Вот пуля пролетела

Интермедия

— Зовут‑то тебя как? — спросил кучера Честный Полковник.

— Селифаном, ваше высокородие, — ответил тот.

— Ты, я вижу, парень смышлёный, Селифан, возьми‑ка синичку!

— Премного благодарен, ваше высокородие, — кучер проворно спрятал купюру в недра поддёвки.

— Так что твой барин, служит?

— Прежде служили‑с. По военной части.

— В каком чине?

— Ротмистр. Но по ранению в отставку вышли, давно‑с.

— А теперь помещик?

— Плантаторы они.

— Кто?

— Плантаторы. Это вроде как помещики, только богатые. Которые с прибылей живут, а не с убытков.

— И велико ли поместье?

— Слышал — двести душ.

— Слышал?

— Я у барина недавно служу. Барину кучер понадобился, они меня у барыни, то есть, у прежней барыни, и взяли‑с. Мне, говорят, нужен кучер наилучший, а цена — пустое, главное, чтобы он её стоил, эту цену. И взяли‑с.

— А живёт‑то он где?

— В Петербурге, где ж ещё барину жить. В Петербурге!

— Хороша ли квартира?

— Хотя б и генералу впору. Наш барин только наилучшее требуют, такая у них привычка. Хорошее, говорят, люблю, плохое — нет!

— А денег хватает у барина на хорошее?

— Так ведь плантаторы они‑с. Деньги, барин говорят, для того и придуманы, чтобы в ход их пускать. С большим пониманием наш барин.

— А куда же вы путь держите?

— Барин сестру свою навестить желают, у их сестры поместье за Тулою. И себе поместье хотят присмотреть по соседству, если хорошее найдут. Плохое поместье им ни к чему. Вот и едем. Мне, говорят, спешить некуда, жить нужно с удовольствием, и сегодня, а не завтра.

— А как он насчет карт?

— Мил человек, я на синицу уже наговорил, теперь мне к лошадям нужно.

— Ну, хоть намекни.

— Без карт, барин говорят, мы б до сих пор дикими людьми были, вокруг дуба бегали, — сказал кучер, и вышел из комнаты.

— Слышали? — сказал Честный Полковник.

— Как не слышать, — из смежной комнаты появились двое, Пожилой Помещик и Пылкий Юноша.

— И что думаете?

— Что ты зря потратил пять рублей, — ответил Пылкий Юноше. — В книге проезжающих он так и отметился: барон Магель, ротмистр в отставке, путешествует по собственной надобности.

— Э, что пять рублей, вздор пять рублей. Зато теперь мы знаем, что не чурается карт, не скуп, при деньгах, и не прочь предаться земным удовольствиям. Поверь, это стоит пяти рублей.

— Что не скуп — ясно и по повозке, и по лошадям, и по одежде, — возразил Пылкий Юноша. — А пять рублей — это пять рублей!

— Вот потому ты и в Пылких Юношах, хотя уже тридцать скоро. Не жалей денег на подготовку. Даже если раз‑другой и зря потратишься, на третий окупится сторицей. Ты должен понять интересы человека, чего он хочет, чем он дышит.

— И чего он хочет?

— Самого лучшего. И потому тебе с ним говорить не нужно, лишнее. Ты за самое лучшее сойти не можешь. Смотри на Кугеля, и учись.

— Значит, так, — Пожилой Помещик, который очевидно и был Кугелем, подошел к мутноватому зеркалу, осмотрелся, стряхнул пару пылинок и обернулся к Пылкому Юноше. — Ты спускайся вниз, возьми, что ли, чаю, сиди в углу и скучай. Пойдешь пристяжкой. А работать будем мы, я и Шохтнин.

Пылкий Юноша с недовольным видом покинул комнату.

— Глуп он, — сказал Шохтнин. — И стареет. Какой из него юноша?

— Глупый тоже нужен, — ответил Кугель, — без глупого нельзя. А что стареет, то пусть. В двадцать нет ума, и не будет, это он и подтверждает. Кто опасается тридцатилетнего простака? Такое не сыграешь!

— Ладно, я начну, — Шохтнин спорить не стал. Что тут спорить, что сложилось, то сложилось. Карты сданы, нужно играть.

— Вы разрешите присесть рядом с вами, у окошка? — сказал Честный Полковник барону.

— Сделайте одолжение, — Магель поднял глаза от книги, раскрытой где‑то на шестой странице.

— Позвольте рекомендоваться: полковник Шохтнин, тульский помещик. Еду в Санкт‑Петербург, да вот коляска поломалась, требует ремонт.

