Великая Отечественная на Черном море. Часть 1
Борис Никольский
Часть первая. Битва за Севастополь
В КАЧЕСТВЕ НЕОБХОДИМОГО ВСТУПЛЕНИЯ
Утро светлого майского дня 1961 года. Около дома Офицеров флота в Севастополе необычное оживление. Впервые за пятнадцать послевоенных лет была организована конференция, посвященная обороне города. Что такое пятнадцать лет для нашего суетливого ритма жизни? Собиравшиеся в ДОФ мужчины, большинству из которых было немного за сорок, и оглянуться не успели, как с последней военной встречи минуло пятнадцать лет. Многие из приглашенных были в парадной военной форме с боевыми наградами. Некоторые пришли с женами и детьми, у многих в руках были цветы, – они шли на встречу со своей боевой молодостью. Прибывшие в Севастополь из других городов, не виделись с боевыми друзьями много лет. Вход на конференцию был свободный. Многие сослуживцы моего отца, – офицеры, служившие во время войны на кораблях или в частях флота, принимали непосредственное участие в обороне Одессы, Севастополя, Кавказа. Для меня, одиннадцатилетнего мальчугана, многое на этом мероприятии было неожиданно. Бросалось в глаза то, что среди приглашенных было много инвалидов; с палками, на костылях, некоторые подъехали на инвалидных колясках с ручным приводом. Некоторые не могли самостоятельно передвигаться. Не обошлось и без курьезов. Чего там греха таить, у нас в России, всегда находятся любители и себя показать, и всех удивить. Когда большинство приглашенных и гостей расселись в зале, появилась довольно импозантная группа – два здоровенных мужика в матросской форме внесли на руках – третьего… – без обеих ног. На груди у инвалида, кроме прочих наград выделялись два ордена Отечественной войны. Три героических моряка уселись в самом конце зала на возвышении. Героический инвалид многим в Севастополе был известен. По вечерам, а в выходные дни с утра, на ступеньках главпочтамта часто можно было наблюдать своеобразную картину – два инвалида на тележках, двое с костылями; кто-то играл на баяне, кто-то на гитаре, все четверо пели. Трое из них были в морской форме, один в форме старшины-артиллериста. Севастопольцы, которым сейчас за шестьдесят, помнят этот квартет, который незаметно превратился в трио, а затем – в дуэт. Самый «живучий» из моряков долго еще играл на баяне в конце улицы Маяковского при входе на старый Центральный рынок.
Удивляло еще и то, что среди пришедших на конференцию много было младших офицеров в званиях не старше капитана. Значительно позже я узнал, что большинство из них прошло плен, в воинских званиях их восстановили уже в процессе реабилитации 50-х годов, поэтому к форме и к званиям у них было отношение особенное – выстраданное…
В те годы сохранялись традиции фронтового братства… Знаменателен уже тот факт, что в самом начале 60-х годов удалось собрать более 600 участников боев. Многим из них было не просто приехать в Севастополь, сохранявшим статус режимного города, но эта была реальная возможность встретиться с боевыми друзьями.
Детская память избирательна. Я запомнил, что в президиуме был писатель Леонид Соболев, чьи книжки о подвигах моряков в годы войны были хорошо знакомы моим сверстникам. Торжественная часть конференции проходила так, как обычно проходят подобные мероприятия. С приветственным словом к участникам конференции выступил член военного совета флота контр-адмирал Руднев. С большим докладом выступил адмирал Ф.С. Октябрьский. Дальнейшего хода конференции я почти не запомнил, оценить важности обсуждаемой темы, по своему возрасту, не мог. Должно быть, мой осмотрительный батюшка, увидев, что в зале страсти накаляются, после первого же перерыва увел меня домой. И, тем не менее, я с полным основанием могу утверждать, что к «теме» обороны Севастополя я соприкоснулся со дня присутствия на этой по всем меркам необычной конференции.
На этой конференции впервые была публично затронута тема последних боев на мысе Херсонес, и впервые озвучен позорный факт оставления командованием гибнущей армейской группировки. Фактически, именно день проведения этой конференции, выступление на ней полковника Дмитрия Пискунова с его гневными обвинениями в адрес адмирала Октябрьского, стали первыми шагами длинного и сложного процесса установления исторической истины.
Период войны на Черном море – оборона Одессы и Севастополя, битва за Кавказ – тема многих публикаций и исследований. Хотим то признать или нет, но мы уже перешагнули тот временной рубеж, когда еще можно было ждать появления новых воспоминаний участников боев. Удивляться нечему, тем, кому в 1944 году было 20 лет,- сейчас под девяносто. Если до сих пор престарелые ветераны не посчитали нужным поделиться с нами своими воспоминаниями, то сейчас не стоит беспокоить их подобными просьбами и ограничиться той информацией, что накопилась за семьдесят лет. В последние годы в информационный оборот попали воспоминания ветеранов, предоставленные их детьми или внуками. К примеру, воспоминания капитана 2 ранга Ивана Зарубы, опубликованные его дочерью, или воспоминания бывшего, политрука, замполита начальника арсенала в Сухарной балке – А.М. Вилора, написанные им в 1985 году, но до последнего времени находившиеся в семейном архиве. Эти два заслуженных ветерана войны, многое повидали, немало пережили, но не спешили делиться своими воспоминаниями. Их воспоминания и свидетельства далеко не всем могли понравиться. В этом отношении их можно понять, будучи свидетелями, а то и участниками многих трагических эпизодов обороны Севастополя, они, не без оснований считали, что для публикаций их воспоминаний время еще не пришло.
Анализ архивных материалов, воспоминаний очевидцев и непосредственных участников событий, материалов исследований последних десяти лет, позволяет заново проанализировать, критически осмыслить все этапы борьбы за Севастополь. Давно пришла пора, отказавшись от голословных, часто надуманных обвинений в адрес отдельных руководителей, всесторонне исследовать и объективно оценить деятельность командования флота и Севастопольского оборонительного района.
Борьба за Севастополь, изобиловала примерами массового героизма матросов, солдат и офицеров. Большинство подвигов и героических поступков, совершенных в ходе боев за Севастополь, нашло отражение в мемуарной литературе, в исследованиях послевоенных лет. Массовый героизм, проявляемый моряками в боях за Севастополь, носил характер осознанного жертвенного подвига. Сначала это необычное явление проявилось в боях добровольческих отрядов моряков под Одессой, затем его дух и некая потребность проявилась в боях на Севере Крыма. Затем, как нечто естественное и ставшее уже привычным, это явление проявилось в боях на рубежах Севастополя. Наверное, в этом явлении была духовная, в прямом смысле этого слова, составляющая. Пройдет тридцать лет, и пронзительный талант Владимира Высоцкого простыми, доходчивыми словами донесет до нас живое дыхание того массового, коллективного порыва: «…на людях сказали – умрите достойно…». Проявлять неуверенность, слабость, растерянность не говоря уже о трусости и малодушии, было стыдно и позорно среди тех, кто добровольно, или осознанно-коллективно встал на защиту Севастополя и флота. В матросской среде проявилась и затем упорно поддерживалась и культивировалась та потребность жертвенного подвига, что была присуща русскому солдату и матросу во все времена, а тогда нашла благодатную почву на святой земле Севастополя. В дальнейшем, красноармейцы и их командиры, смотрели на это явление с начала – некоторым испугом, затем с откровенным восхищением и старались ему подражать. Наиболее крепкие в физическом и моральном плане бойцы общевойсковых частей, подражая морякам, вели за собой остальную солдатскую массу. Недаром, расчетливые и распорядительные командиры дивизий, типа Коломийца, старались внедрять морские батальоны и роты в свои пехотные полки. Эта матросская, а следом за ней и солдатская масса, готовая к подвигу и к смерти, была страшна для врагов – ее побаивались и некоторые нерадивые командиры, не готовые проникнуться тем же духом и готовностью стоять насмерть, и побеждать, презирая смерть.
На фоне массового героизма в батальонах, полках и бригадах флотского формирования быстрее и успешнее осваивались в боевой обстановке прибывающие в Севастополь общевойсковые формирования и воины маршевых рот. Командование на Кавказе не всегда правильно оценивало обстановку в Севастополе. Наряду с полками кадровых дивизий, выводимых из Ирана, батальонов бригад сибирского формирования, в Севастополь стали направлять полки дивизий, сформированных из уроженцев горных аулов Осетии, Дагестана, Чечни… Такое «пополнение» (?) создавало известные проблемы при решении задач в сложной боевой обстановке. Но и это было поправимо при грамотном распределении таких подразделений на рубежах обороны.
В подразделениях целенаправленно проводилась воспитательная работа, в пример ставились героические защитники Севастополя в Крымской войне, герои Порт-Артура. Основная цель воспитательной работы была достигнута, боевые и моральные качества матроса и среднего солдата среди защитников Севастополя были исключительно высоки. В ходе ожесточенных, кровопролитных боев, когда от рот оставались единицы, а от батальонов – десятки, бойцы, понимая, что шансов остаться в живых мало, тем не менее, горели желанием уничтожать врага, и если погибнуть – то достойно…
С рядовыми защитниками рубежей Севастополя, все ясно: они действительно были достойными наследниками героев Крымской войны. На фоне проявлений массового героизма бойцов и командиров на севастопольских рубежах рельефнее высвечиваются те мелкие, расчетливые, бездумно-жестокие, либо позорно-суетливые проявления среди руководителей обороны Севастополя, основными носителями которых являлись Ф.С. Октябрьский и Н.М. Кулаков.
Если сравнивать боевые и моральные качества защитников Севастополя в двух оборонах, то имеет смысл сравнить и руководителей. Если генерал И.Е. Петров заметно проигрывал по многим параметрам тому же Хрулеву, то Моргунов имел преимущество перед адмиралом Панфиловым разве что массой тела… Отбросим боевые, морские, моральные качества, оставим только внешние – наиболее характерные параметры сравнения. Достаточно представить себе Нахимова, бесстрашно посещавшего бастионы Севастополя, общавшегося с рядовыми защитниками, не кланявшегося пулям и ядрам, и Октябрьского, безвылазно сидящего в бетонном бункере. Помня о том, что мы с вами интеллигентные люди, я не стану приводить сравнения по другим, более значимым для военного руководителя и моряка критериям. Филипп Сергеевич Октябрьский в сравнении с Павлом Степановичем Нахимовым и без того смотрелся бы жалкой, дешевой карикатурой на военного вождя.
Вы вправе спросить, почему же в России за сто лет так измельчали представители командования, и где же внуки и правнуки тех, легендарных, героических руководителей обороны Севастополя 1854-1855 годов? Те, кто, по житейской логике и по праву преемственности должен был занять их места в руководстве страной и ее вооруженными силами? Зная кровавую историю России с ноября 1917 года, такой вопрос, кажется, неуместен и глуп… И все же… В основном, потомки героических руководителей обороны находились там, куда изгнали их дедов и отцов после кровавой бойни гражданской войны. Для тех же, кто, оставаясь в Советской России, рискнул «делать» военную карьеру, возможности были крайне ограничены искусственно созданными социальными барьерами. Были, конечно, отдельные исключения. Так, внук легендарного командира парохода-фрегата «Владимир» – капитан 1 ранга Бутаков служил в штабе флота, был инициатором сооружения плав-батареи № 3, более известной как – «Не тронь меня», самоотверженно командовал дивизионом канонерских лодок в ходе десантных операций в Крыму и на Тамани, но и не более того… Внучатый племянник флаг-офицера Корнилова – капитана 1 ранга Дмитрия Васильевича Ильинского – старший лейтенант Борис Ильинский служил старшим офицером разведывательного отдела флота. Борис Ильинский с отличием закончил ВМУ им. Фрунзе, знал в совершенстве немецкий язык… Исключительно одаренный человек, блестящий аналитик, грамотный оперативник, он заведовал отделением сбора, обработки и анализа разведывательной информации, был представлен к награждению боевым орденом. Такие как он, со временем должны были встать во главе флотов… Должны были, но не стали…
Прежде всего, потому, что такие руководители, как Октябрьский и Кулаков, своей бездарной деятельностью привели Севастополь к катастрофе июля 1942 года, и бросили на смерть и плен десятки тысяч воинов армии и флота. Среди многих десятков флотских офицеров, попавших в плен, оказался и Борис Ильинский. О нем особый разговор. Но стоило бы задать вопрос, кто «сдал» их врагу? Кто поставил многих из них на грань выбора: смерть или измена? Кто способствовал тому, что флотский офицер, воспитанный в духе служения своему Отечеству, превратился в матерого врага, сознательно боровшегося со своими бывшими коллегами – разведчиками? Случай с Борисом Ильинским не был единичным. Иван Заруба, вспоминает, что при общении в плену с Ильичевым, тот ему рассказал, что в Симферопольской тюрьме при его допросе присутствовал бывший офицер штаба бригады подводных лодок, капитан 3 ранга, перешедший на службу немцам. Чтобы не бросить тень на родственников изменника, многоопытный и многострадальный Иван Заруба не называет его фамилии. Н.И. Александров – автор воспоминаний о «Севастопольском» бронепоезде, упоминал о бывшем старшине, героически сражавшимся с врагом, но в плену, изъявившим желание служить в администрации лагеря. Этот человек, не снимая формы моряка, носил на рукаве повязку со свастикой и исполнял все требования лагерной администрации. От отчаяния, и от безвыходности, для таких как Ильинский альтернативой измены могла быть только смерть…
Этих людей мы не оправдываем, они изменили Родине, но Родине, в одночасье ставшей для них хуже злобной мачехи… Эти люди мотивировали свое поведение в плену, прежде всего тем, что командование их предало, безжалостно бросив на поругание врагу. Так ли оно было? А если так, то, что же это было за командование, приведшее армию к поражению и жестокому разгрому, а затем, позорно, тайно покинувшее гибнущую армию? Во всем этом нам и предстоит разобраться.
