В потемках

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В канун катастрофы выпал небывалый снег. Даже Ивоун не предполагал тогда, что стрелки часов отсчитывали уже последние сутки жизни древней столицы — думал, в запасе, по крайней мере, месяцы.

Настоящий снегопад Ивоун видел лишь в детстве. Он тогда жил не в Пиране, а много севернее. В памяти сохранилось смутное, но волнующее ощущение чего-то необыкновенного, чудесного: особой мягкой тишины, ласкающей и слепящей белизны, неповторимых запахов. И вот, впервые на его веку, снег падал в Пиране. Ничего подобного не случалось за последние полтораста лет. Так, во всяком случае, сообщили по радио. О том, что в Пиране снегопад, заговорили во всем мире.

Вначале составить представление о снегопаде Ивоун мог лишь по необычайно возбужденному виду экскурсантов, по тому, как много мокра натащили они в собор: от каждой двери тянулись непросыхающие дорожки. Свободное пространство у западного входа загромоздили зонтиками, поставленными для просушки. Из-за mix не стало проходу к знаменитому витражу «Спаситель на водах».

На улицу Ивоун смог попасть только отделавшись от своей группы. Благо сегодня у экскурсантов не было охоты мучить его вопросами.

Навалило уже по колено, а снегопад нисколько но затихал. Невесомые хлопья беспрерывно падали и падали откуда-то из промозглой вышина. Небывалая тишина окутала город. Приглушенно разносился вязкий шорох автомобилей, скользящих через площадь. Из-под колес расплескивалась полуталая жижа, окрашенная отходами бензина в желтовато-зеленый цвет. К привычной вони битума примешивался запах влажного снега. Что-то позабытое, невыразимо отрадное сулил этот запах.

Подъехал автобус с экскурсантами. Рослый и долгорукий молодой водитель помогал визжащим дамам преодолевать заснеженное пространство в две сажени между автобусной подножкой и распахнутой калиткой в ограде храма. Водитель другого автобуса равнодушно наблюдал эту сцену из кабины.

Оба шофера оказались эмигрантами. Во всяком случае, разговаривали они на одном языке, и было очевидно, что язык этот для них родной. Оба без злости побранили чертовку погоду, затем переключили внимание на Ивоуна. Видимо, они не Предполагали, что Ивоун понимает их.

— Эта старая ворона какого дьявола торчит на холоде? Шел бы в собор.

— Может, у него есть курить. Не помнишь, как сказать «сигарета»?

Ивоун сам предложил:

— Закуривайте, пожалуйста, — произнес он на их языке.

Парни взяли по сигарете. Оба чувствовали себя смущенными.

— Мы тут глупости болтали, вы не обижайтесь, — сказал один.

— Ничего, я привык.

— Правду брешут, будто в алтаре выставлена одна, старая картина, которой нет цены? Говорят, ее держат под стеклянный колпаком. Только прикоснешься к стеклу — за спиной двое полицейских вырастут.

— Правда, — подтвердил Ивоун. Он не стал объяснять, что в храме находится всего лишь копня знаменитой картины, а подлинник хранится в старом дворце, и полицейские охранники тоже дежурят там. Он полагал — эго известно каждому. Только уточнил по привычке: — Двенадцать миллионов.

За ночь снегу прибавилось вдвое. Из северных городов пригнали снегоочистители. Однако справиться с заносом им было не под силу. Снег только сгребли с мостовых на главных улицах. Мокрые ватные горы загромоздили тротуар. Городская канализация не справлялась с потоками талой воды, повсюду образовались ручьи, текущие поверх мостовых. Самым разумным выходом было перекрыть дороги, ограничить наплыв машин, стремящихся в столицу. Но этого никому не пришло в голову.

Утром, едва лишь выйдя из дому, Ивоун понял: настал последний день Пираны. Внешне все шло обычным чередом. Ивоуну, по обыкновению, досталась разноязычная группа туристов. Среди своих коллег он слыл полиглотом. Утверждали, будто он знает больше сорока языков. На самом деле Ивоун владел лишь пятью. Но этих пяти было достаточно: в группе всегда находился человек, знающий хоть один из пяти языков.

Ивоун вел экскурсантов обычным маршрутом по кругу вдоль стен храма справа налево. Осмотр начинали с витражей. Даже не выходя на улицу, можно было составить ясное представление о том, что там творилось сейчас. Даже в дни больших служб, когда к туристам прибавлялись верующие со всего почти города, под старинными сводами не собиралось такого множества народу.

Собор, как и большинство других старых церквей, выполнял двойную нагрузку: служил одновременно и культовым храмом, и музеем старины. Среди верующих, погруженных в молитвы, беспечно и развязно прогуливались туристы, выясняющие стоимость картин, высоту колонн и вес скульптур.

— Ну и жаркий денек предстоит нам сегодня, — мимоходом пожаловался Ивоуну знакомый гид.

Они двигались навстречу друг другу. Тот уже закончил осмотр верхней галереи и пробирался к центральному алтарю.

