Великая Хорватия. Этногенез и ранняя история славян Прикарпатского региона

Современные исследования особенностей словообразования восточно-славянских этнонимов показывают, что самым древним их слоем были названия, образованные бесформатным способом, т. е. без использования суффиксов. Такие названия встречаются в разных зонах славянского расселения: север, сербы, дулебы. К их числу относится и наименование хорваты. Это первичные славянские этнонимы, процесс образования которых произошел еще до начала широкомасштабного расселения славян, т. е. до VI–VII вв.[11]

По мнению некоторых исследователей, история этнонимов сербы и хорваты имеет еще более древние корни и «уходит в древнейшую старину», будучи «связана с лексикой эпохи даже не общеславянского, а индоевропейского единства»[12].

Среди европейских авторов раннего средневековья наибольшую осведомленность в истории хорватов проявляет Константин Багрянородный, сведения которого, несмотря на некоторую их сбивчивость и несогласованность, содержат основную информацию о местах проживания, отношениях с соседями, военном потенциале и локальных группах этого этнического образования.

Важнейшее значение в интерпретации древнейших письменных известий о хорватах приобретают вопросы этнонимики и этимологии этнических названий. Без их удовлетворительного решения невозможна локализация территории проживания хорватского этноса в древности, определение его исторической прародины, т. е. выяснение исходных фактов этногенеза и древней истории хорватского народа.

В решении этих задач/велика также роль археологии, этнографии, исторической типологии. Но наиболее перспективным направлением следует признать взаимодействие нескольких научных дисциплин, синтезирующих возможности традиционных наук, развитие новых междисциплинарных отраслей исследований, таких, например, как этническая ономастика[13].

Глава 1 Константин Багрянородный о Великой Хорватии и белых хорватах

Известия Константина Багрянородного в оценке исследователей. — О смысловых взаимосвязях предикатов великий и белый этнических и географических названий. — Βελοχρωβατοι и Velochrobati: особенности передачи иноязычных названий в греческом написании.

Разнообразные сведения о хорватах помещаются в нескольких главах трактата «Об управлении империей» византийского императора Константина VII Багрянородного. В 30-й главе «О феме Далмация», где изложена история завоевания Далмации сначала аварами, а затем славянами, в частности, читаем:

Эти сведения могут быть дополнены данными 31-й главы «О хорватах и о стране, в которой они живут в настоящее время»:

Оценка письменных известий о хорватах, среди которых главными, безусловно, выступают свидетельства Константина Багрянородного, дана в обширной литературе[19]. Историки в большинстве своем, хотя и признают наличие в рассказе византийского императора некоторых внутренних противоречий и несоответствий с данными других источников, сходятся на том, что сведения его в целом достоверны и отражают реальную картину расселения и ранней истории хорватских племен в Центральной Европе. То же самое следует сказать и о сообщаемых Константином сведениях о белых хорватах, которых в полном соответствии с показаниями источника относят к общему хорватскому массиву: белые хорваты были его составной частью, одной из локальных племенных группировок внутри хорватского этноса[20].

Между тем, как нам представляется, вопрос этот не столь однозначен и требует дополнительного изучения. Серьезные сомнения в точности и достоверности известий Константина о белых хорватах и Белой Хорватии высказывают не только историки, но также филологи и археологи. Еще Ф. Рачки, указав на многочисленные неточности и противоречия в рассказе о приходе хорватов на Балканы, пришел к выводу, что сведения о белых хорватах, как и само их наименование, вообще получены византийским императором из недостоверных источников, имеют баснословный характер[21].

Отказывался признавать реальными историческими образованиями как Белую Хорватию, так и Белую Сербию В. Ягич. По его мнению, обе они были вымышленными или «фантастическими странами» (Phantasieländer) , существующими только в труде Константина, возникшими благодаря тому, что последний или его информаторы что-то услышали о чешских хорватах и лужицких сербах и, основываясь на этих слухах, создали версию о двух больших прикарпатских державах хорватов и сербов, в действительности никогда не существовавших[22]. К подобному выводу позднее пришел еще один известный исследователь славянских древностей А. Брюкнер[23].

Новейшие археологические материалы как будто подтверждают этот пессимистический вывод. Опираясь на данные археологии, В. В. Седов полностью отвергает существовавшие ранее в литературе и основанные преимущественно на сообщениях Константина Багрянородного исторические реконструкции Великой и Белой Хорватии (в частности, получившие самое широкое признание построения Л. Нидерле и Ф. Дворника) . «Эти гипотетические построения, — пишет новейший исследователь, — ныне представляют чисто историографический интерес, поскольку не находят никакого подтверждения в археологических материалах. На основании последних можно со всей определенностью утверждать, что хорваты начали свою историю в антской среде, оттуда расселились на запад и, разделившись на несколько групп, осели в разных местностях раннесредневековой славянской территории»[24]. В теории В. В. Седова, как видим, вообще не остается места для каких-либо особых этнополитических образований хорватов, объединявших весь этот этнос в период, предшествовавший его разделению на отдельные локальные группировки в процессе славянского расселения.

При всей категоричности суждения В. В. Седова страдают односторонностью. Полностью отвергая сведения византийского источника, он тем самым игнорирует сообщаемые им факты относительно характера расселения хорватов, осваивавших новые территории в результате военных побед над их прежними обитателями, в частности, победы над аварами в Далмации. Между тем такие факты не могут быть полностью устранены или пересмотрены. Значит, как бы то ни было, хорваты прибыли в Центральную Европу не слабо организованной массой переселенцев, спасающихся от вражеского нашествия, а, напротив, имели достаточно сильную в военно-политическом отношении организацию, дававшую им определенные преимущества перед другими народами в борьбе за новые территории.

Подобные аргументы приводил еще Л. Нидерле, высказываясь по поводу негативизма выводов В. Ягича: «Что касается меня, то традиции о Великой или Белой Хорватии на севере и о Белой Сербии я не счел бы лишь порождением фантазии византийцев. Хорваты и сербы пришли на юг как сильные племена, следовательно, покидая Прикарпатье, они представляли значительную силу»[25]. Эти предположения подтверждаются и сообщением Константина Багрянородного о том, что белые хорваты имеют «собственного архонта», в чем можно видеть указание на политический характер их объединения.

Сомнения относительно существования Белой Хорватии и белых хорватов в Центральной Европе, по-видимому, побудили некоторых исследователей локализовать последних в Восточном Прикарпатье и Закарпатье, отождествляя их с восточнославянским племенным союзом хорватов, известным по Повести временных лет[26].

Нам представляется, что решение проблемы белых хорватов невозможно без дальнейшего анализа, прежде всего, текста известий Константина Багрянородного, который был и остается главным и незаменимым источником в данном вопросе.

Сопоставляя данные, сообщаемые византийским императором в 30-й и 31-й главах его трактата, можно заключить, что к середине X в. (когда велась работа над этим произведением) территория, которую занимали белые хорваты, совпадала с территорией Великой Хорватии. Константин Багрянородный употребляет названия Великая и Белая Хорватия как взаимозаменяющие друг друга и указывающие на один и тот же предмет: «Великая Хорватия, называемая "Белой"».

Вместе с тем из показаний источника явствует, что «белые хорваты» («белохорваты») — новое племенное название, вторичное по отношению к хорватам: «Хорваты же жили <…> за Багиварией, где с недавнего времени находятся белохорваты». Это новое название относится к тому же хорватскому этносу, точнее говоря, к той части хорватских племен, которая осталась на прежнем месте после переселения другой части хорватов в Далмацию: «Прочие же хорваты остались у Франгии и с недавних пор называются белохорватами, т. е. "белыми хорватами"».

Из приведенных известий также следует, что название «Великая Хорватия» обозначает исходную территорию хорватского племенного объединения: из ее пределов происходило дальнейшее расселение хорватов, результатом которого и стало появление новых этнических названий— «Белая Хорватия» и «белохорваты». Но чем непосредственно было вызвано их появление? Средневековый автор обходит этот вопрос стороной, и именно в этой части имеются наибольшие основания заподозрить сведения Константина в недостоверности.

Появление нового племенного названия хорватов, о котором свидетельствует Константин Багрянородный, представляет большую научную проблему, к решению которой обращается уже не одно поколение исследователей, прежде всего филологов. По мнению некоторых из них, название «белые хорваты» в той форме, какой оно фигурирует у византийского автора — Βελοχρωβατοι (белохорваты) , — вообще нехарактерно для славянских языков; его реалистичность не может быть доказана с точки зрения научных данных о словообразовании подобных славянских названий. Поэтому выражение «белохорваты» представляется «ученым образованием» самого Константина, которое никогда не принадлежало «живому народу»[27]. Эта констатация может быть подкреплена также тем фактом, что соответствующей белым хорватам цветосимволической противоположности, такой как «черные хорваты», очевидно, никогда не существовало[28].

При употреблении названий «белые хорваты» и «Белая Хорватия» почти в виде устойчивой формулы повторяются две пары определений: «белые» — «некрещеные» («хорваты… происходят от некрещеных хорватов, называвшихся "белыми"»— гл. 31) , а также «белая»— «великая» («Великая Хорватия, называемая "Белой"» — там же) . Один раз встречается и более распространенная цепь определений «белая» — «некрещеная» — «великая» («Великая Хорватия, некрещеная, называемая также "Белой"» — гл. 32) . Из этого получается, что понятия «белые (-ая) » — «некрещеные (-ая) » — «великие (-ая) » в отношении хорватов и Хорватии находятся у Константина в тесной смысловой взаимосвязи. Какую общую характеристику сообщают в итоге названные определения изучаемому предмету?

Специальные исследования в области происхождения и значения цветовой символики этнических названий показали, что предикаты типа «белый (-ая, — ое) », участвующие в образовании таких названий, могут иметь значение локатива (местного падежа) . С точки зрения смыслового содержания определение «белый» относится к той системе цветовых обозначений, которая связывается с ориентированием по сторонам света[29]. Одна из наиболее известных в мировой истории космологических цветовых систем, получившая распространение почти по всей Евразии в эпоху раннего средневековья, — это система, восходящая к древнекитайской цветовой символике. Основными цветовыми обозначениями сторон света в этой системе были белый, черный и красный. Черный и красный соответствовали северу и югу, а белый указывал на запад (западное направление) и применялся для обозначения географических объектов, расположенных на западе[30].

Цветосимволические представления древних китайцев, ставшие культурным достоянием многочисленных азиатских кочевников, со времен Великого переселения народов были распространены далеко за пределами Китая, вплоть до Малой Азии, Африки, Восточной и Центральной Европы[31]. Этому процессу более всего способствовали завоевательные вторжения гуннов, аваров, тюрков и монголов. С завоеваниями последних некоторые исследователи связывают, в частности, появление названий «Белая», «Черная» и «Червонная Русь»[32].

Исходя из сказанного, можно предположить, что в составных этнических названиях, подобных слав, белые хорваты и белые сербы, предикат «белые» имеет географическое значение и указывает на западную часть существующего этнического массива — западных хорватов и западных сербов[33]. И хотя связанная с китайской космологией система цветовых обозначений не может считаться универсальной, и в рамках ее нередкими были случаи использования других цветов для обозначения запада (желтого или синего) [34], предлагаемое объяснение следует признать наиболее удовлетворительным. Вместе с тем нужно иметь в виду, что в силу постоянных миграций древних кочевников, появления новых завоевателей, названия, которыми они пользовались, могли смещаться в географическом пространстве, нарушая свой изначальный порядок, и по этой причине оказывались недолговечными[35].

Предикат «великий (-ая, — ие) » в составных названиях, по-видимому, также мог иметь значение локатива. Это могло произойти в том случае, когда определения «великий» или «большой» выступали в значении 'старый' и подразумевали старшее племенное образование или прежнее местопребывание племени (народа) . Связь понятий старый и большой доказывается этимологическими исследованиями. Общеслав. *starь (-а, — о) , *starьjь (-aja, — oje) находит многочисленные параллели в индоевропейских языках, сближается, в частности, с др. — исл. stórr — 'большой, сильный, важный, мужественный[36] и возводится к и.-е. основе *sta-r(o) - 'большой'[37].

Такая же связь понятий большой и старый/старший прослеживается во многих европейских языках— романских и германских. Как показывают наблюдения Г. Кунстманна, в латинской практике выражения magnus, maior, maximus употребляются не только для обозначения роста, размера или количества, но также и возраста. С этой традицией как общеевропейской находятся в связи ср. — верх. — нем. groothere, grootvrouwe; франц. grand-pere, grand-mere; англ. grandfather, grandmother. К ней восходят и позднейшие нем. Großväter, Großmütter. Связь понятий большой и старший запечатлена в принципе майората, применявшемся в феодальном праве при определении преимуществ для рожденного первым[38].

Добавим к этому, что и в древнерусском языке прилагательное большой могло иметь значение 'старший, главный по положению; старший по возрасту', а также выступать в качестве существительного со значениями 'взрослый' или 'начальник, глава'[39], а близкое по значению прилагательное великий (великыи) в памятниках XI–XVII вв. нередко выражало понятия 'старший, взрослый, главный по положению'[40].

Если Белая Хорватия и Великая Хорватия у Константина Багрянородного в территориальном отношении выступают как тождественные понятия, так как относятся к одному и тому же региону проживания хорватских племен, то, значит, локативы «белый» ('расположенный на западе') и «великий» ('старый') в рассматриваемом случае также должны образовывать смысловое тождество. Исходя из этого умозаключения, некоторые исследователи выдвинули ряд гипотез, связывающих названия «белые хорваты» и «Белая Хорватия» с обозначениями старого места поселения хорватских племен, откуда потом произошло их расселение на новые территории, и помещали это место в западных частях известного ныне ареала проживания хорватов[41]. Смысловое тождество Старая Хорватия = Западная Хорватия, в частности, выступает одним из важных аргументов для локализации Белой Хорватии Константина в районах северо-восточной Чехии[42].

Искусственность подобных построений, на наш взгляд, очевидна. Конструируя гипотезы о расположении старой области проживания хорватов на западе, их авторы смешивают совершенно разные по характеру системы обозначений местности, которые существуют независимо друг от друга и поддерживаются различными культурно-историческими традициями. Локативы «великий» и «белый» могут быть сопоставимы и восприниматься в качестве однопорядковых явлений только как грамматические единицы, но такого сопоставления недостаточно для историко-этнографического исследования.

Локатив «великий» в значении 'старый' должен был возникнуть в индоевропейской этноязыковой среде (смысловое тождество старый = большой, как мы видели, фиксируется в индоевропейских языках) . И с этой точки зрения мало убедительной представляется связь его с принесенными из Китая космологическими цветовыми обозначениями. Но даже если допустить, что в случае с хорватами произошло подобное соединение, явившееся следствием, например, аварского вторжения в Европу и завоевания аварами части славянского населения, смысловая связь понятий «белый» и «старый» окажется совершенно иной, нежели у Константина.

Как показывают этнографические данные, в славянской народной традиции действительно существует определенная связь понятий, выражающих цвет и возраст: в символической сфере корреляция белый — черный иногда может входить в эквивалентный ряд с парами молодой — немолодой (старый) [43]. Но при этом устанавливается совсем иное соотношение: белый цвет соответствует молодости. Так, в похоронной обрядности различных славянских народов белый цвет в качестве цвета траура использовался при похоронах малолетних детей, юношей и девушек, молодых женщин и мужчин. Для нашего исследования важно, что подобный обычай зафиксирован у хорватов (в Северной Далмации) . Во время похорон девушки или парня перед траурной процессией несли белый флаг, а участвующие в ней девушки были в белых одеждах[44].

Следовательно, в славянской народной традиции, известной современной науке, белый цвет если и мог иметь какую-то связь с возрастом и возрастными категориями, то должен был символизировать не старость, а, скорее, наоборот, молодость и юность. С этой точки зрения толкование названий «белые хорваты» и «Белая Хорватия» как обозначений старого места проживания хорватских племен и старых хорватов также выглядит неубедительно.

Даже те историки, которые доказывали подлинность названий «белохорваты» и «Белая Хорватия», распространенных монголами или еще ранее аварами для обозначения западной части завоеванных ими земель, были вынуждены признать, что эти изначально чуждые славянам названия не были восприняты последними и канули в небытие вместе с завоевателями[45].

Предпринимались и другие попытки филологического объяснения происхождения названий «белые хорваты» и «Белая Хорватия» Константина Багрянородного. К примеру, согласно гипотезе П. Скока, первая часть составного названия (ßeλo-) выводится от имени Elbe/Albis (=albus) , потому что исходное место поселения хорватов (как и сербов/сорбов) располагалось в области течения Эльбы[46].

Все подобные предположения исходят из того, что при употреблении названия «белохорваты» византийским императором или его информаторами были использованы неверные сведения или допущено какое-то искажение реальной славянской лексической формы, приведшее к возникновению нового этникона, неестественного для славянской этноязыковой среды, не только с точки зрения семантики, но и словообразования.

Несколько неестественно выглядит этникон Βελοχρωβατοι (белохорваты) и в греческом тексте Константина. Поскольку у византийского императора в связи с белыми хорватами далее указывались также белые сербы, следовало бы ожидать употребления аналогичного по форме составного названия и в отношении последних. Однако в 32-й главе читаем: «…сербы происходят от некрещеных сербов, именуемых также "белыми"»[47]. Составной формы с бело- в данном случае не возникает: название белые сербы передается как Σερβλοι ασπροι. Как видим, выражение Βελοχρωβατοι не находит грамматического соответствия даже у самого Константина.

