За порогом вражды

Глава третья БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ, КАПИТАНЫ!

Мы познакомились в общих чертах с микроскопическими водорослями, поселяющимися в теле многих водных животных и облегчающими их жизнь. Не будем торопиться с ними расставаться. Мы еще не знаем, на какие грандиозные дела они способны!

Давайте мысленно перенесемся в край вечного солнца и ярких красок, в мир тысяч и тысяч островков, затерянных в бескрайних просторах Тихого океана. Представьте себе, что мы летим над этой безграничной водной стихией. Неожиданно нашему взору открывается картина, захватывающая своей красотой. Перед нами воочию предстает тот манящий образ экзотического острова, который грезился с детства в сказках и в описаниях путешествий в далекие страны. Для нас, северян, непривычны такие чистые и контрастные краски. Но даже те, кто хорошо знаком с яркой природой тропиков, отмечают чарующую гармонию этого своеобразного ландшафта. На современном сверхзвуковом лайнере до этих сказочных островов можно добраться из Москвы, Лондона или Нью-Йорка за какие-нибудь 10–12 часов. А с высоты бреющего полета их можно охватить взглядом целиком, потому что они часто совсем маленькие.

Перед нами низкий остров, имеющий правильную форму кольца. Почти вся его площадь занята необычайно сочной зеленью, среди которой преобладают рощи кокосовых пальм. Некогда они выросли здесь из тех орехов, которые были занесены сюда волнами океана с далекой земли. Семена кокосовой пальмы лучше, чем семена других растений, выдерживают длительные скитания по соленым волнам.

Зеленое кольцо растительности опоясывается снаружи нешироким песчаным пляжем и полосой мелководья, частично обнажающейся во время отливов. Неутомимые волны прибоя яростно набрасываются на наветренный берег острова, оборачиваясь кружевом ослепительно белых бурунов. Их бурлящее полукольцо отделяет весь этот «оазис» от темно-синих вод океана. В сильный прибой над островом сияет радужный ореол, образованный облаком мельчайших брызг. За бурунами берег обычно круто обрывается в морскую пучину, часто на глубину в несколько километров.

С неспокойным и темным океаном разительно контрастирует тихая округлая лагуна в центре острова с зеркально-спокойными и прозрачными лазурными водами. Сюда не доходит волнение океана, хотя лагуна зачастую и сообщается с ним глубокими проходами в породе. Если сам остров большой и проходы достаточно широки, то через них в лагуну могут заходить даже крупные морские суда. Вокруг тишина. Ночью над головой загораются яркие звезды, а утром и вечером пламенеют огненные и пурпурные зори. Совсем как на острове Робинзона! Пожалуй, нигде больше не ощутить себя в столь непосредственной близости с природой, с ее могучей и вечной стихией, как на одном из таких часто совершенно необитаемых островов.

Это и есть атолл. Человек издавна заселил многие из них, особенно те, что покрупнее. В этом замкнутом мирке на самом краю света, не испытывая особой потребности в общении с большим миром, люди не торопливо вели свою немудреную жизнь, питаясь кокосовыми орехами и щедрыми дарами океана.

Таких атоллов в Тихом и Индийском океанах множество. Обычно они сгруппированы в большие архипелаги или тянутся длинной цепочкой вдоль побережий материков и больших островов. Есть среди них малютки с поперечником в каких-нибудь 100–200 м. есть и «гиганты», противоположные берега которых удалены друг от друга на несколько десятков километров.

Самое интересное, что все атоллы — и маленькие и большие — состоят из известняка. Образовался он в результате титанической созидательной деятельности живых организмов — коралловых полипов, которые на протяжении миллионов лет извлекали из морской воды кальций, чтобы создать из него опору для своего крохотного студенистого тельца. Полипы жили и умирали, а их известковые домики оставались. Постепенно они скапливались в большие отложения чистой породы. В каждом коралловом полипе живут водоросли-симбионты. Как теперь совершенно точно доказано, полипы, если они и могут существовать без своих квартирантов, почти совершенно утрачивают при этом способность строить известковые домики. Выходит, следовательно, что водоросли, живущие в симбиозе с коралловыми полипами, и являются главными стимуляторами возведения коралловых построек. А о масштабах подводного строительства можно судить по следующим фактам.

Взглянем на карту. Мы увидим, что многие острова, особенно расположенные в Тихом океане, к востоку от Австралии, обрамлены здесь мелкозубчатыми красными овалами. Так обозначаются постройки полипов — коралловые рифы. Они встречаются во всем тропическом поясе, простираясь приблизительно от 35 градуса северной до 32 градуса южной широты, т. е. в пределах акватории, равной 190 миллионам квадратных километров. Это больше площади всей суши на Земле. Одни только атоллы в сумме превосходят по площади такой материк, как Австралия. Но кроме атоллов существуют еще так называемые барьерные и окаймляющие рифы, а также рифовые отмели, частично обнажающиеся при отливе. Если сложить площадь всех коралловых сооружений, то она значительно превысит площадь всей нашей страны и составит более 27 миллионов квадратных километров!

Великая китайская степа, тянущаяся на 4 тысячи километров и достигающая местами 10-метровой высоты, ничтожна по сравнению с сооружениями коралловых полипов. Например, простирающийся вдоль северо-восточного берега Австралии Большой Барьерный риф, хотя он и вдвое короче этой стены, скопил в себе столько известняка, сколько его не было израсходовано на строительство за всю историю человечества. Толщина его известкового пласта измеряется сотнями метров, а ширина ложа мелководья, отделяющего риф от материка и также сложенного известью, в среднем колеблется между 50 и 100 км. Барьерные рифы внушительных размеров тянутся также вдоль берегов Новой Каледонии, архипелага Фиджи и других островов.

Мощность известкового слоя у некоторых атоллов совершенно поразительна. Так, во время бурения на атолле Эниветок базальтовое вулканическое основание острова было достигнуто на глубине 1300, а на атолле Бикини до него добрались только на глубине свыше 2000 м. Совершенно ясно, что при таких поистине планетарных масштабах своей созидательной деятельности кораллы заслуживают самого пристального изучения.

Коралловые рифы очень прочны. Сколько кораблей, сбившихся с курса, потерявших управление или попавших в шторм и неожиданные течения, разбилось о видимые и невидимые коралловые сооружения или село на мель! Не на коралловую ли скалу налетел корабль Синдбада-морехода из сказок «Тысячи и одной ночи»? Рифы стали кладбищем не только для шхун и фрегатов, ходивших под парусами во времена рыцарей и морских пиратов, но и для многих современных судов, особенно тех, что совершают перевозки по местным линиям и лишены локаторов и других средств навигации. Мореплавателям приходится быть особенно внимательными, когда они проводят суда узкими извилистыми проходами в прибрежных рифах.

