ГЛАВА 7 ЛЮДИ И СОБЫТИЯ ПОСЛЕ МИННЕАПОЛИСА

Незадолго до закрытия сессии Генеральной конференции разгневанный Дж. Батлер подал заявление об отставке с поста президента Генеральной конференции. Смит также вскоре отказался от своего поста секретаря Генеральной конференции. Президентом был избран О. А. Олсен, который тогда жил в Европе. До вступления в должность Олсена, которому было необходимо уладить свои дела перед отъездом в Соединенные Штаты, обязанности президента были возложены на С. Н. Хаскелла. Хаскелл, однако, сумел уклониться от этой работы, и ее вынужден был исполнять У. Уайт, когда не помогал своей матери. Утомленный Уильям писал: «Для меня это было большим потрясением, я практически был сломлен»[197]. Своей жене он писал, что это событие произошло не только «против моей воли… но оказалось самой горькой пилюлей в моей Жизни. Создавалось впечатление, что после пережитого в Миннеаполисе горькая доля ожидает некоторых из нас навсегда»[198].

Хотя неадвентистская газета «Pioneer Press» от 2 ноября сообщала, что совещание прошло «необычайно оживленно» и в атмосфере «необыкновенного взаимопонимания», тем не менее Елена Уайт воспринимала совещание как «самую непостижимую внутреннюю борьбу, которая когда–либо имела место среди нашего народа» и как «одну из самых печальных глав в истории тех, кто верил в истину для настоящего времени»[199]. Но вопреки всему она верила, что «это совещание приведет к прекрасным результатам… Истина восторжествует, и мы, несомненно, восторжествуем вместе с ней»[200].

Сразу же после конференции У. Уайт отмечал, что делегаты вернулись домой, «по–разному оценивая результаты встречи. Одни считали, что получили величайшее благословение в своей жизни, другие же полагали, что это совещание ознаменовало наступление мрачных времен и что последствия того зла, которое проявилось на нем, никогда не будут изглажены»[201]. Он же лично верил, что Бог обратит все это во благо Церкви.

43. Учитывая тот факт, что точка зрения Джоунса, Ваггонера и Елены Уайт не была оценена должным образом руководством Генеральной конференции на совещании 1888 года, какие шаги они предприняли для распространения своей «самой драгоценной вести»?

Елена Уайт покинула Миннеаполис, разочарованная в служителях Церкви, но она еще надеялась на весь адвентистский народ в целом. Перед окончанием совещания она выступила перед собранием служителей, сказав, что если они не примут этот свет, то она хотела бы «дать людям шанс; возможно, они оценят его по достоинству»[202]. Адвентистский народ конечно же нуждался в таком свете. В сентябре 1889 г. она с сожалением заметила, что «едва ли один из сотни» реально представлял себе, что означает получить оправдание по вере, что означает фраза «Христос должен быть… единственной надеждой и спасением»[203]. Осенью 1891 года она, Джоунс и Ваггонер разъедутся, чтобы проповедовать о праведности по вере «народу» и служителям. После того как она уехала в Австралию в 1891 г., а Ваггонер в Англию, Джоунс и У. Прескотт продолжали нести эту весть в Соединенных Штатах. На протяжении этого и последующего времени Елена Уайт подчеркивала, что Бог избрал Джоунса и Ваггонера провозглашать особую весть адвентистской Церкви. Сама она также опубликовала много работ на тему праведности по вере.

Новая администрация Генеральной конференции во главе с О. А. Олсеном (1888–1897) и Дж. А. Ирвином (1897–1901) положительно откликнулись на поддержку Еленой Уайт вести Джоунса и Ваггонера и дали им возможность на протяжении 1890 годов широко проповедовать свои воззрения. Они могли обращаться к людям в церквах, через уроки субботней школы, в учебных заведениях, на курсах повышения квалификации и семинарах, которые регулярно проводились для служителей, а также через публикации в церковной печати. Особенно важно отметить тот факт, что на каждой Генеральной конференции, которые проводились в период с 1889 по 1897 гг., Джоунс и Ваггонер играли ведущую роль в области исследования Библии и в решении теологических вопросов (см. раздел о Джоунсе и Ваггонере, вопрос 49). Более того, тот факт, что руководство Церкви назначило Джоунса редактором «Ревью» (Смит же был его заместителем) в 1897 г. (хотя решение было принято еще раньше, в 1894 г., но проблема, связанная с Анной Райс, заставила отложить на время его исполнение), может о многом сказать. Будучи самым влиятельным редактором в Церкви, Джоунс, естественно, использовал «Ревью» как канал для распространения своих воззрений.

Уже в феврале 1890 г. Р. А. Ундервуд (оппонент Джоунса и Ваггонера) пожаловался Олсену на то, что Ваггонер получил «самые большие возможности, какие только может предоставить ему Церковь и в общественном служении, и в печати, чтобы распространять свои взгляды… беспрепятственно»[204]. Такое утверждение отвечало истине (особенно в отношении Джоунса) в середине и в конце девяностых годов. Трудно вообразить себе более благоприятные условия для деятельности реформаторов, чем те, в которых они оказались в течение 1890 годов.

44. Каков был отклик на широкое распространение вести Джоунса, Ваггонера и Елены Уайт?

Месяцы, последовавшие за Миннеаполисом, оказались для Елены Уайт и ее коллег напряженными, поскольку они провозглашали весть о Христе и Его любви как адвентистским служителям, так и членам церкви. Хотя результаты были гораздо скромнее, чем ожидалось, тем не менее некоторые люди покаялись в том, что в Миннеаполисе присоединились к ложной позиции, и ощутили немалую радость от вновь обретенного чувства свободы в праведности Христа. Елена Уайт с радостью писала во время сессии Генеральной конференции в 1889 г.: «У нас сейчас проходят замечательные собрания. На них нет того духа, который был в Миннеаполисе». Многие делегаты свидетельствовали, «что прошедший год оказался для них лучшим в их жизни; свет, исходящий от Слова Божьего, был ясным и определенным: оправдание по вере, Христос — наша праведность[205].

Хотя совещание 1889 г. было важной вехой в том смысле, что на нем наметилось заметное улучшение по сравнению с 1888 г., все же борьба во многом еще только разворачивалась. Крупный прорыв произошел в марте 1890 г. на курсах для служителей. Церковь регулярно проводила такие краткосрочные интенсивные курсы в течение нескольких лет после 1888 г., поскольку опрос служителей в Миннеаполисе показал, что многие из них оказались неспособны установить связь Библии с великими христианскими истинами. На этих курсах присутствовали представители двух сторон, участвовавших в конфликте 1888 года. Эти курсы в 1890 г. проходили в холодной атмосфере борьбы, сомнений и возобновившегося подозрения о существовании калифорнийского заговора. Основным предметом теологических споров стали заветы — тема, которая доминировала в уроках субботней школы, составленных Ваггонером. Разъяснения, которые дали Елена Уайт, Джоунс и Ваггонер по поводу слухов о калифорнийском заговоре (см. вопрос 9), привели к тому, что многие признались в том, что таили злые мысли со времени совещания 1888 г.

