Во широкой степи

ПОЖАР

Бывший бахмутский атаман, а ныне предводитель восставшей голытьбы Кондратий Афанасьевич Булавин слыл человеком рассудительным и справедливым. Немолод, перевалило за сорок, в густой чёрной бороде проседь — будто борода чуть пеплом присыпана. По левой щеке короткий рубец — когда-то пуля царапнула. Лицом Булавин часто бывал хмур. Улыбался редко, жизнь не приучила. Зато если вдруг засмеётся, у всех на душе светло.

Вот и сейчас, глянув на писаря, который прочитал ему послание, присланное атаманами пяти станиц, Булавин рассмеялся, стукнул себя ладонью по колену:

— Ай хитры, чертяки!

Атаманы расположенных подле Черкасска станиц писали Кондратию Афанасьевичу: «Милости просим. Когда ты изволишь к Черкасску приступать, на наши станицы не наступай. Мы будем бить по тебе из ружей пыжами[2]. И ты вели своему войску стрелять в нас пыжами».

Булавин уже посылал в Черкасск и в станицы своих людей. Там они подговаривали бедноту подняться против домовитых[3], обещали, что Кондрат Афанасьевич, мол, в обиде вас не оставит. И вот пришло это послание.

— Ружья пулями не заряжать, — приказал тут же Булавин. — По станичникам будем бить пыжами. Чтоб ни одной капли крови не пролилось!

Когда писарь и ближние помощники ушли, Булавин задумался. Опять впереди бой. Да не просто бой, а сражение за столицу Войска Донского. Там, за стенами Черкасска, упрятались Максимов и казачья старшина — атаманы, их помощники есаулы и прочие богатеи. Удастся ли быстро взять город? Ведь если вести долгую осаду, успеют подойти полки Долгорукого. Нет, с Черкасском медлить нельзя. Ну ладно, а коли одолеем Максимова, куда потом двинуться: на Азов или на Воронеж, а там, глядишь, — на Москву?

Булавин тряхнул головой. «Да, сила с тобой, Кондрат, большая, — сказал он себе. — Не для того ли бежала сюда голытьба от помещиков, чтобы стать вольными людьми? Да царь, вишь, послал на Дон войско с повелением беглых сыскать и вернуть прежним хозяевам либо отправить на каторжные работы. Видать, не ведает он, как горько живётся простому люду. Вот ведь какой пожар разгорелся! И не только на Дону. Повсюду поднялся народ за волю и правду. Мало ли здесь мужиков из уездов Воронежского и Тамбовского, Борисоглебского и Козловского? Всех не сочтёшь. Понабежало людей с рыбных и соляных промыслов. Да бурлаки и матросы, да стрельцы и работные люди со строек и верфей…»

Кондратий Афанасьевич вспомнил, как он поджёг соляной завод в Бахмуте. Поджёг потому, что по царскому повелению завод был отобран у казаков и передан полковнику Шидловскому. «Пущай никому не достанется! — шумела казачья беднота. — Пущай всё сгорит!» Ай, славно пылали солеварни, тысячи искр прорывались сквозь дым, улетали в ночное небо!

«Три года минуло, — думал Булавин, — а пожар восстания не унимается. Нелегко загасить его. Ой, нелегко! Ну, да ладно — то царёвы заботы. А наше дело — взять Черкасск. Да покамест перед боем надобно посытнее накормить людей. Кое-кто из новопришлых еле на ногах стоит. Держись, горемыки! Накормлю вас, одену, обую. Разгибайте спину. За свою волю вступились…»