В Магеллании

VI ПУНТА-АРЕНАС

Утром 17 декабря 1880 года сторожевой корабль «Грасьас-а-Дьос», несший на гафеле[105] чилийский флаг, маневрировал у западного побережья Магелланова пролива, чтобы, воспользовавшись началом прилива, войти в порт Пунта-Аренаса.

Сторожевик пришел из бухты Хенте-Гранде, расположенной напротив, на побережье Огненной Земли. Ему потребовалось лишь несколько часов, чтобы пересечь пролив, ширина которого в этом месте не превышала двенадцати лье.

Кораблем командовал лейтенант военно-морского флота. Под своим началом он имел около двадцати человек, включая механика и кочегаров. Кроме того, на борту находился десантный отряд в составе тридцати солдат аргентинской и чилийской милиции, а также два пассажира: комиссар чилийского правительства Идьятре и комиссар провинций Ла-Платы и Аргентинской Республики Эррера.

Оба комиссара получили от своих правительств задание провести демаркационную линию по территории Магеллании, на которую претендовали оба государства. Этот спор, длившийся уже немало лет, все еще не смогли разрешить ко всеобщему удовлетворению.

Надо сказать, что во время этой совместной экспедиции комиссары так и не смогли прийти к соглашению. Чем ближе сторожевик подходил к Пунта-Аренасу, тем более суровыми становились их взгляды и все менее желанными встречи на полуюте[106]. Нетерпеливый Идьятре нервно прохаживался по палубе слева, в то время как возбужденный Эррера вышагивал взад-вперед у противоположного борта. Лейтенант, ходивший туда-сюда по капитанскому мостику, видимо, уже привык к поведению этих господ и не обращал на них внимания. Он руководил маневрами сторожевика, чтобы отдать якорь, как только позволит прилив.

Около четверти одиннадцатого якорь «Грасьас-а-Дьоса» пошел на дно возле самого берега, перед первыми домами Пунта-Аренаса. Правда, грунт здесь держал не лучшим образом, да и защиты от волн не было. В этом отношении Порт Голода, расположенный южнее, на том же берегу пролива, был гораздо предпочтительнее. Суда там были лучше защищены от северных и восточных ветров, да и места для маневрирования хватало. Кроме того, в источниках вдоль реки Женн много превосходной воды, а разгружаться судам очень легко.

Все это побудило в свое время чилийское правительство восстановить пришедшую в упадок колонию, прежний Сьюдад-Реаль-дель-Фелипе, которая стала местом ссылки, и Порт Голода вновь обрел вид поселения. Но так продолжалось недолго. В 1850 году в Вальпараисо вспыхнула революция; одни колонисты высказались за старую власть, другие — за новую, которая поддерживала двух соискателей на пост президента Чили, и в конце концов губернатор Порта Голода был убит. Правительству все-таки удалось подавить бунт в чилийской колонии, но с этого момента начался ее упадок, и больше восстанавливать ее не стали, а выбрали другое место, как раз там, где ныне находится Пунта-Аренас.

Чилийское правительство добивалось главным образом того, чтобы над западным побережьем Магелланова пролива реял флаг его страны, и новый порт (который решено было сделать беспошлинным) стал единственным связующим звеном между двумя океанами. Порт имел большое значение еще и потому, что на смену парусным судам приходили паровые, и навигация стала практически безопасной, несмотря на господство западных ветров. Наконец, окончательное обоснование колонии прекращало всякие претензии Аргентинской Республики, по меньшей мере на полуостров Брансуик, естественное продолжение патагонской территории.

Когда с постановкой на якорь было закончено, оба комиссара, не обменявшись ни единым словом, спустились в шлюпку. Они высадились на узкой земляной насыпи, служившей причалом. Затем господа Эррера и Идьятре, держась на расстоянии друг от друга, поднялись по дороге, поддерживаемой в образцовом состоянии и ведущей к поселку с невысокой церковной колокольней, выступавшей из-за деревьев.

Поселок, а в будущем город, начинался с простой деревушки. Ее главную улицу обрамляли примыкавшие один к другому дома с верандами по всему фасаду. На улице было только два общественных здания: церковь, увенчанная шпилем, который пробивал зелень и рисовался на фоне гор, и губернаторский дворец, представлявший из себя довольно уютную резиденцию. Пройдет еще несколько лет — и счастливый соперник Порта Голода обогатится новыми строениями, его население вырастет, а торговля благодаря связям с Америкой и Европой значительно расширится.