Этот прорыв необыкновенно обрадовал президента Генеральной конференции О. Олсена, сторонника Джоунса и Ваггонера. Он написал 20 марта 1890 г.: «Наверное, теперь я могу сказать, что у нас появляется взаимопонимание и единство, которые отсутствовали несколько лет. Многие из тех, кто испытывал недоумение и сомнение, теперь почувствовали облегчение, и свет стал проникать туда, где раньше царила тьма»[206]. С этого времени острота полемики стала угасать, и у многих вновь вернулось доверие к Елене Уайт. «Многие начали осознавать, — писал Олсен, — что это свидетельство не заслуживает такого обвинения, как им казалось, но что во многом следует винить самих себя и свое излишнее доверие молве, а не истине и духу Божьему»[207].

Следует отметить, однако, что даже после серьезной победы, которая была одержана в начале 1890–х, когда адвентисты приняли истину о праведности по вере и преодолели дух Миннеаполиса, оставалось еще много проблем, которые требовали своего прояснения. В Церкви еще сохранялось существенное напряжение на протяжении девяностых годов девятнадцатого и в начале двадцатого веков (более подробно о принятии и/или отвержении вести 1888 г. см. вопрос 50).

45. Как повлиял на Церковь продолжительный кризис, связанный с принятием воскресных законов?

В вопросе 4 мы говорили о растущем напряжении на протяжении 1880–х в связи с принятием законов о воскресном дне, которое достигло своей кульминации весной 1888 г., когда сенатор Г. Блэр попытался внести поправку в конституцию, чтобы христианизировать государственные школы в США и принять национальный закон о воскресном дне. Законопроект Блэра о святости воскресного дня был первой попыткой, начиная с 1830–х, ввести принудительное соблюдение воскресенья в Соединенных Штатах. В 1888 г. этот законопроект не прошел, но в 1889 г. Блэр снова поставил его на повестку дня в сенате. Как и закон от 1888 г., этот закон после ожесточенной борьбы, в которой адвентисты сыграли большую роль, не был принят. В 1890 г. У. Брекенридж предложил закон о воскресном дне на рассмотрение палаты представителей, но он также не получил одобрения.

Вместе с тем в период между 1880 и 1895 годами многие адвентисты были арестованы в Соединенных Штатах (и за пределами США) за нарушение воскресных законов. Самый известный случай произошел с Р. М. Кингом, который подал апелляцию в Верховный суд Соединенных Штатов. Кинг, однако, не дождался окончательного решения суда: он умер в ноябре 1891 г., когда дело его находилось еще на рассмотрении в Верховном суде.

Местные власти рассматривали многих арестованных адвентистов как обычных преступников. О судах над ними много писали в крупных национальных газетах. Дж. Н. Лафборо, говоря о широкой известности дела Кинга, писал: «В течение одного месяца главная истина вести третьего ангела была представлена вниманию большего числа людей, чем мы могли охватить в течение двадцати лет до этого»[208]. Неудивительно, что в Церкви начали говорить о несомненной близости позднего дождя и громкого клича.

В 1892 г. уже не было Кинга, а законопроекты Блэра и Брекенриджа провалились, но сторонники воскресного закона не дремали. 5 августа 1892 г. президент США Бенджамин Гаррисон подписал первый государственный закон о воскресном дне. Это означало, что Всемирная выставка в Чикаго не получит федеральных ассигнований, если она закроется в воскресенье.

Череда событий, ведущих к принятию воскресного закона в августе 1892 г., для адвентистов седьмого дня носила угрожающий характер. 18 февраля Елена Уайт писала в Австралии: «Протестантизм протягивает свою руку через пропасть, чтобы пожать руку папству, и создается союз, призванный уничтожить четвертую заповедь о субботе… Произойдет что–то грандиозное и решительное, и это не заставит себя ждать»[209].

Через 11 дней Верховный суд Соединенных Штатов вынес свое постановление во время слушания дела Церковь Святой Троицы против США. Это постановление было преисполнено большого смысла для адвентистского пророческого истолкования, поскольку суд недвусмысленно утверждал в нем, что Соединенные Штаты — «христианское государство». В качестве доказательств суд указал на «законы страны, традиции, построение общества». В эти доказательства входили «законы, предписывающие соблюдение субботы [воскресенья]»[210].

Разумеется, силы, стремившиеся продвинуть воскресный закон, увидели в этом заявлении как зеленый свет для того, чтобы придать национальному закону о воскресном дне конституционный статус. Ассоциация национальных реформ ликовала в связи с принятием этого постановления. «Христианское вероучение — это закон страны», — цитировали они решение суда. «Христианская Церковь обладает правами в этой стране. Среди них есть право на один день в неделю… который может быть посвящен поклонению… Богу»[211]. Таким образом, решение Верховного суда стало орудием крупного калибра в атаке сторонников воскресного закона на конгресс весной и летом 1892 г.

Адвентисты в Батл–Крике в течение нескольких месяцев ничего не знали ни о заявлении Елены Уайт от 18 февраля, ни о деле Святая Троица против Соединенных Штатов. Но в середине мая А. Т. Джоунсу удалось получить информацию об этих двух фактах. Осмыслив эти сведения в свете адвентистской интерпретации пророчеств, они подготовили «взрывоопасный пакет». 14 и 21 мая 1892 г. Джоунс произнес в Батл–Крике проповеди, которые наэлектризовали аудиторию, поскольку он заявил, что в этом постановлении суда, вынесенном в связи с делом Церковь Святой Троицы против Соединенных Штатов 29 февраля, проступает образ зверя. «Все, что остается, — утверждал он, — так это дать ход этому постановлению, поручив наблюдение за его исполнением какому–нибудь фанатику, который может контролировать гражданскую власть»[212]. Он подчеркнул, что адвентисты возвещали о наступлении этого события на протяжении 40 лет. Теперь настало время быть наготове. После этого он заявил: «Ничего, кроме неверия нашего собственного народа, не сдерживает громкий клич вести третьего ангела сегодня»[213]. Тем из адвентистов, кто возражал ему, он заявлял, что они «не подходят» для проповеди «вести предостережения» против поклонения зверю[214]. Последнее заявление, несомненно, относилось к Урии Смиту, которого Джоунс считал слишком осторожным в истолкованиях пророчеств.

В «Ревью энд Геральд» были опубликованы эти проповеди, но Смит не удержался от публичного выпада против него. В том же выпуске «Ревью», где были напечатаны эти проповеди Джоунса, была и статья, в которой отрицалось, что образ зверя уже проявился или что постановление суда в связи с делом Святая Троица что–либо изменило.

Публичная полемика по вопросу образа зверя разделила адвентистское руководство. Для президента Генеральной конференции Олсена это снова было возращение к духу Миннеаполиса. «Начиная с 1888 г., — жаловался он, — каждый стремился внимательно изучать высказывания других и выискивать в них недостатки»[215]. В этом были виноваты, очевидно, обе стороны. Дух Миннеаполиса не спешил умирать.

Между тем 5 августа президент США Бенджамин Гаррисон в связи со Всемирной выставкой подписал национальный закон о воскресном дне. Перо, которым он подписывал этот акт, было помещено в обитую шелком коробочку и передано президенту Американского субботнего союза. Это был день ликования для сторонников закона о воскресном дне.