В этой связи заслуживает внимания предположение, высказанное впервые П. Скоком и поддержанное в дальнейшем другими исследователями, согласно которому император или его информаторы в случае с «белохорватами» могли не различить слав. běl- и vel-. Такое недоразумение легко объясняется как обычный для греческой практики бэтацизм, когда согласные b и v в иноязычных выражениях передавали при помощи греч. β. Таким образом, Константин легко мог спутать слав. bělъ- ('белый') и velъ- ('великий') и на этом основании дать два перевода — Βελο- и ασπροι[48].

В качестве подтверждения приведем лишь несколько примеров подобной трансформации иноязычных названий в греческом написании, которые можно найти у самого Константина. Она происходит как при передаче названий географических объектов: реки Висла // Βίσλα, Варна // Βάρνα, Сава // Σάβας, города Венеция // Βενετία, Верона // Βερώνα, Беневент // Βενεβενδός, Месемврия // Μεσημβρία, так и названий стран и народов: Ивирия // Ίβηρία, Ливан, Ливия // Λίβανος, Λιβύη, Моравия // Μοραβία, евреи // Εβραίοι, славяне // Σκλάβοι[49].

Исходя из факта взаимозаменяемости в греко-византийских текстах согласных b и v, С. Роспонд пришел к более решительному выводу, что название Βελοχρωβάτοι в трактате Константина правильно должно читаться как Velochrobati, а буквальное его прочтение— Belochrobati, белохорваты— неправомерно. При этом исследователь считает, что этноним Βελοχρωβάτοι выступает у византийского автора в качестве обозначения жителей прародины хорватов, «первоначальной, материнской Хорватии» (mieszkańcy pierwotnej, macierzystej Chrobacji) [50]. О допущенной в греческом источнике путанице слав. bělъ- и velъ- говорит и Е. Налепа, по мнению которого Белая Хорватия должна соответствовать греч. ē megálē Chrobatia[51].

Г. Кунстманн, также принявший эту версию, усиливает ее дополнительными аргументами. Слав. Velochrobati, которое Константин мог передать как Βελοχρωβάτοι, грамматически связано с прилагательным velii (-ija, -ije) < *velijь или *veli(jь) . В современных славянских письменных языках такая форма представлена очень слабо, тогда как в древнейших памятниках наряду с *velikъ (с общим корнем *vel-) она общераспространена. Следовательно, соответствующее заимствование названий, образованных от *veli(jь) , должно было произойти в древности, т. е. до того, как velijь в ходе последующей эволюции было вытеснено velikъ[52].

Этот процесс вытеснения у отдельных славян протекал по-разному, но можно считать, что именно в южнославянской языковой группе velii сохранялось дольше, так как до настоящего времени остается в качестве диалектного реликта или периферийного лексического архаизма; не редкими являются также образования с vel- в южнославянской топонимике[53]. Сказанное подтверждает возможность производства греч. βέλο именно от южнослав. velii.

Правда, как отмечает Г. Кунстманн, βέλο- Константина грамматически более соответствовало бы слав, velъ-, поскольку греч. -о соответствует слав, -ъ, а слав, полугласная -ь в греч. передается с помощью -ε. В имеющемся случае нужно было бы ожидать не βέλο-, а βελε-[54].

Однако, как было доказано еще М. Фасмером, приведенное выше правило соответствия -ъ, -ь // -о, -ε имеет слишком много исключений, и поэтому невозможно с абсолютной надежностью установить отличия в греческом употреблении славянских полугласных[55]. Так, составные славянские названия с bělъ- могли переводиться как βελε-. Подобные примеры можно найти и у Константина Багрянородного: славянское название Běl(b) grad у него передается как Βελέγραδον, Βελεγραδα[56].

Решающим для всей проблемы βέλο- // velь- аргументом, с точки зрения Г. Кунстманна, выступает тот подтверждающийся многочисленными примерами факт, что в греческом языке очень старый композиционный суффикс — о в сложных названиях должен был иметь дополнительное преимущество при образовании составных форм с βέλο- или μεγάλο-[57].

Итак, приведенные выше результаты лингвистических наблюдений показывают, что употребляемое Константином Багрянородным название Βελοχρωβάτοι могло возникнуть в результате обычной практики трансформации иноязычных названий в греческом написании и в славянском оригинале могло иметь вид Velochrobati или, возможно, Velii Chrobati 'великохорваты, великие хорваты'.

Впрочем, не все исследователи принимают эту гипотезу. Как справедливо считает А. Лома, против нее свидетельствует перевод названия Βελοχρωβάτοι, данный самим Константином: «Βελοχρωβάτοι ήγουν άσπροι Χρωβάτοι» (хорваты «называются белохорватами, т. е. "белыми хорватами"») , наличие соединительного гласного -о-, а также упоминание аналогичного племенного названия — хровате белии — в Повести временных лет[58]. В то же время, принимая во внимание синонимичность понятий μεγάλη Χρωβατία (Великая Хорватия) и άσπρη Χρωβατΐα (Белая Хорватия) , вытекающую из фразы: «ή μεγάλη Χρωβατία, ή καί άσπρη έπουομαζόμευη» («Великая Хорватия, называемая "Белой"») , А. Лома допускает, что Константин или его информатор смешивали греч. βέλο- (которое в оригинале могло иметь вид velo-) со слав, velii ('великие') [59].

Действительно, гипотеза, предлагаемая П. Скоком, С. Роспондом, Е. Налепой и Г. Кунстманном, удовлетворительно объясняет только происхождение выражения Βελοχρωβάτοι («белохорваты») , как возникшего в результате возможной неточности в передаче подлинного славянского этнонима в греческом написании. Однако наряду с этим названием Константин Багрянородный употребляет и его эквивалент в виде хоронима — «Белая Хорватия». Причем в обоих случаях византийский автор не просто приводит в греческой транскрипции очередные славянские названия, но и дает их греческий перевод — άσπροι Χρωβάτοι и άσπρη Χρωβατία. Следовательно, греч. βέλο- в названии Βελοχρωβάτοι византийский автор воспринимал как равнозначное слав. bělъ- ('белый') .

Отсюда, в свою очередь, следует, что название «Белая Хорватия» не может быть лишь результатом какой-то случайной механической ошибки. В данном случае подобного объяснения совершенно недостаточно. Если «Белая Хорватия» Константина и могла возникнуть по недоразумению, то нужно думать, что это название было переосмыслено и преобразовано автором в соответствии с имеющимися у него географическими или иными представлениями.

Для византийской историографии вообще характерно весьма вольное обращение с этническими и этнополитическими названиями, используемыми для обозначения соседних народов и стран. Исследователи отмечают нечеткость и сложность этнической терминологии византийских авторов, на производство и применение которой существенное влияние оказывали их собственные этногеографические, политические и религиозные представления, а также недостаток осведомленности[60].

Кроме того, византийские писатели нередко сознательно избегали подлинных этнических наименований, объясняя это нежеланием «осквернять» повествование употреблением «варварских имен и названий»[61]. Достоверные этнические термины и самоназвания народов встречаются только в византийских актах и легендах печатей, в нарративных источниках они крайне редки. Наименования народов в таких памятниках «не являются этнонимами в строгом смысле слова», это — в значительной мере искусственные новообразования, возникшие в соответствии с вековыми традициями этикетных норм словоупотребления, которые «включают в себя обширную область географо-культурно-бытовых характеристик»[62].

Особую роль в производстве византийской этнической номенклатуры играл религиозный фактор: в качестве этнонимов нередко использовались обозначения, указывающие на конфессиональную принадлежность — к римскому католичеству, исламу или язычеству, — причем такие обозначения могли применяться наряду с собственными этническими названиями[63].

Религиозный фактор вообще играет одну из основных ролей в этнонимике. Он относится к группе факторов, с помощью которых производятся этнонимы, фиксирующие признаки, заключенные в самой называемой общности или ей приписываемые (внешние приметы, занятия и обычаи, состав и устройство, свойства характера) . Как правило, этнонимы этого типа не самоназвания, а взяты со стороны[64].

В данной связи важно вспомнить, что наряду с предикатами великая и белая Константин сообщает Хорватии еще одно определение — некрещеная:

Такое определение не случайно. Оно еще несколько раз применяется автором в отношении белых хорватов:

Связь предикатов белый и некрещеный стала предметом внимания современных исследователей, отмечающих, что наряду с географическими факторами в возникновении цветовых обозначений участвует и религиозный. По поводу рассмотренного нами случая можно предположить существование определенной литературной традиции, обусловившей использование указанных предикатов в отношении одного объекта. Как отмечает Р. А. Агеева, у Константина Багрянородного засвидетельствовано «церковное использование эпитета белый по отношению к некрещеным частям славянского населения»[68].

К такому же выводу приходит и В. В. Иванов: «…церковное использование эпитета "белый" по отношению к некрещеным частям славянского населения засвидетельствовано по отношению к южным славянам — хорватам уже у Константина Багрянородного»[69]. Согласно этой церковной традиции, страны и народы, принявшие христианство, символизировал красный цвет, — так, в тюркских средневековых источниках эпитет красный использовался для обозначения христианского города или собора[70].

Таким образом, вопрос о происхождении и значении выражения Βελοχρωβάτοι (белохорваты) , используемого Константином Багрянородным, требует дальнейшего изучения. В какой степени это, в целом несвойственное для славянской этнической ономастики название стало подлинным славянским этнонимом? Каковы время и пути проникновения предиката белый в сербохорватскую средневековую ономастику? В какой мере коррелируются предикаты великий и белый в хорватских этнических названиях?

Полностью отвергать этноним «белые хорваты» и хороним «Белая Хорватия» нет оснований, так как помимо труда Константина они встречаются также в аутентичных славянских источниках — Повести временных лет и Летописи попа Дуклянина. Анализ известий этих средневековых памятников поможет в ответе на интересующие нас вопросы.

Глава 2. Историческое значение хорватских этнополитических названии

Белые хорваты и хорутане Повести временных лет. — Традиция о Белой и Червонной Хорватиях в Далмации. — Проблема аутентичности цветовых предикатов славянских этнических названий. — Достоверность хоронима «Великая Хорватия» Константина Багрянородного. — Историческое содержание этногеографических названий с предикатом великий (-ая) .

Этноним «белые хорваты» помимо труда Константина Багрянородного встречается в аутентичном славянском источнике — Повести временных лет. Во вступительной части древнейшей русской летописи после рассказа о разделении стран между сыновьями Ноя помещено следующее известие:

Прежде всего необходимо выяснить, каково происхождение данного летописного сообщения. Согласно гипотезе А. А. Шахматова, это и другие известия, составляющие недатированную вводную часть Повести временных лет, были написаны Нестором в начале XII в., — они отсутствовали в предшествующем по времени создания Начальном своде 1093–1095 гг., где повествование начиналось с рассказа об основании Киева[72].

Перерабатывая Начальный свод, Нестор углубил и расширил историографическую основу русского летописания. История славян и Руси стала рассматриваться на фоне всемирной истории, было определено место славян среди других народов, возводивших своих прародителей к потомкам легендарного Ноя. Тем самым русская история вводилась в рамки традиционной христианской историографии[73].

Повествуя о происхождении и древнейшей истории славянских племен, определяя границы исконно славянских земель и территорий, где впоследствии они расселились, Нестор обращался к давно прошедшему историческому периоду, отделенному от него самого многими столетиями и сообщал сведения о событиях, происходивших далеко за пределами Киева и Русской земли. Следовательно, составить свое повествование русский летописец мог только на основании данных авторитетных источников, содержавших интересовавшие его сведения. Таковыми источниками в Древней Руси были прежде всего византийские исторические сочинения и восходящие к ним ранние западно- и южнославянские произведения.

Различные сведения о славянах и отдельных славянских племенах содержатся в многочисленных исторических хрониках Византии, в том числе и тех, использование которых составителем Повести временных лет достоверно известно, — Георгия Амартола, Иоанна Малалы, Продолжателя Феофана и др.[74] Исследования начального русского летописания показывают, что при составлении историко-этнографического введения Повести были сведены чтения Хроники Георгия Амартола и западно- или южнославянских хроногрофов, так или иначе с ней связанных, — Болгарского Хронографа (однородного с Еллинским летописцем) или Хронографа по великому изложению. Византийское происхождение имеют, например, тексты, непосредственно предшествующие сообщению о расселении славян с Дуная и связанные с ним общей композицией. Рассказ о вавилонском столпотворении частично заимствован из Хроники Георгия Амартола, а сообщение о разделении на 72 языка потомков Ноя соответствует полному списку этих народов в русской Толковой палее, очевидно имевшей в данном случае общий источник с Повестью временных лет[75].

Общепризнанным считается компилятивный характер недатированного вступления к Повести, неоднократно отмечались не только его композиционная пестрота, но и несовместимость многих элементов[76]. Сообщение о расселении славян с Дуная большинство исследователей относит к так называемому Сказанию о славянской грамоте (Сказание о преложении книг на славянский язык) — еще одному предполагаемому источнику начальной части Повести временных лет[77]. Основной текст этого памятника помещен в ст. 6406 (898) г., но и в недатированной части имеются многочисленные заимствования из него.

Как видим, в работе над вводной частью летописи Нестор действовал методом компиляции, составляя свое полотно подобно мозаике из отдельных небольших фрагментов, извлеченных из разных источников в той мере, в какой это отвечало выполнению его общего авторского замысла. Интересующий нас текст, содержащий упоминание о белых хорватах, заимствован из западнославянского источника, который, в свою очередь, также не был однородным по составу. Исследователи видят в Сказании о преложении книг несколько различающихся по содержанию частей[78], усматривают следы великоморавского происхождения и последующей болгарской обработки памятника[79] и даже выделяют в нем особую Повесть о поселении славян на Дунае и нашествии угров, относящуюся к моравско-чешской традиции X в.[80]

Кроме того, в окончательной редакции Повести временных лет текст Сказания имеет еще одну особенность. На одном из этапов доработки в него вошли новые локальные дополнения, имеющие византийское происхождение. По выражению А. Г. Кузьмина, «Сказание и смежные с ним летописные тексты как бы прошиты заимствованиями из византийских хроник»[81].

Интересующее нас известие о расселении славян с Дуная как раз обнаруживает такой сложный характер. Оно состоит как бы из нескольких фрагментов, каждый из которых имеет самостоятельное значение. Об этом свидетельствует и недостаточная смысловая согласованность отдельных частей при сведении их в единое целое.

Упоминание о белых хорватах содержит фраза, замыкающая рассказ: «А вот еще те же славяне: белые хорваты и сербы и хорутане». Начинает же его летописец с объяснения, что, разойдясь с Дуная, славяне «прозвались именами своими от мест, на которых сели»; но, так и не доведя этой мысли до конца, ограничивается только одним примером: «…одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава». В дальнейшем летописец вернется еще к этой теме и проиллюстрирует свое наблюдение новыми примерами, касающимися названий восточных славян. Но пока он вынужден прерваться на полпути, поскольку имеющиеся у него разнородные данные не позволяли выстроить безупречную логическую последовательность.

О разнородности используемых летописцем источников, данные которых он пытался привести в соответствие, может свидетельствовать и тот факт, что в одном рассказе соединились сведения из истории разных славянских народов — западных и южных, причем сведения о последних (белых хорватах, сербах и хорутанах) логически отделены от первых и оформлены в виде особого дополнения.

Отмеченная особенность текста известия о расселении славян с Дуная давно привлекла внимание исследователей, видевших здесь следы работы нескольких авторов или редакторов, пользовавшихся разными источниками. Фраза «А вот еще те же славяне: белые хорваты и сербы и хорутане» справедливо считается позднейшей вставкой. Она, как и помещенное далее известие о поселении славян на Висле, образовавших ляшскую группу западнославянских племен, разрушает целостность первоначального текста о расселении славян в Подунавье и нашествии волохов.

Известия о белых хорватах, сербах, хорутанах и ляшских племенах идейно чужды рассказу о дунайских славянах, поскольку «не раскрываются в тексте, подобно мораванам, как иллюстрация новых племенных названий по занимаемым землям. "Ляхи", которые "сели на Висле", даже противоречат этому правилу, не став "вислянами". Эти славянские народы не связаны с контекстом рассказа, и территориально они находятся вне Подунавья. Поэтому данные записи можно рассматривать как более поздние интерполяции»[82].

Следует обратить внимание и на еще один важный факт, не получивший пока должной оценки. Из трех приведенных здесь южнославянских этнонимов два — «белые хорваты» и «хорутане» — уникальны для Повести временных лет и более нигде не встречаются (хотя собственно о хорватах, как и сербах, она говорит неоднократно) . Не знают подобных этнонимов (кроме упомянутого здесь случая) и другие русские летописи, как древние (Лаврентьевская, Ипатьевская, Новгородская Первая) , так и более поздние (Никоновская, Воскресенская и др.) .

Зато термин «хорутане», а точнее, его западноевропейский эквивалент «карантанцы», хорошо известен в европейской средневековой традиции. В трактате «Обращение баваров и карантанцев», написанном в Зальцбурге в 870 или 871 г., термин Carantani неоднократно и последовательно употребляется как этноним, обозначающий особый славянский этнос, заселявший пространство между Баварией и Нижней Паннонией[83].

