Я не искала любовь

Глава 5

Арон

— Сделай перерыв, — предлагает мне дедушка несколько дней спустя во время обеда в своём гольф-клубе с видом на мост Верразано.

Спенсер Ричмонд родился и долгое время жил в Бруклине и остался привязан к этому району города. Хотя дедушка прекрасно понимает, что человек его положения должен жить на Манхэттене, он не устаёт повторять, что когда отойдёт от дел, то, несомненно, переедет в Уильямсберг. Роскошная пенсия, если учесть, что на его банковском счёту больше цифр, чем ног у сороконожки, а обставленный дом, в котором он пока проводит только День благодарения, Рождество и любые праздники, стоит не менее пятнадцати миллионов долларов.

— Разве я не должен сначала разобраться с этим интересным делом жильцов дома? — спрашиваю с сарказмом и тоном человека, который предпочёл бы повеситься на колючей проволоке.

Дедушка смеётся, покачивая головой и своими длинными серебристыми волосами.

— В своё время я имел дело с многочисленными случаями такого рода, — замечает он, не подавая виду, что собирается поучать меня.

— Прими мои искренние комплименты, но я не пойду в грёбаный гражданский суд разбирать спор, достойный начинающего адвоката, да ещё и бесплатно, — протестую я. — Особенно если этого хочет кукловод-мудак твой сын.

Говоря это, признаюсь, я инстинктивно вспоминаю Джейн Фейри. По её словам, я этакий избалованный подросток, который в свои тридцать продолжает вести битвы капризного и мятежного пятнадцатилетнего.

Я прихожу в бешенство, думая об этой фразе, потому как знаю — маленькая ведьма всё поняла. Когда мне указывают на мою ошибку, вместо того, чтобы признать неправоту, я становлюсь тигром. Полагаю, такая позиция тоже незрелая, но мне всё равно. Сука, которая ничего обо мне не знает, и вероятно, скрывает гораздо более серьёзные проступки, не может себе позволить выплёскивать осуждение.

Спустя три дня мой гнев так и не прошёл. Спустя три дня я не сожалею, что так с ней говорил. По прошествии трёх дней мне и в голову не пришло извиниться перед ней.

Всё должно быть наоборот. И если уж на то пошло, то просить прощения должно это ужасающее ничтожество за неуважительное обращение ко мне, после того как я, к тому же был настолько любезен, что подвёз её до самого Куинса! Я проявляю к тебе жалость, а ты, маленькая сучка, даёшь мне пощёчину? Хотя её рука лишь пощекотала меня, жест был вульгарным и неуместным.

Ну, не более вульгарный, чем мои слова и их тон.

Вспоминаю, как она рассказывала мне, что Джеймс Андерсон пытался с ней сделать. Вспоминаю её сжатые кулаки. Панику, вытатуированную в глазах. Она выглядела испуганным ребёнком. Она и сейчас в ужасе, без сомнения. Свои коготки девушка выпускает, чтобы защититься.

То, что Джейн нужно было защищаться и от меня, вызывает в животе спазм. Я был чуть менее мерзким, чем Джеймс. Я не поднял на неё руку, но словами всё равно ударил. Не то чтобы это была неправда. Уверен, я нравлюсь ей так, как обычно нравлюсь женщинам, с самыми дикими желаниями. Но дело не в этом.

Суть в том, что я действительно незрелый мудак. В конце концов, она всего лишь несчастная неудачница, которую тянет ко мне; вероятно, у неё было очень мало секса и с мужчинами, не способными доставить ей удовольствие, даже если она сама пыталась задавать тон. Я повёл себя как вероломный придурок.

Филе «Веллингтон» вдруг кажется мне неаппетитным. Даже красное вино, «Каберне-Совиньон» за двести долларов, становится безвкусным.

— Арон, твой отец не отрицает, что ты очень хорош в своём деле, — продолжает дедушка. — Скажем так, нелегко признать, что ты менее хорош, чем кто-то другой, даже если этот кто-то — твоя собственная плоть и кровь. Корнелл всегда был очень конкурентоспособным. Он живёт с вечным страхом быть превзойдённым. Это не так уж необычно для отца и сына.

— Почему ты не живёшь с этим страхом?

— Потому что у меня не было сына, способного превзойти меня, — отвечает Спенсер Ричмонд с удовлетворением, малохарактерным для отца. — А тебе это под силу, но ты недостаточно стараешься. Не пойми меня неправильно: ты очень много работаешь и добиваешься отличных результатов, но, как я уже сказал, тебе следует вкладывать больше страсти. Если бы ты стал лучше меня, я бы гордился тобой. Но, к сожалению, ты не хочешь мараться. Уверяю, несколько безвозмездных судебных процессов по жилищным конфликтам в «грёбаном гражданском суде» пошли бы тебе на пользу. Ты станешь сильнее как юрист и как человек. Тот иск о преследовании был бы идеальным, впечатляющим. Корнелл передал его Люсинде Рейес, но она не подходит. Мужчина должен представлять женщину, подвергшуюся насилию, точно так же, как женщина должна защищать насильника. Это оказывает большее влияние на судей и, если дело дойдёт до суда, на присяжных.