Подписание этого закона, по словам Джоунса, вызвало к жизни образ зверя [216]. Такое истолкование еще больше разобщило его со Смитом. В периодической церковной печати началась холодная война, в которой «Знамения времени», «Американский страж» и «Домашний миссионер» поддерживали мнение Джоунса относительно образа зверя, а «Ревью» в целом вообще игнорировало и Джоунса, и эту тему.

Елена Уайт не предпринимала никаких усилий, чтобы разрешить эту проблему, хотя и советовала Джоунсу «ни в коем случае не впадать в крайность» и упрекала Смита за то, что он по–отечески не поговорил с молодым человеком наедине об этих разных истолкованиях[217].

Отказываясь разрешить богословскую полемику между Джоунсом и Смитом, Елена Уайт при этом не сомневалась, что Церковь находилась в преддверии конца времени. Говоря о воскресном кризисе конца 1880–х, она писала: «Ныне настает время самого важного сражения всех веков. События, которые мы, на основании пророческого слова, ожидаем уже более сорока лет, ныне разворачиваются перед нашими глазами»[218]. 6 декабря 1892 г. она написала в «Ревью», что мир и Церковь находятся «на самом пороге кризиса». Такие заявления с ее стороны и со стороны большинства других руководителей Церкви создало особую атмосферу на сессии Генеральной конференции 1893 г. в Батл–Крике.

Сессия Генеральной конференции, которая должна была открыться в феврале 1893 г., проходила в атмосфере напряженного предвкушения конца времени. Опубликованная Еленой Уайт 22 декабря 1892 г. в «Ревью» статья, в которой она писала, что громкий клич начался с проповеди праведности Христа в 1888 г. (см. вопросы 3942), не снизила это напряжение. Отождествив громкий клич (весть) с поздним дождем (излитием силы Святого Духа — Личностью), Джоунс выступил с «вдохновенной проповедью о „позднем дожде" и громком кличе вести третьего ангела» в конце ноября в храме Батл–Крикской церкви[219] (см. вопросы 3841). Эта проповедь имела огромный резонанс в адвентистских кругах и существенно повлияла на повестку дня сессии Генеральной конференции в 1893 г. Ключевым «текстом» на этих встречах стало заявление Елены Уайт от 22 ноября о громком кличе (вопрос 39).

Но возбуждение среди сторонников возрождения (Джоунс и Прескотт), связанное с поздним дождем, было обусловлено не только законами о воскресном дне и заявлением Елены Уайт о громком кличе. Они также получили свидетельство от женщины, которую практически восприняли как нового пророка.

46. Какую роль сыграла Анна Райс в возбуждении интереса к ожиданию позднего дождя в 1893 г.?

Анна Райе (иногда ее называют Анной Филлипс) сыграла немаловажную роль в ожидании позднего Дождя в 1893 г., хотя лишь немногие поняли ее роль в этом. Однако свои свидетельства Анна возвещала не напрямую, а через А. Т. Джоунса и У. У. Прескотта.

Начиная с 1892 г., Райс начала получать видения. Ее, естественно, волновал вопрос, от Бога ли они. В результате во второй половине 1892 г. она приехала с Западного побережья в Чикаго на встречу с Джоунсом, чтобы определить, является ли она истинным пророком или нет. Ее метод, как писал С. Н. Хаскелл Елене Уайт, был прост: «Вы видели некоторое время тому назад, что братья Джоунс и Ваггонер получили свет лдя этого народа, а потому, если А. Т. Джоунс одобрит их [видения Анны], то тогда она убедится, что они были от Бога». Получив одобрение Джоунса, Анна сочла, что ее призыв был «от Господа»[220]. Это одобрение стало решающим моментом и для будущего служения Анны, и для деятельности Джоунса в 1893 и 1894 гг. (см. вопрос 23).

Вследствие того, что Джоунс одобрил работу Анны, он смог 29 сентября 1893 г. на лагерном собрании в Мичигане заявить своим слушателям, что «до завершения вести третьего ангела появятся еще и другие пророки». Он продолжал утверждать, что человек может испытывать таких пророков путем распознавания в них голоса Божьего. Он утверждал, что такой тест не представляет опасности, поскольку «дьявол не может подделать голос Иисуса Христа… Он может говорить те же самые слова, которые есть в Библии, но это не может быть голос Иисуса». Джоунс поэтому убеждал своих слушателей, что нужно учиться распознавать голос Бога, поскольку его овцы узнают Его голос и последуют за Ним[221].

Вскоре после того, как Джоунс одобрил работу Анны в 1892 г., Елена Уайт выступила со своим заявлением о том, что громкий клич уже начался (вопрос 39). Для Джоунса казалось весьма естественным рассматривать видения Анны Райе в свете этого заявления и сделать вывод о том, что начался поздний дождь (вопрос 40).

Во время сессии Генеральной конференции в 1893 г. Анна послала Джоунсу по крайней мере два письма. Первое было датировано 7 февраля. Оно содержало свидетельство ее приемным родителям, полученное 10 августа 1892 г. Второе ее письмо датировано 21 февраля 1893 г. Это было фактически «свидетельство», призывавшее к покаянию и реформе адвентистского образа жизни — воззвание к более совершенной христианской жизни в свете скорого Второго пришествия. Джоунс хотел прочитать «свидетельства» Анны Райе делегатам сессии Генеральной конференции 1893 г., но президент Генеральной конференции запретил ему это сделать[222].

Должно быть, это запрещение прочитать свидетельства Анны о позднем дожде возмутило чувствительную натуру Джоунса. И все, что он мог сделать в этом случае, так это намекнуть на волнующее «исполнение пророчества», которое и побудило его и Прескотта прийти к убеждению о том, что поздний дождь уже начался. Он сказал делегатам сессии 1893 г.: «Благодарю Господа за то, что Он не собирается довольствоваться более одним пророком/ Он даст их больше. Он совершил удивительную работу через одного. И если он совершил великую работу посредством одного — что будет в мире, когда Он призовет много других пророков». Далее он процитировал из Иоиля 2–ю главу[223].

Но несмотря на то, что Джоунсу не разрешили прочесть свидетельства Анны Райс на сессии Генеральной конференции в 1893 г., он не оставил их в стороне. Так, в середине 1893 г. Джоунс и Прескотт были уверены, что слышат голос Бога в свидетельствах Анны Райс. На собраниях они читали какую–то цитату из трудов Елены Уайт, а затем из свидетельства Анны Райс, после прочтения каждой цитаты обращались к аудитории с вопросом, слышали ли они этот голос. Ответ был неизменно положительный. Президент Канзасской конференции писал, что Джоунс прочитал свидетельство Анны Райс на лагерном собрании в сентябре 1893 г., и ни один из ста присутствовавших там не сказал, что это исходит не от Елены Уайт[224].