Происхождение атоллов и коралловых рифов долгое время оставалось загадкой. Немногие творения природы вызывали столь ожесточенные споры. Одни считали, например, что атоллы образовались на подводных кратерах вулканов, поэтому-то у них такая правильная форма. В самом деле, почему бы кораллам и не обосноваться на заснувшем вулкане? Ведь есть же острова вулканического происхождения! Смущали только внушительные размеры некоторых атоллов с поперечником в несколько десятков километров. Таких гигантских кратеров на Земле мы не знаем. Другие ученые придерживались точки зрения, что полипы возводят свои сооружения в кроме кольца в силу особого инстинкта, направленного на то, чтобы защитить себя от прибоя. Но как могут крохотные существа согласовать свои действия вдоль кольца огромного диаметра? Никто не мог дать на эти вопросы убедительного ответа.

Веское научное слово о причинах рифообразования суждено было сказать великому Дарвину. В 1842 г. он опубликовал свою блестящую и вместе с тем простую теорию, в которой происхождение коралловых рифов получило убедительное объяснение.

Во время кругосветного путешествия Дарвин установил, что рифообразующие кораллы не могут жить глубже 90 м, а лучше всего развиваются на глубине 20–40 м. Изучая геологическое строение западных и восточных берегов Южной Америки, он отметил следы несомненных поднятий и опусканий земной коры, совершавшихся очень медленно. Так, он видел в слоях древней породы поднятые на высоту до 1000 м и выше кости гигантских вымерших зверей, захороненные миллионы лет назад. Но если поднятия — реальность, то вполне вероятна возможность и длительных опусканий. Теперь мы знаем, что в современную эпоху продолжают, например, опускаться побережье Голландии, северо-западные берега Адриатического моря (для спасения Венеции от затопления уже приходится разрабатывать специальные проекты), впадины Турфанская и Мертвого моря.

Дарвину не были известны эти факты, но сопоставления натолкнули его на мысль, что коралловые сооружения образуются на медленно опускающемся дне мелководного моря. При погружении вместе с дном кораллы растут преимущественно вверх, чтобы удержаться в светлых, богатых кислородом поверхностных водах. Чем значительнее погружение, тем мощнее слой образующейся коралловой породы.

Рифы, тянущиеся вдоль берега, называют береговыми или окаймляющими. Их рост в высоту ограничен уровнем отлива (без воды большая часть полипов более двух часов обходиться не может), а вширь — размером мелководной полосы. По этой причине риф продолжает нарастать в основном с края, обращенного в открытое море. Если берег с прилегающим мелководьем медленно опускается, то край рифа, растущий быстрее, оказывается отделенным от береговой линии мелкой лагуной, которая все более расширяется.

Так Дарвин объяснил образование барьерного рифа. Доказательство того, что последний образовался из берегового, он видел в том, что очертания барьерного рифа нередко точно повторяют очертания береговой линии. Допустим теперь, что барьерный риф окаймляет не берег материка, а небольшой остров, который медленно опускается. Если опускание острова зайдет далеко и море покроет его «с головкой», то барьерный риф превратится в кольцевой — возникнет атолл, в центре которого на месте опустившегося острова будет находиться лагуна.

Теория Дарвина о происхождении рифов произвела в научном мире впечатление разорвавшейся бомбы. Сто раз опровергнутая и сто раз вновь подтвержденная, она наконец окончательно восторжествовала.

Но оставим геологию. Поспешим к самим кораллам и мысленно совершим подводную прогулку по живым рифам. Мы попадаем в сказочный мир, ошеломляющий яркостью красок, разнообразием и причудливостью форм, богатством жизни. Кажется, природа вложила в создание этого райского уголка все свои творческие силы, всю свою изобретательность, породив огромное видовое разнообразие. По щедрости и изобилию жизни рифы можно сравнить разве что с влажными тропическими лесами.

Разнообразие кораллов поистине безгранично. Одних только строителей, занимающихся возведением самих рифов (их называют мадрепоровыми шестилучевыми кораллами), свыше 2500 видов. Правда, большинство из них попадаются не слишком часто и основу подводного пейзажа образуют всего полтора-два десятка видов. Но и при таком положении в размерах, форме и строении колоний наблюдается большое разнообразие. Они могут быть гигантами и карликами, монолитными и ветвистыми, гладкими и сплошь пористыми, столбчатыми и кустистыми. Кроме того, один и тот же вид в разных условиях, главным образом в зависимости от глубины и движения вод, может значительно варьировать в размерах и форме колоний.

Подводный пейзаж на рифах при всей яркости и разнообразии красок подчиняется правилам строгой гармонии. Можно целиком согласиться с бельгийским зоологом Бернаром Горским, автором недавно вышедшей великолепной книги-альбома о мире кораллов, который считает, что первый закон этого мира — красота, эстетичность, заставляющая человека широко раскрывать глаза.

Опустившись в воду с внешнего (прибойного) края рифа на глубину 3–5 м, мы оказываемся в настоящих джунглях. В великом беспорядке теснятся здесь густые «кусты» и «деревца» всевозможных очертаний и разного роста. Одни из них отдаленно напоминают цветущие кусты сирени, другие — молодые елочки, сосенки, кустики туи и можжевельника или заросли араукарий. Они чаще сочного ярко-зеленого цвета, но попадаются и оранжево-желтые, словно тронутые дыханием осени. Сверху и с боков над ними нависли живые груды колоний, будто навес из виноградных лоз, прикрывающий дворик от жаркого солнца. А вот совсем гладкие, точно только что подстриженные заботливой рукой садовника кустики. Среди них есть совершенно круглые, слегка вытянутые, а есть с весьма витиеватыми контурами, напоминающие каких-то сказочных исполинов. Иногда массивные глыбы кораллов кажутся покрытыми бархатом изумрудного или шоколадного цвета, на живом ворсе которого мерцают частые голубые звездочки крошечных щупалец.

Проплыв всего несколько десятков метров, мы попадаем совсем в иной ландшафт. Перед нами словно заросли саксаула: те же голые, лишенные листьев ветви, торчащие вверх, тот же монотонный серый цвет. Но такие скучные леса на рифах редкость. Можно подумать, что они существуют специально для усиления контраста.

Между «кустами» и «деревьями» вьются «дорожки», то суживающиеся в едва заметные тропинки, зажатые между неприступными стенами джунглей, то вовсе исчезающие в сумраке какого-нибудь грота, а то переходящие в «лесные поляны» и «пойменные луга». В спокойных водах лагуны поляны часто посыпаны песком, а в открытом море густо поросли сочной морской травой. Траву имитируют тоже кораллы. Это нежные альционарии. Только «травинки» у них потолще. Скорее это сосковидные выросты, напоминающие ворс пушистого паласа. Ступаешь по такому паласу и чувствуешь, как ноги мягко погружаются в скользкую, податливую массу. Выросты могут быть зелеными, розовыми, сиреневыми пли серыми.

