Всё закончится на берегах Эльбы

22

Не прошло и месяца с тех пор, как баварский алхимик превратил свинец в золото, а из Америки пришла беда. Никто не знал ответа на вопрос, почему так произошло, просто на бирже Уолл-стрит случился обвал, и Германия вновь окунулась в холодные воды финансового кризиса.

— Почему? — разорялся профессор Метц, — Почему что-то лопнуло в Америке, а мы в Германии теперь должны страдать? Я вообще никогда не был в Нью-Йорке. Так почему меня затронули тамошние проблемы?

Но ответа не было. Экономический кризис задел и университетских ученых. Вначале Даниэля Гольдхагена известили, что его рабочий день будет сокращен вдвое. В конце недели выяснилось, что и зарплата уполовинилась. Не прошло и месяца, как его и вовсе уволили, не помогло даже заступничество именитого тестя.

Пособие не шло ни в какое сравнение с докризисной зарплатой. От полунищенского существования его спасло лишь то, что городской совет не сокращал расторопных и исполнительных машинисток-стенографисток.

Сандра знала, как Даниэлю морально тяжело принять тот факт, что отныне его содержит жена, отношения с которой уже давно нельзя было назвать семейными. Помощь от её отца, он принял бы куда охотнее.

— А когда-то ты спрашивал, зачем мне идти работать, — говорила ему Сандра. — Вот для этого, Данни. Отец не смог бы кормить нас троих.

— Вы с Лили итак не едите, — пробурчал он.

— Но кровь-то мы покупаем у доноров за деньги. Лили — за отцовские. Я — за свои. А ещё я покупаю продукты для тебя. И кормлю тебя. А ты только сидишь дома, читаешь книги и ешь. — Улыбнувшись, она ехидно спросила, — Может, раз у тебя появилось столько свободного времени, займёшься чем-нибудь полезным?

— Чем, например?

— Например, приготовил бы ужин, пока я на работе. Постирал бы, погладил, сходил бы на рынок. Да мало ли дел может найтись для домохозяина. — Видя, как вытягивается лицо Даниэля, Сандра не выдержала и рассмеялась. — Данни, да ладно тебе, я же шучу.

Осознав, что жена ничего ужасного от него не требует, Даниэль только недовольно заметил:

— Я, между прочим, учёный.

— И какая польза от твоих крыс, если они не приносят тебе денег?

— Не всё в этой жизни измеряется звонкой монетой.

— Правда? — И Сандра снова ехидно улыбнулась. — Так, может, завтра ужин всё-таки приготовишь сам?

Даниэль ничего не ответил, а только с обиженным видом вышел прочь. А Сандра осталась довольна собой — своё превосходство над мужем она показала в полной мере.

Даниэль ещё долго слонялся по дому, пытаясь найти себе занятие, чтобы убить время, которое образовалось у него в избытке. Но шли дни и месяцы, а приложить все свои силы, а именно, научные познания, Даниэлю было решительно не к чему.

— Да ладно тебе, Данни, шесть лет назад было куда хуже, — пытался подбодрить его Отто, когда зашёл днём к Лили на чашечку кофе и встретил мрачного домоседа. — Между прочим, теперь не мы одни страдаем, а ещё и Америка с Францией и Британией. Хорошо только в Советской России, потому что там нет капиталистов. Сталин вообще активно ликвидирует в стране иностранный капитал. Представь себе, как его ненавидят банкиры и промышленники Европы, хотя бы те же французские угольщики, британские золотодобытчики и нефтебурильщики. При царизме они ведь имели приличный навар с российских недр. А теперь все их синдикаты распустили, а имущество национализировали.

— Мне всё равно, что происходит где-то на востоке, — буркнул Гольдхаген.

— Надо же. А ведь оттуда родом твоя жена.

— И что? Она уехала оттуда лет… пятнадцать назад, кажется.

— Двадцать один, — укоризненно поправила его Лили, давая понять, что стыдно не знать такие судьбоносные повороты в жизни Сандры.

— Знаешь, Данни, — обратился к нему Отто. — порой ты меня пугаешь. Ты же совсем не разбираешься в политике.

— Зато разбираюсь в хромосомной теории наследственности.

— Согласен. Вот только сильно ли тебе пригодится эта теория в повседневной жизни? Ты хоть в курсе, что происходит в стране? Хотя бы главное событие недели?

— Понятия не имею.

— Ты же сидишь дома, можешь перечитать все газет.

— Могу, но не стану тратить на это время.

