Йормунганд (СИ)

Глава 16

Тяжелый засов отодвинулся со скрипом, будто распахнулись двери преисподней. Пахнуло застоявшимся воздухом, вонью и жаром. Запах немытого тела довлел надо всем. Печи потушили лишь недавно, Бьярне собирался отходить ко сну. Он лежал на куче грязного тряпья на сундуке, подтянув колени к подбородку.

На пороге стоял Йормунганд. Всклокоченный, глаз горел как у дикого кота, руки стягивали веревки. Солдат толкнул его в спину, так что он едва не растянулся на полу засыпанным скользкими опилками и мусором. Дверь тут же захлопнулась, заворочался засов.

— Отличая идея, посадить меня в башне с кучей острых предметов, — пробормотал Йормунганд.

Бьярне тряхнул головой, прогоняя видение, но Йормунганд не исчез. Повязка размоталась и свисала с уха, обнажив повал на месте глаза и длинный шрам пересекающий правую часть лица. На лице наливались багровым ссадины, видимо, Йормунганда все же как следует приложили по дороге. Колдун передернул плечами и веревки опали с шелестом упав к ногам.

— Какими судьбами? — поинтересовался Бьярне. — Почему без бухла?

— Ты еще про фейерверк спроси, — огрызнулся Йормунганд.

— Какой еще фейерверк? — Бьярне едва успел отшатнутся, когда Йормунганд резко оказался у маленького смотрового окна.

— Меня, вероятно, казнят завтра, — сказал Йормунганд, вновь обматывая голову повязкой, — вряд ли будут держать взаперти годами.

— Чего натворил? — спросил Бьярне с любопытством.

— Хотел сделать аборт дочери князя.

Бьярне присвистнул.

— Получилось?

— Нет.

— Вот и славно.

— Что славного? — Йормунганд обернулся к цвергу.

— То, что ребятенка моего не изничтожил. Хех, будет теперь мой сын всем здесь заправлять.

— О чем ты говоришь?

— Не скумекал штоль? Я ребятенка Эдегороской девке заделал, пока она тут от тоски к тебе плакаться ходила. Я ж единственный друг твой, долговязого ты с собой забрал. Хотела поговорить о тебе, душу облегчить. Я и помог чем смог.

Йормунганд не сводил взгляда с посмеивающегося цверга. Маленький, с перерезанными жилами, заросший и вонючий, он походил на злобного старичка-боровичка, что сладкими ягодками заманивает вглубь леса детей.

— А ты что думал — скучно мне без бабы, а тут сама пришла. Тебя и впрямь казнят, хе-хе, думал — за другое, но и так сойдет.

— За что еще меня должны были казнить? — цвер явно повредился умом и нес околесицу.

— За убийство невинных отроков, — сказал цверг. — Ты и кубки из черепов их подарил, за свое творение выдал же, да?

— Те кубки?..

— Те, мальчишка, те самые.

Йормунганд прошипел проклятье на ирмунсульском.

— Хех, — Бьярне поднялся опираясь на древко, — нет, так просто не возьмешь.

Он расхохотался.

— Как я их, Йормун, а? Как я их?

— За что ты так со мной? — Йормунганд начал медленно подбираться к цвергу вдоль стены.

— Из мести, — сказал Бьярне. — Да и скучно же, говорю.

Йормунганд двигался неуверенно. Ноги будо не держали его, глаза слезились от вони и он задыхался в спертом воздухе кузни.

— Я пока сидел тут, все время думал, — сказал Бьярне, — все кумекал, как ты меня вытащить собираешься, пока не скумекал, что никак. Ты уж и звать меня как забыл. Бросишь бутылочку, и я уже готов хвостом вилять, да? Так ты думал, да?

Он схватил почти готовый, но не заточенный еще топор и крутанул его над головой. Раздался грохот. Йормунганд отпрыгнул и налетел плечом на металлические слитки сложенные в подобие башенки.

— Ты же все равно умрешь, — сказал Йормунганд. — Я тебя сейчас убью, а нет, так с того света достану.

Йормунганд нырнул за горн, — Бьярне метнул в него железный брусок, металлическая пыль взвилась клубами. На лестнице внизу раздался топот. Йормунганд попытался достать его из-за горна, но едва успел уклониться от топора.

— А боец-то ты никудышный, — сказал Бьярне.

— Не в этом мой талант, — ответил Йормунгнад.

