Воспоминания комиссара-танкиста

Глава 9. Котел в Восточной Пруссии

За полтора месяца доукомплектования полки и бригады корпуса всесторонне подготовились к предстоящим боям. Соединение теперь вошло в состав 2-го Белорусского фронта, а сам этот фронт принял наш прежний командующий – маршал К.К. Рокоссовский. Безусловно, порадовались…

Нас сориентировали, что войскам фронта предстояло окружить Восточнопрусскую группировку гитлеровцев. Беседуя с личным составом, политработники говорили о том, какую роль играла Восточная Пруссия в гитлеровском государстве, во всей истории Германии. Еще в стародавние времена именно отсюда германские агрессоры не раз начинали захватнические войны против славян, против нашей Родины. Юнкерский прусский дух лежал в основе идеологии нацизма, определял ее человеконенавистническую сущность… Сейчас, когда Красная армия наносила чувствительные удары по врагу, освободила ряд временно оккупированных территорий, Восточная Пруссия стала основной продовольственной базой рейха, важнейшим военно-промышленным районом. К тому же здесь томились в многочисленных концентрационных лагерях наши советские люди. Мы должны были принести им свободу.

Ближайшей задачей войск фронта было окружить и уничтожить группировку немцев, не дать ей выйти во фланг войскам соседнего 1-го Белорусского фронта маршала Г.К. Жукова, наступающего на Берлин.

Мы, как 1-й гвардейский Донской танковый корпус генерала М.Ф. Панова и 8-й механизированный корпус генерала А.Н. Фирсовича, должны были вступить в бой после прорыва главной полосы обороны противника. Прорывали ее общевойсковые соединения, а танковым и механизированным корпусам предстояло действовать на Наревском плацдарме, теперь – севернее Пултуска. Известие это воодушевило каждого. Идти в прорыв – значит быть самостоятельными, решать все своими силами, не рассчитывая на то, что кто-то приедет, кто-то поможет. Ну а в итоге – либо лавры победителя, либо – полнота ответственности за поражение. Конечно, в большей степени рассчитывали на первое… Впервые за весь мой недолгий период пребывания в корпусе нашему соединению предстояло решать такую масштабную задачу. В районе Варшавы были так называемые «булавочные уколы» – действия небольшими подразделениями, разведка, оценка обстановки. На Наревском плацдарме – оборона. И вот, наконец, наступление, прорыв.

С 1 января 1945 года офицеры штабов всех корпусных частей, особенно разведчики и оперативники, стали частыми гостями на переднем крае. Они изучали местность, по которой предстояло наступать, систему обороны противника. Необходимо было установить участки, проходимые для танков, увязать вопросы взаимодействия танковых бригад с артиллерией, стрелковыми частями, авиацией. Пришлось организовать ремонт дорог и мостов – на некоторых участках их требовалось значительно усилить, чтобы обеспечить проход тяжелых танков и самоходок. Делалось это скрытно, так, чтобы не привлекать внимания противника.

Хорошо поработали разведчики: каждую ночь уходили они за линию фронта, возвращались оттуда с ценными сведениями, пленными. За две недели они сумели полностью вскрыть систему обороны врага, которая была во всех подробностях нанесена на наши карты.

Мне хорошо памятна большая склейка, испещренная синими карандашами. По всему фронту тянулись изломанные полосы – линии траншей. Точнее, эти линии густо покрывали расстояние, соответствующее по масштабу полусотне километров в глубину обороны. По три линии окопов полного профиля отстояли друг от друга на 200–400 метров. Через 20 километров располагался второй точно такой же оборонительный рубеж, а еще глубже, на таком же примерно расстоянии, третий. Но и это было еще не все. Возле любого населенного пункта, развилки дорог, на подступах к городам значились отметки дотов, узлов сопротивления. Перед передним краем протянулись обширные минные поля, где на каждый квадратный метр земли приходилось по несколько зарядов. Укрепления гитлеровцы опутали стальными сетями проволочных заграждений, у которых они рассчитывали остановить нашу пехоту, нарыли противотанковые рвы, эскарпы и контрэскарпы.

Система обороны противника с каждым днем совершенствовалась в инженерном отношении. Но и мы не сидели сложа руки. В частях шла интенсивная подготовка к штурму. Не жалея ни сил, ни времени, танковые экипажи и отделения автоматчиков учились действовать на местности, инженерно оборудованной подобно району нашего наступления. Подобная идея была не нова – еще А.В. Суворов в канун штурма Измаила посылал свои полки на валы макета крепости, возведенного в тылу.

Масштабные задачи решал в период подготовки к наступлению наш политотдел. Незадолго до выхода из боя была получена Директива начальника Главного политуправления, в которой указывалось, что особое внимание политорганов, политработников должно быть обращено на низовые подразделения, на подготовку воинов ведущих специальностей. Для нас первоосновой являлись экипажи, ну а центральной в них фигурой – механики-водители. Ясно каждому: малейшая неполадка, авария – и танк из грозной боевой силы превращается в мишень. Вот почему в бригадах широко развернулось социалистическое соревнование за отличное техническое состояние машин, борьба за продление жизни танков и САУ. Мы старались, чтобы достижения лучших воинов, таких как механики-водители гвардии старшины Веклич, Серафимов, получили широкое распространение, стали известны каждому. Так, о гвардии старшине Векличе, опыт которого обобщили наши политработники, была выпущена листовка в типографии корпусной газеты.

Чтобы постоянно держать руку на пульсе времени, быть в курсе всех дел, политотдельцы постоянно посещали бригады, батальоны, роты, присутствовали на занятиях, наблюдали за тем, как организуется и проводится боевая подготовка, оказывали помощь и поддержку командованию подразделений, заботливо поддерживали ростки передового опыта.

Было заведено так: обо всех находках и дельных предложениях сразу сообщалось в листовках, в газете. Мы не только старались использовать надежные, апробированные формы и методы пропаганды, но также изыскивали новые.

Помнится, например, как вечером, когда все политотдельцы собрались подвести итоги очередного дня, майор Давыдов, вернувшийся из подразделений 59-й гвардейской танковой бригады, доложил:

– Знаете, Николай Андреевич, что «чумазые» (так в наших войсках испокон веку называли механиков-водителей) удумали? Стали на пониженную без промежуточного газа переходить.

В то время я был неплохим водителем и знал, что на автомобиле для перехода с пониженной передачи на повышенную применялось «двойное сцепление»: отжал, подбавил газу, снова отжал сцепление. А вот при переходе на пониженную передачу можно было обойтись и без промежуточного газа. Несколько оторванный от войсковой практики, я и не задумывался, что у танкистов это делается не так. Удивился:

– А что, Григорий Васильевич, разве этого раньше не знали?

– В том-то и дело… Не видел я раньше такого, не привилось это у танкистов. А теперь… Наверное, бывшие шоферы надоумили. Они теперь все в механики-водители переквалифицироваться стремятся.

