КАК ЭТО БЫЛО


В этом новом отделе «Всемирного Следопыта» редакция помещает короткие истории, посвященные необычайным встречам, приключениям, открытиям и интересным наблюдениям (по возможности, оправданные или документами, или фотоснимками, или зарисовками). Не каждый может быть беллетристом, но многие бывалые люди могут вкратце описать пережитые ими исключительные случаи, относящиеся к программе нашего журнала. Особенно это относится к морякам, водникам, звероловам, охотникам, натуралистам, горнякам, геологам, этнографам, археологам, ж.-д. строителям, лицам, работающим в заповедниках, на различного рода промыслах и, вообще, ведущим жизнь под открытым небом. Редакция рассчитывает, что «короткие истории» отдела «Как это было» помогут вместе с тем редакции выявить среди лиц, дающих материал, новых авторов. Помещаемые нами ниже две интересные встречи описаны молодым студентом-этнографом Ленинградского университета В. Чернецовым.


Зоопарк вогула Алхати

Весь конец августа был дождливый. Я в это время жил в юрте своего друга вогула, на берегу р. Токты. В описываемый вечер мы сидели, по обыкновению, перед горящим чувалом[48]) и прислушивались к завыванию ветра в вершинах старых сосен. Непогода расстраивала все наши планы, и теперь, пребывая в вынужденном бездействии, мы немилосердно скучали и на все лады проклинали дождь, который как на зло час от часу становился все сильней и сильней.

Обычно в такие дни Алхати — так звали моего друга — рассказывал бесконечные вогульские сказки и легенды или посвящал меня в различные загадки из жизни леса. Сегодня он уже успел рассказать одно сказание и теперь смотрел, как я зарисовывал в альбом причудливую орнаментировку берестяной коробки.

— А дай мне палочку для писания, я тоже чего нарисую, — сказал вогул, когда я кончил рисунок.

Я обрадовался такой идее и немедленно передал в его распоряжение карандаш и бумагу.

Алхати пошевелил сначала дрова в чувале и, когда они разгорелись, уселся на свернутую оленью шкуру, положил тетрадь на колени и принялся рисовать.



Когда дрова в чувале разгорелись, Алхати приладил тетрадь на коленях и принялся рисовать.


Фотография с подлинных рисунков вогула Алхати.

Сначала он нарисовал нарту, желая изобразить всю упряжку (табл. I, рис. 1). Но видя, что ему не хватит места, нарисовал другую (I, рис. 2), и при ней трех оленей. Над нартой поместился человек, правда, по сравнению с оленями очень маленького роста. В одной руке он держит вожжу, а в другой — харей[49]). Рисуя оленей, вогул подчеркнул наиболее характерные особенности этих животных, как, напр., длинный подшейный волос, имеющий вид бороды, выступающие лопатки и растопыренные копыта. Наряду с этим он довольно равнодушно отнесся к такому важному органу, как глаза, и наградил ими лишь одного оленя.

Закончив рисунок, Алхати полюбовался на него и добавил еще одного оленя (I, рис. 3) и собаку (I, рис. 4).

— Пусть она тоже бежит, — сказал он и, немного помолчав, добавил — Видишь, ничего не боится, хвост кверху держит!

С этими словами Алхати приделал собаке небольшую закорючку, которая должна была изображать хвост. От собаки его фантазия перенеслась к глухарке (I, рис. 5), а затем к глухарю, (I, рис. 6), которого он поместил немного правее. Обе птицы были изображены с растопыренными крыльями и распущенными хвостами.

Теперь, повернув тетрадь, чтобы удобнее было рисовать, вогул исполнил лося (I, рис. 7), широкие рога которого имели многочисленные отростки.

— Старый мужик! — заметил он, любуясь на свое произведение. — А вот знаешь, — продолжал он, — видел я однажды утку! Таких уток здесь нет, она тогда пролетом на озеро села. Нос у нее больно широкий, а на голове перья торчат…

С этими словами он нарисовал птицу с широким, как у колпика[50]), клювом, но— в отличие от последнего — ноги были коротки и с плавательной перепонкой, которую Алхати изобразил в виде двух кружочков на каждой ноге (I, рис. 8).