— Суда не будет, дедушка. Девушка что-то скрывает.

— Знаю, я тебе говорил это с самого начала, в суде по делам несовершеннолетних есть закрытое досье на неё.

— Нельзя пойти в суд, не зная, что натворила эта девушка.

— О, но я знаю, что она сделала.

— Знаешь?

— Неужели ты думаешь, что у меня нет достаточных возможностей, чтобы получить всю нужную мне информацию, даже ту, которая недоступна простым смертным?

— Я в этом не сомневаюсь, — соглашаюсь я. — То, что ты не простой смертный, знаю уже несколько десятилетий, — я делаю паузу, делая глоток вина, мой взгляд устремляется на панораму Нью-Йоркского залива, что открывается за большими окнами ресторана клуба. — И что же она сделала? — спрашиваю наконец с напускным безразличием. На самом деле мне чертовски любопытно.

— Я не настолько бесчувственный, чтобы сплетничать об этом, — заявляет дедушка, дразняще хихикая. — Я и так уже достаточно форсировал события. Ты узнаешь об этом только тогда, когда официально станешь её адвокатом или когда у тебя будет достаточно знакомств, чтобы получить эти документы. Пока что я буду держать информацию при себе. Она очень интересная. Мисс Фейри через многое пришлось пройти.

— Ты надеешься, что я соглашусь представлять её? Этого не случится. Мне всё равно, не говоря уже о том, что у неё нет намерения возбуждать судебный процесс. И, даже если она сойдёт с ума и решит продолжить, а я потеряю разум и решу стать её адвокатом, уверен, что её «через многое пришлось пройти» не поможет ей в суде.

— Я не отрицаю, она совершила действия, которые назвать серьёзными — это выразиться мягко, но ты смог бы с этим справиться. Впрочем, нет смысла говорить на эту тему, поскольку никто из вас ещё не сошёл с ума.

— Ты покажешь эти документы Люсинде?

Дедушка не ответил на мой вопрос, но задал другой.

— Ты спишь с ней, Арон? Ты знаешь, что это противоречит политике фирмы?

— Твои «достаточные возможности» подглядывают и в мою спальню?

— Нет, как правило, меня не интересуют твои романы, юноша. Обычно, хочу пожелать тебе наслаждаться как можно больше не задумываясь. Но только не с Люсиндой. И не только потому, что она юрист нашей фирмы. Я был бы озадачен, если не сказать раздосадован, даже если бы она работала в другом месте. Она неподходящая женщина для тебя. И с этим я подхожу к главной причине моего приглашения на обед.

Я смеюсь со вспышкой сарказма.

— Ты пригласил меня в свой клуб, чтобы заставить бросить Люсинду? Напрасные усилия: мне на неё наплевать, и если хочешь знать, я даже не хочу с ней трахаться.

Дедушка одаривает меня довольной улыбкой.

— Рад этому, но я попросил тебя пообедать со мной по другой причине. Мне нужно поговорить с тобой более обстоятельно.

— Мне стоит волноваться?

— Тебе следовало беспокоиться, если бы я решил этого не делать, ведь это означало бы, что ты для меня недостаточно важен.

— Итак, позволь мне прояснить — ты собираешься прочитать мне лекцию, а я должен быть благодарен за это?

— Что-то вроде этого, — он снова улыбается, в своей манере, которая одновременно нежная и острая. Так улыбаются старые лисы, которые знают больше, чем дьявол. — Арон, я хочу, чтобы ты совершил квантовый скачок в своей работе. Но чтобы это произошло, ты должен, так сказать, снять с себя часть брони. Я надеялся, что ты сможешь браться за более сложные дела, чем те, какими занимаешься обычно, и что это разовьёт твою интуицию, чувство защищённости и в конечном счёте твою страсть к нашему ремеслу. Пока ты не будешь работать на кого-то, ты никогда не достигнешь своего максимума. Ты станешь таким, как твой отец. Он никогда не поднимался выше определённого уровня, потому что никогда не хотел защищать никого, кроме себя. Неудачный брак, слабые отцовские инстинкты, плохо скрываемый комплекс неполноценности сделали его посредственным человеком и посредственным адвокатом.

— А он знает, что ты о нём так думаешь?

— Если бы не знал, он не был бы так обижен на тебя. Ещё Корнелл знает, что я лучшего мнения о внуке, чем о своём сыне. У тебя есть превосходные качества, но ты рискуешь совершить те же ошибки, что и он. Арон, если хочешь стать лучшим, ты должен бороться за кого-то другого.

— О чём…

— Я стал тем, кто я есть, потому что рядом со мной была твоя бабушка. Не проходит и дня, чтобы я не скучал по ней. Она была той пружиной, которая помогла мне самоутвердиться. Если рядом с тобой никого нет, ты будешь довольствоваться тем, что имеешь, и не будешь двигаться вперёд. То, что ты имеешь, не так уж мало, но я хочу, чтобы эта фирма просуществовала дольше. Подводя итог, я хочу, чтобы ты влюбился, женился и родил детей.