Перед нами стоит комплексная задача: всесторонне исследовать ход обороны Севастополя с позиции оценки деятельности его руководителей – командования Севастопольским оборонительным районом. Для начала, стоит произвести своеобразную «пристрелку», сосредоточив внимание на очевидных болевых эпизодах в деятельности руководства, как то: создание перманентной минной опасности в районах военно-морских баз, грозившей своим судам и кораблям; проблеме с обеспечением боезапасом, проблеме транспортного обеспечения Севастополя с баз Кавказа, и другим… Если наши подозрения по отдельным эпизодам деятельности командования сформируются в обвинения, то продолжим более тщательное расследование путем кропотливого изучения всего процесса обороны с первого и до последнего дня.
Надеюсь, это позволит нам составить объективное мнение о стиле, качестве и эффективности руководства обороной Севастополя.
ВВЕДЕНИЕ К ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Тема уголовной ответственности за воинские преступления не сходила со страниц нашей прессы, начиная с первого дня прихода к власти большевиков. В этом нет ничего удивительного – эта власть пришла на насилии и крови, и этот кровавый след сопутствовал ей все годы ее существования. Нас же в данном случае интересует военный период, когда в силу чрезвычайной обстановки на фронтах, флотах и в тылу работа трибуналов всех уровней была, что называется, «поставлена на поток». Трибунал Черноморского флота не составлял исключения. В том, что это была вынужденная мера – никто не сомневается, вопрос лишь в том, всегда ли эта мера была вынужденной и до какой степени она была правомерной. Поскольку мы рассматриваем деятельность конкретного трибунала на конкретном флоте, то нет необходимости тиражировать весь тот негатив, что вольно или невольно сопровождал деятельность этих специфических учреждений в масштабах наших вооруженных сил в военный период.
Согласно положению о деятельности военных трибуналов в военное время их приговоры утверждались или отменялись командующими фронтов, флотов или округов, в том числе и прифронтовых. На Черноморском флоте эту функцию выполнял, за исключением небольшого перерыва, командующий флотом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский. Объективности ради, тот промежуток времени, когда флотом командовал вице-адмиралом Владимирский, мы тоже рассмотрим. Кто же были эти люди, во власти которых было судить или миловать подчиненных им адмиралов, офицеров, матросов и военнообязанных флота в период длительной, напряженной и жесточайшей войны?
Именно с этой позиции и стоит подступиться к обсуждению героических, печальных и трагических страниц военной истории флота.
На фоне анализа целого ряда архивных документов, как общеизвестных, так и недавно «введенных в оборот», воспоминаний участников событий войны в Крыму на Кавказе и на Черном море активно идет процесс переосмысления, казалось бы, давно изученных событий той сложной, противоречивой, героической, но неизменно трагической эпохи.
Самым героическим и в тоже время трагическим этапом войны на Черном море были последние недели и дни обороны Севастополя, как известно, завершившиеся тем, что на небольшом участке земли в районе мыса Херсонес были пленены остатки героической Приморской армии и различных штабов, частей и подразделений Черноморского флота. Этой трагедии предшествовал факт оставления своих погибающих войск высшим командованием Севастопольского оборонительного района, Черноморского флота и Приморской армии. Этим событиям и особенно последнему факту посвящено много статей, исследований, значительно меньше воспоминаний, потому как большинство потенциальных «воспоминальщиков» погибло в последних боях, было замучено в фашистских лагерях, либо по факту своего пребывания в плену на многие десятилетия было лишено «права голоса». Ну а голос тех, кто его все-таки подал, как полковник Пискунов, сразу же прозвучал как обвинительный приговор тем, кто по своим должностным обязанностям руководил обороной, затем, действуя по варианту прикрытия эвакуации, поспешно свернул ее и, бросив обреченные на гибель войска, спасая свои драгоценные жизни, благополучно убыл на Кавказ. Вот о суде людском и «делах» суда военного трибунала нам и предстоит поговорить.
ОЦЕНКА ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Ф.С. ОКТЯБРЬСКОГО
НА ПОСТУ КОМАНДУЮЩЕГО ЧЕРНОМОРСКИМ
ФЛОТОМ В ПРЕДВОЕННЫЙ ПЕРИОД
Страна знает и помнит своих героев. Что нам известно о Филиппе Сергеевиче Октябрьском? «…Советский военно-морской деятель, адмирал, Герой Советского Союза. В ходе Великой Отечественной войны командовал Черноморским флотом. Один из руководителей обороны Севастополя в 1941-1942 годах, а также Крымской операции апреля-мая 1944 года. Будучи командующим Черноморским флотом, одновременно в 1941-1942 годах являлся командующим Севастопольским оборонительным районом… За «умелое руководство флотом и проявленное мужество, отвагу и героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками» Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 февраля 1958 года адмиралу Октябрьскому (Иванову) Филиппу Сергеевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№10800).
Почетный гражданин города Севастополя. Похоронен на кладбище Коммунаров в Севастополе. Имя адмирала носит: большой противолодочный корабль Северного флота, учебный отряд Черноморского флота, улица в городе-герое Севастополе в начале которой установлена мемориальная доска, улица в городе Старица Тверской области. На центральной площади установлен бюст адмирала».
Казалось бы, все известно, но хотелось бы знать больше…
Октябрьский (Иванов) Филипп Сергеевич, родился 11 (23) октября 1899 года в деревне Лукшино Старицкого уезда Тверской губернии в крестьянской семье. У него было два брата и две сестры.
Для максимальной лояльности в оценках основных этапов биографии Филиппа Сергеевича обратимся к воспоминаниям дочери адмирала – Риммы Филипповны Октябрьской. Свои воспоминания Римма Филипповна назвала «Люди из прошлого».
Привожу отрывок из воспоминаний полностью: «…Следующая волна вынесла к берегам Севера «десант» из Петрограда – группу военных моряков. В их числе был совсем молодой человек, которому доверили ответственную по тем временам должность начальника политотдела (?) Филипп Иванов – мой будущий отец… 16-летний деревенский паренек, приехав в Петербург в поисках работы, знал мир в масштабах своей деревни Лукшино Тверской губернии да окружавших ее полей и лугов, на которых он несколько лет пас помещичий скот. В Петербурге на него с ходу налетел вихрь революционных событий, закрутил и понес за собой… (Октябрьская Р.Ф. Люди из прошлого. Киев 1989. стр. 23). Романтично, трогательно, но не слишком ли романтично? Попробуем дополнить эту информацию из других источников, включая воспоминания самого Филиппа Сергеевича.
Из анализа фотографий отца и матери – Сергея Ивановича и Прасковьи Васильевны, Филипп Сергеевич чертами лица более походил на мать. Кроме Филиппа в семье было двое братьев и две сестры. До 15-ти лет Филипп окончил четыре класса сельской школы,- весьма прилично для деревенского подпаска. Из воспоминаний самого адмирала следует, что в 1915 года он отправился с отцом на заработки в Шлиссельбург и трудился кочегаром на судах, ходивших по Ладоге, Свири, Неве. Две навигации ходил в рейсы, в зимнее время изучал механизмы. В весенней навигации 1918 года был помощником машиниста на буксире, а в декабре, когда ему шел уже двадцатый год пошел добровольно служить на Балтийский флот. Служил матросом на посыльном судне «Озалия», затем на транспорте «Секрет». Старший брат Филиппа – Матвей, в это время служил на одном из кораблей эскадры. Во время одной из встреч братья, оставшись ночевать на корабле брата, попали под ночной налет английской морской авиации, в котором старший брат погиб. Гибель Матвея произошла, прежде всего, из-за того, что, уступив Филиппу спальное место в кубрике команды, он ночевал на верхней палубе корабля и был убит осколками единственной брошенной с гидросамолета бомбой.
Старшего брата Филиппа Сергеевича звали Ильей. Ни в одном их источников, описывающем биографию адмирала Октябрьского, о старшем брате ни слова. На фотографии, сделанной в Петрограде в 1920 году, Илья стоит рядом с сидящим на стуле Филиппом. Старший брат покровительственно положил руку на плечо младшего. На вид Илье никак не меньше 25 лет. Почему он не в армии? С каким видом деятельности связан явно «приблатнённый» для 20-го года внешний вид Ильи? В этой связи возникает немало вопросов. Что за хозяйство было в этой крестьянской(?) семье, в которой все взрослые мужчины так основательно осели в столице? И, наконец, что это была за «крестьянская» семья, в которой все три сына были наречены библейскими еврейскими именами: Илья, Матвей, Филипп…
В сентябре 1919 года, служа на эскадренном миноносце «Самсон», Филипп чуть было не утонул в Неве при аварии корабельной шлюпки. В том же 1919 году Филипп Сергеевич вступил в РКП(б). В 1920 году прошел курс подготовки в Машинной школе Балтийского флота и в конце года был направлен в Архангельск на вспомогательный крейсер «Лейтенант Шмидт», на котором служил кочегаром, затем машинистом. Судя по всему, при достижении призывного возраста (21 год) с учебы в Машинной школе Кронштадта и началась действительная воинская служба Филиппа Иванова.
Отчаявшись найти хотя бы один эпизод участия Октябрьского в боевых действиях периода гражданской войны, я в тайне надеялся, что Филипп Сергеевич участвовал в боях по подавлению кронштадского мятежа. Дело в том, многие военнослужащие, отличившиеся в ходе штурма мятежного Кронштадта, были награждены орденами Красного знамени, а все участники боев с мятежниками, как бы сейчас сказали, получили статус участников гражданской войны. Адмирал Пантелеев, 19-ти летним курсантом участвовавший в штурме и награжденный орденом, в своих воспоминаниях подробно описал эти события. Все проясняет информация, данная самим Октябрьским в одной из многочисленных биографий: «…Во время кронштадского мятежа тяжело заболел тифом и после «фильтрации» признан благонадежным, возвращен на Балтику и направлен машинистом на линейный корабль «Гангут».
Способность успешно проходить «фильтрации» особенно пригодится Филиппу Сергеевичу в 1937-1939 гг. и в более поздние годы, о чем нам еще предстоит вести речь.
Стоит принять к сведению, что в марте 1921 года команда линкора «Гангут» активно участвовала в выступлении моряков и пролетариата Кронштадта против антирусского произвола большевистских лидеров. После подавления мятежа активные его участники были расстреляны, в их числе было много матросов «Гангута». Большая часть команды линкора, не успевшая уйти по льду в Финляндию, была арестована и сослана в лагеря.
Нет ни одного конкретного упоминания об участии Филиппа Сергеевича в боевых действиях в годы гражданской войны. Это к тому, что в марте 1938 года Филипп Сергеевич был награжден почетной наградой – медалью «20 лет РККА». Без лишних фантазий смотрим статус медали:
«…Награждению подлежали военнослужащие, прослужившие в рядах РККА и ВМФ к 23 февраля 1938 года 20 лет и заслуженные перед родиной участники гражданской войны, состоящие в рядах РККА и ВМФ;
– награжденные орденом Красного Знамени за боевые отличия в гражданской войне».
В выслугу лет в рядах РККА засчитывается служба в отрядах Красной гвардии и в красных партизанских отрядах в период 1917-1921 гг. …».
Нашли вы хотя бы одно из условий, по которому можно было наградить этой медалью комбрига Филиппа Сергеевича Октябрьского? Вот и я тоже не нашел. Через пару лет после утверждения этой медали для отдельных тугодумов появилось некое разъяснение по условиям награждения медалью – «…Награждению подлежали военачальники, отличившиеся в деле строительства РККА и ВМФ». Вот теперь мое нездоровое любопытство вполне удовлетворено.
Вы скажете, стоило ли привязываться к какой-то малозначащей медали, когда Филипп Сергеевич за время своей многолетней, успешной службы и руководства боевой деятельностью флота был награжден десятком орденов, среди которых только орденов Ленина было три, тремя орденами Красного Знамени, четырьмя полководческими орденами, в 1958 году он станет Героем Советского Союза…
Вот уж, не скажите, отношение к первым наградам всегда особое, памятное. Да и потом, еще в 1935 году за успехи в руководстве боевой и политической подготовки бригады Ф.С. Октябрьский был награжден орденом Красной Звезды. По тем временам эта была высокая награда, незадолго до этого утвержденная, но все же это не орден Красного Знамени, награжденные которым выделялись в особую категорию при рассмотрении права награждения медалью «20 лет РККА».
Я упомянул об этом, на первый взгляд, незначительном эпизоде из перечня многочисленных заслуг и наград Филиппа Сергеевича, чтобы в дальнейшем определиться с какого периода вести отчет многочисленных импровизаций и откровенных фальсификаций, имевших место в его служебной деятельности.
Послужить машинистом на линкоре Филиппу Иванову толком не удалось – уже в ноябре 1921 года его как молодого коммуниста направили на курсы при Петроградском коммунистическом университете. После окончания курсов с отличием молодому моряку сразу присвоили звание, соответствующее батальонному комиссару и направили на службу в Военно-морской отдел Главного политуправления РККА. В Москве Филипп Сергеевич не задержался, и в августе 1922 года был направлен на службу в политотдел Управления безопасности мореплавания Северного моря.
