12

Не открывая глаз, Василиса пыталась определить, где находится. Она начисто забыла, как попала под это легкое и такое теплое одеяло и почему ее голова покоится между двух подушек, когда мама всегда кладет ей только одну.

«Стоп, — сказала себе девушка. — Я уже давно не живу с мамой. А живу с Мариной. С этой стервой», — добавил ее внутренний голос, и Вася постаралась вспомнить, почему она так недовольна подругой.

«Да ведь она меня выгнала! — дошло наконец до нее. — И Игорь…» Она застонала и села в постели, «И Виталик…» — память поставила точку.

Василиса встала, подошла к зеркалу, увидела себя: воспаленные щеки, больной блеск глаз, безжизненно повисшие руки, зато ночнушка — роскошь — кружева, шитье. У Васи никогда не было дорогих вещей, и сейчас ее тело впервые наслаждалось прикосновением шелка, а глаза изысканной красотой Нининой рубашки. На стуле она заметила халатик, оставленный для нее заботливой хозяйкой, и с удивлением подумала: надо же, ведь есть еще добрые люди.

Накинув халат, она решила провести разведку. Открыла дверь, высунула голову, осмотрелась — никого. Осторожно ступила на лестницу, ахнула — такие квартиры она видела только в кино, да и то в зарубежном. Стараясь ничего не задеть, спустилась в холл и тут услышала голоса и звон посуды. Собрав остатки мужества (что-то ей скажут этим утром), она отправилась на кухню.

Глазам ее открылась совместная трапеза: Гавриил восседал во главе стола и ел омлет, один Гаврила шумно лакал из миски, а другой — с аппетитом лопал какую-то иностранную бурду. Нина попивала кофе.

Стесняясь вклиниться в семейный завтрак, Вася робко застыла на пороге.

— Ух ты, — увидел ее мальчик. — Зомбик.

— Доброе утро. — Василиса переступала с ноги на ногу.

— Привет, заходи. — На лице Нины появилась дружелюбная улыбка, и Вася почувствовала себя гораздо лучше. — Не обращай внимания, в глубине души они у меня все добрые.

— Ты кто? — Ребенок с интересом ее разглядывал.

— Василиса, — ответила она.

— Ну да! — Глаза его восторженно блеснули. — Настоящая?

— Гаврила, уймись, — громко велела ему мать. Все трое посмотрели в ее сторону.

Нина подошла к Василисе, положила ей руку на лоб.

— А ведь у тебя температура, и немаленькая. Давай-ка обратно в кровать. Я принесу тебе завтрак. Чего хочешь?

Вася пожала плечами. Есть совсем не хотелось.

— Ладно, топай в спальню, а я что-нибудь соображу.

Василиса опять легла в постель, растроганная до глубины души искренней заботой чужого человека.

«Неужто я произвожу такое жалкое впечатление? Зомбик…» — Она усмехнулась, хотя ей хотелось плакать.

«Я неудачница, и жизнь моя кончена», — подумала Вася, и ей до такой степени стало жаль себя, что слезы тут же брызнули из глаз, заструились по щекам и быстро образовали в ушах лужицы, их совсем заложило, голова заболела. Сквозь влажную завесу Вася разглядела Нину, та серьезно смотрела на нее.

— Вот градусник. Горячее молоко. Выпей и поспи. Во второй половине дня придет доктор. — Она участливо похлопала Василису по руке. — Все будет хорошо.

В комнату просунулись две рожицы и одна лохматая морда.

— Не плачь. Прекрасная. Мы тебя расколдуем. — Уверенный в своих силах, Гаврила добавил: — Точно.

Пес что-то тявкнул в поддержку, кот урча, устроился в ногах Василисы.

И девушка вдруг почувствовала себя маленьким любимым ребенком в большой дружной семье и, схватив руку Нины, благодарно сжала ее. Волнение мешало ей говорить.

— Спасибо, — только и смогла она выдавить. — Я никогда…

— Ну-ну, все нормально, мы тебя, правда, расколдуем. — Нина улыбнулась ей. — А теперь спи. Кот не мешает?

— Нет, пусть урчит. — Глаза ее уже закрылись, сон быстро завладевал ее уставшей душой.