– Что ж, дело хорошее. И танк без рывков идет, и шестерни меньше «съедаются». Пусть те механики-водители, которые так хорошо свой шоферский опыт использовали, расскажут о том по танковому радио – чтобы времени лишнего не тратить.

Поутру, перед началом занятий, это сообщение облетело все бригады. А на занятиях уже началась отработка нововведения. Мелочь? Нет, использование всех возможных резервов, борьба за продление срока эксплуатации танка.

Кстати, опыт информирования по танковому радио у нас привился, это всем понравилось.

Подобных примеров можно привести множество – из, казалось бы, мелочей складывались километры, моточасы, тонны горючего… Было заведено: любая неисправность, поломка боевой машины должна быть обсуждена самым подробным образом. Не затем, чтобы «снять стружку», а для того, чтобы дать каждому экипажу возможность заранее устранить предпосылки к аварии.

В работе этой активно участвовали политработники низового звена, которые каждодневно видели жизнь подразделений изнутри – на них, замполитов рот и батальонов, ложилась основная тяжесть.

В начале января забот у нас основательно прибавилось: прибыло молодое пополнение. Новичков нужно было срочно готовить к тяжелейшим испытаниям грядущих сражений. Офицеры, сержанты внимательно знакомились с новыми людьми, обучали их, воспитывали. Большую помощь командованию, политсоставу оказывали партийные и комсомольские активисты, агитаторы. Искреннюю заботу, теплое, душевное отношение молодые воины чувствовали с первого же дня прибытия в корпус. Встречали их очень торжественно, при развернутых гвардейских знаменах. Новичкам рассказывали, за что награждены орденами бригады и полки, за какие заслуги присвоены им почетные наименования. Молодых воинов знакомили с подвигами героев, с боевыми традициями гвардейцев. В праздничной обстановке вручались им танки, САУ, минометы, арторудия, автомобили, стрелковое вооружение. Как только новички начинали осваиваться, в полках и бригадах проводились технические конференции с механиками-водителями и ремонтниками. Закаленные в боях специалисты щедро делились опытом, рассказывали своим новым товарищам немало полезного и поучительного.

Та же тема, ввод в строй молодого пополнения, воспитание его на славных гвардейских традициях, определила повестку дня проходивших в то время партийных собраний.

Мы, политотдельцы, старались принять участие в проведении возможно большего числа этих собраний, побывали в различных коллективах, у воинов разных родов оружия. Мне особенно запомнился деловой, интересный разговор, состоявшийся у коммунистов 1817-го гвардейского самоходного артиллерийского полка, заместителем командира которого по политчасти был гвардии майор В.П. Судак. Тот самый Судак, который редактировал многотиражную газету «Сталинец» в нашей академии.

Вот ведь как бывает! Фронтовая судьба нежданно-негаданно свела меня со старым знакомым, вскоре превратившимся в моего верного друга и надежного помощника. Военный журналист, ранее редактировавший корпусную газету, он перешел на партийно-политическую работу. Теперь узнать Виктора Порфирьевича можно было с большим трудом. В академии это был вчерашний гражданский человек, волей судьбы надевший командирскую форму. А теперь передо мной предстал боевой, решительный, отважный офицер, отмеченный высокими наградами Родины.

Был у него, кстати, такой случай… Однажды Виктор на «Виллисе» догонял самоходки своего полка. Шли по вражеской территории, приходилось держать ухо востро. Недалеко от дороги гвардии майор заметил старый сарай, который чем-то ему не понравился. Можно бы было проехать мимо, но Судак подумал, что это – идеальное место для засады, отсюда легко ударить в тыл или фланг проходящей колонне. Приказал водителю свернуть к сараю.

Подъехали. Понимая, что если враг здесь находится, то давно уже заметил машину и терять нечего, офицер рывком распахнул дверь сарая. Пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы не отпрянуть – прямо перед ним была целая группа гитлеровцев, не менее десятка, вооруженных, готовых к бою. Что делать? Тут уж или, как говорится, пан или пропал…

– Хенде хох! – приказал Виктор. – Бросай оружие!

Столько уверенности, спокойной убежденности услышали враги в голосе советского офицера, что никто не решился стрелять. Бросая автоматы, солдаты один за другим начали выходить наружу. Это может показаться неправдоподобным, но деморализованный противник, как правило, быстро теряет свои боевые качества.

Такой он героический человек, Виктор Порфирьевич Судак, ныне полковник в отставке, председатель Совета ветеранов нашего корпуса.

Итак, я прибыл на партийное собрание. Самоходчики расположились на большой заснеженной поляне, разместились между шалашами, в каких в ту пору все мы жили, прямо на открытом воздухе, поодаль от замаскированной заиндевевшей техники.

Холодно в тот день не было никому, настолько все увлеклись разговором. Обошлись без выспренных слов, не было чтения с бумажки – говорили о главном, о насущном. С уст не сходили воспоминания о том, как показали себя коммунисты в боях у Праги, при обороне Наревского плацдарма. Каждому было что вспомнить. Говорили горячо, увлеченно, щедро делились опытом, не скрывали ошибок. Каждый подчеркивал – половина успеха была предопределена должной подготовкой в период отдыха и переформирования под Киевом.

Выступающие зачастую говорили вещи очевидные для опытного бойца. Но это не было случайностью: партсобрание было открытым, рядом с коммунистами сидели комсомольцы, беспартийные. Новички жадно ловили каждое слово. Я понимал, что в полку, основательно пополненном молодыми воинами, уже сколачиваются хорошие, крепкие экипажи, которые будут бить врага по-гвардейски. Опытные и обстрелянные солдаты чувствовали особую ответственность перед теми, с кем завтра должны были идти в бой…

Выступил на том собрании и я. Говорил о героизме и мужестве воинов корпуса. Примеров тому было множество. Помню, я рассказал – мое выступление было в первую очередь адресовано новичкам – о подвиге воина-артиллериста Михаила Борисова.

Это произошло под Прохоровкой 12 июля 1943-го, во время самого крупного танкового сражения в истории. На пути атакующих «Тигров» насмерть встала батарея противотанковых пушек старшего лейтенанта П. Ажиппо. Защищенные лишь тонкими броневыми щитками орудий, осыпаемые снарядами немецких пушек, пулеметными очередями, под бомбежкой и обстрелом с воздуха, вели артиллеристы неравный бой. Свой последний бой – погибли все, до единого человека. Но среди разбитых, искореженных орудий оставался цел и невредим комсорг дивизиона младший сержант Борисов, который перед атакой пришел на этот самый опасный, ключевой участок обороны.