Я снова смеюсь, испытывая всё больший шок и одновременно забавляясь всё сильнее.

— Это очень похоже на внушение 19 века! Из серии: «Если ты не женишься и не заведёшь детей, наш драгоценный род вымрет!» Ну, к чёрту род и фирму. В конце концов, наследники Мишеля Робера позаботятся об этом, верно? Вы предпочли его мне, значит, вы должны были признать, что его качества превосходят мои, и не в последнюю очередь его намерение произвести на свет значительное число потомков, желающих стать юристами.

— Я понимаю, ты до сих пор можешь быть раздражён нашим выбором. Могу это понять и рад, потому что это значит, — тебе не всё равно. Однако я повторяю, что ты ещё не готов. По крайней мере, не сердцем. Не брюхом, то есть. Мишель почти ни в чём тебя не превосходит, кроме одного: преданности фирме и профессии. Он вкладывает свою душу. К тому же он гей. Адвокат-гей, который страстно борется за права меньшинств, делает нас передовой фирмой, внимательной к меняющимся общественным настроениям. Нужно развиваться, мой мальчик. Работа на общественных началах и с ущемлёнными меньшинствами, даже если на первый взгляд кажется, что это отвлекает от заработка, в долгосрочной перспективе создаст имиджевую отдачу, которая будет работать в нашу пользу. Мир меняется, и мы тоже должны меняться. Однако, даже если Мишель усыновит двенадцать детей, все из которых соберутся пойти в юристы, я всё равно хочу, чтобы во главе фирмы стоял Ричмонд. Кровь не вода. Я говорю это не только для себя, но и для вас. Если ты не борешься за кого-то, значит, ты вообще не борешься.

— У меня нет желания сражаться. Я не собираюсь жениться, а что касается рождения детей, думаю, что стерилизуюсь именно для того, чтобы избежать риска. Как можно скорее сделаю вазэктомию, поскольку сама мысль о потомстве вызывает у меня отвращение. Это будет преимуществом, вот увидишь. Если кровь гуще воды, то может появиться ещё один неумелый придурок вроде моего отца.

— Корнеллу не хватало подходящей жены. Дит — прекрасная женщина, но она никогда ему не подходила. Ты знаешь, я обожаю твою мать. Культурная и красивая, она из Бруклина, как и я, и мы до сих пор обедаем вместе ради удовольствия пообщаться, но их связь была классической вспышкой на сковородке. Ты должен найти спутницу, с которой сможешь сформировать прочную связь, кто заставит тебя чувствовать потребность стать лучше.

— Дедушка, я никогда не женюсь, тебе нет смысла повторять этот бред.

— Из-за Лилиан? Потому что ты любил и можешь любить только её?

Я моргаю, глядя на него так, словно он вдруг стал врагом.

— Ты собираешься прочесть мне проповедь о том, что я никогда её не любил? Что я был просто глупым ребёнком?

— О, нет. Я собираюсь сказать тебе совсем другое: если ты до сих пор любишь Лилиан, почему бы тебе не принять её обратно?

— Что? — восклицаю я. Такого совета я не ожидал и не могу отрицать, что поражён.

— Их брак с Эмери — полная катастрофа. Даже камни это знают.

— Ты предлагаешь… что именно?

— Тебе не составит труда снова очаровать Лилиан, если ещё влюблён в неё. Или же ты можешь обнаружить, что это не так, и начать искать другую спутницу. Возьми полгода. Посвяти время только себе. Посети приличные места, а не только клубы, где полно высококлассных шлюх. Но найди женщину, которая заставит тебя захотеть завоевать для неё весь мир, родить от неё детей, и чтобы ты почувствовал, что не можешь без неё жить.

— Не я сделал тебя таким романтичным и сумасшедшим, дедушка. Немного да, но не до такой степени.

— Я стар, Арон. В моём возрасте человек становится многим сразу. Недостатки и достоинства усиливаются.

— Мне жаль разочаровывать тебя. Я ещё не настолько стар, чтобы быть романтичным и безрассудным.

— Но ты таким был. Я помню твоё отчаяние по Лилиан. Все эти годы ты ловко избегал личной встречи с ней. Она всё ещё красивая женщина, понимаешь?

— Знаю.

— Через несколько дней в «Плазе» состоится благотворительная вечеринка. Меня пригласили. Ты пойдёшь вместо меня, выпишешь чек на пятьдесят тысяч долларов и проверишь, волнует ли тебя Лилиан. Я точно знаю, что она там будет. Лилиан — президент ассоциации, организующей это мероприятие. Если при встрече с ней ты больше ничего не почувствуешь, начинай искать женщину, которая достойна родить мне правнуков.

— Мысль о посещении подобной вечеринки вызывает у меня почти такое же отвращение, как и мысль о женитьбе.

