Япония в раннее Средневековье VII-XII века. Исторические очерки

Вместо заключения О типологии японского раннефеодального общества

Системный анализ общества с позиций марксистско-ленинского историзма включает в себя и выявление качественных структур, взаимно изменяющихся в процессе внутриформационного развития, и рассмотрение этапов исторического развития. В этом — одно из принципиальных отличий марксистского исторического познания и от позитивистского эволюционизма, и от противостоящей ему пространственной «истории без развития», реализуемой ныне в японской историографии «новой социальной историей».

Типологизация исторических обществ, начатая в марксистской науке задолго до того, как системно-структурный подход стал распространяться в буржуазной историографии, может рассматриваться в разных плоскостях и на различных уровнях выявления общего и особенного: во всемирно-историческом, региональном, страноведческом масштабе; на уровне общественно-экономической формации, периодов ее развития и их отдельных этапов. В раннее средневековье характерные черты феодального общества только еще формируются, постепенно приобретая все большую степень зрелости. Вот почему целесообразно выделить этапы этого формирования — в известной мере, конечно, условные, поскольку исторический процесс не может быть втиснут в жесткие рамки фиксированных дат, но тем не менее отличающиеся своеобразием и уровнем развития явлений.

В кажущемся потоке разрозненных фактов прослеживаются вполне отчетливые соответствия друг другу этапов эволюции социально-экономических отношений в японском раннефеодальном обществе, права, идеологии, политики, духовной культуры, разумеется с учетом хронологических отклонений. Безусловно, эти соответствия нельзя трактовать формально и вульгаризованно.

Неправомерно, например, искать прямую связь между началом развития арендных отношений в вотчинах и хронологически совпадающим с ним составлением поэтических антологий на японском языке. Однако оба факта относятся к структурообразующим элементам японского раннефеодального общества как системы и порождены его прогрессом. Арендным отношениям предшествовало укрупнение вотчин, а развитию поэтического творчества на японском языке — изобретение и распространение слоговых азбук. Вотчины расширялись вследствие захвата земель, а азбука была изобретена благодаря усвоению китайской иероглифической письменности. Вместе с тем аренда обусловливалась бесправием крестьян и разложением надельной системы, необходимость принуждения крестьян к груду являлась одной из причин вооружения землевладельцев и в то же время — усиления идеологического воздействия на народ, социальной роли буддизма, использовавшего в этих целях искусство и литературу.

Случайные на первый взгляд хронологические совпадения фактов из различных областей человеческой деятельности являются внешним выражением действия исторических закономерностей, а соответствующие друг другу в пределах отрезков исторического времени социально значимые явления диалектически взаимосвязаны. При этом определяющая роль производительных сил в прогрессе общества не означает синхронности развития экономики, идеологии, культуры.

Приводимые ниже поэтапно развивавшиеся типологические черты японского раннефеодального общества сгруппированы в четыре раздела: социально-экономические отношения и право, идеология, духовная культура, политика.

VII в. (процесс социальной революции).

Развитие феодального уклада в господствующий способ производства. Переход общинной земли в руки государства. Прикрепление крестьян к земле. Бенефиции знати. Административные реформы. Попытки составления свода законов.

Превращение синтоистского культа в государственный. Государственный буддизм.

Изучение вэньяня, китайской поэзии и литературы. Попытки составления официальной истории.

Политическая борьба и переворот. Складывание раннефеодальной государственности.

VIII — первая половина X в.

Гражданское, административное и уголовное право (по китайской модели) и дополнения к нему. Государственная феодальная собственность на землю. Двухступенчатая иерархия (монарх — знать). Бенефиции и земли знати. Надельная система крестьянского землепользования. Различные виды продуктовой и отработочной ренты-налога Формирование ранних вотчин. Отработочная рента. Распад надельной системы. Бегство крестьян с земли, петиции, начало вооруженной борьбы. Начало феодальных усобиц и мятежей.

Государственный буддизм Нара. Распространение буддизма в провинциях. Секты Тэндайсю и Сингонсю. Пропаганда единой синто-буддийской религии.

Вэньянь и распространение слоговых азбук. Составление официальных историй по китайскому образцу. Танский стиль в скульптуре и живописи. Поэзия на вэньяне. С конца IX в. начало развития японского сюжета в светской живописи, составление поэтических антологий на японском языке.

Управление государством на основе гражданского и административного права. Поощрение земледелия и попытки приостановить распад надельной системы. Монополизация государственного управления домом Фудзивара.