Обратите внимание, если предположить что Филипп Сергеевич всего полгода учился на университетских «курсах», и то служба в Москве составила всего два месяца. За такой срок и дела по приличной должности принять не успеешь, не говоря о том, чтобы освоиться по кругу своих обязанностей. Но, судя по тому, как складывалась дальнейшая служба молодого политработника «освоиться» в ГлавПупре даже за столь короткий срок Филипп Иванов вполне успел.
Поскольку в процессе очередного этапа службы произошло знакомство Филиппа Сергеевича с его будущей женой и матерью автора воспоминаний – Риммы Филипповны, в описании дальнейшей службы ее отца мы сделаем небольшую паузу и для полноты информации познакомимся с семьей ее матери.
Со слов Риммы Филипповны ее матушка происходила из старинного поморского рода, с давних пор проживавшего в Соломбале. На старом архангельском кладбище сохранилась могила ее прадеда – Якова Васильевича Кропотова. Не знаю до какой глубины Римма Филипповна провела генеалогические изыскания по своей родословной, но по многим признакам в ее роду были не только поморы – среди носителей этой фамилии было много служилых дворян, купцов, мещан. Вполне закономерно Римма Филипповна обратила внимание на упоминание майора Кропотова на памятнике в честь победы Петра над Шведами. Фамилия деда по материнской линии – Стародворский, – прямой намек на его происхождение от дворян – «однодворцев». Не стоит забывать о том, что Архангельский край издавна рассматривался российскими царями не только как база военного судостроения и морской торговли, но и как традиционное место ссылки не в меру строптивых подданных. Я хорошо понимаю Римму Филипповну, свято уверовавшую если и не в рабоче-крестьянское, то уже определенно – в глубинно-народное происхождение своих предков. Но уже только один факт, что среди ее предков были «почетные граждане» Архангельска (Римма Филипповна ошибочно пишет: «потомственные мещане» – Б.Н.) заметно выделял их среди прочих горожан, давая право представителям этой семьи служить офицерами и чиновниками, учиться в высших учебных заведениях. Я умышленно не стал углубляться в анализ родословной жены Филиппа Сергеевича Иванова, ограничившись информацией, предоставленной самой Риммой Филипповной, но фотографии ближайших родственников архангельских «поморов»(?) очень красноречивы и настраивают на разные мысли об их истинном происхождении…
Увлекательный рассказ о семейном быте предков по материнской линии Риммы Филипповны достоин внимательного прочтения и…анализа, но нас, прежде всего, интересуют подробности биографии Филиппа Сергеевича.
В беседе Филиппа Сергеевича с бывшим связистом и военным журналистом Николаем Шестаковым прозвучало: «… В сентябре 1918 года вступил в партию большевиков, а затем в этом же году добровольно пошел на службу на Балтийский флот». В конце концов, мы не следователи НКВД, а Филипп Сергеевич не наш подследственный, чтобы подлавливать его на противоречивых показаниях, тем не менее, год вступления в партию, и год начала действительной воинской службы – это серьезно. Быть может, мы не знаем всей специфики учета похождения службы в 20-е годы, и вольнонаемная служба на вспомогательных судах флота, в связи военным периодом, засчитывалась в срок действительной военной службы? Что касается партийного стажа, то из анализа последующих событий в жизни адмирала, следует считать, что в сентябре 1918 года он стал кандидатом в члены ВКП(б)…»
Возвращаемся к послужному списку Филиппа Сергеевича:
«…После окончания курсов в течение четырех лет находился на партийной работе: сначала в морском отделе Политуправления РККА, затем – в политотделе Северной военной флотилии…».
Реальные сроки «службы» Филиппа Сергеевича в Морском отделе Политуправления РККА мы уже без труда вычислили – они не превышали двух месяцев. Теперь по службе Филиппа Сергеевича в Архангельске.
По информации Риммы Филипповны ее отец являлся начальником политотдела УБЕКО – Управления безопасности кораблевождения Северного моря. Эта информация вызывает некоторое сомнение, по крайней мере, документально подтверждается лишь должность начальника сектора пропаганды и агитации политотдела. В то «шальное» время явление, когда на должности ответственных политработников назначали бывших малограмотных матросов-коммунистов – это было типичным явлением. Интересно, на какой должности юный коммунист Иванов «отметился» в течение двух месяцев в политуправлении РККА? Не иначе как инспектором политуправления? Судя по всему, перед Филиппом Сергеевичем открывалась широчайшая перспектива карьеры политработника. Показателем высокой идейности батальонного комиссара (смотри нашивки на рукавах кителя на фотографии 1924 года – Б.Н.) Филиппа Иванова стала в 1924 году смена фамилии на Октябрьский.
В России первых лет советской диктатуры с ее прожидовленной верхушкой власти человеку, готовящему себя к великому поприщу, стало неуютно носить такую «старорежимную» фамилию – Иванов!!?
Смена фамилии – явление редкое и непростое. В свое время я знал еще одного комиссара – заместителя командира БПК «Исаков», капитана 2 ранга Загубисало. Грамотный политработник, (кстати, из корабельных механиков) заботливый воспитатель… Его планировали назначить на должность заместителя командира 170-й бригады при условии, что он… сменит фамилию. Казалось бы, чего проще, если командование настоятельно «…рекомендует». У моего батюшки в период командования им дивизионом морских тральщиков был неплохой заместитель по политической части с фамилией – Дуля… Одновременно с представлением на очередное звание – «капитана 3 ранга», капитан-лейтенант Николай Дуля взял себе звучную фамилию – Громов… Быть может, у политработников это было профессиональной традицией? Что там Громов, среди этой падкой на показушные эффекты братии часто встречалась фамилия Вилор – Владимир Ильич Ленин – организатор революции.
Но тот же Загубисало, происходивший из старинного кубанского казачьего рода, знавший и гордившийся своей родословной, очень переживал, делая выбор между карьерой и уважительным отношением к исторической памяти своих предков… Как видим, подобные человеческие чувства были чужды Филиппу Иванову, решившему таким своеобразным способом выразить свою безграничную преданность партии большевиков и ее вождю…
Тихий провинциальный Архангельск, разоренный и несколько пришибленный вихрями гражданской войны. Совсем рядом уже получившие печальную известность «Соловки». Но и Архангельск в те годы активно использовался как место ссылки лиц, не принявших советскую власть фракционеров различного рода и штрафников. Посмотрите на фотографию, запечатлевшую работников политотдела Управления Безопасности кораблевождения Северного моря. В центре сидит мужчина, всем своим видом напоминающий провинциального сутенера, или администратора гей-клуба. Эти усики, жидкая бородка, эти сложенные на коленях холеные руки… Да и форма на нем смотрится как на актере провинциального самодеятельного театра. Посмотрите на его обувь. Лакированные штиблеты в виде калошек с ремешком по щиколотке. Он подтянул брючины, выставив свою модельную обувь напоказ, чтобы мы ее оценили. И мы вполне оценили и столь элегантную обувь и ее хозяина. Судя по внешним признакам и почетному месту на фотографии – это столичный «визитер» из Главного политуправления. Нашивки на рукавах его кителя соответствуют полковому комиссару.
Начальник политотдела в светлом хлопчатобумажном кителе сидит от него по правую руку. Это тоже – элемент ритуала. По правую руку начальника сидит его заместитель. У начальника на рукавах нашивки старшего батальонного комиссара, у заместителя – батальонного комиссара. Крайний слева – развалился по домашнему на стуле, навалившись на фортепиано и подперев рукой щеку, ну, прямо, «Сократ» с внешностью боцмана портового угольного буксира. Крайний справа сидит, откинувшись на спинку стула, молодой мужчина в бушлате. На лице его читается значительность и глубокая озабоченность. Он единственный из всех присутствующих смотрит в сторону от объектива фотоаппарата, подчеркивая этим, что вынужден был ради фотографирования оторваться от столь важного дела, что не посчитал даже возможным снять бушлат. Люди, стоящие во втором ряду: это рядовые исполнители: заведующий канцелярией, заведующий секретной частью, представитель особого отдела, командир разъездного катера, комендант, секретарь-машинистка, водитель автомашины. Кстати, стоит обратить особое внимание на секретаря-машинистку – вот и Филипп Сергеевич, похоже, обратил на нее пристальное внимание.
Теперь смотрим на групповую фотографию, сделанную в том же 1924 году по случаю захода в Архангельск учебных кораблей «Аврора» и «Комсомол». Чуть возвышаясь на палубном помосте, стоят советские и партийные руководители края. В центре снимка начальник ВМУЗов В.М. Орлов, возглавлявший поход учебных кораблей. Кстати, посмотрите, сколько в задних рядах позирующих на фотографии типичных «шариковых», и насколько благородно смотрится В.Н. Чичагов. Он с нашивками, соответствующими вице-адмиралу, четвертый слева. Крайний слева – Филипп Сергеевич Иванов, еще не ставший Октябрьским. Он нервно поправляет галстук, сосредоточенно смотрит в глазок объектива. Этот молодой человек хорошо знает «свое» место в присутствии руководителей высокого ранга. Видимо, способность перевоплощаться в зависимости от ситуации присуща с молодости Филиппу Сергеевичу. В этой связи любопытно упоминание Риммы Филипповны о том, что, служа в Архангельске, Филипп Сергеевич принимал участие в постановке небольших пьес в драмкружке клуба «Спартак». Похоже, до конца не реализованный талант актера проявлялся в Филиппе Сергеевиче всю жизнь. В декабре 1924 года Филипп Иванов сменил фамилию. Свое решение он пояснил так: «Я решил, родившись в октябре 1899 года, снова рожденный октябрем 1917 года, сменить фамилию Иванова на Октябрьского…».
Вспоминая об этом периоде, Римма Филипповна именует отца «руководителем политотдела». Судя по скромному месту на коллективной фотографии, Филипп Сергеевич не был даже в числе заместителей начальника политотдела. А «детские» воспоминания Риммы Филипповны, видимо, связаны с особой значимостью той роли, что придавал себе Филипп Иванов, служа в политотделе. Не стоит забывать о том, что в политотдел Северной флотилии Филипп Сергеевич прибыл с ответственной должности в морском отделе политуправления РККА, где в 1921-1923 годах шла активная «ротация» кадров. В чем была причина перевода Филиппа Сергеевича из Москвы в Архангельск, мы, наверное, никогда не узнаем, если даже дочь его не посчитала нужным уточнить этот факт. Очевиден лишь тот факт, что служба в ГПУ РККА способствовала завязыванию на самом высшем уровне тех служебных и дружеских контактов, которые у политработников всех времен значили больше, чем вера в торжество мировой революции.
Возвращаемся опять к воспоминаниям Риммы Филипповны. В зависимости от настроения, автор воспоминаний несколько «возвращается» во времени. Нам спешить некуда, последуем вслед за ней: «…Волна благоденствия и достатка сменяется накатом бедности и тревог, словно та, прежняя, отшумевшая, уходя, унесла с собой все, опустошив берег.
В 1918 году на Севере появились интервенты-англичане, канадцы, американцы. Вслед за ними, пришедшими на военных кораблях, потянулись купцы, торговый люд. Они наводнили город заморскими товарами, продуктами, экзотическими фруктами. У Стародворских на столе появился белый хлеб. Бабушка нарезала тонюсенькими ломтиками шпиг, ставила блюдечко на крышку горячего самовара. Хлеб ели, макая в растопленное сало.
Интервенты вели себя вольно, иногда доходило до хулиганства.
Как-то бабушка собралась на речку за водой. Набрала воды, поставила бадейку на санки и пустилась в обратный путь. Услышав за собой шаги и иностранную речь, оглянулась: ее нагоняли два офицера, махали руками, давая понять, чтобы она остановилась. Бабушка уже была наслышана о подобных «шутниках», кинулась бежать. Офицеры за ней. Бежала бедная бабушка без оглядки, воду расплескала, но успела шмыгнуть в чужой двор.
То же самое повторилось с мамой. Два франта в шляпах и кожаных куртках, помахивая хлыстиками, завидели на безлюдной улице девушку и ускорили шаг. Мама бежала от этих то ли американцев, то ли канадцев, не переводя духа. Забежала в ближайший чужой двор и затаила дыхание. Иностранцы топтались за воротами, прислушиваясь. Подождав какое-то время, ушли.
Время интервенции закончилось. В город вошли наши (?). Голодные солдаты, заросшие щетиной, плохо одетые, в обмотках, грязных шинелях, начали обход продовольственных лавок. Обнаружив продукты, тут же, не отходя от прилавка, штыками вскрывали консервные банки, жадно пили сгущенку, заедая шпигом.
Новая волна принесла к берегам Северной Двины отряды рабочих. Они ходили по домам в поисках продуктов (значит, и это – тоже «наши» – Б.Н.).
У бабушки запасов не было, нечего было и терять, но когда она увидела в окно входящих во двор людей, то быстро сняла со стены гитару и мандолину – самое ценное – и положила на кровать, прикрыв одеялом.
Люди ходили по дому, заглядывали в шкафы и под кровати, а струны под одеялом тихонько позванивали. От страха у бабушки подкашивались ноги, но рабочих музыка не заинтересовала, и они удалились.
Голод вынудил маму, юную гимназистку, искать работу. На грамотных людей тоже ощущался голод, и ее приняли переписчицей бумаг в организацию, сокращенно именуемую УБЕКО-Север – Управление безопасности кораблевождения Северного моря. Мама стала приносить паек, жить стало легче… Но однажды мама на работе услышала из соседней комнаты сказанные в ее адрес слова: «У них свой дом. У ее отца была меховая шуба». Для нее подобная характеристика вполне могла закончиться увольнением. Первые шаги будущих доносов: кто-то начал уже собирать сведения о сотрудниках и доносить по начальству…».