То, чего не мог сделать Джоунс в присутствии президента Генеральной конференции на сессии в 1893 г., он мог сделать в его отсутствие. В декабре 1893 г., когда Олсен находился за 12 000 миль, в Австралии, Джоунс и Прескотт прочли свидетельство Анны Райс, которое она написала Джоунсу в ноябре, о «реальном» излитии Духа в Батл–Крикской церкви. Возбуждение, которое последовало в этой церкви после прочтения такого «свидетельства», стало, что называется, самым крупным «возрождением» в истории этой адвентистской общины. В результате после представления вести Анны Райс пожертвования в Батл–Крикской церкви незамедлительно возросли с 600 тысяч долларов до 800 тысяч долларов в пересчете на современные деньги; крестилось много людей, среди которых были обладавшие, по выражению Лероя Т. Николы (секретаря Генеральной конференции), «причудливыми», а также харизматическими дарами, включая одного человека с «даром „трубного гласа"». Движение Анны Райс грозило захлестнуть адвентистскую Церковь в первые два месяца 1894 г., но в марте того же года Елена Уайт определила это движение «возрождения» как ложное, и Джоунс с Прескоттом покаялись в том, что были его инициаторами[225].

Адвентисты должны быть благодарны руководству за то, что Джоунс не получил доступа к кафедре на сессии 1893 г., поскольку к тому времени он уже не мог считаться абсолютно надежным кормчим. Его идея «обновление поздним дождем» могла бы увести адвентизм далеко в сторону, что изменило бы природу Церкви адвентистов седьмого дня, существенно сблизив ее с набиравшим в то время силу движением пятидесятников (в связи с этим можно отметить непреходящий интерес, который проявлял в последнее время Джоунс, к группе говорящих на языках пятидесятников, соблюдавших субботу. У него была постоянная тяга к харизматам).

С. Н. Хаскелл отмечал, что многие в 1893 г. приняли точку зрения Джоунса и Прескотта относительно громкого клича и позднего дождя. Это во многом способствовало такому быстрому и широкому признанию Анны Райс пророком в начале 1894 г. Хаскелл также указывал, что такие люди рассматривали видения Анны как «преумножение дара пророчества», а также как «знамение излития Духа Божьего»[226].

Данный ход событий, как показано выше, полностью противоречит утверждениям тех, кто рассматривает 1893 год как время, когда руководство Церкви отвергло истинный поздний дождь. Так, Роберт Виланд и Дональд Шорт ошибочно представляют ход событий, когда пишут, что «были определенного рода пророческие высказывания после окончания сессии [1893]; Прескотт и Джоунс были введены в заблуждение заявлениями некой Анны Райе Филлипс. Проявление фанатизма было неизбежно, потому что громкий клич послания третьего ангела не продвинулся вперед после сессии 1893 года». В результате эти влиятельные авторы полагают, что «эта сессия явно отмечена отвержением небесного дара позднего дождя»[227].

В противовес этой точке зрения, факты свидетельствуют о том, что Джоунс и Прескотт были «введены в заблуждение» до начала сессии Генеральной конференции 1893 года и именно руководство Церкви воспрепятствовало действиям реформаторов, которые могли бы привести к фанатическому ажиотажу во время самой сессии. Мы должны снова подчеркнуть, что ко времени начала совещания 1893 г. ни мнение Джоунса, ни мнение Прескотта относительно Духа Святого нельзя считать абсолютно точными. Хотя мы не знаем всех причин задержки Второго пришествия, одно совершенно очевидно, что это никак не связано с отвержением точки зрения А. Т. Джоунса относительно позднего дождя в 1893 г. Несмотря на то, что он и Прескотт в начале 1890–х высказали много новых идей о Личности Христа, тем не менее не все то, чему они учили, было «чистым золотом».

47. Какая атмосфера царила на сессии Генеральной конференции в 1893 г.?

Там царила атмосфера напряженного ожидания скорого пришествия Господа. Джоунс и Прескотт были в особо приподнятом настроении на протяжении всей сессии. Кризис, связанный с принятием воскресных законов, заявление Елены Уайт о громком кличе и откровения нового пророка укрепили их веру в то, что наступили последние дни земной истории.

Но не только Джоунс и Прескотт находились в таком состоянии. Многие из руководителей Церкви разделяли их чувства и ожидания. Современному адвентизму, вероятно, для создания напряженной атмосферы ожидания было бы достаточно и Десяти процентов того, с чем столкнулись делегаты сессии 1893 г.

Елена Уайт также была потрясена этими пророческими знамениями. 9 января 1893 г. она написала письмо Уильяму Ингсу, в котором выразила свои мысли по этому поводу. «Близится время испытания. О нем уже нельзя говорить как о будущем». Она продолжала обличать тех, кто противостоял Джоунсу и Ваггонеру с 1888 года, подчеркивая, что подобное сопротивление «препятствует действию света, который Бог дал Своему народу через эти свидетельства». Далее, она горько сожалела по поводу разделения в среде адвентистов, когда «люди одной веры, в одном городе направляют свое оружие друг против друга». Такое положение вещей «вызывает удивление небожителей… Если бы каждый воин Христа исполнял свой долг, если бы каждый страж на стенах Сиона издавал трубный звук, мир скорее бы услышал весть предостережения. Но впереди еще годы работы».

Часть этого письма была зачитана перед делегатами совещания 27 февраля. В другой его части она писала о том, что, по ее мнению, Джоунс поспешил с выводом о появлении образа зверя, а также осуждала действия Смита и одобрила Джоунса за своевременность его вести для «гибнущей от голода паствы Божьей». Елена Уайт заявляла, что «Господь скоро должен прийти». В письме она не смягчила своей критики относительно сдерживающего влияния тех, кто сопротивлялся вести 1888 года[228].

Близость Второго пришествия и отвержение вести 1888 года были ключевыми темами для Джоунса и Прескотта на сессии 1893 г. Прескотт выступил с десятью проповедями об обетовании Святого Духа, а Джоунс — с 24 лекциями относительно вести третьего ангела. Их выступления четко согласовывались между собой: оба они подчеркивали, что Церковь с 1888 года вступила в фазу громкого клича и что Бог был готов излить Свой Святой Дух на кающуюся Церковь (см. вопросы 39, 40 и 41).

У Прескотта не было сомнений в том, что «началась работа, которая превзойдет Пятидесятницу». Он заявил, что сессия 1893 г. должна подготовить руководство Церкви для этой заключительной работы. В Миннеаполисе Церковь потерпела неудачу. В качестве сравнения привел притчу Христа о бесплодной смоковнице. Иисус не срубил ее в конце третьего года, но оставил и на четвертый год. Именно на эти четыре года, прошедшие со времени Миннеапольской конференции, и обращал внимание своей аудитории Прескотт. Теперь наступил решающий момент — время просеивания для адвентистской Церкви. Современная Церковь должна молиться также ревностно о Святом Духе, как апостольская церковь во время Пятидесятницы. Прескот обратился к делегатам с такими словами: «Мне кажется, что сейчас настал момент сделать выбор, или мы [как личности] присоединимся к громкому кличу и будем восхищены на небо, или поверим сатанинскому обману и окажемся во тьме, а работа будет продолжаться без нас». Прескотт не был уверен, что в будущем еще раз состоится съезд Генеральной конференции. Время действительно было коротко[229].

О. А. Олсен поддержал Прескотта и Джоунса: он сказал делегатам, что Церковь не подготовилась к громкому кличу, поскольку ее служители все еще воспринимают весть 1888 года как какую–то теорию. Они могут обучать людей доктринам, но не могут вести грешников ко Христу, поскольку сами не имеют «живой связи» с Ним.

