал метаться по Москве, пытаясь найти иголку в стоге сена, а спокойно расставил ловушку и стал ждать. Ждать ему пришлось недолго: оппонентам крапового берета самим не терпелось поскорее попасть в мир иной.

– Хорошо, – сказал Серый. – Глаз с них не спускай, ясно?

– Угу, – промычал подполковник, закуривая сигарету. Он не стал уточнять у этого олигофрена, каким образом должен выполнять его распоряжение – точнее, не его, а Аверкина. Он мог контролировать действия этих доморощенных хакеров только до тех пор, пока они оставались на связи; Серый же, похоже, считал, что для хорошего программиста никаких проблем не существует вообще и что он может проследить за передвижениями объекта даже после того, как упомянутый объект покинет Интернет-кафе.

Что ж, безоговорочная вера в достижения прогресса – штука хорошая, особенно когда ты олицетворяешь для окружающих эти самые достижения…

– Там они, голубчики, – сказал Серый, поворачиваясь к Аверкину. – Никуда они не денутся.

– Связь держи, – не поворачивая головы, обронил Саныч. – Не отключайся.

Он неотрывно следил за дорогой недобро прищуренными глазами, его большие костистые ладони спокойно лежали на руле, уверенно поворачивая его точно рассчитанными движениями, а ноги в высоких армейских ботинках ловко играли педалями – Аверкин вел машину, протискиваясь, проталкиваясь, подрезая и вклиниваясь, как запоздалый пассажир, несущийся вдогонку уходящему поезду по переполненному перрону. Серому некстати вспомнилось, что «Хаммер» переводится с английского как «молоток», и он подавил рефлекторное желание зажмуриться: центр Москвы, да еще в час пик – не место для автогонок.

Время бежало, но тупоносый, действительно чем-то похожий на молоток «Хаммер» летел, обгоняя его на полкорпуса. Серый, который сидел впереди, на так называемом «месте смертника», успел трижды проститься с жизнью, прежде чем Саныч наконец резко ударил по тормозам, крутанул баранку и, как пробку в бутылочное горлышко, загнал машину в узкое сводчатое жерло какой-то подворотни. Тут он снова газанул, да так, что под грязным кирпичным сводом шарахнулось пугливое эхо;

Серый не успел подумать о том, что будет, если в этой каменной трубе им кто-то повстречается, как бампер «Хаммера» с грохотом и лязгом врезался в штабель проволочных ящиков, разбросав их ко всем чертям. Машину дважды тряхнуло: сначала переднее, а за ним и заднее колесо прошлось по ящику, и она с ревом вылетела в проходной двор и остановилась, пронзительно завизжав покрышками.

– Уф! – сказал Серый, чувствуя, что его сейчас вырвет.

– Связь! – презрительно процедил Аверкин, и Серый дрожащей рукой поднес к уху трубку.

Программист доложил, что хакеры все еще на месте.

– Вперед, – скомандовал Саныч и вынул из-за пазухи «стечкин», казавшийся несоразмерно большим и громоздким из-за навинченного на ствол глушителя. – Вы с главного входа, а я их здесь подожду.

– Не дождешься, Саныч, – сказал Серый. Он уже стоял обеими ногами на твердой земле, и это, похоже, вернуло ему уверенность в себе.

Тюлень и Рыжий промолчали: в отличие от Серого, они уже сталкивались с Инкассатором и, по всей видимости, полагали предпринятые Аверкиным меры предосторожности далеко не лишними.

– А где главный вход? – спросил Коробка.

– С улицы, как положено, – сказал Аверкин и передернул затвор. – Через арку, потом направо и сразу в дверь. Постарайтесь не покрошить зевак.

– Работает спецназ! – весело крикнул Серый, и все четверо убежали.

