В Магеллании

V ИСЛА-НУЭВА

Остров Исла-Нуэва, имевший форму неправильного пятиугольника, невелик — всего два лье в длину и одно в ширину; он служил форпостом для тех, кто входил в пролив Бигл с востока. Здесь росли даже деревья: нотофагус, дримис Винтера, миртовые, попадались кипарисы средней величины. Равнины заросли колючим кустарником, остролистом, барбарисом, низкорослым папоротником. В защищенных от ветра местах проглядывала плодородная почва, пригодная для выращивания огородных культур. Там же, где слой гумуса был недостаточен, особенно у песчаного берега, природа выткала ковер из лишайников, мхов и плаунов.

И вот на таком острове, на внутреннем склоне высокой скалы, обрывавшейся к морю, индеец Карроли жил уже лет десять. Кроме него, других поселенцев не было, по крайней мере постоянных, потому что в теплое время года сюда наведывались огнеземельцы за тюленями и другими ластоногими, издавна облюбовавшими эти места. Охотники ставили шалаши в глубине бухточки, и Карроли их присутствие никогда не причиняло хлопот. С наступлением же первых холодов они исчезали, на Исла-Нуэву возвращалось обычное спокойствие.

Вот уже шесть лет, как на острове одним жителем стало больше: после встречи с Карроли бродячая жизнь Кау-джера закончилась. Жилище индейца племени каноэ стало его домом, где Кау-джер проводил все свое время, свободное от поездок по Магеллании.

Впрочем, Карроли, учитывая его профессию лоцмана, не смог бы выбрать лучшего поселения.

Все корабли, оставлявшие за кормой пролив Ле-Мер, проходили в виду Исла-Нуэвы. Те, кто хотел достигнуть Тихого океана, обогнув мыс Горн, не нуждались в лоцмане. Те же, кто прибыл в эти края торговать, а значит, должен был воспользоваться многочисленными проливами, чтобы дойти от Десита до Эрмите, от Фрейсине до Греви, от Хершела до Вулластона и даже до Осте и Наварино или пройти по всему проливу Бигл, не могли обойтись без лоцмана, а самым искусным, самым опытным, лучше всех знающим проливы и проходы этого лабиринта, был индеец Карроли с Исла-Нуэвы.

Однако в Магелланию приходило не так уж много судов, и лоцманское ремесло не могло прокормить индейца и его сына. Поэтому им приходилось заниматься охотой и рыбной ловлей. Шкуры жвачных животных, мех ластоногих, перья страуса они обменивали на самое необходимое: оснастку пироги, одежду и пищу. Если бы Карроли платили за работу пиастрами, он бы мог потратить их в Пунта-Аренасе, единственной в те времена чилийской колонии в Магеллании. Колонии Ушая[93] тогда еще не существовало. Лишь несколько лет спустя аргентинское правительство основало ее на побережье пролива Бигл.

Итак, Карроли добавил к профессии лоцмана ремесло охотника и рыбака. Последнее, впрочем, было широко распространено среди островитян и требовало постоянного передвижения по архипелагу.

Рыбная ловля всегда давала хороший приработок, но охота стала приносить желаемые результаты только после того, как у него поселился Кау-джер. Конечно, на Исла-Нуэве с ее ограниченными размерами не только было очень мало гуанако и вигоней, на которых охотились ради меха, но и пернатых, кроме нескольких нанду, ни на пляжах, ни внутри острова практически не водилось. Следовательно, обширных охотничьих угодий остров просто-напросто не мог предоставить, но по соседству, на более крупных островах — Наварино, Осте, Вулластон, Досон, не говоря уже об Огненной Земле с ее огромными равнинами и густыми лесами, водилось множество травоядных и хищных зверей.

За несколько часов на пироге Кау-джер и Карроли могли перебраться с одного острова на другой и пересечь пролив Бигл, высадившись на побережье Огненной Земли. Домой они возвращались с богатой добычей, привозя туши животных, сраженных пулями и стрелами. Позднее, когда они обзавелись шаландой, друзья добирались до островов Кларенс и Десоласьон, плавая по всей западной части Магелланова пролива. В Пунта-Аренас «Вель-Кьеж» заходил для продажи мехов, а также приобретения необходимых в хозяйстве вещей и пополнения запасов пороха и пуль. Заметим, что во время этих стоянок Кау-джер никогда не появлялся на палубе шаланды и никогда не высаживался на берег Брансуика. И разумеется, губернатор чилийской колонии, который был немало наслышан о «благодетеле» и о его растущей популярности среди племен Огненной Земли, ни разу не удостоился его визита.