Сплошь и рядом среди полян торчат кочки, поросшие высокими метелками отцветших «злаков». Метелки все время колышутся, словно ковыль на ветру. Это голодные кораллы выставили свои бесчисленные длинные щупальца. Такие же щупальца, разве только покороче, высовываются из каждой ячейки кораллового кустика, наподобие лепестков цветка обильно цветущего растения. Стоит погладить такой кустик рукой (конечно, одетой в перчатку!), как все цветы тотчас исчезают, и на минуту коралл становится гладким, прилизанным.

Немного придя в себя после первых восторгов, мы сможем заметить более частные, но не менее поразительные творения природы. Вот на подводном склоне выросла «цветная капуста». Только в отличие от обычной она коричневая с голубым или сиреневым нале-том. Это так называемая монтипора фолиоза. А вот лежит шаровидная колония, своей покрытой извилинами поверхностью напоминающая головной мозг. Эти кораллы так и называют кораллами-мозговиками. Есть на рифах и свои «грибы». Одни из них и по внешности, и по размерам уподобились обыкновенной сыроежке, с той лишь разницей, что их шляпка перевернута пластинчатой стороной вверх. Под нее подделываются одиночные кораллы фунгии (в переводе с латинского это и означает «грибы»). Когда шляпка достигает 2–3 см в диаметре, ножка обламывается. Шляпка, упав на дно, начинает самостоятельную жизнь, а на бывшей ножке вырастает новая шляпка. Таким простым способом этот коралл размножается. Некоторые фунгии вырастают до 30–35 см в диаметре. По цвету они обычно желтовато-охрисгые, а край шляпки нередко розовый. Другие «грибы» похожи на трутовиков, только размеры у них совсем не грибные (они достигают иногда 3–5 м в диаметре). Эти кораллы относятся к роду акронора.

Поглубже, там, куда не доходит волнение прибоя, та же акропора разрастается в нежные ветвящиеся колонии, с виду похожие на елочки или колючий кустарник. Обильно ветвятся здесь и другие кораллы. Некоторые виды приобретают причудливые очертания и напоминают граммофонные трубы с волнистыми краями, огромные воронки, вазы, кубки. Форма других совершенно не поддается описанию. Из роговых кораллов попадается красный органчик, названный так потому, что его тело образует ряд параллельно идущих труб. Все это феерическое скопление живых тел создает необыкновенно красочную картину. Между скромными буро-коричневыми и зелеными массами яркими пятнами выделяются карминно-красные поциллопоры и дендрофилии, кремово-желтые и огненные милле-поры, фиолетовые альционарии (это уже мягкие кораллы) и небесно-голубые солнечные кораллы.

Подводные пещеры и гроты, которых особенно много на крутых склонах рифов, тоже не пустуют. Исследователи океана сравнивают их живое убранство с миниатюрными японскими садиками. Помимо кораллов их стены украшают кустики разнообразно окрашенных мшанок и зелено-бурые гидроиды, мясистые оранжевые и розовые асцидии, пурпурные губки.

Чем глубже, тем более тонкими и изысканными становятся формы ветвистых кораллов, хотя сохраняются и очень массивные столбчатые колонии. На глубине 35–40 м рифостроящие кораллы исчезают, уступая место изящным и все более вычурным колониям с тонкими длинными ветвями. Одновременно начинают преобладать сочные красные и оранжевые цвета, своей яркостью напоминающие картины Матисса. Палитра теплых красных тонов столь богата, что невольно задаешься вопросом: зачем такое обилие оттенков там, где царит вечный сумрак? Разве что расточительная природа готовила сюрприз специально на тот случай, когда исследователь подводного мира разгонит мрак лучом мощного прожектора?!

Но вернемся ближе к поверхности, к свету и дополним рифовый пейзаж последними деталями. Завершают картину подводного сада так называемые мягкие кораллы, актинии и многие другие морские животные. Вот у подножия уступа пышно разрослись огромные лилово-розовые и желтые горгонарии с ниспадающими веерами ветвей, похожих на страусовые перья. В красоте им ничуть не уступают величественно-изящные морские лилии (они относятся к типу иглокожих), горделиво приподнявшие свои перистые лучи. Их таки хочется сравнить с экзотическим папоротником или саговником, которые на лето вкапывают в землю вместе с кадушкой для украшения клумбы. Повсюду натыканы губки всевозможных цветов и оттенков, то в виде чаш или кубков, то в виде широких блюдец и мелких тарелок.

Всего удивительнее, что даже черви, столь невзрачные на земле, на рифах преобразились в красавцев. Одни из них, спрятав свое тело в трубчатые известковые домики, выставили наружу пышные султаны красных или белых щупалец, другие украсили себя частыми пушистыми щетинками, уподобившись мохнатым гусеницам (их поэтому и называют многощетинковыми). О красоте и многообразии морских червей можно было бы написать целую книгу.

Нельзя забывать и об актиниях. То однотонные — пурпурные или изумрудно-зеленые, то двухцветные, с венчиком розовых или фиолетовых щупалец, они похожи на распустившийся цветок хризантемы. Эти одиночные цветы иногда раскидывают свои лепестки на 2–3 м в окружности (такова актиния стоихактис). В общем живые рифы поистине напоминают волшебный сад из сказок Шехеразады!

Совсем иной облик кораллов у прибойной кромки рифа. Здесь вся их жизнь подчинена вечной борьбе с натиском морской стихни. От их способности противостоять разрушительному накату волн зависит существование остальных колоний и рифа в целом. Подсчитано, что при скорости ветра 70 км в час на 100-метровую полосу рифа при каждой волне обрушивается две тысячи тонн воды. Такой титанический удар повторяется пять раз в минуту, или 7200 раз в сутки! А что же сказать о штормах, приносимых тропическими циклонами?!

Чтобы устоять и выжить в таких условиях, кораллам приходится наращивать очень толстый и прочный известковый скелет и придавать ему компактные, обтекаемые формы. Мы встречаем у кромки плотно сросшиеся многоярусные нагромождения, образованные шаровидными или уплощенными колониями поритов, орбицелл, фавитов, массивных мозговиков, колючих галаксей. Скелет некоторых колоний, например акропоры, пронизан порами и напоминает решето. Набегающие и откатывающиеся назад волны свободно проходят сквозь отверстия, не разрушая постройку. На время отлива полипы этих кораллов могут глубоко втягивать свои тельца внутрь колония и переносить непродолжительное обсыхание с поверхности. Отдельные виды (турбинарии, нодобацпи), неспособные втягиваться, строят колонии в форме чаши, в которую запасают воду.