— Или это мысль увидеть Эмери вместе с Лилиан, вызывает у тебя отвращение? Его там может и не быть. Поговаривают, они живут в доме раздельно. Пара не разводится только потому, что это будет скандалом для их имиджа. Как видишь, они не эволюционировали, Арон. Они остались приверженцами старой идеи католической и консервативной семьи. Именно поэтому они пытаются скрыть и то дерьмо, которое совершил Джеймс. Так что прояви Джейн Фейри больше мужества, мы бы их раздавили. И мы раздавим их дважды, если ты вернёшь Лилиан. Это было бы большим удовлетворением.

— Я не боюсь Эмери. Мне на него плевать. Но я не пойду на эту вечеринку. И уж точно не буду ничего делать, чтобы вернуть Лилиан.

— Хочешь, чтобы действовала она? Ты прав, после того, что произошло тогда. Но ты, тем временем, покажи себя. Покажи ей вблизи, кто и какой ты, и какой у неё муж. Покажи ей, что она могла бы иметь и от чего отказалась. Ты один из десяти самых привлекательных холостяков Нью-Йорка, помнишь ту статью в TIMES? И сходи на эту вечеринку, Арон. Ты не пожалеешь, поверь мне. Если ты не хочешь сделать это для меня, сделай это против своего отца. В душе он надеется, что ты не заведёшь семью и всегда останешься безответственным человеком, которого можно критиковать. Если женишься, если у тебя родятся дети, если найдёшь источник вдохновения, который заставит глубже полюбить жизнь и работу, у него, по меньшей мере, будет приступ желчи!

***

Правда, все эти годы я ловко избегал встреч с ней, чему способствовало то, что она живёт в Нью-Джерси, а я не посещаю благотворительные вечера и другие подобные мероприятия. Но это не значит, что я потерял её из виду.

Лилиан.

Иногда она и Эмери появлялись на страницах газет, присоединяясь к избранным группам засранцев, во время предвыборной кампании того или иного политика. Пару раз мы были на одних и тех же вечеринках, хотя, как только я замечал её, сразу же уходил. Однажды случайно увидел Лилиан в том же ресторане, где проходил мой деловой обед. Какое-то время мы даже ходили в один и тот же спортзал. В то время я встречался с цыпочкой (моделью и актрисой), абсолютной нахлебницей, к которой не испытывал никаких чувств, и иногда мы трое пересекались во время тренировки.

Я не любитель устраивать шоу, но за те несколько месяцев, что длились мои ничего незначащие отношения с Ингрид и посещение спортзала, в моей жизни было самое большое количество страстных публичных поцелуев. Короче говоря, любая возможность была хороша, чтобы засунуть язык в рот немецкой супермодели, потрогать её задницу и дать понять любому, кто смотрел на нас (случайно или целенаправленно), что мы счастливы и секс у нас чертовски хороший.

Мы на самом деле отлично трахались, но я даже близко не стоял с ощущением «счастье». По большому счёту, я никогда и не знал, что это такое. В любом случае Лилиан делала вид, что не смотрит на нас. Но я уверен, — она смотрела. Иногда я специально проходил мимо неё полуголый и потный, мои татуировки громко кричали о том, какой я плохой парень, и при этом делал вид, что я даже не замечаю её. Тупая тактика, согласен, достойная незрелого подростка, которым меня считает Джейн Фейри, и кем я на самом деле являюсь.

Лилиан и я…мы больше никогда не разговаривали. Но я не забыл звук её голоса, потому что долгие годы постоянно вспоминал, как она говорила мне, что беременна от Эмери, и предпочитает его, и они скоро поженятся. Но мы больше никогда не разговаривали.

Я любил её. Дит может говорить что хочет, но я любил Лилиан.

Не знаю, что чувствую к ней сейчас: возможно, обиду. Может, просто хочу, чтобы она страдала, как страдал я. Возможно, хочу, чтобы она признала, что у неё сложилась дерьмовая жизнь с Эмери, что она заперта в клетку бесполезного существования первой леди, трахающейся только по субботам, всегда в одной и той же позе и со скучным мужчиной с крошечным членом.

Именно с таким едким настроем я наконец решаю посетить то благотворительное мероприятие. Я иду один, не прося никого сопровождать меня. Остальные девять самых желанных холостяков Нью-Йорка уже женились, поэтому я не сомневаюсь, что меня будут осаждать. Надеюсь, Лилиан заметит.

Зал для приёмов в «Плазе» настолько полон экзотических цветов, что если бы организаторы поставили менее дорогие букеты, то могли бы принести пользу ещё дюжине малоимущих, не устраивая этой пышной феерии. Я терпеть не могу подобные мероприятия. У меня всегда создаётся впечатление, что они являются скорее витриной для богатых людей в самой организации, чем для бедняков, кому они помогают. Предпочитаю выписать чек, не будучи вынужденным улыбаться кучке придурков, которые даже не знают, кому они помогают. Честно говоря, я тоже не знаю, по крайней мере, точно. Но я не претендую на роль спасителя страны. Поскольку Лилиан — президент ассоциации по защите женщин, полагаю, сегодня мы поддержим жертв жестокого обращения.