— Барон Магель, ныне помещик, — ответил Магель доброжелательно.

— Где же ваше поместье, осмелюсь спросить?

— Пока нигде. Собираюсь купить. Без поместья как‑то неуютно, знаете ли.

— И к какой губернии имеете склонность?

— В раздумьях. Хочется потеплее, чтобы лето — так уж лето, а не то, что в Петербурге. С другой стороны, забираться совсем уж далеко от столиц тоже не гоже. Душа требует культурной жизни, а она есть только в столицах.

— Совершено верно изволите заметить, без культурной жизни человек засыхает, как дерево без полива. Вот хоть бы тут, в дороге: встретить культурного человека удача, а без этого — тоска.

— Ну да, ну да…

Они обменялись полудюжиной банальностей: о погоде, о дорожных неудобствах, о грабителях‑кузнецах, о видах на урожай, словом, о том, что занимает каждого русского помещика в промежутке между рождением и смертью.

— Шохтнин, друг мой! Куда ты запропастился? — по лестнице спустился Пожилой Помещик. — Я тебя жду, жду…

— Вот, повезло встретить замечательного человека! Позвольте познакомить: надворный советник Кугель, тульский помещик. Барон Магель, тоже помещик.

— Очень, очень приятно! У Шохтнина глаз‑алмаз, уж если говорит — хороший человек, значит, так и есть!

— Замечательный человек, — поправил Честный Полковник.

— Ещё лучше! Вот чем хороша дорога: можно повстречать замечательных людей! Встреча перетекает в знакомство, а там, глядишь, и в дружбу! Как у нас с Шохтниным. Лет пять тому назад мы повстречались, а будто вчера. С тех пор нет‑нет, а и сведет нас судьба, и что удивительно — в дороге.

— Ничего удивительного, Кугель. Ты едешь из Петербурга, я еду в Петербург, а дорога‑то — одна! Вот и сводит нас дорога.

— Это справедливо, — после короткой паузы ответил Пожилой Помещик. — Но давайте поднимемся ко мне, там нам будет поспокойнее. Бутылки ждут! Разумеется, господина барона я тоже приглашаю. Ничего особенного, дружеская пирушка по случаю негаданной встречи, но от чистого сердца.

— С удовольствием, — сказал барон. — Эй, Мустафа! Прими книгу!

Мустафа, смуглый человек в причудливой одежде, с кинжалом на боку, подбежал и с поклоном взял книгу.

— И приготовь нам кофию. Мы будем в нумере… — барон вопросительно посмотрел на Пожилого Помещика.

— В седьмом нумере, — ответил Кугель. — Но зачем кофий, у нас будет вдоволь вина!

— Одно другому не помеха, а Мустафа готовит кофе так, что и в лучших кофейнях не умеют. Одно слово — турок!

— Эй, племяш! Идем с нами, ты прощен — по случаю встречи с господином бароном, — и, понизив голос, Кугель добавил:

— Это мой племянник, Пьер. Голова слабовата, но сердце хорошее. Сын моей сестры. Своих детей у меня нет, я старый холостяк, так что будет моим наследником. Приучаю к делу…

Из‑за стола неподалеку выбрался юноша, нескладный, как это бывает в девятнадцать лет. Если не приглядываться: начало смеркаться, но свечей ещё не зажигали.

— И да, Пьер, прикажи подать нам свечей.

— За наше неожиданное знакомство! — поднял бокал Честный Полковник.

Вино было сносным. Мадера, но не губернская, а от Елисеева. И сыр на закуску.

Они расселись за круглым столом. Принесли свечей, числом три, стало светло.

Пошли разговоры о том, о сём. О поместьях, о мужичках, о том, что выгоднее, барщина или оброк.

— От мужика всё зависит! От мужика! Если мужик трезвого поведения, смышлен и активен, тогда только оброк. Мне мой Герасим сто двадцать рублей приносит оброка, будь все такие как он, я бы… Я бы… А глупого да ленивого — на барщину! Плохо работает, то и высечь! Вот вы, господин барон, как смотрите на практику сечения? — неожиданно спросил Пожилой Помещик.

— Мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то почему не посечь? Он потом спасибо скажет, — спокойно ответил барон.

— Вот! Вот как умный человек говорит! А то всякие, с позволения сказать, либералы, вводят новые моды: мужик‑де тоже человек, мужика сечь нельзя! Что человек — согласен, но именно потому что человек, то и нужно сечь! Меня в детстве вон как секли! Папенька своею рукой брал розгу и сёк! Да и маменька… Как сидорову козу! И только на пользу, только на пользу!