Середина X–XI в.

Укрупнение вотчин. Аренда. Продуктовая рента. Складывание трехступенчатой феодальной иерархии. Юридическое оформление вотчин (иммунитеты). Коллективные вооруженные нападения крестьян на феодалов. Формирование самурайских дружин.

Идеология конца буддизма. Новые формы верований: вера в буддийский рай, в буддийские мощи, в бодхисаттву Майтрейя, паломничество в храмы. Усиление социальной роли буддизма.

Дневники аристократов (на вэньяне). Жанр моногатари в художественной литературе. Дневники на японском языке как литературные произведения. Повести в живописи (моногатариэ). Кар-тины с пояснительным текстом (этоки).

Государственное регулирование вотчин.

XII в. (до начала 80-х годов).

Завершение становления вотчинной системы (первая половина XII в.). Превращение арендных земель в держания крестьян. Смешанная рента. Усиление зависимости крестьян от феодалов. Формирование самурайских корпусов.

Вера в чудеса и легенды. Рост самостоятельности и усиление политического влияния буддийских храмов.

Жанр сэцува в литературе. Рост числа эмакимоно (живопись в свитках).

Монастырское правление экс-императоров (с последних десятилетий XI в.). Обострение политической борьбы.

Формирование крупной феодальной собственности протекало в Японии в своеобразной — государственной — форме, что в немалой степени было обусловлено преобладанием общинного землевладения над частным на этапе становления классового общества. После политического переворота 645 г., решившего исход борьбы за землю и власть в Ямато в пользу княжеского дома, государство экспроприировало общинные земли, а вместе с ними и владения знати. Последние, однако, фактически сохранились в виде бенефициев, а позднее — и должностных, ранговых и прочих наделов, предоставлявшихся столичной аристократии и местным чиновникам.

Нельзя упускать из виду, что территориальная база центральной власти ко времени введения государственного землевладения ограничивалась преимущественно столичным районом. Здесь же — вокруг Асука — находилась и значительная часть пахотных земель и амбаров, принадлежавших императорам и знати. Поэтому потребовалось по меньшей мере несколько десятилетий, прежде чем надельная система крестьянского землепользования была распространена на большую часть о-вов Хонсю и Сикоку. Вместе с тем ее введение облегчалось существовавшим обычаем подворного распределения общинной земли (за исключением части о-ва Кюсю). На севере — северо-востоке Хонсю (провинции Дэва и Муцу) жили племена айну, которые постепенно были подчинены центральной власти путем вооруженной борьбы.

Объявление земли и людей собственностью государства было связано с формальным освобождением ранее закрепощенных земледельцев (бэмин), обрабатывавших поля князей Ямато и знати. Фактически же зависимость от государства была распространена на все крестьянство, обязанное работать на надельной земле, платить натуральную ренту-налог и выполнять отработки в пользу столичных и местных властей.

Переход земли в руки государства лишь на короткое время пресек наметившуюся еще до VII в. тенденцию возникновения частнофеодалыюй собственности. Знать всячески стремилась расширить свои владения и за счет крестьянских наделов, и за счет свободных неразработанных земель. Экономическая политика властей и действовавшее законодательство VIII в. (своды законов «Тайхо рицурё» и «Ёро рицурё») также создавали возможности для концентрации земли в руках крупных собственников.

Как известно, моделью для японского законодательства конца VII — начала VIII в. послужило китайское право. Совершенно естественно, что более развитые цивилизации Китая и Кореи оказали на данном этапе ощутимое влияние на идеологию и право, духовную культуру и быт господствующего класса Японии. Из Китая, в частности, был заимствован и конфуцианский тезис о поощрении земледелия, отвечавший стремлениям японской правящей верхушки, заинтересованной в увеличении налоговых поступлений в казну.

Политика поощрения земледелия способствовала увеличению площади пахотных полей, но большая часть вновь разработанных земель оставалась в руках столичной и местной знати, буддийских храмов, зажиточной верхушки крестьянства, что облегчалось и постепенным снятием правовых ограничении на частные земельные владения. Как свидетельствуют сохранившиеся документы, уже в начале второй половины VIII в. стали формироваться ранние вотчины.