И все же вода и разные организмы частично разрушают край рифа, а волны переносят его обломки дальше от прибойной полосы в сторону берега. Здесь они цементируются коралловым песком, погибшими водорослями, образуя широкую каменистую полосу, почти лишенную живых кораллов. За ней начинается тихая лагуна, у кораллового населения которой свой особый облик. Кораллы, как правило, не образуют здесь сплошных зарослей, а растут отдельными деревцами и кустиками пли просто свободно лежат на песчаном дне. Спокойные воды позволяют отдельным формам образовывать чрезвычайно ветвистые колонии. Кроме уже знакомых нам видов здесь попадаются полушаровидныс эуфилип, достигающие иногда метра в диаметре, ячеистые павоны, причудливо ветвящиеся, словно «оленьи рога», поциллопоры.

Теперь, когда мы в общих чертах представляем себе облик кораллов, не приходится удивляться, что их очень долгое время считали морскими растениями, микроскопические «цветки» которых тотчас же вянут на воздухе. В XVIII веке установили, что мягкое тело полипов — животного происхождения, но образование скелета по-прежнему продолжали считать делом растений. Кораллы стали относить к зоофитам, что в переводе означает «животные-растения». Такой точки зрения придерживались и великие систематики Карл Линней и Жорж Кювье. Истинная природа этих удивительных созданий была раскрыта лишь в середине XIX века.

Любопытна и история самого слова «коралл». Оно происходит от греческого korallion, в свою очередь производного от korax, что значит «крюк». Древнегреческие пловцы-ныряльщики добывали кораллы для знати с помощью специальных крюков, отрывая ими «морские растения», росшие на береговых склонах Средиземного моря на глубине больше 20 м. В течение столетий твердые огненно-красные куски этого «растения», обработанные лучшими мастерами, считались самыми ценными украшениями. За ними и закрепилось название «коралл». Но красный коралл Средиземного моря (его относят к восьмилучевым кораллам), с постройкой Суэцкого канала проникший даже в Красное море, не способен образовывать рифы.

Описывая разнообразные формы коралловых колоний, мы по традиции сравнивали их с похожими наземными растениями. Возможно, читателям, знакомым с кораллами по собственному опыту, наше описание покажется слишком упрощенным и искусственным. Действительно, внешняя аналогия между кораллами и растениями весьма и весьма приблизительна. Однако нам думается, что в онисанни она все же может оказаться полезной для тех, кто никогда не видел этих своеобразных животных в живом состоянии.

При всем разнообразии кораллов полипы, из которых слагаются колонии, устроены однотипно. Это крошечный, размером в 1–1,5 мм, живой комочек протоплазмы, но со сложным внутренним устройством. Сидит он в известковой ячейке и напоминает маленькую актинию. В центре его помещается рот, окруженный одним или несколькими венчиками щупалец. Рот переходит в глотку, которая открывается в кишечную полость. Один из краев рта и глотка покрыты крупными ресничками, которые гонят воду внутрь полости, Последняя поделена неполными перегородками (септами) на камеры. Число перегородок бывает довольно большим, но равно числу щупалец и у шестилучевых кораллов кратно шести. На септах тоже сидят реснички, и они тоже постоянно движутся, только гонят воду в обратном направлении — из кишечной полости наружу. Рот одновременно служит и для удаления непереваренных частиц пищи, так как отдельного анального отверстия у коралловых полипов нет.

Скелет у мадрепоровых кораллов развит особенно сильно и достигает большой сложности. Его строят клетки наружного слоя (эктодермы) полипа. Сначала он похож на пластинку или низкую чашечку, в которой сидит сам полип. Затем, по мере разрастания и образования радиальных перегородок, живой организм оказывается как бы насаженным на свой скелет, который снизу глубоко вдается в его тело. Колонии образуются при бесполом размножении в результате не доведенного до конца почкования. Но у кораллов существует и половое размножение (полипы раздельнополы). При этом из оплодотворенного яйца развивается активно плавающая личинка, которая по прошествии нескольких дней оседает на дно и дает начало новой колонии.

У некоторых кораллов в ячейке сидит не один, а два или три полипа. При этом ячейка вытягивается, становясь похожей на ладью, а рты располагаются в один ряд, окруженный общим венчиком щупалец. У других видов в одном известковом домике сидят уже десятки полипов. Они объединены друг с другом настолько тесно, что все их действия и «побуждения» становятся коллективными. Они вместе охотятся, вместе питаются, вместе «отдыхают». Их рты представляют собой единую щель. Наконец, у кораллов из рода меандрин все полипы сливаются воедино. Колония приобретает вид полушария, покрытого многочисленными извилистыми бороздами. Это уже знакомые нам кораллы-мозговики. Борозды образованы у них сплошными ротовыми щелями, обсаженными рядами щупалец. В этом случае границы между отдельными полипами установить вообще невозможно: вся колония превратилась в единый организм.

При своих миниатюрных размерах кораллы растут довольно быстро. Ветвистые формы при благоприятных условиях наращивают за год ветви длиной 20–30 см. Массивные колонии, естественно, растут медленнее. Поритес, например, увеличивается за год на 3–4 см, а мозговики — только на 1–2 см. В способности к регенерации кораллы не отстают от гидры. Из их крошечных обломков вырастают большие новые колонии. Верхушки кораллов, достигнув уровня отлива, останавливаются в росте и в конце концов отмирают, колония же продолжает расти с боков.

На зрелых рифах именно на краю, под ударами волн, колония и совершает свой самый активный рост. И не только потому, что силы созидания утверждают здесь свое торжество над силами разрушения. Каждая новая волна несет с собой из открытого моря пищу и много кислорода, столь необходимые полипам, а движение воды очищает их от ненужных продуктов и производит живительный массаж. На краю нет и такой тесноты, как в центре рифа. Расти себе в море, коль не страшишься риска рано или поздно погибнуть под натиском разбушевавшейся стихии. И кораллы идут на этот риск. Такова уж диалектика жизни.

Одна из интереснейших и до сих пор не разгаданных тайн кораллов состоит в том, что эти во всех отношениях солнцелюбивые животные в своем росте, как это ни странно, подчиняются власти… луны. Наращивание скелета идет у них концентрическими слоями, следуя ритму смены лунных фаз. И, судя по данным геологии, таинственная связь с луной установилась у них очень давно. Она оказалась настолько надежной, что сопоставление данных о характере роста современных кораллов с данными о росте в прошлые геологические эпохи, которые дает палеонтология, позволяет судить о том, насколько изменилась за это время продолжительность лунного месяца. Скорее всего связь с луной проявляется у кораллов через ритм высоких приливов и низких отливов.

Чтобы узнать, как быстро растут кораллы, вовсе не обязательно проводить специальные наблюдения. Дело в том, что любой предмет, тем или иным путем очутившийся под водой в зоне жизни кораллов, непременно ими обрастает. Эти сидячие животные используют его просто как удобное место, на котором можно обосноваться: ведь дно и береговые уступы давно заняты их старшими собратьями. Ну а в море всегда можно найти достаточно предметов (в том числе изготовленных человеческими руками), о которых точно известно, когда именно они там оказались. Так, когда на острове Парасель, расположенном в Южно-Китайском море, производили взрывы в целях изысканий, нашли монеты, отчеканенные в 1410 году. Они были глубоко вмурованы в коралловый полипняк. На камнях, выброшенных пз кратера вулкана Кракатау и упавших в море при извержении в 1883 году, уже через два года образовалась известковая корка в 10 см толщиной.

