Загадка острова Раутана

Скрытой камерой

Эдька и Василек бродили по залу аэропорта, заглядывая в лица ожидающих, но не могли найти Ксаныча. Какой-то бородач с подозрением посмотрел на них, когда они подошли к нему во второй раз.

— Кого ищете, мальцы? — спросил он, откладывая в сторону книжку с пестрой обложкой.

— Одного… знакомого, — промямлил Эдька.

Незнакомец стал расспрашивать их, потом посоветовал:

— А вы идите к диспетчеру. Она наверняка знает.

Ребята робко приотворили дверь с табличкой «Диспетчер» и остановились у порога. За столом сидела молодая женщина в голубой форме и разговаривала со телефону.

— А вам что? — она положила трубку.

— Мы Ксаныча ищем. Нашего руководителя. Мы из студии кинохроники. Вот… — и Эдька для убедительности показал кинокамеру.

Глаза у женщины округлились. Она побледнела.

— Неужели… неужели он вернулся? — Она так испугалась, будто увидела за дверью привидение. Ребята тоже испугались и оглянулись. Но сзади никого» не было.

— Где он? — вставая и держась за стол, спросила диспетчер. — Где этот, в берете? Я сейчас все-все скажу ему!

— А мы не знаем, — попятился Эдька. — Мы сами его ищем.

Женщина упала на стул и засмеялась счастливым смехом.

— Ох, как вы напугали меня, мальчики! Значит, его нет?

— Нет, — уныло сказал Эдька. — Мы думали, что он до сих пор здесь сидит.

Женщина рассказала, что человек в берете долго сидел в Черском. Ему ужасно не везло: как только он брал билет на какой-нибудь самолет, погода неожиданно портилась, или самолет совершал где-то вынужденную посадку, или вообще рейс отменяли.

Все это ребята узнали от диспетчера и крепко приуныли. Женщина смягчилась.

— А вы, значит, не дождались своего руководителя и отправились за ним? — спросила она.

— Мы прилетели на ледовом разведчике, — сказал Эдька.

Утром Ленька проснулся от того, что скрипнула дверь.

— Выходи, парок, освобождай совок, — бормотал знакомый голос.

И Ленька сразу вспомнил и вчерашнее путешествие по сопкам, и встречу со старателями, и совок с золотом, и прощание с Ник Палычем, который должен был пойти дальше, в горы. Он звал их с собой, но Ленька наотрез отказался, увидев золото. Здесь он хотел снять лучшие кадры своего фильма.

Не открывая глаз, он узнал обладателя надтреснутого голоса — старателя Жмакина. Дома Ленька тоже по утрам никогда не открывал глаза сразу. Сначала он чуть-чуть размыкал веки и сквозь ресницы смотрел, что делается в комнате. Он так натренировался в этом деле, что даже мама не знала точно: спит он или притворяется. И прозвала его Притворяшкой.

Вот и сейчас, едва приоткрыв веки, он увидел у печки Жмакина. Толстая складка на его шее налилась краской, на лысине прыгал солнечный зайчик. Ленька окинул нары взглядом: никого. А где же Светка? И тут он услыхал за спиной ровное дыхание. Ага, ведь их спальные мешки положили рядом, у стенки.

Жмакин повернулся к столу. Издали Ленька не мог различить: то ли руки дрожат у него, то ли он отсеивает на совке примеси. Золотая горка сверкала, переливалась. Жмакин осторожно положил совок на стол, посмотрел в окошко. Ленька удивился, какое у старателя напряженное и злое лицо. Глаза остро поблескивали, движения стали быстрыми и бесшумными.

Жмакин вытащил из-за пояса маленький черный мешочек. Сложенным листком бумаги зачерпнул из совка что-то и высыпал в мешочек. Раз, другой, третий…

И тут Леньку обожгло: ведь Жмакин ворует золото! Он так и вздрогнул. Старатель, видимо, уловил это движение на нарах. Он быстро повернул голову.

Но, как мы уже говорили, даже Ленькиной матери не удавалось определить, спит он или притворяется. Жмакин тоже, видимо, решил, что мальчишка просто пошевелился во сне. Однако моментально спрятал мешочек и на цыпочках стал приближаться к нарам. Губы его сложились трубочкой. И Ленька понял, что его ждет испытание.

Есть верный способ определить: спит человек или притворяется. Достаточно осторожно дунуть ему в лицо. Если человек не спит, ресницы его обязательно дрогнут.

Конечно, Ленькиной маме тоже был известен этот способ. Однако не всегда ей удавалось уличить Притворяшку. Дело в том, что Ленька выработал свой «антиспособ»: до предела, до боли заводил глаза в сторону или вниз, и тогда, напрягаясь, веки его не реагировали на дуновение. Но и антиспособ иногда давал осечку.

Скрипнула половица, слышно хриплое дыхание. Сейчас… сейчас! Ленька изо всех сил свел глаза к переносице. Глубоко в мозгу возникла тупая боль. Жмакин рядом.

И тотчас снова скрипнула половица, стали удаляться тихие шаги. Значит, «спящий» выдержал испытание! Боль начала стихать.

Снова разомкнув веки, Ленька увидел, что Жмакин схватил совок и метнулся к печке.

Открылась дверь, и вошел звеньевой. Он стряхнул: снег с плаща.

