За порогом вражды

Глава четвертая РЫБЫ ВСЕМ НА УДИВЛЕНИЕ

Можно ли поверить, чтобы у лютых хищников были друзья-симбионты? Чтобы маленькие рыбки могли чувствовать себя спокойно только в иглах морского ежа пли между «заряженными» щупальцами актиний и медуз? Слыхано ли, чтобы рыба охотилась, сидя верхом на другой рыбе, или, встретив своих более мелких собратьев, которыми вполне можно закусить, вдруг забывала свою хищническую природу и даже позволяла мелким рыбешкам безнаказанно заплывать к себе в рот? Обо всех подобных чудесах симбиоза, изо дня в день происходящих с разными рыбами, человеку опять-таки поведали коралловые рифы.

Несметное множество рыб, о которых пойдет теперь разговор, нашли здесь свою обитель и больше нигде не водятся. У них характерное плоское или округлое тело и очень подвижные плавники. Это обеспечивает им большую маневренность и быстроту движений. Почувствовав опасность, они молниеносно прячутся в пустотах и трещинах. У аквалангиста, плывущего вдоль склона рифа, создается впечатление, что риф буквально впитывает стаи рыб, только что неподвижно державшихся у его кромки. В спасительных зарослях умещаются даже большие спинороги и груперы, присутствие которых выдает только торчащий наружу кончик хвоста.

Чаще всего встречаются мелкие рыбки размером всего в несколько сантиметров, реже — средней величины, до 60–70 см. Многие из них, особенно те, что не пользуются укрытиями и покровительством кораллов или актиний, предпочитают в целях самозащиты держаться стаями. Есть на рифах и рекордно крупные представители рыбьего царства. Некоторые барракуды (их называют морскими щуками) и мурены достигают 2–2,5 м длины, а у гигантского ската манты размах «крыльев» доходит до 4-м. Сюда периодически наведываются самые крупные среди рыб — китовые акулы.

Яркие краски и чудесные узоры коралловых рыб сразу приковывают к себе внимание. Они словно вышли на бал-маскарад. Веро-ятно, любое из этих восхитительных созданий природы аквариумисты-любители были бы счастливы держать у себя дома, но, увы, условия их содержания столь сложны, что большинство любителей может об этом только мечтать…

Мелкие рыбешки чаще щеголяют двухцветным нарядом, составленным из разных полос, то проходящих непосредственно по телу, то окаймляющих жаберные крышки или плавники. Полосы могут дополняться отдельными пятнами. Бывает, что полос нет, и тогда пятна располагаются на однотонном фоне. Характерны изысканные сочетания — желтого с голубым, желтого с вишневым и коричневым, серого с розовым, оранжевого, зеленого и желтого с черным и т. д. Любуясь совершенством цветовой гаммы и выразительной простотой рисунка, трудно поверить, что все это создано слепой природой, а не волшебным художником-декоратором, вложившим в оформление подводного царства безукоризненный вкус и могучую фантазию.

Интересно, что у многих видов самцы и самки «одеты» по-разному. Ряд рыб меняет свой наряд с возрастом и по временам года (в тропиках тоже есть свои сезоны). Рыбы-попугаи, например, делают это на протяжении своей жизни трижды.

Почему у коралловых рыб такая яркая, бросающаяся в глаза окраска? Чистая ли это случайность или следствие каких-то особых законов, управляющих всем живым на рифах? В этом чрезвычайно сложном вопросе ученые еще далеки от единого мнения. Проще всего допустить, что окраска рыб определяется теми же причинами, что и окраска сухопутных животных. Так, ее можно считать покровительственной, маскирующей рыб под окружающий фон. Действительно, многие рыбы именно таким способом избегают своих врагов. Поскольку фон часто яркий, ярка и окраска обитающих здесь рыб. Но большая часть фактов противоречит такому объяснению. Логично также предположить, что яркий наряд — «плод любви», неизменного стремления самцов и самок выбирать все более красивых партнеров для продолжения рода, как это принято, например, у птиц. Иными словами, тут действует половой отбор. Однако, встав на эту точку зрения, приходится признать, что «вкусы» рыб далеко не равноценны… Вероятно, найдутся и такие случаи, когда рыбы всем своим броским видом предупреждают, что они ядовиты или попросту несъедобны. Очевидно, все подобные объяснения вполне справедливы по отношению к целому ряду видов рыб, но для основной массы рифовых рыб они малоубедительны.

Конрад Лоренц, крупнейший специалист по поведению животных, посвятивший много лет наблюдениям за жизнью в коралловых дебрях, высказал предположение, что яркая окраска рыб служит сигналом для опознания своих своими. Действительно, для многих оседлих видов, занимающих в качестве «личного» владения небольшую территорию и ревниво охраняющих ее от непрошеных пришельцев, зрительные образы очень важны. Та или иная яркая окраска уже издали сигнализирует расселяющимся особям, что данный участок занят.

В распределении видов на рифах существует строгий порядок. Большинство из них оседло и точно знает свое место. В самых верхних частях рифа, осушаемых во время отлива, держатся маленькие морские собачки, бычки, окуни, молодь рыбы-хирурга и рыб-бабочек. При отливе они оказываются в мелких лужицах, иногда нагреваемых до 38–40 градусов, где терпеливо ждут, когда снова придет большая вода. В зоне, никогда не подвергающейся осушению, на глубине до 20–30 м, обитает основная масса рыб. Среди них выделяются губаны, груперы, рыбы-попугаи, рыбы-хирурги, рыбы-бабочки, султанки, цезио, морские ласточки, кардиналы, луцианы, а из особо хищных — каранксы, атерины, сарганы, барракуды, мурены, каменные окуни и прочие. На большой глубине чаще попадаются рыбы-солдаты, батрахусы. Для лагун характерны рыбы-шары, рыбы-ежи, кузовки, спинороги. (В дальнейшем для краткости мы будем опускать в двойных названиях слово «рыба».)