Великолепные естественные пастбища для скота, экспорт которого приносил немалые прибыли, окружали со всех сторон Пунта-Аренас. Все это сулило немалые выгоды. Чилийское правительство рассчитывало на то, что, предоставив Пунта-Аренасу статус свободного порта, сможет предложить купцам лучшие и более дешевые товары, чем Буэнос-Айрес, а значит, торговые суда предпочтут разгружаться и загружаться здесь, а не в портах Аргентинской Республики. Не говоря уже о других льготах Пунта-Аренаса, эти купцы экономили на подвозе товаров и таможенной пошлине, тогда как морской переход не превышал полутора тысяч миль.

Не вызывало никаких сомнений, что жителей Пунта-Аренаса ждало благоденствие. Хотя уже и сейчас жизнь людей изменилась к лучшему. И все это благодаря многочисленным отделениям, основанным английскими и чилийскими торговыми домами, и регулярным морским связям с Фолклендскими островами, соседям Магеллании. Здесь была построена каторжная тюрьма, приносившая государству немалые доходы.

Чилийское и аргентинское правительства отстаивали свои права на территории Патагонии и Магеллании, остававшиеся, как известно, не поделенными между этими государствами. Этот вопрос никак не могли урегулировать, он порождал бесконечные споры. Ввиду этого Огненную Землю и прилегающие к ней архипелаги с полным правом можно было считать независимыми.

Но такое положение, если оно продолжится, грозило вызвать какой-нибудь серьезный конфликт, так как затрагивались политические и торговые интересы разных стран, а потому требовалось решение, которое смогло бы удовлетворить обе стороны. Надо отметить, что существование колонии Пунта-Аренас создавало впечатление преимущественного права Чили на земли Магеллании.

И вот для окончательного урегулирования территориального спора обе республики назначили комиссаров. Медлить было нельзя, поскольку в эти края устремились переселенцы, привлеченные природными богатствами. И потом, ненасытная Англия была недалеко. Со своего Фолклендского архипелага она могла протянуть руки к Магеллании и быстро пересечь морской пролив, отделяющий ее владения от Американского континента. Английские каботажные суда то и дело появлялись в пределах Магелланийского ахипелага, а миссионеры не переставали усиливать свое влияние среди туземцев Огненной Земли.

Именно эти обстоятельства вынудили господ Эрреру и Идьятре отправиться в плавание на сторожевом корабле «Грасьас-а-Дьос», предоставленном чилийским правительством. Два месяца тому назад сторожевик вышел из Пунта-Аренаса, и комиссары добросовестно обследовали все большие и малые острова от мыса Пилар на острове Десоласьон у западного входа в Магелланов пролив до мыса Ванкувер на оконечности острова Эстадос за проливом Ле-Мер, включая последний островок, на котором между Тихим и Атлантическим океанами возвышался мыс Горн. Сторожевым кораблем командовал офицер, прекрасно знавший все проходы и проливы. Сначала комиссары исследовали Патагонию и Огненную Землю, чтобы наметить на этих территориях демаркационную линию. Затем они посетили остальные крупные острова: Кларенс, Десоласьон, Досон, потом острова средней величины: Стюарт, Лондондерри, Наварино, Осте, Гордон, Вулластон — и, наконец, самые маленькие: Гилберт, Эрмите, Греви, Фрейсине, Десит, Горн, не забыв и Исла-Нуэву. Однако в то время, когда они высадились на Исла-Нуэве, Кау-джер, Карроли и Альг отсутствовали, так что ни Эррера, ни Идьятре не смогли познакомиться с таинственным обитателем острова.

К моменту возвращения сторожевика в Пунта-Аренас комиссарам так и не удалось договориться о демаркации границы ни в Патагонии, ни в Магеллании. Они в целом хорошо защищали позиции ожесточившихся одна против другой республик, очень ревнивых к своим правам. В ходе экспедиции то и дело разгорались ожесточенные споры, разыгрывались достойные сожаления сцены. Много раз командир судна своим авторитетом предотвращал рукоприкладство; но на суше не закончится ли конфликт дуэлью этих пылких борцов за интересы своих стран?.. И не приведет ли это к тому, что обе страны — Чили и Аргентина — встанут горой за своих комиссаров, и не вспыхнет ли война из-за Магеллании? Ну, а если в спор между Сантьяго и Буэнос-Айресом по поводу границ вмешается бог войны, то вряд ли в стороне останутся и Европа и Америка.