Что в этой ситуации оставалось делать видной, образованной и решительной девушке? Правильно, искать преданного друга и защитника. А если этот защитник будет молодым и пригожим, да на рукавах у него будут комиссарские звезды,- это уже предел мечтаний. По традиционным северным, поморским меркам, Филипп Иванов не был образцовым женихом. Крепкого хозяйства и рыбацкого баркаса не имел, на промысел зверя и рыбы в море не ходил, телосложения был хрупкого, роста невысокого. Но что делать бедной девушке – новые времена, другие критерии надежности избранника… Быть может, и решение Филиппа Сергеевича овладеть военно-морской специальностью было вызвано желанием соответствовать высоким требованиям невесты и ее поморской родни? Дальнейшая многолетняя жизнь показала, что супруга у Филиппа Сергеевича была – дай Бог каждому морскому офицеру…
К этому периоду относится знакомство матери Риммы Филипповны с ее будущим отцом – Филиппом Ивановым, работником политотдела УБЕКО-Север. Дружба, переходящая в любовь – это чудно, но с учетом всей предыдущей информации, чем вам не сюжет, схожий с фильмом «На Муромской дорожке…», или «Гадюка»…
Уточняя факт появления Филиппа Иванова в Архангельске, Римма Филипповна пишет: «…Следующая волна вынесла к берегам Севера «десант» из Петрограда – группу военных моряков. В их числе был молодой человек, которому доверили ответственную по тем временам должность начальника политотдела, Филипп Иванов – мой будущий отец…». Оставим в покое наименование должности Филиппа Сергеевича, в конце концов, разве это настолько принципиально? Тем не менее, стоит уточнить, что Филипп Иванов «десантировался» в Архангельск не из Петрограда, а из Главного Политуправления РККА в Москве.
Из воспоминаний Риммы Филипповны: «…Служа в окружении грамотнейших моряков-навигаторов – бывших офицеров российского флота, Филипп Сергеевич осознал острую необходимость продолжить свое образование не в политической академии, куда его вела проторенная дорожка, а в стенах Военно-морского училища».
Очень сомневаясь в столь радикальной, добровольной (?) смене «курса» молодого политработника, следует отметить, что решение об обучении в Военно-морском училище флотских политработников среднего звена было вызвано острой потребностью любыми средствами повысить общий и специальный уровень этой категории политических руководителей, которым партия доверила контроль над деятельностью командиров кораблей и частей флота.
Было ли правильным такое решение? Сказать трудно, но терпеть и дальше на мостиках кораблей рядом с грамотными, всесторонне подготовленными командирами амбициозных, агрессивных недоучек – политработников, видимо, стало невмоготу. Именно представители этой первой волны флотских политических «образованцев» – командиров-комиссаров, через несколько лет сосредоточат в своих руках командные и политические функции во флотских частях и на кораблях.
С рецидивами подобного явления мне пришлось столкнуться сначала в стенах училища, а затем при службе на авианесущем крейсере «Киев». В ЧВВМУ, параллельно с нами, занимались слушатели заочного отделения – офицеры, по разным причинам не получившие высшего образования и наверстывающие упущенное. В основном, это были специалисты технических позиций, береговых частей, имевшие гражданское техническое образование – реже – корабельные офицеры. Реже, прежде всего, потому, что режим службы на корабле не позволяет офицеру корабельной специальности отвлекаться на учебу – даже заочную. Мой первый командир дивизиона на УКР «Дзержинский» – капитан-лейтенант В.А. Марсаков, – к 1972 году уже шестой год учился на заочном отделении в ЧВВМУ, и на тот момент достиг… 3-го курса. Но он был отличным специалистом, настоящим «Мастером военного дела», диплом ему был нужен ради диплома. На «Киеве» первым заместителем командира боевой части два по политчасти был старший лейтенант Андрусенко. К тому моменту он имел опыт службы матросом и сержантом-сверхсрочником морской пехоты – комсоргом батальона. В 1968 году он окончил 11-месячные курсы при учебном отряде флота, получил звание «лейтенант» и диплом об окончании экстерном среднего военного училища. К нам на корабль он был назначен с должности заместителя командира малого противолодочного корабля по политической части. Предыдущие шесть лет он заочно обучался в ЧВВМУ. Диплом об окончании училища он получил в 1976 году, но о том, что он стал дипломированным специалистом ракетчиком в нашем кругу он даже не заикался, хорошо представляя свой уровень специальной подготовки. Кстати, для политработника большего и не требовалось.
Что же касается «параллельных» классов при ВМУ им. Фрунзе, на которых предстояло обучаться Филиппу Сергеевичу, то эксперимент подобный тому, что был предпринят в середине 20-х годов, был повторен в начале 60-х годов, когда на базе все того же училища был образован факультет для подготовки флотских политработников, получавших в процессе учебы основательную военно-морскую подготовку. Об этом «творческом» эксперименте после «подвига» замполита БПК «Сторожевой» – Валерия Саблина, постарались сразу же и напрочь забыть. Но факт этот в истории советского флота имел место быть. Как показывает обзорный анализ военно-морского образование в советское время, оба эти эксперимента способствовали формированию отряда амбициозных, агрессивных, жестких в службе недоучек – «…ни тебе – командир, ни тебе – комиссар»…
К сожалению, у нас в России национальным спортом считается хождение по граблям – в 1945 году на базе Бакинского ВМУ (подальше от глаз московского командования) были организованы «параллельные» классы для неимевших законченного военного образования заслуженных офицеров ВМФ –участников прошедшей войны. Только Героев Советского союза в группе было пять человек, среди них дважды Герои: катерник-североморец Шабалин и герой-разведчик Виктор Леонов.
Пока «героические слушатели» в ускоренном варианте повышали уровень своих «специальных» знаний – все училище, что называется, «стояло на ушах». И это в какой-то мере вполне естественно: обучающийся в полной мере должен представлять чему его учат и главное – для чего…
Так или иначе, но в 1925 году Филипп Сергеевич становится слушателем «параллельных» классов при ВМУ им. Фрунзе. В те годы он был не одинок в своем выборе. При первичном анализе несколько удивляло количество политработников солидного уровня среди слушателей этих групп. Это явление объяснилось очень просто – нахождение на борту боевых кораблей малограмотных, амбициозных комиссаров, пытавшихся не только контролировать, но и зачастую руководить деятельностью командиров, вызывало закономерное возмущения командиров и недоумение команд кораблей. Для преодоления этой непростой проблемы, было два пути: воспитание командиров-коммунистов, либо подготовка командиров из числа наиболее достойных комиссаров. Официально этот процесс нашел отражение в истории развития ВВМУ им. Фрунзе. Смотрим историческую справку: «В ноябре 1925 года при училище были сформированы, так называемые, параллельные классы командного состава флота. Трехлетний курс параллельных классов предусматривал подготовку в объеме программы ВМУ командиров в возрасте до 35 лет, выдвинутых на руководящие должности в годы Советской власти, но не получивших ранее законченного образования. Слушателями параллельных классов становились преимущественно политработники. В 1928-1937 гг. было произведено 9 выпусков параллельных классов».
Сама идея создания параллельных классов при Военно-морском училище, была вызвана проблемами подготовки квалифицированных, преданных родине командных кадров ВМФ, но при своей дальнейшей реализации она явилась своеобразной миной замедленного действия, подложенной под командный состав флота.
Сколько лет существовали политорганы в вооруженных силах, ровно столько же лет они лихорадили флот и армию своей суматошной деятельностью: то вводился институт комиссаров, то отменялся, то вводилось единоначалие, то опять отменялось. В нашем случае мы имеем возможность оценить результаты одного из многих десятков, если не сотен творческих экспериментов, проводимых на многострадальном теле наших советских-российских вооруженных сил. Единственным хоть и жалким оправданием подобных экспериментов, было то, что производились они, что называется, не от хорошей жизни.
В нашем случае предполагалось формирование в одном лице – командира-комиссара: с примерами такого гибридного явления нам предстоит встретиться в предвоенный период и в самом начале войны. Политкомиссар «Авроры» батальонный комиссар Харченко поступает на учебу в военно-морское инженерное училище; бывший комиссар канонерской лодки Амурской флотилии Николай Абрамов приступает к занятиям на тех же классах ВМУ. Кстати, к служебной деятельности Николая Абрамова мы еще неоднократно вернемся при анализе первого этапа войны на Черном море. Кстати, добрым словам помянем и инженер-капитана 3 ранга Харченко – будущего командира легендарного «Севастопольского» бронепоезда.
Читателю будет небезынтересно узнать, что «параллельные» классы при ВМУ 20-х-30-х годов принципиально отличались от тех же «гардемаринских» классов периода 1-й Мировой войны. В первом случае, в условиях казарменного положения, по насыщенной занятиями ускоренной программе обучались выпускники или старшекурсники высших учебных заведений России, стремящиеся стать офицерами флота, во втором же случае – судорожно пытались «образовать» классово-близких великовозрастных недоучек, экстренно готовящихся на замещение должностей старых офицеров флота, усиленно «выдавливаемых» со службы. Я далек от мысли, что слушатели при обучении на «параллельных» классах были лишены возможности получать основательные знания и достаточную практику по военно-морскому делу. Было бы только желание…Преподаватели у курсантов и у слушателей классов были одни и те же. Вот только основательное овладение военно-морской специальностью – это вам не шестимесячные курсы политруков при Коммунистическом университете. За такой срок даже дети рождаются недоношенными, а политруки появлялись вроде как вполне «дозревшие»… Представьте себе занятия в классах, где каждый второй слушатель – как минимум, заслуженный участник «броуновского» движения, то есть гражданской войны, с комиссарскими звездами, с разноцветными нашивками до локтя, многие с орденами, и с багажом знаний в лучшем случае на уровне церковно-приходской школы… При этом слушатели, как матерые подраненные волки на охотника, смотрят на преподавателя из числа бывших офицеров Российского Императорского флота. Поставь им «неуд»– обвинят в контрреволюции, поневоле всех «записывали» в отличники. Много ли знаний такие «слушатели» вынесли с занятий?
Аналогичное явление происходило и в армии: будущий маршал Иван Конев в 1921-1922 гг. – комиссар штаба Народной армии Дальневосточной республики. После гражданской войны последовательно – комиссар Приморского стрелкового корпуса, а затем – 17-й стрелковой дивизии в Забайкалье. Когда дивизия была передислоцирована в Московский военный округ, его командующий Клим Ворошилов сказал: «Вы товарищ Конев, по нашим наблюдениям, комиссар с командирской жилкой. Это счастливое сочетание. Поезжайте на командные курсы, подучитесь. В 1926 году Конев оканчивает курсы усовершенствования высшего командного состава при военной академии им. Фрунзе. В 1934 году он завершает учебу на особом факультете той же академии. Не миновал такой схемы службы и генерал Петров. Офицер военного времени, участник гражданской войн, командир – кавалерист, отличившийся в борьбе с басмачами в Средней Азии… При командовании Ташкентским пехотным училищем, «вовремя» став членом ВКП(б), комбриг Петров именовался командиром-комиссаром, что было гарантом его политической зрелости и благонадежности.
Такая тенденция «сращивания» командирской деятельности с политработой несколько подугасла к 1937 году, похоже, этот вариант гибридизации на флоте не привел к желаемому результату. Да и потом, виданное ли это дело, прирожденным(?) комиссарам тратить время на изучение военно-морских наук. Один из ближайших соратников и «пожизненных» друзей Филиппа Сергеевича Октябрьского – вице-адмирал Николай Михайлович Кулаков, окончив в 1937 году Военно-политическую академию им. Толмачева, с июля – военком подводной лодки «Щ-318», «С-1»; с августа 1938 года – военком линкора «Марат», с июля 1939 года – Член военного совета Северного флота, с апреля 1940 года – член военного совета Черноморского флота. При такой стремительной карьере до морской ли практики и навигации ему бедному было?
Для уточнения ситуации с ротацией командно-политических кадров на флоте и в армии я недаром вспомнили о Коневе и Кулакове, так как Римма Филипповна Октябрьская называла именно этих военачальников среди самых близких друзей Филиппа Сергеевича. К этим «друзьям» мы вернемся в послевоенные годы, когда каждый из них возглавит позорные судилища своих бывших соратников по прошедшей Великой войне.
Отбросив преждевременные эмоции, следует признать, что выпуск ВМУ им. Фрунзе 1928 года по числу офицеров, отличившихся в войну, в том числе и ставших адмиралами, вполне соответствует категории «звездных».
Кстати, этот же анализ ярко высвечивает разницу между выпускниками, прошедшими полный курс обучение в стационарных условиях училища и обучавшихся на параллельных классах.
На примере Балтийского флота в начальный период войны: Зозуля Ф.В. – начальник штаба Кронштадской ВМБ, затем – начальник штаба Балтийского флота; Филипповский А.А. – начальник разведывательного отдела штаба Балтийского флота; Дрозд В.П. – командующий эскадрой кораблей КБФ, успевший до этого покомандовать Северным флотом; Нарыков В.М. – начальник штаба эскадры КБФ; Карпышев М.М. – начальник штаба и исполняющий обязанности командира ОВРа ГБ флота; Милешкин А.А. – командир ОВР Главной базы; Иванов П.К. – командир линкора «Марат». Обратите внимание, это только Балтика и исключительно начальный период войны.
А теперь вернемся к нашим фигурантам – выпускникам того же училища, обучавшихся в те же годы на параллельных классах.