Пожимаю несколько рук и обмениваюсь парой слов со знакомыми. Моё присутствие вызывает удивление, обычно я чаще веду себя как медведь. Случаи, когда я посещал важные светские мероприятия, можно пересчитать на пальцах, и все они связаны с моими немногочисленными отношениями, длившимися дольше одной ночи. Затем я понял, что газеты публикуют фотографии, полные утверждений о помолвках, браках и даже возможных беременностях дежурной спутницы только потому, что она набрала полкило веса, и тогда я решил держаться подальше от всего этого. Я люблю проводить время вне дома, люблю путешествовать, но предпочитаю избегать эти витрины.

Поэтому удивление, которое меня окружает, неподдельно. Пара мамаш с дочками на буксире поощряют своих отпрысков, не давая мне передышки (с брачной целью, естественно). Мне нужно выпить, твою мать, просто необходимо. В трезвом виде я рискую прямо сказать им, чтобы отвалили, хотя и обещал вести себя «вполне прилично».

Я подхожу к столику, где подают шампанское.

— Дайте мне двойное, а лучше пятикратное шампанское, — говорю я официантке.

Пятикратное шампанское чуть не попадает мне не в то горло.

Официантка — Джейн Фейри.

Официантка — Джейн Фейри?

Я смотрю на неё, как сумасшедший на галлюцинацию. Она на меня смотреть избегает, но не потому, что смущена (хотя я уверен, что присутствует и это), а потому, что делает вид, будто я не существую; её взгляд проходит сквозь меня.

Только сейчас замечаю, что все официантки — женщины, обычные женщины, ни красотки, ни танцовщицы, вытащенные из клубов с приватными танцами. Они не начинающие модели и актрисы, никто из них, цитируя моего деда, не высококлассная шлюха. Они все как Джейн Фейри. Обычные девушки, даже уродливые, с лишним весом, ранами на лице более заметными, чем у Джейн.

Пока гадаю, что это за мероприятие и почему весь обслуживающий персонал состоит из настоящего парада несчастных, раздаются аплодисменты, побуждая меня обернуться.

В зал входит Лилиан. На ней длинное элегантное платье, изумрудно-зелёного цвета, как и её глаза. Светлые волосы распущены по плечам. Лилиан так же прекрасна, как и тогда. Нет, она красивее, чем тогда. Беременность придала мягкость её формам. Не исключено, она счастлива быть матерью, но сомневаюсь, что она счастлива быть женой, особенно этому тучному засранцу Эмери. Он входит сразу за ней, неся на себе балласт похуже, чем вес: типичное высокомерие Андерсонов.

Не знаю, как такое возможно, но даже если понимаю, как правильно Дит уловила мелочную психологию Лилиан Пэрриш, меня продолжает тянуть к ней, и я сожалею, что нам не выдалось возможности встречаться подольше. Я продолжаю её оправдывать и ненавидеть одновременно. Если бы мне было всё равно, я бы ничего не чувствовал. Внутри меня ещё жив грёбаный росток, протискивающийся из-под твёрдого слоя земли. Однако не без того, чтобы сначала заставить её заплатить. Это будет не так просто, Лилиан.

Я смотрю, как Лилиан занимает место в центре небольшой сцены. Я не слушаю всё, что она говорит, но сосредотачиваюсь на том, как она это делает. Лилиан уверена в себе, но не самоуверенна. Я не знаю, искренна ли та мягкость, с которой она говорит о жертвах жестоких мужчин, или это сочувствие, которого требует платящая аудитория: но, несомненно, Лилиан умеет сделать так, чтобы речь звучала правдиво. Она рассказывает истории женщин, на которых нападали не чужие люди, а члены семьи, чтобы помешать им быть свободными и независимыми, и объясняет, что они среди нас, что это могут быть наши соседи, матери друзей наших детей. Мы не подозреваем о существовании насилия и трагедии, пока очередной мужчина не причинит им видимых повреждений.

Пока она говорит, я не могу отделаться от мысли, что прежде чем выплёскивать осуждение на своих соседей, ей стоило лучше посмотреть, какое чудовище живёт у неё в доме. Возможно, Джеймс Андерсон и не обливал лицо девушек кислотой (правда не удивлюсь, если выяснится, что в итоге он сделал и это), но он определённо свинья и преступник.

Я инстинктивно поворачиваюсь к Джейн. Она наблюдает за мной, как и я за ней. Интересно, думаем ли мы об одном и том же? Она вздрагивает, когда понимает, что мой взгляд искал её и остановился не случайно.

Девушка отворачивается, роняет стакан. Наклоняется, чтобы собрать осколки. На мгновение я почти готов пойти и помочь ей, как вдруг вспоминаю тот случай в офисе, ночью, когда я помог уборщице собрать разбросанные бумаги. Это была она?