Войдя во вкус, он продолжал с воодушевлением рисовать, прибавив к своему зоопарку белку, горностая, зайца, гагару и налима (I, рис. 9-13). Нужды нет, что белка вышла почти одного роста с зайцем и больше гагары, а последняя уселась зайцу на спину. О расположении изображений вогул не заботился и повертывал бумагу, как было ему удобнее. Но зато каждое животное имело какую-нибудь отличительную черту, характерную для него, по которой его невозможно было спутать с другими.

— Вот, смотри! Это — заяц. Видишь, лады какие толстые; он по снегу бегает, потому они и такие. А у белки опять хвост большой. Ты лодкой едешь, веслом правишь, а она, когда по деревьям скачет, хвостом себе помогает.

У гагары вогул подметил длинную тонкую шею, а у налима характерные для него сросшиеся спинные, хвостовые и брюшные плавники.



Фотография с подлинных рисунков вогула Алхати.

Видя, что места на листе нехватает, я подсунул приятелю еще бумаги, на которой он продолжал рисовать с еще большим рвением. Здесь появились на свет: цапля (табл. II, рис. 1) с длинной шеей и большим клювом, ястреб (II, рис. 2) с крючковатым острым носом и изогнутыми когтями, ворон (II, рис. 3), рябчик (II, рис. 4) и кедровка (II, рис. 5). Рисуя последнюю, вогул вставил ей в разинутый клюв шишку.

— Она всегда кричит «какв, какв»— так вот пусть с шишкой и живет. Осенью она их много к себе натаскивает. Я прошлый год у нее фунтов пять орехов нашел, и все хорошие, крупные.

Выдру (II, рис. 6) Алхати изобразил с длинным туловищем, короткими ногами и прямым хвостом. Кузнечик (II, рис. 7) и мышь (II, рис. 8) напоминали настоящих довольно отдаленно, в особенности первый; но здесь приходилось уж верить на слово самому художнику. Зато корову (II, рис. 9) он снабдил прекрасными рогами, а лошади (II, рис. 10) приделал длинный толстый хвост.

— Ну, вот, всех рисовал! — сказал он, с восторгом глядя на свое художество. — И корова, и мышь, и ястреб — все есть!

— А знаешь, Алхати, — сказал я ему. — Ты вот мне про виткину[51]) рассказывал, — так нарисуй-ка ее…

— Кого, виткину?.. — тут вогул громко рассмеялся — до того ему показалось забавным нарисовать самое виткину.

— А что, попробую! — наконец промолвил он, снова усаживаясь на свою шкуру. — А ты не боишься, она ведь страшная, виткину, людей ест, — продолжал он, все еще смеясь.

Виткину (II, рис. 11) вогул нарисовал в виде длинного существа с большой зубастой пастью и громадным рогом на голове. Своими плавниками она напоминала рыбу. Покончив с чудовищем, Алхати нарисовал сбоку громадный треугольник (II, рис. 12), который он тщательно зачернил.

— Это «сас-поли-яны-нел»[52]), леший, у него нос во-о какой! — Здесь вогул далеко раздвинул руки, показывая, какой большой нос у лешего.

— А почему же берестяный?

— Кто знает… Я не знаю, такой уж живет… Это он ночью кричит: «Охо, охо!» У, мы боимся, беда!..

Здесь Алхати пришел в полный восторг от своего зоопарка, и в избытке веселья разразился хохотом, покатившись на оленью шкуру. Его смех был настолько искренен и заразителен, что я последовал его примеру, — да с таким усердием, что ручная белка, спокойно разгрызавшая до того времени орешки, моментально нырнула в свой ящик. Оттуда она выглядывала, опасливо поводя усатой мордочкой.

Насмеявшись, Алхати поднялся и вышел из юрты. Когда он вернулся, у него был необыкновенно довольный вид.

— Ну, вот, — сказал он, — пока мы здесь рисовали, дождь прошел, и на небе видны звезды. Ветер хороший стал. Теперь дождя больше не будет, и завтра мы пойдем.

Эта весть меня очень обрадовала, так как я уже было совсем отчаялся попасть в интересовавшее меня место до наступления холодов. Теперь же дело повернулось удачной стороной. Улегшись спать, я с наслаждением думал о предстоящем походе…



В. Чернецов в одежде вогула.