Аверкин слышал, как стучат в подворотне их каблуки и шлепают по лужам подошвы. Задребезжало потревоженное железо – видимо, кто-то задел ящик из развалившегося штабеля, – и наступила тишина – вернее, то, что москвичи давным-давно привыкли называть тишиной, то есть адская, не воспринимаемая ухом смесь многочисленных уличных шумов, сливающихся в сплошной монотонный гул. Аверкин распахнул настежь дверь машины, сел на сиденье боком, поставив обе ноги на подножку, и закурил. Тяжелый «стечкин» с глушителем лежал у него на коленях, козырек кожаного кепи был низко надвинут, скрывая выражение глаз. Саныч смотрел на обитую потускневшей оцинкованной жестью заднюю дверь, рядом с которой находилось забранное толстой металлической решеткой окно. Если Инкассатор и впрямь был шустрым парнем, каким казался, он должен вовремя заметить охотников за собственным скальпом, и тогда для него оставался только один выход – через эту самую дверь.

Аверкин ждал. Он ждал, что дверь вот-вот распахнется, и Инкассатор со своим приятелем-журналистом опрометью выбегут во двор, прямо к нему. На худой конец он ждал выстрелов, грохота опрокидываемой мебели, звона бьющегося стекла и многоголосых воплей испуга и возмущения. Ничего этого, однако, не было и в помине.

Аверкин продолжал терпеливо ждать, понимая, что враг хитер и что обнаружить его будет непросто; он ждал, как кошка у мышиной норы, и дождался: обитая железом дверь распахнулась со скрежетом и треском, и на пороге возникла фигура высокого, плечистого человека в строгом темном костюме, белой рубашке и галстуке, которые виднелись из-под расстегнутого полупальто.

Саныч плавным движением поднял пистолет на уровень глаз и положил указательный палец на спусковой крючок. Тут он увидел, что целится в Серого; Серый тоже увидел его и вздрогнул, бледнея прямо на глазах.

Аверкин все понял и с огромным трудом преодолел острое желание спустить курок. Это не было вспышкой гнева, отнюдь; теперь, когда Инкассатор опять улизнул, покопавшись предварительно в базе данных «Кирасы», такой выход – перемочить всех к чертовой бабушке – казался Санычу самым разумным. И то, что он все-таки опустил ствол, узнав в стоявшем человеке Серого, вовсе не было свидетельством отказа от только что родившегося замысла. Просто место было неудобное, да и время тоже, чтобы устраивать масштабную бойню. Это была бы дьявольски неопрятная работа, а Саныч не любил нерях.

– Ну, и что это за виденье? – угрюмо спросил он, большим пальцем спуская курок и ставя пистолет на предохранитель. – Он что, помер от страха, увидев вас?

Оба, что ли, померли?

Серый гулко проглотил слюну, косясь на «стечкин», как на готовую ужалить змею, и сказал:

– Нет их там, Саныч. Все углы обшарили – нет никого похожего. А программист говорит, что хакер вышел из нашей системы буквально две минуты назад – то есть в то самое время, когда мы уже стояли у парадной двери, а ты – у задней.

Аверкин бросил под ноги окурок, спрятал под куртку пистолет и нехотя спустился на землю с подножки «Хаммера». Спешить уже было некуда.

– Бараны, – сказал он. – Какие же вы все-таки бараны! Да и я, пожалуй, немногим лучше…

Он прошел под аркой, пнув по дороге валявшийся под ногами ящик, и выглянул на улицу. У дверей Интернет-кафе, переговариваясь, озираясь и нещадно дымя сигаретами, стояли Рыжий, Коробка и Тюлень. Серый обиженно пыхтел у него за плечом. Саныч закурил новую сигарету и огляделся.

Оливково-зеленого джипа с выгоревшим на солнце брезентовым тентом, который пять минут назад стоял на углу возле кафе и который Саныч едва не задел бампером, сворачивая в арку, как не бывало. Собственно, это могло ничего не означать. Но ведь почти наверняка означало – Что за народ внутри? – спросил он через плечо, щелкая крышкой зажигалки и раскуривая новую сигарету.