Не про наших солдат сказано, что один в поле не воин. Сам себе командир, наводчик и заряжающий, Михаил встал против армады гитлеровских танков. Из единственного исправного орудия он открыл огонь по врагу. Хваленые, модные, защищенные прочной броней «Тигры» он жег почти что в упор. Кажется, Михаил был заговоренным – единственный оставшийся в живых человек посреди бушующего моря огня, отважный герой, преградивший путь остальной лавине.

В том бою младший сержант уничтожил семь «Тигров». Тяжело раненный воин был подобран нашими солдатами на поле боя, на своей позиции, с которой он так и не ушел. Родина высоко оценила подвиг комсомольца: ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

А сейчас Михаил Федорович Борисов живет в Москве. Полковник в отставке, он хорошо известен как поэт, член Союза писателей СССР. Тема Великой Отечественной войны, бессмертного подвига советского народа – главная в его творчестве.

Немного отвлекусь, чтобы коснуться своеобразного аналога этого подвига. На «Бородинской панораме» я познакомился с такой интересной историей.

Август 1812 года. Русская армия, отступавшая от западных границ, наконец-то остановилась на Бородинском поле, начала готовиться к решающему сражению. Помочь оборудовать позиции для будущей баталии пришли из Москвы, Калуги, других городов мужики-добровольцы, ополченцы. Вечером 25-го числа завершились последние приготовления к будущему бою. Солдаты чистили оружие, оттачивали штыки, готовили чистое белье. Между кострами сновал молодой московский паренек Сеня Волков – не то ополченец, не то доброволец.

– Иди-ка ты домой, парень! – прикрикнул на него кто-то из ветеранов. – Нечего тебе тут делать – молод еще… Тебе – жить да жить…

Парнишка сделал вид, что послушался совета, а сам затаился в кустах, задремал в ожидании утра.

Начался бой. На батарею, возле которой он затаился, беспрерывно падали вражеские ядра, хлестала по ней картечь. Сеня с болью в сердце видел, как падали солдаты, опрокидывались русские пушки. Все реже и реже отвечали наши орудия на огонь врага, а вскоре и вообще замолчали. Не осталось на редуте никого живого.

Волков выбрался из кустов, побежал к батарее. Вокруг лежали тела, разбитые зарядные ящики, валялись во множестве ядра. А впереди, неподалеку, развернулась французская батарея. Она вела огонь уже в другую сторону, открыв свой фланг. Тогда Сеня решил: он стал поворачивать, наводить на зарядные ящики врага лежавшие без колес стволы орудий. Ящиков было семь, и Сеня зарядил семь пушек. Герой перекрестился и поднял пальник.

Выстрел! Пушка отлетела в сторону, а Волков уже бежал к следующему стволу. Тут грянул взрыв – разорвало зарядный ящик. Выстрел – снова взрыв! Зарядные ящики врага взлетали вверх один за другим. Минута – и французская батарея была выведена из строя.

Русский герой в одиночку ведет бой на не покорившейся врагу артиллерийской батарее. Семь зарядных ящиков – семь танков. Да, в любые времена наши люди отважно, отчаянно сражались с врагом – и побеждали. Подвиги героев двух Отечественных войн во всей красоте и величии показали сущность русского характера, стойкость и мужество защитников нашей непобедимой Родины.

Жаль, что тогда, в 1945-м, не знал я о замечательном подвиге Семена Волкова. Думаю, наши гвардейцы оценили бы его по достоинству. В то время мы старались агитировать исключительно фактами, говорили о тех, на кого следует равняться в бою, приводили яркие примеры мужества и героизма – и это было очень убедительно.

Помнится, хорошо прошло партсобрание и в роте тяжелых танков, где парторгом был гвардии старший лейтенант Ежик. В канун предстоящих сражений повестка дня здесь включала всего один вопрос: продление срока жизни боевой машины. Выступления гвардейцев были пронизаны одной мыслью: если танк будет служить хотя бы полтора-два срока, то сможет уничтожить в боях в полтора раза больше живой силы и техники врага. Коммунисты – механики-водители, командиры танков должны были стать примером для новичков в борьбе за живучесть боевой техники.

В некоторых книгах и фильмах о войне сейчас иногда ставятся задачи «выполнить любой ценой». На самом деле было не совсем так. Воины действительно стремились целиком и полностью, в срок выполнить поставленную задачу. Но при том нанести противнику максимальный урон старались с минимальными потерями для себя. Мы знали: оружие, боеприпасы, топливо получены нами в результате титанических, неимоверных усилий тружеников тыла. Страна, превращенная в единый военный лагерь, жила и работала для фронта. Имел ли кто-нибудь из нас право зря расходовать снаряды, впустую пережигать топливо, гробить технику? Вопросам экономии, правильного использования и эксплуатации боевой техники и вооружения на фронте уделялось очень большое внимание.

Приближались дни великого наступления 1945 года. Войска, готовые к решительному броску, концентрировались в лесах неподалеку от переднего края. Передвижения к фронту производились только в ночное время, под покровом темноты. Мы соблюдали тщательную маскировку и высочайшую бдительность. Войска на переднем крае походили теперь на туго сжатую пружину, готовую каждую минуту освободиться от напряжения и нанести удар небывалой, сокрушительной силы.

И вот он наступил – долгожданный день 14 января. В 10 часов утра земля дрогнула – началась артподготовка. Мы – командир корпуса, начальник артиллерии полковник Грецов, начальник оперотдела полковник Секуторов, заменивший в этой должности полковника Ивановского, и я – находились на НП не более чем в полукилометре от переднего края. Ожидая своего часа, ввода в прорыв нашего корпуса, мы приникли к стереотрубам. Впереди вздыбилась земля, гул канонады заглушил все остальные звуки, крошились и рушились вражеские укрепления, взлетали на воздух огневые точки. Многомесячный труд гитлеровских инженеров и строителей оборонительных сооружений сходил на нет. Все рушилось. Полтора часа продолжался этот шквал, а потом, прорывая оборону противника, в наступление пошли наши стрелковые части, поддержанные танками. Вскоре поступило сообщение, что первую линию обороны врага они почти преодолели.

Мы должны были вступать в бой после того, как эта линия будет пройдена на всю тактическую глубину. Однако гитлеровцы сумели основательно укрепиться – полностью выполнить ближайшую задачу частям 2-й ударной армии не удалось… Нам пришлось оставаться на месте.

Утром следующего дня, чуть свет, на наш НП приехал командарм 2-й ударной армии генерал-полковник И.И. Федюнинский. Поздоровавшись с каждым, он в двух словах охарактеризовал обстановку и сказал:

– Ну, на танкистов я надеюсь. Действуйте! Как говорится – с Богом!

Тотчас команда была передана во все штабы. Зарокотали двигатели, бригады выстраивались в две колонны. Нашей задачей было попробовать то, что не смогли преодолеть пехотные части и танковые бригады, с ними взаимодействовавшие. Потом – приступать к выполнению задач в оперативной глубине.