В своих проповедях Джоунс связал воедино праведность по вере, религиозную свободу и весть третьего ангела из Откровения 14. После нескольких проповедей о появлении образа зверя и его значении он заявил, что следующее, чего должны ожидать адвентисты, — это гнев Божий. Ведь они уже жили во время громкого клича. Таким образом, они вскоре могут ожидать излития семи язв и Второго пришествия Иисуса. «Время чрезвычайно коротко». Посему Церковь должна полностью отделиться от мира. Реформа здоровья подготовит членов Церкви для восхищения на небо. Угроза смерти нависла над ними, и они должны противостать преследователям, продолжая работать в воскресенье. Не поклоняться зверю, который требует соблюдать первый день недели[230].

Джоунс был уверен, что Церковь еще не получила позднего дождя — во всяком случае, в широких масштабах. Это случилось потому, что многие воспротивились миннеаполисской вести и не приняли Христа, Который бы мог их оправдать и освятить. Принятие Христа, о Котором проповедовали в Миннеаполисе, по его мнению, было жизненно необходимо, поскольку только чистый может получить поздний дождь. Когда в Миннеаполисе был отвергнут опыт личной веры во Христа, это, по сути, было высокомерное отвержение громкого клича и позднего дождя[231].

Джоунс утверждал, что «это совещание» должно стать моментом решения для каждого делегата. Когда они обретут праведность по вере, то получат и поздний дождь. Его призывы побудили многих из тех, кто еще чувствовал разочарование с момента конференции в Миннепполисе, покаяться. Никто, по мнению Джоунса, не должен покинуть эту сессию Генеральной конференции, не получив Святого Духа[232].

«Приготовимся встретить Его [Иисуса], — призывал он, — ибо Он грядет. Будем готовы уподобиться Ему, ибо слава, которою Он частично наделяет нас сегодня, соделает нас подобными Ему всецело в тот день»[233].

Как и Прескотт, Джоунс был убежден, что эта конференция не может закончиться без могущественного излития Духа. Он сказал делегатам, что не «рискует» пропустить хоть одно заседание, поскольку не знает, «в какой момент Дух может быть излит» на них[234]. Джоунс проповедовал горячо и убедительно, и многие покаялись в том, что сопротивлялись принять весть в Миннеаполисе, но излития Духа не произошло.

Сессия Генеральной конференции в 1893 году была, несомненно, выдающимся событием. С исторической точки зрения никогда, вероятно, не будет решения, которое удовлетворяло бы всех, относительно того, что шло правильно и что неправильно на этой сессии, но две вещи остаются несомненными. Во–первых, это было время беспримерного и никогда более не повторяющегося ожидания конца времени. Пророческое исполнение знамений времени было на каждом шагу, однако они не исполнились полностью, как того ожидали. Во–вторых, если принять во внимание все факты, то вряд ли можно согласиться с мнением Роберта Виланда. В 1988 г. он писал: «То, что было отвергнуто руководством [Церкви], не было доктриной о праведности по вере, но началом позднего дождя»[235]. Это утверждение (как мы уже отмечали в вопросе 46) может быть верным лишь в том случае, если кто–то желает принять свидетельства Анны Райе как часть этого позднего дождя. Таким образом, даже если руководство Церкви, несомненно, ошибалось в чем–то в 1893 году, то эти ошибки едва ли именно те, на которые указывают отдельные лица и группы, проявляющие интерес к вести 1888 года.

48. Какой вклад внесла сессия Генеральной конференции 1895 года в развитие теологии Джоунса и Ваггонера?

В 1895 году состоялась сессия Генеральной конференции, на которой полемика о вопросах, поднятых в 1888 году, нашла свое дальнейшее отражение. Джоунс на этой конференции выступил 26 раз с проповедью относительно вести третьего ангела. Эти встречи считаются важными в адвентистских дискуссиях, главным образом потому, что его проповеди в наиболее полной форме выражали воззрения Джоунса или Ваггонера на природу Христа в свете праведности по вере. Джоунс сделал все возможное, стремясь показать, что природа Христа совершенно «точно» соответствовала природе павшего Адама. В свете утверждения Елены Уайт по поводу того, что Христос — наш «брат в наших немощах, но не в наших страстях»[236], он вынужден был признать, что Христос был подобен Адаму по Своей телесной природе, но не духовной, поскольку Он не обладал ни падшим человеческим разумом, ни страстями[237]. И хотя Джоунс признал, что Иисус обладал «в точности нашей природой» только телесно, он тем не менее продолжал придерживаться своей первоначальной позиции, очевидно, не осознавая, что изменил важнейшей части своей идеи. Мы вернемся к вопросу о человеческой природе Христа и к воззрениям на нее Джоунса и Ваггонера в вопросах 52 и 53.

49. Что произошло с четырьмя главными участниками миннеаполисской дискуссии?

Дж. Батлер

Батлер, чувствуя себя «закланным» в стане своих друзей[238], отказался от должности президента Генеральной конференции в конце сессии 1888 года. Вскоре после совещания 1888 года он и его жена неожиданно отошли от всей церковной работы. Он представил этот уход из руководства как «желание поправить здоровье во Флориде»[239]. За шесть дней до его отъезда на Юг, в середине декабря Елена Уайт послала ему письмо, в котором называла его врагом свидетельств и невозрожденным человеком. В конце письма она умоляла его изменить свои путь[240].

Елена Уайт посылала ему много писем, в которых постоянно увещевала его покаяться в своем своенравном, неверном поведении, которое во многом способствовало тому, что произошло в Миннеаполисе. Батлер, однако, в течение нескольких лет не поддавался ни на какие уговоры. В 1905 году, вспоминая события начального периода своего пребывания во Флориде, он писал: «Для некоторых людей очень трудно признаваться в своих ошибках. Я не могу и не буду каяться, как я уже неоднократно писал сестре Уайт, когда находился во Флориде… Она все время писала мне об этом совещании в Миннеаполисе и других подобных вещах, а я неизменно отвечал ей, что совершенно бесполезно для меня каяться в том, чего я не признаю. Я упорно стоял на своем. Я был поставлен в трудную ситуацию, учитывая то, что я верил в ее свидетельства». Батлер, как он сам заявил, никогда не делал такой ошибки, как объявить о мире, которого не существовало[241].

Разочарование Батлера достигло своей кульминации в начале 1893 г., когда он обратился с просьбой не продлевать его мандат служителя Церкви. (Это, несомненно, был единственный случай в истории Генеральной конференции, когда экс–президент обращался с таким заявлением.) Съезд Генеральной конференции отказался принять его отставку[242].

В действительности Батлер, вероятно, не столько стремился уйти со служения, сколько получить ответ на свой вопрос: «Нужен ли я еще?» Ответ пришел через несколько месяцев. Христианская церковь, расположенная по соседству с ним, пригласила его на посвящение их нового храма. Вскоре после этого они единогласно проголосовали за то, что он может занимать это здание для проведения службы, когда церковь не использует его. Батлер воспринял это как «знак того, что Господь хочет, чтобы он переменил место службы и начал проповедовать». В результате впервые за четыре года он обращался к общине с проповедями. Это, по его выражению, стало началом «возгорания старого огня и прежней любви… в его сердце». Именно по этой причине, вероятно, Батлер бросил пробный шар относительно своих полномочий. Вскоре он попросил выделить ему помещение и помощника, чтобы он мог продолжать проводить собрания в случае, если он потеряет возможность использовать это здание христианской церкви[243].