Крастин П.М. родился в 1899 году. Окончил курсы комиссаров в Кронштадте в 1924 году, «параллельные» классы при ВМУ им. М.В. Фрунзе (1925-1928). Шесть лет (03.1932–05.1938) являлся командиром дивизиона тральщиков. Учитывая, что 8-й дивизион тральщиков состоял из мобилизованных катеров-«ижорцев», а сам Крастин был призван из запаса, то такое назначение можно считать вполне естественным.
Обратите внимание, Крастин – ровесник Октябрьского, в период обучения на «классах» – политрук. Закончил учебу с отличием, стажируясь вместе с Филиппом Сергеевичем в качестве помощников командиров тральщиков, в отличие от Филиппа Октябрьского остался служить в бригаде траления. Через год стал командиром корабля, через три был назначен командиром дивизиона, участвовавшим в боевом тралении на Балтике. Тем не менее, квалификационной комиссией с представителями НКВД в декабре 1937 года, признан несоответствующим должности, получил партийное взыскание и уволен в запас. Партийное взыскание снято в 1940 году, в марте 1941 года возвращен в кадры ВМФ, восстановлен в звании капитан 3 ранга, назначен на должность начальника штаба дивизиона тральщиков. Командир дивизиона тральщиков с августа по декабрь 1941 года. Карьера Крастина, со всеми ее нюансами, вполне типичная для однокашников Октябрьского по выпуску. Большинство из них, занимая ответственные должности среднего командного звена, имели воинские звания капитанов 2, 3 рангов, только единицы из них к этому сроку окончили академию.
Бук Александр Владимирович. Родился в 1899 году. Член ВКП(б) с 1918 года. Первичное военное образование – артиллерийские курсы в 1920 году. Параллельные курсы при ВМУ им. Фрунзе (1926-1929). Прохождение службы: вахтенный начальник ПЛ «Шахтер», (1929-1931); штурман ряда подводных лодок типа «АГ» (1931); подводный командирский класс при Учебном отряде подводного плавания (1932 год); дублер командира ПЛ «Марксист» (1932-1933); командир ПЛ «М-2» (февраль 1933-ноябрь 1934); руководил «мероприятием» по перебазированию «спецсудна № 243» на Дальний восток. Речь шла о транспортировке на Тихий океан по железной дороге на специальных платформах малых подводных лодок.
С ноября 1934 года командир строящейся «Щ-122» (заводской № 251). Участник автономных так называемых, «Стахановских» походов (8 марта-22 апреля 1936 года). 20 октября 1937 года назначен командиром 33-го дивизиона бригады подводных лодок ТОФ. Летом 1938 года был арестован, приговорен к 10 годам лишения свободы и до лета 1940 года находился в заключении. Освобожден и восстановлен в кадрах ВМФ. Командир ряда дивизионов ПЛ Черноморского флота (1940-1941). К началу ВОВ капитан 2 ранга. С начала войны до 28 августа 1942 года – командир 2-го дивизиона ПЛ ЧФ. С 3 сентября 1942 года до 21 марта 1943 года – командир аварийной ПЛ «Л-6».С апреля по декабрь 1943года – начальник штаба отдельного дивизиона ПЛ Каспийской Военной Флотилии. В 1944-1955 гг. – на преподавательской работе, капитан 1 ранга. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны, Красной Звезды. Имеет смысл уточнить, что все перечисленные ордена, кроме ордена Отечественной войны, получены за «выслугу» лет на офицерских должностях. Орден Отечественной войны 2-й степени был вручен в мае 1945 года всем старшим офицерам действующей армии и флота, по каким-либо причинам не отмеченным боевыми наградами в ходе войны. Не понятно, почему не указан орден Ленина, которым Александр Владимирович был награжден в 1936 году за экспериментальные походы под водой. Не исключено, что по приговору суда Александр Владимирович был лишен этого ордена. Выходит так, что за весь период командования подводными лодками и дивизионами подводных лодок в период войны Александр Бук не был награжден ни единым орденом. К личности Александра Бука мы вернемся, обсуждая факты репрессивной деятельности Филиппа Октябрьского на должности командующего Черноморским флотом.
Абрамов Николай Осипович – характерный для нашего исследования «однокашник» адмирала Октябрьского по учебе на параллельных классах при ВМУ. По всем признакам – его жизнь и военная карьера – клубок загадок и противоречий. О национальности Николая Абрамова ни в одном из документов не упоминается, что позволяет нам не без основания предположить, что он еврей. После призыва на флот в 1915 году пошел годичную подготовку в Машинной школе в Кронштадте. С 1916 года – служба машинистом на эсминце Балтийского флота. С 1917 года член РСДРП, участник штурма Зимнего дворца, участник гражданской войны на Восточном фронте в составе матросских отрядов кронштадских моряков. Похоже, на фронте Николай Абрамов долго не задержался, так как в августе 1918 года он уже окончил в Екатеринбурге курсы Красных командиров. В 1919 году Абрамов участвует в обороне Петрограда от войск Юденича. В ноябре того же года окончил пехотные курсы командного состава. В декабре того же года в связи с болезнью он был демобилизован из РККА. Поступив на учебу в совпартшколу, закончил ее в 1921 году и уже в новом качестве военкома был призван в РККФ, здесь «здоровья» (?) хватило с избытком. С 1921 года – военком сторожевого корабля «Ярославна» Морских сил Северного моря. В период службы на Северном море он был «обречен» на рабочий контакт со своим будущим однокашником, а в то время – работником политотдела «военкомом» Филиппом Ивановым. До июня 1924 года – слушатель Военно-морского политического училища им. Рошаля. После окончания училища, до октября 1925 года, служил военкомом канонерской лодки «Беднота» Амурской флотилии. В период с 1925 по 1928 год обучался на параллельных классах при ВМУ им. Фрунзе. С сентября 1928 по октябрь 1929 года – помощник командира канонерской лодки «Красный Аджиристан», до октября 1930 года – командир канонерской лодки «Красная Грузия». В 1930 году поступил на учебу в Военно-морскую академию, окончив которую в сентябре 1933 года получил назначение на должность старшего помощника командира крейсера «Червона Украина». Нам еще предстоит разобраться во взаимоотношениях Николая Герасимовича Кузнецова и Николая Абрамова, но уже тот факт, что с приходом в ноябре 1933 года Кузнецова командиром на «Червону Украину», Николай Абрамов, не прослужив в должности старпома и двух месяцев, покидает корабль, говорит об очень многом. Мы же остановимся на стандартном варианте – «не сработались». Возможно, Николай Абрамов после окончания академии претендовал сразу на должность командира крейсера, но, приняв должность старпома, болезненно отреагировал на назначение командиром Кузнецова. Похоже, Абрамовым здесь двигали ничем не подкрепленные амбиции. Не говоря об исключительно высоких командирских и морских качествах, Николай Герасимович Кузнецов все годы предыдущей службы, исключая время учебы в академии, прослужил на крейсерах этого проекта и, безусловно, более соответствовал должности командира.
Складывается впечатление, что до того момента более 80% службы Николая Абрамова занимала учеба. Вопрос: пошла ли она ему впрок? Это уже интересно, так как, не задержавшись на должности старпома крейсера, в марте 1934 года Николай Абрамов возвращается на свои любимые канонерские лодки в качестве начальника штаба дивизиона, где служит до 1936 года. В 1936 году Абрамов непродолжительное время командует новым миноносцем «Быстрый», затем миноносцем «Шаумян», – из дореволюционной серии «Новиков». Прокомандовав несколько месяцев новейшим лидером эсминцев «Харьков», Абрамов направляется советником в воюющую Испанию. В 1936-1939 годах был военно-морским советником командира соединения миноносцев республиканского флота. В его обязанности входило обеспечение доставки грузов в море республиканцам из портов Советского союза: встреча и конвоирование транспортов. Но и здесь, в республиканской Испании, главным начальником Николая Абрамова оставался Николай Герасимович Кузнецов, являвшийся старшим военно-морским советником при командующем республиканским флотом Испании.
Как известно, после возвращения из Испании Кузнецов был назначен заместителем командующего Тихоокеанским флотом, а капитан 2 ранга Абрамов – командиром лидера «Ленинград» Балтийского флота. Абрамов получил очередное звание – капитан 1 ранга и был награжден орденом Красного Знамени, но, судя по всему, боевая деятельность Николая Осиповича в Испании не получила высокой оценки у Кузнецова, иначе он был бы назначен на более высокую должность. Это к тому, что в Испанию Абрамов отправился с должности командира лидера «Харьков», на равноценную должность и вернулся. Во время войны с финнами лидер «Ленинград» совершил два боевых выхода. На должности командира лидера Абрамов не задержался: уже в январе 1940 года он назначается на явно надуманную должность – офицера для особых поручений при Военном совете Черноморского флота. Такой стремительный переход можно объяснить только тем, что в командование флотом вступил Филипп Сергеевич Октябрьский – сослуживец Абрамова по Северной флотилии и однокашник по параллельным классам… Принимая во внимание назначение строевого (?) офицера на столь специфическую должность, невольно возникает вопрос, кем более ощущал себя Абрамов: заслуженным комиссаром или все-таки строевым морским офицером? Казалось бы, несколько щекотливая ситуация была снята уже в феврале назначением Николая Абрамова заместителем начальника штаба Черноморского флота. Но и этим назначением череда стремительных прыжков по должностям для Абрамова не кончилась, уже в марте того же 1940 года он передал должность капитану 1 ранга Васильеву, а сам отправился командовать Днепровской военной флотилией. Видимо, командовать канонерскими лодками было написано на роду Николаю Осиповичу. Приблизившись к кануну начала войны, хотелось оставить в покое Николая Осиповича Абрамова. Но не уделить должного внимания другу и однокашнику Филиппа Сергеевича Октябрьского было бы не вежливо. В ноябре 1941 года, командуя Учебным отрядом Черноморского флота, Николай Иосифович временно был комендантом второго сектора обороны Севастополя, и проявил себя не с самой лучшей стороны. Кстати, на должности командира Учебного отряда Николай Иосифович очутился в результате, мягко скажем, не очень успешного командования Днепровской флотилией в первые месяцы войны. В декабре 1941 года при проведении Керченско-Феодосийской десантной операции контр-адмирал Абрамов, возглавляя дивизион канонерских лодок, дважды безуспешно пытался высадить десант в районе Керчи, и оба раза возвратился в Геленджик, не выполнив поставленной задачи, чем очень огорчил своего высокопоставленного «однокашника» – вице-адмирала Октябрьского. Но этот неприятный факт не особенно повредит дальнейшей карьере контр-адмирала Абрамова.
Я сознательно привел данные о прохождении службы наиболее заметными однокашниками Филиппа Сергеевича Октябрьского по параллельным классам при ВМУ им. Фрунзе. Так уж непроизвольно случилось, что среди немногих наших фигурантов двое последних стали «клиентами» военных трибуналов, а Абрамов – совершенно случайно избежал такой «чести». На личности Николая Иосифовича Абрамова я несколько задержал ваше внимание еще и потому, что он – единственный из однокашников Ф.С. Октябрьского, достигший адмиральского звания.
Завершив курс обучение на «параллельных» классах в 1928 году, Октябрьский получил назначение на Балтийский флот. По окончании училища Филиппу Сергеевичу была предложена должность командира сторожевого корабля «Пионер», но по причине отсутствия командирской практики, первоначально Филипп Сергеевич согласился на должность помощника командира тральщика «Клюз». Проплавав летнюю компанию в качестве стажера помощника командира, и убедившись на практике в сложностях боевого траления, Филипп Сергеевич удовлетворился должностью командира торпедного катера или, как их тогда называли – катер-истребителя».
Здесь уместно провести параллель – 30-летний «военмор» Октябрьский, с отличием закончивший «параллельные» классы, имея на рукавах нашивки, соответствующие нынешнему званию – капитана 3 ранга, реально оценив уровень своей подготовки, выбрал скромную должность командира торпедного катера с экипажем в 5 человек, а 21-летний лейтенант Сергей Горшков, с отличием закончивший в 1931 году то же(?) ВМУ им. Фрунзе, уже через год стал командиром новейшего сторожевого корабля и успешно справлялся со всеми поставленными задачами. Разницу чувствуете? Несомненно, эту разницу между «моряком от Бога» – С.Г. Горшковым и флотским «руководителем от партии», каким все годы считал себя Филипп Сергеевич, наблюдали и ощущали их сослуживцы и начальники на всем протяжении совместной службы.
У нашего «военкома», Филиппа Октябрьского, переквалифицировавшегося в «военмора», кроме немереных амбиций и страстного желания отличиться – в резерве – девятилетний партийный стаж. За неполные четыре года он проходит должности: командира катера, командира звена и командира отряда катеров. Четко представляя себе сложности морской карьеры на Балтике, в окружении старых, опытных морских офицеров, Октябрьский переводится на равноценную должность на Тихий океан. Весной 1932 года с Балтики на побережье Тихого океана по железной дороге перебрасывался отряд торпедных катеров. Помятуя, что «…враг не дремлет» – катерников переодели в гражданскую одежду, строго предупредили, что сообщать членам семей о цели и месте нового базирования строго запрещено. Первоначально катера базировались в бухте Большой Улисс, рядом был участок берега, выделенный для строящейся береговой базы подводных лодок. Об этом периоде подробно пишет в своих воспоминаниях дочь Филиппа Сергеевича Октябрьского: «…С середины 1932 года – Филипп Сергеевич – командир-военком отряда торпедных катеров». С 1934 года на базе отряда торпедных катеров была развернута бригада, командиром бригады был, естественно, назначен Филипп Сергеевич Октябрьский. Римма Филипповны вспоминает: «…старая техника, изношенная за долгие годы, приходила в негодность. Катера то и дело выходили из строя. Подъемниками их ставили на рельсы, закатывали на эллинг и там, проявляя находчивость и изворотливость, восстанавливали вышедшие из строя блоки, возвращая катера в строй… Из Москвы приезжали знакомиться с условиями службы и быта начальник Управления БП ВМС Э.С. Панцержанский, заместитель наркома обороны Я.Б. Гамарник… На благодатной почве в Большом Улиссе выросли три командующих флотами: А.Г. Головко, Ф.С. Октябрьский, В.А. Чекуров, девять комбригов: А.В. Кузьмин, В.Н. Алексеев, А.М. Филиппов, Н. Кухта, Л.Н. Пантелеев, В.Т. Проценко, Г.Д. Дьяченко, С.П. Кострицкий, С. Гвоздецкий, а кроме них, много офицеров, посвятивших себя военно-морской науке, Героев Советского Союза».