Встреча с лапландской совой

Однажды, во время скитаний по северу, я спускался на лодке по быстрой горной речке. Ее пороги, коварные подводные камни и водовороты на каждом шагу готовили для моей утлой посудины разные пакости, и потому мне постоянно приходилось держаться на чеку. После особенно упорной войны с порогами, я решил отдохнуть и, прельстившись красивым местом на берегу, зачалил лодку. Развести костер было делом недолгим, и вскоре огонь весело потрескивал под закопченным котелком с водой. В ожидании чая я задумал осмотреть берег, где громоздились серые скалы, поросшие густым лесом. Скалы всегда привлекают меня, и я люблю лазать по ним, с любопытством заглядывая в каждую расщелину, в каждую пещеру в надежде найти там что-нибудь интересное.

Добравшись до самой вершины, я повернул было назад, как вдруг услыхал за спиной шорох. Моментально обернувшись, я увидел двух сов, сидевших на корне небольшой раскидистой березки. Они угрожающе щелкали клювами и топорщили оперение. Мне сразу бросилось в глаза, что птицы были линные и у них почти не было настоящих перьев. Вследствие этого совы не могли лететь и при моем приближении неуклюже заковыляли вниз по откосу, помогая себе крыльями. На бегу они угрожающе щелкали клювами.

«Мы не хотим с тобой связываться, но попробуй, подойди, и увидишь, как мы тебя отделаем» — слышалось в этом щелканьи, а злобное шипенье, напоминающее змеиное, красноречиво подтверждало их намерения.

Как только совы побежали, во мне вспыхнул охотничий инстинкт. Такой он, должно быть, был у наших предков, когда они бродили, одетые в звериные шкуры с каменными топорами в руках. Ружье осталось в лодке, и я, быстро нагнувшись, схватил осколок камня и, почти не целясь, швырнул им в одну из сов. Удар пришелся в голову, и сова, издав каркающий звук, сковырнулась вниз, распластав крылья. Два последующие удара докончили ее, и через мгновение она была мертва.

И тут на меня напало раскаяние. Я не переношу убийства бесцельного и тем более, когда зверь совершенно беспомощен, как было в данном случае. К тому же, сова была страшно худа и не годилась для еды, а ее шкурка, лишенная перьев, не могла быть пригодной для чучела.

Но сделанного не воротишь. Надо воспользоваться хоть другой совой и сфотографировать ее. Приняв это решение, я бегом пустился к лодке и вскоре вернулся с фото-аппаратом. Найти птицу было нетрудно, и я увидел ее сидящей между старой сосной и нависшим камнем. Когда я подходил к ней, она только шипела, но раздвиганье штатива повергло ее в сущее неистовство. Сова захлопала крыльями, а громкое щелканье клюва было похоже на звук кастаньет. Она грозилась изорвать меня на клочки и съесть, но я мужественно перенес ее угрозы и поспешил запечатлеть ее гнев на пластинке.



Сова сидела неподвижно, уставившись на меня круглыми немигающими глазами…

После этого я вооружился прутиком и, несмотря на великое негодование врага, перегнал его на другое место. В выборе этого места у нас вкусы сильно расходились. В то время, как сова искала глубокой тени, я предпочитал свет и солнце. Наконец, мы сошлись на небольшой ямке под защитой скалы, при чем большая часть птицы была хорошо освещена.

Установив аппарат, я замер, чтобы дать возможность сове успокоиться. Загнанная в угол, она чувствовала себя, повидимому, сильно угнетенной, а может быть, и смерть товарища произвела на нее впечатление. Но мне показалось, что в ее глазах виднелся укор, а вместо недавней злобы мелькал страх поставленного в беспомощное положение животного. Перья на голове ее сильно топорщились, что служило показателем сильнейшего волнения.

Я постарался, успокоить совушку, начав говорить с ней. Пока я говорил, она сидела без движения, уставившись на меня круглыми немигающими глазами. В это время солнце выглянуло из-за облаков, я нажал спуск и, сложив аппарат, поспешил отойти, не желая больше надоедать птице своим присутствием.

Теперь я принялся за осмотр соседних камней и скал. И вот что они рассказали мне.

Эту местность, избрало себе семейство каменных сов[53]). Молодые, не получив еще полного оперения, не могли лететь и были в состоянии лишь прыгать, неловко переваливаясь с боку на бок, помогая себе крыльями. В небольших расщелинах и под нависшими камнями были излюбленные места обеих птиц. Здесь земля была покрыта пометом, перьями и отбросами совиного стола. Частенько совята сиживали на выступающем корне небольшой искривленной березки, откуда я вспугнул их давеча. Отсюда, в случае необходимости, совы могли быстро спускаться вниз и прятаться в одну из щелей.

Пищу им доставляла их мамаша, старая сова, которой едва хватало времени накормить прожорливых ребят и поесть самой. Она приносила им все, что попадалось ей на охоте. Обычно это были птицы и мыши. Но и не только они делались ее добычей, — на камне валялась лапа зайчика с обрывками окровавленной кожи.

Наверное, ночью, не подозревая о грядущей опасности, он медленно спускался к воде, где у самого берега росла нежная зеленая травка. Такой нет наверху, где между старыми соснами можно было найти лишь толстый слой хвои. Бедному косому нелегко было спускаться по крутому склону. Его ноги приспособлены скорей для подъема, и он был весь поглощен своей трудной задачей.

Вдруг раздался зловещий шум, и когти бросившейся вниз совы впились в спину зайца. Отчаянное сопротивление не спасло. его от острых когтей и крепкого клюва. Через минуту он был мертв. Старая сова притащила его птенцами и здесь начала рвать его на куски, которые они с жадностью глотали.

Зайчонка едва хватило на обед, и потому, оставив птенцов в одиночестве, сова снова полетела добывать пищу, спеша покончить с этим до наступления дня. Она боялась света — глаза ее видели днем прекрасно, но ей не хотелось попадать на вид дневным птицам, которые не питали к ней симпатии и, завидя ее, собирались большими стаями и с криком и писком носились вокруг нее, прогоняя кровожадного хищника от своих гнезд.

Избегая встречи сними, сова предпочитала днем забиваться куда-нибудь в укромный уголок и там проводить время до самого вечера. Молодые совята, насытившись, тоже залезали в одно из своих убежищ, где, благодаря серой окраске, совершенно сливались с окружающими камнями.

Так жили они среди скал, пока приход их главного и почти единственного врага — человека — не нарушил их покоя.

В. Чернецов.




НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОЧЕНКИНА И ХВОЩА
СЕРИЯ ЮМОРИСТИЧЕСКИХ РАССКАЗОВ В. ВЕТОВА


Приключения в зоопарке

Два дня прожили мы с Семен Семенычем в Москве. За это время болезнь моего друга сняло как рукой. Мы побывали во многих интересных местах, но самое для нас интересное — московский зоопарк — мы нарочно оставили напоследок. Его осмотром мы должны были закончить свою московскую эпопею.

По случаю воскресного дня народу здесь собралось видимо-невидимо, и мы порядком постояли-таки у кассы, прежде чем купили себе билеты.

Первые звери, которых мы увидали, оказались самыми обыкновенными зайцами. Какой-то «спец» водил за собою тучу народа и, остановившись перед зайцами, объяснял экскурсантам про защитную окраску зверей. Заяц-русак имеет шкурку, подходящую под цвет полей, в которых он кормится и ложится на отдых. Заяц-беляк зимою становится белым, так что его трудно увидать в лесу, среди запорошенных кустиков и пеньков. Все это устроено в природе нарочно для того, чтобы зайчики могли спасаться от нескромных взглядов своих бесчисленных врагов. По словам «спеца», почти все дикие животные имеют защитную окраску, которая служит либо для защиты, либо для охоты.

Зоопарковские зайцы оказались, как зайцы, и не могли удивить таких искушенных охотников, как мы.

— Подумаешь, невидаль!.. Русака показывают! Мы почище этих на горбах своих таскали, — проворчал Семен Семеныч. Толкаться по саду с экскурсией показалось нам скучноватым, и мы отправились самостоятельно.

Мы шли среди зверей и удивлялись на каждом шагу: волки, медведи, зобастые пеликаны — все было настоящее, живое, разумное — и «только не говорило»… Впрочем, одно из этих животных говорило… Оно говорило на чистом русском языке. Это был большой зеленый попугай.

Проходя мимо его клетки, Семен Семеныч спросил:

— А это что за птица?

Неожиданно для нас птица отрекомендовалась сама:

— Попочка… Милый попочка, — сказала она, приветливо кивнув нам головой.

Семен Семеныч в удивлении отступил на шаг и недоумевающе оглянулся на меня.

— Слыхали? — спросил он меня.

— Слышал. Ну, и что же тут удивительного? Разве вы не знали, что попугаи говорят?

— Хотя читал про это самое у Робинзон Крузе, но, простите за откровенность, не доверял. Теперь вижу, что Робинзон Крузе прав.

Семен Семеныч смело вступил с попугаем в разговор.

— Эй, крылатая тварь! — обратился к попугаю мой друг. — Хотя ты и насекомая, а все-таки маленько соображаешь. Скажи мне, кто я такой?

— Дурак! — крикнула птица.

— Прошу не выражаться! От такого же слышу!.. А кто из нас дурей — еще неизвестно… — возмутился мой друг.

Мы тронулись дальше и неожиданно очутились против клетки со львом.

Много слыхал Семен Семеныч про этого царя зверей, но видеть его ему еще не приходилось. Долго простояли мы здесь с моим другом. Железная решотка отделяла двух львов, одного от другого. Один из них был натуральный. Другой был — Семен Семеныч! Один обладал желто-бурым покровом, другой — зелено-клетчатым. На голове одного была грива. На голове другого — «здрасте-прощайте»… И все-таки — оба были львами, оба были грозою животных. В строгом молчании смотрели они теперь друг другу в глаза и многое переживали…



Оба были львами: один обладал желто-бурым покровом, другой — зелено-клетчатым. 

Эта молчаливая картина надолго врезалась мне в память: Семен Семеныч и лев, смотрящие друг на друга!

Кенгуру был также удостоен нашего внимания. Про это животное Семен Семеныч даже и не слыхал. Когда же он узнал, что у кенгуру есть на груди карман для ношения собственных детей, он многозначительно заметил:

— Специальный зверь.

Мы проходили мимо огороженной лужайки. За изгородью стояло большое мохнатое животное. Оно необыкновенно гордо и презрительно посматривало на нас, высоко задрав длинную шею. Животное что-то жевало.

«Лама — дразнить воспрещается» — прочли мы на вывеске.

— У-у, гордая, — заметил Семен Семеныч, разглядывая ламу. — А впрочем, зверь как зверь…

Интересу в нем нет.

Жуй, дура, себе на здоровье, — обратился он к животному.

Не знаю, все ли ламы понимают человеческую речь. Во всяком случае эта лама прекрасно поняла, что ее обозвали дурой, и гордячка сочла себя оскорбленной. Она ответила Семен Семенычу метким плевком в нос.



Лама ответила Семен Семенычу метким плевком… 

Семен Семеныч остолбенел.

— Ах ты, подлюга!.. Шпана несчастная! — вскрикнул он, вытирая лицо.

— Тьфу! — повторила лама и украсила новым плевком клетчатую жилетку моего друга.

— Ах, ты, чортова плевательница! — вскипел Семен Семеныч.



«Ах, ты, чортова плевательница!» — вскипел Семен Семеныч. 

Мой друг рассердился не на шутку, и я поспешил успокоить его.

— Бросьте, Семен Семеныч! Идемте отсюда. Охота вам связываться со всякой скотиной…

Тут попало от ламы и мне, потому что слово «скотина» тоже, повидимому, не понравилось несносной гордячке.

Нам пришлось отступать. Семен Семеныч был оплеван и долго еще ворчал.

— Зазнались звери… Давеча крылатая тварь обругала ни с того ни с сего, а сейчас заплевала с головы до ног ламиха… Больно гордые стали — им и слова сказать нельзя! Разве это дело: чуть что — сейчас уж и плеваться… Ну, разве для того я новый пиджак Свинолупову заказал, чтобы его оплевывали всякие коротконогие твари!

В это время с нами поравнялся служащий зоопарка. Он слышал жалобы моего друга и с улыбкой обратился к нему:

— Вас заплевала лама? Ну, поздравляю вас, гражданин! Теперь от вас целую неделю будет вонять.

— Владим Сергев, а ну, понюхайте, идет ли от меня дух?

— И еще какой! — ответил я другу, понюхав его фасонистый костюм.

— Хорошо бы помыться где-нибудь, Владим Сергев… В пруду, что ли, искупаться…

— Удобно ли это будет, Семен Семеныч? Все-таки мы в столице… Как же теперь быть-то? 

Мы входили в помещение террариума. Тут были выставлены напоказ всякие змеи, лягушки и черепахи.

Одна из черепах была странного вида. Это был редкий экземпляр, водящийся в озере Канка и доставленный сюда из Уссурийского края.

Черепаха походила на большую и плоскую раковину.

Она неподвижно лежала на дне большого аквариума, наполненного водой.

Семен Семеныч оглянулся по сторонам. Народу здесь было мало. Семен Семеныч мгновенно снял шляпу, стал на колени и, не задумываясь, окунул голову в аквариум, дабы отмыть вонючий плевок ламы. В то же мгновение из-под черепашьего панцыря высунулась маленькая головка на необыкновенно длинной шее. Со стороны мне хорошо было видно, как длинная шея черепахи быстро потянулась к лицу моего друга. Не успел я предупредить Семен Семеныча, как он разом отпрыгнул от аквариума и застонал. С физиономии его струилась вода, нижняя губа вздулась, на ней показалась капля крови. Семен Семеныч отфыркивался.

— У-у, паразит несознательный… Холера уссурийская! — стонал мой друг, прикрывая ладонью пострадавшую губу.

— Семен Семеныч, быть может, эта черепаха ядовитая? — с тревогой спросил я его.

— Да уж чего ядовитее… Не понимаю, к чему эту мерзость народу показывают…

Мы поспешили покинуть террариум с его несимпатичными обитателями.

* * *

Отправились мы искать по саду бегемота. Нам указали на большое здание, стоявшее на горе. У входа была очередь.

Мы заняли очередь и на всякий случай осведомились, здесь ли живет бегемот. Оказалось, что бегемот действительно тут проживает, а потому мы смело двинулись вперед. В просторном здании скопилось множество людей обоего пола, всех возрастов и профессий.

Все лезли и напирали к одной стороне, становясь на цыпочки и засматривая друг другу через головы. Мы энергично протискались вперед и заняли место в первом ряду над бассейном. Бегемота не было. У наших ног волновалась вода, ходили страшные волны, и в публике говорили, что эти волны исходят от бегемота.

Мы простояли несколько минут и, наконец, увидели какой-то совсем маленький и розовенький предмет, который появился над поверхностью воды.

— Гляди, гляди, показался! Вот он, самый бегемот!

Не таким представлялся он нам. Мы ожидали увидеть нечто громадное и неуклюжее, а тут нам показывали маленький розовенький бугорочек.

Все же мы догадались, что туловище бегемота было под водой, но никак не могли определить, какую же часть тела он теперь показывал. Я был склонен думать, что появившийся бугорочек представляет собой переднюю часть тела животного. Семен Семеныч думал как раз обратное.

— Это перёд, — утверждал я.

— Не перёд, а наоборот, — утверждал Семеныч.

— Откуда он пузыри пускает — еще вопрос, — возразил Семен Семеныч. — Владим Сергев, хватит! Пойдемте от этого сраму!

Мы вышли несколько разочарованные, однако наше разочарование быстро прошла, когда мы увидели настоящего громадного слона, разгуливающего за решоткой. Тут уж зверь был показан без обману. Мы застыли перед решоткой, чрезвычайно довольные и удовлетворенные.

Это была самка индийского слона. С удивлением прочитали мы длинный список, вывешенный у решотки, с обозначением всех продуктов, которые слон поглощает в день. Оказалось, что слон пожирает и сено, и морковь, и хлеб, и сахар, а запивает еду двадцатью ведрами воды. Впрочем, сколько именно жрет эта скотина — я точно не помню. Во всяком случае, цифра чудовищно невероятная.

К слону подходила та самая экскурсия, которая давеча повстречалась нам у клетки с зайцами. Экскурсию водил все тот же «спец».

Он принялся рассказывать про слона и заявил, что слон — лесное животное, водящееся в вечно зеленых тропических лесах.

— Извиняюсь, — перебил «спеца» мой друг, — почему же слон не зеленый?

— Как почему? — удивился «спец».

— Вы говорите, — он водится в зеленых лесах… Где же его защитный окрас?

«Спец» видимо опешил и не знал, что ответить, а Семен Семеныч, самодовольно улыбаясь, подтолкнул меня локтем.

— Ловко я его срезал? — тихонько спросил он меня.

Тем временем слон медленно подошел к решотке, хитро глянул на Семен Семеныча и, высунув сквозь решотку длинный хобот, с меланхоличным видом подцепил зеленую шляпу Семен Семеныча, сделанную из морских водорослей, на фасон «здрасте-прощайте». Высоко поднял слон над своей головой зеленую шляпу из морских водорослей и не спеша отправил ее себе в пасть. Животное вкусно причмокнуло. Вероятно, сено, хлеб, морковь да сахар порядком ему надоели, и шляпа из морских водорослей пришлась более по вкусу.



Слон хитро глянул на Семен Семеныча и подцепил его зеленую шляпу на фасон «здрасте-прощайте». 

Публика громко ахнула, а Семен Семеныч… недаром он целый год состоял в обществе физкультуры — в мгновение ока преодолел высокую загородку и очутился в самой клетке слона. Держась одной рукой за хобот, он смело полез свободной рукой в самую пасть громадного животного. Не знаю, чем кончилась бы эта смелая и отчаянная попытка. Все дело испортил служитель зоопарка, откуда-то вихрем налетевший на Семен Семеныча. Между ними произошла дикая сцена. Они вцепились друг в друга. Публика пришла в неистовство. Все кричали. Какая-то женщина билась в истерике.

— Отдай шляпу! — ревел Семен Семеныч.

— Не имеете права! — вопил служитель..

Я бросился на помощь к своему другу. Испуганный слон удирал в дальний угол загона… 


* * *

 Шляпу мы не спасли. Она навеки погибла в чудовищной пасти слона. Нас вели в милицию, и за нами следовала толпа. 

Семен Семеныч шел гордо, с высоко поднятой головой. Он не терял достоинства. Я волновался. 

— Владим Сергев, не робей, — тихо шепнул мне мой храбрый друг. — Нам ничего не будет. Положись на меня. 

В милиции нас встретили сурово. Начался допрос. Кто мы, откуда. Дело как будто принимало скверный оборот. Нас явно подозревали в злостном хулиганстве. Неожиданно мой друг потребовал лист бумаги и перо. Он принялся писать. Я перегнулся через его плечо и в волнении следил за его писанием. Вот что писал Семен Семеныч: 


Московскую Милицию

гр. Семена Боченкина 

Заявление 


Принимая во внимание мое трудящееся происхождение и как я официально заплеван ламой, что стоит не менее 16 рублей (в чем имеется расписка от портного Свинолупова). Опять же 4 руб. 50 коп. — шляпа, которую съела индейская слониха. Прошу взыскать 20 руб, 50 коп. с московского зоопарка, а меня с гражданином Хвощем немедленно аннулировать из-под стражи, ввиду ничего нецензурного у нас не было, а как раз наоборот ми приехали в Москву с просветительной целью для ради поправки здоровья. 


Семен Боченкин.

Приложение: счет гр. Свинолупова». 


Крючок был Семен Семеныч! Спокойно и невозмутимо подал он заявление суровому человеку, облеченному в милицейскую форму. По мере того, как этот человек читал — суровое лицо его прояснялось все более и более. О, чудо! Из грозного исполнителя долга милиционер вдруг превратился в самого симпатичного и веселого человека. Задав нам два-три вопроса, он вдруг заявил: 

— Эх, ребята… Ну, чего ради связались вы с этой индейской слонихой?! А шляпа? — перебил милиционера мой друг. 

Милицейский улыбнулся, махнул рукой и сказал: 

— Вытряхайтесь отсюда!.. 

Веселыми ногами выкатились мы из милиции. Когда мы очутились на улице, Семен Семеныч перевел дух и с сердцем произнес: 

— Владим Сергев, а все-таки зверская это вещь — зоопарк!

Загрузка...