Но проще всего судить о росте кораллов по облику затонувших кораблей. Жак Ив Кусто отмечает, что кораллы обживают их с неимоверной быстротой, набрасываясь без разбора на дерево, металл, стекло, на снасти, пушки, ядра, драгоценности, погребая все под своим плотным панцирем. Одну из экспедиций на рифы Карибского моря Кусто с увлечением описал в книге «Затонувшие сокровища». На некоторых из этих рифов в свое время нашли погибель десятки парусных судов, переполненных серебром и золотом, которые испанские завоеватели вывозили из Нового Света. Не случайно эти роковые места назвали Серебряной банкой.

Обломки кораблей, одетые кораллами, моллюсками, мшанками и другими морскими обитателями, производят жутковатое впечатление сочетанием живой плоти и мертвого металла. К тому же обилие самых разнообразных рыб, находящих здесь убежище, усиливает ощущение безучастности населения этих цветущих оазисов к человеческим драмам. Поистине погибшие корабли обретают под водой новую жизнь… Одновременно они как бы предостерегают тех, что плавают там, на поверхности: «Будьте осторожны, капитаны и лоцманы! Лучше держитесь от кораллов подальше. В одиночку они слабы и ничтожны, но сообща грозны и неприступны, как гранитные утесы. Будьте внимательны и вы, мужественные исследователи рифов, когда ищете узкий фарватер в их манящих лабиринтах!»

Чтобы коралловые полипы могли нормально расти и возводить рифы, им необходимы определенные и строго постоянные условия. Эти неутомимые строители — большие консерваторы, но их консерватизм сродни изнеженности орхидей. Малейшие отклонения в температуре, солености, прозрачности воды оборачиваются для них гибелью.

Кораллы не переносят падения температуры воды ниже 20,5 градуса Цельсия. Гранины их распространения в тропических водах почти полностью совпадают с годовыми изотермами плюс 20 градусов. Местами зона обитания кораллов сильно расширяется, выходя за пределы экваториального пояса, а местами сильно сужается. На меридиане западного побережья Южной Америки она даже целиком переходит в более теплое северное полушарие. Эта прихотливость очертаний коралловых «владений» связана в основном с размещением в океане теплых и холодных течений. В мелких, хорошо прогреваемых лагунах они выносят предельный нагрев воды до 35 градусов.

Зона распространения рифообразующих кораллов

Очень чувствительны кораллы и к изменениям солености воды. Нижний предел солёности составляет для них около 35 промилле. Если некоторое повышение содержания солей они переносят совершенно безболезненно (в Красном море они отлично развиваются при солености 38–40 промилле), то даже кратковременное опреснение оказывает на них самое пагубное воздействие. Массовая гибель кораллов из-за сильных ливней в момент отлива неоднократно отмечалась на рифах к востоку от Австралии. После таких дождей большие участки колоний надолго остаются безжизненными. Дотоле населявшая их богатая фауна погибает или уходит в другие места. Из-за сильного опреснения рифы не развиваются и там, где в море впадают крупные реки.

Проникновению рифообразующих кораллов в глубь водяной толщи препятствуют недостаток света и отчасти падение температуры. Нижний предел распространения кораллов целиком зависит от их симбионтов — зооксантелл, которые на глубине свыше 50 м уже не способны к эффективному фотосинтезу: для его нормального протекания там слишком мало света.

Непременное требование кораллов — чистота и прозрачность вод. Это отнюдь не прихоть. Мелкий песок, ил и другие взвешенные в воде частички, оседая на полипах, закупоривают их глотку, затрудняют работу ресничек и в результате нарушают нормальный ток воды через кишечную полость. При продолжающемся оседании посторонних частиц полипы оказываются не в состоянии от них освободиться, обмен веществ у них затрудняется, и они погибают. Кроме того, мутная вода задерживает больше света и тем замедляет рост. Очень важно для них и достаточное содержание в воде кислорода. Вот до чего капризны эти создания!

Жизнь коралловых полипов — пример удивительно гармоничного эндосимбиоза. Едва молодой полип начнет извлекать из воды карбонат кальция и строить из него свой скелет-домик, как к нему присоединяются добровольные помощники — те самые зооксантеллы, которые сожительствуют с тридакной и червем конволютой. Они-то и окрашивают живые ткани полипов в зеленоватый и желтоватый цвет. Не так давно американские экологи X. и О. Одум установили, что в симбиозе с мадрепоровыми кораллами кроме зооксантелл живут еще и зеленые нитчатые водоросли, поселяющиеся в порах известкового скелета. Если подсчитать массу всех водорослей-симбионтов и сравнить ее с массой тела самих полипов, то окажется, что растительной протоплазмы в кораллах втрое больше, чем животной. Кораллы буквально начинены водорослями, которые образуют с ними сложный физиологический комплекс.

До 50-х годов нашего века большинство биологов были склонны считать, что коралловые полипы — строгие вегетарианцы. Полагали, что они питаются микроскопическими водорослями фитопланктона, а в случае нужды могут переваривать и своих симбионтов. Это ошибочное представление опроверг английский зоолог Морис Йонг. Он неопровержимо доказал, что коралловые полипы, как и подобает кишечнополостным, — настоящие плотоядные животные. Они питаются зоопланктоном и совершенно не способны усваивать растительную пищу. Йонг показал опытным путем, что даже при неблагоприятных условиях — голодании, нехватке кислорода, понижении температуры — зооксантеллы совершенно не усваиваются полипами, хотя и попадают в их кишечную полость. В случае серьезного заболевания полипа (а кораллы болеют, подобно всем живым существам) зооксантеллы погибают и сначала выталкиваются в кишечную полость, а затем выводятся наружу.

Если поместить колонию кораллов в темноту, ее зооксантеллы также погибнут. Что касается кораллов, то одни виды останутся в живых и будут продолжать нормально развиваться, другие окажутся в угнетенном состоянии, третьи отомрут. Пожалуй, крайний пример зависимости от эндосимбионтов подают кораллы альционарии. Они нацело утратили способность питаться самостоятельно, а на животную пишу вообще не реагируют. У них даже редуцировались некоторые участки пищеварительной полости.

При разнообразии реакций на потерю симбионтов все три группы сходны в одном: они утрачивают при этом «профессию» каменщиков, способность строить рифы. Факты такой «дисквалификации» кораллов побудили исследователей искать разгадку таинственной связи между жизнедеятельностью симбионтов и накоплением извести их хозяевами.