– Обычный народ, – ответил Серый. – Школьники и прочая шелупонь несерьезного возраста. Набито битком, все машины заняты. И по двое сидят, и по трое.

Но все – сопляки, наших клиентов среди них нет.

– То-то и оно… Из кафе кто-нибудь выходил? – спросил он у Рыжего.

Рыжий поправил на физиономии огромные, как два чайных блюдечка, темные очки, скверно скрывавшие полученные им увечья, и пожал плечами.

– Два пацана выходили, лет по четырнадцать. Девчонка лет семнадцати-восемнадцати… Пацаны вон туда пошли, к метро, а девка села в джип – стоял тут такой корч цвета хаки, с брезентовым верхом – и укатила.

– В джип? – Аверкин сломал только что прикуренную сигарету и в сердцах швырнул ее под ноги. – Почему не задержали, кретины?!

– Саныч, – тоном человека, успокаивающего капризное дитя, произнес Тюлень.

Впрочем, Аверкин и сам уже понял, что машет кулаками после драки. Что значит – почему не задержали?

Как они могли ее задержать – силой? В центре города, в людном месте, среди бела дня.. И откуда они могли знать, кого задерживать? Да и он, коли на то пошло, до сих пор не мог до конца поверить в то, что им нужна девчонка. Словом, этот раунд был проигран. Теперь следовало ждать продолжения, и что-то подсказывало Санычу, что ожидание будет совсем недолгим.

– Вы хотя бы запомнили номер джипа? – спросил он, с отвращением ощущая, как оттягивает левый борт куртки бесполезный пистолет. Это был, пожалуй, первый случай в его жизни, когда оружие воспринималось как ненужный и раздражающий предмет, вроде ядра, прикованного к ноге ржавой цепью.

– Я запомнил, – сказал Коробка.

– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – проворчал Аверкин. – Вот и займись. Пробей его через нашего человека в ментуре – кто такой, чем дышит, где живет..

Это, конечно, после обеда горчица, но все-таки…

Он махнул рукой и, дымя сигаретой, ссутулившись, побрел обратно в арку – к машине.

* * *

– Странное имя – Гангрена, – сказал Юрий, снимая темные очки и принимаясь без всякой необходимости в сотый раз протирать стекла.

– Это кличка, – отозвался Светлов и немного поерзал на сиденье, устраивая поудобнее свой тощий зад. – Она сама ее придумала, между прочим. Очки надень, а то светишь своим благородным профилем на всю улицу. Да и фасом, кстати, тоже светишь.

– Да не вижу я в них ни черта! – огрызнулся Филатов, но очки все-таки надел. – Ну, и на кого я теперь похож? – спросил он, вытягивая шею и заглядывая в зеркало заднего вида. – По-моему, дурак дураком.

– Даже если и так, то очки тут совершенно ни при чем, – съязвил Светлов. – Они только подчеркнули некоторые твои, гм.., характерные черты.

– На себя посмотри, – проворчал Инкассатор. – Тоже мне, мачо… М-да… И все-таки почему именно Гангрена? Ничего лучше не придумала?

– Это ее любимое ругательство – гангрена, – сказал Светлов и сделал странное движение головой, как будто хотел отбросить назад несуществующий чуб – Слушай, а почему это тебя так интересует? Понравилась, да? Только учти, ты не в ее вкусе. О возрасте я не говорю, это в наше время не помеха, но ее не интересуют чайники, которые не шарят в компьютерах.

– Ну, и кто из нас после этого дурак? – обиделся Юрий. – Что ты несешь-то, милый? Это же просто смешно. К тому же она несовершеннолетняя.

– Кто это тебе такое сказал? – Светлов приподнял свои зеркальные очки и с удивлением уставился на Юрия. – Ей двадцать, скоро двадцать один! В самый раз под венец.

– Да? – в свою очередь удивился Филатов. – Ни за что бы не подумал…

– «Было бы величайшей ошибкой думать», – важно процитировал Светлов. – Ленин, полное собрание сочинений, том сорок первый, страница пятьдесят пять.

