Юрьевская прорубь

Глава двенадцатая. ГРАМОТКА

— Значит, пиши, — говорил Николка Мартину, стоявшему на коленях перед сундучком, на котором лежал листок бумаги. — Пиши так: «Магистр собирает сто тысяч войска и зимой, как только станет лёд…»

— Погоди, не поспеваю, — прервал его Мартин.

Он высунул кончик языка и сопел от усердия, выводя гусиным пером замысловатые готические закорючки. Время от времени он макал перо в глиняную чернильницу и, прежде чем писать, стряхивал лишние чернила, чтобы не посадить кляксу. Написав сказанное Николкой, он выжидательно поднял на него глаза. Николка посмотрел на строчки, косо бежавшие поперёк листка, и сказал, что писать дальше. Грамотка получилась недлинная — на листке ещё оставалось место. Николка попросил прочесть всё целиком, и Мартин прочёл:

— Магистр собирает сто тысяч войска и зимой, как только станет лёд, двинет всю силу на Псков.

Посмотрев на оставшееся место и подумав, Николка сказал:

— Добавь ещё вот что: «Изведу, говорит, Псков раз и навсегда!»

Когда послание было закончено, Мартин подул на строчки, чтобы высохли чернила. Николка старательно скатал листок в тугую трубочку и вложил в стебло, потом размягчил в пальцах комочек воска и залепил отверстие, чтобы обезопасить грамотку от сырости. Он поймал сидевшего в малом отсадке голубя, и мальчики крепко привязали своё письмо суровой нитью к хвостовым перьям. Голубь всё время вырывался из рук — одному с ним нипочём было бы не справиться.

— Пустим его со двора, — сказал Николка, — поглядим, как полетит.

Они спустились во двор. Николка сперва попытался держать голубя, как обычно держат голубей: концы крыльев и нижняя часть ту лова в руке, а лапы пропущены и зажаты между пальцами. Но голубь не оставлял попыток высвободить крылья и был настолько силён, что Николке пришлось держать его обеими руками.

Во дворе Николка сказал:

— Ну, с Богом!

И бросил голубя в небо.

Раздалось громкое хлопанье крыльев, и сизый гонец, не сделав даже круга, умчался в сторону Пскова. Николка в восхищении покачал головой:

— Да, хороша птица, ничего не скажешь!

В этот день мальчикам особенно трудно было расстаться. Они возбуждённо разговаривали: Мартин со смехом рассказывал о дедушкиных подозрениях насчёт младшего приказчика, о ночном походе за мешком, об избавлении от сидения в лавке; а Николка, перебивая его, говорил о своём — о том, как он утаил одного голубя от отца, как несколько раз ходил на угол Ивановской и Лавочной в надежде увидеть Мартина, и о многом другом. Время от времени он поднимал в небо всю голубиную охоту и свистел так оглушительно, что и неробкого взяла бы оторопь, доведись ему услыхать этот свист ночью в лесу.

Когда они расставались, Николка сказал:

— А нашу грамотку небось уже прочли!