К счастью, губернатор Пунта-Аренаса господин Агире был человеком здравомыслящим и во всех ситуациях действовал разумно и хладнокровно. Он прекрасно знал эти края, ему была известна суть вопроса и, не прибегая к услугам комиссаров, губернатор напрямую поддерживал связь с президентами Чили и Аргентины.

Узнав, что переговоры не привели ни к каким положительным результатам, и желая утихомирить страсти, он пригласил комиссаров к себе в резиденцию на следующий день после их прибытия. Комиссары приняли приглашение господина Агире.

Губернатор с трудом сдерживал улыбку при виде разъяренных противников, бросающих друг на друга испепеляющие взгляды и готовых пустить в ход кулаки. Уместно напомнить, что оба были испанцами по происхождению и в их жилах текла кровь донов Диего и донов Гомесов.

— Господа, — обратился к ним господин Агире, — я получил от чилийского и аргентинского правительств приказ как можно скорее завершить дело, касающееся демаркации границ. Будьте добры сообщить мне результаты вашей миссии. Мне известно, что вы работали с усердием, и я не сомневаюсь, что мы достигнем…

— С господином Эррерой нет никакой возможности договориться, — прервал губернатора Идьятре.

— Что касается меня, то я отказываюсь иметь дело с господином Идьятре, — отпарировал Эррера.

— Вы позволите мне закончить, господа? — примирительным тоном продолжал губернатор. — Зачем возобновлять дискуссии, которые ни к чему не приводят? И не стоит переходить на личности, когда рассматриваются вопросы государственной важности. Прискорбно, что вы так ненавидите друг друга, но личные пристрастия только тормозят решение проблемы, в срочном урегулировании которой заинтересованы и Чили, и Аргентина.

Комиссары промолчали, а господин Агире продолжал:

— Итак, господа, забудьте на время о личной неприязни, и давайте рассмотрим вопрос, не теряя самообладания. Изложите свои аргументы. На мой взгляд, нам следует обсудить два вопроса: один — о Патагонии, другой — о Магеллании.

— Вопрос о Патагонии! — воскликнул Идьятре. — Для меня, как представителя интересов Чили, такого вопроса не существует. Разве жизнь не решила наш вопрос?

— Конечно, решила, — не пожелал остаться в долгу Эррера. — Но только в пользу Аргентины!

— Господа… — Слово снова взял губернатор, видя, что инициатива ускользает из его рук.

— Но, — резко прервал его Эррера, — посмотрите на карту, и вам сразу же станет ясно, что Патагония — это Аргентина: тот же климат, та же почва и у нее нет никаких других географических границ, кроме границ Американского континента! Чили же — простая прибрежная полоска земли, и от патагонской территории ее отделяют Анды. С географической точки зрения Чили не имеет никакого права переступать через эту горную цепь.

— Вот как! — воскликнул Идьятре. — Вы, сударь, выдвигаете необоснованные требования, противоречащие как здравому смыслу, так и праву! И совершенно недопустимо, чтобы в решении вопроса принимал участие губернатор Пунта-Аренаса, чилиец по национальности!

— Забудем, господа, что я чилиец. — Господин Агире повысил голос. — В споре между двумя вашими странами я, как мне и приказано, занимаю нейтральную позицию. Я знаю, что правительство Буэнос-Айреса всегда рассматривало Патагонию как принадлежащую исключительно Аргентине. Замечу, однако, что Чили владеет на территории Патагонии колонией Пунта-Аренас, и этот факт опровергает подобные притязания. Поэтому, оставляя в стороне доводы, которые оба государства с равным основанием могли бы привести в свою пользу, я считаю, что на патагонской территории необходимо установить демаркационную линию, которая сохранила бы за каждой стороной то, на что она вправе претендовать.

— Никакие уступки в отношении Патагонии недопустимы, — заявил Идьятре.

— Никакие, — подтвердил Эррера.

Оба говорили тоном, не терпящим возражений.

— Однако необходимо, чтобы этот вопрос был решен без промедления, — сказал губернатор. — И он будет решен без вас, если вы будете упорствовать и не пойдете на компромисс.

На столь недвусмысленное заявление господина Агире комиссарам нечего было сказать. Раз они не смогли договориться, то для чего же их посылали в двухмесячную миссию на спорные территории?..