«Карантанцами» в Европе называли альпийских славян, которые в первой половине VII в. создали свое государственное образование. Его центром стал город Карантан (в районе современного Карнбурга близ Клагенфурта) . Независимое Карантанское княжество просуществовало более ста лет, но в середине VIII в. оказалось под властью империи Каролингов. С этого времени начинается христианизация славянского населения миссионерами из Баварии и Италии. С 811 г. земли Карантании к северу от Дравы отошли под юрисдикцию Зальцбургского архиепископства, а южные области — Аквилейского патриархата[84].

В 820-х годах Карантания оказалась в составе империи Карла Великого под властью баварских графов. Вследствие этого уже в конце IX в. термин Carantani теряет этническое значение и становится хоронимом, обозначающим территориальную общность. В славянской среде это название не прижилось. Потомки альпийских славян ныне — словенцы, становление языка которых восходит к периоду Карантанского княжества[85].

Важно подчеркнуть, что встречающиеся в европейских средневековых источниках названия Carantani, Carentani, Carentini, Camii, Camiolenses, Camia, Camiola, Carantania связаны с возрождением античной традиции этнической номинации, в то время как исконные названия славян, живущих между Альпами, Дунаем, Дравой и Истрией, в древних источниках зафиксированы в формах Sclavi, Sclavani, а страна их — Sclavinia[86].

Таким образом, попавший в Повесть временных лет этноним «хорутане» был связан с европейской средневековой традицией. Этот термин не только не прижился в славянской среде, но к ХII в. (времени составления летописи) уже вообще вышел из употребления в качестве этнонима. Кроме того, форма «хорутане» известна только в древнерусском языке и в других славянских языках вообще не встречается. Она могла быть образована непосредственно от др.-верх.-нем. Charanta из ср.-лат. Carantani 'жители Каринтии', известного с VII в.[87]

Значит, в Повесть временных лет выражение «хорутане» должно было попасть из западноевропейского письменного источника, продолжающего традиции античной географической и этнической номенклатуры. Тот факт, что данное название не зафиксировано в известных ныне памятниках западно- или южно-славянской письменности, заставляет предполагать, что оно было воспринято древнерусским книжником непосредственно из западноевропейского источника, отразившего в части славянской этнической номенклатуры влияние германской языковой стихии.

Как бы то ни было, сам факт наличия в одном и том же летописном известии о расселении славян с Дуная, точнее говоря, в перечне южнославянских народов, состоящем лишь из трех названий, сразу двух этнонимов, нигде более в древнерусских памятниках не встречающихся и не находящих параллелей в западно- и южнославянских языках, может свидетельствовать о неславянском происхождении всего пассажа.

Вместе с тем известие о белых хорватах Повести временных лет — это не прямое продолжение византийской традиции, представленной у Константина Багрянородного. Древнерусский летописец относит их к группе балканских славян, в то время как византийский император помещает Белую Хорватию и бело-хорватов к северу от Дуная, вблизи Баварии и Восточнофранкского королевства. Размещение белых хорватов на Балканах в одном ряду с сербами и хорутанами сближает известия древнерусского летописца с показаниями южнославянского источника, — так называемой Летописи попа Дуклянина, — повествующего о Белой Хорватии в Далмации.

Составленная на латыни Дуклянская летопись (или Летопись попа Дуклянина) приписывается анонимному пресвитеру из города Бара, жившему во второй половине XII в., и поэтому иногда именуется «Барским родословом».

В Х–ХII вв. в приморском княжестве Дукля сложился один из древнейших центров сербской литературы (Сборник попа Драголя и др.) . Однако именно здесь распространение идущей из византийского мира славянской письменной традиции столкнулось с противодействием латинской культуры, исходившим из романизованных центров Адриатического побережья, одним из которых и был город Бар. Латинское влияние здесь еще больше усилилось в результате стремления Византии подчинить своей власти всех балканских славян. Дуклянские правители, возглавившие борьбу против византийского владычества, искали поддержки в Риме и рассчитывали с его помощью подчинить все сербские земли архиепископской кафедре в Баре. Не удивительно, что возникшие здесь оригинальные сербские сочинения дошли до нас на латинском языке[88].

Созданная в такой исторической обстановке примерно в 1150–1170-х годах Летопись попа Дуклянина выражает стремление своего автора (или авторов) подчеркнуть особые, «законные» права Дуклянского «королевства» и его династии на власть над всеми сербскими областями и княжествами. Стараясь обосновать «верховенство» правителей Дукли над их соперниками— жупанами Рашки и другими князьями, — автор апеллирует к воображаемой генеалогии их предков, возводимых к древним королям готов и хорватов. Государственно-правовые идеи летописи сочетаются с тезисом об особых правах Барской архиепископии[89].

В географической номенклатуре Дуклянина встречаются названия «Белая» и «Червонная Хорватия». Летописец разделяет территорию северо-западной части Балкан на две области: «Маритимия» (Maritima) , иначе называемая «Приморьем» и «Трансмонтания» (Transmontana) или «Загорье». При этом первая область, называемая также «Хорватия», делится, в свою очередь, на «Хорватию Белую» или «Нижнюю» (Дольную) (Croatia Alba, que et inferior Dalmatia dicitur) в границах от Винодола до Дуваньского Поля (Дувно) , а также на «Хорватию Червонную» или «Верхнюю» (Горскую) (Croatia Rubea, que et superior Dalmatia dicitur) от Дуваньского Поля до Драча. Совершение этого деления Дуклянин приписывает королю Будимиру-Святоплуку[90].

По поводу данного сообщения в литературе высказываются самые противоречивые мнения. Одни ученые считают его достоверным. Оно может отражать события конца IX в., когда у хорватов происходил процесс формирования административно-политического устройства в правление Мутимира и Томислава. Белая Хорватия была главным центром формирующегося хорватского государства, и, начиная со времени княжения Борны и Владислава, с ее территории происходила экспансия на земли соседних славянских племен. Картография далматинских древностей ІХ–Х вв. убедительно показывает преобладание Белой Хорватии над другими областями восточного побережья Адриатики с точки зрения культурного развития и населенности территории. В ее пределах находились важнейшие далматинские города, признававшие власть хорватских князей: Нин, Задар, Трогир и Сплит[91].

Другие ученые скептически относятся к сообщению Дуклянской летописи о двух Хорватиях в Далмации и попросту их игнорируют. Дело в том, что если следовать указаниям этого источника, то окажется, что территория Верхней Далмации, где дуклянский пресвитер помещает Червонную Хорватию, совпадает с исторической областью Зета или Дукля (Диоклея) , которая собственно хорватам никогда не принадлежала. С VII в. эта область была заселена сербским племенем дуклян, создавшим в IX в. свое княжество Дукля, в конце того же века завоеванное Византией. В конце Х–ХІ вв. дуклянская государственная традиция оказалась самой сильной у сербов, она единственная пережила уничтожение Первого Болгарского царства и установление византийской власти почти над всеми Балканами[92].

Неоднократно предпринимались более или менее успешные попытки примирить сведения Дуклянской летописи с известиями других источников. Опираясь главным образом на данные топонимики, некоторые исследователи предполагали, что область между Дувном и Баром до периода правления Неманичей (конец ХІІ в. — 1366 г.) могла носить название Червонной Хорватии и, по крайней мере, до середины X в. образовывала с Белой Хорватией единое государство[93].

Возможны и другие объяснения: между сербами-дуклянами было определенное число родов, которые называли себя хорватами[94], или хорваты в ранний период своей истории были преобладающим племенем в Дукле и даже во времена Константина Багрянородного численно еще превосходили дуклянских сербов, поскольку последний не причислил дуклян к сербским племенам[95].

Наконец, термин «хорваты» в отношении дуклян мог быть употреблен вместо «сербы» как его своеобразный синоним, — неопределенность представлений об этнической территории, занимаемой сербскими и хорватскими племенами, — характерная черта многих средневековых источников[96].

Известия о Белой и Червонной Хорватиях Дуклянской летописи обнаруживают еще одну традицию использования цветовой символики для обозначения хорватских этнополитических образований, существующую независимо от официальной византийской историографии и нашедшую продолжение в Повести временных лет, упоминающей белых хорватов среди балканских славян.

Тем самым факт использования цветовых предикатов в раннесредневековой хорватской этно- и топонимике, с одной стороны, получает подтверждение в показаниях аутентичных славянских источников, а с другой, данные древних славянских летописей свидетельствуют о более широком распространении подобных названий, охватывающих весь ареал расселения хорватских племен в Центральной Европе и на Балканах.

Использование цветовой символики в этнических названиях характерно для различных народов Центральной и Восточной Европы в эпоху раннего средневековья. В качестве примера можно вспомнить названия Белая и Черная Венгрия, встречающиеся у Бруно Кверфуртского (1008 г.) [97] и автора интерполяции ХII в. Истории франков Адемара Шабанского[98], а также названия белые и черные угры, использующиеся в Повести временных лет[99].

Указанные цветовые обозначения не зафиксированы в венгерских исторических источниках, этно- и топонимике. В силу этого у современных исследователей возникают серьезные трудности при локализации Белой и Черной Венгрии и определении этнической принадлежности белых и черных угров. Белых угров одни авторы отождествляют с хазарами[100], другие видят в них какие-то мадьярские или болгарские племена, входившие в состав Аварского каганата[101]. Впрочем, большинство этих предположений носят гипотетический характер, а приведенные их авторами аргументы весьма уязвимы для критики[102].

Наиболее убедительным представляется объяснение, связывающее происхождение цветовых предикатов венгерских этнополитических названий с цветовой символикой азиатских кочевых народов. При таком подходе цветовые обозначения могли указывать, с одной стороны, на занимаемое место во внутренней иерархии племенного образования, с другой, на географическое расположение и ориентацию по сторонам света[103]. Примечательно, что названия печенегов, вытеснивших венгров из северопричерноморских степей также сложились из двух составляющих, выражающих ориентацию по сторонам света и положение в племенной иерархии[104]. Эта же традиция была унаследована и половцами: арабский географ XII в. ал-Идриси делит степи Восточной Европы между Белой и Черной Куманиями[105].

На основании сопоставления данных 40-й главы трактата «Об управлении империей» с известиями других источников Ш. Тот приходит к выводу о том, что «черными» венграми могло называться располагавшееся в Трансильвании к северу от других венгерских племен племя дюлы, а «белыми» венграми — княжеское племя, располагавшееся к западу в направлении Германской империи[106].

Цветовая символика этнополитических названий характерна и для восточнославянских народов. В средневековых источниках, начиная с XIV–XV вв., встречаются названия Белая, Черная и Червонная Русь, образующие своеобразную смысловую триаду[107]. Обозначение Белая Русь, которое, по мнению ряда исследователей, могло возникнуть еще в XIII в., первоначально применялось в отношении земель Двинско-Днепровского региона, хотя впоследствии его территориальная составляющая изменялась. Черной Русью издавна именовалась юго-западная часть Полоцкой земли, включая верхнее течение Нарева, Немана и его притока Шары. Червонной Русью называли территорию северо-восточных склонов Карпат в верховьях Днестра, Сирета и Прута— древней Галицкой и частично Волынской земель[108]. Впрочем, употребление названий Белая, Черная и Червонная Русь в средневековых источниках отличалось неустойчивостью, что весьма затрудняет их территориальную локализацию[109].

Толкование смыслового содержания цветовых названий с участием термина Русь также вызывает значительные разногласия. Некоторые ученые объясняли названия Белая Русь и Белоруссия белым цветом одежды и светлым цветом волос населения[110]. Высказывалось также мнение, что эти названия происходят от названия города Вельска на реке Белой, притоке Нарева или польского города Белостока[111]. Однако такие версии в дальнейшем были отвергнуты как несостоятельные. Города Бельск и Белосток в истории играли слишком малозначительную роль, чтобы дать название целой стране, и совсем фантастической выглядит мысль о влиянии цвета волос и одежды населения на производство названия Белая Русь[112].

Не получила подтверждения популярная среди исследователей гипотеза о связи хоронима Червонная Русь с топонимами Червень и Червенские грады (упоминаются в Повести временных лет под 981, 1018 и 1031 гг.) , форма чьрвьнъ соответствует др.-рус. и церк.-слав. червень 'красный цвет, краснота'[113]. Однако город Нервен утратил всякое политическое значение уже в XIII в., а название Червонная Русь (Russia Rubra) появилась в книгах некоторых польских и западноевропейских авторов не ранее XV в. В русских летописях название Червонная Русь не встречается, коренное украинское население этого названия также не употребляло. «Можно считать установленным, — пишет Я. Д. Исаевич, — что оно было создано искусственно, посредством аналогии с распространенными под влиянием восточных языков составными этнонимами и территориальными наименованиями, в которых разные цвета имеют символическое или просто семантико-размежевательное значение»[114].

Вслед за А. А. Потебней широкое распространение получило предположение, что Белая Русь первоначально означала «вольная, свободная, неподчиненная». В таком значении прилагательное белый широко употребляется в русском языке: белый или обеленный 'свободный от подати'; белые крестьяне, белые слободы 'свободные от всех государственных податей и повинностей'. С XV в. термин Белая Русь начинает применяться также к землям Северо-Восточной Руси, объединившимся под властью Москвы (по некоторым данным, обозначение Белая Русь применялось к Ростово-Суздальской земле еще в XII в.) . В период образования Русского единого государства этот термин мог обозначать «вольную, великую, светлую державу» в противоположность Черной Руси (т. е. Литовской) — «подчиненной, меньшей страны»[115].

Однако предполагаемые значения цветовых предикатов белый 'свободный, независимый' и черный 'несвободный, подчиненный', участвующих в составных названиях с термином Русь, не могут считаться изначальными, они должны были возникнуть в более позднее время, в процессе эволюции смыслового содержания понятий белый и черный в восточнославянских языках. Современные лингвисты склоняются к выводу о первоначальном топонимическом употреблении цветовых обозначений в славянских этногеографических названиях и прежде всего цветообозначения белый как названия стороны света — 'западный'[116].

«Цветовая символика обозначения стран света, — пишет в этой связи О. Н. Трубачев, — известна в разных языках и культурах и везде принадлежит архаике. Наша Белоруссия, Белая Русь — это всего лишь малопонятный теперь остаток целой вышедшей из употребления системы географической ориентации— Белая Русь 'западная Р.', Черная Русь 'северная Р.', Червон(н) ая Русь 'южная, волынская Р.'»[117].

Однако подобное толкование сталкивается с определенными трудностями. На основании изучения балто-славянских древностей В. В. Иванов приходит к выводу, что в общей балто-славянской цветовой символике в качестве основных прежде всего выступают два цвета — белый и черный, иногда к ним добавляется желтый, но исключается красный[118]. Следовательно, формирование символической системы из трех цветов с участием красного цвета в балто-славянской среде может восприниматься как косвенное продолжение индоевропейских цветовых триад[119].

Появление цветосимволической триады с участием белого, черного и красного цветов среди славянских этногеографических названий должно было произойти вследствие внешнего влияния, стать результатом контактов с носителями более древних и универсальных традиций этногеографической номинации.

Заслуживает самого серьезного внимания гипотеза о том, что три разных обозначения Руси — Белая, Черная и Червонная — первоначально возникли в монголо-татарской среде и были перенесены на завоеванные земли Руси: их северная часть стала называться Черной Русью, западная — Белой, а южная — Червонной. Но эти чуждые славянской этнокультурной среде цветовые обозначения не могли глубоко укорениться в народном сознании и в силу этого с течением времени подверглись существенным смысловым изменениям: после освобождения Московской Руси от татарского ига термин белый стал употребляться в значении «вольный» и был перенесен на ее территорию[120].

Монголо-татары, как и другие азиатские кочевники раннего средневековья, достигшие пределов Восточной и Центральной Европы, при производстве новых этногеографических названий широко использовали цветовую символику, восходящую к древнекитайской космологии, в которой северу соответствовал черный цвет, западу — белый, югу — красный, а востоку — синий. Созданное ханом Батыем новое государство Золотая Орда (улус Джучи) уже в XIII в. разделялось на две части — Белую и Синюю Орду (Белая Орда означала западную часть владений потомков Батыя и включала территории к западу от Волги, Синяя Орда соответствовала восточной части улуса Джучи и располагалась к востоку от Волги) [121].

Таким образом, признавая многозначность термина Белая Русь и его длительную историческую эволюцию, можно констатировать, что участвующий в нем предикат «белый» первоначально выступал в качестве символического обозначения запада как одной из сторон света. Наиболее вероятным путем производства названий Белая, Черная и Червонная Русь, образующих завершенную цветосимволическую триаду, соответствующую обозначениям сторон света азиатских кочевников, является их заимствование из тюрко-монгольской культурно-языковой среды и распространение в результате монголо-татарского завоевания земель Южной и Юго-Западной Руси в середине XIII в.

Следы проникновения цветовой символики географического ориентирования азиатских кочевых народов в славянскую этнонимику фиксируются и в более раннее время. Один из результатов такого влияния, по-видимому, — этноним северяне (северъ) , известный по Повести временных лет. Предположение о непосредственной связи этого названия с обозначением севера представляется необоснованным. Новейшие исследователи говорят о неславянском происхождении этнонима, который мог образоваться от иран. *seu, *sew 'черный'. Скифосарматское население Северного Причерноморья подобным образом могло именовать своих ближайших северных соседей, каковыми в разное время были как мадьярские кочевые племена, так и древние славяне. Известное на юго-востоке Болгарии племя северов (Severi, Σεβέρεις) , вероятно, было одним из осколков большого праславянского племени, переселившимся на Балканы вместе с ханом болгар Аспарухом, во всяком случае, большинство современных исследователей считает северов выходцами из антской среды[122].