Комкор наш был опытнейшим танкистом, знающим, как эффективнее всего применить свои грозные машины. Вот и теперь – для ввода в прорыв были определены две основные дороги. Две танковые бригады – по одной, танковая и мотострелковая – по другой. Позади – полки.

– Одна колонна – не корпус, а недоразумение, – говаривал генерал Попов. – Вытянулась кишка, режь ее, где хочешь.

Он всегда избирал оптимальный вариант построения корпуса, такой, чтобы можно было быстро перегруппировать силы, отразить внезапную контратаку. Сам же он вместе с опергруппой находился посреди двух наступающих колонн. Точнее – между колоннами, часто выезжал к самой первой линии и даже вырывался вперед всех.

Однажды, когда мы вот так во время прорыва слишком далеко оторвались от сил соединения, я даже взорвался:

– Что ты делаешь?! Куда ты нас тащишь?!

– Ничего, привыкай, это наше правило! – рассмеялся в ответ Алексей Федорович.

Человек беззаветно храбрый, он воспитывал такую же храбрость в своих подчиненных. Впрочем, порой рисковал он зря…

Итак, корпус вошел в прорыв. Преодолев бывшую нейтралку, мы миновали передовые траншеи врага, почти полностью сровненные нашей артиллерией. Здесь не оставалось ни единого живого места, настолько плотным получился огонь. Но это был уже вчерашний день – танки шли туда, где разгорался новый бой.

Тогда у меня было правило: не покидать опергруппу. У танкистов это то же самое, что наблюдательный пункт в пехоте – основа штаба. Вместе с комкором здесь, как правило, находились начопер, начальники артиллерии, связи и разведки. Со мной всегда были один-два политотдельца, а мой заместитель, подполковник В.А. Владимиров, назначенный вместо убывшего Стрижкова, находился во втором эшелоне, в штабе. Там был наш политотдельский «автобус» – фургон на грузовике.

Через политотдельцев я поддерживал связь с частями, передавал, кого куда послать, какие необходимы сведения, что уточнить, чтобы провести потом оперативное совещание, своевременно издать листовку. Ездил я обычно на «Виллисе» – из него хорошо было видно все происходящее вокруг, да и в бою было намного безопаснее, чем в танке. По бронированным машинам вела огонь артиллерия, а до легковушки, не представлявшей существенной опасности, как-то руки не доходили. Разве что шальная пуля могла попасть.

У «Виллиса» было еще одно важное преимущество – бойцы и командиры сразу узнавали. А это требовалось затем, что даже в атаке политотдел не прекращал свою важную работу. Так, мы практиковали вручение партбилетов прямо в бою – конечно, вне досягаемости огня вражеских орудий. Обгоняешь нужный тебе танк, махнешь механику-водителю: мол, останови, и перед всем экипажем вручаешь молодому коммунисту партийный билет. Руку пожмешь, пару напутственных слов скажешь – и снова боевая машина устремляется вперед. Тут уже знаешь, что ребята будут бить немца с удвоенной силой. Так же вручали мы перед атакой ордена и медали. Моральное значение такого момента переоценить невозможно.

Добрым словом вспоминаю нашего инструктора по учету партдокументов капитана Сигизмунда Собковича. Это человек исключительного хладнокровия, какое и представить себе сложно. В любой обстановке он идеально выписывал партийные билеты. Никогда, ни при каких условиях не дрогнула ни одна буква его каллиграфического почерка. А ведь работал он не в теплом штабе, даже не в блиндаже. Сигизмунд использовал для дела любую мало-мальски подходящую возможность. Бывало, застанет нас в пути артобстрел. Прячемся под машину, ибо некуда больше, лежим, прижавши головы к земле, немца кроем, а Собкович тем временем… готовит партийные билеты. Поразительно!

Гитлеровцы отходили. То же самое происходило в полосе наступления других армий – там, где на острие удара были 1-й гвардейский танковый и 8-й механизированный корпуса. К исходу дня была прорвана главная полоса обороны врага, мы приступили к выполнению своих собственных задач.

В ходе наступления политработники и их активные помощники – агитаторы, партийные и комсомольские активисты – успевали сообщать своим товарищам об успешных действиях соседнего 1-го Белорусского фронта, также сокрушавшего вражескую оборону. Осознание общего успеха воодушевляло каждого. Когда танки с десантом на броне вошли в прорыв, то гитлеровцам пощады не было. Гвардейцы начали стремительные рейды по тылам врага, ведя наступление в необычно быстром темпе. Особенно на первых порах дезорганизованный противник не мог оказать сопротивления. Росла паника. Танки появлялись там, где фашисты меньше всего ожидали. Боевые машины шли по дорогам, параллельно маршрутам движения колонн противника, отрезали им пути отхода, громили наголову. Для этого создались самые удобные условия: у немцев было плохо с бензином, их водители часто использовали «автопоезда». Колонну, в которой за одной машиной шло на прицепе пять-шесть других, уничтожали только так.

Отсутствие горючего сказалось и на авиации противника. Мессеры и «Юнкерсы», доставлявшие нам столько неприятностей в первые месяцы войны, теперь с пустыми баками стояли на заснеженных аэродромах. Откатываясь в панике, враг даже не успевал вывести их из строя…

Хорошо помню эти мертвые самолетные стоянки, воздушные машины со свастиками на килях, с разномастными тузами и крестами на фюзеляжах. Отлетались. Так же как отъездились немецкие танки и самоходки, автомобили, в большом количестве брошенные вдоль дорог. А мимо нескончаемыми колоннами брели пленные: теперь немцы сдавались массово. Поначалу я часто просил водителя остановить машину, всматривался в лица жалких представителей «высшей расы», недавних «покорителей Европы» и «властелинов мира». В основном уже шли старики и мальчишки – тотальники[67], мобилизованные подчистую, фольксштурм[68]. Они не хотели умирать за Гитлера и его бредовые идеи. Прошел шовинистический угар, сопутствовавший первым легким победам на западе. Наступило тяжелое похмелье. Автоматчики, конвоировавшие пленных, докладывали мне, что это воинство поднимало руки и кричало «Гитлер капут» при первом же появлении наших танков.

Но не все они сложили оружие, гитлеровское командование предпринимало отчаянные попытки остановить наше наступление. Оно буквально оголяло Западный фронт, перебрасывая на наше направление все новые соединения. Сила сопротивления обороняющихся на подступах к Восточной Пруссии постепенно начинала расти. Немцы начали контратаковать, нам уже приходилось бороться с вражескими танками. И все же, отражая отчаянные атаки обреченных, бригады неумолимо продвигались вперед.

Мы вели непрерывные бои. За первый день танкисты корпуса прошли 6 километров, выбили фашистов из восьми населенных пунктов. Гвардейцы уничтожили 4 танка, 5 батарей, 7 САУ. Было истреблено до полутора сотен гитлеровцев. Наступление, прекратившееся с приходом темноты, с новой силой началось на следующее утро.