И, когда его превосходительство все-таки пожелал познакомиться с Кау-джером и направил ему приглашение посетить Пунта-Аренас, Кау-джер не приехал, отказавшись от каких-либо связей с чилийской колонией. Тогда губернатор попытался получить более подробные сведения о «благодетеле» индейцев, но так ничего и не узнал о нем. Возможно, если бы Магеллания была владением Чили или Аргентины, власти потребовали бы от Кау-джера указать свою национальность и причины, побудившие его выбрать эти отдаленные края местом своего пребывания.

Климат Магеллании гораздо менее суров, чем об этом принято думать. Буйная растительность довольно хорошо свидетельствует о его мягкости. Лето жаркое, а зимы не такие холодные, как в других странах, расположенных на той же широте, например в Северной Америке — в Канаде и Британской Колумбии. Даже в самые сильные холода льды в этих краях не появлялись и не мешали плаваниям шаланды, по крайней мере, в проливе Бигл. Стало быть, поездки Кау-джера прерывались редко, и, если море не штормило, индейцы Огненной Земли могли рассчитывать на обычный визит.

Иногда, на время этих поездок, мальчишка оставался на Исла-Нуэве один. Впрочем, отсутствие взрослых было непродолжительным — не более недели; иногда лоцманские обязанности уводили Карроли с сыном далеко от пролива Бигл, и тогда на острове оставался только Кау-джер.

Исла-Нуэва, как и большинство островов, рожденных неистовым напором теллурической[94] революции, которая раздробила оконечность Американского континента, была сложена из песчаных пород, покоящихся на гранитном основании.

Жилище было построено у подножия одного из высоких холмов, защищавшего от ветров. Долгое время Карроли жил в пещере, образовавшейся в гранитном массиве, что в целом предпочтительнее, чем навес, вигвам или яканская хижина. Она располагалась в глубине маленькой бухточки, куда не докатывались морские волны и где стояла в безопасности пирога. Индейцу и его сыну пещеры было вполне достаточно. Но с прибытием Кау-джера налево от нее мало-помалу поднялся одноэтажный дом, на сруб которого пошли местные деревья, пригодились и обломки скал, а известь получали из мириад раковин теребридов[95], мактров[96] и тритоний[97].

Дом построили рабочие с Мальвинских островов, а все расходы оплатил Карроли из собственных сбережений. Каждую из трех комнат освещало окно с прочными ставнями. Посредине находился общий зал с огромным камином. Слева — комната. Кау-джера, неприхотливо обставленная: кровать, стулья, столы и несколько полок. Справа — еще скромнее обставленная комната Карроли и Альга. Вдоль торцовой стены устроили уютную кухню с чугунной плитой и разнообразной утварью.

Навигационный инвентарь, снаряжение для рыбной ловли и охоты, запасы дров — выброшенные на берег стволы и деревья из местных лесов — хранились в пещере, как, впрочем, и приготовленные на обмен меха и шкуры.

Как-то раз, после длительного отсутствия, шаланда наконец появилась вблизи острова. Альг, за которым с радостным лаем бежал его верный пес Золь, бросился навстречу отцу и Кау-джеру. Прибывшие обняли юношу, затем, поставив «Вель-Кьеж» на якорь в глубине бухты, Карроли с сыном перенесли в пещеру меха, шкуру ягуара, такелаж.

Кау-джер направился к дому, вошел в свою комнату и открыл окна и ставни, впустив поток света и воздуха.

Благодаря заботам Альга в доме царили чистота и порядок. На этого понятливого и трудолюбивого мальчика можно было положиться и спокойно оставить дом. Впрочем, в холодное время года никто не высаживался на остров, а летом только огнеземельцы наведывались по какому-нибудь срочному делу.