– Дурак, – сказал Юрий и отвернулся.

– Дурак не дурак, а такую кашу заварил, что целая страна умников до сих пор расхлебать не может.

– Я не про Ленина, – сказал Юрий и все-таки не выдержал, улыбнулся.

– Да, – с задумчивым видом сказал Светлов и мечтательно закатил глаза к провисшему брезентовому потолку, – это идея. Надо вас того, этого… Короче, я скажу Гангрене, что ты на нее, как говорится, запал.

– Во! – ответил Юрий.

Это невразумительное восклицание сопровождалось весьма красноречивым жестом; увидев у самого своего носа пудовый кулак бывшего боксера и десантника, господин главный редактор рефлекторно отшатнулся и треснулся затылком о боковую стойку кузова. Это было совсем не больно, но очень громко и как-то унизительно, тем более что Филатов не преминул заржать самым оскорбительным образом.

– Казарма, – с отвращением констатировал Светлов. – Обидеть художника легко…

Юрий перестал смеяться.

– Это кто тут художник?

– Ну, не ты же. Ты только морды умеешь разрисовывать да перед строем речи произносить. А как только речь заходит о прекрасном, ты только и можешь, что кулаком грозить. Струсил, Инкассатор?

– Погоди, – сказал Юрий, с охотой ввязываясь в перепалку, потому что делать все равно было нечего, – погоди, ты это о ком сейчас говорил – о Гангрене своей, что ли? Это она, что ли, самое прекрасное, о котором якобы зашла речь?

– Ка-зар-ма, – раздельно, по слогам, повторил Светлов. – Когда ты отвыкнешь встречать человека по одежке? Если пуговка на воротнике расстегнута, значит, это не человек, а полный разгильдяй. В наряд его, на губу, в карцер! Ты ведь, небось, кроме тряпок, ничего и не увидел. А здесь тебе, Юрий Алексеевич, не армия, да и Гангрена – не один из твоих костоломов в голубых беретах.

Скажешь, я утрирую? Ну, ответь мне тогда, какого цвета у нее глаза?

– Делать мне больше нечего, как цвет ее глаз замечать, – с некоторым смущением проворчал Юрий. – Карие, что ли? Да нет, кажется, серые…

Теперь заржал Светлов. Юрий нахмурился, пытаясь припомнить глаза Гангрены, а потом фыркнул.

– Сволочь ты, Димочка, – сказал он. – Как есть законченный негодяй. Она ж в очках! В темных! Какие там к дьяволу глаза!

Они немного посмеялись, а потом Светлов сказал:

– Глаза у нее действительно карие и, между прочим, очень выразительные. Да и все остальное тоже ничего, поверь моему слову. А тряпки… Ну, это тоже своего рода униформа. Субкультура, понял?

– А где ты нарыл это диво? – спросил Юрий, косясь сначала на часы, а потом на вход в Интернет-кафе.

– Работа у меня такая, – сказал Дмитрий. – Делал репортаж о хакерах, вот и познакомились. Ей-богу, я сам иногда удивляюсь, сколько у меня знакомых, и каких! Как начну листать записную книжку, так просто оторопь берет: откуда?! Но, как видишь, иногда это бывает полезно.

Юрий снова посмотрел на часы и крякнул.

– Долго, – сказал он. – Надо было самим идти.

– Если Гангрена не справится, то мы с тобой и подавно, – остудил его Светлов. – И вообще, сколько можно говорить одно и то же? Решили ведь, что так будет лучше!

Юрий скрестил руки на груди и с самым недовольным видом съехал по спинке сиденья вниз. Он уже свободно двигал левой рукой, и оставалось только гадать, чего ему это стоило. Филатов надел кожаную куртку, и, даже если у него открылось кровотечение, заметить это было невозможно. «Хитрец, – подумал про него Дмитрий. Благородный Атос… Только у Атоса, помнится, было проколото правое плечо, а у этого здоровенного чудака чуть ли не до кости распластан левый трицепс. А все туда же – драться…»

Филатов закурил. Серый дым, лениво клубясь, пополз по ветровому стеклу, толкнулся в закрытое окно и расплылся по нему мутной шевелящейся кляксой.