Теперь наша первая колонна – 58-я танковая, 28-я мотострелковая бригады и 1817-й самоходный полк, зенитчики и реактивщики – развертывала наступление на Цеханув. Несмотря на сопротивление врага, темп продвижения заметно увеличился: было пройдено 15 километров, занято 19 населенных пунктов.

Конечно, мы, политработники, позаботились, чтобы к исходу дня все в корпусе знали, какой урон нанесен гитлеровцам в этих боях. В листовках, передаваемых по рукам, сообщалось, что уничтожено 20 танков и 25 САУ, сожжено и захвачено много другой техники.

К вечеру мы были неподалеку от Цеханува, в районе которого противник собрал значительные силы. Оборону здесь держали остатки основательно потрепанных нами пехотной и танковой дивизий, бригада штурмовых орудий. Туда же гитлеровцы направили не бывшее еще в боях подкрепление с Западного фронта.

Вечером перед решающим штурмом генерал Попов познакомил командиров с планом предстоящих действий. Было решено обходить город с запада. Поутру бой разгорелся и перед самым городом – так отвлекалось внимание и силы врага от направления главного удара. Замысел удался. В полдень с юго-западной стороны в Цеханув ворвались наши танки и самоходные орудия.

Танкисты подразделений гвардии майора Лизунова, гвардии капитанов Кардашова и Балашова, хорошо изучившие по плану маршрут, уверенно вели машины на повышенных скоростях. Вскоре гвардейцы вышли к железнодорожной станции, где разгружался только что подошедший эшелон – два десятка танков. Судя по показаниям приборов, эти машины только что поступили с заводов. Увидев тридцатьчетверки, гитлеровцы ударились в панику: одни пытались бежать, другие подняли руки. Также, на станции, были взяты четыре «Фердинанда».

Город пал – наступление продолжалось. Время уже близилось к вечеру, мы шли вперед, и тут вдруг в наушниках раздался звонкий девичий голос:

– Слушайте! Слушайте! Верховный главнокомандующий товарищ Сталин объявил нам благодарность! Товарищи гвардейцы! Крепче бейте фашистов, заслужим новую похвалу вождя!

Нужно было видеть радостные лица членов экипажа нашего танка! Я поздравил бойцов и мысленно поблагодарил радистку Паравойкину, одного из многочисленных агитаторов, которая передала находящимся в бою экипажам это известие.

Уже потом я сам прочитал текст полученной радиограммы – приказ Верховного:

«Войска 2-го Белорусского фронта, перейдя в наступление 14 января на двух плацдармах на западном берегу реки Нарев, севернее Варшавы, при поддержке массированных ударов артиллерии, прорвали сильную, глубоко эшелонированную оборону противника.

За четыре дня боев, преодолевая упорное сопротивление немцев, войска фронта, наступавшие на двух плацдармах, соединились и продвинулись вперед до 40 километров, расширив прорыв до 100 километров по фронту…»

В приказе был помещен большой список военачальников, командиров частей и соединений, участвовавших в прорыве обороны врага. Приказ завершался сообщением о том, что сегодня, 17 января, в 21 час, Москва от имени Родины салютует доблестным войскам 2-го Белорусского фронта двадцатью артиллерийскими залпами из 224 орудий… В тот же день, двумя часами раньше, столица салютовала героизму наших соседей – войскам маршала Жукова, овладевшим Варшавой. Радости не было предела. Приказ Сталина, сознание того, что сейчас над Москвой гремят орудийные залпы в нашу честь, известие о взятии Варшавы – все это имело громадное моральное значение, звало на новые подвиги.

Всего в ходе Восточнопрусской операции Родина еще трижды салютовала танкистам генерала Попова. Довести приказы Верховного до каждого воина, сразу же сообщить о них считалось самой важной и почетной задачей наших надежных помощников – агитаторов. По рации, в листовках-молниях, в коротких личных беседах сообщали они о высокой оценке наших успехов. Эффективность их оперативной работы переоценить невозможно. Агитаторы всегда находились в гуще боя. В напряженных, немыслимых порой условиях они успевали выпустить листовку, передать ее по цепочке. Ни один подвиг, ни один героический поступок не оставался незамеченным.

Помнится, в бою, когда танк «проутюжил» немецкий опорный пункт, невесть откуда взявшийся фриц с фаустпатроном попытался выстрелить ему вслед. Но гвардии старшина Мавлютов, из танкового десанта, сразил врага из автомата. Тридцатьчетверка шла вперед, и этого, быть может, никто бы и не заметил, если бы не гвардии старшина Пинчук. Как только выдалась свободная минута, он написал листок-«молнию», где после короткого рассказа следовал призыв: «Действуй смело и решительно, как старшина Мавлютов!» Через час о том знало все подразделение.

Гвардии старшина Пинчук был у нас одним из лучших агитаторов.

Н.А. Колосов. 1956 г.

На параде в Куйбышеве. Начальник Политуправления Приволжского военного округа. 1955 г.

Член Военного Совета 3-й гвардейской танковой армии. Группа Советских войск в Германии. 1951 г.

На параде в Днепропетровске. 1957 г.

Член Военного Совета Гвардейского танкового объединения. Днепропетровск. 1957 г.

На стройке здания музея

Новое назначение – директор музея-панорамы «Бородинская битва»

Установка орудий 1812 г.

Коллектив сотрудников перед открытием музея. 1962 г.

Визит почетных гостей маршалов К.Е. Ворошилова и С.М. Буденного. 1962 г.

Экскурсия для маршала Г.К. Жукова с женой и дочерью

Гость музея – Рауль Кастро, младший брат и соратник лидера Кубы Фиделя Кастро. 1962 г.

Посещение музея премьер-министром Финляндии Ахти Карьялайненом в сопровождении министра культуры Е.А. Фурцевой. 1962 г.

Маршал Гречко. 1963 г.

Иоганнес Дикман, председатель Народной палаты ГДР. 1962 г.

Правительственная делегация Болгарии. 1963 г.

500-тысячный посетитель музея-панорамы. 1963 г.

Обсуждение рабочих моментов с министром культуры Е.А. Фурцевой

Визит Вальтера Ульбрихта, Первого секретаря ЦК Социалистической единой партии Германии, Председателя Государственного совета ГДР. 1964 г.

С потомками героев войны 1812 г. Праправнучка М.И. Кутузова Наталия Михайловна Хитрово

Гость музея – Долорес Ибаррури, видный деятель Коммунистической партии Испании. 1965 г.

Директор и сотрудники музея

Режиссер Сергей Бондарчук – гость музея

На боевом посту в рабочем кабинете

Сыновья Артур и Александр, супруга Евгения с дочерью Наташей. 1959 г.