Мы уже упоминали вскользь об актиниях, или морских анемонах. Вот одна из них. Сидит, прикрепившись подошвой кубышкообразного тела к чему-то твердому и раскинув свои ловчие «сети» — многочисленные слегка колышущиеся щупальца, собранные в яркий венчик. Всем своим видом она напоминает роскошный экзотический цветок. Но красота и безмятежность такого «цветка» обманчивы. За ними скрывается хищность необыкновенно прожорливого животного.

Большинство коралловых рыб избегает приближаться к этим красавцам. Рыбы прекрасно знают, что прикосновение к их щупальцам грозит смертью.

Но что мы видим? Парочка красивых полосатых рыбешек, только что беззаботно кружившихся возле венчика щупалец одной из актиний, вдруг — о ужас! — при нашем приближении быстро юркнула в самую его середину. Через одну-две минуты, успокоившись и убедившись, что им ничто не угрожает, рыбешки выплыли из ядовитых дебрей целыми и невредимыми. Яд актиний, это самое грозное оружие в морском царстве, для их близких друзей не страшен. Более того, он служит их безопасности. Благодаря «дружбе» с актиниями они могут позволить себе любой наряд. За его яркость и пестроту рыбок прозвали клоунами, а за дружбу с морскими анемонами — анемоновыми рыбками. Приглядимся поближе и к рыбкам, и к их покровителям.

Актинии, в какой-то мере конкурирующие с полипами, обитают в основном на отмелях и во внутренних лагунах, где живых кораллов меньше или нет совсем. Размерами они бывают от нескольких сантиметров до одного метра. Самые крупные относятся к семейству стоихактид. Кроме одиночных актинии есть и колониальные. Кусты некоторых из них, живущих большими «коллективами» (например, ризобраихии Рамзая), могут достигать 3–4 м в диаметре. Наиболее обстоятельное изучение симбиоза стоихактид с анемоновыми рыбками предприняли зоологи Ричард Марискал из США и Иренаус Эйбль-Эйбесфельдт из ФРГ.

Обычный размер анемоновых рыбок (принадлежат они к семейству помацентрид) от 5 до 12 см. Есть среди них и совсем малюсенькие, длиной 1–3 см. Таков, например, амфиприон перкула. Чаще всего пара взрослых рыбок и несколько особей подрастающей молоди того же вида облюбовывают себе одну актинию и никуда далеко от нее не отплывают (мелкие держатся на расстоянии до 10–15 см, а те, что покрупнее, могут удаляться максимально до 2–2,5 м). Это их дом с охотничьим участком, которые они ревниво оберегают от прочих сородичей.

Сразу поставим стандартный вопрос: что дает каждому из симбионтов их тесный союз? На каких взаимных выгодах он основан? Главное, что извлекают рыбки из дружбы с актиниями, — это безопасность. Без них эти беззащитные существа, чем-то напоминающие беспечных бабочек, вьющихся над цветком, давно бы стали жертвами хищников. Услуга, как видим, немалая. Во всяком случае, как замечает Эйбль-Эйбесфельдт, на рифах встречаются актинии, которые великолепно обходятся без рыб, зато ему ни разу не попадались анемоновые рыбки без актиний.

Актинии не только надежно укрывают своих рыбок в случае опасности, они их еще и кормят. Впрочем, кормежка, как мы сейчас узнаем, бывает взаимной. Все зависит от обстоятельств.

В основном анемоновые рыбки питаются планктоном. Однако часто можно наблюдать, как они отгрызают у своих защитниц отмершие щупальца, по-видимому поедая находящиеся в них нематоциты и зооксантеллы. Но кроме отмерших они отрывают и живые щупальца, которые у актинии постоянно обновляются. Заглатывают также непереваренные остатки пищи, «выплюнутые» актинией, и не стесняются даже вырывать у нее изо рта то, что она намеревалась съесть сама. Актиния все это терпит ради одной важной услуги: рыбки ее чистят.

Для неподвижных актиний, как и для кораллов, самая серьезная угроза — быть заживо погребенными под частичками песка, мертвых организмов и собственных выделений. Актинии, перенесенные в аквариум без симбионтов, в случае недостаточного тока воды даже при хорошем кормлении в конце концов погибали.

Очистка — главная услуга анемоновых рыбок. Держась в зарослях щупалец или где-то поблизости, они создают движение воды, и актинии становится легче дышать. Если на нее падают какие-либо ненужные частицы, рыбки их тотчас удаляют. В опытах наблюдали, например, как они захватывали ртом небольшие камешки, которые специально бросали на край ротового диска актинии, и оттаскивали их на расстояние 20–30 см от своей подопечной. С другой стороны, замечено, что и рыбки, изолированные от актиний, чувствуют себя намного хуже. Они, в частности, становятся более восприимчивыми к заболеваниям.