— Успокойся, мой друг, — и, обращаясь к Магелю, Честный Полковник сказал:

— Добрее человека не знаю. Никого он не сечёт, разве что пригрозит только. Крестьяне у него сытые, круглые, не уколупнешь.

Тут Мустафа принес кофейник и поднос с чашечками.

— Пахнет интересно, — сдержанно похвалил Честный Полковник.

— Запах — не всё. Кофий дает бодрость тела и ясность мысли. Вечером выкушаешь чашку — и до утра можно работать с документами.

— С документами?

— По хозяйству, то есть. Учёт и контроль — вот залог хорошего хозяйства. Но можно, если есть на то склонность, писать стихи или романы. А то, бывало, сядем с приятелями вокруг ломберного стола, и играем до утра.

— Вы любите играть в карты? — спросил Кугель.

— Не то, чтобы пламенно, но иногда, среди приятелей, отчего бы и не поиграть для развлечения?

— И какие же игры вам нравятся?

— Обычно коммерческие, вист.

— Коммерческие игры, конечно, хороши, но есть прелесть и у игр азартных. Испытывать благосклонность судьбы — разве не заманчиво?

— Иной раз да.

— А не сделать ли нам банчик? Небольшой? Для времяпрепровождения и выяснения отношения с судьбой? — несколько даже лениво предложил Кугель. — Я при деньгах, могу рискнуть тысячей‑другой.

— Как вам эта идея, господин барон?

Магель поставил чашку на поднос.

— Кофий выпит, всё равно сразу не уснуть, отчего бы и не потешиться. Мустафа, убери со стола, и принеси мне мой бумажник.

Когда турок вышел, унося кофейник и чашки, Честный Полковник спросил:

— Вы доверяете слуге свои деньги?

— Если я доверяю слугам свою жизнь, отчего не доверить деньги?

— Положим, жизнь ваша слуге ни к чему, а вот деньги…

— Нет, слуги у меня разумные. Допустим — чисто умозрительно — что слуга похитит мои деньги. Тысяч пять или десять. Пусть сто тысяч. Ну, а дальше? Полиция разыщет его чрезвычайно быстро, много ли среди нас турок? И ради двух, трех дней или даже недели разгульной жизни идти на каторгу? Ну нет, на это способен только дурак. А я дураков на службу не беру. Да и какой разгул? Мустафа — правоверный мусульманин, для него не существует вино, не существуют легкодоступные женщины, не говоря уже о том, что кража — тяжкий грех, запрещённый Аллахом. Нет, я могу вверить Мустафе любую сумму безо всякой опаски. Она у него — как в банке. Тем более, что он всегда при оружии, и умеет им пользоваться.

— Позвольте спросить, — подал голос Пылкий Юноша, — ваш слуга и в городе ходит с кинжалом на боку? И полиция разрешает?

— Мустафа может ходить с кинжалом или саблей даже в присутствии государя императора. Такую привилегию дал ему покойный Государь Александр Павлович, причиной тому был один случай. Не знаю, подтвердит тот рескрипт ныне царствующий Николай Павлович, но почему бы и нет? Хотя, конечно, вряд ли они увидятся.

— Ты, Пьер, лучше кликни слугу.

— Слушаюсь, дяденька. А мне можно будет с вами?

— А у тебя есть ли деньги?

— Сто рублей, маменька дала.

— Если маменька, то можно. Испытай везение, — и, когда Пылкий Юноша вышел, объяснил Магелю:

— Молодость всего хочет попробовать, это её свойство. Пусть уж поиграет среди порядочных, приличных людей, а то ведь может встретить и мошенников.

Вошёл слуга.

— Принеси‑ка нам, братец, карты. Они у вас чьи?

— Известно, от купца Вострикова, честь по чести.

— Ну, принеси дюжину, что ли.

— Я и взял как раз дюжину, — и слуга положил запечатанные колоды на стол.

— Молодец. Ступай пока.

И они сели за стол.

Магель играл вяло, порой пропуская талии. Сначала проиграл, потом отыгрался, но проигрыши шли чаще и чаще.

Другие играли азартнее, и вскоре в банке было уже десять тысяч, даже больше.

— А я в выигрыше! — гордо сказал Пьер. — Начал со ста рублей, а теперь у меня триста!

— А я в проигрыше, — вздохнул Магель. — Три тысячи проиграл. Ладно, пустяки. Кто не рискует, тот не рискует.

— Остроумное замечание, — сказал Кугель.

— Однако ж не хочется кончать вечер на печальной ноте. Мустафа, принеси запасец.

— Но, господин, он потому и запасец, что на крайний случай.

— Поговори у меня! Неси!