Губернатор продолжал:

— Повторяю, необходимо как можно скорее прийти к соглашению как по первому, так и по второму вопросу, касающемуся раздела Магеллании. Да, влияние наших государств всегда ощущалось на территории Патагонии. Но на Огненной Земле и прилегающих к ней архипелагах индейцы всегда пользовались полной свободой. Можно сказать, что Огненной Землей пока еще не владеет ни Чили, ни Аргентина. Англия, несомненно, жаждет присоединить к себе эту область, соседкой которой она стала с того момента, как Фолкленды стали частью ее колониальной империи. Ее корабли появляются у островов Магеллании, ее купцы наладили торговые связи с рыбниками, ее миссионеры с завидным упорством обхаживают туземное население. Скоро появятся английские фактории на берегах как Магелланова пролива, так и пролива Бигл. Если все останется как прежде, если наши республики не закрепят свои права на эти территории, если земли не будут поделены между нами, а значит, никому не будут принадлежать, хозяева найдутся. И первым, кто приберет их к рукам, будет Соединенное Королевство. Давайте же сообща помешаем Великобритании утвердиться в Южной Америке. Достаточно и того, что у нее уже есть колонии на Антильских островах и доминион в Северной Америке!

Эти мудрые слова полностью соответствовали принципам доктрины Монро[107]. Опасности можно избежать, только провозгласив право собственности на эти южноамериканские земли, только справедливо разделив Патагонию и Магелланию между двумя сопредельными государствами. Но, чтобы добиться такого результата, обе стороны должны прийти к согласию. Но на это надеяться не приходилось.

— Господин губернатор, — перехватил инициативу Эррера, кусая при этом губы. — У вашего превосходительства есть очень простой способ решить данную проблему — простой, естественный и логичный. Но господин Идьятре даже слышать о нем не хочет.

— Что же это за способ? — поинтересовался господин Агире.

— Я предлагаю отдать все территории Патагонии Аргентинской Республике, а все земли Магеллании — Республике Чили.

— Вы только послушайте! — вскричал Идьятре, и его глаза сверкнули гневом. — Пятьсот двадцать тысяч квадратных километров Аргентине и гораздо меньше Чили!

— Оба владения равноценны.

— Неужели?! — едко возразил Идьятре. — Ваш учитель арифметики просто крал ваши деньги.

— Я не потерплю, — прошипел Эррера, — чтобы кто-то учил меня считать.

— Господа! — Губернатор был вынужден встать между комиссарами, дабы избежать драки.

— К тому же, — не унимался Идьятре, — есть обстоятельство, делающее неприемлемым ваше предложение.

— Нет! Такого обстоятельства не существует! — Голос у Эрреры дрожал.

— Еще как существует, сударь! — заявил Идьятре. — Если Патагонию отдать Аргентине, то ей будет принадлежать и полуостров Брансуик. А это значит, что Чили потеряет Пунта-Аренас, быстро-развивающуюся колонию, эту чилийскую, архичилийскую колонию, которая насчитывает уж две тысячи жителей и перед которой открывается великолепное будущее.

— Берите себе ваш полуостров, а если потребуется, то его несложно превратить и в остров, перерезав перешеек, — сказал Эррера, которого не сбил с толку этот в общем-то справедливый довод и у которого на все был готов ответ.

— Господа, господа! — умиротворяюще произнес губернатор. — Прошу вас успокоиться. Оставим все так, как создано природой! С нас достаточно суэцкой и панамской афер![108] К тому же, на мой взгляд, предложение господина Эрреры неприемлемо, даже если полуостров Брансуик отойдет к Чили. Логично и справедливо, чтобы и Чили и Аргентина владели равными долями Патагонии и Магеллании. Это удовлетворит интересы всех.

Вне всякого сомнения, устами его превосходительства говорила сама мудрость. Любое другое решение было бы противоестественно и чревато дальнейшими конфликтами. К достижению такого результата и следовало прилагать усилия.

Но тщетно господин Агире пытался примирить противников, упорно стоявших на своем. Ни тот, ни другой не желали умерить свои притязания. По окончании встречи они, казалось, еще больше возненавидели друг друга, и можно было ожидать, что ссора закончится взрывом.