Для нашего исследования важно подчеркнуть, что трехчленные системы цветовых обозначений, использующиеся в производстве древних этногеографических названий, особенно те, где в качестве третьего компонента выступает красный цвет, в славянской среде должны были возникнуть в результате воспроизведения (восприятия) иной, более универсальной евразийской традиции, носителями которой в позднеримскую и раннесредневековую эпоху были азиатские кочевые народы, участвовавшие в массовых миграциях на запад.

Рассмотренные нами случаи цветовой символики этногеографических названий (белые и черные венгры, Белая, Черная и Червонная Русь, Белая и Червонная Хорватия) , несмотря на происходившие с течением времени изменения географического и смыслового содержания этих названий, в целом обнаруживают изначальную связь с цветовой символикой ориентирования по сторонам света, цветовые предикаты здесь выступают в топографическом значении: белому, черному и красному цветам соответствуют три стороны света — запад, север и юг.

Еще одна закономерность цветовых этногеографических названий в Европе — это их подвижность в пространстве. Общее направление перемещения таких названий из районов Северного Причерноморья в Центральную Европу и на Балканы совпадает с основным направлением миграций азиатских кочевников и может свидетельствовать о ключевой роли последних в производстве и распространении таких названий.

«Великая Хорватия» не единственное название, встречающееся в труде Константина Багрянородного, в производстве которого используется предикат великий (-ая) . Неоднократно им упоминается «Великая Моравия» (ή μεγάλη Μοραβία) [123], а также «Великая Армения» (ή μεγάλη 'Αρμενία) [124], «Великая Испания» (ή μεγάλη 'Ισπανία) [125] и «Великая Франгия» (ή μεγάλη Φραγγία) [126].

Можно говорить о существовании устойчивой традиции образования подобных географических названий, имеющей отношение к различным европейским народам, в том числе к славянам, подтверждающейся данными многих источников. Укажем только на самые известные примеры: Великая Польша (Великопольша) , Великая Болгария, Великая Русь (Великороссия) , Великая Греция, Великая Венгрия и др.

Возникает вопрос, насколько достоверны рассмотренные названия, представленные в основном в византийских памятниках? Не являются ли они лишь выражением некой универсальной этикетной традиции этногеографической номинации, существующей в греко-византийской литературе и непосредственно не связанной с подлинными названиями тех стран и народов, которым они приписываются?

Ответить на этот вопрос непросто, поскольку в большинстве случаев средневековые географические названия с предикатом великий (-ая) встречаются в византийских памятниках и зафиксированы в греческом написании. Однако объясняется это, скорее, общим состоянием европейских источников эпохи раннего средневековья, основу которых составляют произведения греко- и латиноязычных авторов, связанных с позднеантичной и византийской традицией. В тех же случаях, когда наряду со свидетельствами византийского происхождения сохранились данные источников, созданных в иной культурноисторической среде и отражающих местную традицию этногеографической номенклатуры, мы также наблюдаем факты использования названий с предикатом великий (-ая) , подтверждающие достоверность их употребления в греческой литературе.

Примером может служить название «Великая Армения», встречающееся не только у Константина Багрянородного, но также известное по многочисленным сообщениям древнегреческих, латинских, армянских, иранских, грузинских, арабских и древнерусских источников, возникшее еще в эллинистический период для обозначения Армянского царства, располагавшегося к востоку от Евфрата[127].

Достоверность славянских этногеографических названий с предикатом великий (-ая) также находит подтверждения в источниках местного происхождения. Например, наименование «Великая Польша» (Polonia Maior) в данной форме впервые встречается под 1257 г. в грамоте польского князя Болеслава Благочестивого в его княжеском титуле: «князь Великой Польши» (dux Maioris Polonie) ; в дальнейшем оно неоднократно встречается в польских памятниках ХIII–XV вв.[128]

Другое подобное название — «Великая Русь». Эпитет «великая», употребляющийся по отношению к Руси, спорадически появляется в источниках, как русских, так и иностранных, с XII в. В начале XIV в. в канцелярии константинопольского патриарха стали употреблять название «Великая Русь» для отличия территории старой киевской митрополии от земель Галицко-Волынской Руси, отнесенных к вновь созданной галицкой митрополии и называемых «Малая Русь». Вскоре название «Великая Русь» становится обозначением территории, подчиненной власти великих князей московских[129].

Использование эпитета «великий» для образования географических названий, где он выступает их составной частью, — явление, достаточно характерное для русской ономастики. В качестве примера можно привести названия некоторых древних русских городов — Великие Луки, Великий Новгород, Ростов Великий[130]. То же самое следует сказать и в отношении географических названий южных славян. На территории бывшей Югославии до настоящего времени существуют названия типа Veli Vrh, Vele Polje, Vela Vrata, Vela Luka[131].

Можно констатировать, что названия с предикатами «великий (-ая) » и «великие» существовали в славянской среде и в более раннее время, начиная с эпохи расселения славян на Балканах. Для нас особенно важно, что в это время уже существовали составные формы не только топонимов, но и этнонимов, образованные с помощью веле-. В качестве примеров можно назвать зафиксированные византийскими авторами в греческом написании этноним «велегезиты» (Βελεγεζίται, Βελεγεζήται) и топоним «Велзития» (Βελζητία) . Славянское племя велегезитов несколько раз упоминается автором «Чудес Святого Димитрия Солунского»[132], а архонта Велзитии, расположенной где-то в Элладе, упоминает под 799 г. Феофан Исповедник[133]. Provincia Belegesitia в Греции известна из договоров Византийской империи с Венецией в XII–ХIII вв. С велегезитами предположительно связывают и провинцию Velechative, отмеченную в документе о разделе империи 1204 г.[134]

Насколько можно судить по имеющимся данным, велегезиты обитали в прибрежной части Южной Фессалии; большое количество славянских топонимов в этой части Греции подтверждает факт наличия здесь славянского населения в средневековье[135]. Этимология этнонима «велегезиты» вызывает значительные разногласия у исследователей, но никто не сомневается в его славянском происхождении. Общепринятым считается и составная форма этнонима с соответствующим членением Βελε+γεζήται < *Vele+gostici, либо < *Velij+gostb, либо < *Vele-jeżb < *Velejezth>+jb; греч. βελε- в названиях Βελεγεζίται, Βελεγεζήται и Βελζητία несомненно связано со слав, velijb, velii 'великий, великие'[136].

Анализ содержания рассмотренных названий, зафиксированных как в трактате византийского императора, так и в источниках иного происхождения, показывает, что основное значение используемого в них предиката великий (-ая) — не только размер территории или численность населения, но и возрастное старшинство, древность соответствующего этнополитического или географического образования по отношению к его непосредственным преемникам или каким-то иным обособившимся частям, сохраняющим то же название в новых, изменившихся условиях.

Так, «Великой Арменией» во времена Константина Багрянородного именовались прежде всего земли Ширакских Багратидов — древнейшая и наиболее важная часть Армении, ее экономический, политический и культурный центр[137]. Под «Великой Франгией» Константин понимал собственную территорию франков — Трансальпийскую «Франкию». В отличие от этого специального названия термин «Франгия» для византийцев X в. представляет общее обозначение всех западных территорий, некогда подвластных франкам[138].

Наконец, название «Великая Моравия», впервые употребленное в трактате «Об управлении империей» для обозначения территории Великоморавского государства, разрушенного в начале X в. венграми, означало «Старая, Древняя Моравия»[139].

К этой же практике восходит и наименование «Великая Польша (Великопольша) ». Как показывают специальные исследования, это название соответствует понятиям старшая, (наи) важнейшая часть Польши[140].

Составные этнотерриториальные названия с эпитетом «великий (-ая) » в местном падеже могут обозначать область прародины, уже покинутую народом или его основной частью. Таким названием выступает хороним «Великая Болгария (Булгария) », обозначающий страну, где проживали предки дунайских болгар. Это название зафиксировано в византийских исторических сочинениях. Так, в «Хронографии» Феофана Исповедника (начало IX в.) читаем:

Приведенный отрывок хорошо иллюстрирует связь понятий великий и старый применительно к этнополитической терминологии. «Старая Великая Булгария», как ее называет византийский источник, — это возникшее в 30-х годах VII в. в Северном Приазовье объединение протоболгар, возглавляемое вождем уногундуров Кубратом. Великая Болгария была первым политическим объединением, предшествовавшим образованию Болгарского государства к югу от Дуная. После смерти Кубрата она распалась под ударами хазар и в прежнем виде и на прежней территории больше не возродилась[142].

Аналогичный пример находим в истории еще одного центральноевропейского этноса — венгров. До начала своего переселения на запад, в Паннонию, венгры жили в стране, именуемой позднее (в источниках XIII в.) «Великая Венгрия» (Magna Hungaria) . В эпоху средневековья среди них бытовало представление, что находящаяся далеко на востоке Великая Венгрия — родина венгров и там живет население, говорящее на диалектах, близких к венгерским[143].

Незадолго до монгольского нашествия на Восточную Европу, в 1235–1236 гг., венгерский монах-доминиканец Юлиан предпринял путешествие с целью найти своих соплеменников, оставшихся в Великой Венгрии, и крестить их. Юлиан отыскал таковых близ реки Итиль (Волга) , в двух днях пути от какого-то большого булгарского города, и убедился, что они сохранили предание о переселении отсюда основной массы венгров[144]. Совершившие уже после Батыева нашествия поездку в Восточную Европу папские эмиссары Плано Карпини и Рубрук (соответственно в 1246 и 1253 гг.) также побывали в землях Великой Венгрии[145]. Сопоставив эти известия с данными топонимики и археологии, исследователи локализуют Великую Венгрию в Южном Приуралье, на территории современной Башкирии[146].

К числу подобных примеров, вероятно, можно отнести и название «Великая Скифия» (magna Scythia, Scicia Maior) , принятое в средневековой книжной традиции, в том числе в европейской христианской картографии[147]. Оно встречается у Иордана, сообщающего, что от имени «Великой Скифии» происходит новое название «Малая Скифия», обозначающее часть Мезии (Iordan. Gettca. 62) . Это же название в форме «Великая Скуфь» зафиксировано в Повести временных лет[148].

Следуя средневековой традиции, некоторые современные историки используют это название для обозначения территории всего Северного Причерноморья и относят к периоду существования здесь могущественного скифского межплеменного объединения, описанного еще Геродотом и другими античными авторами[149]. «Великая Скифия» в таком понимании выступает как синоним понятия большая Скифия и обозначает всю территорию, некогда населенную скифами и народами, отождествляемыми с ними.

Но у данного названия, несомненно, было и другое значение, соответствующее понятию старая, древняя Скифия, т. е. территория, некогда принадлежавшая скифам, но в дальнейшем ими покинутая. Об этом в полной мере свидетельствует свободная взаимозаменяемость названий «Великая Скифия» и «Древняя Скифия», отмечающаяся в текстах некоторых позднеантичных и раннесредневековых авторов[150].

Название «Великая Скифия» имеет и свою смысловую противоположность — «Малая Скифия». Последнее применялось для обозначения сразу нескольких населенных скифами областей в Крыму, низовьях Днепра и Дуная (Strabonis. Geographica. VII, 4, 5; Iordan. Gettca. 62) . Все указанные территории были заселены скифами в более позднее время в результате расширения основной области их обитания или вынужденных миграций. Дунайская Малая Скифия, располагавшаяся в Добрудже, была заселена выходцами из Северного Причерноморья в основном в эллинистический период, начиная примерно с середины III в. до н. э.[151] Две другие Малые Скифии образовались после разгрома причерноморских скифов сарматами и связываются исследователями с так называемыми поздними скифами и позднескифской культурой[152]. Все эти области, не будучи связаны между собой ни политически, ни территориально, объединяются лишь в одном отношении, — они выступают в качестве своего рода исторических преемников древней «Великой Скифии».

Связь понятий великий и старый, проявившаяся в производстве этнических названий, подтверждается примерами славянской социально-политической традиции и терминологии. По данным В. В. Колесова, подобная связь четко просматривается в древнерусском языке периода Киевской Руси. Издревле величие индивида в смысле его превосходства над другими в общественно-значимых делах определялось возрастом. Об одном и том же человеке могли сказать великий и старейший (муж) [153].

Эта же связь понятий отражена в титуле «великий князь», известном также со времен Киевской Руси. Вне зависимости от того, был ли упомянутый титул официальным или выполнял роль своего рода литературного эпитета, передававшего эмоциональное отношение к тому или иному князю и успехам его политики, этот титул выражал идею «старейшинства» в княжеской среде — не столько главенства и власти, сколько авторитета старшинства по возрасту, связанного с древними традициями почитания старости. Связь понятий великий и старый/старший, закрепленная в титуле «великий князь», не страдала и в тех случаях, когда предполагаемое «старейшинство» князя было мнимым, не отражало его реального возрастного и генеалогического старшинства в княжеском роде, а было лишь следствием личного честолюбия и политических амбиций. Такое положение не изменилось и после падения политического значения Киева и киевских князей, претендовавших на роль старейших = великих·, в этом качестве их заменили великие князья владимирские[154].

Еще более тесная связь понятий великий и старый/старший закреплена в политической традиции южных славян в древнейший период их истории. Об этом можно судить по своеобразному способу производства собственных имен древних славянских князей путем превращения в антропонимы частей княжеского титула. Такой способ зафиксирован в именах «князя сорбов» Дервана и «князя винидов» Валлука, известных по Хронике Фредегара: «Dervanus dux gente Surbiorum»; «cum Wallucum ducem Winedorum»[155]. По мнению Г. Кунстманна, имя «Дерван» производится от эпитета *dervьnь 'старый, старший', а имя «Валлук»— от эпитета *velьkъ 'великий, старший'; оба они, возможно, входили в состав княжеского титула, один из вариантов которого мог первоначально иметь вид: Wallucus dux = velьkъ dux[156].

Глава З. Прародина и расселение хорватов в Центральной Европе и на Балканах

Структура и источники известий о Великой Хорватии и белых хорватах. — Территориальная локализация Белой Хорватии и белохорватов. — Дискуссия о местонахождении хорватской прародины. — Письменная традиция, данные археологии и лингвистики о расселении хорватов.

Источниковедческий анализ известий о хорватах, содержащихся в трактате Константина Багрянородного, дает новые аргументы в решении проблемы реконструкции ранней истории хорватов и локализации хорватских этнополитических образований. Прежде всего выясняется, что 30-я и 31-я главы, содержащие основные сведения о белых хорватах и Великой Хорватии, воспроизводят данные, подчас противоречащие друг другу и не позволяющие воссоздать четкую и последовательную цепь происходящих событий.

30-я глава существенно отличается от других по своей композиции и стилистике. У нее иная и идейно-политическая направленность. Сведения о хорватах, приведенные в этой главе, противоречат тому, что рассказывается о них в 29-й и 31-й главах: в частности, в главе 30-й проводится мысль о самостоятельном поселении хорватских племен на Балканах и об их собственной инициативе в принятии христианства, тогда как в главах 29-й и 31–36-й подчеркивается определяющая роль Византии в истории западнобалканских славян.

Согласно выводам Д. Моравчика, известия о хорватах в трактате Константина в целом представляют собой нагромождение разнородного сырого материала, не получившего надлежащего согласования и литературной обработки со стороны автора. Среди источников императора были как устные свидетельства собственных агентов и чужеземцев, так и данные официальных письменных документов, впоследствии утраченных[157].

Еще Дж. Бьюри пришел к выводу, что 30-я глава — это позднейшая интерполяция в тексте произведения[158]. Данная точка зрения в настоящее время общепризнанна, хотя происхождение, датировка и достоверность сообщений 30-й главы остаются спорными[159]. Вероятнее всего, эта глава была включена в трактат «Об управлении империей» уже после смерти Константина Багрянородного. Более того, отдельные ее части были написаны не только разными авторами, но и в разное время, не будучи подвергнуты в дальнейшем единой редакторской правке. Отсюда — явные фактические противоречия, например: дважды по-разному указаны размеры территории Далмации и Хорватии[160].

Исследователи отмечают наличие народной основы некоторых сообщений 30-й главы — хорватской и далматинско-романской. Особенно это касается эпизодов переселения хорватов и их борьбы с франками, изложенных здесь более подробно и обстоятельно, чем в 29-й и 31-й главах. Сведения же 31-й главы получены в основном из официальных византийских источников, по крайней мере, в них четче и последовательнее проводится официальная точка зрения на историю взаимоотношений империи со славянами[161].

Часть известий 30-й главы, начиная с сообщения об аварском завоевании Далмации и до рассказа о борьбе с аварами хорватов, принадлежат перу позднейшего анонимного автора, который лишь частично заимствовал их из сочинения императора Константина, соединив с известиями другого источника, не содержавшего сведений о приходе хорватов из северной Белой Хорватии и их борьбе с аварами во времена императора Ираклия[162].

Некоторые сообщения 30-й главы не могли быть связаны ни с хорватскими, ни с далматинскими народными преданиями и, в частности, сведения об императоре Отгоне I, а также интересующие нас данные о границах расселения белых хорватов[163]. Но и в этом случае не вызывает сомнения разное происхождение указанных сообщений. Для 31-й главы сведения о белых хорватах получены явно из византийского источника, на что указывают слова: «белые хорваты <…> обитают по ту сторону Туркии, близ Франгии»[164]. А 30-я глава пользуется северным источником, вероятно, франкского происхождения: хорваты живут за «Багиварией» — Баварией[165].