Светлов недовольно покрутил носом, нерешительно заглянул в свою собственную пачку, но не стал ничего предпринимать: курить ему не хотелось, а просить Юрия открыть окно было бесполезно – он бы все равно не послушался. Припаркованный в двух шагах от Интернет-кафе джип и без того выглядел довольно подозрительно, но, пока окна были закрыты, а высокие спинки сидений хотя бы отчасти скрывали сидевших внутри людей, он еще как-то мог сойти за пустую машину. Дым, клубами валящий из открытого окна, сделал бы Светлова и Филатова заметными.

– Что ты куришь? – спросил Дмитрий, облекая свое недовольство в наиболее дипломатичную форму.

– «Парламент», – ответил Инкассатор, делая вид, что не заметил содержавшегося в вопросе подтекста.

– Странно, – пробормотал Светлов. – А воняет, как «Памир».

– Это потому, что оба названия начинаются на один слог, – сказал Филатов, сделал глубокую затяжку и раздавил почти целую сигарету в пепельнице. – Так лучше?

– Немного, – проворчал Светлов. – Кофейку бы сейчас! В кино американские копы, когда сидят в засаде, все время пьют кофе с пончиками. Ты знаешь, какие у них пончики? Здоровенные, пушистые, а внутри начинка – шоколадная или, там, малиновая…

– И капуччино в пластиковых стаканчиках, – морщась, добавил Юрий. – Сладкий. Со сливками. И сладкий пончик с шоколадной начинкой. Слипнуться не боишься?

– Конечно, – сказал Светлов, – тебе подавай черный кофе без сахара, а вместо пончика – полпачки сигарет. А сахар, между прочим, необходим для нормальной работы головного мозга. Зря ты им пренебрегаешь, Юрий Алексеевич. Результаты этого пренебрежения становятся все заметнее с каждым годом.

– Это не из-за сахара, – сказал Юрий, неожиданно для Светлова восприняв его задиристую реплику с полной серьезностью. – Просто лет до тридцати мы меняемся в лучшую сторону – взрослеем, умнеем, крепнем, а потом начинается обратный процесс, и никаким сахаром, никакой физкультурой, пластической хирургией и биологическими добавками его не остановишь. Притормозить можно, а остановить – нет, нельзя. Да и не нужно это – останавливать процесс. Смысла в этом я не вижу, хоть убей.

– Как это? – искренне удивился Светлов. – Неужели не интересно посмотреть, что будет через пятьдесят лет? Или через сто?

– Не-а, – лениво, но совершенно искренне ответил Инкассатор. – Ну, изобретут еще что-то новенькое в придачу к компьютеру и мобильному телефону, научатся лечить рак и СПИД, ну и что? Люди-то, какими были три тысячи лет назад, такими и останутся, а вместо СПИДа появится какая-нибудь новая дрянь, позабористее…

– Ты это серьезно?

– Абсолютно.

Светлов почесал макушку и хотел еще что-то сказать, но в это время где-то позади них раздался протестующий визг покрышек и стремительно нарастающий злобный рев мощного автомобильного двигателя. Дмитрий винтом перекрутился в кресле, но увидел только забрызганное дорожной грязью, непрозрачное заднее стекло джипа.

Тогда он посмотрел в боковое зеркало, но с его стороны зеркало отражало только тротуар, на котором не было ничего интересного.

Покрышки снова взвизгнули чуть ли не над самым ухом, и Светлов увидел, как напрягся, почти окаменел за рулем Инкассатор.

– Они? – спросил Дмитрий.

Филатов, будто очнувшись, поменял позу и пожал здоровым плечом.

– Я не уверен, – сказал он, – но, судя по всему, да. Точно такой же «Хаммер» я видел во дворе «Кирасы». Да и за рулем, кажется, Аверкин.