Очутившись в неволе вместе с актиниями, представители рода амфиприон берут на себя еще одну функцию: они начинают их кормить. Марискал рассказывает, что ему приходилось неоднократно наблюдать эту процедуру в лабораторных аквариумах. Рыбкам бросали на небольшом расстоянии от актинии кусочки мяса. Мелкие они тут же проглатывали, а те, что покрупнее, хватали ртом и подталкивали к ее щупальцам. Интересно, что рыбки держали кусочек до тех пор, пока она его не схватывала. При этом щупальца, соприкасаясь вплотную с ртом рыбки, никогда не разряжали своих стрекающих клеток. Затем начиналась совместная трапеза. Оба рта поддавали кусочек, словно мяч, раздробляя его на мелкие части. Некоторые амфиприоны любые куски пищи (рыбу, креветок и пр.) тащат к актинии.

Самое любопытное, что если вынуть из аквариума актинию — «собственность» ухаживающей за ней рыбки, то нередко эта рыбка начинает приносить корм ближайшей актинии, с которой «дружат» другие особи. Потребность заботы у «кормящей» рыбки столь велика, что ее не останавливает риск подвергнуться оборонительным атакам со стороны законных опекунов другой актинии. Она готова выжидать в течение нескольких минут удобного момента, когда можно покормить «чужую» актинию более или менее безнаказанно.

Высказывались предположения, что симбионты актиний способны играть еще роль приманки, соблазняющей некрупных хищных рыб и побуждающей их к нападению, при котором они могут войти в зону, доступную для щупалец актинии. Логично также допустить, что простое присутствие анемоновых рыбок в зарослях щупалец актиний в состоянии притупить осторожность других рыб. Существует ли подобный «тайный сговор» между актиниями и амфиприонами в дикой природе, еще не доказано. При содержании обоих животных в аквариуме Марискалу посчастливилось, например, наблюдать, как амфиприоны загоняли в щупальца своих актиний мелких сардин.

Он же отмечал, что амфиприон одного вида энергично прогонял всех живых анемоновых рыбок (другого рода), видя в них конкурентов, тогда как мертвых, наоборот, подталкивал ко рту актинии, подобно тому как он поступал с неанемоновыми рыбками.

Обстановка среди щупалец актиний, с нашей, человеческой точки зрения, скажем прямо, нервная. Она ничем не отличается от условий жизни на кустах кораллов. Рыбки, дружащие с морскими анемонами, по существу проводят всю жизнь словно на минном поле. Но, что особенно интересно, они никогда не подрываются ни на одной «мине». Рыбки могут плотно прижиматься к щупальцам, затевать среди них драки с соперниками и, как мы видели, даже откусывать щупальца, но актиния никогда не обожжет своих симбионтов. В чем причина такого поведения? Этот вопрос уже много лет служит предметом горячих споров.

Одни ученые считают, что анемоновые рыбки обладают по отношению к оружию актиний врожденным иммунитетом, другие — что их предохраняет покровный слизистый слой, третьи — что актинии «лично» знают своих подопечных и потому в силу выработавшегося у них инстинкта их не обжигают. В подтверждение каждой из этих точек зрения исследователи приводят результаты своих опытов и наблюдений.

Первое объяснение, пожалуй, дальше всего от истины. Как показали недавние эксперименты, застрахованность анемоновых рыбок от разрядов нематоцитов отнюдь не абсолютна. Так, достаточно отделить ее на несколько дней от актинии, к которой она привязана, чтобы рыбка утратила свою неуязвимость. Весьма вероятно, что при новом контакте с прежней своей актинией она получит «ожог».

Наблюдали и за реакцией будущих симбионтов при их первом знакомстве. Американцы Д. Девенпорт и К. Норрис подсаживали к актинии в аквариум амфиприона одного из видов, с которыми она обычно живет в содружестве, и следили за его характерным поведением. Сначала рыбка держалась от актинии на известном расстоянии, затем стала кружиться вокруг ее массивного тела, лишь изредка подплывая к венчику щупалец, но не ближе чем на один сантиметр. Постепенно прогулки над венчиком становились все более частыми, а расстояние между щупальцами и рыбкой все более сокращалось. Потом, совсем осмелев, она стала заигрывать с актинией: слегка коснется ее щупалец одним из плавников и тотчас отскочит, видимо получив легкий ожог. Коснется раз, другой, третий… Наконец, рыбка вошла с ними в постоянный контакт, и они уже больше на нее не реагировали.

Необходимость такого постепенного взаимного привыкания (акклимации) говорит о том, что в симбионтах происходят в это время какие-то изменения. Может быть, просто поведение рыбки рассчитано на то, чтобы актиния ее запомнила? Эйбль-Эйбесфельдт думает, что актиния действительно способна «узнавать» свою спутницу. Эта способность сохранялась, например, и после того, как он, крепко удерживая рыбку, несколько раз энергично провел ею по щупальцам. Даже при таких неестественных движениях нематоциты бездействовали. Конечно, вопрос о возможностях «памяти» актиний весьма спорный. Что же касается их друзей — симбионтов, то они прекрасно запоминают и узнают своих попечителей, руководствуясь в основном зрением. При подмене «обжитой» актинии надеяться на то, что рыбка этого не заметит, можно только в том случае, если ее новая хозяйка будет не только того же биологического вида, но и полностью походить на прежнюю по размеру, окраске и внешности.

Большинство ученых справедливо считает, что тайна «иммунитета» скрыта в свойствах слизистого покрова рыбок. То, что роль этого покрова не сводится к роли простого механического изолятора, совершенно ясно. Вопрос в другом: кто посылает физические или химические стимулы и соответственно кто кого «выбирает» в партнеры — актиния или рыбка? По мнению одних, активная роль в акклимации принадлежит актинии, которая берет в качестве симбионта не любую анемоновую рыбку, а только определенного биологического вида и размера; по мнению других, актиния пассивна, а облюбовавшая ее рыбка способна сама предохранять себя от ожогов благодаря каким-то изменениям в своем слизистом покрове. Возможно даже, что во время «заигрывания» рыбка и актиния как раз и обмениваются какими-то веществами своей слизи, которые тормозят разрядку нематоцитов. Дать достоверный ответ на все эти вопросы пока еще никому не удалось.