Долго думали, что постройка скелета в основном «дело рук» зооксантелл. Существуют же свободноживущие известковые водоросли — литотамнии, способные возводить рифы не хуже кораллов. Иногда их вклад в постройку рифа даже значительнее, чем самих полипов. Не они ли скрепляют прочной розово-красной «штукатуркой» волнорезный гребень на краю рифа? В пользу гипотезы о строительных способностях зооксантелл как будто косвенно свидетельствовал и тот факт, что по массе эти симбионты намного превосходят кораллы. Существовало также мнение, будто в своей созидательной деятельности водоросли используют продукты выделения полипов, например углекислый газ.

Йонг и другие исследователи доказали, что основа симбиоза кораллов и водорослей та же, что и у других зеленых животных. Водоросли поселяются в теле кораллов ради углекислоты, азотистых и фосфорных продуктов выделения. Углекислота идет не на образование извести, а на фотосинтез глицерина, из жидких же продуктов выделения водоросли строят белковое вещество своего тела. Симбионты, следовательно, заменяют кораллам органы выделения, поглощая отходы их жизнедеятельности. В свою очередь кораллы получают от симбионтов в дневное время дополнительные порции кислорода и, возможно, часть глицерина. В этих взаимных выгодах и кроется основное условие их альянса. В этом и главная причина любви кораллов к свету.

По-видимому, живя в теле кораллов, водоросли участвуют в образовании рифов опосредствованно. Поставляя кислород и удаляя продукты обмена, они создают условия для быстрого роста кораллов, а тем самым и для наращивания их мощного скелета.

Начиная с 60-х годов американские специалисты Т. и Н. Горо стали экспериментально исследовать биохимическую сторону механизма отложения извести у кораллов с помощью радиоактивного изотопа углерода. Им удалось установить, что между интенсивностью фотосинтеза и скоростью отложения извести существует прямая зависимость: на свету этот процесс шел в девять раз быстрее, чем в темноте. По свидетельству другого исследователя, американца Уэйнрайта, толчок к отложению извести дают водоросли. Они вырабатывают некое хитиноподобное вещество, на котором, как на твердой основе, и откладывается известь будущего скелета.

В общем секрет слаженной работы кораллов и водорослей все еще остается для нас загадкой. По сути дела наука только начинает подбирать ключи к тайнам этой сложнейшей симбиотической системы. Об одном интересном открытии советского исследователя, касающемся питания кораллов, будет сказано в последней главе книги.

Большинство кораллов, подобно крупным хищникам, активны преимущественно ночью. Днем они вялы, так как вся их энергия направлена на переваривание захваченной пищи. Основное орудие охоты и одновременно защиты этих сидячих организмов — стрекательные капсулы (книдобласты), устроенные по тому же принципу, что и у гидры. Во время охоты полип может наполовину выставлять из известкового домика переднюю часть своего тела, на кончике которого распускается «цветок». Это полип распустил свои нежные, но коварные щупальца. В них спрятаны сотни и тысячи «бомб», готовых взорваться при малейшем соприкосновении с чем-нибудь съедобным. Тогда из них мгновенно выскакивает длинная, туго скрученная нить (нематоцит) с «копьями» и крючками, смоченными ядовитой жидкостью, и вонзается в тело какого-нибудь рачка. Потом щупальца и тонкие реснички подтягивают парализованную жертву к ротовому отверстию.

Особое впечатление производит риф ночью, когда в поисках пищи активно работают щупальца всей колонии. Сразу даже трудно себе представить, как миллионы и миллиарды этих крохотных созданий, эти пожизненно прикрепленные к одному месту и замурованные в собственном доме существа своими «гарпунами», крючками и ядами ловят и убивают мельчайшую живую добычу и как потом столь же несметное число миниатюрных пастей поглощает ее. Когда риф «ест», он уподобляется маленькому спруту, отраженному в тысяче зеркал. Говоря словами Кусто, поистине риф живет одновременно «масштабами микромира и Гаргантюа».

Познакомившись с эндосимбионтами, живущими внутри кораллов, перейдем теперь к отношениям кораллов с окружающими живыми существами. Тут уже не будет той кажущейся внешней пассивности или, вернее, скрытности, которые отличают союз растений и животных. Речь пойдет об активных отношениях животных к животным, которые наделены острыми реакциями и определенными, пусть самыми примитивными, эмоциями.

Рифы сосредоточили в себе львиную долю мира беспозвоночных. Здесь представлены все его крупные подразделения, ныне существующие на Земле, исключая разве только насекомых. Кроме того, для рифов характерно великое множество рыб. Большинство обитателей рифа одето в яркие разноцветные наряды, подстать самим кораллам. Для многих это жизненная необходимость: чтобы быть незаметными для врагов, нужно уметь слиться с окружающим фоном. Именно на рифах в одной и той же группе мы найдем одновременно и крошечных, и гигантских представителей животного царства.

Коралловые джунгли служат для обитающих в них морских животных тем же, чем вечнозеленые леса — для сухопутных. Они дают им убежище, укрытие для выведения потомства; они их кормят и в отличие от леса еще и активно защищают от врагов.

Чего только не увидишь на рифах! Умей только смотреть, не пропуская ни одной мелочи. Встретишь все — от нежной привязанности «неразлучных друзей» до лютой неприязни непримиримых врагов, от взаимных услуг «заботливых соседей» до поедания сильным слабого. Нити, связывающие обитателей рифов, сплетены в столь сложный клубок и отличаются столь щедрым многообразием, что на сегодняшний день распутана лишь очень небольшая его часть. Человек только начинает постигать тонкость и сложность организации этого уникального комплекса, равновесие которого природа отлаживала миллионы лет.

Выше мы называли рифы райскими, цветущими уголками. Но если у читателя сложилось впечатление, что здесь царят мир и безмятежность, то мы должны его глубоко разочаровать. Рифы могут показаться человеку раем только с первого взгляда, и то, если на него никто не пытается напасть. На самом деле «рай» этот довольно грозен, так как его кажущаяся гармония держится на крови миллионов и миллиардов живых существ. Достаточно сказать, что в коралловом «раю» живут или в него заплывают, привлеченные обилием пищи, такие страшные хищники, как акулы, мурены, барракуды. Неумолимая борьба за существование здесь сильнее, чем где бы то ни было. Она вынудила хищников изыскивать все новые и новые методы и средства нападения, а их жертвы — находить новые способы защиты и спасения.

Законы рифовых джунглей суровы. Жизнь многих их обитателей можно сравнить с цирковым акробатическим представлением, участники которого при каждом трюке смотрят смерти в глаза. За малейшие отклонения в исполнении легко поплатиться жизнью. По трагедии, ежеминутно разыгрывающиеся в мире безмолвия по вине хищников, — не наша тема. Коль скоро мы решили говорить о симбиозе, оставим в стороне диссонансы, которых слишком много в симфонии жизни, и займемся созвучиями.