По специфике нашего исследования особый интерес вызывает период службы Филиппа Сергеевича в 1937-1938 годы, когда из-за деятельности сверх ретивых чекистов, а то и из-за цепной реакции оговоров безвинно пострадали многие перспективные морские офицеры. Прежде всего, нас интересует реакция комбрига Бригады торпедных катеров на аресты его подчиненных; последствия этих арестов; дальнейшие взаимоотношения комбрига с бывшими подчиненными. Доверимся по этим вопросам дочери Филиппа Сергеевича, Риммы Филипповны: «…в 1937 году без суда и разбирательства Владимир Довгай был демобилизован из рядов ВМФ. У него и его жены Тамары Николаевны отобрали партийные билеты и выпустили на все четыре стороны без права проживания в родном Ленинграде. Это было тем более обидно, что незадолго до этого, в декабре 1936 года, командиры двух лучших по всем показателям отрядов бригады – Владимир Довгай и Павел Петров получили благодарность наркома обороны и именные часы, а в начале 37-го очередные звания – капитан-лейтенантов. Более иезуитского способа издевательства трудно придумать: облагодетельствовать, чтобы одного через полгода выбросить из рядов флота, а другого расстрелять.
Помогать попавшим в беду было рискованно и небезопасно. Владимир Иванович вспоминал, как весной 38-го они с женой приехали в Ленинград, и после долгих скитаний ему удалось устроиться слесарем на вагоностроительный завод. Порядочные люди сумели оценить его старания и сметку и в конце 1940 года направили на судостроительный завод сдаточным капитаном. Он воспрянул духом, но… видимо, о нем не забывали и наблюдали. Вскоре его без всяких оснований арестовали.
А дальше случилось трудно объяснимое: как арестовали, так и отпустили, ничего не объяснив, да еще выдали разрешение на прописку, правда, временную.
Что же произошло? Владимир Иванович вспомнил, что незадолго до ареста отправил письмо в адрес командующего Амурской флотилией – своему бывшему комбригу по ТОФу, моему отцу. Видимо, ответ командующего был направлен в Комитет партийного контроля при ЦК ВКП(б) с просьбой разрешить Довгаю и его жене восстановить прописку на их родине в г. Ленинграде. Письмо это, надо полагать, совпало с моментом ареста Довгая. Комитет партийного контроля в те времена – орган авторитетный. Его решение об освобождении Довгая изменило последующую жизнь Владимира Ивановича.
В 1941 году Довгай приехал в Севастополь для сдачи ОВРу катера МО-4. Прибыл он как штатский человек. Во время процедуры сдачи катера в Стрелецкой бухте они случайно встретились с комфлотом (отец уже служил на Черноморском флоте).
Они обрадовались, долго трясли друг другу руки.
– На военную службу не хотите вернуться? – критически окинув взглядом цивильное платье бывшего катерника, спросил комфлот.
– Филипп Сергеевич, – ответил Довгай, – я шесть лет учился в военно-морском училище, чтобы стать моряком, меня насильно отлучили от флота.
Довгай вернулся в строй незадолго до начала войны, воевал на Черном море. Описав в письме свою «одиссею», в конце заметил: «Поступок комфлота в те кошмарные годы был не только по-человечески благородным, но и смелым…».
Этот красивый эпизод о заботливом, благородном и смелом начальнике, я пока оставлю без комментариев, многое в нем требует конкретики… Факт обращения Октябрьского в КПК с подобной просьбой за человека, «вычищенного» из партии, требует доказательств. Судя по всему, кроме единственного письма бывшему комбригу, дальнейшего обмена информации между Довгаем и Октябрьским не прослеживается, иначе Филипп Сергеевич был бы в курсе текущих дел бывшего подчиненного. Тот же факт возвращения Довгая на военную службу… C мая 1941 года происходило массовое возвращение на службу офицеров запаса, и Довгай не составил исключения.
Безусловно, используя свои депутатские полномочия, Филипп Сергеевич имел право обращаться по проблемным вопросам в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б), но я очень сомневаюсь, что комиссия такого уровня стала бы реагировать на проблемы с пропиской одного из сотен тысяч граждан, подвергшихся административным наказаниям в ту пору. Спрашивается, почему же Филипп Сергеевич не обратился в эту комиссию, когда был арестован начальник политического отдела бригады, когда его, командира бригады, лишили двух самых перспективных командиров отрядов торпедных катеров, причем, одного из репрессированных офицеров расстреляли… Непростое время, сложно объяснимые поступки. Римма Филипповна будучи ребенком, не могла всего увидеть, многое понять… Сам Филипп Сергеевич, описывая этот период своей жизни и службы, рассказал нам еще меньше своей дочери. Я не думаю, что для бригады торпедных катеров в процессе компании борьбы с врагами народа делалось какое-то исключение. Если же сравнить события, происходившие в тот же период в других соединениях Тихоокеанского флота, то вырисовывается следующая картина.
13 января 1938 года был арестован командир бригады траления и заграждения флагман 2 ранга Васильев Александр Васильевич (4 мая расстрелян), начальник штаба 2-й Морской бригады ПЛ капитан 1 ранга Кельнер Иосиф Викентьевич (17 августа расстрелян). 14 января арестован заместитель начальника политуправления ТОФ бригадный комиссар Карасев Николай Михайлович (14.05.1938 года приговорен к расстрелу). 15 января арестован командующий морской авиации ТОФ комдив Никифоров Леонид Иванович (23 мая приговорен к расстрелу).
В процессе необоснованных репрессий штаб, отделы и службы ТОФ потеряли более 58 представителей командно-начальствующего состава. Почти все они были арестованы, в том числе начальник штаба и 9 начальников отделов штаба. Штаб флота, который по состоянию на 1 июня 1937 года насчитывал 119 командиров, лишился почти половины своего состава. Некоторые отделы были почти полностью разгромлены, в том числе – разведывательный. Можно ли при этом поверить, что за 1937-1939 гг. в бригаде торпедных катеров было репрессировано только два офицера. А если такое явление «имело место быть», то каким образом? Почему Римма Филипповна, упоминая об аресте двух капитан-лейтенантов, «забывает» (?) об аресте начальника политического отдела бригады бригадного комиссара Малютина?
Для «врастания» в обстановку на Тихоокеанском флоте познакомимся с фрагментами уголовных дел по командному составу 5-й Морской бригады подводных лодок. Почему именно пятой? Хотя бы потому, что территория береговой базы этой бригады граничила с территорией береговой базы БТКА и еще потому, что скрыть масштабы репрессий в этой бригаде стало невозможно после опубликования мемуаров бывшего комбрига Георгия Никитича Холостякова.
На странице 43 Уголовного дела на комбрига Холостякова свидетель В.В. Кордюков, сотрудник политотдела бригады, очень подробно перечислял недостатки в автономных и крейсерских плаваниях, проводимых в 5-й Морской бригаде: «…все эти безобразия Холостяков от высшего командования скрыл, как в отчете, так и в докладах», а подсудимые Бауман и Ивановский-Иванов, по его мнению, «…способствовали Холостякову проводить явно вредную политику, направленную на снижение мощи Тихоокеанского флота…».
На стр. 53 того же уголовного дела свидетельница Пономарева, занимавшая должность инструктора политотдела бригады по работе с семьями военнослужащих показала: «…Зайдулина я знаю с 1935 года, так как жили мы в одном доме. О нем я могу сказать, что он очень любил выпить, из-за чего у них с женой часто происходили ссоры, так как она была против этого…». На стр. 54 Пономарева перечисляет фамилии всех командиров, которых она видела входящими в квартиру Зайдулина, в том числе Холостякова и бригадного комиссара Карасева из политуправления флота.
На стр. 44 того же дела свидетель Станкевич, бывший в 1935-1936 гг. комиссаром ПЛ «Щ-122», также считал, что «…походы подлодок 5-й морской бригады автономными назвать нельзя, так как принцип автономного плавания состоит в том, чтобы плавать оторванными от базы, у чужих берегов, выполняя боевую задачу…».
После подобных пояснений Станкевича, о том, что все отчеты об автономных плаваниях являются «липой», командир лодки подсудимый А.В. Бук неожиданно признал: «…Да, при составлении отчетов об автономности плавания как ПЛ «Щ-122», так и других имело место очковтирательство, повинен в этом Холостяков и Шевцов, которые в борьбе за «орденоносную бригаду» создали не нужную шумиху…».
На стр. 47 того же дела свидетель Киселев, командир «Щ-119», повторил слово в слово все ранее изложенное другими – и про банкеты в пунктах захода лодок, и про прием топлива и продуктов в ранее обозначенных пунктах и пр. На странице 40 Уголовного дела читаем: «…На вопрос подсудимого Холостякова свидетель Корнилов Н.И. ответил6 «Да, со слов Сызрина мне известно, что Холостяков, будучи командиром бригады, недооценивал политработников, были случаи, что он их называл нецензурными словами…». Вот и получается, что в числе обвинений, предъявленных комбригу Холостякову, кроме явно надуманных или голословных, прозвучало «страшное»(?) по всем меркам советской эпохи обвинение в гонении на «…представителей ЦК в вооруженных силах», как они любили себя величать, – на политработников. После свидетельства о подобном «страшном преступлении» даже объективные свидетельства подчиненных Холостякову офицеров уже не могли переломить настроя суда. А ведь такие свидетельства были.
Так, на стр. 50 Уголовного дела свидетель Касатонов (будущий адмирал флота – Б.Н.) показал: «Холостяков мне, как молодому командиру помог в освоении техники и получении командирских навыков». Положительно характеризовал подсудимых и свидетель Кроль, служивший инженер-механиком в 5-й и 6-й морских бригадах.
Стоит обратить внимание на то, что большинство обвинительных свидетельских показаний исходили от политработников в большинстве своем людей технически неграмотных, службой на подводных тяготящихся, явно завидующих успехам командиров в деле освоения новой техники, новаторам в тактических приемах использования боевых кораблей…
Объективной оценке событий 1936-1939 годов в 5-й Морской бригаде, вне всякого сомнения, предшествовали мемуары бывшего комбрига вице-адмирала Холостякова, для нас же важны подтверждения того, что жесточайшему разгрому подверглась и другие бригады флота. 9 мая 1938 года был арестован командир 2-й Морской бригады ПЛ капитан 2 ранга Кузнецов Константин Матвеевич, командир 4-й Морской бригады капитан 2 ранга Кулишов Илья Данилович, 19 мая уволен помощник командира «Щ-125» старший лейтенант Чибизов Николай Яковлевич. 8 июня арестован командир «Щ-129» Гафрон Вильгельм Вильгельмович, командир «Щ-125» капитан-лейтенант Гольдберг Григорий Алексеевич, 14 июня арестован командир «Щ-102» капитан-лейтенант Корейшо Александр Иванович, командир «Щ-116» капитан-лейтенант Хияйнен Лев Петрович, командир «Щ-110» капитан-лейтенант Шеркнис Петр Петрович. Уволен из ВМФ командир БЧ-1 «М-16» старший лейтенант Оя Фридрих Мартынович, 20 июня уволен командир БЧ-5 «Щ-112» воентехник 1 ранга Дзевалтовский Людвиг Иванович, 26-го командир «Щ-106» капитан-лейтенант Тузов Иван Николаевич, 31 июня арестован командир 42-го дивизиона подводных лодок капитан 2 ранга Курников Лев Андреевич, инженер-механик 23-го дивизиона подводных лодок военинженер 3 ранга Степанов Алексей Сергеевич. 2-го августа арестован флагманский химик 2-й Морской бригады ПЛ капитан-лейтенант Раубо Адольф Иосифович, 3 августа – инженер-механик 32-го дивизиона подводных лодок военинженер 3 ранга Сидлер Константин Иванович, командир БЧ-1 «М-11» лейтенант Сталбо Казимир Андреевич, 7 августа уволен по ст. 43 а командир БЧ-3 «Щ-102» старший лейтенант Биби Анатолий Николаевич, уволен по ст. 43 а помощник командира «Л-15» старший лейтенант Земель Ян Янович, уволен по ст. 43 а командир БЧ-1 «М-23» лейтенант Яйло Андрей Георгиевич. 15 августа уволен флагманский инженер-механик 3-й Морской бригады ПЛ военинженер 3 ранга Кордюков. 22 ноября арестован командир «М-13» старший лейтенант Бородавский Иван Ильич. Кроме того, 22 ноября уволен по ст. 43 а командир «М-1» старший лейтенант Холмквист Андрей Альбертович. 10 декабря арестован командир «Щ-109» капитан-лейтенант Веке Виктор Кузьмич, 23 декабря были арестованы: командир 2-й Морской бригады капитан 3 ранга Матвеев Александр Иванович, помощник начальника штаба Исаев Александр Васильевич, флагманский механик 1-й бригады подводных лодок Веселовский Евгений Александрович, командир «Щ-116» Герасимов Виктор Николаевич. В тот же день военком подводной лодки Петров Павел Иванович был освобожден из под стражи в зале суда. Видимо, был признан «социально близким» и «осознавшим»…».