Актинии служат для анемоновых рыбок надежной крепостью. За густым частоколом их щупалец рыбки чувствуют себя неуязвимыми для хищников. Маленькие рыбешки способны даже, как утверждают некоторые зоологи, забираться через рот внутрь самой актинии и там пережидать опасность. Как правило, они торопятся укрыться от своих явных врагов, которые могут их съесть. Другое дело, если к актинии попытаются приблизиться их собратья — анемоновые рыбки своего или чужого вида. Тут их ждет самый решительный отпор. Для опознания непрошеных гостей, вторгшихся в чужие владения, и служит сигнальная окраска, позволяющая «домовладельцу» заранее определить, от кого надо прятаться, а кого надо прогонять. Как только любой пришелец, намеревающийся завладеть актинией, пересечет условную границу «территориальных вод», его встречает яростная атака местною владыки. Защищая свои законные права, он проявляет такую решительность и отвагу, что заставляет обратиться в бегство даже рыб, в несколько раз превосходящих его по размеру. Самки многих видов в период, когда они охраняют гнездо, приготовленное для откладки икры, способны на подлинный героизм. Но и в обычные дни амфиприонам не приходится занимать у других рыб мужества.

Марискал рассказывает, что нередко, когда он приближался к актинии, маленькие амфиприоны набрасывались на него самого. При этом они делали в его сторону стремительные короткие броски, отступая после каждого из них на 10–15 см. Чем ближе был он к актинии, тем чаще становились атаки. Находясь в активной обороне, несколько рыбок часто действуют сообща.

Следует сказать, что самоотверженность, полнейшее пренебрежение к собственной жизни, так сказать, борьба до конца, которые проявляют морские обитатели в критической ситуации, — закон на коралловых рифах. Там чаще, чем где бы то ни было, исход поединка решает «психологический настрой». Существа, которые вместо того, чтобы дать отпор, обращаются в бегство, обречены.

Кусто ставил тест на испытание «мужества» рыб прямо в море. Правда, он экспериментировал не с анемоновыми рыбками, а с груперами, которые охраняют не актиний, а свои норы. Но то, что он узнал, характерно для тех и других. Кусто сначала приручал групера, подкармливая его кусочками рыбы (на это поддаются даже акулы и мурены), а затем помещал перед его гнездом зеркало. Едва ли можно сомневаться, что групер видел себя в зеркале не только впервые в жизни, но и впервые в истории своего рода. Не удивительно, что он принимал собственное отражение за мнимого соперника и вступал с ним в бой до победного — конца. Некоторые выдающиеся «вояки» разбивали вдребезги подряд до четырех зеркал, которыми их окружали со всех сторон. Много зеркал было таким образом разбито во время экспедиции Кусто на рифы Коморских островов.

Расставаясь с анемоновыми рыбками, которые, несомненно, еще поведают людям о многих тайнах своего поведения, упомянем еще об одном свидетельстве их оседлости. Если удалить из аквариума актинию, которая до этого давала приют рыбкам, они при отсутствии других укрытий долго будут оставаться на том месте, где раньше сидела их хозяйка. Даже если их насильно сгонять, они все равно будут продолжать к нему возвращаться.

В сожительстве с некоторыми актиниями находятся также креветки. Держатся они тоже парами, иногда вместе с подрастающей молодью. Деятельно ползая среди щупалец, они старательно подбирают своими крохотными клешнями все лишнее. Без актиний этих креветок нигде не встречают.

Небольшие рыбки фиерасферы избрали в качестве своего дома голотурий — тех самых, которые «питаются» коралловым песком и илом и которых на Востоке подают на стол под названием трепанга. Не будь на свете голотурий, фиерасферов давно бы съели хищные рыбы. Правда, их спасают от этой участи еще некоторые моллюски, пускающие рыбешек внутрь своей раковины, и даже морские звезды. Фиерасферы абсолютно беззащитны. Кожа их змеевидного тела, очень напоминающего тело маленьких угрей, совершенно лишена пигментации и потому выглядит белой.

Хотя у голотурий и нет стрекающих клеток, острых игл и зубов, они все же располагают эффективным средством защиты, причем весьма оригинальным. Подвергшись нападению, голотурия спасает себя тем, что жертвует собственными внутренностями, выстреливая ими в хищника. Пока тот их пожирает, голотурия бросается наутек. Через 10–12 дней у нее вырастают новый кишечник и новые легкие, и она в случае нужды снова может повторить свой необычный трюк.

Фиерасфера голотурия никогда не обстреливает. Рыбка забирается в ее клоакальную полость, а иногда и в легкие. Интересно, что фиерасфер влезает в соответствующее отверстие не головой, а хвостом, извиваясь при этом всем телом. Иногда внутри голотурии поселяются сразу 3–4 рыбки, по-видимому не причиняя ей никакого вреда. Днем они спят, а с наступлением темноты отправляются на промысел. Гостеприимная хозяйка беспрепятственно их впускает и выпускает. Что за польза голотурии от таких сожителей, никто не знает.

Голотурий с фиерасферами встречают не только на рифах. Они весьма обычны, например, в Средиземном море.