Коралловые рифы дают нам множество примеров дружеского единения и согласия. Пожалуй даже, по числу разных симбиозов это сообщество (на научном языке — биогеоценоз или экосистема) занимает на нашей планете первое место. Как в энциклопедии, в нем представлены все существующие типы и разновидности симбиоза. Вместе все обитатели рифов за вычетом хищников и паразитов составляют единое симбиотическое сообщество, своего рода «большой симбиоз», обнимающий тысячи видов.

Перечислить даже основных участников большого симбиоза не представляется ни малейшей возможности. Легче описать в общих чертах, где и как они живут. Часть животных проводит всю жизнь внутри колонии кораллов, для чего многие из них просверливают ходы в скелете. Нередко колония окружает такое животное со всех сторон, и оно оказывается замурованным в толще коралла, получая пищу через небольшое отверстие. Другие ползают по поверхности кораллов или держатся от них на расстоянии каких-нибудь нескольких сантиметров, третьи укрываются в зарослях кораллов только во время опасности.

Маленькая тридакна кроцея живет в толще кораллового известняка, словно в двойном блиндаже (у нее ведь есть еще своя раковина), сообщаясь с внешним миром через узкую щель, из которой торчит наружу край раковины и видна мантия. В самых прибойных местах рифа можно встретить морского ежа гетероцентротуса. Он тоже забирается в узкие щели и небольшие пустоты в породе. Часть игл на его спине сильно уплощена. Вместе с находящимися в их основании сильными мышцами они помогают ему прочно удерживаться в расщелинах. Между ветвями и вдоль ложбин кораллов неторопливо ползают крохотные крабы и креветки. У всех мелких животных — червей, моллюсков, ракообразных, иглокожих — большие клешни, всевозможные выросты в виде шипов, колючек, ершиков, предназначенные для удержания тела в пустотах и среди ветвей кораллов. К поверхности колонии прирастает длинная скрученная трубка раковины брюхоногого моллюска верметуса, домики червей серпулид; на них находят пристанище морские лилии. На дне обитают моллюски с необычайно красивыми раковинами — мурексы, оливы, ламбдисы, жемчужницы. Попадаются и пятнистые ципреи. Это ее пустую раковину подносят к уху, чтобы услышать «шум моря»…

Каждый крупный коралловый массив — это целый замкнутый мир с разнообразной микрофауной. Но этого мало. Примеру кораллов следуют многие другие рифовые животные, давая приют разнообразной мелкой живности. На рифах буквально любая губка, актиния, моллюск с достаточно крупной раковиной образуют свой микромир, в котором живут рачки, черви, мелкие рыбки, простейшие…

Если бы о жизни многочисленных коралловых симбионтов все было известно и мы захотели бы их классифицировать в зависимости от пользы, которую они приносят своим хозяевам, то наверняка установили бы целую иерархию. В первом приближении их можно разбить на три основные группы. Одни сожители кораллов (комменсалы) пользуются их приютом и покровительством, ничего не давая взамен. Другие оказывают им небольшие услуги, облегчая существование. Третьи, наиболее «благодарные», в обмен на гостеприимство и защиту взяли на себя важнейшие функции, от которых зависит сама жизнь кораллов. К этой последней группе «истинных друзей» относятся, в частности, те симбионты, которые отвечают за санитарно-гигиеническое состояние рифов.

Для кораллов проблема номер один — удаление трупов, как «своих», так и «чужих». При высокой продуктивности рифового сообщества (она измеряется количеством производимой биомассы) увеличивается и число мертвых растительных и животных организмов, которые падают вниз непрерывным дождем. Кораллы во многих делах самостоятельны, но очищать себя от мертвой органики они не в состоянии. Вспомним, что кораллы — сидячие организмы, прикрепленные к одному месту. Правда, и тут есть исключения. В шаровидные известковые домики некоторых полипов иногда забирается червь, который судорожными рывками, то сокращая, то расслабляя свое тело, передвигает по дну и себя, и колонию. Но подавляющая масса кораллов живет и умирает там, где родилась. Если бы их никто не чистил, они задохнулись бы под слоем мертвых частиц. К тому же эти частицы оказались бы очень быстро сцементированными известковыми водорослями и превратились бы в твердую корку. Вот тут-то кораллам и необходима помощь санитаров.

Среди организмов, питающихся падалью, очень важную группу составляют крабы и креветки, живущие в тесном симбиозе с полипами. В частности, они самые обычные квартиранты грибовидных фунгий. В сумерки полчища этих работяг выходят из укрытий на поверхность рифа и принимаются энергично подбирать разные трупы. Если это полип или другой организм, заключенный в вестковый домик, они извлекают его и оттуда, ловко и быстро раздробляя скелет своими мощными клешнями.

Санитарную службу на рифах несут и многие рыбы, например рыбы-бабочки рода хетодон. Если крабы и креветки трудятся ночью, то хетодоны работают «в дневную смену». Весь день они мирно пасутся на тучных коралловых «пастбищах», выщипывая при этом только мертвых полипов и осевшие частицы погибших животных и растений. Им принадлежит фундаментальная роль в сохранении рифов.

К различным видам рода хетодон относятся мелкие ярко окрашенные, часто полосатые рыбки с овальным, круглым или иногда вытянутым в высоту телом, маленьким ртом и прозрачными плавниками. Их преобладающие цвета желтый, золотистый, оранжевый, коричневый и черный. Все они оседлы и обычно тесно привязаны к маленькому участку рифа. Представители одних видов пасутся здесь неразлучными парами, другие — группами по нескольку рыбешек, третьи — большими стаями, словно облако закрывающими собой склон рифа. Именно рыбы-бабочки, добровольно пекущиеся о здоровье и красоте кораллов и моментально скрывающиеся в них при малейшей опасности, и вносят в картину жизни на рифах идиллический элемент.

Но у кораллов есть и враги. Самые серьезные враги из рыб — это рыбы-попугаи, названные так за свои массивные челюсти, напоминающие клюв попугая. Другая отличительная черта их внешности — большая шишка на «лбу», которой они наносят удары по колониям. Среди них преобладают рыбы средней величины. У всех толстое, неуклюжее тело, чаще всего окрашенное в зеленый и синий цвета.

Рыбы-попугаи (их еще называют скарами) — профессиональные разрушители рифов. Дело в том, что ничем другим, кроме кораллов, они не питаются. Отгрызая их ветви своим мощным клювом, рыбы-попугаи легко раздробляют их зубами, обращая в мелкий песок. Мягкие части они усваивают, а пустая порода, пройдя через их кишечник, выводится наружу. Так Как органического вещества в ячейках полипов мало, рыбам приходится трудиться очень усердно. За год каждая из этих рыб-камнедробителей перемелет не одну тонну кораллов. Крупные рыбы (до метра и более длиной) могут отгрызать куски величиной со страусовое яйцо. Таким образом одним махом уничтожается то, что создавалось много лет! Кроме попугаев тем же ремеслом промышляют рыбы-шары, единороги и даже некоторые рыбы-бабочки.