Отто только в бессилии махнул на него рукой и тут же переключил своё внимание на Лили:

— А знаешь, почему у нас снова произошёл политический кризис?

— Нет. И почему?

— Оказывается, кабинет Мюллера не просто так перессорился между собой и ушёл в отставку. Для президента это стало очень удобным поводом прибрать всю власть в свои руки. Гинденбург решил, что назначать канцлера теперь будет единолично.

— А как же выборы?

— А что выборы? Партии получат голоса, голоса пересчитают в места в парламенте, а канцлером станет тот, кто понравится президенту. Может лидер победившей партии, а может быть я или ты.

— Да ладно, — смущенно улыбнулась Лили, — так ведь не может быть.

— Что значит, не может? Разве я могу тебя обманывать, милая? Они изменили конституцию, и теперь Гинденбург решает всё. Между прочим, выборы в парламент состоятся через полгода. Не знаю как у тебя, а у меня уже аллергия на выборы. Сколько их было за одиннадцать лет? Пять? И это только в парламент. И проходят они каждые два года. Такое ощущение, что партиям некогда работать, они постоянно готовятся к новым выборам. А теперь ещё эти национал-социалисты. Кто бы мог подумать, что они пойдут на выборы, и с ними всерьёз начнут считаться. Хотя, даже если их партия туда пройдет, Хитлера там всё равно не будет.

— А почему? Он ведь их лидер.

— Лили, солнышко, я ведь тебе уже сотню раз говорил, почему. У него нет гражданства. От австрийского он отказался лет пять назад, когда вышел из тюрьмы, а веймарское ему так и не дали. И вряд ли дадут. Люди, что устраивают государственные перевороты, такой милости не удостаиваются.

— Но у Хитлера много богатых сторонников, — заметила Лили. — Что, если они ему помогут?

— Его партии и так помогают в исчислимом денежном эквиваленте. Если мои расчёты верны, то партия национал-социалистов за последние пару лет потратила шестьдесят миллионов марок, это как минимум. Максимум двадцать пять из них это партийные взносы. А откуда взялись ещё тридцать пять — крайне занимательный вопрос. Кирдорф, этот рурский магнат, говорил, что отчисляет партии по пять пфеннигов с тонны угля. Это двенадцать миллионов за два года. Но Кирдорх поклонник нацистов. Другие промышленники так не поступают. Максимум что с них мог получить Хитлер, это миллион, на большее они не расщедрятся. Остаются двадцать два миллиона, и я не знаю, кто их дал.

— Может ты ошибся в расчётах затрат?

— Ошибся? Да скорее всего я их непростительно преуменьшил. Ты видела эти толпы штурмовиков? А их форму? Ты только представь, сколько нужно денег на пошив формы тысячам человек? А ещё выдать им зарплату. Сейчас люди ведь не просто так идут в штурмовые отряды, они знают, что там им дадут денег за то, что они будут личной хитлеровской армией. И это при нынешней-то безработице. Слышишь, Данни, может тебе записаться в штурмовой отряд, подзаработать? Хотя, нет, кажется, тамошняя публика из-за чего-то недолюбливает евреев.

— Я не еврей, — недовольно буркнул тот, — я не знаю ни идиша, ни ладино, только немецкий, потому что меня воспитывали как немца. Немец я и есть. И к синагогам я никогда и близко не подходил. Я атеист, понимаешь?

— Да ладно тебе, ладно. Атеист, так атеист, — отстал от него Отто, снова переключившись на волнующую его тему. — И всё-таки, Хитлер гениальный человек, раз придумал привлекать людей на свою сторону трудоустройством. И богатый… Двадцать два миллиона…

— Не может быть, чтобы у тебя не было версии, — не отставала от него Лили.

Немного помедлив, Отто пространно изрёк:

— А ты знаешь, почему политикам запрещено получать пожертвования из-за границы?

— Нет. А почему?

— Потому что под маской сочувствия, как правило, оказываются заинтересованные лица. И однажды они заставят подкупленного политика отрабатывать гонорар.

После этого разговора Отто пропал из города на два месяца и по возвращении тут же примчался в дом Метцев-Гольдхагенов.

— У меня просто сногсшибательная информация! — Одним махом Отто осушил чашку горячего кофе, даже не заметив этого, а после возбуждённо поведал, — В 1923 году, перед самым путчем Хитлер был в Цюрихе. И привёз оттуда немалые деньги. Во франках и долларах!

— А зачем швейцарцам давать ему деньги? — спросила Лили, ибо сидящего рядом Даниэля Цюрих абсолютно не интересовал.