Он вдруг полез во внутренний карман куртки, где у него лежал «вальтер». Дмитрий схватил его за руку.

Это было все равно что останавливать карьерный самосвал, ухватившись за колесо, но Дмитрий не разжимал пальцев, и, наполовину вытащив из-за пазухи пистолет, Филатов все-таки повернул к нему хмурое лицо со сведенными к переносице бровями.

– Не дури, – сквозь зубы сказал Светлов. – Твой выход еще впереди.

Он уже держал в свободной руке трубку мобильника и большим пальцем быстро набирал номер. Юрий с большой неохотой вернул теплый пистолет в карман.

Он обратил внимание на то, что Светлов его не послушался, оставив у себя мобильник, но высказываться по этому поводу не стал: Гангрену нужно было предупредить. К тому же, если телефон Светлова стоял на прослушивании, сейчас должна была начаться драка – то есть именно то, чего хотелось Юрию. Вот только жизнью Гангрены рисковать не хотелось, девчонка была тут ни при чем…

– Сваливай оттуда, – коротко сказал Светлов в трубку. – Они уже здесь.

Из подворотни, в которой минуту назад скрылся «Хаммер», выбежали четверо. Филатов напрягся, увидев высокого рыжего парня с синяком на половину физиономии, но из кафе должна была вот-вот выйти Гангрена, и попытка прямо сейчас разобраться с четырьмя вооруженными сотрудниками «Кирасы» могла закончиться для нее плачевно.

– Не спеши, Юра, – сказал Светлов. – Разберешься с этими уродами по одному. А красиво ты этого ржавого разрисовал! Беру свои слова обратно, ты – настоящий художник!

– Ты мне льстишь, – сквозь зубы процедил Инкассатор. – Это пока только набросок. Настоящая живопись еще впереди.

– Угу, – сказал Светлов. – Черный квадрат, как у Казимира Малевича. Мраморный такой, за чугунной оградкой.

– Там поглядим. Ну, где твоя Гангрена? Припутали они ее, что ли?

Трое братков уже были внутри кафе. Рыжий остался на крыльце, закурил и стал смотреть по сторонам. Несколько раз линзы его огромных темных очков, за которыми он безуспешно пытался спрятать сделанный Филатовым «набросок», равнодушно скользили по джипу, и всякий раз Юрий напрягался, теребя дверную ручку. Потом дверь кафе открылась; Филатов подался вперед, но из кафе вышли два подростка и, что-то оживленно обсуждая на ходу, двинулись в сторону автобусной остановки. Рыжий проводил их долгим взглядом, поправил что-то под левой полой пиджака и метко бросил окурок в урну.

– Пересядь назад, – продолжая следить за Рыжим, сказал Юрий.

– Это еще зачем? – удивился Светлов. Заднее сиденье в укороченном джипе Филатова было совсем узенькое и с виду очень неудобное. Да и видимость оттуда была похуже, и вообще…

– Машина двухдверная, – напомнил Инкассатор.

– Ну и что?

– Чтобы пропустить Гангрену назад, тебе придется выйти, – терпеливо сказал Юрий. – Когда выйдешь, окажешься в трех метрах от того типа, что торчит на крыльце. Думаешь, у него нет твоей фотографии? Думаешь, он промахнется, стреляя с трех метров?

– Ой, ё!.. – сказал Светлов и безропотно полез через спинку сиденья назад.

Салон джипа был тесноват для таких акробатических этюдов, и, пока Светлов протискивался между высокой спинкой сиденья и низким брезентовым потолком, машина буквально ходила ходуном, раскачиваясь на амортизаторах. К счастью, Рыжий в это время смотрел в другую сторону – приоткрыв стеклянную дверь и вытянув шею, он заглядывал в кафе.

– Человеком-змеей тебе не стать, – констатировал Юрий, когда главный редактор со вздохом облегчения плюхнулся наконец на заднее сиденье.