Из мира беспозвоночных рекордсменами по количеству пропускаемого через кишечник песка и ила слывут голотурии, играющие ча рифах роль земляных червей. В поисках остатков животной и растительной пищи они также заглатывают небольшие обломки скелета кораллов и способствуют их размельчению. Только в отличие от рыб голотурии имеют дело с мертвой породой.

Рифы разрушают не только те, кто поедает полипы, но и те, кто устраивает в них свои гнезда. Этим занята целая армия сверлильщиков. Буравят рифы даже водоросли, казалось бы вообще лишенные всяких побуждений, причем делают они это не хуже животных. В результате поверхность коралловых массивов бывает сплошь испещрена кавернами, ведущими во внутренние «квартиры».

Разные животные сверлят по-разному. Большинство делает это чисто механически, пользуясь в качестве сверла теми орудиями, которыми их наделила природа. Так, у некоторых морских ежей для этой цели предназначены особые иглы. Они очень тверды, снабжены сильной мускулатурой и прикрепляются к телу так, что способны вращаться, точно сидят на шарнире. Мелкие тридакны пробуравливают породы острыми краями своей раковины.

Многие организмы проделывают отверстия химическим путем, выделяя те или иные вещества, растворяющие известь. Двустворчатый моллюск «морской финик», проводящий всю жизнь внутри породы, достигает желанной цели при помощи кислоты, которую выделяет специальная железа, расположенная в передней части мантии. Наконец, третьи пользуются одновременно обоими способами. Интересно, что против них, как и против рыб-камнедробителей, стрекательные клетки кораллов бессильны.

В ячейках живых полипов часто поселяются личинки усоногих раков рода пиргома. Сами полипы вскоре погибают, а ячейки по мере развития рачка продолжают разрастаться вместе со всей остальной колонией, сохраняя прежние пропорции. Своим видом такие ячейки очень напоминают галлы, образуемые на листьях растений клещами и насекомыми.

Однако совокупная деятельность всех этих отнюдь не безразличных для кораллов организмов ничто в сравнении с аппетитами некоторых морских звезд. Впрочем, до недавнего времени даже эти обжоры не могли причинить кораллам большого вреда. Миллионы лет поедали они полипы и разрушали рифы, а кораллы продолжали процветать и расширять свои владения. Возможности тех и других оставались примерно равными, между ними существовало подвижное экологическое равновесие.

Но вот в начале 60-х годов нашего века на рифы Австралии и Океании обрушилась беда. На них вдруг в несметных количествах появился страшный хищник — морская звезда акантастер, или «терновый венец», принявшаяся уничтожать живые кораллы на огромных площадях. Представьте себе мускулистый, на первый взгляд малоподвижный комок с одной или двумя дюжинами радиально расходящихся рук-лучей размахом до 60 см, утыканных сотнями острых и очень ядовитых иголок, между которыми просвечивает слизистая кожа неопределенной (чаще буро-фиолетовой) и весьма изменчивой окраски, — и портрет звезды готов. Единственная ее пища — живые коралловые полипы. Неподвижные части брюха звезды с расположенными на нем присосками смазаны клейкой слизью. нейтрализующей действие стрекательных капсул кораллов и позволяющей безнаказанно садиться на колонию. Устроившись на кораллах таким образом, звезда выворачивает наружу большой желудок и с помощью его мощных ферментов переваривает полипы тысячами. Там, где посидела звезда акантастер, не остается ничего живого. Вместо цветущей колонии торчат лишь голые белые скелеты.

Морская звезда акантастер на колонии кораллов (белые участки колонии — скелеты кораллов, съеденных звездой)

Но почему звезды вдруг так «озверели»? Ведь они жили на рифах всегда. Отчего же раньше они не причиняли им заметного вреда? Чтобы ответить на эти вопросы, к месту трагедии были срочно снаряжены научные экспедиции, которые подтвердили факт небывалого размножения «тернового венца». В некоторых местах эти хищники сидели такими плотными скоплениями, что лучи соседних особей накладывались друг на друга. Что же позволило им так сильно расплодиться?

Причину этого явления разгадал австралийский исследователь Роберт Пирсон. Он высказал предположение, что, несмотря на все свое грозное вооружение, звезда акантастер, очевидно, до сих пор сама была жертвой более сильного хищника, численность которого по какой-то причине вдруг резко упала.

Вскоре это предположение полностью подтвердилось. Действительно, оказалось, что у звезды акантастер есть враг, против которого она бессильна. Это моллюск хардния тритонис, или просто тритон. И вот как он с ней расправляется.

Тритон подобен танку. Его тело защищено от игл звезды толстой броней раковины (она достигает в длину 40 см). Настигнув звезду, тритон прежде всего выдвигает из раковины свою «ногу» (часто она по размеру больше человеческой ступни); при этом передняя часть раковины опускается и моллюск ловко засовывает «ногу» под звезду, слегка приподымая ее тело. Потом тритон выпячивает вперед «голову» и приставляет ее к центру брюха своей жертвы. Это место у звезды лишено игл и твердых пластин. Присосавшись к нему, моллюск спокойно опорожняет внутренности звезды. От грозного врага кораллов остается лишь дряблый мешок с опавшими иглами.

Истинной причиной нарушения равновесия между кораллами, «терновым венцом» и тритоном оказался, как и во многих подобных случаях на суше, человек. По мере того как все более входило в моду плавание под водой, появилось много любителей, занявшихся коллекционированием красивых ракушек и других морских диковин. Их стали в больших количествах поставлять в магазины в качестве местных сувениров. В итоге в течение нескольких лет только на ближайших к Австралии рифах было собрано несколько тысяч тритонов. Последствия не заставили себя долго ждать. Там, где не стало этих моллюсков, все пространство быстро заполонили звезды (ведь они за один прием выметывают около миллиона яиц!).

Пока не был принят закон, запрещающий сбор тритонов, война, объявленная морским звездам, — а их истребляли тысячами — не меняла существенно положения: рифы продолжали гибнуть. Сейчас обстановка постепенно нормализуется, и можно думать, что рифы полностью оправятся. Если их не постигнет новая беда, угрожающая всему живому…

Кусто, решивший выяснить, как влияет загрязнение океана на его обитателей, и за тридцать с лишним лет избороздивший с этой целью воды всего земного шара, пришел к выводу, что «мир коралла — эта прекрасная, сказочная, волшебная страна — погибает». Погибает из-за отравления нефтепродуктами, сточными водами, бытовым мусором. Но его еще можно спасти, если серьезно взяться за дело.

Ученые уже подняли свой авторитетный голос в защиту живых рифов. И не только по научным или эстетическим соображениям. Они убедительно показали, что если в борьбе с загрязнением Мирового океана не будут срочно приняты радикальные меры, то вслед за смертью кораллов может погибнуть остальной живой мир океана. А это неминуемо отразится на судьбе всех наземных обитателей, включая самого человека…