Согласно Г. Ловмяньскому, часть известий 31-й главы— сведения о нападении на Хорватию печенегов, расстоянии от нее до Черного моря, вооруженных силах и отсутствии флота, а также данные о религиозной принадлежности белых хорватов — не могут происходить ни из западноевропейских, ни из южнославянских (балканских) источников. По предположению историка, в значительной степени эти сведения заимствованы из восточных источников. По своему характеру они напоминают географические описания средневековых арабских авторов, не исключено наличие в них также древнерусских и хазарских элементов[166].

Примечательно, что 30-я глава, ближе стоящая к хорватской народной традиции, вообще не употребляет названия «Великая Хорватия». Здесь встречаются только этнонимы «хорваты» и «белохорваты (белые хорваты) ». Хороним «Великая Хорватия» фигурирует лишь в главах, непосредственно связанных с византийской официальной историографией и использующих характерную для нее географическую номенклатуру, в том числе хоронимы, образованные с помощью предиката «великий (-ая) ».

Вполне естественно, что сведения, восходящие не только к разным, но и во многом конкурирующим традициям, могли отразить противоречащие друг другу версии исторических событий и использовать несовпадающие по своему смысловому и территориальному содержанию этногеографические названия. Это, в свою очередь, дает право предположить, что выражения «Великая Хорватия, называемая "Белой"» (гл. 31) и «Великая Хорватия, некрещеная, называемая также "Белой"» (гл. 32) , соединяющие в себе сразу несколько разных по содержанию определений, — это искусственные конструкции, возникшие с целью устранения имеющихся противоречий. Если так, то между понятиями «Великая Хорватия» и «Белая Хорватия» не может быть полного тождества.

Из сообщений 30-й главы явствует, что этноним «белые хорваты» и соответствующий ему хороним «Белая Хорватия» — сравнительно новые названия, появившиеся в результате расселения хорватских племен на новые территории, в ходе которого ими были освоены земли в Центральной и Южной Европе, и возникли многочисленные новые подразделения хорватского этноса— в Восточной Чехии, на Заале, в Силезии, на Верхней Висле, в Далмации, не говоря уже о более мелких группах[167].

Следовательно, названия «Белая Хорватия» и «белые хорваты (белохорваты) » не могут использоваться для обозначения территории прародины хорватов, как и населявшего ее древнего прародительского племени. Для этой цели должны служить другие названия. В общеславянской и европейской традиции это — хоронимы и этнонимы с предикатом великий (-ая) . В нашем случае таковое — зафиксированное в 31-й и 32-й главах название «Великая Хорватия».

Великая Хорватия и Белая Хорватия Константина Багрянородного — не одно и то же не только в историческом, но и в территориальном отношениях. К такому выводу приходим в результате сопоставления данных о местах проживания белых хорватов и расположении Великой Хорватии, представленных в 30-й и 31-й главах. Как мы уже видели, 30-я глава определяет место проживания белых хорватов «у Франгии», «за Багиварией». 31-я глава сообщает дополнительные координаты: белые хорваты находятся «по ту сторону Туркин, близ Франгии, и граничат со славянами — некрещеными сербами».

«Франгией» хронист, по-видимому, обозначает страну, находившуюся под властью германского короля и императора Оттона I, т. е. Германию в целом[168]. В другом месте он уточняет, что в данном случае речь идет не о всей Германии, а об одной из ее частей — «Багиварии», т. е. Баварии. Если эти сведения почерпнуты из северного (франкского) источника, то ориентировка «у Франгии», «за Багиварией» должна означать: к югу или, точнее, юго-востоку от Баварии.

Другой ориентир — это указание, что белые хорваты находятся «по ту сторону Туркии». «Турками» и «Туркией» Константин, как и другие греческие авторы, именует венгров и Венгерское государство в Паннонии, образовавшееся в начале X в. Если эти сведения заимствованы из южного (византийского) источника, то выражение «по ту сторону Туркии» может означать только: к северу от Венгрии, севернее Венгрии.

Наконец, третий ориентир: белые хорваты соседствуют с некрещеными или белыми сербами. Определить местонахождение последних непросто. Вопрос этот такой же сложный и запутанный, как и вопрос о белых хорватах. Сам Константин по-разному определяет территорию их проживания. В 32-й главе «О сербах и о стране, где они живут ныне» читаем:

«Местность Воики», расположенная к северу от Венгрии и граничащая с державой Оттона I, отождествляется большинством исследователей с Богемией— современной Константину Чехией (Воики/ Бойки — искаженное «Богемия», т. е. «страна бойев») ; иногда, впрочем, наименование Воики идентифицируется с названием бойков — этнографической группой в Карпатах[170].

Однако в 33-й главе, повествующей о сербах-захлумах, указывается, что род их правителей «прибыл от некрещеных поселенцев на реке Висле»[171]. Исходя из этого, исследователи располагают «Некрещеную Сербию» в бассейне Верхней Вислы, подтверждением чему служит местная топонимика[172]. Согласно другой точке зрения (более ориентирующейся на показания 32-й главы) , областью проживания белых сербов во времена Константина Багрянородного, как и в более раннюю эпоху, была территория между реками Одером, Эльбой и Заале[173].

Таким образом, все имеющиеся в тексте трактата византийского императора данные, заимствованные как из франкского, так и византийского источников, ориентируют поиски белых хорватов примерно в одном и том же районе — к юго-востоку от Баварии, к северу от Венгрии и к югу от белых сербов. Как справедливо полагают Б. Н. Флоря и О. А. Акимова, этот регион совпадает с территорией Древнечешского государства[174]. Согласно Г. Ловмяньскому, название «Белая Хорватия» служило для обозначения Чешского государства времен князя Болеслава I, которое на востоке должно было охватывать территорию вислян и, возможно, лендзян[175].

К подобным выводам приходит и Е. Бехцицкий, автор специального исследования о Белой Хорватии. Хорватские племена, именуемые Константином «белохорватами», с запада и юго-запада граничили с баварцами и чехами, на юге — с венграми, на севере — с поляками; их восточная граница точно не определена. Ослабленные ввиду переселения значительной части своих соплеменников на Балканы, белые хорваты попали под влияние соседних славянских государств и были ассимилированы чешскими и польскими племенами. Уже в X в. Белая Хорватия перестала существовать как особая этнополитическая общность: часть хорватов, живших на южных склонах Карпат, вошла в состав Чешского государства Пршемысловцев, другая их часть, обитавшая в Северном Прикарпатье, — в состав Польского государства[176].

По сведениям Константина, Белая Хорватия в X в. признала зависимость от германского императора Оттона I, что также свидетельствует о ее расположении в Центральной Европе[177]. Подобную зависимость значительно труднее было бы представить в отношении Хорватии, размещавшейся к востоку от Карпат.

В пользу локализации Белой Хорватии на пространстве, совпадающем или непосредственно примыкающем к территории Древнечешского государства, кроме труда Константина Багрянородного свидетельствуют и другие источники. Среди чешских племен, перечисленных в грамоте Пражского епископства 1086 г., названы хорваты, жившие в области Орлицких гор; в грамоте 1108 г. упоминаются хорваты на р. Заале; в сочинении арабского географа X в. аль-Масуди говорится о хорватах, живших «между Моравой и Чахиным»[178].

Хорватские племена проживали к востоку от Чехии еще в конце IX в., о чем можно судить по описанию Северной Европы, составленному при дворе англосаксонского короля Альфреда (872–899 или 901) . В источнике упоминается племя «хоротов» (Choroti, Choriti, Chorithi) , которое исследователи единодушно относят к славянам[179] или же прямо отождествляют с хорватами:

И хотя в литературе иногда предпринимались попытки локализации хорватов короля Альфреда в верховьях Нейсе, где в более позднее время проживали так называемые силезские хорваты[181], или даже в верховьях Вислы, где обитали польские племена вислян и лендзян, которые в IX в. будто бы также могли называться хорватами[182], наиболее убедительно отождествление их с чешскими хорватами, жившими в районах, прилегающих к Верхней Эльбе[183].

Ближайшее соседство хорватов с Чехией фиксируется источниками X в. В так называемом Первом старославянском житии Вацлава говорится, что после убийства этого чешского князя его братом Болеславом, произошедшего в 930-х годах, мать убитого Драгомира бежала к хорватам[184]. Древнееврейский источник — Книга Иосиппон (середина X в.) — помещает хорватов (Karvati) в одном ряду с мораванами (Morava) , сербами (Sorbin) и лучанами (Lućanin) [185]. В последних историки видят племя, жившее в Северо-Западной Чехии[186].

Западные и северные границы Белой Хорватии, вероятно, проходили в районе Заале и Белого Эльстера, что подтверждается длительным существованием в этом регионе хорватских анклавов, которые еще в XIV в. сохраняли автономию, а также хорватской топонимикой[187].

О западном расположении белых хорватов и Белой Хорватии по отношению к другим частям хорватского этноса и их политическим образованиям свидетельствует типологический анализ семантики их названий, точнее говоря, использование в них характерного предиката белый (-ая) .

Как мы уже видели, «цветовые» предикаты, использующиеся при образовании этнических названий, приобретают значение локатива (т. е. местного падежа) . По своему смысловому содержанию определение «белый» относится к такой системе цветовых обозначений, которая связывается с ориентацией по сторонам света[188]. Одна из наиболее известных в мировой истории космологических цветовых систем, распространившихся почти по всей Евразии во времена раннего средневековья, — это система, восходящая к древнекитайской цветовой символике. Основными цветовыми обозначениями сторон света в этой системе были белый, черный и красный. Черный и красный соответствовали северу и югу, а белый указывал на запад (западное направление) и использовался для обозначения географических объектов, расположенных на западе[189].

Правы были те исследователи, которые высказывали мысль о возможном использовании византийским императором предиката «белый» с целью отличить группировку хорватских племен, расположившихся на западе ареала расселения хорватов от их южных и восточных соплеменников, обосновавшихся на Балканах и в Восточном Прикарпатье[190].

Вместе с тем не ї рудно заметить, что подобная локализация, вполне удовлетворительная для области проживания белых хорватов, не находит соответствия с данными о географическом расположении Великой Хорватии, содержащимися в 31-й главе трактата. Речь идет, собственно, о двух указаниях Константина: 1) Великая Хорватия доступна для грабежей «пачинакитов»; 2) ближайшее к ней море называется «Черным», а путь к нему занимает 30 дней.

Именно эти указания византийского императора легли в основу уже давно сделанного многими исследователями вывода о том, что древнее племенное объединение хорватов, именуемое Великой Хорватией, располагалось на землях к северу и востоку от Карпат и в том числе в Украинском Прикарпатье, точнее говоря, Прикарпатье и Восточная Галиция составляли важнейшую часть территории древних хорватов[191]. П. Й. Шафарик и Л. Нидерле[192] помещали на землях Восточной Галиции и далее на запад до Верхней Вислы древнюю Хорватию.

С опорой на данные топонимики и исторической географии Η. П. Барсов размещал хорватов на обширном пространстве Прикарпатской области по склонам Татранских Карпат от истоков Тисы и Прута на юге до Днестра на востоке и Вислы на севере[193]. А. А. Шахматов, С. М. Середонин и др.[194] в пределах Восточной Галиции располагали первоначальную Хорватию.

По данным В. В. Седова, подвергшего более строгому отбору географические названия, образованные от этнонима хорваты, «славянское племя хорватов было юго-западным соседом дулебов и занимало северные и южные области Восточного Прикарпатья, ныне входящие в территории Украины, Польши, Словакии и Венгрии»[195]. Новейшие историки и археологи уверенно связывают первоначальную территорию расселения хорватов, Великую Хорватию, с позднейшей Галицкой землей[196].

В то же время значительная группа исследователей предлагает для локализации Великой или Белой Хорватии более широкую область не столько в Восточном, сколько в Северном Прикарпатье. Эта область охватывает пространство от Нейсе и верховьев Эльбы на западе и до Буга, верховьев Прута и Сирета на востоке[197]. Иными словами, область хорватской прародины включала в себя обширные территории Чехии, Польши и Западной Украины[198].

Иногда, впрочем, территория древней Хорватии представляется в более усеченном виде — от Северо-Восточной Богемии и до верховьев Вислы[199]. При этом земли Малой Польши образовывали территориальное ядро Великой Хорватии: здесь, в бассейне Верхней Вислы, располагалась славянская область Chordab, Chravat, Chrvat, о которой говорят арабские авторы IX–X вв.[200]

Данные письменных источников находят поддержку у лингвистов, археологов и антропологов. Первые устанавливают наличие польско-древнехорватских изоглосс, в частности, общей формы kъsęzъ, проявившейся в имени одного из семи хорватских предводителей Κοσέντζης (в рассказе Константина о переселении хорватов в Далмацию) и давшей польск. ksiądz[201]. Археологи подтверждают существование в окрестностях Санока древнего племенного образования, отождествляемого с хорватами, впоследствии распространившего область своего проживания и на другие малопольские земли[202].

Традиция самоидентификации части жителей Малой Польши с древними белыми хорватами существовала на протяжении многих столетий. Заслуживает внимания такой факт: по опубликованным данным эмиграционных комиссий правительства Соединенных Штатов Америки, относящимся к концу XIX в., польские эмигранты, выехавшие из районов Малой Польши, в официальных эмиграционных документах обозначали себя как «белые хорваты»[203].

Согласно гипотезе Е. 3. Гачиньского, возникшее на малопольских землях древнее хорватское сообщество относится к V–VIII вв. Этноним хорваты происходит от иранского антропонима Хорват, известного Константину Багрянородному. Хорват был предводителем аланской дружины, действовавшей в составе армии гуннских завоевателей, и в качестве гуннского наместника правил обширной областью вдоль северных склонов Карпат от верховьев Одера на западе до Горыни на востоке, населенной в основном славянами. Другим вождем древних хорватов был Крак — легендарный основатель Кракова, после смерти которого на рубеже VIII–IX вв. хорватский союз распался на несколько племен. В течение IX в. в Малой Польше на первое место выдвигаются племена вислян и лендзян[204].

Однако «малопольская теория» находит и немалое число противников, указывающих, что хорваты в древности не могли занимать столь обширную территорию. По крайней мере, нет доказательств их пребывания в верховьях Вислы и на землях исторической Малой Польши: здесь по данным различных источников издревле проживали польские племена. Топографическая интерпретация известий арабских источников крайне затруднена ввиду их палеографических и филологических особенностей, что не дает возможности для более или менее надежных выводов. Не подтверждается хорватское присутствие в районе Верхней Вислы и свидетельствами Константина Багрянородного, поскольку нельзя отождествлять «Багиварию» с располагавшейся у истоков Вислы «Бабьей Горой», название «Войки» следует читать как «Boimi» и идентифицировать с Богемией, а под «Черным морем» византийский император подразумевал Балтийское море. Все это, а также упомянутые данные Пражской привилегии 1086 г. становится основанием для локализации Великой Хорватии в пределах северо-восточной Чехии[205].

Впрочем, в споре о хорватской прародине исчерпаны далеко не все аргументы. В последнее время выдвинут ряд новых теорий этногенеза хорватов[206]. Одна из них, в частности, доказывает, что, вопреки общепринятому мнению, основывающемуся на сообщениях Константина Багрянородного, хорваты прибыли на свою историческую территорию не с севера, а с юга. Произошло это не в связи с аваро-византийскими столкновениями 620–630-х годов, ослабившими Аварский каганат, а в конце VII или даже в конце VIII в. во время военных действий франков против аваров, а область прародины хорватов следует искать на землях Ка-рантании[207].

К такому же выводу пришла в своих последних работах и Н. Клаич. Вопреки ранее высказанным взглядам[208] исследовательница путем вычленения из текста 30-й главы трактата «Об управлении империей» известий некого Анонима, использовавшего подлинную хорватскую версию прихода хорватов в Далмацию, устанавливает, что Константин приурочил переселение далматинских хорватов ко временам правления Ираклия единственно ради возвеличивания Византии, ведь хорватам было дозволено поселиться на новых землях по милости императора. В качестве прародины хорватов царственный историк совершенно произвольно избрал современную ему Великую или Белую Хорватию, — сильную хорватскую державу, сложившуюся в X в. в границах Малой Польши, в то время как в действительности далматинские хорваты прибыли из Карантании, и произошло это намного позднее — в начале IX в.[209]

Дополнительную аргументацию «карантанская теория» получила в трудах Г. Кунстманна. На основании главным образом лингвистических данных ученый приходит к еще более масштабному выводу, что не только хорваты, но и все славянское население Центральной Европы и Закарпатья, вопреки принятым ранее теориям расселения славян, прибыло с территории Балкан, а точнее — византийских провинций Фракии, Мизии и Иллирии, и таким образом расселение славян в Европе происходило в направлении с юга на север[210].

Вопрос о времени и обстоятельствах появления славян на Балканах в работах Г. Кунстманна не получил должного освещения. По этому поводу исследователь более или менее определенно высказался только частным образом — в письме к Г. Бирнбауму, указав, что славяне — не автохтонное население Балканского полуострова, а проникли туда около 550 г. из регионов Восточной Европы, прорвав византийскую оборону на Дунае. Прежней территорией обитания славян были обширные земли от Полабья до Поднепровья, которые они занимали в раннем средневековье[211].