Спала Василиса очень долго. Иногда сквозь дрему она слышала, как кто-то заглядывает в комнату, прислушивается к ее дыханию и со словами «еще спит» тихо удаляется. Гаврила приятной тяжестью покоился в ее ногах и баюкал сладким кошачьим храпом.

Несколько раз Вася открывала глаза, поворачивалась на другой бок и снова засыпала, успев подумать, как же она устала. Ближе к вечеру в комнату вошел мужчина в сопровождении Нины. Вася только-только очнулась от сна. Это был врач Иван Дмитриевич — человек очень мягкий и внимательный. Осмотрев ее, он вынес заключение:

— Простуда, плюс нервное истощение. Лечению поддается. Так что не унывайте. Больничный нужен? Нет? Тогда вот рецепты, ну и постельный режим, естественно, питье. И если за вами будет ухаживать Нина, то скорое выздоровление я вам гарантирую. — Доктор поднялся. — Зайду завтра. До свидания. Прекрасная. Кажется, так вас прозвали в этом доме?

Василиса улыбнулась и попрощалась с ним. Шевелиться не хотелось. И она опять закрыла глаза.

Несмотря на оптимистические заверения доктора, Вася хворала довольно долго и тяжело. Виновато в этом было ее душевное состояние. В какой-то момент она сдалась, и болезнь могла делать с ее организмом все, что ей вздумается. Но перелом наступил, и Василиса пошла на поправку. А почувствовав это, она испугалась выздоровлению. Сейчас за ней все так трогательно ухаживали, Вася привыкла к этому гостеприимному дому, полюбила его обитателей и очень боялась потерять их. И, даже понимая, что поступает по-свински, продолжала эксплуатировать их, растягивала свою болезнь.

Она убегала от любой мысли о прошлом, о будущем, целиком сконцентрировалась на настоящем и часто занималась тем, что день напролет наблюдала за стрелками часов, поставив себе целью увидеть движение часовой стрелки.

— Ну, как ты сегодня? — прервала Нина жиденький ручеек ее пустых мыслей. — Спустишься к обеду?

— Нет, спасибо, у меня совсем нет сил. — Вася старательно избегала ее проницательного взгляда.

— У тебя нет сил, потому что ты не хочешь, чтобы они у тебя были, — твердо сказала она. — Давай поговорим начистоту. — И села в кресло напротив.

«Вот и все». — Вася вздохнула и посмотрела на Нину.

— Мой муж — человек очень занятой, очень деловой, очень богатый, — неожиданно начала та. — Характер у него очень тяжелый. Все с наречием «очень», как видишь. Когда Саша в Москве, жизнь в нашем доме подчиняется ему, его требованиям и желаниям. Но в обмен на это он дает мне, и нашему сыну, даже нашим Гаврилам, которых поначалу терпеть не мог, очень многое. Вот опять «очень». — Нина улыбнулась. — Дает свою любовь, защищенность, опору. Мы за ним как за каменной стеной. И я бесконечно ценю это. Конечно, иногда бывает и одиноко, и обидно, и зло берет, что я превратилась в домохозяйку и все мои таланты побоку. Но я знала, на что шла, и знаю, ради чего так живу.

Вася, забыв про свои тревоги, внимательно слушала Нину. Первый раз та говорила с ней так откровенно, и сейчас, понимала Василиса, настал решающий момент. Сможет ли она ответить Нине тем же? Сохранит ли эту свалившуюся с неба дружбу? Как бы ей хотелось этого!

— Иногда, — продолжала Нина, — у меня заводится какой-нибудь романчик, так, для поддержания собственного достоинства и чтобы просто не превратиться в курицу. Не дай Бог, об этом узнает Саша. Хотя порой мне кажется, муж о многом догадывается и мирится с этим, как с неизбежным злом. Но я никогда не допущу, чтобы от этого пострадала моя семья. И он прекрасно понимает это. — На какое-то время Нина замолчала, сосредоточенно глядя на Василису. — У меня много приятелей, знакомых, но настоящей близкой подруги нет. — Она пожала плечами. — Не знаю, почему так получилось. Может, из-за денег. Их слишком много. Они мешают мне общаться с теми, кто нравится, а те, с кем сталкивает меня жизнь — жены друзей и коллег Саши — мне несимпатичны. Я просто терплю их, их бесконечные разговоры о шмотках, ресторанах, пляжах… — Нина поневоле скривилась. — Вот ты — другая. В тебе чувствуется цельная и сильная личность. Да! И не смотри на меня так. Я видела твои рисунки. Ты талантлива. Не дай пропасть этому!