Очевидно было одно: поскольку оба государства претендовали на независимые территории — Патагонию, с одной стороны, Магелланию — с другой, — их интересы должны были учитываться в равной степени. Разумеется, речь шла не о том, чтобы спрашивать у теуэльетов и рыбников, хотят они быть чилийцами или аргентинцами. (Не проводить же, в самом деле, референдум!) Вопрос должен быть решен между двумя республиками. Сможет ли Аргентина перешагнуть через реку Негро, левый берег которой уже принадлежал ей? Удастся ли Чили перебраться через Анды, западный склон которых уже чилийский? Где, наконец, пройдет линия, разграничивающая территории?

К сожалению, господа Эррера и Идьятре не могли урегулировать этот вопрос. Доклады, которые они направят своим правительствам, естественно, не помогут принять правильное решение, и нет сомнения, что государственные мужи двух республик постараются получить сведения от более надежных и более уравновешенных людей.

Господин Агире, кстати, ничего не смог узнать от комиссаров о Кау-джере, оказывавшем влияние на огнеземельцев, якана и другие племена. Им не удалось повидать его ни на Огненной Земле, ни на каком-либо другом острове Магелланийского архипелага. Но, так как Исла-Нуэва, где живет этот человек, несомненно, отойдет к Чили, губернатор намеревался непременно установить личность таинственного «благодетеля».

Короче, из новостей, полученных господином Агире от комиссаров, которых он расспрашивал по отдельности, нельзя было заключить, каким образом добиться всеобщего согласия, как при сложившихся обстоятельствах заложить основы договора, по которому предстояло высказаться парламентам двух государств. Отношения же между господами Эррерой и Идьятре продолжали обостряться. Губернатор пытался склонить их к уступкам — тщетно, это только распаляло их взаимную ненависть. Кончилось же все дуэлью, в которой Идьятре получил пулю в правый бок, а Эррера — в левое плечо. К счастью, извлечь пули оказалось делом куда более легким, чем примирить неуступчивых противников.

После столь неудачных переговоров решением вопроса занялись в Сантьяго и Буэнос-Айресе. Тем временем Соединенное Королевство предприняло несколько угрожающих демаршей: флаг Великобритании все чаще появлялся в проливах Магеллании. И не было никаких гарантий, что однажды его не водрузят на каком-либо острове, а заставить англичан спустить свой флаг — дело не из легких.

Наконец 17 января 1881 года в Буэнос-Айресе чилийский и аргентинский комиссары подписали договор. Конечно, это были не Эррера и не Идьятре, иначе бы воз и поныне был там.

Следует напомнить, что на патагонской территории уже существовала демаркационная линия между Чили и Аргентиной. Она проходила по Андам, разграничивая западный и восточный склоны[109], и прерывалась на пятьдесят втором градусе южной широты.

Итак, вот какое окончательное решение приняли оба правительства.

Начиная с пятьдесят второго градуса разграничительная линия шла в восточном направлении вдоль соответствующей этому градусу параллели до пересечения с семидесятым меридианом (72°20′21″ к западу от Парижского меридиана). От этой точки естественной границей служили вершины холмов Патагонии, идущие параллельно Магелланову проливу до мыса Данджнесс и мыса Вирхенес[110].

Так была поделена Патагония. С Магелланией дело обстояло несколько иначе.

На территории Огненной Земли граница шла по долготе мыса Эспириту-Санто и далее к югу вдоль шестьдесят восьмого меридиана[111] (70°34′21″ к западу от Парижского меридиана) до пролива Бигл.

Таким образом, все территории, расположенные к западу, отходили к Чили, все, расположенные к востоку, — к Аргентине.

Что касалось архипелага, находившегося к югу от пролива Бигл, на самом южном островке которого находился мыс Горн, то он полностью становился чилийским, за исключением острова Эстадос, отделенного проливом Ле-Мер от восточной оконечности Огненной Земли, отошедшей к Аргентине.

Статус Магелланова пролива не вызвал никаких споров — пролив оставался нейтральным и открытым для кораблей Старого и Нового Света.

Таков был договор, одобренный и утвержденный обоими парламентами и подписанный президентами обеих южноамериканских республик.

Но если он покончил с ничейностью территории, если он зафиксировал права обоих государств, то Патагония, с одной стороны, и Магеллания — с другой, потеряли свою независимость. Исла-Нуэва теперь принадлежала Чили. Что станет с Кау-джером? Ведь теперь его нога не будет ступать по свободной земле.