— Все никак не переваришь, а? Не можешь понять, как так получилось? — Бьярне ухмылялся.

— Нет, — сказал Йормунганд. Он прижался к стене, прикрыл глаза и лицо его потеряло всякое выражение. Бьярне поудобнее подхватил топор.

— Все, значит, — сказал он. — И даже последнего разговора с тобой не получилось.

— Даже так, — Йормунганд протянул свободную руку к Бьярне, — я ведь в самом деле считал тебя другом, — сказал он.

Бьярне поперхнулся.

— И что? Долговязый тебя тоже за друга принимал, и где он теперь?

Темное небо за маленьким окошком осветилось разноцветными огнями. Грохот сотряс башенку, красные искры залетели в окно. Йормунганд бросил в сторону окна быстрый взгляд, цверг чуть отстранился.

Йормунганд незаметно вынул из рукава длинный узкий кинжал. Стражники уже добрались до двери, отодвинули засов, и теперь замешкались, не решаясь вваливаться по одному.

— Все хорошо! — крикнул Йормунганд. — Он мертв.

Бьярне уставился на него разинув рот. Йормунганд развернул кинжал лезвием к себе и всадил в шею, почти до самой рукояти.

— Эй! — крикнул Бьярне, но его голос потонул в шуме вбегающих мужчин. Первый же снес ему голову.

— Эй, — сказал стражник, разворачиваясь к Йормунганду.

Золото выплеснулось из шеи Йормунганда, мир утратил краски, и лишь оно блистало в подступающей тьме. Башенка опять содрогнулась от нового взрыва петард.

Он разглядел старуху за спиной у молодого воина, пока тот шел к нему с озабоченным лицом.

— Не так уж страшно, — хотел сказать Йормунганд, но из горла вырвался лишь хрип.

Старуха подняла на него белесые глаза. В ее руке красовались костяные ножницы.

— Вот и свиделись, — сказала она низким, почти мужским голосом.

— Как глупо все получилось, — сказал Стаккард Хенриэтте. Ее глаза покраснели и опухли от слез, голова покрыта черной вуалью, а с рук исчезли все украшения. Стаккард задержал взгляд на ее бледном лице и отвернулся. Сверре погиб под обломками рушившейся башни. Башню словно разорвало изнутри, а осколками и раскаленными кирпичами побило народ внизу.

Искать выживших в башне казалось бесполезно, да и от тел-то мало что осталось. Наверное, это и к лучшему, думала Элоди. Все еще бледная, она выглядела ровесницей собственной дуэньи. Теперь доподлинно известно, что ее сводные братья мертвы. Раннвейг вне себя от горя и, похоже, не ровен час, тронется умом.

Смерти Йормунганда не радовался даже Стаккард, хоть и ненавидел его. Он подолгу бродил среди обломков, в надежде разыскать круглый камушек у того с шеи. Почему-то ему казалось, что найти и похоронить что-то связанное с Йормунгандом было бы правильным.

Стаккард не обратил внимания на цокот копыт за спиной. В конце-концов, на пир собралось много народа. Любопытные сновали туда сюда, и благородные господа с интересом разглядывали разрушения.

— Эй! — окликнул его всадник. Стаккард обернулся. Против света разглядеть лицо оказалось невозможным, Стаккард понял лишь, что окликнувший плечист и бородат.

— Эй, что здесь произошло и где я могу найти ирмунсульского мага?

— Ирмунсульский маг здесь произошел и он все еще где-то здесь, разбросан среди этого мусора, — и Стаккард кивнул себе под ноги.

Всадник дернулся. сжал губы. Лошадь фыркнула, чувствуя изменившееся настроение хозяина.

— Стаккард, верно? — спросил всадник. — Похож на отца.

— Ты знаешь мое имя, — сказал Стаккард, — но себя так и не назвал.

— Лодур, — сказал всадник и, тронув поводья лошади, поскакал в сторону конюшен. Стаккард проводил его взглядом. Перепачканный с головы до пят он не мог винить Лодура в том, что тот принял его за слугу. Стаккард вновь устремил взгляд к камням и продолжил методично разбирать их. Никто не находил круглый белый камешек и Стаккард все еще надеялся хоть ненадолго завладеть им.

— Ты опоздал, — сказал Эдегор Лодуру вместо приветствия.

— И тебе не хворать, — ответил Лодур. — Я опоздал лет на двадцать.