Кау-джер, казалось, вернулся в свою комнату с определенным удовлетворением. Он нашел там свои бумаги, стоящие на полке книги, по большей части труды по медицине, политической экономии и социологии. В шкафу расположились различные склянки и хирургические инструменты. Туда же Кау-джер положил походную аптечку, которую вынул из охотничьей сумки, в угол поставил ружье. Сев наконец за стол, он достал записную книжку и занес в нее все события, которые произошли во время последнего плавания на Огненную Землю.

Переодевшись, Кау-джер вышел из дому. К этому времени Карроли и Альг уже закончили свою работу. Юноша тут же покинул взрослых, отправившись на кухню, где занялся разведением огня, ожидая дальнейших распоряжений отца.

Кау-джер и Карроли направились к небольшому, огороженному участку земли, расположенному у подножия холма. Деревянный забор защищал участок от вторжения многочисленных грызунов. Там, на площади двух-трех акров[98], виднелись грядки с плодородной землей, пригодной для выращивания овощей, капусты, картофеля, особенно много было сельдерея, который как противоцинготное средство очень ценится в высоких широтах, салата, а также азореллы[99], растения с желтыми цветками, похожего на азореллу камеденосную с Мальвинских островов. Корни азореллы заменяют туземцам хлеб, но они, хотя имеют довольно приятный сахаристый вкус, в сущности, малопитательны.

Лорантусы[100] — ярко цветущие деревья — украшали участок, клумбы пестрели голубоватыми и фиолетовыми солончаковыми астрами, желтоватым дороником, кальцеоляриями, стелющимся по земле ракитником. Благодаря усердию Альга на участке царил такой же порядок, как и в доме. Впрочем, отсутствие взрослых длилось не более двух недель. Если не возникнет непредвиденных обстоятельств, Кау-джер намеревался покидать остров только ради охоты и рыбной ловли.

Начинался май — месяц, соответствующий ноябрю в Северном полушарии. Приближалась зима с ее снегами и заморозками. Работы, впрочем, хватит, потому что приближалось время самого успешного лова, или, точнее сказать, охоты на морских волков.

Окончив осмотр огорода, Кау-джер и Карроли направились в пещеру, служившую теперь складом товаров. Здесь хранились шкуры пум, ягуаров, гуанако, вигоней и кожи нанду, а потому пол тут был посыпан слоем мелкого песка, а стены обиты сухими, не пропускающими сырость досками.

Эта пушнина, а особенно шкуры гуанако, обработанная по патагонскому методу, отличалась удивительной мягкостью и могла служить плащом — такие носят касики[101], когда облачаются в национальный костюм. Из этих шкур делали даже ковры, которые пользовались таким же спросом, как и ковры из кожи страуса, и высоко ценились заезжими купцами. Больше всего было тюленьих шкур. Охота на этих ластоногих, столь многочисленных в проливах архипелага, могла бы приносить Магеллании огромную прибыль, когда бы лежбища стали объектом необходимой регламентации. Но охота эта трудна и даже опасна, поскольку морские волки любят забираться на береговые обрывы и самые неприступные гребни, и, чтобы они не ушли, надо перекрыть им путь к морю. Поэтому зверобои должны быть сильными и ловкими, ибо риск упасть очень велик. Зато за свой труд они получают хорошую плату. Беда в том, что большинство охотников относятся к числу авантюристов худшего сорта, к людям без стыда и совести, для которых не существует норм поведения и которые стоят не больше, чем золотоискатели. И они долго еще будут наведываться в магелланийские края, ибо, хотя золотоносные месторождения региона исчерпаны, стада морских волков, все еще исчисляемые тысячами, будут поставлять ценный груз в трюмы судов.

Таково было поселение на Исла-Нуэве, после того как Кау-джер устроил там свою резиденцию рядом с Карроли и его сыном. Они не нуждались ни в чем. Гуанако обеспечивали всех троих сытным питанием. Их мясо, такое вкусное в жареном виде, не менее великолепно, если его завялить. Для этого его нарезают ломтями, отбивают меж двух камней, дают немного протухнуть, потом коптят и оставляют на несколько недель на открытом воздухе.

Бухты острова изобиловали рыбой — краснобородками[102], корюшкой[103], вьюнами; песчаные пляжи — съедобными моллюсками, в том числе мидиями, запасы которых неистощимы, а водоплавающая дичь заполняла все побережье.