Николай Андреевич с супругой. 1985 г.

Ветераны танкового корпуса

Торжественная линейка в музее: октябрят принимают в пионеры. 1975 г.

Генерал-майор Колосов. 1986 г.

Работе с агитаторами, активом мы уделяли особое внимание. В какое подразделение ни приехал бы политотделец, он обязательно находил время с ними побеседовать. Иногда – минуты три-четыре, не больше. Не до обширных бесед было. Расскажешь вкратце о главных событиях в масштабе корпуса, фронта, что у соседей, спросишь, что в подразделении произошло, посоветуешь, о чем в боевом листке написать. Это и не инструктаж даже был – скорее, беседа по душам…

Были в ходу и другие формы агитационной, политико-массовой работы. Например, в роте, где комсоргом был гвардии старший лейтенант Струев, вошла в практику отправка писем на родину героев. А в каком-то подразделении умудрились даже отправлять фотографии в семьи отличившихся бойцов…

Многое делала редакция газеты «В решающий бой». Оперативность и содержательность ее выпусков отмечало политуправление фронта. В газете сообщалось о подвигах, о том, что происходило значительного в частях корпуса, обобщался опыт лучших. Успех газеты объяснялся тем, что журналисты почти все время находились в первом эшелоне, сотрудничали с военкоровским активом. В ее типографии мы печатали благодарственные письма – именные грамоты с текстом благодарности Верховного, которые вручали воинам после объявления приказа Сталина. Контролировали, чтобы такое письмо, подписанное командиром корпуса, получил каждый боец, командир. У меня самого до сих пор хранятся такие письма…

Наступление продолжалось. 18 января в бой были введены части второго эшелона: 60-я танковая бригада и 1070-й легкий артполк. Произведя перегруппировку сил, корпус наступал тремя колоннами. Немцы откатывались в панике. За день было пройдено 25 километров, взято свыше 50 населенных пунктов.

На следующий день мы вышли на границу Восточной Пруссии, и в 17 часов 30 минут корпус, первым из войск фронта, ее пересек. Маршал Рокоссовский прислал нам поздравительную телеграмму.

Теперь мы шли по земле врага, по проклятой «неметчине». Вдоль дорог, заваленных разбитой и искореженной техникой, я видел непривычные желтые дорожные указатели с незнакомыми названиями: «Найденбург», «Дейч-Эйлау», «Остероде». Мы двигались вперед, с ходу овладевая опорными пунктами, городами и деревнями. Враг подчас откатывался столь стремительно, что был даже не в состоянии использовать громадные бетонные доты на бывшей прусско-польской границе – так, пограничный город Лауенбург не оказал никакого сопротивления.

19 января Верховный благодарил танкистов генерала Попова за взятие городов Млава, Зольдау (Дзядлово) и Плоньск. В 22 часа в нашу честь гремел над Москвой салют.

Еще через три дня – 22 января – столица салютовала нам за овладение узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами – Остероде и Дейч-Эйлау. Шел седьмой день непрерывных боев…

Нелегко далась победа в боях за Дейч-Эйлау. На подступах к нему враг организовал сплошную оборону, любой ценой пытаясь удержать этот важный железнодорожный узел. Все же танки 58-й и 59-й бригад, 52-го гвардейского тяжелого танкового полка, взаимодействуя с артиллерией и самоходчиками, ворвались в город с двух направлений, уничтожили и подавили все очаги сопротивления и продолжили наступление на север.

Сопротивляющихся уничтожали без всякой жалости. В то же время каждый советский воин помнил выступление Верховного о том, что мы ликвидируем фашизм, но не германский народ, который будет существовать вечно. К народу этому мы относились с искренним уважением.

Серьезное сопротивление пытались оказать нам гитлеровцы на подступах к Любаве, опорному пункту, на который они возлагали немалые надежды. Но тщетно. Под покровом ночи мы перешли в наступление. Действовавший впереди батальон автоматчиков гвардии майора Рыбальченко, поддержанный танками, нанес врагу существенный урон. В бою широко использовались подвижные огневые средства – в частности, бронетранспортеры, оснащенные счетверенными пулеметами. Мотострелки маневрировали, быстро осуществляли перегруппировку сил, атаковали с разных сторон. В итоге два полка свежей немецкой пехотной дивизии были уничтожены полностью.

На том этапе основные бои вели передовые отряды. Они осуществляли преследование деморализованного противника, не давали ему остановиться, закрепиться. Сохраняя главные силы для решительных сражений, генерал Попов вводил их в бой в исключительных случаях.

На очередную ночевку, поздно вечером, мы остановились в деревне Кинвальде. Только я собрался укладываться, как пришел кто-то из командиров подразделений, доложил:

– Товарищ полковник, посмотрите, что мы здесь нашли! – и протянул пачку фотографий.

На снимках – офицер в черной эсэсовской форме на фоне руин. Это были наши города – Киев, Одесса, Ростов… Я почувствовал, как ком встал в горле… Распорядился показать эти снимки всем, кто был в Кинвальде. Пусть знают, видят, пусть врагу не будет пощады!

Можно ли забыть ту радость, с которой встречали нас советские люди, освобожденные из фашистского рабства? Они шли по всем дорогам, на них больно было смотреть – изможденные, почти что бесплотные, в лохмотьях, избитые. Еще вчера им грозила смерть от руки гитлеровских палачей, а сегодня стремительное движение наших танков принесло им свободу. Теперь они шли домой…

Но еще многие тысячи советских людей ждали своих освободителей. Об этом мы постоянно говорили бойцам, просили выступать перед ними тех, кто побывал в гитлеровской неволе. Это была лучшая агитация – священная ненависть вела гвардейцев в бой, вела на подвиги.

В период наступления наши части несли ощутимые потери. К тому же были и отставшие, поврежденные машины. Требовалась передышка. На девятый день наступления бригадам был предоставлен короткий отдых. Можно было оглянуться назад, подвести некоторые итоги, чем и занялись офицеры политотдела.

Итак, за время наступления воины корпуса уничтожили до 100 танков и САУ, свыше 500 машин, 1500 повозок с грузом и солдатней. Истребили около 7000 немцев, около 1200 взяли в плен. С боями было пройдено 310 километров, взято более 350 населенных пунктов. Были также захвачены большие трофеи: 32 эшелона с грузами, 25 паровозов, 80 орудий, 20 танков, 4 САУ, около 300 автомобилей, 20 складов и много различного военного имущества и снаряжения.

Неполных три дня части приводили себя в порядок. В подразделениях прошли красноармейские собрания, на которых воины давали клятву выполнить сталинский приказ – водрузить над Берлином Знамя Победы.

– Мы бьем врага на его территории, – заявляли воины. – Недалек час, когда мы придем в логово фашистского зверя.