Впервые Ивоун не задержался возле своего любимого витража «Обращение неверных». Назвал туристам только предполагаемую иену. Ему не терпелось взглянуть на город с высоты.

Все улицы и проулки, прилегающие к храму, запрудили автомобили. Никто не обращал внимания на светофоры. Беспрерывно сигналили клаксоны. Автомобилисты, каждый на свой страх н риск, пытались вырваться из затора. Чудаки, они еще на что-то надеялись.

Впервые за тридцать лет безупречной службы, Ивоун ушел с работы, никого не предупредив. Он один знал, что произойдет.

Передачу из Пираны вела туристская компания. Ивоун расположился в кресле перед включенным телевизором. Самое поразительное, что даже теперь никто еще не догадывался о близости и неизбежности катастрофы. Операторы снимали город, запруженный машинами, заваленный снегом. Крупным планом давали отдельных пешеходов, бросивших автомобили, отважно бредущих через сугробы. Там и сям автомобили повылезали на трот ары.

Мысленно Ивоун представил себе загородные трассы. По ним безудержно мчатся все новые и новые потоки автомобилей. Вырваться из города удается одиночкам. Предотвратить катастрофу стало невозможно.

…Все происходило так, как предвидел Ивоун. Автомобили запрудили улицы и переулки, повалили ограды скверов, заполнили площади вокруг памятников и фонтанов, влезли на паперти храмов, начали давить и корежить друг друга. Даже древнейший из храмов, тот самый, где служил Ивоун, не составил исключения. На телевизионном экране показали знакомую паперть. Автомобили, взгромоздясь один на другой, подперли все двери. Собственно, это были уже не автомобили, а лом. Владельцы давно бросили их на произвол судьбы. По-видимому, в храме осталось много народу. Некоторое время они изнутри штурмовали дверь, пытаясь вырваться из заточения. Видно было, как массивный створ ходил ходуном. Потом натиск затих. Должно быть, кто-то из служителей подсказал пленникам, что можно воспользоваться запасными выходами, пока их еще не забаррикадировало.

Лишь теперь власти распорядились перекрыть дороги, ведущие в старый город. Но было поздно. Улицы и площади Пираны уже превратились в автомобильное кладбище.

По телевидению выступил премьер, призвал к спокойствию, выдержке, обещал, что через день — два улицы расчистят и город возвратится к нормальной жизни. Премьер улыбался, шутил.

На лицах многих из тех, кто застрял в Пиране, Ивоун замечал точно такие же идиотски бодрые оскалы, как и у премьера. Черт бы побрал этот дурацкий оптимизм. Он-то и привел Пи рапу к гибели. Хваленые на весь мир оптимистические улыбки коренные жители Пираны начинали отрабатывать еще в школе. И улыбались по инерции до самой могилы.

Ивоун выключил телевизор. Видеть это резвое стадо болванов, сверкающих ослепительными протезами, он не мог. Целую неделю он провел взаперти. Провизией на этот случай он запасся. Ивоун предвидел, что к ресторанам и кафе невозможно будет подступиться. К тому же цены мгновенно вздулись. А вскоре запасы продовольствия в городе иссякли. Подвоза не было.

Началось массовое бегство. Толпы беженцев двигались поверх искореженных автомобилей, с трудом и риском одолевая завалы пластмассового и железного лома. Туристские компания по-прежнему зазывали людей посетить Пирану, обещали небывалое зрелище. Снег вскоре растаял, мутные потоки поглотила канализация. Воздух над городом очистился: мертвые автомобили уже не добавляли в него копоти. Там и сям вспыхнули пожары. К счастью, обошлось без жертв. Очаги огня залили пеной со специальных вертолетов.

Еще через несколько дней город опустел.

Хотя Ивоун жил всего в двух кварталах от собора, на дорогу он потратил почти весь день.

Церковная ограда являла кошмарное зрелище. В нее забрасывало и заталкивало уже неуправляемые автомобили, покинутые владельцами. Занесло даже один экскурсионный автобус. Он лежал на боку. Между его колесами застряла малютка «Лайда» — они точно обнялись в предсмертной судороге. Поверх автобуса взгромоздилось еще несколько легковых автомобилей. Знаменитая статуя мальчика-язычника обращенного в веру, украшающая фонтан, чудом уцелела. Сейчас в окружении разбитых автомобилей заметней было изумление в чертах детского лица. Теперь-то ему и впрямь было чему изумиться.

Через вход на галерее Ивоун вошел в храм. Все до единой скамьи были опрокинуты. Повсюду лежали горы мусора. Так что первую неделю ему есть чем заняться.

А после, до тех пор пока у него будут силы, пока сохранится ясность рассудка, Ивоун решил вести дневник. Это, кстати, поможет ем сохранить разум как можно дольше. Станет записывать все мысли, какие будут приходить на ум.

Ивоун и не подозревал, что ему будет что заносить в дневник и помимо собственных мыслей.