Волчий гребень. Часть вторая

252. Рыбак. Урок французского. Цветы зла.

Эти яркие куртки в камнях, в стороне от тропы – я тоже заметил. И что это не деталь ландшафта – тоже понял сразу. Мне почему-то вспомнились истории про альпинистов, что погибли на склонах Эвереста: их тела не спускают вниз, нет возможности и некому этим заниматься в условиях высокогорья. Поэтому трупы погибших альпинистов покоятся рядом с тропой годами – и даже служат своего рода ориентиром для остальных: вот, «Зелёные ботинки» прошли, теперь недалеко… А вон та девица, укрытая канадским флагом – значит, до вершины ещё 300 метров…

Да, конечно, здесь не Эверест. Мы сейчас примерно в километре над уровнем моря (высота Дальнего Таганая – всего 1112 метров, а мы ещё не вышли на плато). Но чем-то похожи мне показались тела в ярких туристических куртках – на те фото с Эвереста, что я видел.

Но идём смотреть поближе. Впереди Сосед с собакой, мы с Тимофеем страхуем в двух шагах. Движения нет, и пёс ведёт себя спокойно. Значит, никто не вскочит нам навстречу с безумными расширенными зрачками, с синими лицами, с голодным оскалом...

И точно. Уже видно – трупы мертвы окончательно. Эти больше не встанут. И можно разглядеть, что лица у трупов – синие.

Видны и прочие признаки живых мертвецов: следы укусов на шее, конечностях… А вон та девушка – судя по одежде и причёске, совсем молоденькая была! – та вообще основательно была обглодана. И выглядела… ужасно. Не знаю, кой черт её понёс в горы в юбке: голые ноги (в берцах!) бесстыдно раскинуты, мягкие ткани выше и ниже колена – объедены… Я отвернулся.

А Сосед, кажется, от этого зрелища просто тронулся умом. Он начал декламировать. Я даже не сразу понял, что это – стихи. Правда, офигел, и не сразу врубился, что он читает (грассируя!) на приличном французском:

– Раппеле ву, ль’обжек ну вим, мон ам, Се бо матэ д'этэ си дю…

Дальше попадались ещё знакомые слова вроде «ле Солей» и «Гранд Натюр» – так что я окончательно убедился в том, что читает он по-французски. Хорошо читает, с выражением.

Наконец, стихотворение закончилось.

– Вот. «Унь Шаронь». «Падаль», если по-нашему. Шарль Бодлер. – сказал Сосед.[37]

До меня, наконец, дошло:

– Ясно, Бодлер. «Цветы зла». Как в оригинале? «Флёр ле Маль»?

– «Ле Флёр дю Маль». Прости. Чего-то меня от этой картины пробило на лирику. Вспомнил, как в драмкружке когда-то…

– Ничего себе такая «лирика» у тебя, Соседушка! – сказал Рыжий и Пушистый дрожащим голосом. Его, похоже, тоже шокировало творчество Бодлера. Ну или не само творчество, а ситуация, в которой стихи прозвучали.

– Ну ладно вам. Уж и стихи прочесть нельзя. Рыбаку вон, Гумилёва – можно…

На этот железобетонный аргумент нам крыть было нечем.