– А я виноват, что ты вместо машины посадил меня в какой-то спичечный коробок? – огрызнулся Светлов, кое-как поправляя пришедший в беспорядок туалет.

– Лягушонка в коробчонке, – рассеянно сказал Юрий, и в этот момент на низком бетонном крыльце Интернет-кафе появилась Гангрена.

Тяжелая стеклянная дверь приоткрылась совсем чуть-чуть, и Гангрена боком проскользнула в эту щель – не так, как это делает человек, желающий остаться незамеченным, а привычно и непринужденно. Глядя на то, как это было проделано, Юрий поневоле решил, что оправленная в блестящую нержавеющую сталь толстая пластина тонированного стекла была слишком тяжела для хрупкой двадцатилетней девицы, и она – девица, естественно, а вовсе не стеклянная плита – просто давно научилась экономить силы, не растрачивая их попусту на схватки с тугими дверными пружинами.

Столь очевидная слабость вызывала у Юрия рефлекторное стремление броситься на помощь, поддержать, защитить и уберечь, но он вспомнил манеру Гангрены выражаться и своеобразно вести себя, и его рыцарский пыл сам собой угас.

Скучавший на крыльце и незнакомый с манерами Гангрены Рыжий что-то сказал, обращаясь к ней. На его обезображенной страшным кровоподтеком физиономии при этом появилась блудливая ухмылочка. Вопреки ожиданиям Юрия, Гангрена ответила – коротко и, судя по изменившемуся выражению лица Рыжего, исчерпывающе. С очень недовольным видом Рыжий протянул руку, намереваясь схватить Гангрену за рукав потертого кожаного плаща. Филатов опять напрягся, но Гангрена справилась с затруднением сама – просто увернулась, дала по протянутой руке и, не оборачиваясь, пошла к машине. Рыжий что-то проворчал, плюнул и потерял к Гангрене интерес.

Гангрена приблизилась к машине с самым что ни на есть независимым видом. Юрий воткнул первую передачу, до пола выжал сцепление и взялся за головку ключа зажигания. Хакерша распахнула дверцу и плюхнулась на сиденье. Она еще хлопала заедающей дверцей, а Филатов уже запустил двигатель, дал газ и медленно, аккуратно отпустил сцепление. Джип стартовал стремительно и плавно, как баллистическая ракета, дверца захлопнулась сама собой, и Гангрену бросило на спинку сиденья.

Старательно путая следы в перпендикулярных улицах и переулках, Юрий краем глаза косился на свою пассажирку, которая с независимым видом курила длинную тонкую сигарету, привычно положив ногу на ногу. Принять в тесном салоне столь непринужденную позу могла только такая пигалица, как она – полтора метра в прыжке, сорок кило живого веса плюс пять килограммов стальных заклепок, застежек, пряжек, цепочек, потертой телячьей кожи и еще более потертой джинсовой ткани. Ну, и плюс очки – просто выпуклая полоска темного стекла, пересекающая лицо от виска до виска, как смотровая щель танка. Но уж очки-то наверняка мешали ей в самую последнюю очередь: создавалось впечатление, что Гангрена не расстается с ними даже ночью.

Очки Гангрены напомнили Юрию о его собственных очках, и он с облегчением снял их и сунул в нагрудный карман. Сразу стало легче, и даже ноющая боль в ушибленном бейсбольной битой затылке, казалось, поутихла, сделалась терпимее. Мир обрел нормальные цвета, и колено Гангрены, вызывающе торчавшее из широкой прорехи обтрепанных джинсов, оказалось не грязно-серым, а чистым, обтянутым телесного цвета колготками и вполне аппетитным на вид. Эти колготки, поддетые под джинсы, неожиданно тронули Юрия. Эта чума в заклепках, эта ходячая катастрофа в темных очках, словно целиком состоявшая из острых углов и колючек, оказывается, была обычной живой девушкой и, чтобы не мерзнуть на сыром мартовском ветру, поддевала под драные джинсы колготки – целые, чистые колготки, совсем как у обычной женщины, каждое утро едущей в метро на работу и стремящейся сохранить женственность.