Мы не будем входить в подробное обсуждение этой теории, поскольку оно неизбежно увело бы нас далеко от поставленной в настоящем исследовании цели. Укажем только, то теория балканского происхождения славянских народов, проживающих к югу и западу от Карпат и в том числе хорватов, в настоящее время находит немало новых сторонников[212]. В пользу более раннего появления хорватских племен на Балканах и автохтонности славянского населения в этом регионе как будто свидетельствуют и некоторые антропологические материалы[213].

Однако «балканская теория» встречает немало критических замечаний и принимается далеко не всеми современными исследователями[214]. В новейшей литературе по истории расселения хорватов в Далмации происходит дальнейшее переосмысление известий Константина Багрянородного и преобладает позитивное отношение к ним (прежде всего к известиям 30-й главы) как к основному и наиболее достоверному источнику по данной проблеме, признается возможность переселения хорватов в Далмацию в качестве федератов Византии с согласия императора Ираклия[215].

Возвращаясь к так сказать основному пути поисков хорватской прародины, можно отметить, что в современной литературе распространено мнение о невозможности однозначного решения данного вопроса и о двух основных вариантах локализации Белой Хорватии — на территории Чехии или на более широком пространстве от Чехии до Восточной Галиции[216]. Нет единства и по вопросам этнической принадлежности древних хорватов, происхождения этнонима хорваты и распространения связанной с ним топонимики, — некоторые новейшие авторы сознательно отказываются от решения подобных вопросов как не имеющих перспективы при современном состоянии источников и методов их использования[217].

В то же время высказываются и более категоричные суждения. Так, комментаторы новейших изданий труда Константина утверждают, что в 31-й и 32-й главах, где речь идет о Великой и Белой Хорватии, автор имеет в виду «одно и то же этнополитическое образование, локализуемое, бесспорно, на территории Чехии»[218]. Другой новейший исследователь полагает, что северную прародину хорватов, каковой была Белая Хорватия, Константин «по ошибке поместил на территории Чехии»[219].

Высказывалось и такое мнение, что белые хорваты в какое-то время оказались разделенными надвое. В X в. можно говорить уже о двух осколках этого племени, считает Я. Репета, — западном, локализуемом в Чехии, и восточном, локализуемом на границе Польши, Украины и Словакии[220]. Такое мнение опирается на уже известную нам средневековую традицию цветового обозначения сторон света, принесенную в Европу тюрко-монгольскими степными кочевниками, в соответствии с которой белый цвет символизировал запад. Отсюда белые хорваты = западные хорваты.

Однако, по справедливому замечанию Е. Налепы, при таком понимании значения предиката «белый (-ая) » в названии хорватов и Хорватии Белую Хорватию, как и белых хорватов никак нельзя помещать на востоке, т. е. на землях Руси или на польско-русском пограничье. Здесь могла находиться «Восточная Хорватия», но такого образования древние источники не знают. Исходя из расшифровки названия, Белая Хорватия должна помещаться только на западной окраине хорватского ареала в Европе, т. е. в Северной Чехии[221].

Согласно гипотезе Л. В. Войтовича, Великая Хорватия, в середине VI в. занимавшая территорию от среднего течения Прута и Днестра на востоке до верхнего течения Вислы и Эльбы на западе, в X в. уже не существовала. На западе ее территории возникла Белая Хорватия, которая, возможно, также имела название «Великой». Между западной Белой Хорватией и восточными землями Великой Хорватии вклинились силезские и лехитские племена, главным из которых были висляне[222].

Важное значение для продолжения научного поиска в интересующей нас области приобретают данные археологии и этнолингвистики. Научными открытиями последнего времени засвидетельствовано раннее появление славян в области Подунавья и на землях Балканского полуострова.

В канун Великого переселения народов основной массив славянских племен занимал территорию от берегов Балтийского моря до северных склонов Карпатских гор, прежде всего — бассейн Вислы. Но уже к III–IV вв. территория расселения славян значительно увеличилась. Часть славянских племен мигрировала в южном направлении, что подтверждается данными письменных источников (Певтингеровы таблицы) [223]. Новые волны славянского населения прибывают в районы Верхнего Поднестровья и Днестро-Днепровского междуречья, кроме того, поселения славян достигают нижнего течения Дуная[224].

В конце IV–V в. некоторая часть славян-антов, будучи втянута в движение гуннов на запад, вместе с ними расселилась на землях Среднего Подунавья. Помимо археологических свидетельств (распространение в указанном регионе памятников, генетически связанных с Черняховскими древностями Северного Причерноморья) наличие в составе подчинявшихся гуннам «скифов» (славян) подтверждается данными этнолингвистики и топонимики, зафиксированными в византийских письменных источниках. Приск Панийский, секретарь византийского посольства, посетившего в 448 г. ставку Атгилы, отмечает пестрый этнический состав ее населения, говорившего на разных языках, в том числе на языке «авсониев»[225]. Использование этим населением характерных терминов «medb» и «strava» определенно указывает на присутствие славян. О славянской атрибуции «авсониев» свидетельствуют и другие детали в описании Ириска, в частности, гидронимы Тиса и Тимиш[226].

Однако основная волна славянского расселения в Подунавье и на Балканах происходила в VI в.[227] Именно с этой волной связывается появление в указанном регионе славянских племен, носивших этноним хорваты. Хорваты поселились в Далмации не позднее рубежа VI–VII вв. многочисленной группой, вытеснив прежнее романизированное население в гористые местности и на острова Адриатического моря[228]. Примерно в то же время происходило и хорватское расселение в Истрии. Археологическими данными подтверждаются сообщения письменных источников об освоении территории полуострова славянами вместе с аварами в период между 599 и 611 гг.[229]

Хронология хорватских древностей на Балканах заставляет исследователей предполагать, что славянское переселение на эти земли находится в прямой связи с аварским вторжением в Восточную Европу. К такому выводу пришел еще Л. Нидерле, согласно которому «нет ничего невозможного в том, что причиной распада Хорватской империи (так историк называет древнюю державу хорватов в Прикарпатье. — А. М.) , а также, разумеется, разделения ее на несколько частей и вытеснения хорватского ядра на юг от Карпат вплоть до Савы явилось нашествие аваров в начале VI века на территорию современной Галиции»[230]. Новейшие исследователи говорят об этом с еще большей уверенностью. По мысли В. В. Седова, «археологические материалы <…> позволяют утверждать, что хорваты появились в Далмации в составе крупной переселенческой волны вместе с аварами и, может быть, ведомые конными отрядами аваров»[231].

К подобному выводу склоняют историков и результаты лингвистических исследований. По данным, полученным В. Ягичем, балканские хорваты и сербы не могли иметь особое происхождение, отличное от других балканских славян, языки которых обладают устойчивой общностью, указывающей на единство происхождения. Балканские хорваты и сербы не могли быть выходцами из районов Полабья, где в исторические времена проживали отдельные группы сербского и хорватского населения — лужицкие сербы и чешские хорваты. Ряд языковых особенностей заставляет предполагать, что балканские славяне прибыли из областей, располагавшихся к востоку от Вислы вплоть до Днестра. Кроме того, переселение на Балканы должно было произойти раньше того времени, о котором рассказывает Константин Багрянородный[232].

Данные археологии и лингвистики действительно способны поставить под сомнение сообщение нашего главного источника сведений о ранней истории хорватов и их древней прародине, каковым являются соответствующие разделы трактата «Об управлении империей». Однако для полного отрицания содержащихся в них сведений нет оснований. На самом деле археологические и лингвистические данные исключают возможность прибытия основной части далматинских хорватов с севера, из районов Полабья, с которыми принято связывать Белую Хорватию Константина. Эти данные указывают, что в массе своей хорваты, как и другие балканские славяне, прибыли из более восточных районов и не во времена правления императора Ираклия (610–641) , а несколько раньше.

Однако переселение далматинских хорватов с севера засвидетельствовано не только императором Константином и, следовательно, не может быть приписано его «фантазии». В древнейших письменных памятниках, так или иначе связанных с историей расселения славян на Балканах, факт прибытия хорватских племен и другого славянского населения в Далмацию с севера получил самое широкое отражение. Он подтверждается сведениями многих средневековых источников, в том числе и хорватских, независимо друг от друга отразивших общую традицию о северном происхождении балканских славян. Мы имеем в виду сообщение Фомы Сплитского о приходе в Далмацию «из Польши и Чехии» «семи или восьми колен знати» славянского племени «лингонов», известие Летописи попа Дуклянина о появлении на Балканах «готов-славян», пришедших из «северной страны» и другие данные[233]. Средневековая чешская хроника Далимила выводит дунайских хорватов из страны, находившейся к северу от Карпат[234]. О миграции славян с севера на юг и прибытии их значительных масс на Балканы через Дунай говорят и более древние источники, начиная с середины VI в.[235]

Дальнейшими разысканиями филологов и историков положения В. Ягича и других скептиков, отвергавших сведения Константина Багрянородного как недостоверные, были окончательно поколеблены. В частности, было установлено, что разделение славянских языков на три группы (западную, восточную и южную) не могло произойти ранее расселения славян на Балканах, языковые различия в период расселения не были значительными, а общность языков балканских славян — это результат не их изначального единства, а многовекового совместного проживания и тесного взаимодействия в последующее время[236].

При всей разнице во взглядах в решении конкретных вопросов славянского языкознания современные исследователи сходятся в том, что вплоть до окончания эпохи Великого славянского расселения сохранялось единство праславянского языка, общего для всех славян[237]. Этот вывод в равной степени позволяет доказывать происхождение современных хорватов от древних славянских общностей, обитавших в различных частях Карпатского региона и участвовавших в этногенезе как восточных, так и западных славян[238].

Таким образом, ни с лингвистической, ни с исторической точек зрения не исключается возможность особого происхождения балканских сербов и хорватов, расселившихся на территории полуострова позже основной массы славянских переселенцев.

В свое время Б. Графенауэр выдвинул предположение о двух хорватских переселениях. «Первая дисперсия» хорватов вместе с сербами и дулебами произошла в 60-х годах VI в., в результате которой хорваты в числе первых славянских переселенцев появились на Балканском полуострове, в Восточных Альпах и на Эльбе. Далматинские же хорваты возникли в результате «второй переселенческой волны», также вызванной действиями аваров. Произошло это второе переселение или «доселение» хорватов на Балканы примерно в 622–623 гг., когда Аварский каганат готовился к новой войне с Византией, что и позволило хорватам прорваться на юг через Паннонию[239]. В новейшей работе Б. Графенауэр подтверждает ранее высказанное предположение, связывая переселение хорватов в Далмацию с восстанием Само[240].

Этот второй переселенческий поток хорватов был немногочисленным и потому не мог повлиять на общую языковую ситуацию на Балканах. Его составляла отдельная воинственная группа — боевая дружина, возможно даже имевшая иранское происхождение, которая быстро растворилась и полностью ассимилировалась в славянском большинстве населения Далмации. К подобным выводам пришли также Т. Лер-Сплавиньский и Б. Застерова[241].

В ранних работах Н. Клаич, исходя из сообщений Константина Багрянородного, относила время первого переселения хорватов на Балканы к правлению императора Ираклия. Исследовательница предлагала и более точную дату этого события — 614 г., которую определяла в соответствии с датой падения Салоны, известной по надписи в надгробье аббатисы Иоанны[242].

Возможна и другая датировка переселения хорватов в Далмацию, предложенная еще Л. Гауптманном, согласно которому это переселение должно было произойти вскоре после 626 г., когда против потерпевших сокрушительное поражение от Византии аваров восстали ранее покоренные ими народы. Тогда и прорвалось в Далмацию племя воинственных белых хорватов, победивших аваров и вместо них ставшее властвовать над жившими здесь славянами — переселенцами первой волны[243]. Есть версия о том, что хорваты могли прибыть в Далмацию по приглашению василевса Ираклия в 630 г.[244]

Новейшие критики подобных построений указывают, что их создатели слишком буквально следуют сообщениям Константина Багрянородного. Л. Гауптманн и Б. Графенауэр смогли доказать существование Великой или Белой Хорватии в X в., т. е. во времена самого Константина, но еще никому из историков не удалось доказать их существование в VI и начале VII в., т. е. во времена славянского переселения на Балканы. И вообще в X в. далматинские хорваты едва ли могли сохранить память о событиях трех- или даже четырехвековой давности, в том числе о своей древней прародине и ее точном местонахождении[245].

В поздних своих работах Н. Клаич пришла к выводу, что важнейшим указанием анонимного автора 30-й главы трактата «Об управлении империей», почерпнутым из достоверного хорватского источника и идущим вразрез с «притчей царя Константина», является тот факт, что хорваты и до своего прихода в Далмацию и после него признавали власть франков. Признавать власть франков среди многочисленных хорватских группировок в Центральной Европе могли только карантанские хорваты, и, следовательно, в Далмацию хорваты прибыли из Карантании. Подобное переселение должно было произойти не ранее начала IX в. Значит, все известия Константина о далматинских хорватах более раннего времени не достоверны, хотя признание этого не исключает появление в Далмации славянского населения уже в VI–VII вв.[246]

Для нас важно подчеркнуть, что при всех имеющихся разногласиях не подлежит сомнению подтвержденный археологическими и лингвистическими данными путь (точнее говоря, его общее направление) , по которому прибыли славянские обитатели Балканского полуострова, а также время и причина славянского переселения, в котором принимали участие и племена древних хорватов. Этот переселенческий поток пришел с северо-востока, и начало его следует искать в Восточном Прикарпатье. Расселение прикарпатских славян на Балканах произошло во второй половине VI в., и причина его кроется в аварском нашествии, которому подверглась территория первоначальной Хорватии — прародины европейских хорватов.

Если начало хорватского переселения в Подунавье и на Балканы действительно стоит в связи с аварским вторжением, то данное обстоятельство выступает дополнительным подтверждением расположения прародины хорватов к востоку от Карпат. Первоначальное аварское наступления разворачивалось в Восточной Европе, и, по данным достоверных источников, в VI в. авары подчинили себе восточнославянское племя дулебов, жившее на Волыни, а также стали виновниками распада антской державы в Северном Причерноморье[247].

В 60-х годах VI в. авары уже были на Дунае, где в союзе с лангобардами нанесли поражение гепидам и вскоре стали полновластными хозяевами Паннонии и Среднедунайской низменности, создав мощное государственное образование — Аварский каганат, простиравшийся от Венского леса и Далмации на западе до Потисья на востоке[248]. Наличие значительного славянского компонента в составе населения Аварского каганата, включившего в себя часть покоренных славянских племен Восточной Европы, подтверждается известиями письменных источников, многочисленными археологическими материалами и данными топонимики[249]. Под предводительством аваров славяне участвовали в многочисленных вторжениях в пределы балканских владений Византии (Далмацию, Мезию, Фракию, Македонию) во второй половине VI — начале VII в., постепенно оседая на новых землях[250].

Хорватские племена, достигшие на рубеже VI–VII вв. территории Далмации и некоторых других областей Балканского полуострова, по своему языку и культуре мало чем отличались от остального славянского населения. Ни письменные, ни археологические источники не позволяют установить существенные различия между хорватами и остальными балканскими славянами, расселившимися на новых землях вместе с ними или несколько ранее их. Современные исследователи говорят, что «протохорватов» и современную хорватскую нацию связывают континуитет истории, континуитет имени и континуитет населения на освоенной территории[251].

Следовательно, в массе своей хорваты в момент прибытия на Балканы в этническом отношении уже были славянами. Таким образом, славянизация предков балканских хорватов, «протохорватов», должна была произойти в более раннее время — в период, предшествовавший расселению, в условиях этнических процессов, происходивших на территории исторической прародины хорватов.

Глава 4 Географическое положение Великой Хорватии

Соседи Великой Хорватии в X в. по византийским и древнерусским известиям. — Связь Великой Хорватии с Карпатами. — О венгерско-хорватской границе и хорватских землях в Закарпатье. — «Черное» море и путь к нему из Хорватии.

Нам представляется, что имеющиеся в литературе разногласия по вопросам ранней истории хорватов и их переселения на Балканы не затрагивают главного интересующего нас вопроса об исходном пункте хорватской миграции. Все имеющиеся у нас данные, полученные в результате самых разных исследований, показывают, что исходный пункт движения хорватов на запад должен был находиться к востоку от Карпат. Причина же разногласий историков состоит прежде всего в неоправданной уверенности в тождестве Белой и Великой Хорватии Константина Багрянородного, ставшем своего рода аксиомой, принимаемой без всякой проверки.

Такая трактовка известий византийского императора неизбежно порождает ряд непреодолимых противоречий, которых, впрочем, не удалось избежать и самому Константину. И хотя император в ряде случаев смешивает эпитеты великая и белая в названии древней Хорватии («Великая Хорватия, называемая "Белой"») , в то же время он, как мы видели, ясно дает понять, что Белая Хорватия — новое образование, возникшее в процессе расселения хорватов и, следовательно, его нельзя трактовать как хорватскую прародину.

У нас есть все основания отказаться от неоправданного отождествления различных в историческом и территориальном отношениях явлений и продолжить поиски прародины хорватов там, куда ведут многочисленные исторические данные, а также указания самого Константина — в области Украинского Прикарпатья. Именно эта область в середине X в. могла именоваться Великой Хорватией в значении старшей, первоначальной Хорватии в обычной для византийской практики этногеографической номинации. Об этом же свидетельствует и ряд обстоятельств конкретно-исторического свойства, отмечаемых в трактате «Об управлении империей».