Кто бы мог подумать, что можно жить в иглах морского ежа? А вот у ежа диадемы есть верный друг — голубая рифовая рыбка, или кардинал, для которой его иглы служат родным домом.

Наткнуться на ежа диадему где-нибудь на пляже удовольствие не из приятных. Это крупные иглокожие красновато-бурого цвета с очень острыми и ядовитыми иглами до 25–30 см длины. Иглы обламываются и застревают в коже, вызывая на ней болезненные волдыри. Ежи держатся обычно группами. Каждого ежа сопровождает стайка кардиналов. Они что-то деловито склевывают с кожи своего хозяина, а тот специально наклоняет иголки, собирая их в пучки, чтобы рыбки могли свободно добраться до поверхности его тела. Это идет санитарная чистка. Почуяв опасность, рыбки своим поведением подают ежу сигнал. Тот сию же минуту распускает иглы, в частоколе которых они и укрываются. Самое интересное, что, пока кардиналы плавают возле ежа, они такого же, как и он, красновато-бурого цвета. Очутившись между иглами, они сразу меняют окраску — становятся ярко-голубыми. На лазоревом фоне их тела рельефно выступают продольные серебристые полосы. От их присутствия красивее становится и еж: между иглами ярко светятся голубовато-синие пятна.

Фиерасфер и голотдрий

Исследователи пробовали отгонять рыбок от их колючего «дома», а ежей тут же в море заточать в прозрачные пластиковые шары, Рыбки в панике метались вокруг шаров, а как только ежи оказывались на свободе, бросались искать защиты между их иглами. Подобно фиерасферам, кардиналы днем прячутся среди игл своего хозяина, а вечером выплывают на охоту.

Кроме кардиналов среди игл ежей обитает еще один сожитель — креветка стегопонтония. По-видимому, в круг ее обязанностей также входит забота о гигиене ежей.

Не пустуют и щупальца многих медуз. В экваториальных водах у самой поверхности обитает сифонофора физалия. Ее легко заметить издали по выступающему над водой воздушному пузырю светлого синевато-фиолетового цвета, отливающего серебром. Благодаря пузырю и находящемуся на нем гребню (отсюда старое название этих медуз — гребневики) физалия как бы идет в воде «под парусом», отдаваясь во власть ветра. Французские моряки в шутку прозвали физалию «португальским военным кораблем», потому что, плывя на юг, они впервые встречали их на широте Португалии. Под «парусом» скрывается в воде довольно массивное тело, от которого спускается вниз пучок метровых щупалец нежного ультрамаринового цвета. Кто бы мог подумать, что физалия не одно животное, а колониальный организм, в котором каждый его член выполняет свою функцию?!

Красивые нити щупалец служат одновременно килем и ловчими сетями. На них расположены сотни мощных стрекательных клеток, поражающих любого сталкивающегося с ними рачка или мелкую рыбешку. Парализованные жертвы подтягиваются щупальцами к пищеварительным членам колонии, сидящим под телом физалии.

Стрекательные клетки наполнены сильным ядом. Ф. Ф. Талызин утверждает, что достаточно ввести несколько миллиграммов этого яда под кожу мыши, как она через несколько секунд погибает. Чтобы убить 1000 мышей, хватит одного наперстка яда. Он удивительно стоек: если хранить высушенные щупальца в холодильнике, то они не теряют токсических свойств в течение шести лет. Небезопасен этот яд и для человека. Купающиеся, случайно задевшие щупальца физалии, получают сильный ожог. У них учащается пульс и падает кровяное давление. Бывает, люди даже тонут, потеряв сознание. Иногда физалии попадают из Северного экваториального течения в Гольфстрим, с которым доплывают живыми (если лето жаркое) до Ла-Манша. В пору их массового появления у берегов Англии и Франции печать, радио и телевидение этих стран предостерегают купающихся от встреч с опасной гостьей из тропиков.

Но яд физалии нипочем маленькой рыбке номиусу, постоянно живущей в самой гуще ее щупалец. Если номиусу ввести под кожу дозу яда, вдвое превышающую смертельную для других рыб, он не погибнет. Похоже, что он вполне адаптировался к жизни среди смертоносных нитей, эффективно оберегающих его от хищников. К тому же номиусы в них отлично маскируются. По их серебристой чешуе тянутся полоски точно такого же цвета, в который окрашены щупальца.

Какую пользу приносят физалиям номиусы, неотлучно следующие за ними небольшими стайками? Как показали наблюдения последних лет, они привлекают к своей хозяйке небольших хищных рыб, которых затем, в случае удачной охоты, поедают вместе. Впрочем, «дружба» симбионтов для физалии не всегда безобидна. Когда долго нет добычи, голодные номиусы начинают поедать ее щупальца.

Медуз взял себе в защитники целый ряд рыб из семейств строматеевых, ставрид, центролофовых и других, обитающих в водах умеренного пояса. Мальки обыкновенной трески и мерланов чувствуют себя в безопасности под колоколом медуз ризостом и цианей — самых крупных из этих студенистых созданий. Среди цианей, живущих в Атлантике, попадаются настоящие гиганты: их колокол достигает в поперечнике 2.5 м, а нити многочисленных щупалец тянутся на несколько десятков метров. В Черном море под колоколом ризостомы всегда можно увидеть молодь ставриды.

Часто для рыб симбиоз с медузами бывает временным. Они дружат с ними в самую юную пору своей жизни. Затем, возмужав и окрепнув, они собираются в большие стаи и начинают вести вполне самостоятельный образ жизни. Медузы же, словно заботливые няньки, берут попечительство над молодой сменой.