Он смотрел на девичье колено не больше секунды, но Гангрена ухитрилась перехватить его взгляд и, не переставая курить и смотреть прямо перед собой на несущуюся навстречу дорогу, резким движением прикрыла колено полой плаща. Плащ на ней тоже был потрепанный, местами вытертый добела, особенно на швах.

– Как сходила? – спросил сзади Светлов, и Юрий услышал, как тихо стукнули сложенные дужки его темных очков. – Нашла, что искала?

Гангрена молча изогнулась на сиденье, отыскала на боку карман плаща, вынула оттуда черный пластмассовый квадратик дискеты и так же молча передала его назад, Дмитрию.

– Что здесь? – спросил тот.

– Список пациентов кожно-венерологического диспансера, не окончивших курс лечения от сифилиса, – ответила Гангрена, точным движением сбивая пепел с сигареты в щель приоткрытого окна.

Это была самая длинная и, увы, бессодержательная фраза, которую Юрий от нее услышал. Впрочем, каков вопрос, таков ответ, подумал он и тоже закурил.

Светлов не обиделся. Было слышно, как он возится на заднем сиденье с ноутбуком, потом раздался мягкий щелчок вставленной в дисковод дискеты.

– Езжай потише, – сказал Светлов Юрию. – Я пальцами по клавишам не попадаю. Трудно было? – спросил он у Гангрены.

– Раз плюнуть, – ответила та. – Охранное предприятие могло бы поставить себе нормальную защиту.

А у них все на уровне чайника, который нечаянно обнаружил, что стандартная компьютерная программа дает ему возможность ставить пароль и прятать от жены файл с адресами своих баб.

Юрий притормозил и через плечо оглянулся на Светлова. Тот ответил ему долгим понимающим взглядом.

– Хитро придумано, – сказал журналист. – Выходит, они ждали от нас такого хода и загодя расставили ловушку.

– Тогда я бы не стал особенно доверять данным, полученным таким образом, – сказал Юрий, паркуя машину у бровки тротуара. – Выходит, все было напрасно?

Гангрена презрительно фыркнула и закурила новую сигарету.

– Здесь досье на восемьдесят три человека, – сказал с заднего сиденья Светлов. – Вряд ли это фальшивая база данных. Кстати, вот и твой рыжий. Смотри, Павлюченко Игорь Викторович, семьдесят пятого года рождения, уроженец Москвы, срочную службу проходил в спецназе… Так… Тут и домашний адрес, и даже фотография… Не желаешь полюбопытствовать?

Юрий выключил двигатель и обернулся. Светлов развернул к нему ноутбук так, чтобы он мог видеть монитор. С плоского, с металлическим отливом экрана смотрело знакомое лицо.

– Все-таки мы их обштопали, – радостно потирая руки, сказал Светлов. – Они сами себя перехитрили, впустив нас в свою базу данных. А теперь им крышка – если, конечно, ты сумеешь сработать так же чисто, как Гангрена.

Юрий закурил и посмотрел на часы.

– Час, – сказал он. – Этого должно хватить, чтобы вычислить остальных, а после этого я не хочу вас видеть – обоих, и особенно тебя, Димочка. Вас, сударыня, это касается в меньшей степени, да и то лишь потому, что вы сами уйдете, не заставляя себя просить.

Гангрена снова фыркнула, точь-в-точь как рассерженная кошка, а Светлов нахмурился и открыл рот, чтобы возразить.

– Дима, все, – сказал Юрий. – Шутки кончились.

– Кончились так кончились, – сказал Светлов. – Тяжелый ты человек, Иван Иванович. Грубый и категоричный.

– Да, – согласился Юрий. – И не забудь выбросить мобильник. Ну, или хотя бы отключи его от греха, пока вся эта бодяга не закончится.

Загрузка...