Прежде всего территория Украинского Прикарпатья и населявшие ее жители во времена, когда царственный византийский историк создавал свой труд (948–952) , были наиболее доступны нападениям печенегов[252].

В конце IX в., одержав очередную победу над венграми и полностью вытеснив их из Северного Причерноморья, печенеги овладели пространством от Дона до Нижнего Дуная[253]. Их кочевья появились в том числе в нижнем течении Днестра и в Пруто-Днестровском междуречье, о чем можно судить по имеющимся археологическим данным. В частности, на территории современной Одесской области Украины найдены многочисленные погребения печенежских воинов, захороненных вместе с лошадьми по характерному обряду[254]. По палеоантропологическим данным следы пребывания тюркского населения выявляются и на более северных территориях центральной части Пруто-Днестровского междуречья[255]. Примечателен в этой связи известный по поздним источникам (XVI в.) топоним Silva Pieczyngarum, обозначавший болотистый лес, располагавшийся между Стрвяжем, Верхним Днестром и Луквой, получивший свое название, очевидно, ввиду соседства с землями, подконтрольными печенегам[256].

В трактате Константина Багрянородного имеются прямые указания на непосредственное соседство печенегов с некоторыми восточнославянскими племенами. Константин делит печенегов на восемь колен, каждое из которых образует свою «фему». Четыре «фемы» находятся к востоку от Днепра, и столько же — к западу. Далее автор уточняет:

По поводу локализации печенежских «фем», располагавшихся к западу от Днепра, высказано несколько различных предположений[258]. Но, как бы то ни было, из приведенного отрывка следует, что территория последней упомянутой в нем «фемы», называемой византийцами Иавдиертим, простиралась вплоть до земель, занятых восточнославянскими племенами, находившимися в даннической зависимости от «страны Росии». «Страна Росия» — это, вероятно, область Среднего Поднепровья с центром в Киеве, соответствующая понятию «Русская земля» в узком значении, известному по русским летописям[259]. «Подплатежные» ей племена также легко находят соответствия с известными по древнерусским и другим европейским источникам племенами уличей, древлян и лендзян[260].

Факты даннической зависимости и союзнических отношений между Киевом, древлянами и уличами засвидетельствованы в Повести временных лет[261]. Несколько сложнее обстоит дело с объяснением упоминания в подобном контексте польского племени лендзян. Сопоставление известий 37-й и 9-й глав трактата «Об управлении империей» показывает, что территория лендзян должна была охватывать бассейн южных притоков Припяти, так как лендзяне сплавляли свои моноксилы в Киев[262]. Сопоставление этих данных с результатами археологических исследований приводит комментаторов новейшего издания сочинения Константина Багрянородного к заключению, что очерченный им район расселения лендзян совпадает с ареалом распространения древностей упоминаемого в Повести временных лет племенного союза бужан-волынян[263].

Некоторые исследователи считали, что в данном случае вместо «лендзяне» следует читать «лучане» — жители Лучьска (Луцка) и его округи в бассейне Припяти[264], другие видели в лендзянах Константина одно из подчиненных Киеву восточнославянских племен[265], третьи отождествляли их с дулебами[266] или жителями Перемышльской земли и Червенских градов[267]. Высказывалось предположение, что лендзянами когда-то могли называться племена радимичей и вятичей, которые, по словам летописца, происходят «от ляхов»[268]. Однако известно, что в более позднее время термин «лендзяне» использовался у восточных славян, а также венгров для обозначения польской народности[269], будучи фактически тождественным самоназванию поляков, образованному от общеслав. *lęd-(lęda 'необработанное поле'; ле(н) дзяне 'жители lęd') [270].

Иногда лендзян-лендзичей размещают в пределах Великой Польши, идентифицируя либо с полянами, либо с их предшественниками, жившими на данной территории[271]. Однако, на наш взгляд, более аргументированным будет вывод о том, что лендзянами первоначально назывались племена, проживавшие в Малой Польше или ее восточной части — Сандомирской земле[272].

В литературе можно встретить две точки зрения по вопросу взаимоотношения Киевской Руси и лендзян в X в. Ряд исследователей полагают, что малопольские племена лендзян и вислян после падения Великоморавской державы, разгромленной венграми, оказались под властью Киева, выражавшейся, скорее всего, в признании даннической зависимости. Однако после древлянского восстания 945 г. и особенно в результате поражения Святослава на Дунае, власть киевских князей в прикарпатских областях ослабла, и территория Верхнего Повисленья оказалась в зависимости от Чешского государства[273].

Согласно другой точке зрения, название «лендзяне» могло быть распространено на восточнославянский племенной союз волынян в силу того, что на каком-то этапе своей ранней истории он временно оказался под властью польских лендзян[274]. Данная точка зрения более соответствует сведениям о лендзянах Константина Багрянородного, утверждавшего, что они обитали по соседству с древлянами, уличами и печенегами и сплавляли моноксилы в Киев. Можно согласиться с теми исследователями, которые, основываясь прежде всего на сообщении византийского императора, локализуют лендзян на территории Восточной Волыни, в Погорынье[275]. Заметим, что для жившего на Волыни восточнославянского племенного объединения вообще характерна многократная смена этнических названий. В Повести временных лет приводится сразу три принадлежавших ему обозначения — дулебы, бужане и волыняне[276].

Итак, анализ известий Константина Багрянородного позволяет заключить, что ближайшими соседями печенегов, живших к западу от Днепра, были восточнославянские племенные союзы уличей, древлян и волынян. Как считает новейший исследователь вопроса И. О. Князький, земли печенежской «фемы» Иавдиертим располагались «по границе степи и лесостепи в Северо-Западном Причерноморье от левого берега Днестра до Поднепровья»[277].

Очевидно, что при таком размещении «фемы» среди ее соседей должны были оказаться и другие племена восточных славян, тем более, что сам Константин помимо перечисленных племен говорит о «прочих славянах», соседствующих с Иавдиертим. К числу таковых, по всей видимости, следует отнести славянские племена, занимавшие в первой половине X в. приднестровские земли. Исследователи причисляют к соседям печенегов в области Приднестровья племена тиверцев[278]. Но, вероятно, этим дело не исчерпывается.

Повесть временных лет в перечне племен, участвующих в походе Олега 907 г. на Византию называет их в соответствии с порядком географического размещения и помещает хорватов рядом с дулебами (волынянами) и тиверцами:

Отсюда можно заключить, что тиверцы и волыняне, по старинке в последний раз названные дулебами, ближайшие соседи хорватов.

Южная граница расселения волынян, как и в более раннее время дулебов, по данным современных исследователей, проходила по водоразделу Припяти и Буга, а также верхнему течению Днестра[280]. Но именно регион Верхнего Днестра, по данным археологии и топонимики, совпадает с ареалом расселения восточно-славянских хорватов, большая часть памятников которых концентрируется как раз по левому берегу реки, вдоль Збруча, Серета и других днестровских притоков[281].

Южные поселения и могильники волынян в Верхнеднестровском регионе также концентрируются вдоль левых притоков Днестра, где они расположены вперемешку с более многочисленными хорватскими памятниками[282]. Здесь же, в районе впадения в Днестр Луквы, располагался и упомянутый выше Печенежский лес (Silva Pieczyngarum) , название которого, несомненно, связано с пребыванием поблизости печенегов. На это же указывают и некоторые другие топонимические данные. В частности, в Прикарпатье, вблизи г. Коломыя, на правом берегу Прута есть село Печенежин[283].

Через земли восточнославянских хорватов, располагавшиеся в бассейне Днестра, в X в. проходил один из трех основных путей, по которым печенеги совершали свои набеги на Венгрию. Как установил на основании изучения венгерских хроник Д. А. Рассовский, этот путь шел по верховьям рек Прута и Сирета на Тису и далее на Венгерскую равнину[284].

Совершенно очевидно, что свидетельство Константина Багрянородного о нападениях печенегов на земли Великой Хорватии должны относиться к региону Среднего и Верхнего Днестра и Украинского Прикарпатья. Во всяком случае, для такой локализации есть все необходимые основания, в то время как весьма затруднительно представить себе, что в данном случае источник имеет в виду Белую Хорватию, располагавшуюся в пределах Северо-Восточной Чехии, до границ которой печенегам нужно было добираться, минуя Карпаты и венгерские земли в Паннонии.

Другим указанием Константина Багрянородного, важным для локализации Великой Хорватии в X в., стали сообщения 13-й главы трактата «Об управлении империей», содержащей сведения о странах и народах, граничащих с венграми, обосновавшимися в Среднем Подунавье:

Сведения 13-й главы следует сопоставить с известиями 40-й главы, также содержащей информацию о соседях венгров в Подунавье:

Приведенные отрывки — одни из самых спорных мест труда Константина, поскольку передаваемые в них сведения о соседях «турок» не находят соответствия с известными науке историческими фактами о местах проживания соседних с венграми народов в середине X в., — особенно это касается отнесения Великой Моравии к южным соседям венгров, а печенегов — к северным[287].

Чтобы объяснить имеющиеся в тексте источника противоречия, современные исследователи прибегают к разного рода предположениям. «Скорее всего, — полагают комментаторы последнего издания труда Константина, — сбор материала вели несколько человек. Справка о соседних с "турками" народах, составленная одним из исполнителей, была отвергнута другим, собравшим значительный материал для гл. 40 и в том числе по тому же вопросу — о соседях "турок". Отрывок 13.3–18 оказался, таким образом, своего рода "дубликатом", которым Константин и распорядился по-своему, не слишком занимаясь поисками более стройной композиции»[288].

Многие комментаторы считают текст 13-й главы о соседях «турок» испорченным вариантом более основательного и исправного известия, содержащегося в 40-й главе; последнее признается не только более соответствующим действительности, но и первичным по отношению к первому[289]. Такое мнение во многом основывается на том, что в тексте известия 13-й главы имеется пропуск (после слов «а с южной…») , допущенный, вероятно, позднейшими переписчиками.

Исходя из этого, Р. Дженкинз предположил, что между артиклем ή и словом μεγάλη была пропущена целая строка, с добавлением которой испорченный текст получает следующее содержание: «а с южной — Хорватия. Местность же эта была некогда Великой Моравией…»[290]. Г. Г. Литаврин также усматривает в южных соседях венгров, по известиям 13-й главы, хорватов, т. е. жителей Хорватского королевства в Далмации, поскольку такие сведения имеются в исправном сообщении 40-й главы[291]. К такому же выводу приходят К. Бельке и П. Соушталь[292].

Мы не можем согласиться с подобными предположениями. Сведения о венграх 13-й главы составлены ранее времени написания трактата «Об управлении империей». Об этом свидетельствует тот факт, что венгры в данной главе отнесены к языческим народам, тогда как из сообщения Иоанна Скилицы известно, что в 948 г. венгерские вожди Булчу (Вулцус) и Дьюла приняли христианство в Константинополе, и это произошло при участии самого императора Константина[293].

Судя по содержанию известий о соседях венгров 13-й и 40-й глав, эти известия вовсе не дублируют друг друга, и решение по данному вопросу не может быть столь однозначным. В литературе неоднократно предпринимались попытки устранить имеющиеся в источнике противоречия, которые, однако, нельзя признать успешными. Подводя итог многолетней дискуссии по поводу локализации Хорватии 13-й главы трактата «Об управлении империей», Г. Ловмяньский пришел к пессимистическому заключению, что данная дискуссия оказалась бесплодной[294].

Нам представляется, что сведения о соседях венгров, помещенные в разных разделах трактата византийского императора, противоречат друг другу, поскольку восходят не к одному, а к нескольким различным источникам. Эти источники возникли в разное время и отразили реалии быстро меняющейся политической обстановки в Среднем Подунавье конца IX — первой половины X в. Сведения о соседях венгров 13-й главы должны были возникнуть раньше соответствующих известий 40-й главы и в большей степени отражать реалии конца IX — начала X в., в то время как данные, помещенные в 40-й главе, более приближены ко времени творчества Константина.

К такому решению подводят несколько обстоятельств. В 13-й главе среди соседей «турок» значится Великая Моравия, названная «страной Сфендоплока». Уничтоженная венграми и франками в самом начале X в. эта славянская держава не могла соседствовать с венграми во времена императора Константина, и не случайно в известии 40-й главы она уже не упоминается, как и ее князь Святоплук, умерший в 894 г.

Отнесение Великой Моравии к числу южных соседей «турок», смутившее многих исследователей, получает удовлетворительное объяснение также лишь в контексте политических событий конца IX — начала X в. Как убедительно показал В. П. Шушарин, передаваемые Константином сведения о соседях «турок» могли поступить в Византию только от самих венгров. А представление о расположении великоморавских владений к югу от Дуная могло сложиться у венгров лишь в очень короткий период военных действий в Задунавье в 899–900 гг.[295] Кстати сказать, сведения о печенегах как о северных соседях венгров, по общепринятому мнению, также более всего соответствуют обстановке конца IX в., когда венгры еще не преодолели Карпаты, и их станы располагались где-то в Восточной Галиции[296].

Известие 13-й главы о соседях «турок» имеет четкую композицию, не нарушенную в результате допущенного впоследствии пропуска части текста. В сообщении последовательно указываются соседи венгров с соблюдением ориентации по сторонам света. Такую же композицию имеют и известия 40-й главы: в обоих случаях четырем сторонам света соответствуют четверо соседей. В известиях 13-й главы три стороны приведены в прямое соответствие с прилегающими странами: с запада — Франгия, т. е. Восточно-Франкское королевство, с севера — печенеги, с юга — Великая Моравия. Четвертым соседом со стороны «гор» названы хорваты, и наиболее естественно отнесение их к еще не упомянутым восточным соседям, тем более что там же, на востоке, расположены и отделяющие хорватов от венгров Карпатские горы.

Следовательно, нет оснований преувеличивать значение пропущенного в известии 13-й главы фрагмента, потеря которого будто бы изменила его основное содержание. Этот недостающий фрагмент, скорее всего, был незначительным по смыслу и не содержал существенной информации. Во всяком случае, реконструкция Р. Дженкинза, вводящая в оригинальный текст дополнительный элемент, полностью разрушает общий композиционный строй сообщения. Получается, что хорваты (или Хорватия) среди соседей «турок» упоминается дважды, и оба раза на юге, в то время как восточное направление остается открытым. Стремясь привести сообщение 13-й главы в соответствие с данными 40-й главы, исследователь приходит к еще большим противоречиям.

Важное значение в решении интересующих нас вопросов имеют данные археологии. Основная масса памятников начального периода освоения венграми Среднего Подунавья находится к северо-востоку от Дуная и только незначительное количество их обнаружено в Задунавье, в его северо-восточной части — севернее озера Балатон и правого притока Дуная реки Шио[297]. Такое расположение ранних венгерских памятников исключает возможность соседства венгров в начальный период расселения с жителями далматинской Хорватии, простиравшейся от Адриатического моря до гор Капелла и от полуострова Истрия до города Сплита.

Однако в дальнейшем границы венгерского расселения неуклонно продвигались на запад, в том числе и в Задунавье, и к середине X в. венгры действительно вошли в контакт с далматинскими хорватами, став обитателями располагавшихся в непосредственной близости земель в междуречье Дравы и Савы[298]. Этот засвидетельствованный данными топонимики и археологии факт находит подтверждение и у Константина Багрянородного. В 42-й главе трактата «Об управлении империей» сказано:

Сведения, использованные в 42-й главе, непосредственно относятся ко времени составления трактата[300]. Им соответствует информация 40-й главы, говорящей о хорватах как о соседях венгров с юга. Оба известия отражают реалии одного и того же времени и, возможно, были получены из одного источника, каким могли быть сообщения венгерских вождей, крестившихся в Константинополе в 948 г.

Иное происхождение имеет информация главы 13-й, поступившая в Константинополь, судя по всему, несколькими десятилетиями раньше. Это могло произойти во времена миссии клирика Гавриила, посетившего Венгрию в конце 20-х или начале 30-х годов X в.[301] По предположению В. П. Шушарина, упомянутый византийский посланник доставил в Константинополь первые сведения о расположении венгерских владений вблизи границ империи, использованные впоследствии императором Константином, и содержание этих известий «можно понять лишь при соотнесении их с данными о расселении мадьяр в Среднем Подунавье, которое продолжалось с конца IX по вторую половину X в. (и позже) »[302].

Исходя из вышесказанного, мы не можем согласиться с Г. Г. Литавриным, который, основываясь на данных 40-й главы, приходит к мнению, что в исправном протографе 13-й главы южными соседями венгров также были названы хорваты, и то были обитатели Хорватского королевства в Далмации[303]. Такая точка зрения не учитывает разницы происхождения известий о хорватах, помещенных в разных частях труда Константина: известия 40-й главы не могли служить источником известий 13-й главы, так как появились позднее, между этими известиями, скорее, могла быть обратная взаимосвязь.

Трудно согласиться и с мнением Г. Фехера, Ф. Дворника и Д. Моравчика, полагавшими, что хорватами, которые «соседят с турками у гор», являются белые хорваты, проживавшие к северу от Карпат[304]. Белые хорваты, скорее, могли быть обозначены как северные соседи «турок», но таковыми и в 13-й и в 40-й главах названы печенеги.