Мустафа не торопился, и банк к его приходу вырос до пятнадцати тысяч.

Наконец, он пришел и принес небольшую, но и не маленькую шкатулку чёрного дерева.

Барон открыл её изящным ключиком.

— Это золотой ключик, или позолоченный? — спросил Пылкий Юноша.

— Позолоченный. Золото слишком мягкий материал для ключа.

— Учись, Пьер, как ведут себя благородные люди, — сказал Пожилой Помещик. — Ни тебе досады, ни страха. Это игра, приятное времяпрепровождение.

— Господа, я что‑то подустал. Играю ва‑банк, — и Магель отсчитал три пачки пятидесятирублевых ассигнаций, по пяти тысяч в пачке.

— Извольте, — Кугель прометал карты, и Магель опять проиграл.

— Мустафа, приготовь ещё кофию, — приказал барон. — Господа, на вас готовить?

Все отказались, предпочтя вино.

Пока турок готовил кофий, игра продолжалась, один лишь Магель с легкой досадой смотрел на стол, но сам не играл.

Мустафа, наконец, принес напиток.

— И сигару, — потребовал барон.

Турок достал золотой футляр, раскрыл, извлек сигару, кинжалом обрезал кончик и с поклоном подал господину.

Магель от свечи зажег её и закурил.

— Скажите, — опять обратился к барону Пьер, — этот футляр позолоченный, или просто золотой?

— Просто золотой, — ответил Магель. Кофий и сигара очевидно вернули ему благоприятное расположение духа.

— Сколько в банке сейчас? — спросил, наконец, Магель.

— Сорок девять тысяч.

Магель пересчитал свои деньги.

— Ровно пятьдесят тысяч, — сказал он, вскрыл одну пачку, отложил тысячу. — Это на обратный путь, нельзя же рисковать остаться без денег.

— Бери пример, Пьер, — опять сказал Кугель. — Вот они, главные качества игрока — благородство, хладнокровие и предусмотрительность.

— Играю ва‑банк, — заявил Магель.

Кугель невозмутимо начал метать. Валет направо, король налево.

Барон открыл карту.

— Я выиграл! — сказал он.

— Ваш валет убит, — ласково ответил Кугель.

— Это не валет. Это король, — ещё ласковее ответил Магель.

Все посмотрели на карту, лежавшую на столе. Король пик.

— Я всегда уважал царя Давида, — продолжил барон, и ловким движением передвинул выигрыш к себе.

— Но… Но как? — воскликнул Кугель.

— Что — как? Это всего лишь случай. Каприз игры. Собственно, я выиграл, я выиграл… тридцать одну тысячу, так. Остальные и так были мои. Что ж, господа, будем играть дальше? В банке девяносто восемь тысяч! Нет? Тогда я, пожалуй, попрощаюсь. Пойду спать. Смогу соснуть часиков пять. С проигрышем я бы, пожалуй, и не уснул от досады, а выигрыш приносит покой. Мустафа, убери деньги!

Турок ловко сложил купюры и спрятал их. Потом оглядел присутствующих и подкрутил ус.

— Всего хорошего, господа! Благодарю за прекрасный вечер! — Магель отдал общий поклон.

— Да, господин Пьер, позвольте вам подарить на память о нашей встрече! — и он протянул Пылкому Юноше золотой футляр от сигары.

Все смотрели, как за бароном и его слугой закрывается дверь. Смотрели и надеялись… на что тут надеяться!

— Как же так, Кугель? Как же так?

— Чем угодно могу поклясться — там должен быть валет. Мне ли не знать эти колоды!

— Но это король! Король пик!

— Позвольте, — Пылкий Юноша взял колоду барона, разложил карты. — Все точно, это король из колоды. Ты, дядюшка, промахнулся!

— И мы потеряли почти все наши деньги! — заключил Честный Полковник.

— Но… Может, есть какой‑то способ? — начал Кугель, а потом махнул рукой.

— Именно, Кугель, именно. Какой способ? Мы не со своим братом связались. Этот Мустафа, стоит Магелю только мигнуть, нас освежует, как зайцев. Да, жалко. Но нужно в ножки поклониться за науку.

— Как бы сейчас нам пригодились те пять рублей, — ехидно сказал Пылкий Юноша.

— Продадим твой подарок, — отпарировал Почтенный Полковник. — Как‑никак, золото.

— Ну, нет. Это — память, в утешение. Тут, кстати, что‑то написано. «Prestidigitatio et hipnosis» Должно быть, сорт сигары.

— Но как я мог, как я мог ошибиться, — продолжал шептать Кугель…