Нина разволновалась, вскочила с кресла, подошла к окну. Вася, пораженная услышанным, боялась шевельнуться. Она молча смотрела в спину Нины и ждала продолжения.

— Мы полюбили тебя. И не хотим терять. — Нина обернулась к Василисе. — Саша приедет недели через четыре. Так что у нас есть еще целый месяц. Я хочу побольше узнать о тебе, о твоей жизни, о твоих привязанностях, вкусах, мечтах, помочь, наконец. Поговори же со мной.

Нина замолчала. Обе женщины были взволнованы. Вася поняла, что в эту минуту обрела настоящего друга, и начала рассказывать.

Они проговорили несколько часов, узнавая друг друга, изумляясь зигзагам Судьбы и радуясь, обнаруживая общность взглядов на самые неожиданные вещи.

В первый раз, изливая перед другим человеком душу, Василиса испытывала невероятное облегчение. Она будто освобождалась от чего-то гнетущего и, называя все, что с ней случилось, своими именами, на многое начинала смотреть по-новому, училась судить не только других, но и себя.

За время этой нескончаемой беседы Вася успела встать, умыться, одеться; они пообедали и теперь сидели в гостиной около красавца рояля и пили чай. Гаврила, почувствовав, что женщинам сейчас не до него, с иезуитским старанием разбирал на мелкие детальки свои машинки, наказывая их за невнимание к нему взрослых; пес улегся в ногах у хозяйки, кот — на коленях Василисы.

— Меня растила бабушка, — рассказывала Нина. — Мама бросила меня, когда мне исполнилось шесть, сбежав с каким-то парнем. Отца я никогда не знала. Так вот на собственной шкуре испытала, что значит быть никому не нужной. Моя бабушка была человеком удивительным. Все, что я умею в этой жизни, — ее заслуга. И именно она научила меня понимать и любить музыку.

— Так ты играешь? — Василиса почему-то удивилась. — А я решила, что инструмент здесь так, для мебели. Уж слишком он недоступен и элегантен, будто в белом смокинге.

— Я закончила консерваторию. — Нина грустно улыбнулась. — И подавала большие надежды. Но, видно, не судьба.

— Но почему? Как случилось?

— Да очень просто. Вышла замуж, родила. Началась совсем другая жизнь.

Они замолчали. Нина задумчиво теребила ухо Гаврилы, тот стойко сносил эту настойчивую ласку. Было видно, что она до сих пор жалеет о той несостоявшейся яркой жизни, которая поманила ее несколько лет назад и исчезла. Но это была какая-то безропотная жалость.

— С появлением нашего малыша все остальное для меня перестало существовать. Не считая, конечно, Саши. Я тогда была в него влюблена, даже как-то очумело. И сгоряча решила посвятить семье всю себя, без остатка. Гавриле было полгода, когда я впервые подошла к инструменту. И что же? Пальцы не слушались меня. Вместо того, чтобы заниматься хотя бы иногда, я вообще забросила музыку.

— Ну, а сейчас?

— Могу сбацать «собачий вальс» вполне профессионально. — Нина улыбнулась. — Играю, конечно. Тяну на хорошего любителя.

Она села к роялю, взяла несколько очень грустных аккордов.

— Вот поэтому, Прекрасная, я знаю, что говорю. Независимость женщины — не пустая болтовня. Я ни в коем случае не призываю тебя к феминизму. Но нельзя терять себя. Можно счастливо жить в семье и оставаться личностью. Заниматься своим делом и зарабатывать свои деньги. Поскольку материальная зависимость — это настоящие оковы. Так что, — Нина гремела мажорными каскадами, — будем делать из тебя человека.

Загрузка...