Всего на флоте репрессиям подверглись 66 офицеров подводников, из них 8 были расстреляны. Это М.Е Гуткин, Н.Н. Клюквин, А.Н. Кочетков, Г.А. Наринян, В.А. Павлов, М.С. Карпухин, расстрелянные в мае 1938 года, и В.Е. Кожанов, И.В. Кельнер, расстрелянные в августе 1938 года. Остальные были осуждены на разные сроки заключения и половина из них в последствии была освобождена и восстановлена в кадрах ВМФ.
Вся эта вакханалия арестов проходила на глазах командиров, сверхсрочников, матросов.
К концу 1938 года на ТОФе было арестовано еще около 50 старших морских офицеров. Среди них: капитан 2 ранга А.К. Пашковский, военный инженер 1 ранга С.П. Костылевский, бригадный комиссар Д.А. Сергеев, капитан 3 ранга Д.И. Тютчев. Иногда обвинения ретивых следователей звучали слишком абсурдно. Если офицер не был связан с иностранной разведкой, то вполне, как интендант 2 ранга И.Н. Аракин, мог хранить и распространять среди сослуживцев троцкистскую литературу, что каралось 5 годами тюремного заключения.
В процессе анализа ситуации по выявлению «врагов народа» на Тихоокеанском флоте нас, прежде всего, интересовала бригада торпедных катеров под командованием Ф.С. Октябрьского, но для полноты картины мы ознакомились с событиями в других бригадах кораблей и подводных лодок.
Может возникнуть вопрос, быть может, только подводники подверглись такому жестокому погрому? Мы уже имеем информацию о том, что в числе самых первых арестов на флоте был арест командира бригады траления и заграждения флагмана 2 ранга Васильева Александра Васильевича.
Вернемся в бригаду торпедных катеров, возглавляемую комбригом Ф.С. Октябрьским. В бригаде были арестованы капитан-лейтенанты Павел Петров и Владимир Довгай и начальник политического отдела бригадный комиссар Малютин. По воспоминаниям Риммы Филипповны Октябрьской, Петрова арестовали ночью вместе с женой, и информации об их судьбе не было никакой. Предположим, что Владимира Довгая демобилизовали из ВМФ как уроженца Западной Белоруссии по ст. 43 а в соответствии с директивой наркома РРКФ от 6 июля 1938 года. По этой директиве предписывалось в 7-дневный срок всесторонне подготовиться к проведению массовых оперативных мероприятий по «изъятию» противников советской власти, а заодно церковников, сектантов, подозреваемых в шпионаже, проживавших на территории региона немцев, поляков, корейцев, финнов, эстонцев и т.д. По результатам проведения мероприятий по этой директиве Нарком Фриновский уже 27 июля направил в Москву рапорт о том, что ему удалось «…распознать и обезвредить 66 вражеских агентов из числа руководящего состава Тихоокеанского флота…».
Вы посмотрите на мерзкую рожу этого «борца за чистоту рядов строителей социализма», как Фриновский часто именовал себя. С такой внешностью как у этого, с позволения сказать, «борца» в ранге Наркома ВМФ, только сутенером «трудиться» в портовом квартале Хайфы…
Предположим, что командира бригады Филиппа Октябрьского не поставили в известность о причинах ареста двух «самых лучших», со слов Риммы Филипповны, офицеров бригады, незадолго до этого отмеченных в приказе Наркома обороны… Но начальника политотдела так же просто, без согласования с политуправлением, арестовать не могли… Значит, у заместителя наркома Смирнова с Октябрьским был разговор, подобный тому, какой он вел с Холостяковым перед его арестом. Из показаний Холостякова: «…Совещание началось с того, что наркома ВМФ тов. Смирнов задал мне вопрос: «сколько вы вскрыли врагов народа?». Я ему ответил, что у нас арестовали Клюквина и Нарыняна. После чего он задал мне вопрос, а как вы их знаете? Я ответил, что знаю их как хороших командиров, но почему их арестовали, я не знаю. В своем заключительном выступлении Смирном сказал нам: «Я вашей работой не доволен, работайте, выводы я сделаю после», и уехал. После чего меня вызвали в штаб и арестовали» (РГА ВМФ, фонд р. 322, опись 2, дело 50, лист 57). После этого можно ли сомневаться в том, что арест Холостякова был напрямую связан с приездом в бригаду наркома П.А. Смирнова. Кстати, начальник политотдела бригады М.З. Кривицкий, после ареста Холостякова, нашел в себе мужество заявить, что он не верит что комбриг враг народа. После этого заявления и Кривицкого арестовали. И уже после ареста Холостякова были арестованы: начальник штаба бригады Бауман Арнольд Эрнестович (14.07), командир 33-го дивизиона бригады Бук Александр Владимирович (14.07), командир 41-го дивизиона бригады Иванов-Ивановский Николай Степанович (31.07), командир ПЛ «Л-7» Зайтулин Измаил Матитулович (1.08). Обвинения всем арестованным предъявили в контрреволюционных преступлениях, предусмотренных статьями 58-1 б, 58-7, 58-8, и 58-11 УК РСФСР. С отдельными выдержками из материалов уголовных дел на арестованных подводников мы уже имели возможность ознакомиться.
Теперь у нас уже вполне созрело убеждение в том, что бригада торпедных катеров была чуть ли не единственным соединением ТОФа, где командный состав практически не подвергся массовым арестам….
Написал последнюю фразу и сам поразился своей непозволительной доверчивости и наивности. В бригаде были арестованы командиры двух отрядов катеров – самые перспективные офицеры, начальник политического отдела, а мы готовы признать факт, что «…среди командно-политического состава бригады не выявлено случаев массовых арестов».
Остается только удивляться чем это Филипп Сергеевич сумел так очаровать Фриновского и Смирнова, опьяневших от запаха крови бесчисленных жертв и видевших практически в каждом военачальнике «врага народа»… А ведь было в послужном списке у Филиппа Сергеевича то, чем не могли похвалиться другие комбриги этим ополоумевшим живодерам – это «светлое комиссарское прошлое». Уже только это «роднило» молодого комбрига с тем же наркомом Петром Александровичем Смирновым, принявшим наркомовский пост после должности начальника ГлавПУпРА. Хотя, даже эта версия смотрится очень зыбко на фоне того, что с подачи тех же Фриновского и Петра Смирнова были арестованы многие флотские политработники вплоть до членов военных советов флотов… Не оставался в стороне от последних событий и заместитель наркома ВМФ Петр Иванович Смирнов-Светловский.
Чем больше приходится работать с материалами событий тех лет, вникать в суть репрессивной политики, в том числе со стороны руководства наркомата ВМФ, невольно возникает убеждение, что истинными врагами народа были те, кто искусственно раскручивал маховик репрессий, те кто, способствуя созданию атмосферы коллективного психоза, сами представляли смертельную угрозу для окружающих и всего государства…
Вглядитесь в их лица – Петр Смирнов-Светловский. Указывая свою национальность, поясняет – «родился в русской семье казака». А что в казачьих станицах бывали еще и не русские казаки? И тут же пишет, что отец у него врач, исключительно типичная профессия для русского казака… Да если бы он был из казачьей семьи, то, несмотря на учебу в политехническом институте, призвали бы его не на флот, а в казачьи части. Посмотрите на фотографию этого «русского казака», он более походит на родного брата Льва Бронштейна-Троцкого.
Взять того же Михаила Фриновского. Опять та же история: там, где следовало указать национальность, запись «родился в семье деревенского учителя». Но и этого показалось мало, поясняет: учился в духовном училище, как будто бы это что-то проясняет. В те времена в центральных российских губерниях, что ни еврей, то врач, либо юрист… В нашем нетипичном случае – сельский учитель. Поступив «добровольно» (?) вольноопределяющимся в кавалерийский полк, получив звание унтер-офицера, Фриновский дезертирует из полка, переходит на нелегальное положение и сотрудничает с анархистами. Ну, настоящий «русский» патриот… Из истории русской литературы начала 20-го века нам хорошо известен до боли знакомый сюжет – из вольноопределяющихся – в дезертиры, из дезертиров – в левые эсеры… Речь идет об Александре Гриневском, советскому читателю более известном под псевдонимом «Грин».
Примерно так же «вошел» в революцию и Петр Смирнов, пройдя славный путь от солдата запасного полка до начальника политуправления РККА, народного комиссара ВМФ и члена Советского правительства.
Что касается кадровой политики советского периода, не исключая пресловутой «ротации кадров» нынешнего смутного времени, чудес в этом процессе не бывало, и не бывает. В нашем же случае – в ходе массовой «чистки» военачальников ТОФа из шести комбригов корабельных соединений остался на свободе и сохранил должность только Филипп Октябрьский. Более того, буквально на гребне этой волны репрессий он назначается командующим Амурской флотилией и получает звание флагмана 2-го ранга. Здесь можно и к гадалке не ходить: кто-то из могущественных руководителей не только вывел его из-под удара, но и резко продвинул на вышестоящую должность. И судя по самому поверхностному анализу, на эту роль более других подходит заместитель наркома ВМФ Петр Смирнов-Светловский.
По вновь открывшимся обстоятельствам, для уточнения некоторых служебных контактов Филиппа Сергеевича, вернемся к периоду его службы на севере. С февраля по июнь 1924 года в Архангельске готовился к межфлотскому переходу во Владивосток сторожевой корабль «Воровский». Штаб и политотдел Северной флотилии обеспечивали эту подготовку. Начальник отделения пропаганды и агитации, периодически замещавший начальника политотдела, был просто обречен на плотное сотрудничество с командованием корабля. Остается напомнить, что этим работником политотдела был Филипп Иванов (вскоре ставший Октябрьским), а старшим помощником командира корабля был Петр Смирнов, вскоре ставший Светловским. Что у них было общего? Ну, разве что возраст. Казалось бы, ну что такое два года разницы? Но именно эти два года гражданской войны приблизили Петра Ивановича Смирнова к самому олимпу военно-политической элиты новой, советской России. 17-ти лет, с 1914 года он был в партии, с марта 1917 года редактировал газеты Кронштадского комитета РСДРП, возглавлял техническую комиссию кронштадского порта… В ходе восстания – комиссар и начальник штаба сводного отряда моряков, направленного под командой Павла Дыбенко в поддержку восставшего Петрограда. В феврале 1918 года – комиссар и командир минно-подрывного отряда из моряков в составе морского полка под общим командованием все того же Дыбенко, уже под Псковом. В июне того же 1918 года – возглавил экспедицию моряков-балтийцев в Нижний Новгород для формирования Волжской флотилии и возглавил ее штаб. Затем командир конного морского отряда в составе 5-й армии, ведущей бои с белоказаками. Первые месяцы 1919 года – военком Кронштадской морской крепости. Это был самый опасный период наступления войск Юденича на Петроград. Уже 17 апреля 1919 года Смирнов назначен командующим и военкомом Волжской военной флотилии. Под его руководством флотилия содействовала 2-й армии при форсировании Камы в ходе Пермской операции.
После объединения Волжской флотилии с Каспийской в конце июля 1919 года Петр Смирнов направлен командовать Днепровской военной флотилией с членством в РВС Гомельского укрепрайона. Флотилия содействовала войскам 12-й армии в форсировании Днепра и освобождении Киева. Если кому-то интересно, то армией в этот период командовал Антонов-Овсеенко, никогда не скрывавший своей особой линии в партийном руководстве, а основным конкурентом командарма и командиром ударной дивизии фронта являлся все-тот же Павел Дыбенко. Уже 7 августа 1920 года Смирнов направлен для командования Морской экспедиционной дивизией, участвовавшей в разгроме десанта генерала Улагая. На этой должности Смирнов сменил бывшего адмирала Немитца, умудрившегося к этому моменту в боях с врангелевцами потерять два морских полка из трех… Затем в период решительных боев по овладению Крымом Смирнов опять возглавляет Днепровскую флотилию.
После такой краткой исторической справки мы вынуждены признать, что Петр Иванович Смирнов – один из самых деятельных и успешных представителей флота на фронтах гражданской войны. На фоне его боевой деятельности тот же Паша Дыбенко не более как дилетант-недоучка и бузотер. К чести Смирнова было и то, что с толпой своих соратников по гражданской войне он не ринулся за должностями комкоров и командармов, а довольствовался скромной должностью на сторожевом корабле. Кстати, не исключено, что назначение на эту должность – следствие каких-то крутых политических интриг внутри военно-политического руководства РККА.
Итак, возвращаемся в февраль 1924 года. У причала архангельского порта стоит сторожевой корабль «Воровский», готовясь к межфлотскому переходу во Владивосток. Естественно, подготовку организуют и обеспечивают штаб и политотдел Северной флотилии. Вполне резонно предположить, что среди работников штаба и политотдела у старпома командира «Воровского» Смирнова единственное знакомое по Москве лицо и лицо это принадлежит работнику политотдела Филиппу Иванову. Исходя из этой предпосылки, Петр Иванович Смирнов и Филипп Сергеевич Иванов в этой ситуации еще в большей степени были обречены на контакт. Иначе, что могло бы связать бывшего легендарного командующего Волжской, Днепровской флотилий, члена многочисленных Военных советов периода гражданской войны, дважды орденоносца со скромным работником периферийного политотдела батальонным комиссаром Филиппом Ивановым. Очень похоже, что подобная трансформация заслуженного военачальника гражданской войны в старшего помощника командира обычного сторожевого корабля способствовала последующему необычному выбору Филиппа Сергеевича – всерьез овладеть военно-морскими знаниями, пройдя курс обучения в военно-морском училище.