Это точно была она.

Джейн не появляется над столешницей, прячется внизу, и я больше её не вижу. Она вполне может просидеть там под предлогом поиска каждого крошечного осколка стекла до конца вечера или, по крайней мере, до тех пор, пока не будет уверена, что мой взгляд перестал её искать. Джейн до сих пор злиться на меня.

Нездоровый инстинкт подойти и поговорить с ней длится лишь мгновение. Неожиданный голос возвращает меня в реальность, вскоре после того, как шумные аплодисменты ознаменовали окончание речи на сцене.

— Арон, — Лилиан улыбается и пожимает мне руку. Она так близко, что на мгновение кажется, словно время утекло вспять. В те времена, когда быть гораздо ближе, чем сейчас, было правилом. На Лилиан насыщенный, безусловно, дорогой парфюм. В руке — кожаная папка с золотым логотипом её ассоциации.

— Лилиан, — отзываюсь я невозмутимым тоном.

— Не ожидала встретить тебя. Ты никогда не посещал подобные мероприятия.

— С каких пор тебя волнует, какие мероприятия я посещаю?

— Так было всегда.

— Ну а я не смогу назвать вечеринки, которые ты посещаешь.

— Знаю. Твоя жизнь… как бы это сказать… гораздо более насыщенная и весёлая, чем моя.

— Лилиан, не недооценивай себя, уверен, твоя тоже «насыщенная». Эмери не позволит тебе пропустить веселье.

— Ты ошибаешься. Я жена и мать, вот и всё. А ты… ты один из самых привлекательных холостяков Нью-Йорка. Я тоже читаю газеты. Арон, почему ты сегодня здесь?

— В качестве одолжения дедушке. Я пообещал ему выписать чек на пятьдесят тысяч долларов и притвориться хорошим. А почему ты здесь, Лилиан?

— Мероприятие проводит благотворительная организация, которую я возглавляю, и…

— Я имею в виду здесь, разговариваешь со мной. У тебя есть куда более интересные гости.

— Не такие интересные, как ты.

— Я вдруг стал интересным? Ты годами делала вид, что не знаешь меня.

— Когда мы пересекались, ты всегда был в компании. Кроме того, ты тоже не раз притворялся, что не знаешь меня.

— Полагаю, мы оба не были заинтересованы в том, чтобы вести себя по-другому. Мне просто интересно, что изменилось сегодня. Эмери перестал тебя развлекать? То, как он смотрит на нас сейчас, не намекает на симпатию.

Несколько мгновений мы оба молча смотрим друг на друга.

— Как думаешь, Арон, мы могли бы увидеться?

— Разве мы уже не делаем этого? Лилиан, я тебя вижу хорошо.

— Я имею в виду… позже… в другом месте.

— Зависит от того, что ты подразумеваешь под «увидеться». Если это значит трахнуться втайне от твоего мужа-мудака, то мой ответ — нет. Не потому, что я стал чертовски нравственным, а потому, что нет никакого удовольствия в том, чтобы забраться в твою постель без его ведома.

Признаюсь, я испытываю определённое удовлетворение, когда Лилиан вздрагивает. Искра гнева искажает её доселе улыбающееся выражение лица. Её истинная сущность проступает за фасадом, как фреска, покрытая слоями белил. Затем маска снова берёт верх.

— Я просто хочу поговорить, — уточняет она. — Нам есть что сказать друг другу.

— Это скорее тебе много чего нужно сказать мне. Думаю, я сказал тебе всё, более или менее.

Лилиан кивает, хотя и не слишком радостно. Затем достаёт из папки визитную карточку и протягивает мне. — На обратной стороне я написала свой личный номер телефона, — объясняет она.

Затем, ничего не добавляя, Лилиан бросает мне взгляд (от которого на месте Эмери у меня разболелась бы голова, поскольку содержит намёк на возведение рогов), оставляет меня и идёт к другим гостям.

***

Как и ожидалось, благотворительный вечер превратился в настоящую осаду со стороны женщин, желающих закончить вечер менее скучным способом. И я, обычно презирающий таких самок, которые, казалось бы, охотятся за сексом, но на самом деле ищут мужа, делаю вид, что с радостью принимаю их внимание.

Сегодня я не буду трахать ни одну из них, но мне нравится, что в это верит Лилиан. Не знаю почему, или нет, знаю. Возможно, я предвкушаю удовольствие от того, как буду обращаться с Лилиан как с дерьмом, как она вела себя со мной; как буду унижать, а потом трахать до тех пор, пока от неё не останутся одни кости. Не исключено, что у меня до сих пор есть к ней чувства, возможно, моё сердце ещё не совсем охладело, но я не позволю чувствам снова сделать меня идиотом.

Девушки, представляющие женщин — жертв насилия, для которых мы выписываем большие чеки, подают нам ужин. Не могу не задаться вопросом, как Джейн получила свои травмы. Издевался ли над ней мужчина, когда она была ребёнком? Что сделало её таким неуверенным, нескладным существом, каким она является сейчас?