Борьба феодалов за земли и, как следствие, возникновение вотчин явились непосредственной причиной начавшегося разложения государственной собственности на нее, что ускорялось и упадком надельной системы крестьянского землепользования. Даже официальные источники позволяют судить о том, что закон о наделении землей не соблюдался Крестьяне нередко получали земли меньше, чем он предписывал, далеко от дома; знать под разными предлогами вымогала у крестьян плодородные земли и продукты натурального хозяйства — рис, овощи, ткани. В деревне усиливалось имущественное неравенство, крестьяне вынуждены были покидать землю. Если бежавшие от тяжести отработок в столице, как правило, возвращались домой, то бежавшие с земли нередко стремились заниматься земледелием на новом месте, осваивать целину [268, с. 81] либо уходили в буддийские храмы, где вопреки запретам властей становились монахами и таким образом освобождались от фискальных обязанностей. Со второй половины IX в. участились вооруженные нападения крестьян на губернаторства, происходили восстания айну и переселенцев из корейского государства Силла, дискриминируемых властями [268, с. 88–91]. Классовая борьба крестьянства и связанные с ней выступления корейцев и айну подрывали основы надельной системы, переставшей существовать в начале X в., а следовательно, расшатывали и государственное землевладение.

В поисках средств к существованию и в надежде избавиться от тяжести государственных повинностей беглые и бродячие крестьяне вынуждены были уходить в вотчины, где, однако, попадали в зависимость от собственника земли. Вотчина как форма присвоения земельной ренты — типично феодальное явление. В Японии вотчины создавались на землях, юридически принадлежавших государству, поэтому власти так или иначе препятствовали переходу земли в частные руки, и процесс становления вотчинной системы растянулся на четыре столетия (середина VIII — середина XII в.). Те же причины обусловили относительное разнообразие путей создания вотчин. Формы ренты, структура вотчин, их правовое положение менялись на протяжении раннесредневекового периода; не были они единообразны и в пределах одного этапа. Вместе с тем на каждом этапе можно выделить наиболее типичные черты формирования вотчинной системы в Японии.

В ранних вотчинах (до середины X в.), создававшихся преимущественно на разработанной целине и захваченных у крестьян землях, в целом преобладали домениальные владения, отработочная рента и, по существу, крепостническая зависимость крестьян. На втором этапе (середина X–XI в.) значительно возросло и число вотчин, и их площади. Широко распространились пожертвования земель вышестоящим феодалам, прежде всего в целях обеспечения иммунитета — территориальной неприкосновенности и освобождения от налогов. Признание иммунитетов, тождественное признанию частной собственности на землю и распространявшееся на все большие площади, означало фактический отказ от принципа государственного землевладения и от ключевых положений законодательства VIII в. Но поскольку свод «Ёро рицурё» не был отменен никаким формальным актом, власти вплоть до XII в. использовали его положения для того, чтобы заставить крестьян (за исключением работавших в признанных государством вотчинах) платить налоги.

Именно против государственной зависимости была направлена борьба крестьянства в IX–XI вв. — и бегство с земли, и жалобы центральным властям на злоупотребления губернаторов, и вооруженные выступления. По этой же причине в конфликтах властей с вотчинниками крестьяне, как правило, выступали на стороне последних. В целом классовая борьба крестьянства в раннефеодальной Японии объективно способствовала становлению вотчинной системы и тем самым — развитию производительных сил. Об этом же свидетельствует и переход к продуктовой ренте в вотчинах на втором этапе их формирования.

Завершение становления вотчин в первой половине XII в было связано прежде всего с усилением зависимости крестьян от землевладельцев, передачей арендных земель в постоянное держание крестьян, повлекшее за собой увеличение объема и видов феодальной ренты. В целом к середине XII в. вотчинное землевладение повсеместно сменило государственную собственность на землю, что явилось главным признаком, определившим вступление японского общества в стадию развитого феодализма.

Изложенное не означает, разумеется, что во второй половине XII–XIII в. и позднее не создавались новые вотчины — как вследствие перераспределения земельного фонда после установления в конце XII в. военно-феодального режима, так и за счет продолжавшегося освоения целины.

Одним из существенных социальных последствий становления вотчинной системы явилось почти полное исключение рабского труда из сферы земледелия. Тенденция ослабления роли рабов в общественном производстве была явной по меньшей мере с VIII в. В целях увеличения числа налогоплательщиков власти фактически постепенно освобождали рабов, юридически считавшихся имуществом своих владельцев и потому не облагавшихся податями. Рабовладение, как отмечалось, было источником увеличения земельных держаний знати, поскольку на раба полагался надел. Часть рабов работала на полях знати и государственных ведомств, другая часть была слугами в домах знати и в правительственных учреждениях. Однако в процессе становления вотчинной системы эта функция перешла к крестьянам, рабы же, упоминаемые, в частности, и в законодательных актах XIII в., занимались главным образом отдельными презираемыми видами ремесла (выделкой кож и т. п.) и перешли впоследствии в разряд касты париев эта и хинин (букв, не люди).