— Твой сын…

— Князь, все это время он был под твоей опекой и это я должен спрашивать с тебя. Но не буду, потому как я человек великодушный и зла не держу.

Князь лишь чуть сдвинул брови. Годы как будто миновали Лодура стороной. Все такой же бодрый, со смешинками в зеленых глазах. Волосы уже тронула седина, но полностью потушить рыжий огонь ей не удалось. Лодур не отличался ростом, зато мог похвалиться крепостью и уверенно стоял на ногах. Бордовый плащ он завязывал на ирмунсульский манер.

В лицо Лодура было тяжело смотреть. Его избороздили морщины, но они терялись между мелкими многочисленными шрамами, что принесли Лодуру его выходки в молодости. И все равно он нравился женщинам за ту жизненную силу, что чувствовалась в нем.

— Мне всегда казалось, — сказал Эдегор, — что твой сын похож на тебя. Был похож. А теперь уже и не уверен.

— Недостаточно рыжий? — сказал Лодур.

— Рыжий как надо, — сказал Эдегор, — был. Он умер, ты знаешь?

— Мне сказал Стаккард. Что это он бродит посреди пепелища с потерянным видом?

Эдегор пожал плечами:

— У него и спрашивай. А я спрошу у тебя — чем обязан твоему визиту? Вчера у нас был пир, а сегодня тризна. На что рассчитывал попасть?

Лодур почесал под бородой.

— Я сочувствую твоему горю, — сказал он, — но твои дети отомщены, а винить в смерти моего сына мне некого.

Он поглядел в сторону, закусив губу.

— Я хочу получить что-нибудь в память о нем, — сказал Лодур. — Где он жил?

— Слуги проводят тебя до его апартаментов, — сказал князь, — возьми что захочешь и уходи.

— Лодур, — окликнул Эдегор. — Неужели ты явился повидаться с сыном? После всех лет?

— Старею, — сказал Лодур.

Лаборатория встретила его тусклыми отблесками стеклянных реторт. На столе скопилась пыль, на лежанке покоилась недочитанная книга. Синий дорожный плащ висел в углу, казалось, будто человек стоит в полумраке. Полы плаща чуть шевельнулись от сквозняка, качнулась шляпа.

Там и тут валялись безделушки, присмотревшись, Лодур узнал изображения Богини из разных земель. На столе из открытого мешочка высыпались вырезанные из кости руны. Лодур протянул руку, собрал их одну за одной. Костяные руны стукались друг о друга с приятным глухим звуком. Лодур потряс мешочек и выудил одну руну наугад.

Он не был таким знатоком, как Альфедр, и понял лишь, что руна сулит ему дорогу. Ничего нового.

В дверь тихонько постучали. Лодур не ответил и стук повторился.

— Хозяина здесь нет, — негромко сказал Лодур. — Лишь я.

В дверь заглянула девушка, светлые косы ее растрепались и лежали в беспорядке. Лицо опухло от слез. Черное шерстяное платье едва закрывало лодыжки и обтягивало грудь, придавая скорбному виду странную непристойность. Девушка сдвинув брови, глядела на него и не спешила назваться.

— Лодур, — сказал мужчина, — отец Йормунганда. А вы, госпожа?

— Элоди, дочь Эдегора, — ответила она не опуская глаз. — Йормунганд очень на вас похож. Был, — добавила она, чуть дрогнув.

— Мне все об этом говорят, — Лодур не сдержал скупой улыбки, и Элоди уставилась на него приоткрыв рот.

— А вы хорошо его знали, сударыня?

— Не так хорошо, как хотела бы.

— Но все-таки лучше, чем я. У него были друзья?

Элоди в раздумье поднесла к губам пальчик.

— Цверг погиб вместе с ним, чему все мы рады. Гарриетт сгинул. Ммм, может быть та, — она поморщилась, — тварь в перьях.

— Тварь в перьях? — переспросил Лодур.

Элоди сделала неопределенный жест.

— Он ходил к потаскушке в городе, в течение нескольких лет. Она слабоумная и рядится в перья.

Она нехорошо усмехнулась, но тут же прикрыла рот рукой.

— Спасибо, сударыня, — сказал Лодур и протянул девушке руку. Элоди чопорно протянула свою. Ручка у нее оказалась холодная, с тонкими пальчиками и нервной голубоватой жилкой. Лодур подержал ее пару мгновений, быстро коснулся губами и отпустил. Элоди кивнула и все так же холодно произнесла:

— Вы уже закончили свои дела здесь? Я оставляла Йормуну… Йормунганду кое-что из своих вещей и теперь хочу забрать их. Слуги слишком быстро все разворовывают.