По нашему мнению, говоря о соседстве венгров с хорватами «у гор», Константин и его венгерские информаторы имели в виду политическую ситуацию, сложившуюся в начальный период венгерского расселения в Среднем Подунавье. Следовательно, упомянутыми в 13-й главе «горами» не могли быть горы Капелла, а жившими около них хорватами — далматинские хорваты. Они были отделены от области венгерского расселения конца IX — начала X в. обширным пространством междуречья Савы и Дравы, занятого другим славянским населением и только к середине X в. освоенного венграми.

Зато области, прилегавшие к Карпатам, непосредственно смыкались с освоенной венграми территорией на первом этапе расселения в Подунавье. Эти области, располагавшиеся к востоку от Венгрии, и составляли территорию Великой Хорватии. Последняя, таким образом, располагалась в том же регионе, где она локализуется на основании уже рассмотренных нами данных, — в районе Карпат.

О непосредственном соседстве венгров и хорватов в указанном районе вполне определенно говорит и польский хронист Винцентий Кадлубек (около 1160–1223) . Воздавая хвалу польскому князю и королю БолеставуІ Храброму (992–1025) , Винцентий среди его выдающихся свершений отмечает такой факт:

В этом известии Кадлубек идет дальше своего предшественника Галла Анонима, который сообщает только о подчинении Болеславом Поморья, Пруссии, Руси, Моравии и Богемии[306]. В силу данного обстоятельства некоторые исследователи отказывают сообщению Кадлубка в доверии, полагая, что позднейший хронист попросту амплифицировал текст предшественника[307].

Получается, что в данном случае мы имеем дело не более чем с литературным приемом, не имеющим реального исторического содержания. Сомнения еще более усиливаются ввиду упоминания Кадлубком в числе подчиненных Болеславом народов полулегендарных мардов. В связи с этим высказываются предположения, что хронист спроецировал на времена Болеслава эпизод из истории войн Александра Македонского, а именно, завоевание им мардов на границе Мидии и Персии, черпая сведения у Юстина[308]. Если принять такое объяснение, то и эта подробность окажется лишь литературной метафорой, лишенной исторического содержания.

Следует, однако, учитывать, что Винцентий Кадлубек, как и другие средневековые европейские хронисты, имел обычай называть современные ему языческие племена и народы, в особенности же восточноевропейских кочевников, известными именами древних народов. Поэтому в его сообщениях то и дело возникают гунны, парты, парфяне и др. Но все это — не абстрактные образы неких воображаемых врагов христианского мира, а традиционные этнические наименования, имеющие вполне конкретные исторические соответствия среди ближайших соседей Польши.

Так, парфянами Кадлубек мог именовать половцев, а гетами— пруссов[309]. Гуннами, как мы видели, польский хронист называет венгров в соответствии с широко распространившейся в средневековой Европе традицией отождествлять эти два народа и возводить к гуннскому вождю Аттиле происхождение венгерской королевской династии Арпадов[310]. Этноним «парты» Кадлубек мог применять к половцам и ятвягам[311].

Что же касается упоминания среди подчиненных Болеславом Храбрым народов «сильного народа мардов», то, как нам представляется, более основательно выглядит предположение, что польский хронист в духе упомянутой выше средневековой европейской традиции мог именовать так печенегов[312]. Данное предположение опирается на исторические данные о характере взаимоотношений польского князя с печенегами в начале XI в. По свидетельству Титмара Мерзебургского, находящему подтверждение и в Повести временных лет, печенеги были союзниками Болеслава и совместно с ним действовали против Руси (походы 1013 и 1017 гг.) [313]. Источник достаточно красноречиво характеризует подчиненное положение печенегов по отношению к польскому князю:

Упоминание в общем контексте венгров, хорватов и печенегов в связи с внешнеполитической деятельностью Болеслава Храброго дает основание видеть в них не только соседей по отношению к Малой Польше, но и в отношении друг друга. Как известно, Винцентий Кадлубек сам был родом из Краковской земли и, кроме того, краковским епископом, тем большего внимания заслуживают приводимые им сведения.

Еще одно важное для нас обстоятельство в сообщении Кадлубка — порядок перечисления зависимых стран и народов, на что в свое время обращал внимание Г. Пашкевич. Хронист упоминает хорватов не в связи с подчинением Болеславом Моравии и Богемии, а особо, в одном ряду с признавшими зависимость от Польши венграми и печенегами[315].

Все эти данные ведут к однозначному выводу: говоря о хорватах как о непосредственных соседях Польши, Венгрии и печенегов, Винцентий Кадлубек тем самым имел в виду хорватов, проживавших в районе Карпат, т. е. там, где помещал свою Великую Хорватию и Константин Багрянородный.

Соседство хорватов с венграми «у гор», о котором свидетельствует византийский император, не может быть истолковано в том смысле, что граница расселения хорватов и венгров в середине X в. проходила непосредственно по Карпатскому хребту. В состав территории Великой Хорватии, очевидно, входили и некоторые земли в Закарпатье.

Через карпатские перевалы, освоенные еще в эпоху бронзы[316], славянское население легко могло проникать на территорию Закарпатья. В середине I тыс. н. э. здесь появляются первые славянские переселенцы, прибывшие из районов Восточного Прикарпатья и принесшие с собой пражско-корчакскую культуру[317].

Археологические материалы середины — второй половины I тыс. н. э. демонстрируют отсутствие типологических отличий материальной культуры славянского населения Прикарпатья и Закарпатья, позволявших бы утверждать, что граница этнического расселения восточных и западных славян изначально проходила по линии Карпатских гор[318]. Сложившаяся в Закарпатье славянская культура последней четверти I тыс. н. э. по своим материальным признакам очень близка восточнославянской культуре типа Луки-Райковецкой, но вместе с тем она уже испытывала определенное влияние культуры западных славян[319].

Известно, что между районами Банской Быстрицы и Кошице — Пряшев по водоразделу рек имеет место заметное сокращение плотности и даже разрыв в череде древних славянских поселений, тогда как бассейн Лаборца, притока Ондравы, до нынешней венгерско-украинской границы был полностью заселен[320]. Этот факт дает основание предположить, что граница расселения карпатских хорватов и родственных им словаков могла проходить в указанном районе, а основной хорватский ареал в Закарпатье в IX–X вв. формировался вдоль долин рек Лаборца (Свиржавы) , Ужа и Боржавы[321].

В X в. славянские земли, располагавшиеся к западу от Карпат, стали испытывать усиливающееся культурное и политическое влияние Венгерского государства, образовавшегося в Среднем Подунавье. Вместе с тем анализ археологических памятников и данных топонимики средневекового русско-венгерского пограничья свидетельствует, что восточная граница расселения венгерских племен в X в. не соответствовала позднейшей русско-венгерской границе, проходившей по Карпатскому хребту в районе Верецкого перевала.

По данным Д. Дёрффи, территория Венгерского союза в X в. ограничивалась на востоке правым берегом Тисы: пространство между Верецким перевалом и Мункачем (Мукачево) было покрыто лесом («лес Ховош») , а далее до бассейна Тисы (до места ее поворота на запад после впадения реки Стары) обнаруживается смешанная славянская и венгерская топонимика. В районе современного закарпатского города Свалява найдены остатки засеки, построенной на древней военной дороге. На левом берегу Тисы и далее на восток обнаруживается разнообразная «сторожевая» топонимика — названия, включающие элементы lövö 'стрелок' или ör 'стражник', а также племенные названия Besenyöd 'печенег', Szekely 'секей', Varsany 'алан', Kercs, Ladäny, свидетельствующие о поселении здесь присоединившихся к «семи мадьярам» невенгерских племен, на которых возлагались функции пограничной стражи[322].

Таким образом, восточная граница Венгерского союза X в., проходившая вдоль верхнего течения Тисы, на 60–80 км отстояла к западу от русско-венгерской границы, установившейся в XIII в. Даже в XII в. историки отмечают существование между Венгрией и Галицкой землей значительной «буферной зоны», достигавшей в ширину 200 км[323]. Эта территория не принадлежала ни Венгрии, ни Руси, — русские и венгерские пограничные крепости размещались на равнинах, на значительном удалении от Карпат[324].

По-видимому, такое положение стало следствием существования в Карпатском районе особого этнополитического образования, занимавшего территорию по обе стороны от Карпат и длительное время не признававшего власть ни русских, ни венгерских правителей. Этим образованием и мог быть племенной союз карпатских хорватов, известный в Византии под именем Великой Хорватии.

Картографирование археологических памятников, связываемых с ареалом расселения карпатских хорватов, показывает, что именно бассейн Верхней Тисы представлял собой западную границу этого ареала[325]. По данным лингвистического анализа наиболее ранних хорватских топонимов Карпатского региона, граница расселения хорватов в Закарпатье устанавливается в междуречье Лаборца и Ондравы[326].

Следует учитывать, что славянское население бассейна Верхней Тисы развивалось в особых исторических условиях, постоянно испытывая угрозу со стороны сильных соседних государств. По археологическим данным, на юге Кошицкой котловины на протяжении двух столетий (VII — рубеж VIII/IX в.) существовал один из периферийных центров Аварской державы, господствовавший над славянским населением данного региона[327].

В конце IX в. закарпатские земли, судя по всему, оказались в сфере влияния Болгарского государства. По данным Венгерского анонима (конец XII — начало XIII вв.) , перейдя Карпаты и «лес Ховош», мадьярские племена Арпада встретили славян, которые были «людьми вождя Салана» (homines fiiissent Salani ducis) [328]. В последнем историки видят местного болгарского правителя или даже царя Симеона (893–927) [329]. Длительное политическое влияние болгарских правителей на землях бассейна Верхней Тисы подтверждается находкой на берегу Лаборца, в словацком селе Михаловцы (в 30 км к северо-западу от Ужгорода) , надгробья с кириллической надписью, свидетельствующей о том, что здесь был похоронен князь Престан (996/997–1060/1061) — сын последнего болгарского царя Ивана Владислава[330].

Новая, еще более мощная волна иноземного влияния в Закарпатье была связана с экспансионистской политикой правителей Венгрии, добившихся со временем полного включения славянских земель к западу от Карпат в состав Венгерского государства. Факты такого рода, очевидно, и имел в виду император Константин, говоря о том, что Великая Хорватия «доступна для грабежей» одновременно «и турок, и пачинакитов»[331]. Если для атак печенегов более всего были доступны хорватские земли в бассейне Днестра и в Восточном Прикарпатье, то для нападений венгров наиболее подходила та часть Великой Хорватии, которая располагалась к западу от Карпат.

Но, несмотря на столь неблагоприятные внешнеполитические условия, значительная часть славянского населения Потисья и Украинского Закарпатья избежала мадьяризации, сохранив языковую и культурную связь со своими восточнославянскими сородичами, жившими по другую сторону Карпат, используя в целях этнической и исторической самоидентификации этноним «русины»[332]. Отдельные «русские» села в Юго-Восточной Словакии и Северо-Восточной Венгрии известны по источникам XI–XII вв. Данные топонимики позволили Я. Д. Исаевичу сделать вывод, что в указанный период в ряде районов Потисья славянское население было преобладающим[333].

Как справедливо полагает Л. В. Войтович, закарпатские русины — прямые потомки карпатских хорватов и вместе с другой ветвью русинов, населявших Галицкую землю, они составляли единый этнический массив[334]. Вместе с тем следует признать, что твердых доказательств наличия сложившихся групп русинского населения к западу и юго-западу от Карпат ранее XIV в. пока недостаточно[335].

Наконец, последним ориентиром для локализации Великой Хорватии служит указание Константина о возможном пути из нее к морю, который «занимает 30 дней», а море «называется "Черным"». Иными словами, Великая Хорватия находится на расстоянии в 30 дней пути от Черного моря.

Комментаторы последних изданий труда Константина, исходя из тождества Великой Хорватии и Белой Хорватии и располагая эту историческую область к северу от Карпат и Судетов, приходят к выводу, что под «Черным» морем император имел в виду море Балтийское[336]. По мнению А. Ломы, в известии византийского императора речь могла идти не только о Балтийском, но и о Северном морях, а хорватские и сербские территории, отделенные от моря 30 днями пути, были расположены в верховьях Эльбы, Одера и Вислы[337].

Такая точка зрения, разумеется, имеет право на существование, но доводы, приведенные в ее поддержку, представляются далеко не бесспорными.

Многие исследователи придерживаются другого мнения и трактуют греч. ή σκοτεινή θάλασσα как Черное море[338]. То обстоятельство, что обычно в греческих памятниках, в том числе и у Константина, Черное море именуется Πόντος, совершенно не исключает употребления наряду с ним других названий. Встречающееся же в некоторых византийских памятниках использование выражения «черный (-ая) » в значении северный и даже арктический, представляемое как решающий аргумент для отождествления ή σκοτεινή θάλασσα с Балтийским морем[339], едва ли подходит к данному случаю. У Константина ни разу не упоминаются названия с корнем αρκτώς, нет упоминаний о Балтийском или Северном морях, и, похоже, сто географический кругозор не простирался так далеко на север.

Кроме того, в византийской историографии существовала традиция, по которой Балтийское море вообще не воспринималось в качестве особого географического объекта и морем как таковым не считалось, — в нем видели лишь часть Атлантического океана, именуемого Западным океаном.

Так, в Истории Феофилакта Симокатты рассказывается, что во время войны с аварами в плен к византийцам попали трое славян из числа их союзников, которые вместо оружия имели при себе кифары. На допросе у императора Маврикия пленные сообщили, что:

Этот же эпизод почти дословно повторяется в Хронографии Феофана Исповедника, где пленные именуют себя славянами, расселившимися «на краю Западного Океана»[341].

Славянами, о которых говорится в данных известиях, могли быть только племена, расселившиеся между устьями Эльбы и Одера, т. е. на побережье Балтийского моря. Таким образом, именно Балтийское море скрывается за определением «оконечность (край) Западного океана»[342]. Название «Западный океан» (ό έσπέριος 'Ωκεανός) было известно и Константину Багрянородному, в сочинении которого оно выступает в своем основном значении — 'Атлантический океан'[343].

Исходя из сказанного, можно предположить, что Константин Багрянородный, говоря о море, к которому шел долгий путь из Великой Хорватии, не смог точно определить, какое именно море имеется в виду, иначе бы он использовал одно из более употребительных и узнаваемых названий, — например, «Понт» или «Западный океан». Тем самым, в случае с ή σκοτεινή θάλασσα мы имеем дело с греческой передачей подлинного хорватского названия, сообщенного императору его информаторами.

Как полагает А. Лома, обозначение Балтийского или Северного моря как «Черного» («Темного») могло возникнуть в средневековой Европе под влиянием тюркских языков, будучи связанным с древнеиранской системой цветовых обозначений сторон света, в которой черный цвет соответствовал северу[344]. Однако такое предположение не находит опоры в источниках. Нам не известны случаи использования в средневековой литературе названий с подобным значением применительно к Балтийскому или Северному морям.

Что же касается Черного моря, то принятое в греческой литературе его обозначение как Πόντος Άξεινος ('Море Негостеприимное') , по мнению ряда исследователей, происходит от др.-иран. основы *ахšаēnа- 'темный'[345]. Впоследствии это название было эвфимизировано и приобрело форму Πόντος Έυξεινος[346]. Употребленное Константином название ή σκοτεινή θάλασσα имеет ту же грамматическую основу и выступает в первоначальном, заимствованном у иранских народов, значении 'море черное (темное) '. В новогреческом языке распространяется еще более соответствующая первоначальному смысловому значению форма названия Черного моря — Μαύρη θάλασσα[347].

Таким образом, из двух предложенных в литературе вариантов локализации употребленного византийским императором гидронима ή σκοτεινή θάλασσα ('темное море') , к которому шел путь из Великой Хорватии, отождествление его с Черным морем представляется нам более достоверным[348].

По расчетам Т. Левицкого, за один день плавания по реке средневековые путешественники могли преодолевать расстояние примерно в 30 км, а за 30 дней — соответственно 900 км, что составляет фактическое расстояние между Черным морем и бассейном Сана, если плыть по Днестру[349]. По наблюдениям Л. В. Войтовича, за день плавания вверх по течению реки удавалось преодолевать расстояние примерно в 25–35 км, вниз — 80 км, однако по Днестру, «с его бесчисленными изгибами и поворотами вниз за день пройти более 50 км не удается. Простые подсчеты показывают, что за 30 дней до Черного моря можно было добраться где-то из района Перемышля»[350].

Этот древнейший городской центр в Прикарпатье, вероятно, можно считать географическим центром расселения восточнославянского племенного союза хорватов, известного по сообщениям Повести временных лет. Украинское Прикарпатье, где племена хорватов обитали со времен славянского расселения, по нашему мнению, и составляло территорию Великой Хорватии, о которой писал Константин Багрянородный в середине X в.

В пользу такого решения свидетельствуют и данные современной лингвистики. Сравнительное языкознание обнаруживает многочисленные черты сходства украинского языка карпатской зоны с сербохорватским и другими южнославянскими языками, что указывает на их общее происхождение. В частности, это касается многочисленных лексических совпадений, особенно в части социальной терминологии. Характерно, что западнославянские языки подобного сходства не обнаруживают. Областью формирования отмеченной языковой общности является Украинское Прикарпатье или более обширные территории Восточной Европы, где должны были проживать древние предки современных носителей сербохорватского и некоторых других языков балканских славян[351].