Не то чтобы она была такой уж нескладной, если подумать. Она обслуживает соседний со мной столик, и я не могу её не заметить. Сегодня на ней надеты удобные туфли без каблуков, она меньше хромает и двигается удивительно гармонично. Левый профиль, свободный от шрамов, совершенен, как у куклы. И даже её неуверенность в себе не столь монолитна: временами из неё просачиваются гнев и твёрдость, делающие Джейн похожей не на девушку, а на женщину.

Вдруг, пока сидящая рядом со мной цыпочка, рассказывает о том, как ей нравится делать добро для других, и опускает руку на моё бедро, раздаётся быстрый вскрик, привлекающий моё внимание.

Джейн только что пролила вино на одежду одного из обедающих. Она начинает извиняться, заикаясь и бледнея, и становясь похожей по цвету на розы с длинными стеблями, что стоят в высоких вазах, украшая центр стола. Гостю хочется осыпать Джейн оскорблениями, но он сдерживается, чтобы не показать, как мало его заботит судьба всех на планете женщин, подвергшихся насилию.

Я испытываю странное чувство раздражения, понимая, что Джейн дрожит. Несколько мгновений я уверен, что это реакция на грубость, пусть и сдержанную, со стороны белокожего мужчины, ставшего теперь фиолетовым, но потом понимаю, — источник расстройства Джейн в ком-то другом.

В зал только что вошёл Джеймс Андерсон. Он подходит к столику Лилиан и Эмери и садится рядом с ними, с медленными вялыми движениями человека, который (как минимум), только что выкурил косяк. Его не ждали и, похоже, он гость нежеланный. Лилиан хорошо играет роль прилежной хозяйки, которая не расстраивается из-за путаницы, но её взгляд сквозит раздражением. Они не зарезервировали для Джеймса место, и не сомневаюсь, предпочли бы, чтобы он лежал без сознания в канаве, а кто-то мочился на него, чем видеть родственника на этом мероприятии. Но предложение уйти создаст больше хаоса, чем добавление стула к столу. Джеймс оглядывается по сторонам, довольный созданным беспорядком, и выглядит так, будто веселится от души.

Джейн смотрит на него с удвоенным ужасом. Потому что увидела его и потому что только что поняла, — он тоже её заметил. Взгляд Джеймса сначала с сомнением (словно пытаясь собрать спутанные кусочки воспоминаний), а затем возбуждённо возвращается к Джейн. Теперь он гораздо веселее, чем раньше.

Я говорю себе, — это не моё дело, Джейн не захотела писать на него заявление, и её страх меня не касается. Повторяю это про себя, но у меня создаётся впечатление, что меня это вполне касается. И всё же я не могу встать посреди вечера, полного чванливых засранцев, которые больше похожи на меня, чем на неё, подойти к Джеймсу и надрать ему задницу на глазах у всех.

Это не моё дело, вопрос закрыт.

Так что на большую часть вечера я возвращаюсь к приставаниям женщин, сидящих рядом со мной, и взглядам Лилиан. Она пытается жонглировать между необходимостью сдерживать возможные экстравагантности своего шурина (который, я уверен, не чужд смущающих публичных проявлений), и всё менее отвлекаемым искушением посмотреть на меня.

Когда Джеймс, много выпив и мало съев, встаёт и странно быстрой походкой направляется к выходу из зала, я инстинктивно ищу взглядом Джейн.

Она тоже уходит, и более чем очевидно, что Джеймс намерен последовать за ней.

«Не моё дело, если Джейн выглядит испуганной. Я не собираюсь заботиться о ней. Я не её телохранитель, не её адвокат, не друг и даже не её мужчина. Пусть сама за себя постоит», — повторяю про себя словно мантры, но они не работают. Я мгновенно следую за ними.

«Плазу» вряд ли можно назвать маленьким пространством: это череда величественных залов, и я понятия не имею, где оказались эти двое. Сейчас вечер, народу не так много, как днём, но Джейн и засранец могут быть где угодно. Надеюсь, не вместе, чёрт возьми. Будь они вместе, Джейн определённо оказалась бы в опасности. Джеймс Андерсон не способен думать о последствиях своих поступков, об этом, спасая его задницу сомнительными способами, заботятся его родственники после того, как он совершит фигню. Джеймс не умеет нажимать на тормоза запретов, благоразумия или хотя бы хитрости. В конце концов, он спонтанный засранец, жаль только, что его спонтанность всегда связана с чужой кровью.

После нескольких напрасных кругов в этом лабиринте позолоченной лепнины я совершенно неожиданно вижу её.

Джейн.

Она входит в один из лифтов.

Я настигаю её за мгновение до того, как двери закроются.

Бледная, как лист бумаги, девушка прячется за группой гостей. Заметив меня, она отшатывается назад. Джейн жмуриться, а затем снова открывает глаза. Приоткрыв губы, она обеспокоено смотрит на меня, но потом снова опускает взгляд.