Батлер заявил после принятия, что он почти был готов воскликнуть от радости, поскольку «дорогие братья сговорились, чтобы убить старого грешника своей добротой». Однако он все еще не мог поверить в то, что «Бог вел Ваггонера к тому, чтобы потопить Церковь в борьбе, связанной с истолкованием Послания к Галатам», но утверждал, что Бог извлек из этого и то, что содействует благу, особенно что касается возраставшего значения оправдания по вере и праведности Христа. В июне 1893 года Батлер написал о своей новой позиции в «Ревью», отмечая, что Бог благословил Церковь, побудив ее приступить к обсуждению «необходимости обретения праведности Христовой по вере». Он сообщил, что «одобряет теперь» то, чему ранее противостоял[244].

В одном частном письме экс–президент Генеральной конференции признавал, что для него, вероятно, следовало бы на время оставить работу в Церкви, поскольку Елена Уайт окончательно его убедила, что он препятствовал работе Церкви. «За последние несколько лет, — рассуждал он, — я фактически опустошил себя, но это малость по сравнению с прогрессом в работе»[245]. Осенью 1984 г. Батлер даже пригласил Джоунса помочь ему во Флориде на лагерном собрании.

В 1901 году после смерти своей жены Батлер вышел из состояния «полупенсионера» и стал президентом Флоридской конференции. В период между 1902 и 1907 гг. он занимал пост президента Южной унионной конференции.

Елена Уайт радовалась, видя, как пожилой пионер адвентизма возвращается на ведущие позиции в Церкви. «Я знаю, — сказала она делегатам сессии Генеральной конференции в 1903 году, — настанет время, когда он снова займет свое место в этой работе. Я хочу, чтобы вы оценили те трудности, через которые он прошел… Бог желает, чтобы такие седовласые пионеры движения… которые играли свою роль в раннем адвентизме… заняли бы свои посты в Его работе сегодня. Их нельзя терять из виду». В 1902 г. она написала: «Новый Батлер уже не тот человек, каким он был в 1888 году»… Он не только «крепок физически и духовно», но «Господь провел его через испытания, как это было в случае с Иовом и Моисеем. Я вижу в пасторе Батлере одного из тех, кто смирил свою душу перед Богом. У пастора Батлера уже не тот дух, который был у него в ранние годы. Он усвоил свой урок у ног Иисуса»[246].

Все сказанное о его духовном здоровье не означало, однако, что Батлер совершенно переменил свою прежнюю точку зрения на главные спорные вопросы 1888 года. В 1910 году, после того как Джоунс и Ваггонер покинули Церковь, А. Даниельс рассказал о своей беседе с Батлером в конце 1909 года. «Он особо остановился на их [Джоунса и Ваггонера] воззрениях на законы и заветы, а затем указал на ту позицию, которую они занимают ныне, и сказал мне, строго подчеркивая это, что никогда не мог увидеть света в их особой вести и что никогда не разделял их представлений». Батлер все еще никак не мог примириться, как сказал Даниельс, с точкой зрения Елены Уайт на заветы в книге «Патриархи и пророки». В то время как она утверждала, что праведность Христа спасла ветхозаветных святых, Батлер по–прежнему придерживался богословской концепции «повинуйся и живи»[247].

Несмотря на эти проблемы, Елена Уайт писала старому воину в 1910 г., что она не потеряла веры в него. Он, вероятно, был не состоянии переменить свои взгляды и побороть одолевавшие его страхи и не мог смотреть на многие вещи ее глазами, но она ценила его искреннее сердце. Так произошло и когда он разошелся с ней во мнении по поводу кризиса, связанного с Келлогом, в 1905 году, который разросся до крупного масштаба. В то время она написала о Батлере: «Возможно, он ошибался в чем–то, все же он был слугой живого Бога, и я сделаю все возможное, чтобы поддержать его в его работе». Елена Уайт, вероятно, в большей степени была заинтересована в нем как в личности и в исправлении его отношения к людям, чем в непогрешимости его теологии (см. вопрос 34). Он был, как она заявила в 1910 году, важным свидетелем для молодых служителей Церкви[248]. Батлер вплоть до самой своей смерти в 1918 году оставался на удивление активным работником Церкви.

Урия Смит

Смита, как и Батлера, миннеаполисские события сильно травмировали. Глубоко разочарованный и опечаленный ходом этого совещания, он в ноябре 1888 года отказался от поста секретаря Генеральной конференции, который занимал долгие годы. Не будучи, однако, таким твердым и упорным, как Батлер, он работал на посту редактора «Ревью». Он занимал его вплоть до 1897 года, вступая в постоянные споры с Джоунсом по вопросам истолкования пророчеств и по другим проблемам. Однако его редакторская работа в ту пору уступала по своей популярности работе харизматического по характеру Джоунса, к голосу которого все более прислушивались в конце 1892 г. В 1897 г. Смит крайне оскорбился, когда руководство Церкви назначило его заместителем Джоунса, который занял пост главного редактора «Ревью».

Смит считал невероятным тот факт, что Ваггонер представил свою концепцию десятисловного закона в Послании к Галатам в Миннеаполисе и что Елена Уайт поддерживала точку зрения Ваггонера относительно закона и Евангелия. Смит часто повторял, что публикация статей Ваггонера по Посланию к Галатам в середине 1880–х в «Знамениях времени» была самой большой ошибкой, которую когда–либо совершала Церковь. Смит отвергал вообще, все, на чем стоял Ваггонер, именно из–за его воззрений на Послание к Галатам.

Смит был опечален не только взглядами Ваггонера, но и той поддержкой, которую Елена Уайт оказывала молодым людям после 1888 года. В течение нескольких лет после совещания в Миннеаполисе Смит был первым среди тех, кто возбуждал недоверие к работе Елены Уайт. И так же, как в случае с Батлером, она часто обращалась с увещаниями к нему, но он твердо стоял на своем. В марте 1890 года она написала ему, что всегда, еще со времен Миннеаполиса, знала, что он был «обманут и обманывал других» и что он во многом «настраивал людей и подрывал их веру» в свидетельства. Вместе с тем она открыто говорила служителям адвентистской Церкви не «полагаться на брата Смита», поскольку «он не обладает светом» еще со времен Миннеаполиса. Смит особенно беспокоил ее из–за того большого влияния, которое он оказывал на Церковь[249].

В течение трех лет все ее усилия оказывались тщетными. Смит занял твердую оборону и был непреступен. 25 ноября 1890 года Елена Уайт написала ему: «Вы, как и пастор Батлер, не признаете своей ошибки, но совершаете еще большие, стремясь оправдать свое первое заблуждение. Но если бы вы преодолели свойственное вам упрямство, которое вы проявляете в своей жизни, то Бог мог бы с успехом использовать вас в самом конце времени». «Я люблю вас», — писала она, призывая его не препятствовать Богу смягчить его сердце и Духу Христову войти в него. Смит же оставался твердым, как алмаз, но вскоре вынужден был капитулировать[250].