— В том то и дело, что не швейцарцы. Швейцария — это глобальный финансовый центр. Деньги стекаются туда со всего мира и расходятся по всем страны. К тому же Швейцария вечный нейтрал. Там нет заинтересованных сил, там есть только обслуживающий персонал.

— Ну, так кого он обслуживает? — не выдержала Лили. — Не томи, а то я умру от любопытства.

— Это серьёзно, Лили, понимаешь, — предупредил её Отто и внимательно посмотрел на девушку, — если я ошибусь, это может стоить мне карьеры.

— Я никому ничего не скажу, — заверила его Лили. — И Данни тоже, правда?

Гольдхаген только кратко кивнул, после чего Отто вкрадчиво продолжил свой рассказ:

— У меня есть источник, приближенный к Хитлеру. Он сам журналист, вернее хочет, чтобы все так думали, особенно я. Недавно мы заговорили с ним о заграничных поездках. Он сказал, что в начале двадцатых годов часто бывал в США. И мне так же достоверно известно из независимого источника, что он курьер и через него идут некие финансовые потоки к национал-социалистам. Я не знаю их истинные объемы, но судя по секретности, с которой всё обставлено, подозреваю, что немалый. К тому же, помнишь, как в начале двадцатых штурмовики собирали пожертвования для партии?

— Да, они ходили с кружками для мелочи. Кто-то даже им что-то давал. А потом был путч…

— Не видишь странности?

— Нет. А что не так?

— Да ты вспомни, что творилось семь лет назад. Помню я из издательской кассы со всех ног бежал со своим жалованием в столовую, чтобы успеть заказать обед пока через час цены не поднимут в десять раз.

— Ах, точно. Я уже начала забывать, как мы следили за курсом доллара каждый день.

— Успела привыкнуть к красивой жизни, — констатировал Отто. — А представь, что происходило в такой нездоровой финансовой атмосфере с партийной казной.

И, догадавшись, Лили воскликнула:

— Так она должна была обесцениваться каждый день!

Не без удовольствия Отто согласно кивнул и тут же заметил:

— А штурмовики не выглядели голодранцами.

— И, правда, почему?

— Валюта. Лет семь назад только валюта имела ценность, но никак не марка. А в Германии водились только марки. Стало быть…

— Ты всерьёз считаешь, что национал-социалистов финансировали из-за границы?

— Почему же «финансировали»? Думаю, их и сейчас щедро одаривают.

Когда домой после службы в ратуше вернулась Сандра, она не очень-то обрадовалась присутствию Отто Верта. А он и вовсе не обратил внимания на её появление, продолжая и дальше разоблачать нелюбимую им партию.

— Так ты считаешь, — расспрашивала его Лили, — что сейчас, когда в США финансовый кризис, кто-то оттуда может оплачивать избирательную кампанию национал-социалистов? Разве такое может быть?

— А почему нет? — развёл руками Отто. — Я очень сомневаюсь, что американские банкиры вроде Рокфеллеров сильно обеднели от этого кризиса. Если у населения убывают деньги, значит, куда-то они прибывают. Почему бы не в хитлеровскую кассу, через манхэттенский банк, например?

— Ну, не знаю, — надула губки Лили. — Зачем это нужно американским банкирам?

— За тем же, зачем и швейцарским. Они обслуживают иностранные интересы.

— И чьи же? — неожиданно для всех спросила Сандра.

— Например, Англии, — тут же ответил ей Отто. — Писал же Хитлер в своей книжонке, что Германии нужно заключать союз только с Англией. У меня такое ощущение, что этой книгой уже зачитываются в лондонском МИДе. Вообще-то, я собираюсь всерьёз исследовать это направление. Мне нужны более веские доказательства, чтобы написать разгромную для национал-социалистов статью, как раз ближе к выборам. Думаю, избирателям будет интересно узнать, что Хитлер печётся не о немецком народе, а о прихотях своих островных кураторов.

— Да-да, напиши об этом, — кивнула Сандра, не сводя с него глаз. — А потом внимательно следи за пальцами.

— В каком смысле?

— Чтобы их тебе не отбили молотком.

— Саша! — поражённо воскликнула Лили.

— Ты очень добрая женщина, Сандра, — через силу улыбнулся Верт, — я обязательно прислушаюсь к твоим рекомендациям.

Но своего обещания написать разгромный материал, Отто так и не выполнил.

В сентябре 1930 года национал-социалисты получили каждое шестое место в парламенте.