Я продолжаю задаваться вопросом, что я здесь делаю и почему взял на себя роль защитника незнакомки, которая к тому же не хочет, чтобы её защищали. Полагаю, мне немного её жаль; с видом мученицы она пытается спасти себя, хотя очевидно, что сделать это ей не по силам.

Лифт постепенно пустеет, и внезапно мы остаёмся одни. Она продолжает прислоняться к стене, устремляя взгляд к чему угодно, подальше от меня.

— Ты в порядке, Джейн? — спрашиваю после короткого молчания. И поскольку я не люблю ходить вокруг да около, то спрашиваю её ещё раз, прямо:

— Проблемы с мудаком?

Она резко поднимает взгляд. В её глазах кипит и сверкает ярость, чего я никак не ожидал. Челюсти стиснуты, линия подбородка напряжена, как мраморный осколок.

— О каком мудаке вы говорите? Один стоит напротив, — отвечает тихим, но сердитым голосом.

Мои губы кривятся в непроизвольной улыбке, ведомой неизвестно каким безумным инстинктом.

— Другой мудак, — объясняю я, косвенно принимая комплимент, — Джеймс Андерсон.

— Никаких проблем, — шепчет она.

— Почему уходите?

— На этот вечер не вы меня нанимали. И если предположить, что я должна дать кому-то объяснения почему ухожу, то явно не вам.

— У меня такое впечатление, что вы лжёте. У меня исключительный нюх на ложь.

— Наверное, сегодня простыли.

— Уверены, что Джеймс вас не беспокоил?

Она молчит несколько секунд, почти забившись в самый дальний от меня угол. Без каблуков она очень маленькая. Могу сжать и поднять её одной рукой, будь я настолько безумен, чтобы захотеть сжать и поднять её.

— Абсолютно, — наконец произносит она.

— И в любом случае, поскольку это не моё дело, вы ничего не скажете.

— В любом случае.

Признаюсь, её тон начинает выводить меня из себя. Я покинул ужин, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, а она реагирует так, будто я мерзкий червяк?

Ладно, вечеринка вряд ли получилась праздничной. Я ужинал шампанским и скукой, единственным удовлетворением вечера были далеко не безразличные взгляды Лилиан, и уходя, я сделал одолжение и себе. Но моя забота об этой кретинке была непредсказуемо искренней и не думаю, что заслужил такую враждебность.

— И вы готовы быть изнасилованной Джеймсом, только чтобы не позволить мне помочь? — вспылил я.

Широко раскрыв глаза, она приковывает меня взглядом. Потом покидает угол и подаётся вперёд, поднимая руку, будто хочет меня ударить. Я блокирую движение, сжимая тонкое запястье. Только сейчас замечаю, что её глаза блестят и опухли. Джейн плакала? Из-за меня? Из-за Джеймса? Что, чёрт возьми, произошло? Возможно, если я хочу завоевать её доверие, мне нужно самому успокоиться. Если не перестану вести себя как мудак, она продолжит вести себя, словно собирается драться с мудаком.

— Давайте разберёмся с этим, — продолжаю я. — Я прошу прощения за то, как разговаривал с вами у вас дома, а вы просите прощения за то, что даже на мгновение сравнили меня с тем человеческим дерьмом. — Ожидаю воинственной реакции, но Джейн медленно прикрывает глаза. Она кивает, но не так, словно убеждена в предлагаемом мире, а так, будто слишком устала, чтобы вести войну. — Мне показалось, что Джеймс вас преследовал. Вижу, что вы расстроены. Что-то случилось?

— Н-нет… — заикается в ответ.

— Вы лжёте?

— Возможно.

— Почему вы не доверяете мне?

— Потому что вы не хотите узнать по правильным причинам.

— А какие причины правильные?

— Я не… Я не знаю, но не эти.

— Тогда скажите мне, что это за неправильные причины.

Она замолкает, а затем говорит всё сразу, скороговоркой.

— Доказать своему отцу, что смогли убедить меня. Чтобы досадить конкурирующей юридической фирме. В частности чтобы досадить адвокату Эмери Андерсону, поскольку более чем очевидно, вы намерены поиметь его жену. — Джейн не даёт мне времени на какую-либо реакцию, потому что тут же её тон становится менее резким. — Простите, я слишком остро отреагировала. Мне не следовало. Мне очень жаль… — При этих словах раскаяния, звучащих так искренне, двери лифта открываются. Джейн поворачивается ко мне, прежде чем выйти в вестибюль с фресками на потолке. — Спасибо за беспокойство, адвокат. Возможно, ваши мотивы не слишком благородны, но вы всё же пришли убедиться, что я в порядке. Это больше, чем я когда-либо имела. Я… всё равно благодарна. Вы по-своему проявили любезность.

Она протягивает руку, пожимает мою и убегает. Двери лифта закрываются, пока я хмурюсь и прежде чем успеваю что-то сказать или сделать.