Первое персональное звание Филиппа Сергеевича на тот период я выяснил по фотографии 1921 года, сделанной в период его службы в политуправлении РККА в Москве. Публикуя эту фотографию в своей книге, Римма Филипповна сопроводила ее следующей надписью – «Ф.С. Октябрьский в Москве перед совещанием». На заднем плане фотографии просматривается здание с массивной колоннадой, в нем с 20-х годов размещалось Главное Политуправление РККА. Филипп Сергеевич, как и подобает настоящему политработнику, готовится к совещанию, просматривая передовую статью газеты «Правда». На рукавах его кителя три нашивки над ними красная – «комиссарская» звезда. Это персональное звание будет ему сохранено при переводе на службу в Архангельск. Не иначе как гримасой судьбы можно расценить и тот факт, что аналогичные нашивки по должности старшего помощника командира корабля 3-го ранга имел на тот момент и Петр Иванович Смирнов. Если бы он сохранил те нашивки, которые ему причитались по должностям командующего флотилий или члена военного совета, то рукав его кителя до локтя был бы покрыт этими красными байковыми полосками, окантованными золотистым шнурком. Смирнов был умным человеком, не склонным к клоунаде и позерству, и до подобной порнографии дело не дошло. И без того я представляю состояние командира корабля, в старпомы которому назначили столь заслуженного военачальника – героя гражданской войны. Несколько проясняет ситуацию тот факт, что начальником перехода и одновременно командиром корабля был назначен бывший вице-адмирал Андрей Семенович Максимов. Это был человек с очень сложной судьбой, противоречивой натурой, но при всем этом он был опытнейшим моряком и блестящим судоводителем. У такого командира не грех было поучиться морскому делу, особенно учитывая специфику дальнего похода.
То, что Петр Смирнов в последующие годы служил серьезно и основательно свидетельствует его послужной список: 1925год – командировка в Китай в качестве военного советника. 1925-1927гг. – учеба в военно-морской академии. 1928-1929 гг. – командир эскадренного миноносца. 1930-1934 гг. – командир дивизиона эскадренных миноносцев Балтийского флота. Опять таки, в этот период, служа в Кронштадте, вполне вероятны контакты Филиппа Октябрьского и Петра Ивановича Смирнова. От гипотез переходим к реалиям. С 1934 года Петр Смирнов – инспектор Управления Военно-Морских сил РККА, курирующий строительство береговых объектов флота, Филипп Сергеевич Октябрьский – командир бригады торпедных катеров Тихоокеанского флота, активно ведущий строительство объектов береговой базы бригады. По различным заявкам, отчетам оба военачальника, опять таки, обречены на служебные контакты. Приближаемся к роковым для флотов 1937-1938 годам. Флагман 2 ранга Петр Иванович Смирнов-Светловский – первый заместитель наркома ВМФ Петра Александровича Смирнова. В апреле 1938 года состоялся печально известный визит наркома ВМФ на Тихоокеанский флот, в процессе которого были инициированы аресты среди командования флота и корабельных соединений. Мы уже вели речь о многочисленных арестах среди руководящего состава флота. По самому поверхностному анализу после визитов на флот наркома Петра Александровича Смирнова, затем – Михаила Фриновского из руководителей уровня – комбрига-комдива не пострадал только Филипп Сергеевич Октябрьский. В чем же причина такой поразительной неуязвимости?
За шесть лет бригада торпедных катеров под командованием Октябрьского превратилась в боеспособное мобильное соединение. За успехи в боевой и политической подготовке командир бригады Филипп Сергеевич в 1935 году был награжден орденом Красной Звезды.
Создать на таежном берегу океана за такой короткий срок сложную береговую инфраструктуру, обеспечивающую повседневную и боевую деятельность бригады торпедных катеров – это серьезное достижение.
Быть может, к деятельности командира бригады Октябрьского не возможно было придраться? Было несомненное преимущество у комбрига Октябрьского перед коллегами – командирами бригад надводных кораблей и особенно подводных лодок – он действительно в исключительно короткий срок обеспечил создание и оборудование образцовой береговой базы и военного городка для катерников и их семей. В масштабах же флота именно срыв сроков строительства береговых баз и объектов звучал вторым или третьим пунктом в перечне обвинений ответственных военачальников. По самому определению не бывало на флоте командира бригады кораблей у кого не нашлось бы недостатков в работе. Если даже теоретически допустить такое небывалое явление, то в чем тогда причина ареста начальника политотдела бригады торпедных катеров? Что у них с комбригом была настолько разная сфера деятельности, что один оказался врагом народа, а другой – передовиком, достойным награждения орденом, повышения в звании и назначения на вышестоящую ответственную должность? Чушь собачья – они делали одно общее дело и должны были делить и ответственность, и награды. Кстати, начальник политотдела бригады торпедных катеров бригадный комиссар Малютин – член партии с апреля 1917 года, за участие в боях гражданской войны был награжден именным оружием. Да и орден Красной Звезды из рук Гамарника он получил в один день с Филиппом Сергеевичем.
Свою версию чудесного избавления Филиппа Сергеевича Октябрьского от кровожадных наркомов Смирнова и Фриновского я уже изложил. Если такое объяснение грешит субъективностью и натяжками, готов выслушать ваше мнение.
Потому как Филипп Сергеевич не только не был арестован, но, получив внеочередное высокое звание, ушел на повышение, стоило ли ожидать, что он вступится за арестованного начальника политотдела, или «замолвит» кровожадному еврею Фриновскому хоть слово в защиту арестованных молодых перспективных капитан-лейтенантов Довгая и Петрова…Такая постановка вопроса грешит не просто наивностью, но и явной глупостью.
Посмотрите на фотографию Филиппа Сергеевича, сделанную в 1938 году. Именно в этом году, а не в 1935-м как ошибочно указала Римма Филипповна. На груди у Октябрьского медаль «20 лет РККА», награждение которой состоялось не ранее весны-лета 1938 года.
О «…поразительной целеустремленности, настойчивости и скрытой мужской силы…», что вовремя разглядела в Филиппе Иванове его будущая жена, и о которых пишет его дочь. Мне, глядя на фотографию молодого комбрига Октябрьского, видится и многое другое. Не хотел бы я попасть в подчинение к начальнику с таким взглядом. Посмотрев в эти глаза, на эти плотно сжатые губы, мне стало понятнее многое из того, что в последствие явилось причиной конфликтов Филиппа Сергеевича с Николаем Герасимовичем Кузнецовым, с Львом Владимирским, с Сергеем Горшковым и что однажды переполнило чашу терпения у самого Сталина, – отличавшегося до жестокости жестким характером…
Волна первых арестов на ТОФе и на Амурской флотилии началась еще летом 1937 года. Тогда были арестованы командиры мониторов: Фоменко, Кузнецов, Лепин. В Зейском отряде кораблей были арестованы: Герасимов, Е.А. Гончаров, Синицын, Медовый, Бирин и др. Большинство из них было расстреляно.
На Амурской флотилии, как и на Тихоокеанском флоте, главным организатором репрессий в начале 1938 года стал Нарком ВМФ Петр Александрович Смирнов. В феврале 1938 года на общем собрании командного состава флотилии он сказал: «Вы не видите, среди вас сидят враги народа». По воспоминаниям офицеров флотилии: «…хотелось оглянуться, посмотреть на врагов, но рядом знакомые лица друзей и боевых товарищей, с которыми уже семь лет служишь на кораблях, охраняешь государственную границу страны. Хотя наше поколение и было воспитано на вере в Партию и в Сталина, но такое огульное обвинение привело всех присутствующих на собрании в шок и вызвало смятение в душах…».
Сразу после этого совещания на флотилии начались новые аресты. В марте 1938 года после вызова в Москву был арестован командующий флотилией флагман 1 ранга И.Н. Кадацкий-Руднев. Услышав эту звучную двойную фамилию, изначально предполагаешь, что Иван Николаевич принадлежал к знатному шляхецкому роду и несколько удивляешься, что ее носитель – в прошлом простой матрос, активный участник гражданской войны. Следом за командующим были арестованы: начальник штаба – капитан 2 ранга Николайчик; флагманский штурман Палечек, начальник отдела боевой подготовки – А. Цибульский. Аресту подверглись и более мелкие руководители, служившие в штабе и в военном речном порту. Аресты продолжались в течение длительного срока, об арестах никому не объявляли и ничего не объясняли. На флотилии об арестах узнавали случайно, чаще при встречах на очередных совещаниях. По воспоминанию одного из моряков флотилии: «…Лично я никогда не верил, что среди моих друзей, с которыми вместе учился в морском училище, служил на одном корабле, жил в одной квартире, – такими, к примеру, как Юра Польский – командир монитора «Киров», Коля Рогинов, Саша Цибульский, которых уже арестовали, – есть враги народа. Было арестовано много моих товарищей, с которыми я учился в училище: Козлов, Копылов, Хван, командир БТ-5 Федоров, Польский, Заруба. Поверить, что они были враги невозможно… Думалось, что происходит какая-то ошибка, что кому-то нужны эти аресты, но так до конца разобраться не смог. Только в период гласности стало понятным, что это было время запланированного сверху, планомерного уничтожения людей, которое охватило не только командиров на флотилии на Дальнем Востоке, но и по всей стране: в промышленности, науке, в самой партии».
К воспоминаниям подобного рода следует относиться критически. Автор часто повторяется, одним списком приводит фамилии офицеров, пострадавших от репрессий в разные годы и тут же попадаются фамилии офицеров по разным причинам избежавших репрессии… Так, о капитан-лейтенанте И.А. Зарубе нам еще предстоит неоднократно упоминать.
Судя по всему, автор воспоминаний закончил ВМУ в 1931 году и в составе большой группы выпускников прибыл служить на Дальний восток. Это важно уже потому, что большинство его ровесников к 1938 году имели звание капитан-лейтенантов и занимали ответственные должности в штабах отрядов, дивизионов кораблей, командовали канонерскими лодками и мониторами. В этом же (1931) году окончил училище, и в 1938 году стал капитаном 3 ранга Сергей Горшков, о котором мы неоднократно будем упоминать в нашем исследовании.
По послужному списку Филиппа Сергеевича проанализируем прохождением им службы во второй половине 30-х годов. Многое настораживает, содержание отдельных записей в личном деле удивляет. Если принять на веру, что приказ Наркома ВМФ о вступлении в должность командующего Амурской флотилии комбрига Октябрьского состоялся в феврале 1938 года, то приходится признать, что и отстранение от должности флагмана 1 ранга Кадацкого-Руднева, и арест его ближайших помощников происходил уже в присутствии Филиппа Сергеевича Октябрьского. Если же допустить, что назначение Октябрьского на должность командующего Амурской флотилии состоялось сразу же после ареста Кадацкого-Руднева, то придется смириться с тем, что до конца марта, пока не был оглашен приговор суда, на должности командующего продолжал числиться флагман 1-го ранга Кадацкий-Руднев. Работники отделов кадров флотского уровня подобных нарушений не должны были допустить. А ведь здесь значение каждой даты исключительно важно. Казалось бы, месяц вперед, месяц назад, – нашел к чему придраться… Для объективного суждения по конкретной ситуации даже несколько суток имеют большое значение. В феврале Наркомом ВМФ еще был Петр Александрович Смирнов, с 8 сентября – наркомом стал Михаил Фриновский, а в период с 30-го мая по 8 сентября обязанности наркома исполнял первый заместитель Наркома – Петр Смирнов-Светловский. По многим признакам, продвижению Октябрьского на должность командующего флотилией способствовал именно Смирнов-Светловский, и в последующем Филиппу Сергеевичу очень уж не хотелось «засвечивать» своего давнего благодетеля, ставшего вдруг (?) «врагом народа»… Это только потом, когда все три «фигуранта» из нашего «наркомовского» списка будут причислены к врагам народа, станет одинаково опасно упоминать их имена…
От эмоций и предположений переходим к фактам. В феврале 1938 года Филиппу Сергеевичу было присвоено звание флагмана 2 ранга, что еще в большей степени подтверждает факт назначения Октябрьского на должность командующего флотилией именно в этом месяце…
Вы думаете что-либо изменилось на Амурской флотилии в плане арестов после назначения ее командующим Филиппа Октябрьского? Обратимся к документам. В мае-июне были арестованы командир дивизиона мониторов М.П. Антонов, начальник политуправления бригады мониторов полковой комиссар Строкин. 4 августа арестовали капитан-лейтенантов Н.Д. Сергеева, Н.Н. Логинова, А.М. Гущина и многих других.
Последние аресты были связаны с прибытием на Тихоокеанский флот и Амурскую флотилию нового Наркома ВМФ М.П. Фриновского и начальника Главного политуправления РККА Льва Мехлиса. Благодаря столь активным действиям органов НКВД, на Амурской флотилии стал ощущаться явный недостаток квалифицированных кадров. Причем, речь уже шла не только о командном составе: на одном из мониторов было арестовано 8 человек сверхсрочников и военнослужащих срочной службы. Аресты многих младших офицеров и сверхрочников парализовали боевую деятельность отдельных кораблей. Это стрелковый батальон на строевую подготовку может вывести старшина сверхсрочной службы, а управлять монитором на такой реке как Амур, не всегда и помощнику командира можно доверить… Какова же реакция на ситуацию командующего флотилией?
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги