Вторжение, которого не было

В день заседания рейхстага[480] я узнал, что наш корпус[481] должен получить новую задачу. Мы были переброшены к побережью пролива в целях подготовки к вторжению в Англию. Для этого нам были подчинены три пехотные дивизии. Мы разместились в Туке, элегантном морском курорте около Булони, где многими красивыми виллами владели англичане. Наш штаб разместился в большом отеле, при строительстве которого не жалели средств, я же с узким кругом лиц занял маленькую виллу, принадлежавшую одному французскому судовладельцу. Хозяин хотя и сбежал, но оставил семью управляющего, так что здесь были люди, которые могли содержать дом и мебель в порядке и охранять их. В противоположность тому, что мне пришлось позже увидеть в Германии, мы ни в коем случае не вели себя как господа, которые распоряжаются по своему[482] усмотрению чужой собственностью. Напротив, мы строго следили за тем, чтобы во всех домах, занятых нашими войсками, поддерживался порядок. Увоз всей мебели или изъятие ценных предметов в качестве “сувенира” не соответствовали обычаям немецкой армии. Когда я однажды проезжал мимо одной виллы, которая была оставлена недавно нашей частью и оказалась в довольно большом беспорядке, то приказал старшине роты возвратиться на виллу с командой и навести там порядок.

Вследствие безупречного поведения наших войск наше отношение с французским населением в те полгода, что я провел во Франции, ничем не было омрачено. Французы при всей своей вежливости проявляли достойную быть отмеченной сдержанность, чем только завоевали наше уважение. Впрочем, каждый из нас более или менее был очарован этой благословенной страной. Сколько ей принадлежит памятников древней культуры, красивых ландшафтов и шедевров знаменитой кухни! Сколько товаров было в этой богатой стране! Правда, наша покупательная способность была ограничена. Только определенный процент денежного содержания выдавался в оккупационных деньгах. Это правило строго выдерживалось, по крайней мере в сухопутных войсках. Таким путем умеривалась понятная жажда к приобретениям, а это было весьма желательно в интересах сохранения престижа немецкой армии. Этих денег было достаточно, чтобы иногда съездить в Париж и в течение дня насладиться прелестью этого города. Во время нашего пребывания на побережье вплоть до ноября мы получали удовольствие от морского купанья, которым наслаждались мой новый адъютант обер-лейтенант Шпехт, мой верный водитель Нагель и конюх Рунге, совершавшие также долгие прогулки верхом по побережью. Следует заметить, что в проливе высота прилива достигает 8 м по сравнению с уровнем отлива. Это обстоятельство играло большую роль в разработке вопроса о возможностях высадки на английском побережье, а также при выборе времени для входа в порты при вторжении. Однажды, купаясь, мы заплыли далеко в море, а наш “мерседес” неожиданно был захвачен приливной волной. Только в последнее мгновение его удалось вытащить из уже намокшего песка с помощью подоспевшего тягача. Зато Нагелю удалось поймать в море оригинальный трофей. Далеко в море плавал мостик с одного потопленного парохода. Нагель[483] взобрался на него и появился вскоре из капитанской кабины с сеткой, ракетками и мячами для настольного тенниса, которыми мы пополнили арсенал наших спортивных принадлежностей. Таким странным образом, пожалуй, никому еще не удавалось приобрести необходимое для игры в настольный теннис.

Радость и удовольствие, которые доставляли эта прекрасная страна и затишье после выигранной кампании, не привели, однако, к тому, что солдаты распустились, как это обычно бывает с оккупационными войсками. Наоборот, перед командованием стояла задача готовить части к следующему этапу — я имею в виду вторжение. Войска ежедневно проходили обучение в прибрежной местности, покрытой дюнами и во многом похожей на участки, где должна была произойти высадка. После того, как прибыли наши средства переправы — переделанные лодки с Эльбы и Рейна, небольшие рыболовные суда и катера, — мы смогли проводить при спокойной погоде вместе с кораблями военно-морского флота учения по посадке и высадке морских десантов. При этом многим приходилось принимать холодную ванну, если лодка неумело подводилась к берегу. Молодые фенрихи военно-морского флота тоже должны были сначала овладеть этой новой задачей. Нельзя было на них обижаться за то, что они это делали без особого воодушевления: командовать лодкой с Эльбы — это не то, что нести службу на красивом крейсере или подводной лодке. Трудно приходилось также и со старыми шкиперами, владельцами лодок или пароходов, которые вместе с фенрихами стояли на капитанском мостике этих несколько авантюрного пошиба судов вторжения. Но, несмотря ни на что, все в этой подготовке к необычной задаче делалось с огоньком, и мы были убеждены, что справимся с ней.

Уместно будет сделать здесь некоторые критические замечания относительно плана Гитлера, предусматривавшего высадку в Англии, и в особенности причин, приведших к отказу от этого намерения.

Если Гитлер после победы над Францией действительно думал, что война уже выиграна и остается только внушить эту мысль Англии, то он явно ошибался. Тот холодный отказ, которым было встречено в Англии его крайне неопределенное мирное предложение, показал, что ни английское правительство, ни английский народ не склонны с ним согласиться.[484]

Перед Гитлером и его ОКВ встал теперь вопрос: “Что же теперь?” Этот вопрос неизбежно встает перед государственным деятелем или полководцем, когда в период войны стратегические промахи или неожиданные политические события, например, вступление новых государств в войну на стороне противника, создают совершенно новое положение. Тогда ничего другого не остается, как изменить “военный план”. В таком случае соответствующих деятелей можно упрекнуть в том, что они переоценили силы своего государства и недооценили силы врага, что они неправильно оценивали политическую обстановку.

Но если государственные и военные деятели должны задать себе вопрос “Что же теперь?” после того, как военные операции, согласно их расчетам — в данном случае даже сверх всяких расчетов, — привели к победе над врагом, если разбитый противник спасся на своих островах, то приходится спросить себя, а существовал ли вообще у немецкой стороны какой-либо “военный план”.

Конечно, никакая война не идет по раз установленной схеме, по плану, который выработала одна сторона. Но если Гитлер пошел в сентябре 1939 года на риск войны с Францией и Англией, то он должен был заранее подумать, как справиться с этими государствами. Ясно, что немецкое Главное командование до кампании во Франции и во время этой кампании не имело “военного плана” относительно того, что необходимо делать после победы в войне или как продолжать ее. Гитлер надеялся на уступчивость Англии. Его военные советники в свою очередь полагали, что нужно ждать “решений фюрера”.

На этом примере особенно ясно видно, к чему приводит нецелесообразная структура высших военных органов, сложившаяся у нас вследствие передачи Главного командования вооруженными силами Гитлеру без одновременного создания ответственного за руководство всеми военными действиями имперского Генерального штаба.

Фактически наряду с главой государства, определявшим политику, не было военной инстанции, которая отвечала бы за руководство военными действиями. ОКВ Гитлер уже давно низвел до положения военного секретариата. Начальник ОКВ Кейтель вообще не был в состоянии давать советы Гитлеру по стратегическим вопросам.[485]

Командующим тремя видами вооруженных сил Гитлер практически не предоставил почти никаких прав для оказания влияния на общее руководство военными действиями. Они могли только иногда высказывать свое мнение по вопросам ведения войны, но Гитлер принимал решения в конце концов, руководствуясь только своими соображениями. Во всяком случае, он оставил инициативу за собой, так что мне неизвестен ни один случай (за исключением вопроса о Норвегии, когда гросс-адмирал Редер первый подал ему мысль о действиях в этом районе), когда важное решение в вопросах общего ведения войны исходило бы от командования одного из видов вооруженных сил.

Так как никто не имел права составлять “военный план”, и менее всего, конечно, ОКВ, то практически все сводилось к тому, что все ждали проявления “интуиции фюрера”. Одни, как Кейтель и Геринг, — в суеверном почитании Гитлера, другие, как Браухич и Редер, — пав духом. Ничего не меняло и то обстоятельство, что штабы трех видов вооруженных сил имели мнения по вопросам ведения войны длительное время. Так, гросс-адмирал Редер еще зимой 1939/40 года дал задание Главному штабу военно-морских сил изучить технические возможности и условия операции по высадке десанта в Англии. Но не оказалось ни одной военной инстанции, ни одной личности, которая была бы признана Гитлером не только экспертом или исполнителем, но и военным советником по вопросам общего руководства военными действиями.

В настоящем же случае результатом подобной организации высших военных органов явилось то, что после окончания кампании на западе нашего континента, как уже было сказано, возник вопрос: “Что же теперь?”

К тому же высшее германское руководство стояло перед двумя фактами:

1) фактом существования не разбитой и не согласной на переговоры Великобритании;

2) тем фактом, что Германия в связи с возможным рано или поздно вступлением в войну Советского Союза, ставшего теперь ее непосредственным соседом (хоть Кремль и казался сейчас миролюбиво настроенным по отношению к Германии), находилась под скрытой угрозой войны, о которой упоминал Гитлер еще в 1939 году, когда он подчеркивал необходимость немедленно достичь победы на западе.[486]

Эти факты указывали на то, что Германия должна закончить войну с Англией в самое короткое время. Только в том случае, если это удастся, можно было считать, что Сталин окончательно упустил возможность использовать раздоры между европейскими государствами для продолжения своей экспансионистской политики.

Если не удастся найти мирный путь решения вопроса, Германия должна пытаться путем применения военной силы быстро разделаться со своим в то время последним врагом — Англией.

Трагедией этого короткого промежутка времени, определившей на долгое время судьбу Европы, было то обстоятельство, что обе стороны не искали серьезно путей мирного решения вопроса на разумной основе.

Совершенно уверенно можно сказать, что Гитлер предпочел бы избежать войны с Британской империей, так как его основные цели находились на востоке. Но способ, который он избрал на заседании рейхстага после окончания кампании во Франции для столь неопределенного мирного предложения Великобритании, вряд ли мог вызвать благоприятный отклик у другой стороны. К тому же сомнительно, чтобы Гитлер, которым к тому времени уже овладела преступная мания величия, был готов к миру на основе разума и справедливости, если бы Англия сама сделала серьезное предложение об этом. К тому же Гитлер отдал половину Польши и Прибалтику Советскому Союзу — факт, который он мог ликвидировать только ценой новой войны. Он открыл путь для удовлетворения стремления Италии захватить области, находившиеся под господством Франции, и тем самым очутился в зависимости от своего союзника. Наконец, после Праги ему перестали верить, и он потерял всякое доверие у держав, которые, возможно, и проявили бы готовность заключить с ним договоры, отвечавшие его целям.

Немецкий народ, однако, в своем массе восторгался бы Гитлером, если бы он после победы над Францией добился согласованного мира на разумной основе. Народ не хотел присоединения к Германии областей, в которых преобладало польское население, он также не одобрял план некоторых фантазеров, которые, ссылаясь на древнюю историю, хотели обосновать эти притязания, указывая на то, что когда-то, во времена Священной Римской империи, это были области, принадлежавшие германской[487] нации. В Германии, за исключением некоторых фанатиков из партии, никогда не верили серьезно в идею “народа-господина”, призванного повелевать в Европе или даже во всем мире. Народу нужно было только, чтобы Гитлер утихомирил свою свору пропагандистов, проложив путь к достижению разумного мира.

С другой стороны, английский национальный характер, так полно воплотившийся в личности главы правительства Черчилля, препятствовал тому, чтобы Англия в той фазе войны серьезно искала тогда — да и позже — разумного конструктивного соглашения. Приходится удивляться упорству англичан, при всех обстоятельствах решивших продолжать начатую борьбу, как бы ни угрожающе иногда было их положение. К этому нужно еще добавить, что это ожесточение, “непреклонная ненависть” к Гитлеру и его режиму (у некоторых политиков и по отношению к прусской Германии) притупили способность распознать еще более грозную опасность, которая создалась в Европе в лице Советского Союза. Очевидно также, что английская политика находилась в плену традиционных соображений о “европейском равновесии” (ради восстановления которого Англия в конце концов и вступила в войну), которые предполагали свержение ставшего слишком могущественным государства на континенте. Закрывали глаза на то, что в изменившемся мире надо было восстанавливать “мировое равновесие” ввиду того, что Советский Союз стал большой силой, и ввиду той опасности, которую представляла для Европы эта страна, преданная идее мировой революции.

К тому же глава английского правительства Черчилль был слишком воинственным. Это был человек, который думал исключительно о войне и желанной победе и смотрел на политическое будущее через призму этих военных целей. Только спустя несколько лет, когда Советы подошли уже к Балканам — этому нервному узлу Великобритании, Черчилль распознал таившуюся здесь опасность. Но в то время он ничего не мог сделать, имея союзниками Рузвельта и Сталина. Сначала он верил в силы своего народа и в то, что США в конце концов будут вести войну во главе со своим президентом на стороне Англии. Но как мало в то время была готова к этому основная масса американского народа при всей его антипатии к Гитлеру!

Скрытая угроза, которая исходила для Германии от Советского Союза, не могла, конечно, укрыться от взгляда такого человека,[488] как Черчилль. Что касается войны, то он рассматривал ее как надежду для Англии. Напротив, мысль о соглашении с Германией не привлекала его, так как после подобного соглашения с большой вероятностью последовала бы в ближайшее время борьба между обоими тоталитарными государствами. Хотя здравое взвешивание сильных и слабых сторон обоих государств не позволяло с уверенностью ожидать полной победы одного из них, можно было надеяться на то, что они оба свяжут себя такой войной на долгое время, а это приведет к их взаимному ослаблению. Такая ситуация неизбежно приведет к тому, что обе англосаксонские державы получат роль мировых судей. Возможно также, что война между обоими тоталитарными государствами приведет к гибели их режимов.

Во времена диктатур, идеологий, “крестовых походов”, взвинчивания масс народа безудержной пропагандой, слово “Разум” нигде, к сожалению, не пишется с большой буквы. Так в ущерб обоим народам и к несчастью Европы получилось, что обе стороны избрали путь решения спора между Англией и Германией с помощью оружия.

Вопрос “Что же теперь?”, который встал перед немецким Главным командованием после окончания войны с Францией, был решен, следовательно, в пользу продолжения войны против Англии. Но тот факт, что по изложенным мною причинам у Германии не было никакого плана войны, который предусматривал бы продолжение военных действий после кампании во Франции, должен был привести к тяжелым последствиям. После того как Гитлер принял план (но не решение) повергнуть Англию в результате вторжения, не было сделано никаких практических приготовлений для решения этой задачи. Результатом было то, что мы упустили лучший шанс — немедленно использовать слабость Англии. Предпринятые теперь для наступления меры заняли много времени, так что удача высадки была сомнительной уже из-за одних метеорологических условий.

Этот последний факт наряду с другими, о которых я еще буду говорить, дал Гитлеру повод или предлог, отказавшись от вторжения, вообще отвернуться от Англии, чтобы затем выступить против Советского Союза. Результаты известны.

Прежде чем говорить о причинах этой решающей перемены фронта, я остановлюсь на возможностях, которые бы возникли в[489] том случае; если бы Гитлер был готов вести войну с Англией до последнего.

Здесь были возможны три пути. Первый путь — попытка поставить Англию на колени путем блокады ее морских коммуникаций. Германия имела для этого благоприятные предпосылки, поскольку она теперь владела побережьем Норвегии, Голландии, Бельгии и Франции в качестве баз для авиации и подводных лодок.

Менее благоприятно было положение с необходимыми для этого средствами борьбы.

Военно-морской флот ни в коей мере не располагал даже приблизительно достаточным количеством подводных лодок, не говоря уже о тяжелых кораблях, особенно авианосцах, с которыми могли бы взаимодействовать подводные лодки. К тому же оказалось, что борьба Англии с подводными лодками будет эффективной до тех пор, пока английская авиация не окажется разгромленной.

Что касается немецкой авиации, то на ее долю выпали бы в этой борьбе следующие задачи: завоевание господства в воздухе, по крайней мере в такой степени, которая исключала бы воздействие английской авиации на подводную войну; парализация английских портов путем их разрушения; эффективное взаимодействие с подводными лодками в борьбе против вражеских транспортов. Практически это должно было привести к уничтожению английской авиации и разрушению военного потенциала Англии.

Ход “битвы за Англию” показал, что немецкая авиация в 1940 году не была достаточно сильной, чтобы выполнить эту задачу. Не стоит решать сейчас вопрос о том, были ли бы результаты иными, если бы условия погоды в августе и сентябре не были столь благоприятными (чего нельзя было ожидать) и если бы германское руководство в самый, по-видимому, критический для врага момент не прекратило бы борьбу с английской авиацией и не бросило бы самолеты на Лондон.

Во всяком случае, летом 1940 года, ввиду ограниченного количества бомбардировочной авиации и отсутствия истребителей с большим радиусом действия, вряд ли можно было с уверенностью ожидать быстрого достижения цели: уничтожения английской авиации и разрушения военного потенциала Англии. Война, которая в основном должна была быть решена с помощью технических[490] средств, все еще требовала намного больше сил и времени, чем мы предполагали. В войне между приблизительно равноценными противниками быстрый исход, как правило, достигается только лучшим военным искусством и реже — в результате борьбы вооруженных сил до истощения одного из противников, как это неизбежно произошло бы здесь.

Надо было с самого начала, следовательно, готовиться к длительной войне. Чтобы обеспечить успех, нужно было так же умножить военную авиацию, как был увеличен в свое время подводный флот.

Я должен совершенно ясно заявить, что мысль, будто такая большая страна, как Великобритания, может быть быстро поставлена на колени “оперативной воздушной войной” в духе генерала Дуэ, была, во всяком случае в то время, только мечтой. То же выявилось позднее и в воздушной войне союзников против Германии. Во всяком случае, надо было, если решили победить Англию путем блокады морских коммуникаций, обратить всю военную мощь блокады на усиление подводного флота и авиации. Для этого необходимо было сократить сухопутную армию с целью высвобождения рабочей силы.

В затягивании этой войны скрывалась главная опасность. Никто не мог знать, как долго еще будет выжидать Советский Союз. Если бы мы встали на путь сокращения сухопутной армии и связали нашу авиацию борьбой против Англии, то Советский Союз, если бы и не вступил в войну, встал бы на путь политического шантажа.

Другая опасность скрывалась в возможности вступления Америки в войну на ее ранней стадии. Вряд ли она стала бы спокойно смотреть на то, как медленно душат Англию. В эту войну авиации и военно-морских сил Америка могла вступить сравнительно рано, но в случае немецкого вторжения в Англию в то время она опоздала бы.

Все же, если бы Германия имела действительно единое военное руководство, было бы возможно решиться на этот путь с надеждой на успех, правда, учитывая существование постоянной угрозы вмешательства со стороны Советского Союза или Америки. И это, конечно, только в том случае, если строго ограничиться целью уничтожить английскую авиацию и блокировать ее морские коммуникации. Любое отклонение в сторону сомнительных[491] идей борьбы, направленной на подавление духа вражеского народа путем налетов на города, могло только поставить под угрозу успех войны.

В качестве второго возможного пути, которым можно было бы пойти, чтобы победить Англию, называют войну за Средиземное море. Гитлеру или немецкому военному командованию вообще делали упрек в том, что они никак не могли сбросить оковы континентального мышления. Они якобы никогда не могли правильно оценить значение Средиземного моря как жизненной артерии Британской империи. Возможно, что Гитлер мыслил континентальными категориями. Но другой вопрос — привела ли бы потеря Средиземного моря Англией действительно к отказу ее от продолжения войны, а также какие последствия имело бы для Германии завоевание района Средиземного моря.

Бесспорно, потеря позиций на Средиземном море была бы для Великобритании тяжелым ударом. Это могло бы сильно сказаться на Индии, на Ближнем Востоке и тем самым на снабжении Англии нефтью. Кроме того, окончательная блокада ее коммуникаций на Средиземном море сильно подорвала бы снабжение Англии. Но был бы этот удар смертельным? На этот вопрос, по моему мнению, надо дать отрицательный ответ. В этом случае для Англии оставался бы открытым путь на Дальний и Ближний Восток через мыс Доброй Надежды, который никак нельзя было блокировать. В таком случае потребовалось бы создать плотное кольцо блокады вокруг Британских островов с помощью подводных лодок и авиации, то есть избрать первый путь. Но это потребовало бы сосредоточения здесь всей авиации, так что для Средиземного моря ничего бы не осталось! Какой бы болезненной ни была для Англии потеря Гибралтара, Мальты, позиций в Египте и на Ближнем Востоке, этот удар не был бы для нее смертельным. Напротив, эти потери скорее ожесточили бы волю англичан к борьбе — это в их характере. Британская нация не признала бы этих потерь для себя роковыми и еще ожесточеннее продолжала бы борьбу! Она, по всей видимости, опровергла бы известное утверждение, что Средиземное море — это жизненная артерия Британской империи. Очень сомнительно также, чтобы доминионы не последовали за Англией при продолжении ею борьбы.

Еще один вопрос состоит в том, какие последствия имел бы исход решающей борьбы за Средиземное море для Германии.[492]

Главное заключается в том, что Италия могла явиться для этой борьбы хорошей базой, но что ее вооруженные силы внесли бы в борьбу весьма скромный вклад. Это положение не требовало подтверждения событиями, поскольку тогда уже все было ясно. В частности, нельзя было ожидать, что итальянский флот будет в состоянии изгнать англичан из Средиземного моря. Германия, следовательно, должна была нести всю тяжесть этой борьбы, кроме того, дело могло осложнить то обстоятельство, что итальянский союзник рассматривал бы Средиземное море в качестве своей акватории и выставил бы свои притязания на занятие там господствующего положения.

Если бы мы хотели лишить Великобританию ее позиций на Средиземном море, надеясь нанести ей этим смертельный удар, то надо было забрать Мальту и Гибралтар и изгнать англичан из Греции и Египта. Не подлежит сомнению, что немецкие вооруженные силы, если бы они перенесли свои действия в район Средиземного моря, в военном отношении решили бы эту задачу. Однако этот путь неизбежно повел бы дальше. Захват Гибралтара требовал согласия Испании, которого фактически нельзя было получить, следовательно, нужно было оказать давление на Испанию. Это так или иначе привело бы к окончанию нейтралитета Испании. Германии ничего бы не оставалось, как организовать охрану побережья Пиренейского полуострова с согласия или против воли испанского и португальского правительств и одновременно взять на себя снабжение этого района. Необходимо было бы считаться с сопротивлением как в Испании, так прежде всего и в Португалии, которая считала, что ее колонии в этом случае будут вскоре оккупированы англичанами. Во всяком случае, Пиренейский полуостров надолго поглотил бы значительную часть немецкой армии. Насильственная оккупация стран Пиренейского полуострова могла бы оказать катастрофическое для нас воздействие на США и латиноамериканские страны.

Если бы не удалось достичь действительного взаимопонимания с Францией, что было почти исключено ввиду итальянских и испанских претензий на французские колониальные области, то в дальнейшем стало бы необходимым занятие французской северной Африки, если мы были намерены не допустить, чтобы Англия когда-нибудь вновь овладела районом Средиземного моря.[493]

Если бы мы изгнали англичан из Египта (а в случае, если бы они закрепились ив Греции, — то и оттуда), этот путь и в восточной части Средиземного моря в дальнейшем неизбежно привел бы к странам Ближнего Востока, особенно ввиду того, что требовалось бы отрезать пути снабжения Англии нефтью. Существовало мнение, что создание базы на Ближнем Востоке дало бы Германии два преимущества. Первое — возможность угрозы Индии. Второе — выход во фланг Советскому Союзу, что могло бы удержать Советский Союз от вступления в войну против Германии. Я думаю, что такой ход мыслей является неправильным. Оставив в стороне размышления о том, какое влияние окажет укрепление немецкой армии на длительный период в странах Ближнего Востока на позицию этих народов, можно сделать два вывода: операции из района Ближнего Востока против Индии или против Советского Союза уже по одной причине использования коммуникаций никогда не могли проводиться в том объеме, который гарантировала бы действительный успех; морская мощь Англии постоянно и этом случае играла бы решающую роль; появление Германии на Ближнем Востоке ни в коем случае не удержало бы Советский Союз от вступления в войну против Германии, наоборот, скорее привело бы к этому.

Вся суть вопроса борьбы за район Средиземного моря заключается, на мой взгляд, в следующем. Утеря позиций на Средиземном море не была бы смертельным ударом для Англии. Далее, решающая борьба за Средиземное море надолго связала бы крупные немецкие силы, что сильно увеличило бы соблазн для Советского Союза начать войну против Германии. Это тем более возможно, что те призы, которые он, вероятно, хотел получить, а именно Балканы и господствующее влияние на Ближнем Востоке, можно было завоевать только в войне против Германии.

Путь через Средиземное море для достижения победы над Англией был тем обходным путем, который можно сравнить с путем Наполеона, когда он надеялся нанести смертельный удар Англии, пройдя через Египет в Индию. Этот путь должен был надолго отвлечь немецкие силы на отнюдь не решающее направление. Это положение давало, с одной стороны, возможность вооружения Британского материка, а с другой — большой шанс Советскому Союзу против Германии. Путь через Средиземное море в действительности был уклонением от решения вопроса,[494] которого не надеялись достичь в войне против Британских островов. В результате этого был избран третий путь, обсуждавшийся в 1940 году, — путь вторжения на Британские острова.

Прежде чем перейти к этому вопросу, необходимо заметить относительно ведения войны в Средиземном море, что в ней фактически, как потом часто было и в России, Гитлер никогда своевременно не сосредоточивал необходимые силы. Кардинальной ошибкой был отказ от захвата Мальты, что вполне возможно было сделать на более ранней фазе войны. Этот отказ играл решающую роль в конце концов для последовавшей затем потери Северной Африки со всеми вытекающими отсюда последствиями. Во всяком случае, в июле 1940 года Гитлер составил план вторжения на Британские острова (но не принял окончательного решения) и дал указания о проведении соответствующей подготовки.

Операция должна была готовиться под шифрованным названием “Морской лев”, но проводиться только при определенных предпосылках. О форме проведения этой операции, о трениях, которые возникли в связи с этим вопросом прежде всего между ОКХ и Главным штабом военно-морских сил, уже сообщалось другими лицами, представлявшими противную сторону. Писали также о причинах или предлогах, которые в конце концов должны были оправдать отказ от этого мероприятия.

Здесь я затрону поэтому только три важных вопроса.

Могло ли вторжение в Англию вынудить ее отказаться от борьбы, то есть принесло ли бы оно нам в случае успеха операции полную победу?

Могли ли мы вообще рассчитывать на успех вторжения и какие последствия имел бы провал этой операции?

Каковы были причины, заставившие в конце концов Гитлера отказаться от вторжения и тем самым от достижения победы над Англией и повернуть армию против Советского Союза?

По первому вопросу надо сказать, что вторжение было бы самым быстрым путем победы над Англией. Оба других пути, о которых мы говорили выше, не могли привести к быстрой победе. Но была ли бы эта победа окончательной? Возможно и весьма вероятно, что правительство Черчилля даже после завоевания Британских островов пыталось бы продолжать войну из Канады. Последовали ли бы за ним по этому пути все доминионы — этот вопрос мы не будем[495] обсуждать Во всяком случае, завоевание Британских островов не означало бы окончательного поражения Британской империи[496].

Важнейшим, видимо, было следующее: после завоевания Британских островов немцами враг потерял бы базу, которая, по крайней мере, тогда была необходима для наступления с моря на европейский континент. Осуществить вторжение через Атлантику, не пользуясь при этом в качестве трамплина Британскими островами, было в то время абсолютно невозможно, даже и в случае вступления Америки в войну. Можно не сомневаться также и в том, что после победы над Англией и вывода из строя английской авиации, изгнания английского флота за Атлантику и разрушения военного потенциала Британских островов Германия была в состоянии быстро улучшить обстановку на Средиземном море.

Можно было, следовательно, сказать, что, даже если английское правительство после потери Британских островов пыталось бы продолжать войну, оно вряд ли имело шансы выиграть ее. Последовали ли бы за Англией в этом случае доминионы?

Не перестала ли бы существовать скрытая угроза, которую представлял собой Советский Союз для Германии, если бы Советы не рассчитывали в ближайшем будущем на открытие “второго фронта” в Европе? Не мог ли бы тогда Сталин с согласия Гитлера повернуть в Азию?

Предприняла ли бы Америка свой “крестовый поход” против Германии, если бы она одна должна была по существу нести тяжесть войны?

Никто не может сейчас и не мог тогда дать на это однозначного ответа.

Конечно, Германия также не имела тогда возможности добиться мира по ту сторону морей. Одно только ясно: ее положение после успешного вторжения на Британские острова было бы несравненно выгоднее, чем когда-либо, в результате того пути, на который встал Гитлер.[497]

С военной точки зрения, следовательно, вторжение в Англию летом 1940 года, если была надежда на успех этого предприятия, несомненно, было правильным решением. Что должно было произойти или могло произойти в случае успеха Германии в этой операции с целью достижения ничейного мира, который всегда должен был быть целью разумной германской политики, не относится к области военных вопросов.

Лучше вновь вернемся к военной стороне дела и, следовательно, к решающему вопросу: могло бы быть вторжение в Англию в 1940 году успешным?

Конечно, мнения о том, имела ли операция “Морской лев” шансы на успех или нет, всегда разделяются. Одно ясно, что эта операция была связана с чрезвычайным риском. Ссылка на необходимость колоссального технического снаряжения, которое понадобилось союзникам при вторжении 1944 года (десантные суда для высадки танков, плавучие гавани и т.д.), недостаточна для того, чтобы сделать вывод о провале немецкого вторжения, обеспеченного тогда по существу значительно более примитивными переправочными средствами. Недостаточно также указать на абсолютное превосходство союзников в 1944 году в воздухе и на море, как бы ни важны были оба эти фактора.

С другой стороны, если Германия летом 1940 года даже и приблизительно не имела столько преимуществ, то у нее было одно решающее преимущество, а именно то обстоятельство, что она вначале не могла встретить на английском побережье какую-либо организованную оборону, обеспеченную хорошо вооруженными, обученными и хорошо управляемыми войсками. Фактически летом 1940 года Англия была почти абсолютно беззащитна на суше перед вторжением. Эта беззащитность была бы почти полной, если бы Гитлер не дал уйти из Дюнкерка английскому экспедиционному корпусу.

Успех вторжения в Англию летом 1940 года зависел от двух факторов: от возможно более раннего проведения этой операции с тем, чтобы нанести поражение Англии на суше еще в момент ее полной беззащитности и чтобы одновременно использовать благоприятные метеорологические условия лета (в июле, августе и начале сентября в Ла-Манше море было обычно спокойно); от возможности в достаточной степени парализовать действия английской авиации и флота на период форсирования и захвата плацдармов.[498]

Очевидно также, что из-за непостоянства погоды, а также неясности того, сможет ли немецкая авиация обеспечить себе превосходство в воздухе над Ла-Маншем хотя бы на этот период, операция “Морской лев” всегда была связана с очень большим риском.

Учитывая этот риск, ответственные высшие инстанции медлили и со многими оговорками рассматривали вопрос об этой операции.

Уже тогда было ясно, что у Гитлера не лежало сердце к этой операции. В исполнительных органах можно было заметить отсутствие при этих приготовлениях настойчивости и энергии со стороны высших инстанций. Генерал Йодль, начальник штаба оперативного руководства вооруженными силами, даже видел в этой попытке вторжения своего рода шаг отчаяния, делать который общая ситуация никак не вынуждала.

Командующий военно-воздушными силами Геринг, которого руководство вооруженными силами, как всегда, недостаточно строго контролировало, не рассматривал воздушную войну против Англии, которой он руководил, как часть — хотя и самую существенную — операции по вторжению всей германской армии. Методы использования авиации, которые в конце концов сильно потрепали ее, показывают скорее, что он рассматривал воздушную войну против Британских островов как самостоятельный оперативный акт и в соответствии с этими установками руководил ею.

Главный штаб военно-морских сил, который первым поставил вопрос о вторжении в Англию, при исследовании практических возможностей проведения этой операции пришел к выводу, что эту операцию при определенных предпосылках можно провести. Но, несмотря на это, он прекрасно отдавал себе отчет в слабости своих средств.

Наиболее положительную позицию занимало, пожалуй, ОКХ, хотя оно сначала (до победы над Францией) вообще не рассматривало вопрос о возможности вторжения на Британские острова. Совершенно ясно, однако, что те, кто в первую очередь рисковал собой при операции “Морской лев” — предназначенные для вторжения части сухопутной армии, — как раз наиболее интенсивно готовились к ней и относились к этому делу с верой в успех. Думаю, что я имею право утверждать это, так как подчиненный[499] мне 38-й ак должен был действовать в первом эшелоне армии вторжения, из Булони в Бексхилл-Бичи Хэд. Мы были убеждены в возможности успеха, но не недооценивали и опасности. Вероятно, однако, мы недостаточно знали то, что тревожило два других вода вооруженных сил, особенно военно-морской флот.

Известно, что в основном две причины, или два предлога, заставили Гитлера отказаться в конце концов от плана операции “Морской лев”.

Первое — тот факт, что подготовка этой операции займет много времени, в результате чего первый эшелон вторжения сможет начать форсирование пролива самое раннее 24 сентября, то есть в то время, когда — даже в случае удачной операции первого эшелона — не будет никакой гарантии, что можно ожидать в проливе метеорологических условий, способствующих дальнейшему проведению операций.

Второе и решающее обстоятельство состояло в том, что нашей авиации в этот период не удалось достичь необходимого воздушного превосходства над Англией.

Если даже мы согласимся с тем, что в сентябре 1940 года эти факторы могли казаться решающими для отказа от вторжения в Англию, то тем самым мы не дадим еще ответа на вопрос, было ли возможно вторжение при другом руководстве в Германии. Но именно об этих факторах в конечном счете идет речь, когда мы оцениваем решение Гитлера уклониться от решающей битвы с Англией и напасть на Советский Союз.

Речь идет, следовательно, о вопросе, были ли оба названных фактора — затягивание операции “Морской лев” и недостаточные результаты воздушной битвы за Англию — неизбежными.

Что касается первого из этих факторов — откладывание срока высадки до последней декады сентября, — то ясно, что этого можно было избежать. Если бы существовал какой-либо “военный план”, в котором заранее был бы предусмотрен также вопрос о нанесении поражения Англии, то значительная часть технических приготовлений к вторжению могла бы быть предпринята еще до окончания кампании на западе. Если бы существовал такой план, то было бы немыслимо, чтобы Гитлер дал возможность по каким-либо причинам уйти из Дюнкерка английскому экспедиционному корпусу. По крайней мере, оттягивания сроков высадки до осени не произошло бы, если бы немецкое руководств[500] приурочило вторжение к моменту поражения Франции, то есть к середине июня, а не к середине июля. Подготовка к вторжению на основе поступившего в июле приказа при полном использовании всех возможностей могла быть вообще закончена к середине сентября. Если бы решение было принято четырьмя неделями раньше, то это дало бы возможность начать форсирование пролива уже в середине августа.

Что касается второго фактора, ставшего причиной отказа от операции “Морской лев” — недостаточные результаты “воздушной битвы за Англию”, — то в связи с этим необходимо сказать следующее: надо считать ошибкой военного руководства намерение достичь превосходства в воздухе над Англией посредством изолированной воздушной войны, начатой за много недель до наиболее раннего срока вторжения.

Руководство хотело получить гарантии успеха вторжения посредством овладения воздушным пространством над Англией еще до вторжения. Тем самым только растратили силы немецкой авиации в преждевременных боях, проводившихся при неблагоприятных условиях.

При здравой оценке собственных и вражеских сил и возможностей у командования военно-воздушными силами, по меньшей мере, должно было возникнуть сомнение в том, достаточно ли своих сил и способны ли они добиться решающего успеха в борьбе против английской авиации и авиационных заводов, ведя бои над Англией.

Сначала командование немецких военно-воздушных сил недооценивало английскую истребительную авиацию, переоценивало действия своей бомбардировочной авиации и было застигнуто врасплох известием об оснащении противника эффективной системой радарных установок. Кроме того, у наших бомбардировщиков и прежде всего истребителей был недостаточный радиус действия и тем самым недостаточная глубина вторжения. Вражеская авиация смогла уйти от наносившихся нами ударов, имевших цель уничтожить ее. Мы не говорим уже о том, что немецкие истребители должны были вести бой над Англией при более неблагоприятных условиях, чем противник. Бомбардировщики не могли получать достаточного прикрытия истребителями, если они совершали полеты за пределами радиуса действия истребителей. Только одно это соображение должно было побудить командование[501] воздушных сил начать решающие бои против английской авиации лишь в тот момент, когда она могла бы принять бой в равных условиях, то есть над проливом или над побережьем, в непосредственной оперативной связи с вторжением.

Немецкое командование, наконец, сделало еще одну ошибку, изменив оперативную цель воздушных налетов, несмотря на упомянутые ранее, частично предвиденные, частично неожиданные неблагоприятные условия борьбы как раз в тот момент, когда успех операции висел на волоске. 7 сентября главное направление атак было перенесено на Лондон — цель, не имевшую никакой оперативной связи с подготовкой вторжения.

Как бы ни было желательным добиться превосходства в воздухе еще до начала вторжения, все же здравый учет всех факторов должен был заставить немецкое Главное командование использовать авиацию для решающего удара только в связи с вторжением.

Конечно, можно возразить, что при таком способе использования сил немецкой авиации она имела бы слишком много задач, а именно: налеты на английские воздушные базы в Южной Англии; прикрытие с воздуха посадки десантов на суда во французских портах; защита транспортов при пересечении пролива; поддержка первого эшелона войск вторжения при их высадке; запрещение действий английского флота во взаимодействии с военно-морским флотом и береговой артиллерией.

Но эти задачи не надо было решать все одновременно, хотя по времени они должны были решаться быстро одна за другой. Так, например, английский флот, за исключением легких кораблей, базировавшихся на порты Южной Англии, мог, видимо, вступить в бой лишь тогда, когда первый эшелон войск вторжения уже высадился бы.

Судьба сражения зависела бы от исхода большой воздушной битвы, которая разыгралась бы над проливом или над Южной Англией, с того момента, когда начали бы операции армиями военно-морской флот. В этой битве условия для немецкой авиации были бы значительно благоприятнее, нежели при ее налетах на британский материк. Такой способ ведения войны, естественно, означал бы, что все было бы поставлено на карту. Но это и было той ценой, которую следовало заплатить в тех условиях, если уж вообще решились предпринять вторжение.[502]

Если Гитлер в сентябре 1940 года по упомянутым выше причинам отложил план вторжения в Англию, то эти причины тогда, может быть, действительно были основательными. В то время внутри германского Главного командования не было никого, кроме политического деятеля Гитлера, кто отвечал бы за общее руководство военными действиями. Не было инстанции, которая бы своевременно подготовила план войны против Англии и которая была бы в состоянии руководить вторжением как единой операцией всех трех видов вооруженных сил.

Если германское командование летом 1940 года в результате описанных мною причин упустило шанс успешно закончить войну с Англией, то причины этого заключаются, во всяком случае, не только в недостатках организации высшего командования, но в значительной мере в политической доктрине Гитлера.

Очевидно, не подлежит сомнению, что Гитлер имел желание избежать войны с Англией и с Британской империей. Он часто говорил, что не в интересах Германии уничтожить Британскую империю. Если даже и не доверять полностью этим заявлениям Гитлера, то одно все же ясно: Гитлер знал, что в случае уничтожения Британской империи наследником будет не он и не Германия, а Америка, Япония или Советский Союз. Если исходить из этих соображений, то его позиция по отношению к Англии всегда будет понятна. Он не хотел войны с Англией и не ожидал ее. Он хотел, если это было возможно, избежать решающей схватки с этой державой. Эта его позиция и то обстоятельство, что он не ожидал такой полной победы над Францией, объясняют нам и то, почему Гитлер не имел плана войны, предусматривавшего после победы над Францией победу и над Англией. В конце концов, он не хотел высаживаться в Англии. Его политическая концепция противоречила стратегическим требованиям, выявившимся после победы над Францией. Роковым было то обстоятельство, что его политическая концепция нашла симпатии со стороны англичан.

Гитлер всегда был настроен против Советского Союза, хотя он в 1939 году и заключил договор со Сталиным. Он не доверял этой стране и одновременно недооценивал ее. Он опасался традиционных экспансионистских устремлений русского государства, которому он, правда, Московским пактом сам снова открыл ворота на запад.[503]

Можно предполагать, что Гитлер сознавал, что когда-нибудь оба этих режима, ставшие непосредственными соседями, столкнутся. Далее, политик Гитлер был одержим идеей “жизненного пространства”, которое он считал себя обязанным обеспечить немецкому народу. Это жизненное пространство он мог искать только на востоке.

Если приведенные мною соображения и допускали отсрочку столкновения с Советским Союзом до более позднего времени, то они должны были с новой силой овладеть умом такого человека, как Гитлер, после того, как он, победив Францию, практически стал хозяином на континенте, тем более, что угрожающие скопления советских войск на восточной границе Германии возбуждали сомнения относительно будущей позиции Кремля.

Теперь Гитлер был поставлен перед вопросом о вторжении в Англию. Он, без сомнения, понимал большой риск, связанный тогда с таким предприятием. Если бы вторжение не удалось, то действовавшие там силы немецкой армии и флота были бы потеряны. Немецкая авиация также была бы значительно ослаблена в этой безуспешной битве. С чисто военной точки зрения, однако, даже неуспех вторжения в Англию не означал еще такого ослабления германской военной мощи, которое нельзя было бы восстановить. Более серьезными были бы политические последствия. Взять хотя бы тот факт, что провал вторжения укрепил бы стремление англичан продолжать войну. Можно указать далее на позицию Америки и Советского Союза, которую они заняли бы в этом случае. Но прежде всего подобное явное военное поражение, каким был бы провал вторжения в Англию, серьезно подорвало бы престиж диктатора в Германии и во всем мире.

Но такой опасности диктатор не мог подвергать себя. Он всегда уклонялся от мысли о решительной схватке с Англией (а в силу неправильного понимания английской политической концепции тешил себя надеждой прийти в конце концов к соглашению с этой страной), так он и на этот раз испугался риска. Он хотел избежать риска решающей битвы с Великобританией. Вместо того, чтобы победить эту страну, он надеялся убедить ее в необходимости соглашения, пытаясь выбить из ее рук последний “континентальный меч”, на который Англия, видимо, возлагала надежды: Этим уклонением от, безусловно, большого военного и политического риска Гитлер совершил великую ошибку. Ибо одно[504] было ясно: если Гитлер побоялся начать битву против Англии в благоприятный момент, то Германия рано или поздно должна была очутиться в критической обстановке. Чем дольше затягивалась война с Англией, тем больше становилась опасность, грозившая Германии с востока.

После того, как Гитлер отказался от решающего сражения с Англией летом 1940 года и упустил единственный для него шанс, он больше уже не мог играть на “выжидание”. Под давлением необходимости он решил теперь попытаться путем превентивной войны ликвидировать такого противника, как Советский Союз, поскольку на Западе больше не было противника, который был бы ему опасен на континенте.

В действительности же Гитлер из страха перед риском вторжения в Англию пошел на еще больший риск войны на два фронта. Однако вследствие запоздалого планирования вторжения и в конечном счете отказа от него он потерял целый год. Год, который мог бы решить исход войны. Потеря времени, которую Германии уже было не возместить.

С отменой операции “Морской лев” 38-й корпус вернулся в конце сентября к нормальной боевой жизни. Наши переправочные средства были выведены из портов, подвергавшихся налетам английской авиации. Но еще ничего не было известно о намерениях Гитлера относительно Советского Союза, так как окончательное решение о нападении на Советский Союз было принято много позднее. Первый намек на надвигающиеся события я получил только тогда, когда был вызван весной 1941 года для получения новой задачи.[505]

Вторжение глазами начальника Генерального штаба сухопутных сил[506]

Прежде всего следует отметить, что в течение всего первого периода войны (от Данцигского кризиса до начала операции “Гельб”) Ф.Гальдер, начальник штаба ОКХ, практически не упоминает в своем дневнике Англию. Ну, не входила она в круг первоочередных забот командования сухопутных сил!

Гальдер утомительно подробен: он описывает посещения дантиста, подарки по случаю всевозможных памятных дат, расположение помещений на передовом командном пункте. Он скрупулезно перечисляет офицеров, явившихся для представления по случаю нового назначения, записывает подробности мелочных препирательств с Герингом или Йодлем, подробно останавливается на высказываниях фюрера. И, конечно, в сферу его внимания попадает любой, сколь угодно мелкий вопрос реального руководства войной — вплоть до дисциплинарных прав офицеров-ветеринаров или организации рутинной штабной игры по организации тыла в 12-й армии.

Однако Гальдер даже не упоминает в своих заметках о “плане Редера”, подготовленном осенью 1939 года. То есть начальник штаба сухопутных сил вообще не обсуждал предложения ОКМ — ни с главкомом, ни с Гитлером. Это означает, что никакого реального оперативного плана, требующего внимания и оценки (хотя бы и раздраженно отрицательной) вообще не было; гросс-адмирал высказал некий набор пожеланий, который прочие командующие не пожелали услышать.

Следует иметь в виду, что ОКХ, формально подчиняясь ОКВ, сосредоточило в своих руках нити действительного управления войной. В распоряжении ОКВ не было реальных дивизий: Кейтель и Йодль могли требовать их привлечения к той или иной операции, могли даже заручиться в этом вопросе поддержкой[507] фюрера, но окончательное решение принимало все-таки ОКХ. И ОКХ делало это, сообразуясь прежде всего со своими планами.

Гитлер достаточно редко (особенно на первом этапе войны) отдавал прямые и недвусмысленные приказы. Но даже и они могли быть несколько задержаны или изменены “военной необходимостью”, “сложившейся обстановкой” и “повреждениями линий связи”. Командование сухопутными силами свою власть понимало и широко ею пользовалось.

Любой оперативный план, требующий участия армейских частей, где бы он ни возник — в “Люфтваффе”, у Редера, в ОКВ, даже у фюрера лично, — требовал согласования с ОКХ и без такого согласования был обречен на забвение.

То есть план, который не обсуждался в ОКХ, был не более чем эскизом, “протоколом о намерениях”. В данном случае, он оказался еще и неуместен: руководство вермахта увязло в перманентно откладывающейся, но ожидаемой “со дня на день” французской кампании.

Первый раз Гальдер упоминает Англию только 5 марта 1940 года. Упоминает в странной редакции, едва ли не пародийной:

“Подарок главкому от генерального штаба 22.3 по случаю 40-летия его военной службы. Служебный дневник ОКХ. Книгу нужно писать по главам и назвать „ОКХ в войне с Англией”.

Далее, 9 марта начальник штаба ОКХ подробно описывает тактическое учение с применением дымов (по площади). Речь пока идет о подготовке к французской кампании, но в мае-июне 1940 года вермахт не будет использовать задымление, зато во всех вариантах операции “Морской лев” этой тактической схеме отводится важное место:

“Недостаток учения — слабое дымообразование. Мое впечатление от учения: задымление площадей является действенным средством нарушения огня противника. В то время как огонь осколочно-фугасными снарядами может лишь частично помешать ведению огня противником, так как вместо выбывших огневых средств могут быстро появиться новые, задымление затрудняет противнику длительное ведение планового огня. Ему приходится поэтому вести непрерывный огонь. Но поскольку противник не знает, когда ему нужно открывать огонь, то и этот метод оказывается ненадежным. Таким образом, противник будет вынужден[508] перестроить свою систему оборонительного огня, отказаться от фланкирующих огневых средств и усилить систему фронтального огня. Это явится для противника новинкой, освоиться с которой в условиях боя у него не будет времени. (...) Вопрос использования танков требует особого изучения”.

24 апреля в ходе общего разговора на политические темы, вызванного венгерско-румынским кризисом, всплыла идея блокады Босфора и Дарданелл авиацией, действующей с баз в районе Бриндизи. Вне всякой связи с предыдущим разговором Гальдер фиксирует: “мысль о нападении на Крит и на английские корабли в Гибралтаре”.

Идея эта просуществовала, видимо, до 3 мая. В этот день в письме к Муссолини Гитлер категорически высказывается против всякого расширения войны. В изложении Гальдера это звучит следующим образом:

“На юге и в центральной части Норвегии операции закончены; сейчас идет очистка Северной Норвегии”. — Сожалеет, что англичане не выступили более крупными силами. Относительно американского послания: “Я полагаю, что все чаще появляющиеся у Рузвельта угрожающие нотки — достаточная причина, чтобы предусмотрительно и как можно быстрее положить конец войне”.

Внимание Гальдера полностью поглощено кампанией во Франции. 24 мая он констатирует появление новых обстоятельств, чрезвычайно важных в свете предстоящей битвы за Британские острова:

“Танковая группа Клейста впервые докладывает о превосходстве противника в воздухе”.

Итак, воспользовавшись тем, что Второй воздушный флот Кессельринга действует с далеко расположенных аэродромов на территории Германии, английские истребители смогли захватить локальное господство в воздухе над районом Дюнкерка.

Весьма важная запись сделана 29 мая. Лаконично, едва ли не вскользь:

“Предложения об увеличении численности воздушно-десантных войск. Мы должны отдать 16-й пехотный полк. У меня — никаких возражений”.

Второй этап битвы за Францию (операция “Рот”) не вызвал серьезного волнения в ОКХ. Тем не менее, легкой прогулкой, как[509] почему-то считает Макси, это наступление не было. В записи от 11 июля говорится:

“14-й армейский корпус имеет только 35 процентов танков от того количества, которое было у него 10 мая. Больше всего пострадала 9-я танковая дивизия (много машин подорвалось на минах). Лучше обстоит дело с танками в 10-й дивизии (100 танков), действия которой также должны быть отмечены.

Силы войск на исходе. Они могут вести только преследование, но не в состоянии участвовать в крупном наступлении (“синдром усталости”). Боеспособность личного состава обеих дивизий составляет лишь 50 процентов”.

Что касается планируемой Макси переброски крупных сил авиации в Бельгию, то 14 июня Гальдер отмечает в своем дневнике:

“Для строительства мостов важно перебросить из Брюсселя несколько эшелонов с материалами в Амьен и Лан. Но при нынешней ситуации вряд ли возможно доставить сюда сейчас какой-либо существенный груз по железной дороге”. Пока нет никаких разговоров о вторжении. Более того, начинаются подготовительные работы по демобилизации части армии и переходу сухопутных войск на новую организационную структуру. Гальдер записывает:

“...сухопутные войска выполнили свою задачу. (...) На ВВС и ВМС ложится задача — вести войну с Англией одним”. (Запись от 15 июня.)

“Ближайшее время покажет, заставят ли наши успехи вступить Англию на путь благоразумия, или же она попытается одна вести войну и дальше. В этом случае война приведет Англию к полному разгрому и может надолго затянуться”. (Запись от 22 июня; это, пожалуй, первое серьезное замечание Ф.Гальдера о перспективах войны с Англией. Заметим, что о вторжении речь пока не идет. На следующий день Ф.Гальдер указывает: “Боеприпасы для орудий „К-5” и „К-12” (против Англии)”.)

Лишь 26 июня разговор о предстоящей английской операции становится сколько-нибудь предметным. Характерно, что с самого начала он идет в весьма взвинченном тоне:

“Он опять наговорил своему командующему, что планируемая нами перегруппировка не что иное, как желание оскорбить[511] Бока. И он лучше уйдет в отпуск, а его делами пусть занимается главный ветеринар. Такая мнительность начинает раздражать. Какого-либо разумного довода против наших мероприятий он привести не может и только из стремления не дать себя ущемить хочет теперь получить кусочек побережья на Ла-Манше. Его заявления, что нынешнее распределение сил не представляет какой-либо серьезной угрозы для Англии, выглядят ребяческими. Угрозу Англии представляет количество сосредоточенных на побережье дивизий, а не разграничительные линии между ними”.

1 июля обсуждение вторжения в Англию переводится, наконец, на практическую почву:

“Шнивинд (из главного командования военно-морских сил):

А. Основным условием успешного ведения войны является господство в воздухе (если оно будет обеспечено, десантная операция, возможно, вообще не потребуется). — Спокойная вода[512]!

В. С середины октября — туман.

С. Исходный район: Остенде — Гавр.

D. Может быть выделено большое количество малых судов (до 1000).

Маскировка, меры ПВО! 100 тыс. человек — в первом эшелоне.

Для проведения десанта пригодны только мелкие каботажные суда.

Е. Прикрытие и поддержка десанта на втором этапе перехода морем и в период высадки должны быть обеспечены авиацией.

F. Угроза со стороны подводных лодок противника может быть устранена с помощью противолодочных сетей. Угроза со стороны надводных кораблей противника может быть ограничена постановкой минных заграждений и действиями подводных лодок и авиации в сочетании с огнем береговой артиллерии.

G. Крутой берег — только в районах Дувра, Данджнесса и мыса Бичи-Хед. В остальном побережье удобно для высадки. Твердое дно.

Н. Лодки системы д-ра Федера находятся в стадии разработки и испытаний. Выпуск достаточного количества, по-видимому, будет возможен в июле.[513]

Кроме того, необходимы большие самоходные паромы для перевозки танков (проект Тодта).

Лееб доложил, что, как ему известно, высадка десанта в Англии не предполагается. Я ему ответил, что, несмотря на это, следует проанализировать возможности проведения такой операции, ибо если политическое руководство поставит эту задачу, понадобится величайшая быстрота.

По данным управления вооружений:

1. Может быть подготовлено танков-амфибий: около 100 танков Pz.III и 20 танков Pz.IV.

2. Танки будут грузиться по 40 машин на паром. Выгрузка — с помощью специальных приспособлений.

3. Новые дымовые бомбы обеспечивают создание густой дымовой завесы на длительное время.

Необходимо создать в самом ближайшем будущем экспериментальные формирования из танкистов, саперов и моряков для проведения широких практических опытов. Вопрос о командовании этими формированиями и о задачах, которые будут стоять перед отдельными родами войск, следует также разрешить в ближайшее время”.

На следующий день все эти вопросы обсуждались на совещании с главнокомандующим сухопутными силами в Фонтенбло. 3 июля начинается рассмотрение оперативных вопросов.

“Затруднения с железными дорогами. База снабжения для операции против Англии не потребуется: такая база уже имеется в виде налаженной ранее системы снабжения правого стратегического фланга Западного фронта в период наступления в южном направлении. (...)

1. Необходимые условия[514]: хорошая погода, превосходство авиации.

2. Характер операции: “форсирование большой реки” на участке Остенде — Гавр.

3. Возможность высадки: крутой берег в районах Дувра, Данджнесса, мыса Бичи-Хед. В остальном побережье вполне допускает высадку десанта, хотя и сильно обрывисто.

4. Силы: 1-й эшелон: шесть пехотных дивизий (отборные соединения) с четырьмя танковыми батальонами.

5. Технические средства: танки-амфибии, паромы, огнеметные танки, штурмовые лодки с Рейна. Дымовая завеса. Воздушный десант. Десантные саперные части.[515]

6. Подготовка: а) особый штаб Рейнгарта (его следует заменить); Ь) комбинированные учения и опыты в Путло (полигон на Балтийском море) или лучше на побережье Северного моря; с) отбор частей и соединений, определение численности; d) аэрофотосъемка оборонительных сооружений (срочно!); е) Канарис; f) служба связи; е) создание в генштабе рабочей группы во главе с Грейфенбергом. В нее должны быть включены Буле и представитель военно-морского флота, а также Тома, Якоб, Бранд, Тиле, Лисс, Цильберг и Рерихт.

7. Маскировка: введение противника в заблуждение распространением ложных слухов. Действительный оперативный замысел замаскировать масштабом приготовлений. Комплекс пропагандистских мероприятий и действительные приготовления.

8. Боевая подготовка: ориентировать на выполнение особых задач!

9. Сроки: Август — середина октября (с середины октября — туман).

10. Составление проекта оперативного плана — в ближайшее время.

(…)

Развертывание авиации против Англии. Противовоздушная оборона в полосах групп армий “В” и “С” недостаточна...”

Итак, лишь 3 июля главное командование сухопутных сил начинает планирование операции. И тому есть очевидное объяснение: до начала июля внимание ОКХ было приковано к кампании во Франции и условиям перемирия.

4 июля в обсуждение операции включилось руководство “Люфтваффе”:

“Штапф:

Доклад о намерениях главного командования военно-воздушных сил:

Конечная цель: разгромить авиацию противника, подорвать снабжение, разрушить промышленность. Эти задачи резко не разделять (наряду с этим — нанести урон морскому флоту противника). Следует использовать каждую предоставляющуюся возможность для нападения на противника в воздухе и на земле. При[516] этом, однако, учитывать необходимость сохранения своих сил на длительное время для выполнения этих задач.

Вражеская служба ВНОС и служба связи, по-видимому, хорошо организованы. Несколько раз во время наших налетов, противник, по-видимому, был заранее оповещен.

Наши самолеты должны менять время своих налетов и вылетов. Необходимо обеспечить прикрытие истребителями и истребителями-бомбардировщиками.

Действия в переходной период: отдельные налеты с нашей стороны. Задача — нарушить работу промышленности противника и нападать на его самолеты.

Готовность к переходу в общее наступление: в конце этой недели развертывание будет закончено. Обеспеченность — четыре боекомплекта боеприпасов и четыре заправки горючим”.

Теперь совещания по вопросам вторжения следуют ежедневно. Запись за 5 июля:

1. О штабе Рейнгарта: сначала местопребывание штаба — Берлин, потом — Путло. Основную часть штаба отправить вперед, в Путло!

Задача: установить взаимодействие с командующим армией резерва, военно-морским флотом, организацией Тодта и использовать все предоставляющиеся возможности для развертывания работ; сначала — в небольшом масштабе. В дальнейшем работы должны принять широкий размах. Как можно скорее перейти к практической работе!

Шнивинд, Фромм, Лееб, Якоб, Тома и другие должны прислать к Рейнгарту своих заместителей.

2. Об Англии:

А. Наметить районы высадки морского десанта (используя также Шербур в качестве базы) и воздушного десанта.

В. Выяснить, что имеется в распоряжении для проведения воздушного десанта (Штапф).

С. После этого — наметить части, которые надлежит специально экипировать для воздушного десанта (Буле; согласовать с ВВС).

D. Проведение десанта: подвижные соединения перебросить по воде. Сначала только из района Кале; второй эшелон также из[518] района Шербур. Поскорее подвезти воздушно-десантным частям их автопарки для придания им подвижности.

Е. Танки-амфибии на 01.08.1940 г.:

90 танков Pz.III с 37-мм пушкой

10 танков Pz.IV с 50-мм пушкой

28 танков Pz.IV

12 тяжелых противотанковых пушек.

Главнокомандующий требует 180 танков-амфибий.

Максимальная глубина воды, допустимая для амфибий, до сих пор — 7 м (необходимо 15 м). Скорость в воде 5-7 км/час; мешающее действие прилива[519].

F. Проект транспортировки Тодта. Поставить в известность Рейнгардта. (...)

G. Вооружение, снаряжение. Командующему армией резерва подготовить все вооружение (горновьючные орудия, орудия на конной тяге и т.д.), которое необходимо для усиления первого эшелона десанта, перебрасываемого по воде и воздуху. Ускорить поступление этого вооружения в войска. (...)

I. Срок — 15 августа. (...)

К. Якоб: Торпедные катера, штурмовые лодки, навесные моторы для лихтеров.

L. Артиллерия: Какая артиллерия имеется в распоряжении? Развертывание артиллерии и прикрытие ее с воздуха. Снабжение боеприпасами. (...)

N. Какие дивизии и корпуса следует выделить для десантной операции? Отобрать!

О. Обеспечить возможность проведения боевой подготовки!

Организовать сухопутный учебный лагерь в районе севернее Соммы. Руководство — Штраус (9-я армия).

Р. Требования к военно-морскому флоту и авиации. Время, необходимое флоту для подготовки и проведения десанта. (...)

Бранд доложил о намечаемых действиях артиллерии при высадке десанта в Англии.

Развертывание артиллерии (от пушек образца 1912 года до 150-мм пушек).[520]

Ведение огня по побережью и по всей глубине обороны. Прикрытие артогнем флангов до и после высадки десанта на английское побережье”.

Запись за 6 июля:

“Грейфенберг, Буле, Тома. Обсуждался характер десантной операции в Англии и обусловленные этим требования к группировке войск и их снаряжению”,

В течение первой недели июля вермахт провел небольшую, но удачную репетицию вторжения. В воскресенье, 7-го числа, Гальдер упоминает захват островов в Ла-Манше. В этот же день главнокомандующие видами вооруженных сил “получили устные указания о дальнейшем ведении войны[521]”. В понедельник детали предстоящей операции обсуждал штаб командующего сухопутными силами. О принятии каких-либо существенных решений Гальдер не сообщает.

Запись за 9 июля:

“G. Предоставление отпусков начнется с 20:7 (в течение пяти месяцев весь личный состав сухопутных войск на Западе получит 21-дневный отпуск). (...) Во второй половине дня — работа над планом десантной операции против Англии”.

Запись за 10 июля:

“Грейфенберг: характер наступления, расчет сил, требования в ВВС и ВМС. (...)

Вечером поступил документ от главного командования военно-морских сил: от нас требуют составления заявок на перевозки по морю, которые они должны осуществлять. Так не годится. Подобная, слишком централизованная система руководства потребует очень длительного времени”.

Вечером 10 июня Гальдер докладывает Браухичу проект оперативного плана, утром следующего дня Браухич его принимает “в целом”.

Весьма важные замечания сделаны 11 июля:

“Пропускная способность железных дорог между Германией и оккупированными областями к 20:8 приблизится к довоенной. (...) Каналы: восстановление идет медленно. В первую очередь восстанавливаются бельгийские каналы и каналы, связывающие Париж с Лиллем. (...)

Воздушно-десантные войска будут готовы к 15:8: 400 транспортных самолетов по 20 человек с пулеметом да каждый (всего[522] 8 тыс; человек); 110 грузовых планеров по 12 человек на каждый.

Количество авиатранспортных средств для перевозок — лишь в пределах вышеназванных цифр. (…)

Тактика английской авиации такова, что нам трудно перехватывать их самолеты, идущие с баз на полевые аэродромы и обратно, и сосредоточивать превосходящие силы для нападения на них. Для разгрома[524] авиации потребуется от 14 до 28 дней.

(...) Следует начать подготовку к проведению ряда организационных мероприятий в двух полках каждой из 13 дивизий 1-й волны (Буле),

(...) Россия и Англия: обе ищут сближения.. Не исключена возможность соглашения об Ираке, которое послужит основой для союза “медведя и кита”, как это было в 1908 году.

(...) Америка в общем занята предвыборной кампанией: по-видимому, положение Рузвельта теперь нельзя считать непоколебимым”.

Важнейшей датой следует считать 13 июля. В этот день состоялся доклад у фюрера о наступлении на Англию. Гитлер принял предложения командования ОКХ в качестве основы для практической подготовки и отдал соответствующие приказы. При этом фюрер предложил “провести особые операции по захвату острова Уайт и полуострова Корнуолл с целью морального воздействия на противника и подавления его воли к сопротивлению”. Обсуждалось также артиллерийское обеспечение “мостов” через Ла-Манш.

“Фюрера больше всего занимает вопрос, почему Англия до сих пор не ищет мира. Он, как и мы, видит причину этого в том, что Англия еще надеется на Россию. Поэтому он считает, что придется силой принудить Англию к миру. Однако он несколько неохотно идет на это. Причина: если мы разгромим Англию, вся Британская империя распадается. Но Германия ничего от этого не выиграет. Разгром Англии будет достигнут ценой немецкой крови, а пожинать плоды будут Япония, Америка и др.”.[525]

15 июля предпринимаются первые организационные шаги:

“Выделение и распределение дивизий для операции против Англии, организация управления, новая разграничительная линия между группами армий „В” и „А”. (...) Обсуждение результатов работы штаба Рейнгардта. Организация 1-го эшелона десантных войск”.

На следующий день состоялось очередное совещание у главкома.

“А. 29.7. начнется подвоз дополнительной матчасти в дивизии, который будет закончен к 7.8.

(...) Грейфенберг представил на доклад проекты первоначальных приказов о перегруппировке войск для операции против Англии. Их следует переработать в ряде моментов. Относительно парада[526] еще не решено. Обстановка становится невыносимой.

Тома доложил об опытах с танками-амфибиями и о ремонтных работах в танковых соединениях. Так как почти все танки Pz.III и Pz.IV стянуты в Париж для парада, теряется лучшее время для отдыха и укомплектования частей.

Грейфенберг: состоялся разговор об отдаче приказов на подготовку операции против Англии. Я дал руководящие указания для военно-штабной игры с целью выяснения ряда организационных вопросов.

По данным главного командования ВВС, в распоряжении имеется 1 тыс. транспортных самолетов, из которых ? готовы к использованию и 150 планеров[527].

По данным главного командования ВМС, в распоряжении имеется 2 тыс. барж (будут готовы, однако, лишь через восемь недель)”.

Наконец, 17 июля отдается “первый приказ на развертывание против Англии”.

“Грейфенберг (с Нацмером) представил план переброски 1-го и 2-го эшелонов десанта. (...)[528]

Аббергер: 1) подготовка к высадке десанта в Англии начата; 2) область работы: десантные мостки, буксируемые плоты, оборудование судов, боевая подготовка; 3) взаимодействие с начальником транспортного отдела по вопросу сбора речных судов; 4) взаимодействие со штабом Рейнгардта по вопросам боевой подготовки.

Саперы имеют в своем распоряжении:

300 штурмовых лодок с полным экипажем (по шесть человек в лодке).

50-60 плотов-понтонов и, кроме того, понтоны из Рейнской области и Шперенберга[529], из которых можно составить 20–25 плотов (в расчете один плот на каждую роту).

Грейфенберг: военно-штабные игры для анализа будущей операции против Англии. 22-й пехотной дивизии подготовиться к перевозке на самолетах”.

19 июля в Берлине происходит торжественное заседание рейхстага, на котором подводятся итоги Французской кампании. Экстраординарное повышение получил Герман Геринг, ставший рейхсмаршалом. Ряду генералов присвоено звание фельдмаршала, Ф.Гальдер стал генерал-полковником. В этот день, конечно, состоялся ряд важных совещаний. Обсуждаются только сугубо практические, организационные вопросы: теперь действительно начата “боевая работа” высших штабов по подготовке вторжения.

“Директива № 16 получена. Она содержит в форме приказа в основном то, о чем я 13:7 докладывал в Бергхофе.

Новым является требование о создании штаба группы армий для руководства десантной операцией и приказ о переводе к 1:8 в Гиссен важнейших отделов главного командования сухопутных войск, необходимых для руководства операцией.

Требуется представление огромного количества документальных материалов. На их основе в будущем вырастет новая „директива”.

(...)

Б. Количество судов будет меньше, чем предполагалось (учет хозяйственных нужд). Необходимо широко использовать суда из оккупированных областей. Саперы восемнадцати дивизий, расположенных в Германии, и дивизий, намеченных к расформированию, выделяются в распоряжение Рейнгарда.[530]

Переоборудование[531] для десанта будет проведено органами главного командования военно-морских сил в Мангейме, Дуйсбурге, Антверпене, Амстердаме, Роттердаме, Остенде.

В. Очистка моря от мин в полосе шириной 120 км невозможна. Следует прикомандировать к нашим штабам специалистов по тралению!

Г. Военно-Морской флот не может гарантировать полной безопасности флангов. Минные заграждения могут прорвать суда, которыми придется для этого пожертвовать.

Д. Управление артиллерией: будет создан бригадный штаб, которому поручат руководство всей наземной артиллерией. Он будет подчинен морскому командованию. Ни в коем случае не допускать подчинения отдельных частей военно-морскому флоту.

Е. Взаимодействие между Рейнгардом и управлением вооружений. Приказано: выделить специалистов (саперов, инженеров из управления вооружений) в распоряжение военно-морского флота.

Самостоятельная работа сухопутных войск по подготовке плавучих средств. Лодки для опытов будут оборудованы своими силами,

Рейнгардту приказано подготовить для войск чертежи и другие материалы. Предложения, касающиеся пехотных курсов. Необходимо организовать обмен опытом между Рейнгардтом и Якобом.

Тремя наиболее трудными проблемами являются:

1. Выгрузка всех тяжелых машин с лодок и паромов.

2. Возможности оборудования лодок (силами самих частей).

3. Огневая поддержка войск кораблями в период высадки десанта. Вопрос об организации частей, оснащенных танками-амфибиями, остается пока открытым. Их следует использовать не мелкими подразделениями, а массированно (?).

(...)

Генерал Рейнгард:

А. В Зильт, Эмден и Хюсум прибыло по одному саперному батальону под общим руководством саперного полкового штаба Германна.

В Путло прибыла основная масса танков-амфибий под руководством командного штаба (полк Функа).

Б. Проведение опытов инженерными войсками задерживается к результате запоздалой доставки лодок со стороны морского флота.[532]

В. Требуется 1 тыс. специалистов для танков-амфибий типа Pz.II.

Г. 2 тыс. паромов. Их оборудование производится в 11 пунктах, из которых 9 находятся в Голландии и Бельгии. Мы должны помочь саперами.

Д. Траление мин производить не „проходами”. Вопрос о способе траления должен быть разрешен.

Е. На 30.7 намечено совещание командиров в Зильте.

Ж. Радиотелеграфная рота для работы в условиях туманной погоды. (Не расформировывать!)

3. Спасательные средства, водолазы!

И. Двухместный самолет (связи) для Рейнгардта”.

Итак, к 19 июля работа входит в практическую фазу, но находится еще на стадии “остается начать и кончить”.

20 июля был, наконец, отменен планируемый партийными инстанциями “парад победы” в Париже. В этот же день проведена первая военно-штабная игра по проблемам вторжения.

Запись от 21 июля касается организации артиллерии:

“Командующему военно-морскими силами на побережье Ла-Манша адмиралу Флейшеру подчинены две группы. Командующему военно-морскими силами в Нормандии адмиралу Линдау подчинены две группы.

Беттхер будет в целом руководить всей нашей артиллерией.

Особые артгруппы с орудиями „К-12” и „К-5” будут включены в группировку артиллерии при ее развертывании и подчинены Беттхеру.

Особые группы для английского побережья под руководством Штейнбауэра.

Готовность ориентировочно к 1:8.

Морской учебный штаб руководит боевой подготовкой наших учебно-артиллерийских команд, в том числе и для группы Штейнбауэра, которая будет сформирована в Берлине. Когда она начнет свою работу, сказать пока невозможно”.

Запись от 22 июля вновь поднимает вопросы, казалось бы, уже решенные:

“Сбор и оборудование судов в оккупированной зоне Франции. В дальнейшем они будут переброшены в порты, находящиеся в устьях рек.[533]

(...) Главком сообщил о совещании у фюрера в Берлине 21:07:

(...) Фюрер: Неясно, что произойдет в Англии. Подготовка вторжения должна проводиться как можно быстрее. Фюрер не хочет выпускать из своих рук военно-политической инициативы. Как только наступит ясность, снова будут предприняты политические и дипломатические шаги. (...)

Вопросы к флоту: в какой срок могут быть подготовлены десантные суда? Как можно обеспечить прикрытие флангов вторжения артиллерией? Что может сделать флот для обеспечения операции с моря? (Исчерпывающий ответ Редер представит в середине недели[534].)

Проведение десанта представляется фюреру весьма рискованным. Вторжение только в том случае, если не будет найдено никаких иных путей покончить с Англией.

(...) Если мы начнем наступление, то к середине сентября Англия должна быть ликвидирована. Борьба с помощью авиации и подводных лодок. Главное командование ВВС предлагает перейти к большому наступлению против неприятельской авиации, выманивая и уничтожая в воздухе истребители противника. Главное командование сухопутных сил также считает это необходимым и предлагает одновременно интенсифицировать подводную войну.

Реакция на предложение мира: печать сначала заняла резко отрицательную позицию, потом несколько смягчила тон.

Ллойд-Джорж — письмо королю (Георг VI) и парламенту. Герцог Виндзорский — письмо королю. (...) Возможность создания кабинета Ллойд-Джорджа, Чемберлена и Галифакса”.

До конца недели командование сухопутных сил занимается военно-штабными играми и техническими вопросами подготовки ко вторжению. Ожидается официальный доклад Редера и директива фюрера, которая ответит на вопрос, будет ли вторжение осуществлено этой осенью.

Запись от 26 июля:

“Организация тесного взаимодействия между ВМС, ВВС и сухопутными войсками во время переправы и вторжения.

Меры ПВО при переправе (“плавучие батареи”). Переброска 16-го пехотного полка в 22-ю пехотную дивизию. (...) Создание[535] сети[536] в прибрежной полосе для сухопутных войск, ВМС и ВВС. Береговой кабель, подводный кабель через пролив...

(...) Доклад Якоба об учении инженерных войск в Эмдене (Рейнгардт). Результаты:

А. В 1-м эшелоне можно использовать лишь сухопутные плавучие средства (около 1/3 всех средств).

В. Испытания по спуску штурмовых лодок по направляющим с борта транспортов прошли успешно.

С. Возможно, удастся подвести к берегу несамоходные плавучие средства с помощью пришвартованных к ним с борта катеров.

D. Следует обеспечить каждый полк в составе главных ударных групп примерно 25 парами штурмовых лодок и 75 большими понтонами. Это составит достаточное количество выгрузочных средств.

Е. Буксируемые плавучие средства можно использовать лишь в последующих эшелонах.

F. Самодвижущиеся плавучие средства и плавучие средства с пришвартованными к ним с бортов катерами можно использовать для переправы 1-го эшелона. Это составит около половины всех наличных транспортных средств (всего 1000).

G. Подошедшие к берегу суда смогут отойти от него после разгрузки только со следующим приливом, то есть через 8 часов. Они смогут снова вернуться к вражескому берегу только через 20–24 часа.

СЛЕДСТВИЕ: Мы должны всякий раз во второй прилив отправлять 2-й эшелон независимо от 1-го; тогда у нас получится:

00:00 — первый прилив: 1-й эшелон отходит, 2-й грузится;

12:00 — второй прилив: 1-й эшелон отходит, 2-й возвращается — и т.д.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ: сократить количество лошадей. (...)

Полковник Штробль сооружает плоты из мостового имущества системы Герберта и средств мостовых понтонных парков типа “В”. Из этого же материала следует соорудить паромы для тяжелых орудий (зенитных) и плавучие десантные мостки. Бензиновые баки, пуленепробиваемые бензиновые цистерны и капковые поплавки.

БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА: в первую очередь мы должны провести инструктаж саперных командиров у Рейнгардта. Тем временем, на места погрузки прибудут плоты и переправочные средства и будут организованы курсы боевой подготовки для инструкторов[537] и войск. Когда подойдут войска, они будут тренироваться во время переправы и высадки уже на плавучих средствах”.

“К середине недели” Редер материалы не подготовил. В штабе ОКХ продолжается техническая работа. Запись от 28 июля:

“Грейфенберг: подготовка графика мероприятий на четыре недели. Материалы по боевому использованию войск при высадке на крутом берегу. Использование танков. Авиационная поддержка во время наступления”.

Вечером главное командование сухопутных сил получает давно ожидаемые документы из штаба ВМС. По существу, новые предложения Редера ставят крест на операции “Морской лев” и делают бессмысленными все уже осуществленные подготовительные мероприятия:

“Помимо утверждения, что погрузку десантных войск можно производить не с открытого берега, а лишь в гаванях, заявляется, что на переправу 1-го эшелона потребуется 10 дней. Если это утверждение верно, то, следовательно, все прежние расчеты штаба руководства войной на море бессмысленны и десантная операция вообще невозможна”..

С этого момента основное место в записях Ф.Гальдера занимают не организационные проблемы вторжения, но острый конфликт между ОКХ и ОКМ, развитие которого, в конечном итоге, привело сначала к переносу операции “Морской лев” на весну 1941 года, а затем и к ее окончательной отмене.

29 июля 1940 года:

“ОСНОВНЫЕ МОМЕНТЫ:

А. Вся проблема транспортировки должна рассматриваться с точки зрения высадки, а не погрузки.

Б. Мы должны потребовать, чтобы 1-й эшелон перевозился самоходными, а не буксируемыми плавсредствами. При этом 1-й эшелон должен быть как можно сильнее, а высадка его должна производиться на возможно более широкой полосе побережья.

В. Требование военно-морского командования о перевозке 1-го эшелона за 10 дней неприемлемо.

Г. Отказ от высадки севернее Фолкстоуна для нас неприемлем.

Грейфенберг отправляется в Берлин”.

30 июля 1940 года:

“Грейфенберг вернулся из Берлина после переговоров с главным командованием военно-морских сил. Он доложил следующее:[538]

А. Военно-морское руководство при всех обстоятельствах сможет быть готово к проведению операций не ранее 15.09. Самый ранний срок проведения операции 20–26.09 (Луна, приливы). В противном случае, придется отложить до мая 1941 года. Главное командование ВВС пока еще не занималось вопросами десантной операции.

Б. Быстрое выделение судов невозможно: 2 тыс. барж находятся в стадии оборудования. Тоннаж пароходов: 200 тыс. тонн для 1-го эшелона, 400 тыс. тонн для 2-го эшелона. Значительное количество пароходов пострадало ото льдов зимой 1939/40 г. Плохо обстоит дело и с буксирами. Баржи без буксиров не годятся, так как не преодолеть течение[539], а самостоятельно идти способны лишь на последнем участке пути в непосредственной близости от английского берега. К маю это положение не улучшится.

В. Операция не может быть обеспечена от нападения английского флота. “Шарнхорст” и “Гнейзенау” в верфях, “Шеер” тоже. В распоряжении имеется лишь тяжелый крейсер “Хиппер”. Тяжелый крейсер “Принц Ойген” вступит в строй поздней осенью. Имеется всего лишь 4 эсминца, 3 миноносца и 48 подводных лодок. (...)

Е. Эффективность воздействия авиации на военно-морской флот, по-видимому, преувеличена.

3. Погрузка с открытого берега невозможна. Причина — баржи нельзя держать на якоре. При длительной стоянке у берега баржи сносит, а поскольку у них нет двойного дна, они дают течь...”

Вечером этого дня Браухич и Гальдер приходят к выводу, что “этой осенью военно-морской флот не сможет обеспечить нам условия для успешной высадки десанта в Англии” и начинают обсуждение альтернативных стратегических операций.

Хотя в дальнейшем фюрер попытается придать операции “Морской лев” дополнительный импульс, день 30 июля можно считать Моментом, когда основная ведущая войну инстанция — главное командование сухопутных сил — решило для себя, что с учетом позиции, занятой руководством “Кригсмарине”, высадки в Англии осенью (а тем более, летом) 1940 года не будет[540].[541]

Генерал Лоссберг (оперативный отдел ОКБ) о дезинформации противника при подготовке весенне-летней кампании 1940 года[542]

“В лагерь противника по различным каналам направлялось множество слухов. При этом не допускалось никакой грубой работы, которая могла вызвать подозрения. Вымысел перемешивался с правдой... Для этого использовались люди, ездившие в нейтральные страны. Некоторым из них давались специальные задания... За границей они разносили инспирированные сведения...По телефонным линиям, к которым подключился для прослушивания противник, велись “неосторожные разговоры...”. Так, многочисленными путями за несколько месяцев до наступления непрерывно распространялись в самых различных формах слухи о немецком “плане Шлиффена 1940 года”. Эти мероприятия действительно увенчались успехом”.[543]

Обмен посланиями между Б.Муссолини, У.Черчиллем и Ф.Рузвельтом относительно предстоящего вступления Италии в войну[544]

14 мая 1940 года. Б.Муссолини — Ф.Рузвельту:

“Я полностью понимаю мотивы, которые руководили Вами, и рассматриваю их как достойные чести и величайшего уважения. Однако Ваш реально-политический подход не учитывает две основные особенности нынешнего положения Италии, а именно: что Италия намерена остаться союзницей Германии и что Италия в период, когда решается будущее Европы, не может стоять в стороне”.

17 мая 1940 г. У. Черчилль — Б.Муссолини:

“После того, как я вступил в должность премьер-министра, мне хотелось бы обратиться к Вам как к руководителю итальянской нации с призывом достигнуть взаимопонимания и ликвидировать пропасть, которая все больше разъединяет нас. Неужели упущено время, чтобы остановить поток крови, проливаемой британским и итальянским народами? Конечно, мы можем уничтожить друг друга и окрасить Средиземное море нашей кровью. Если Вы и в самом деле полагаете, что так должно быть, пусть так и будет. Но я заявляю, что я никогда не был врагом итальянского народа, никогда внутренне не относился к нему враждебно и не намеревался повелевать Италией. Предсказывать исход великих сражений, которые начинаются сейчас в Европе, было бы праздным занятием, но я уверен, что бы ни случилось на континенте, Англия выстоит до конца, даже если она останется в одиночестве, как это не раз бывало раньше. Я твердо уверен, что Соединенные Штаты, весь американский континент будет оказывать нам помощь во все возрастающих масштабах.

Прошу Вас, поверьте мне, что я обращаюсь к Вам с этим торжественным призывом, который войдет в анналы истории, не из чувства слабости или страха. Из всех христианских заповедей значение сейчас имеет лишь одна: чтобы наследники латинской и христианской цивилизации не вступали в смертельную схватку друг с другом. Я заклинаю Вас во имя чести, прислушайтесь к[545] голосу разума, пока не прозвучал сигнал ужаса. Но с нашей стороны он никогда не прозвучит”.

18 мая 1940 г. Б.Муссолини — У.Черчиллю:

“Отвечая на послание, которое Вы мне направили, мне хотелось бы сказать о том, что Вам, вероятно, известны веские причины исторического и объективного характера, которые привели наши страны в противоположные лагеря. Не углубляясь в историю, напомню Вам предпринятую по инициативе Вашего правительства в 1935 году в Женеве кампанию санкций против Италии, когда мы намеревались осуществить контроль над небольшой территорией в Африке, не ущемляя и не узурпируя при этом Ваших или чьих-либо других интересов и территории. Я напомню Вам далее о состоянии настоящего рабства, в котором пребывает Италия в собственном море. Поскольку Ваше правительство — выражаясь Вашими же словами — объявило войну Германии, Вы поймете, что те же чувства и уважение принятых на себя обязательств, вытекающих из германо-итальянского договора, определяют и будут определять позицию Италию в отношении любых событий”.

Обращение фюрера германской нации к английскому народу в связи с успешной высадкой немецких войск на Британские острова[546]:

“Немецкий флаг развевается над Корнуоллом!

Сегодня в 4 часа утра германские войска высадились на территории Англии, осуществив самую масштабную и сложную десантную операцию в истории человечества.

Война вернулась туда, откуда 26 лет назад она ушла.

Никогда немецкий народ не питал ненависти к английскому народу. Никогда Германская империя не ставила своей задачей уничтожить Британскую.

Не наша — ваша политика заставила Германию пересечь Ла-Манш.

И не нас, а свое правительство должны винить вы в тех бедах, которые постигли Англию, в том ужасе, которые всегда сопровождают войну и оккупацию.

Германия более не заинтересована в продолжении этой войны”.[547]