Пресную воду брали из небольшой речки, которая текла с юго-западной стороны и была столь стремительна, что ни одна пирога не могла подняться против течения. Ее исток находился под высокими нотофагусами на склоне поднимавшегося на двести пятьдесят футов холма. В море она впадала слева от пещеры, а ее узкое глубокое устье, зажатое между двумя мысами, служило прекрасной гаванью для «Вель-Кьежа».

Приближался зимний сезон, и в домике на Исла-Нуэве возобновилась размеренная жизнь. Лишь несколько фолклендских каботажников завернули на остров, чтобы забрать очередную партию мехов, до того как снежные бури сделают плавание в этих краях невозможным. Шкуры были выгодно проданы или обменены на провизию и боеприпасы, необходимые в суровое время, с июня по сентябрь, хотя и тогда температура воздуха не опускается больше чем на десять градусов ниже нуля.

В последнюю неделю мая на острове остался Кау-джер с Альгом. Лоцманские услуги Карроли потребовались датской шхуне, которая, пытаясь избежать опасностей у мыса Горн, шла из Атлантического океана в Тихий по проливу Бигл. При благоприятном ветре «Вель-Кьежу» ничто не грозило.

Кау-джер очень привязался к юноше, которому уже исполнилось семнадцать лет. Альг отвечал ему искренней сыновней привязанностью. И кто знает, может быть, именно эти добрые чувства, которые испытывал Кау-джер к Карроли и его сыну, были теперь единственной связующей нитью с человечеством[104], после стольких разочарований, причину которых никто не знал.

Как бы то ни было, Кау-джер стал развивать умственные способности мальчишки, обучая его тому, что паренек мог понять. И, разумеется, отец и сын, вырванные, так сказать, из состояния дикости, многим отличались от других туземцев Магеллании, столь далекой от цивилизованного мира.

Само собой разумеется, Кау-джер воспитывал юношу в духе свободы и независимости, которые он сам ставил превыше всего. Карроли и его сын должны были видеть в нем равного себе, а не господина, ведь тот, кто достоин звания человека, не может иметь хозяина. Поэтому нас не должно удивлять, что Кау-джер, верный своим принципам, пытался искоренить в них чувство религиозности, присущее самым отсталым народам. Он не желал больше терпеть власть господина, как не принимал и существования Бога.

Как мы уже говорили, во время своих поездок миссионеры не раз встречались с Кау-джером, чьи неисчерпаемое милосердие и неустанная преданность несчастным рыбникам не могли не вызывать у них восхищения, и они даже пытались завязать с ним знакомство. Один из них пожелал поговорить с «благодетелем» и отправился на Исла-Нуэву. Но после встречи с человеком, столь непреклонным в своих убеждениях и отвергавшим любые дискуссии на социальные и религиозные темы, миссионеру ничего не оставалось, как убраться восвояси. Вспомним также эпизод с посещением отцами Атанасом и Северином стойбища валла во время похорон индейца. На слова благодарности, адресованные Кау-джеру миссионерами, он ответил: «Я только выполнил свой долг», — и тут же уехал.

Наступил июнь — на Магелланию резко обрушилась зима. Морозы не были сильными, но вся область продувалась штормовыми шквалистыми ветрами. Исла-Нуэва, как и другие острова архипелага, исчезла под снегом. Жестокие бури сотрясали эти края, и в Пунта-Аренас, затерянный в своем одиночестве на полуострове Брансуик, больше не заходило ни одно судно. В такое время корабли не осмеливались входить в пролив.

Так пролетели июнь, июль и август. К середине сентября заметно потеплело. Фолклендские каботажники вновь появились в проливах архипелага.

Девятнадцатого сентября у входа в пролив Бигл показался американский пароход. Он поднял на фок-мачте вымпел, запрашивая лоцмана. Оставив на острове Кау-джера и Альга, Карроли взялся провести корабль вдоль чилийского побережья к архипелагу Чонос.

Он отсутствовал с неделю, а когда вернулся обратно, Кау-джер стал, как обычно, расспрашивать друга, как прошло плавание, не было ли каких происшествий.