Кардиналы и морской ёж диадема

Мы подробно говорили о симбиозе в зарослях кораллов и актиний. Эти неподвижные животные, как мы знаем, растут, прикрепившись к твердому субстрату. Среди кишечнополостных есть, однако, некоторые гидроидные полипы (они родственны актиниям), которые умудрились каким-то образом поселиться на теле рыб. Гидроиды, сидя на своем быстро передвигающемся хозяине, получают все новые порции пищи и автоматически действующую механическую очистку, а рыба, становясь ядовитой, утрачивает всякую привлекательность для хищников. Кто решится, к примеру, проглотить лакомый кусок, обработанный горькой хиной?!

Некоторые рыбы обрастают гидроидами только на брюхе. А вот у миноусов, распространенных в Тихом и Индийском океанах, за кустистыми дерновинами этих полипов и чешуи не увидишь. Рыбы почти сплошь покрыты живым жгучим «войлоком», от которого шарахается все живое. Подобное защитное покрытие не менее эффективно, чем острые иглы рыб-ежей. Гидроиды селятся и на раковинах моллюсков. Двустворчатая теллина, живущая в Белом море, всегда обрастает гидроидом монобрахием. На раковине другой двустворки — иольдии — постоянно сидят на тонких стебельках «бутоны» гидроида перигонима.

Рыбы вступают в симбиоз и друг с другом. О самом интересном из них мы расскажем в следующем разделе. Здесь же ограничимся тремя примерами сожительства другого рода.

Поистине нет предела изобретательности хищников в способах ведения охоты. Среди кораллов или просто прибрежных скал прячется рыба-флейта. Прозвали ее так потому, что ее 80-сантиметровое тело вытянуто в длинную трубку. Держась в вертикальном положении и покачиваясь в такт движению ветвей, флейта почти незаметна. Из этой засады она могла бы непосредственно хватать свои жертвы, не прибегая ни к чьей помощи. Но флейта предпочла весьма оригинальный окольный путь (часто он надежнее) достижения цели: она охотится, предварительно оседлав какую-нибудь мирную рыбу. Облюбовав проплывающего поблизости попугая или сигана, флейта молниеносно выскакивает из засады и ловко устраивается у него на спине. Тот пытается от нее освободиться, но не тут-то было. С помощью сильного брюшного плавника флейта прочно удерживается в «седле» своего «коня». После тщетных усилий сбросить «седока» «коню» ничего не остается, как примириться со своей участью. Отныне они всюду плавают вместе. Во время кормежки мирной рыбы к ней в надежде поживиться остатками с ее «стола» устремляется ничего не подозревающая рыбья мелочь. Тут флейта внезапно соскакивает с «коня» и успевает схватить добычу раньше, чем рыбешки догадаются об опасности. Совершив этот разбойничий налет, коварная хищница снова удобно устраивается в «седле». Чтобы быть менее заметной, она нередко маскируется под цвет «коня»: на темных сиганах сидят темные «наездники», на желтых — желтые и т. д. Такой симбиоз от мутуализма, конечно, далек.

Вероятно, многим из наших читателей известно, что акул почти постоянно сопровождают мелкие полосатые рыбы-лоцманы. Словно почетный эскорт, следуют они за морской владычицей, точно повторяя все ее движения и, как говорится, ни на шаг от нее не отставая. Если одному из лоцманов и случается время от времени ее опередить (что делается в целях разведки обстановки), то очень скоро он снова возвращается на свое место. Лоцманы эскортируют и самых крупных акул — китовых. Всего любопытнее, что акулы их никогда не трогают и даже разрешают им в случае опасности прятаться в своей пасти. Какой же им прок от лоцманов?

Раньше думали, что лоцманы помогают своим «патронам», у которых слабое зрение, отыскивать добычу. Однако, когда убедились в совершенстве других органов чувств акул, от этой гипотезы пришлось отказаться. Скорее всего, главное назначение эскорта-постоянный санитарный надзор за кожей «патрона», с которого лоцманы на ходу удаляют разных паразитов. Косвенным подтверждением этой окончательно, впрочем, еще не доказанной роли лоцманов служит тот факт, что их часто видели занятыми процедурой ловли морских «блох», когда они с этой целью забирались в пасть скатов мант.

Рыба-флейта на спине рыбы-попугая

С акулами неразлучна еще одна группа очень своеобразных рыб — прилипал, или ремор. В отличие от лоцманов прилипала сам не плавает, а присасывается с помощью огромной присоски к телу акулы, кита или крупной черепахи (у каждого вида прилипал свой «вкус» в выборе хозяина). Присоска, закрывающая снизу всю голову рыбы, удерживает ее на теле другого животного так прочно, что рыбу легче разорвать, чем отделить от своего «патрона». Говорят, что на присоске прилипалы средней величины (50–60 см) можно поднять груз массой до 50 кг. Этим свойством прилипалы и его склонностью быстро находить достойного хозяина и присасываться к нему пользуются местные рыбаки. Они постоянно держат несколько прилипал. Выходя на промысел в море, рыбаки спускают прилипал в воду на длинной бечевке, а затем подтягивают к лодке вместе с их жертвами. Прилипалы широко распространены в Мировом океане. Встречаются они и в Средиземном, и в Черном море.

Еще не так давно считали, что прилипалы паразитируют на своих хозяевах, высасывая их соки, или по крайней мере ведут себя как нахлебники, урывая остатки их пищи. Теперь установлено, что питаются они в основном зоопланктоном, а акула или черепаха им нужны только как удобное средство передвижения. Действительно, если бы прилипалы кормились за счет своих хозяев, то чего ради стали бы они присасываться к днищам лодок и кораблей, где им явно нечем поживиться?