Наиболее заметным изменением в структуре господствующего класса стало формирование слоя военных феодалов (самураев), связанное с борьбой за земли, необходимостью охраны вотчин и принуждения крестьян к труду. Самурайские дружины создавались со второй половины X в., на втором этапе становления вотчинной системы, одновременно с процессом пожертвования вотчин, вследствие которого частнофеодальная земельная собственность приобрела иерархический характер.

Развитие этого процесса привело к формированию в XII в. крупных самурайских корпусов и притязаниям военных феодалов на реальную политическую власть, удерживать которую столичная аристократия, располагавшая экономической базой в виде вотчин, но не имевшая прочной социальной опоры и военных сил, была уже не в состоянии. Переход власти к самураям в конце XII в был связан с перераспределением земельного фонда и усложнением структуры феодальной собственности Хотя значительная часть вотчин осталась в частном владении гражданских феодалов, существовала явная тенденция увеличения собственности самураев за счет земель столичной аристократии. Последние, кроме того, контролировались вассалами самурайского правительства, к которым перешла и часть ренты. И наконец, иерархическая собственность военных феодалов приобрела условный характер: она зависела от службы сюзерену, что, в сущности, означало формирование военно-ленной системы.

В процессе становления вотчинной системы количественно вырос также слой духовенства, особенно буддийского. Храмы превратились в крупных собственников, владевших большим числом вотчин, имевших вассалов, в том числе самураев, и господствовавших над зависимым крестьянством — держателями храмовых земель, арендаторами, крепостными. Одновременно возрастала роль буддизма как господствующей идеологии феодального общества, поскольку местные верования, позднее названные «путь богов» (синто), не представляли собой развитой религиозной системы, хотя и оказывали существенное влияние на духовную жизнь всех общественных классов, обычаи и политические церемонии при дворе.

До середины VIII в. буддизм был религией преимущественно господствующих кругов — двора и столичной знати. Власти старались не допускать вмешательства храмов в управление государством, контролировали деятельность монашеских организаций вплоть до регламентации численности монахов. Вместе с тем правящие круги сознавали возможность использования религиозной идеологии как одного из средств господства над народными массами, чему, бесспорно, способствовала и активная деятельность крупных монахов. Особенностью восприятия буддизма аристократией была надежда на получение благ в этом мире, тогда как от крестьян — ив раннее средневековье, и на последующих стадиях развития феодализма — требовали аскетизма, соблюдения запрета уничтожать все живое, т. е. максимальных ограничений в повседневной жизни.

Начало широкому распространению буддизма в провинциях было положено строительством провинциальных храмов в VIII в., но наибольшую роль в вовлечении трудящихся масс в буддизм сыграли сами монахи, ходившие по деревням, помогавшие крестьянам строить дороги, мосты, ирригационные сооружения. В сущности, вера крестьян в спасение в мире Будды началась с их доверия монахам. Особенно усилилось влияние буддизма на народ с X–XI вв., когда распространилась вера в буддийский рай, непрерывные моления Будде, которые можно было совершать в любом месте, паломничество в храмы. Для усиления религиозного воздействия на верующих стали использоваться живопись, музыка, литература. Именно в это время буддизм начал превращаться в неотъемлемый элемент структуры обыденного сознания японцев. Вместе с тем для господствующей верхушки общества буддизм был не только верой, но и своего рода интеллектуальным развлечением, в то время как синтоистские святыни внушали лишь почтение, трепет, страх перед гневом богов.

Поскольку японские монахи осваивали учения новых для Японии буддийских сект, как правило, в Китае, храмы на протяжении всего средневековья были одним из главных проводников влияния китайской культуры на японское общество, а монахи являлись одной из наиболее образованных групп господствующего класса и играли заметную роль в литературном процессе, писали стихи, прозу, литературоведческие трактаты и исторические сочинения. Буддийское же мировоззрение стало существенным элементом не только религиозной, но и светской литературы и искусства.