В январе 1891 года после чтений молитвенной недели, написанных Еленой Уайт, в которых говорилось о покаянии в связи с праведностью по вере, он пригласил ее и несколько служителей на встречу, где покаялся в своих ошибках, совершенных в Миннеаполисе. Как писала Елена Уайт: «Он упал на Скалу и разбился». Взяв Смита за руку, она «сказала ему, что его исповедь, — это все, что он мог сказать». По свидетельству президента Генеральной конференции О. А. Олсена, это произвело «сенсацию в Батл–Крике. Господь действует среди нас особым образом, открывая путь для того, чтобы люди очистили себя»[251].

Хотя Смит и упал на Скалу, однако это не означает, что он всегда пребывал на этой Скале. В сентябре 1892 года, например, Елена Уайт написала ему: «Вы находитесь не там, где Бог хотел бы видеть вас». Он все еще придерживался «неясных представлений о праведности Христа и оправдания по вере», поскольку противостоял позиции Джоунса и Ваггонера. Он с большим трудом отказывался от своей прежней теологии, и его миннеаполисские проблемы продолжали тлеть до конца его жизни. Несмотря на свое покаяние, ему предстоял еще долгий путь осознания ошибок. Елена Уайт не оставляла своих попыток убедить опытного редактора открыть свое сердце Иисусу[252].

Смит не только с большим трудом отказывался от своей приверженности к законоцентристской теологии, но и все еще продолжал бороться с Джоунсом по поводу истолкования пророчеств. Его неспособность воспринять идеи Миннеаполиса в итоге привела к тому, что он был смещен со своего поста главного редактора в «Ревью» в 1897 г. Позднее на эту должность был назначен Джоунс, а Смит стал его заместителем.

Джоунс, однако, не справился как редактор ведущего печатного органа со своей задачей. В 1901 году Церковь освободила его от этой должности, снова назначив на пост главным редактором Смита. Можно себе представить, как обрадовался Смит такой перемене. Удивительно то, что не только он был доволен своим назначением. Елена Уайт от всего сердца поддерживала его, несмотря на то, что он все еще не соглашался с истинами 1888 года. Отмечая, что Смит работал с ней и ее мужем с первых дней при организации адвентистского издательского дела, она выражала радость по поводу того, что его имя снова стоит «во главе редакционной коллегии; и это так и должно быть… Как я радуюсь, читая его статьи в „Ревью", — прекрасные статьи, наполненные духовной истиной. Я благодарю за них Бога. Я испытываю большую симпатию к пастору Смиту и считаю, что его имя должно всегда появляться на страницах „Ревью" как имя главного редактора. Это угодно Богу. Когда несколько лет назад его имя значилось вторым [после Джоунса], это меня огорчало. Когда его снова поставили на первое место, я заплакала и сказала: „Слава Богу"»[253].

К сожалению, Смит не удержался, чтобы не ответить на редакционные статьи Джоунса о Евангелии в Послании к Галатам, написанные в 1900 году. В результате в 1902 году он как «новый» редактор поместил в печати серию статей о Послании к Галатам, в которых подчеркивалась его законоцентристская точка зрения, которой он придерживался до 1888 года. Хотя Смит по–прежнему заявлял (как это было и в 1888 году), что он верит в оправдание по вере, тем не менее его возвращение к полемике времен Миннеаполиса настолько огорчило руководство Генеральной конференции, что его снова сместили с поста редактора. На его место поставили У. Прескотта, который являлся соратником Джоунса и Ваггонера в начале 1890 годов. Новое поражение сильно отразилось на нем: старый боец уже терял силы. В «Ревью», где было напечатано сообщение о его отставке, отмечалось также, что он серьезно болен. Смит так и никогда больше не оправился от этого шока и умер в возрасте 70 лет в марте 1903 года.

А. Г. Джоунс и Э. Дж. Ваггонер

С одной стороны, мы можем считать Джоунса и Ваггонера «победителями». И не потому, что на этой конференции была официально признана их точка зрения или многие делегаты лично присоединились к ней. Их так называемая победа была довольно скромной — им было позволено поставить на повестку дня дискуссионные проблемы, а все попытки провести итоговое голосование по ним были заблокированы. Их поддержала Елена Уайт, а позднее, на протяжении всех 1890–х им оказывало поддержку руководство Генеральной конференции в лице Олсена и Ирвина. С другой стороны, можно рассматривать 1888 год как год поражения реформаторов и их «новой теологии», поскольку их концепции не нашли всецелого понимания и не были полностью одобрены (см. вопрос 50 по поводу принятия или отвержения вести 1888 года).

Сразу же после событий в Миннеаполисе Джоунс и Ваггонер с трудом могли изложить свою точку зрения. Но такая ситуация продолжалась недолго. При содействии О. А. Олсена, Елены Уайт и других они стали ведущими проповедниками Церкви (см. вопрос 43).

Мы сможем лучше представить себе величину их поддержки Генеральной конференцией, если посмотрим, какие возможности были им предоставлены. После совещания в Миннеаполисе они стали ведущими проповедниками по библейским темам на сессиях Генеральной конференции.

В 1 В 1889 году Джоунс выступил с серией проповедей об оправдании по вере. Елена Уайт отмечала, что «народ получил большую порцию духовной пищи со стола Господа»[254].

На сессии Генеральной конференции в 1891 году (после 1889 года они созывались один раз в два года) Ваггонер представил 16 проповедей, в которых возвеличивался Христос и рассматривалось вечное Евангелие в Послании к Римлянам.

Джоунс проводил библейские уроки в 1893 году, выступил с 24 проповедями относительно вести третьего ангела. Его работа была дополнена десятью проповедями о Святом Духе У. Прескотта — ближайшего соратника Джоунса в Соединенных Штатах с 1892 года и до конца девятнадцатого века.

На сессии 1895 года Джоунс снова был ведущим проповедником и комментатором Библии. Он выступил, не считая других докладов, с 26 проповедями о вести третьего ангела.

В 1897г. Ваггонер представил в 18 проповедях свои исследования Послания к Евреям, которые были ключевыми на этой сессии. Джоунс выступил с одиннадцатью проповедями на разные темы, в том числе о «Духе пророчества», о «Науке спасения», а также обратился с призывом к Церкви выйти из духовного Вавилона и Египта.

К сказанному следует еще добавить, что руководство Генеральной конференции на протяжении всех 1890 годов предоставляло двум миннеаполисским реформаторам неограниченный доступ к кафедре во время сессий Генеральной конференции.

Джоунса и Ваггонера поддерживало не только высшее руководство Церкви, но и Елена Уайт. Она высоко оценила их христоцентричный подход к толкованию Библии. Она неоднократно публично заявляла и публиковала в печати свое мнение о том, что они особые вестники Божьи и что у них можно найти уроки спасения, в которых так отчаянно нуждался адвентизм с его законоцентристской теологией.

Джоунс и Ваггонер, как мы уже отмечали, проповедовали вместе с Еленой Уайт в адвентистских общинах по всей стране в период между 1889 и 1891 гг. Они несли весть об оправдании по вере и праведности Христа. В 1892 году, когда Елена Уайт находилась в Австралии, а Ваггонер в Великобритании, Джоунс и Прескотт стали лидерами «реформационного» движения в адвентизме в Соединенных Штатах.