В период передышки возросла работа нашего актива. Они подводили итоги боев в подразделениях, проводили беседы с товарищами. Значительно вырос объем содержания боевых листков. У меня сохранился такой листок – рассказ гвардии младшего лейтенанта Михаила Клокова о ночном бое его взвода: «Наши танки прорвались далеко вперед. Одновременно с этим разведчики подошли к переправе, чтобы обеспечить движение войск. В это время стало известно, что в тылу у танкистов появилось до 200 немецких автоматчиков с пулеметами, минометами и двумя танками „Тигр“. Уже несколько часов разведчики вели бой, но сломить упорство численно превосходящего противника не могли. Ночью меня вызвал командир подразделения и поставил задачу: с двумя танками пойти на помощь разведгруппе. К двум часам ночи наши экипажи появились в районе боя. Противник вел жестокий огонь из леса и рвался к шоссе. Мы сразу начали бить по врагу из пушек и пулеметов. Бой этот продолжался 7 часов, и только утром, понеся большие потери, немцы начали отступать. Вместе с пехотинцами и автоматчиками двинулись мы вперед и прочистили этот лесной участок протяженностью в 20 километров. Утром на шоссе возобновилось нормальное движение. В ночном бою мы уничтожили до сотни фашистов и взяли пленных. Без потерь оба танка вернулись утром в подразделение».

В дни передышки прошли собрания в партийных организациях и группах. Лучшие воины, отличившиеся в боях, становились коммунистами.

Среди тех, кому я вручал тогда партийные билеты, был младший сержант Акопян. Танк офицера-коммуниста Уфимцева, в экипаже которого находился этот воин-комсомолец, был в разведке. Уйдя далеко вперед, боевая машина наткнулась на засаду вражеских танков и пехоты. Уфимцев принял неравный бой. В критический момент он по рации вызвал огонь на себя. Наши снаряды ложились с ювелирной точностью, не задевая своих. Казалось, можно бы и отойти, но командир продолжал бой. Наконец гитлеровцам удалось подбить машину. Выбравшись из горящего танка, гвардейцы заняли оборону, смогли продержаться до подхода передового отряда, которому разведали путь. Сразу после этого боя и был принят Акопян в ряды ленинской партии.

Отличились в боях разведчик Золотарев, механик-водитель Туннус и многие другие. Подразделения и экипажи сплачивались, новички приобретали боевой опыт…

Вечером 26 января был получен приказ – корпус придавался в оперативное подчинение 48-й армии генерал-полковника Н.И. Гусева. К тому времени окружение группировки уже завершилось. 4-я немецкая армия в составе 19-й пехотной, 1-й механизированной и 3-й танковой дивизий, усиленных штурмовыми орудиями и противотанковыми пушками, попала в котел. Гитлеровцы попытались разорвать кольцо окружения севернее города Вормдитт и прорваться на запад. Потеснив наши стрелковые части, противник 26 января вышел к городу Либштадт. На остальных участках гитлеровцам удалось занять выгодные рубежи, оседлать господствующие высоты. С этих позиций они хотели сковать действия наступавших наших войск. Корпус получил приказ совершить 60-километровый марш в район на северо-восток от Морунгена.

Нелегкой была передислокация. Несколько дней перед тем валил снег, боевым машинам пришлось пробиваться через заносы. Комкор принял решение наступать двумя колоннами, двумя боевыми эшелонами по параллельным маршрутам, нанося главный удар силами левого фланга. Все были готовы прямо с марша вступить в бой. С кем бы я ни говорил накоротке, каждый желал скорейшей встречи с противником, каждый был уверен в победе. Люди знали: разгром рейха не за горами. О близости победы мы сами, политработники, постоянно говорили своим подчиненным. Но подчеркивали, что предстоит сделать еще очень многое. А потому нельзя расслабляться, необходимо наращивать силы для последнего решительного удара, повышать бдительность.

Вечером 27 января танки вступили в бой. Всю ночь и весь последующий день приходилось отбивать упорные контратаки противника, стремившегося вырваться из кольца…

Вечером 28 января танки 60-й бригады, взаимодействуя с автоматчиками 28-й мотострелковой бригады, ворвались в Либштадт. Завязались ожесточенные уличные бои. От засевших гитлеровцев пришлось отбивать каждый дом, очищать каждую улицу. Здесь отличились также минометчики гвардии подполковника Шадрухина и экипажи тяжелого танкового полка гвардии полковника Ивановского.

В течение последующих дней наши части, ведя упорные бои, отбивали слабеющие контратаки, постепенно сужая кольцо окружения – враг был выбит из десяти населенных пунктов.

И все же он еще пытался отчаянно контратаковать – без всякого результата… Вскоре гитлеровцы почувствовали, что сила и моральное превосходство теперь всецело за нами. 2 февраля враг перешел к обороне, полностью отказался от замыслов вырваться из Восточнопрусского котла. Понимая, что вскоре предстоит держать ответ за кровавые злодеяния, совершенные на нашей земле, фашисты стремились любой ценой оттянуть расплату, отдалить неизбежный и близкий конец. Особенно упорно обороняли гитлеровцы населенные пункты, узлы дорог, господствующие высоты. Местность вполне благоприятствовала этому: лесные массивы, крутые овраги, многочисленные ручьи затрудняли возможность маневра. Темп нашего продвижения вперед существенно замедлился. Теперь танкистам приходилось действовать непосредственно в боевых порядках пехоты. Все же, несмотря на трудности, мы наносили врагу чувствительный урон. За две недели боев части корпуса значительно сузили кольцо окружения, овладели 20 населенными пунктами, уничтожили 47 танков, 16 САУ, истребили до 5000 гитлеровцев.

В этих боях особенно отличился взвод гвардии младшего лейтенанта Николая Червякова.

Подразделению было приказано выяснить, есть ли противник в населенном пункте Эштадт, лежавшем в полосе наступления. Лязгая гусеницами по промерзлой земле, три танка с десантом автоматчиков на броне прошли по опустевшим улицам. Настороженные, с закрытыми ставнями, дома казались пустыми. Кое-где болтались белые флаги, наспех сделанные из простыней и скатертей. Привычная картина. Танки остановились на городской окраине, там, где улица вновь превращалась в шоссе.

– Возвращаемся, товарищ гвардии лейтенант? – обратился к Червякову командир автоматчиков.

– Рано. Видите, там фольварк[69] чернеет? Что-то он мне не нравится…

– Проверим! – с полуслова понял старшина.

Он махнул рукой своим бойцам, те вновь полезли на броню. Танки пошли вперед.

Держась за крышку люка, Николай внимательно вглядывался в приближающийся фольварк. Несколько домов, изгороди, деревья – типичная помещичья усадьба. Вроде ничего необычного, безлюдье. Но что-то настораживало, и следовало проверить это предчувствие. Командирский танк шел первым.