— Фу ты, сыплет, как зерно на посевной! Плохо дело, грунт не оттаивает. Ножи скребут мерзлоту. Съем отпариваешь?.

— Ну, — Жмакин с преувеличенной старательностью отдувал примеси. — Есть маленько…

— Точно что маленько! — звеньевой заглянул в совок. — Грамм двести будет, я ожидал больше.

— Откуда быть золотишку, коль пирит повалил!

Леньке хотелось вскочить и крикнуть: «Он вор, он золото украл, я видел!» Но разве кто-нибудь ему поверит?

— А ребятишки спят еще? — шепотом спросил звеньевой и с грохотом уронил что-то. Светка зашевелилась, толкнула Леньку:

— Эй, засоня, вставай!

Тот, словно только что проснулся, стал потягиваться и деланно зевнул. Повернулся к Светке и тоже толкнул ее. Они шутливо завозились. Звеньевой наблюдал за ними.

А Ленька думал: «Это кто еще из нас засоня! Пока ты спала…»

Жмакин настороженно смотрел на них, завязывая контрольный мешок с золотом. Звеньевой опечатал мешочек пломбой.

— Готово! Завтракайте, а мы за новым съемом: пойдем.

В голове Леньки молниеносно созрел план.

— Где кассета с высокочувствительной пленкой? — спросил он Светку.

— Вот, — она достала из чемоданчика сверток в черной бумаге. — На десять минут.

— Хватит. Становись сюда, к столу…

Он лихорадочно зарядил камеру, залез на верхние нары, положил камеру так, что объективы были нацелены на Светку.

— Что такое? — удивилась она.

— Выбираю точку съемки, — прохрипел Ленька. — Можешь не задавать пока вопросов?

— Не могу.

— Потом я тебе все расскажу, а сейчас нет времени, — Ленька забросал камеру телогрейками, оставив снаружи один объектив.

— Скрытая камера? — Светка понизила голос. — Кого снимать будешь?

— Важное дело, — он просунул руку под телогрейку и нажал кнопку. Стрекот камеры был чуть слышен, как песня сверчка. — Теперь все нормально… О, уже идут!

С досады он прикусил губу: Жмакин шел со звеньевым.

— Ты беги им навстречу, — Ленька заметался, — и задержи звеньевого. Только звеньевого!

— Как я его задержу? И зачем?

— Ну, как хочешь, придумай что-нибудь. Сделай, прошу тебя. Светик! — он неожиданно для себя крепко сжал руку девочки. Щеки ее вдруг залил румянец, но он даже не заметил этого — напряженно смотрел в окно.

— Хорошо, — тихо сказала она. — Я пойду.

— Оденься, снег! — он накинул ей на плечи телогрейку. Приник к окошку.

Вот они уже встретились. Два высоких человека наклонились к маленькому. Потом звеньевой начал размахивать руками, а Жмакин стоял-стоял и, повернувшись, побрел к избушке.

Старатель с грохотом поставил на стол съемную кружку. Искоса он взглянул на Леньку, осторожно высыпал содержимое кружки в совок. Горка золота влажно блестела.

«Он должен спросить, должен», — билась в голове настойчивая мысль. И, словно уловив ее, Жмакин поднял голову:

— А чего завтракать не идешь? Проголодался, поди? — он пытался говорить ласково, но голос ржаво скрипел.

— Я сейчас… — Ленька сделал вид, что ищет что-то в чемоданчике. Когда старатель нагнулся и открыл дверцу джурмы, он сунул руку под телогрейку, включил камеру.

Мокрый снег хлестнул в разгоряченное лицо. Двое стояли на том же месте. Длинная фигура всплескивала руками, словно собираясь взлететь. Ленька шмыгнул в домик-столовую.

Светка пришла, когда Ленька, осоловев от горячего чая, приканчивал третью кружку.

— Вот как! — язвительно сказала она. — Меня послал к звеньевому с каким-то дурацким поручением, а сам чай распивает.

Он смутился.

— Я просто не хотел подходить к вам.

Светка села и с аппетитом принялась есть хлеб с маслом.

— Ну давай, рассказывай, зачем скрытую камеру приладил.

Ленька замялся. Рассказать? А вдруг ничего не получится?

— Да понимаешь, я хочу снять секретный способ очистки золота от примесей, — начал плести он. — Говорят, старатели никому его не показывают, скрывают. Вот я и подумал: а может, удастся снять скрытой камерой этот способ?

Светка с сочувствием посмотрела на него и покачала головой.

— Совсем ты помешался на золоте, Ленечка. Не зря Ник Палыч говорил, что у тебя золотая лихорадка.

Чтобы отвести разговор от опасной темы, он спросил:

— А как тебе удалось задержать звеньевого?

Светка самодовольно улыбнулась.

— А очень просто. Я попросила его подробно рассказать, как работают старатели, назвать фамилии лучших. Это, мол, нашей киногруппе для фильма очень нужно.

Позавтракав, они помчались в теплушку. Там уже никого не было: ни звеньевого, ни Жмакина. Ленька с порога бросился к камере и вытащил ее. Она почему-то была теплая, словно лежала на солнце. Одного взгляда на счетчик было достаточно: почти вся пленка отснята.

Но почему почти? Почему не вся? Кто-то остановил камеру?

Для проверки он нажал на кнопку и похолодел: мотор не работал. Кинокамера была сломана.

Вдруг Ленька увидел, что руки у него стали черными.