Хотя Джоунс и Ваггонер несли важную весть для адвентистской Церкви, к сожалению, в 1890 годы с ними начали возникать проблемы: в некоторых вопросах они зашли слишком далеко. Они не только использовали выражения, которые звучали слишком резко, но и на самом деле впадали в крайности. Елена Уайт была особенно озабочена поведением очень раздражительного Джоунса, «который проявляет настолько горячую веру, что подчас должен сдерживать себя и избегать резких высказываний в устной и письменной речи». В результате его выступления «возбуждали аудиторию». Она призывала его избегать нововведений и неожиданностей, но, как оказалось, Джоунсу было трудно обуздать свою горячую творческую натуру. Прескотт обычно тоже был склонен к крайностям и проявлял такую же несдержанность, как и Джоунс[255]. Ваггонер, с другой стороны, был более уравновешенным человеком, но и он слишком часто, следуя своей логике, выходил за пределы разумной теологии.

Несмотря на свои индивидуальные особенности, Джоунс, Ваггонер и Прескотт в 1890 годы начали сталкиваться с одними и теми же трудностями. Речь идет о крайностях, которые они проявляли по таким вопросам, как церковная организация, взаимоотношения в среде сотрудников Церкви, исцеление по вере и поддержка Анны Райс. Но, несмотря на эти проблемы, Елена Уайт твердо стояла за Джоунса и Ваггонера и их весть о праведности по вере 1888 года. Вплоть до 1897 года она постоянно повторяла, что они вестники Бога, которым поручено возвеличить Христа. С другой стороны, представление о том, что она одобряла все их более широкие взгляды на весть о праведности по вере в конце 1880–х и в начале 1890–х, не отвечает действительности. На самом деле, как мы уже отмечали ранее, она соглашалась далеко не со всеми их теологическими воззрениями или библейскими истолкованиями еще на сессии в 1888 году (см. вопрос 22).

В начале 1890 годов Елена Уайт высказала предположение о том, что Джоунс и Ваггонер могут вообще покинуть адвентистскую Церковь. «Вполне возможно, что брат Джоунс или Ваггонер не выдержат искушений врага; но даже если это произойдет, это вовсе не означает, что у них не было вести от Бога или что работа, которую они совершили, была ложной»[256]. Об этом же она предостерегала Джоунса, когда писала ему: «Помните, что многие пристально наблюдают за вами, ожидая, что вы перейдете черту, споткнетесь и упадете». Она умоляла его в смирении держаться ближе ко Христу[257].

Как ни парадоксально это звучит, именно так называемые «победители» Миннеаполисской битвы, а не «проигравшие» в конце концов покинули Церковь. У Ваггонера самые серьезные проблемы начались в Англии, где он начал обнаруживать пантеистические убеждения. Его пантеистические воззрения начали проявляться еще в 1897 году, когда во время сессии Генеральной конференции он представил свои богословские исследования Послания к Евреям. Он заявил тогда: «Бог сказал — и, вот! Слово явило себя в облике дерева или травы». Пять дней спустя он продолжил: «Вот, Бог ваш!» «Где же Он? — во всем сущем, что Он сотворил… Неоспоримо то, что в каждой былинке явлена Его чудотворная сила. Но что это за сила? — собственная жизнь Бога, Его личное присутствие там»[258]. На сессии Генеральной конференции 1899 года в своем выступлении на тему «Вода жизни» Ваггонер заявил, что «человек может получить праведность при купании, если знает источник происхождения воды»[259]. В своей «Благой вести» он высказывал близкие мысли: «Солнце, которое светит нам, воздух, которым мы дышим, пища, которую мы едим, и вода, которую мы пьем, наделяют нас жизнью. Жизнь, которой они наделяют нас, не что иное, как жизнь Христа, ибо Он есть жизнь, а посему у нас есть непреложное доказательство того факта, что Христос может жить в нас»[260].

Пантеизм Ваггонера уходит своими корнями в два его принципа, связанных с опытом его обращения в 1882 году (см. вопрос 3). Во–первых, он стремился находить Христа не только повсюду в Библии, но и повсюду в жизни — позиция, которая находила существенную поддержку в кругах либерального протестантизма в конце девятнадцатого века, который подчеркивал имманентность Бога, Его неотъемлемое повсеместное присутствие в мире. Во–вторых, и это более важно, он запутался в основных постулатах вероучительного кредо. Корни этой проблемы в том, что он решил «изучать Библию в свете» своего субъективного опыта 1882 года, а не оценивать этот опыт посредством Библии. Потеряв объективный библейский критерий, он стал уязвим для заблуждений по каждому вопросу, поскольку искал Христа во всем, а не только в Библии. Его пантеистическая проблема в дальнейшем усугубилась теологией, которая со временем все более и более сосредотачивала его внимание на внутренних субъективных аспектах деятельности Христа и все менее и менее — на объективных аспектах. Такая модель веры Ваггонера способствовала тому, что он в начале двадцатого века объединил свои усилия вместе с Келлогом, выступая против Церкви.

Ваггонер в Англии не только обратился к пантеизму, но и стал приверженцем концепции «духовного родства», согласно которой, человек, не являющийся законным супругом или супругой в этой жизни, может быть таковым в жизни грядущей. Его запутанные отношения с Эдит Адамс, британской медсестрой, заставили его супругу развестись с ним в 1905 году. На следующий год он женился на Эдит Адаме.

Вместе с тем, хотя Ваггонер и ушел с официальной службы в Церкви в начале 1900 годов, во время раскола, связанного с Келлогом, он никогда активно не выступал против Церкви или ее учения. Хотя он и сохранил свои воззрения на праведность по вере, тем не менее он отверг многие отличительные адвентистские доктрины перед своей смертью в 1916 году.

Джоунс во время ритуала погребения Ваггонера назвал его в своем прощальном слове «своим родным по „Крови Завета вечного"»[261]. Вместе с Ваггонером он присоединился во время раскола в 1903 году к партии Келлога, заняв пост ректора нового колледжа в Батл–Крике, открытого Келлогом.

В отличие от Ваггонера Джоунс после того, как его притязаниям занять ведущие позиции в руководстве Церкви в конце 1890 годов и начале двадцатого столетия не суждено было сбыться, он стал одним из самых ярых противников Церкви адвентистов седьмого дня и Елены Уайт. В серии брошюр он выступал с резкой критикой церковной организации, президента Генеральной конференции, а также личности и трудов Елены Уайт[262].

Церковь лишила Джоунса его мандата служителя в 1907 году, а в 1909 году он был исключен из церкви. После 1915 года он редактировал частное издание журнала «Американский страж религиозной свободы» (The American Sentinel of Religious Liberty), в котором постоянно были критические выпады против адвентистов. Его церковные связи в этот период носили эпизодический характер, при этом в последнее время он контактировал с группой говорящих на языках и соблюдающих субботу пятидесятников. К сожалению для него, они решили организовать автономную церковь, и он вынужден был покинуть их. Вскоре после этого он серьезного заболел. Болезнь его затянулась, и в мае 1923 года этот последний участник полемических баталий 1888 года скончался.

Загрузка...