Редкая акула не несет на себе прилипал. Случается иногда, что их присосется сразу добрый десяток. Пользы от этих бесцеремонных наездников акуле нет никакой. Напротив, они только мешают ей плыть, сковывая движения. Но избавиться от них акула не в состоянии. Вот вам еще один классический пример форезии, когда один симбионт использует другого как средство передвижения.

Акула с рыбами-прилипалами

В давние времена люди охотно верили, что присосавшиеся прилипалы способны остановить корабль. Среди древних римлян существовало даже мнение, будто эти рыбы не раз бывали причиной опозданий военных судов и трагического исхода морских сражений. В наше время никто, конечно, не верит этим сказкам. Трудно найти человека, который стал бы утверждать, что небольшая рыбка в состоянии остановить хотя бы лодку.

Мы знаем, что постоянная очистка — первейшая жизненная потребность сидячих организмов. Избавлены ли от этой заботы остальные животные? Достаточно вспомнить, как старательно занимаются своим туалетом птицы, перебирающие клювом каждое перышко, кошки, вылизывающие свою шерсть с ног до самой шеи, обезьяны, выискивающие друг у друга насекомых, — достаточно представить себе все это, чтобы можно было с уверенностью сказать, что в чистоте и гигиене в той или иной степени нуждается все живое.

Рыбы в этом отношении тоже не исключение. Казалось бы, они так быстро двигаются, одеты в такой гладкий, блестящий панцирь, что к ним никакая нечисть пристать не может. Но это только кажется. На самом деле чистота их туалета — следствие вовсе не его неуязвимости для паразитов, а плод усилий «профессиональных» чистильщиков, посвящающих свою жизнь заботе о надлежащем санитарном состоянии других рыб. Не будь чистильщиков, многие виды рыб давно прекратили бы свое существование. Во время процедуры чистки, которая периодически повторяется, между чистильщиками и их клиентами как раз и устанавливаются временные симбиотические отношения.

Обычно рыба, желающая привести в порядок свой туалет, подплывает к коралловому кусту и замирает над ним в вертикальном поле жегши. Это служит сигналом для живущих здесь маленьких рыбок-чистильщиков, которые быстро подплывают к своему клиенту и принимаются его чистить. При этом одни склевывают все лишнее с его боков, другие забираются под оттопыренные жаберные крышки, а третьи залезают прямо в пасть. Случается, что, если рыба, прибывшая на санобработку, сама не раскрывает пасть, один из чистильщиков начинает тыкаться в края ее рта и быстро добивается своего.

Работают чистильщики на совесть. Они не только склевывают паразитов, присосавшихся к небу, краям глотки, лепесткам жабер или застрявших между зубами, но и «врачуют раны», тщательно удаляя с кожи любой нарост, любую неровность. Обрабатывая поверхность тела рыбы, чистильщик все время касается ее брюшными плавниками и этим как бы сигнализирует о своем местонахождении. В ответ рыба помогает ему в работе — то плотнее прижимает плавники, то, наоборот, распускает их веером, оттопыривает жаберные крышки и т. д. Иными словами, между обеими рыбами устанавливается полное взаимопонимание. Некоторые рыбы на время чистки даже изменяют цвет. Например, темные единороги становятся светло-голубыми. И это не случайно: на светлом фоне паразит гораздо заметнее.

Когда клиент сочтет, что его наряд стал достаточно опрятным, он энергично захлопывает пасть и тут же ее снова открывает. Это сигнал, по которому чистильщики должны ее покинуть. Затем характерным встряхиванием тела подается приказ и санитарам, работающем снаружи: пора, мол, и вам кончать.

Часто крупным рыбам, нуждающимся в санитарной обработке, даже не приходится просить чистильщиков об этой услуге. Те бывают настолько предупредительны, что, еще издали заметив своих клиентов, сами спешат им навстречу. Приглашая новых и особо «важных особ» почиститься, санитары затевают перед ними характерный ритуальный «танец»: ритмично покачиваются из стороны в сторону, грациозно распускают плавники, приподнимают и опускают хвост (перед старыми знакомыми они не танцуют). Основное назначение такого танца — парализовать хищнический инстинкт опасных посетителей. Загипнотизированные подобной обходительностью, хищники застывают в самых необычных позах — вверх или вниз головой, лежа на боку, иногда даже вверх брюхом — и позволяют начать себя чистить.

Энбль-Эйбесфельдт рассказывает, что в неволе между чистильщиками и клиентами завязывается иногда нечто вроде личной дружбы. У него была, например, рыба-бабочка, имевшая своего постоянного «лейб-саннтара». Когда однажды к ней подсадили другого чистильщика и он прогнал своего предшественника, то бабочка попросту не подпустила к себе этого самозванца. Как только вместо новоявленного санитара вернули прежнего, она сразу изъявила желание почиститься.

Надо заметить, что чистильщики трудятся не бескорыстно. Все, что удаляется с клиентов, тут же ими поедается. Ради этого они, собственно, и трудятся. Но паразиты не только не единственная, но даже и не главная их пища. Без нее они могли бы совершенно безболезненно обойтись. Одни виды чистильщиков — мелкие хищники, другие растительноядны. Что побуждает их столь безотказно заботиться о пользе чужих видов? Вот загадка, пожалуй достойная интересов всей биологии.