— Закончил, — Лодур еще раз поклонился и вышел. Он замер рядом с дверью, прислушиваясь. Вскоре задались всхлипывания и шум разбиваемых реторт. Истинная дочь князя, с грустью подумал он.

Раннвейг он встретил на верхней лестнице. Она посмотрела на его лиловый ирмунсульский плащ, но ничего не сказала. И вовсе не узнала его. Лодур на всякий случай поклонился.

— Айе! — сказал он низким приятным голосом, каким говорил с женщинами.

Раннвейг кивнула. В лице ее не было не кровинки и она тяжело опиралась на перила, рассеяно поглядывая вниз. Недалеко от Раннвейг стояла, переминаясь с ноги на ногу, дородная служанка, такая, что хребет коню перешибет.

— Я не видела вас на пиру, — услышал Лодур голос Раннвейг, как будто она была погружена в дремоту и на секунду открыла глаза.

— Я опоздал. Только что прибыл. Ужасное несчастье, — сказал он имея в виду разрушенную башню.

Раннвейг кивнула,

— Я догадывалась, — сказала она, — только не хотела верить. Бедные мои дети.

Лодур не понял ее фразы, но на всякий случай сделал скорбное лицо.

— Я потерял сына, — сказал он.

Раннвейг пожала плечами.

— Для мужчин это легко, — были и не были. — Мой муж всю ночь напролет заливал горе вином. А я не могла уснуть и все думала, думала. Как мало мы властны над судьбой, даже Богиня не может отвратить беды, будто ей потребны наши страдания.

Лодур взглянул на служанку, та ответила ему тяжелым безразличным взглядом.

— Йормун не верил в Богиню. Делал вид, что верит, но на самом деле нет. Поэтому его сердце оказалось таким черным, или что-то другое сломило его? Он мне нравился, но я знала, что не могу ему доверять, — продолжила говорить Раннвейг.

Лодур постарался вникнуть в смысл ее монотонной речи, чтобы сказать хоть слово утешения, но, похоже, Раннвейг уже забыла о его присутствии и говорила сама с собой.

В городе жизнь шла своим чередом. Накрапывал дождь, холодный ветерок шевелил вывешенные ради праздника разноцветные флажки на улицах, волочил мусор по дороге. Лодур ехал на любимом боевом коне ирмунсульских кровей, что объездил когда-то во дворе своей второй жены — Ангаборды. Йормунганд, старший из его сыновей, умер. Лодур вспоминал его рыжие вихры и зеленые большие глаза, так похожие на его, и представлял, как принесет Ангаборде скорбную весть и как подожмет она тонкие губы. И во взгляде ее будет — ты виноват. Но, конечно, не ничего он ей не принесет, весть разлетится сама собой, а его бывшая жена его и на порог не пустит. Теперь у нее новая жизнь, новые дети. Те, что родила она от него, разлетелись, вобрав от него самую его суть, поделив ее на троих. Фенриру — сила и воля. В одиночку он смог пережить предательство ближайшего друга, бороться, уйти в изгнание и даже там оставаться опасным. Хель — амбиции, и она сделала больше чем отец, стала правительницей обширных земель, которыми правит твердой рукой. И лишь Йормунганд, унаследовавший ум и талант, сгинул в далеких землях, останки его развеет такой же холодный ветерок.

Лодур поднес руку к глазам. Их щипало, будто ветром надуло.

Староват я стал, думал он, пока конь медленно перебирал копытами, староват.

Высунувшись из-за угла дома, его проводила взглядом женщина укутанная в шарф из потускневших разноцветных перьев, маленький мальчик цеплялся за ее подол.

В далеком Гладсшейне хоронили младшего сына князя, любимца матери, надежду отца, хорошенького Ба́льдера. И после смерти его лицо оставалось свежим, а щеки пылали как розы. Горожане перешептывались, что по-хорошему, голову покойнику следовало отрубить, а тело сжечь. Но кто же посмеет сказать такое князю, который вне себя от горя?

Еще говорили, что погубил парня побратим князя, Лодур, что терпение князя лопнуло и он так этого не оставит. И только Фригга посмела встать в защиту полюбовника. А в том, что Лодур точно наставил рога Альфедру никто не сомневался. Уж очень мужчина из себя Лодур видный, рыжий, могучий. Альфедр рядом с ним старый и потрепанный, как его псы.