— Ничего не случилось, — ответил Карроли. — В проливе было тихо, ветер, северо-восточный бриз, благоприятствовал.

— Он держался все время?

— Да.

— Где ты сошел с парохода?

— В проливе Кокберн у крайнего мыса острова Кларенс. Там мы встретились со сторожевым судном, которое шло к Огненной Земле.

— А в открытом море?

— В открытом море было сильное волнение.

Кау-джера, по-видимому, интересовало только то, что могло произойти между Исла-Нуэвой и островом Кларенс. Но о событиях в Старом и Новом Свете, о которых Карроли мог узнать на борту американского судна, Кау-джер ничего не спросил. Все, что происходило вне Магеллании, его не касалось. Он был намеренно глух ко всему, что могло оживить в нем воспоминания о прошлом.

И все же Кау-джер задал Карроли еще несколько вопросов об американском судне.

— Откуда был пароход? — спросил он.

— Из Бостона.

— Куда направлялся?

— К островам Чонос.

На этом расспросы закончились.

Однако Карроли счел своим долгом вновь заговорить о сторожевом судне, которое повстречалось ему в проливе Кокберн. Он сообщил, что, покинув пароход, направил шаланду к проливу Бигл и непрерывно шел вдоль той части южного побережья Огненной Земли, над которой возвышалась гора Сармьенто. Там, в небольшой бухточке, он увидел сторожевое судно, с которого высаживался отряд солдат.

— Что за солдаты? — поинтересовался Кау-джер.

— Чилийцы и аргентинцы.

— Что их привело туда?

— Они сопровождают двух комиссаров, которые объезжают Огненную Землю и соседние острова и уже побывали на полуострове Брансуик.

— Откуда они?

— Из Пунта-Аренаса. Губернатор предоставил в их распоряжение сторожевик.

— Сколько времени они намерены оставаться там?

— Пока не закончат дела.

Получив эту информацию, Кау-джер задумался. Что означало появление комиссаров в этой части Магеллании? Что им здесь нужно? Может быть, это какая-нибудь географическая или гидрографическая экспедиция? Но что исследовать в этих краях после работ капитанов Кинга и Фицроя и тем более капитана Дюмон-Дюрвиля? Может быть, речь шла о более строгой проверке прежних съемок, которую эти комиссары осуществляют в интересах судоходства?..

Тень беспокойства легла на лицо Кау-джера. Не распространится ли съемка на весь архипелаг? Не доберется ли сторожевик до Исла-Нуэвы?..

По правде сказать, его несколько беспокоило, что экспедицию послали чилийское и аргентинское правительства, что достигнуто согласие между двумя республиками по поводу района, на который обе предъявляли права — впрочем, необоснованные.

После короткого разговора с Карроли Кау-джер уединился на вершине холма. Его взгляд охватывал все пространство и был обращен к югу — в направлении последних земель Американского континента близ мыса Горн. И, когда он преодолел их, воображение увлекло его; мысленно он пересек Полярный круг и затерялся в таинственных пустынях Антарктики, ускользающих пока от глаз самых отважных исследователей…

Между тем казалось, что Карроли что-то хочет сказать Кау-джеру, потому что, закончив разгрузку «Вель-Кьежа», он направился к холму. Впрочем, индеец вроде бы колебался, а Кау-джер, погруженный в раздумье, не заметил стоявшего внизу индейца. Когда через несколько минут Кау-джер спустился на пляж, он направился к дому, где, по обыкновению, собирался уединиться.

Карроли подошел к нему.

— Кау-джер… — сказал он.

Кау-джер остановился и вопросительно посмотрел на него.

— Мне надо еще кое-что сказать тебе, — промолвил индеец.

— Говори, Карроли.

— Когда я был в лагере комиссаров, один из них, чилиец, спросил меня: «Кто ты?» — «Лоцман», — ответил я. «Лоцман Карроли с Исла-Нуэвы?» — «Да». — «Ах, вот как! Там живет Кау-джер… этот благодетель, о котором идет столько разговоров?..» Я ничего не ответил. К нам подошел другой комиссар и добавил: «Ну что ж, может быть, мы встретимся с этим человеком, и, когда у него спросят, кто он такой, ему придется ответить!»