Явление санитарной чистки у рыб открыл в 1949 году американский исследователь Конрад Лимбо. Он же установил, что на рифах чистильщики держатся обычно на постоянных местах, где и ведут «прием» посетителей. Дорогу к этим «стационарным» пунктам санобработки — «санитарным станциям» — хорошо знают местные рыбы. Поблизости от «станций» можно встретить большие косяки рыбы, в том числе промысловой. Нередко сюда наведываются и обитатели открытых вод, например кефаль. Она приплывает целыми стаями и, покорно опустив голову вниз (и соответственно подняв хвост), терпеливо ждет своей очереди. По подсчетам ученого, в такие дни массового наплыва посетителей один проворный чистильщик может обслужить за шесть часов свыше 300 клиентов.

Лимбо первым выяснил роль санитаров в жизни коралловых рыб, прибегнув к простому эксперименту. Он старательно выловил всех чистильщиков на двух рифах Багамских островов и стал вести наблюдение за их рыбьим населением. Через несколько дней большая часть этого населения перекочевала в другие места, и рифы осиротели. У единичных же аборигенов, оставшихся на рифах, уже через две недели на коже и плавниках образовались открытые раны, наросты, участки, пораженные грибком, и т. п. Нормальная жизнь восстановилась на рифах только с появлением молодого поколения чистильщиков.

Сейчас известно около трех десятков видов рыб-чистильщиков, относящихся к разным семействам. Это бычки, губаны, рифовые окуни, бабочки, хирурги и др. Все они похожи друг на друга своими вытянутыми, наподобие клюва, рыльцами, яркой окраской и танцующей «походкой». Но самая удивительная черта, общая для всех санитаров, — их «личная» неприкосновенность. Трогать санитаров не смеет ни один даже самый страшный хищник. Запрет, наложенный природой, прочно запечатлен в памяти поколений. Санитары обычно не бегут от морских «волков», которые в их присутствии превращаются в кротких «овец». Впрочем, как стало известно в самые последние годы, запрет в абсолютном смысле этого слова соблюдается некоторыми видами только в момент самой чистки.

Трудно представить себе существо кровожаднее мурены, с ледяным блеском глаз раздирающей свою жертву. Не случайно древнеримские императоры держали мурен в бассейнах своих дворцов как средство устрашения рабов. Но каменный окунь промикропс, достигающий 2 м длины, и своим видом, и физическими возможностями, кажется, превзошел мурену. Сидит он в огромном гроте с широко раскрытой пастью, готовый схватить любую добычу килограммов этак на 150–200. Его феноменально широкие челюсти и глотка усажены сотнями мелких, но острых, как иглы, зубов, слегка загнутых назад. К всеобщему удивлению, в его чреве находили акул, черепах, колючих рыб-шаров и самих мурен.

В обычных условиях даже хирурги-санитары, подобно прочим рыбам, боятся его как огня. Когда же промикропса заедят морские «блохи», его отношение к хирургам резко меняется. Эти осторожные рыбы тогда без малейшего страха приближаются к хищнику и начинают его чистить. Очень немногим посчастливилось наблюдать, как спокойно и деловито кружатся хирурги в пасти морского чудовища, ловко выуживая паразитов, сидящих на его жаберных дугах и между зубами. Закончив процедуру чистки, рыбки выбираются наружу и спокойно уплывают восвояси. Этот пример, очевидно, совершенно аналогичен упомянутому симбиозу между египетским бегунком и крокодилом.

И еще один неписаный закон действует на «санитарных станциях». Если к ним устремится вдруг сразу много самых различных клиентов, то, естественно, удовлетворить их потребности одновременно небольшой «штат» санитаров окажется не в состоянии. В этом случае можно наблюдать, как даже крупные хищники терпеливо ждут своей очереди, не пытаясь воспользоваться силой, чтобы разогнать беззащитных растительноядных рыб или тут же поживиться ими. Рыбы как бы считаются с правом того, кто пришел раньше. Не убеждает ли нас все это в высокой организованности «общества» самого низшего класса позвоночных, в богатстве и сложности форм поведения его членов?!

Репутация неприкосновенности, прочно утвердившаяся за чистильщиками, породила подражателей, копирующих их окраску, рисунок и повадки. Одни из них рядятся в чужую одежду ради сохранения собственной жизни, другие — чтобы притупить бдительность своей жертвы и не спугнуть ее раньше времени. Так или иначе сам факт существования ложных чистильщиков лишний раз говорит о том, что в подводном мире никогда не прекращается жестокая борьба за жизнь. Обман удается потому, что псевдочистильщики встречаются значительно реже настоящих. И то на него больше поддаются молодые, неопытные рыбы. Взрослые же распознают обманщиков довольно легко. Этим и ограничен рост их численности. Впрочем, перед имитаторами открылись бы более широкие перспективы развития, если бы они переняли от своих моделей и их умение чистить.

На тех же рифах на глубине свыше 20 м в роли санитаров подвизаются креветки. Вот, например, на ярко-красной рыбе крылатке из семейства морских ершей сидит изящная и такая же ярко-красная креветка с белой полосой вдоль спины и старательно соскребает что-то своими длинными клешнями. Лимбо убедился, что креветки, подобно рыбам-чистильщикам, часто тоже приманивают к себе клиентов, энергично шевеля усиками. Те охотно подплывают и подставляют креветке то место, которое хотят почистить. Разрешают также забираться к себе в рот и под жаберные крышки.

Креветки очень нежны и аппетитны, и не только на человеческий, но и на рыбий вкус. Однако ни одна рыба, как бы голодна она ни была, никогда не позволит себе закусить креветкой-санитаром, от которой зависит ее здоровье и красота.