Хоронили Ба́льдера. Вынесли во двор, положили на ладью и понесли в поле, сложить вокруг курган.

Заморосил дождь. Человек в плаще чихнул и утре нос рукавом.

Он взглянул на плакальщиц, на Альфедра, у которого дрожали руки, и на притихшую, будто пришибленную, Фриггу. Он подумал, огорчился ли его отец, когда узнал о его смерти. Он не знал.

На ладью возвели молодую женщину, ей помог подняться один из воинов. Окружающие не видят, но Йормунганд знает, что ей свернут шею. Так надо, так правильно. Теперь она лежит, закинув руку на грудь Ба́льдера, словно спит рядом с мужем. Возможно, они не были даже случайными любовниками.

Теперь ладью можно засыпать, а потом завалить валунами. Обычное дело.

Рядом с Альфедром стоит высокий рыжий человек. Йормунганд едва замечает его. Он смотрит на мать, она тоже тут. За ее юбку цепляется ребенок. Мальчик светловолос и голубоглаз как и его отец. До Йормунганда дошли слухи, что ее супружеская связь прервалась и теперь они живут отдельно. Что ж, за матерью хотя бы оставили ее владения. Она постарела, а еще она поглядывает на высокого рыжеволосого мужчину рядом с князем. Йормун вновь взглянул на него. Двое подростков стоят по сторонам. Симпатичные, с тонкими изящными лицами.

— Будет поминальный пир, — сказал здоровяк рядом с Йормунгандом.

— Вот как.

— Я должен бы идти, да не хочу. А ты пойдешь, Гвальдеринг?

— Шутишь? А если узнают и вздернут во имя Альфедра?

— Дааа, он любит это дело. Почти так же как баб. Да только тебя не узнать, я-то еле признал.

— Как думаешь, что шепнул Альфедр на ухо Ба́льдеру? Ты видел, он наклонился над телом и что-то прошептал ему.

— Ну ты и спросил! Так пойдешь?

— Нет, мне нечего там делать. На пирах от меня одни неприятности.

Здоровяк расхохотался как хорошей шутке.

Йормунганд постоял под набирающим силу дождем, плащ его промок насквозь и капюшон не защищал от влаги. Здоровяк, его знакомый, ушел пить поминальное вино и желать Ба́льдеру легкого пути в преисподнюю.

После недолгих раздумий, Йормунганд явился прямо к началу пира. Возле дальних столов уже толкались, будто люди сроду не ели. Альфедр сидел на своем месте, будто и не двигался с тех пор, как Йормунганд видел его годы назад. Глубокие морщины легли возле глаз. Его жена уже не пыталась скрыть седину, хоть и выглядела моложе супруга. Ньрд оставался все тем же. Ангаборда сидела по правую руку от Ньрда. Хоть они и не жили вместе, однако супругами по-прежнему являлись. Йормунганду на мгновение захотелось чтобы она взглянула на своего первенца, но за ее юбку держался другой маленький мальчик. И он сдержался.

Дождь все усиливался, и уже стена воды непрерывно извергалась с неба. Йормунганд сделал несколько шагов, едва не шлепнулся в размокшую грязь, ноги предательски заскользили, так что разбег вышел неуклюжий. Времени осталось всего ничего. Йормунганд бежал под потоками воды, стесняясь, взмахнул руками, чтобы удержать равновесие. Мир привычно вспыхнул и тут же погас, ощущение дрожащего золота теперь не задерживалось. Вода оставалась водой, пусть и тягучей. Она прошла сквозь его тело, прошила насквозь, подняла над землей, так что ноги беспомощно затрепыхались в воздухе. Но тут же тело выгнулось, голова запрокинулась кверху и Йормунганд взлетел, наплавляя движение вдоль нитей.

— Мама, мама, — маленький белокурый мальчик дернул маму за рукав, — Смотри, радуга!

— Да какая же радуга? — сказала Ангаборда, — Дождь как из ведра. Вот закончится и будет радуга.

— А он закончился, — мальчик высунулся из узкого окошка, — там только золото и радуга.

Ангаборда отложила вязание с колен. С возрастом она стала совсем сентиментальной.

— Ну и ну, — только сказала она.

Она увидела лишь золотой всполох, и сердце сжалось, будто опаленное дыханием дракона.