Китайское влияние на духовную культуру японской аристократии было особенно ощутимым до конца IX в. Заимствование иероглифической письменности в Китае, бесспорно, стимулировало развитие литературы в Японии, а китайский письменный язык вэньянь (камбун) использовался в повседневной практике господствующего класса Японии вплоть до конца XIX в. Официальные исторические анналы и хроники VIII–IX вв. также писались на вэньяне. Буддийская скульптура, получившая заметное развитие в VIII в., изготовлялась в китайском стиле.

Если влияние более развитой китайской культуры на японское общество было естественным, то не менее естественной являлась и материализация возникших в дофеодальный период этических представлений, фольклорной традиции в литературе и искусстве. Особенно заметным этот процесс стал на рубеже IX–X вв. Распространение слоговой азбуки на иероглифической основе и смешанного письма (иероглифы и азбука) усилило стремление столичной аристократии к поискам новых форм изображения собственной жизни и окружающего мира. Проза X–XI вв. наряду с поэзией танка предшествующих столетий содержит богатый материал о жизни, быте и мировоззрении господствующего класса Японии.

К концу раннефеодального периода аристократическая проза исчерпала свои возможности, что было связано с узостью отображаемого объекта, пессимизмом, углубившимся вследствие утраты столичной знатью политической власти, неспособностью знати подняться над кастовыми предрассудками. Одновременно усилилась роль буддийских монахов в литературном творчестве, в художественных произведениях вместе с реальными явлениями все большее место стали занимать чудеса и легенды, вместе с тем заметно расширился круг героев литературы, в который наряду с аристократами вошли самураи, а также крестьяне.

Характерным явлением рубежа IX X вв. стало развитие японского сюжета в светской живописи, постепенно отходившей от эстетических канонов китайского искусства. Это не означало, конечно, полного разрыва с освоенной китайской традицией, к тому же новые школы китайской живописи и в последующие столетия неизбежно распространялись в Японии. Однако живопись, как и литература, стала выражать представления, порожденные социальными условиями японского раннефеодального общества. В X, XI и последующих столетиях значительное развитие получили также синтетические виды искусства — повести в живописи, картины с пояснительным текстом, свитки (эмакимоно), сочетавшие живопись, литературу и каллиграфию.

Разумеется, художественное творчество, образование, грамотность были привилегией господствующего класса, хотя литература, музыка, архитектура, с одной стороны, имели народные истоки, а с другой — использовались для укрепления господства над народом. Резко контрастными были материальная культура и быт феодалов и крестьянства. Вместе с тем у различных классов и социальных групп раннефеодального общества формировались и развивались обычаи, составившие позже некоторые отличительные черты японского этноса, например сезонные любования природой. Степень устойчивости других обычаев определялась их характером: преобладание легких деревянных построек зависело не только от материальных, но и от естественно-географических условий, поэтому лес и до сих пор является важнейшим строительным материалом в Японии.

Сравнительно долгое, вплоть до периода развитого феодализма, существование в Японии дислокального и матрилокального брака объяснялось прежде всего социально-экономическими причинами, длительностью и сложностью перехода от первобытного общества к феодальному, завершение которого привело затем к абсолютному возобладанию патрилокальной формы брака.

Относительно устойчивой оказалась политическая культура правящего класса и его верхушки, не отделявшей управление государством от церемоний и праздников и верившей в вечность своего господства. Забота о собственном материальном благополучии и выгодах была главной целью всех политических мероприятий властей. Даже поощрение земледелия и увеличение посевных площадей, объективно способствовавшие развитию производительных сил, диктовались стремлением увеличить собственные доходы путем пополнения казны. С точки зрения сущности общественно-политического развития никаких значительных различий в правлении императоров, экс-императоров или дома Фудзивара не прослеживается. На последующую политическую историю оказала влияние только попытка монашествующих экс-императоров опереться на самурайство, способствовавшая обострению политической борьбы.

Сама же политическая борьба, как уже отмечалось, усилилась в середине XII в. вследствие завершения формирования вотчинной системы, обострившегося противоречия между новой формой землевладения и политическим строем, рассчитанным на эксплуатацию государственного крестьянства.

Установление военно-феодального режима в конце XII в. разрешило это противоречие, сыграло регулирующую роль в системе феодальных социально-экономических отношений. Не самураи создали феодализм в Японии, как до сих пор считают многие японские буржуазные историки позитивистской ориентации: сами самураи появились вследствие процесса генезиса феодализма и, захватив в сложившихся конкретно-исторических условиях политическую власть, стали господствовать на его следующем, развитом этапе.