Пули чиркнули над головой. Червяков мигом оказался внизу, захлопнул люк. Загрохотали пулеметы танков, открыли огонь десантники. В дом, откуда стреляли, почти в упор всадили снаряд, он загорелся. Гитлеровцы выскакивали, торопливо отстреливались.

Тоскливо-жутко завыла мина, взорвалась, осыпав броню осколками: гитлеровцы пытались хотя бы сбить с танков десант. Не вышло – танки проутюжили гусеницами позицию вражеской батареи. Бой был скоротечным, враг бежал. О случившемся гвардии младший лейтенант сообщил по рации в бригаду.

– Молодцы! Возвращайтесь! – прохрипело в наушниках.

– Разрешите вернуться утром? – запросил взводный и получил добро.

Вышли на рассвете. Под впечатлением одержанной победы и успешно выполненного задания настроение экипажей было довольно благодушным: мы наступаем, враг бежит. Вот уже и до Эштадта рукой подать. Но что это? Боевые машины встретил пулеметный огонь. Немцы!

Ответив огнем, взвод остановился. Не знали, что поздно вечером в Эштадт вошла большая группа гитлеровцев. Город – не фольварк, одним взводом его не очистишь, а танки потерять легко. Обойти его также было невозможно: зимой даже на гусеницах без дорог далеко не уйдешь.

Когда окончательно рассвело, фашисты, увидев, что советские танкисты оказались в меньшинстве, попытались атаковать. К танкам с разных сторон полезло человек пятнадцать – двадцать с гранатами в руках. Огонь танкистов и десантников положил гитлеровцев на землю. Уцелевшие бросились прочь. Вновь рисковать враги не стали, наступило затишье. Червяков сообщил по рации:

– Нахожусь в окружении. Отразил атаку противника.

Через несколько минут радист Воронов принял ответ:

– Держитесь, идем к вам!

Значит, думали танкисты, враг будет взят в клещи… Но они не знали, что в это время батальоны бригады были скованы боем с вклинившимся противником. Медленно отступая, гитлеровцы изо всех сил сдерживали натиск наших войск.

В середине дня фашисты вновь пытались атаковать – на этот раз они пошли вперед с фаустпатронами. Это грозное оружие уличного боя здесь, в полевых условиях, было менее эффективно. Дальность полета снаряда составляла всего 30 метров, к тому же фаустник, стрелявший с колена или в рост, представлял собой идеальную мишень. Понимали это и сами фашисты. Никто из них не помышлял о том, чтобы ценой собственной жизни очистить дорогу для других, каждый заботился о своей шкуре. Гитлеровцы открыли беспорядочный огонь издали и бросились назад.

Атаки прекратились до захода солнца. Видя это, воины решили отдыхать – спали поочередно, по-братски разделили сухари, воду, продукты из НЗ. Наблюдение за врагом не прекращалось ни на минуту.

Лишь только стемнело, немцы вновь полезли в атаку. Гвардейцы понимали: враг тоже оказался в кольце, взвод преградил им дорогу, поэтому немцы любой ценой попытаются расчистить шоссе. Но и сейчас этого не получилось. Вовремя ударили танковые пушки и пулеметы, автоматы десантников. Ни один враг не смог прорваться по шоссе.

Бой этот исчерпал резервы патронов. Но Червяков такую возможность предвидел и еще днем, лишь только захлебывалась очередная вражеская атака, посылал бойцов собирать брошенное оружие. В результате у воинов оказался внушительный арсенал трофейных автоматов, винтовок, фаустпатронов, гранат, несколько ручных пулеметов и достаточное количество боеприпасов.

Вновь связались с командованием.

– Держитесь! – прозвучало в эфире.

Это значило – сражайтесь, не выпускайте врага из клещей. Это значит, что немедленной помощи не ожидается.

Поутру увидели, что на окраине появилась «Пантера». Танк Червякова пошел с ней на сближение, но самоходка тут же открыла огонь. Стреляли фашисты метко: первый же снаряд разбил гусеницу тридцатьчетверки, а когда ее развернуло на месте, то вторым попаданием продырявило борт. На счастье, гитлеровцы били «болванками», не то гореть бы на дороге дымному костру… Но наши танкисты не уступали врагу в мастерстве. Ответный огонь заставил «Пантеру» замолчать.

Второй день окружения прошел спокойно. В темноте экипаж командирского танка заменил поврежденные траки, машина вновь была на ходу.

Утро принесло новые сюрпризы. Гвардейцы даже не поверили своим глазам: рядом, по проселку, параллельному шоссе, двигался санный обоз. Ничего не подозревая, немецкие обозники неторопливо шли у своих повозок, считая, верно, что находятся в глубоком тылу. Огнем десантников почти все ездовые были истреблены, а трое поднявших руки солдат были взяты в плен. В бригаде были немало удивлены, когда окруженное подразделение сообщило по рации ценные сведения.

Снова наши бойцы провели день в бездействии у своих промерзших машин. Изредка прогревали двигатели на случай внезапного нападения. Под утро третьего дня к танкам вновь устремились вооруженные до зубов гитлеровские лыжники. Заметив атакующих, гвардейцы открыли огонь. Но фашисты продолжали отчаянно наступать – и по шоссе, в лоб, и с флангов, по снежной целине.

Яркая вспышка на миг ослепила Николая. Снаряд фаустпатрона разорвался на лобовой броне танка.

– Полный газ! – крикнул Червяков.

Механик-водитель гвардии младший сержант Красный рванул рычаги, танк помчался по шоссе, срезая врага пулеметным огнем, давя гусеницами. Десантники хлестали по фашистам из автоматов и ручных пулеметов. До сотни гитлеровцев было уничтожено в этой ночной схватке.

Занималась заря четвертого дня напряженного боя. Утро, впервые за все это время, выдалось тихое, ясное. Угомонился и противник. Повсюду на обожженном снегу чернели трупы врагов. Ощутимые потери понесли и десантники. Если экипажи машин были защищены броней, то мотострелкам приходилось драться в открытую.

Николай сел на броне, потер покрасневшие, воспаленные от долгой бессонницы глаза. А когда опустил руку, то увидел, что слева, из-за далекого леса, выходит пехота. Посланный навстречу разведчик доложил: идут свои.

За стойкие, умелые и инициативные действия гвардии младший лейтенант Николай Червяков был награжден орденом Красного Знамени.

Подвиги, героические поступки совершали в этих боях многие наши воины. Это было закономерно. Выступая на митинге личного состава, гвардии младший сержант Дементьев сказал, очень верно отражая настроение и боевой дух всех солдат и командиров:

– Мы счастливы, что являемся участниками великого и героического наступления Красной армии, что освобождаем братские народы от фашистской чумы. Свою священную ненависть к врагу мы донесем до Берлина!

Упорные бои по ликвидации Восточнопрусского котла продолжались, петля на шее врага затягивалась все туже. Дни группировки были сочтены…