Глава XXIV ПРИМИРЕНИЕ

Слова короля заставили всех вздрогнуть — а ведь в зале собрались только сторонники Валуа! Трем братьям на миг показалось, что перед их глазами уже сверкают обнаженные шпаги. Они вообразили, что король сейчас встанет и отдаст приказ об их аресте… Королевские приближенные уже потянулись к оружию. Вот-вот они набросятся на Гизов…

Майенн отступил назад и что-то неразборчиво пробормотал. Кардинал де Гиз, напротив, расправил плечи и обвел собравшихся злобным взглядом. Только один Генрих де Гиз остался невозмутим и спокоен. Он попытался сохранить хладнокровие, и это ему удалось.

— Сир, — звонко произнес Меченый, — вы знаете, что мой брат вместе с кардиналом де Бурбоном возглавляет французское духовенство. Вполне естественно, что он присутствует на заседании Генеральных Штатов, которые вы, сир, соблаговолили собрать в Блуа.

— А вы сами, господин герцог? — невежливо настаивал король.

— Сир, вы знаете, что мой брат, герцог де Майенн, вместе с господином маршалом де Бриссаком возглавляет депутатов от дворянства.

— Маршал де Бриссак, — проворчал король, — только и воевал, что в День баррикад, а кардинал де Бурбон годен разве что на то, чтобы плести заговоры…

Герцог вспыхнул. Король даже не пытался скрыть своей неприязни. Значит, вот-вот разразится гроза…

— Но вы мне все твердите о своих братьях, — продолжал Генрих III, — а я-то спрашиваю о вас, герцог! Я счастлив видеть их рядом с вами… я рад, что вы неразлучны… но вы лично, зачем вы прибыли в Блуа?

В этот момент Екатерина Медичи подошла поближе и встала рядом с троном. Гизу показалась, что мрачная фигура королевы-матери приблизилась к нему как предвестник грядущих несчастий. Он бросил быстрый взгляд на присутствующих, еще раз убедился, что окружен сторонниками короля, готовыми вцепиться ему в горло, и едва сдержался, чтобы не выкрикнуть какое-нибудь оскорбление.

«Если он подаст знак, — решил Генрих де Гиз, — я кликну своих дворян, и мы будем драться…»

Однако Гиз сдержался и попытался объясниться.

— Ваше Величество, будучи избранным наряду с другими представителями аристократии депутатом от дворянства, я счел своим долгом откликнуться на высочайший призыв и прибыть на собрание, которое вы соблаговолили созвать…

— Я не имел в виду ваше участие в работе Генеральных Штатов, — холодно прервал его король (Гиз в который уже раз понял, что Генрих умеет быть и настойчивым, и жестоким). — Я спрашивал о вашем появлении здесь, в покоях короля, в моих покоях! Зачем вы сюда явились?!

Это уж было чересчур. Гиз смешался, пробормотал несколько слов, потом замолк. Его брат кардинал намеренно наступил ему на ногу, как бы пытаясь сказать:

— Чего мы ждем! Оружие к бою! Пора драться!

Тишина, вновь установившаяся в зале, была очень тревожной. Она в любую секунду могла взорваться звоном клинков и криками сражающихся. Король же, казалось, ничего не замечал. Все тем же небрежным тоном он произнес:

— Во всяком случае, я вижу, что вы явились сюда в сопровождении дружной и многочисленной компании. Черт возьми, вы неплохо устроились. Взглянув на вашу свиту, люди, пожалуй, решат, что король Франции не я, а вы, мой лотарингский кузен!

— Сир!.. — вмешалась королева-мать.

— Подождите, мадам!.. Клянусь всеми святыми, здесь как-никак присутствует король, и только один король. А когда королю угодно говорить, остальные должны молчать… даже вы, мадам! Итак, дорогой кузен, я восхищался вашей свитой. Но вам не кажется, что кое-кого в ней все же не хватает?

— Кого же, сир? — спросил герцог.

— Да одного монаха… того самого, что собирался убить меня в Шартрском соборе… вы его что, в Париже забыли?

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. По толпе придворных прокатился зловещий ропот. Шалабр на половину вытащил шпагу. Граф де Луань и вовсе вынул кинжал из ножен и поигрывал им, внимательно разглядывая Гиза.

Герцог уже повернулся к дверям; он готов был отдать страшный приказ, и Бог знает, что бы произошло тогда в королевской гостиной… Но неожиданно вновь заговорила Екатерина Медичи, и голос ее прозвучал торжественно и властно (она очень редко прибегала к подобному тону):

— Господа Лотарингцы, послушайте меня! Послушайте свою королеву!.. Мой сын, король Франции, желает, чтобы я высказалась… Не правда ли, сир?

— Клянусь Пресвятой Девой, я вроде все сказал! — проворчал себе в усы Генрих и уже громче добавил: — Говорите, мадам, мы слушаем вас!

Все, кто присутствовал при этой сцене, замерли в ожидании. А Екатерина Медичи неторопливо начала:

— Господин герцог, вам, конечно, неизвестно, что в Шартре был раскрыт заговор против короля. Некий монах действительно похвалялся, что убьет Его Величество. Но Господь охраняет старшего сына церкви, и заговор провалился…

Этот монах прибыл в Шартр, смешавшись с затеянной вами процессией. Разумеется, вы не могли знать каждого участника крестного хода… Именно это и хотел сказать вам мой сын…

— Я даже и не подозревал, — проговорил Гиз, — что в королевстве может найтись такое чудовище… Невозможно представить подобное — кто-то осмелился поднять руку на короля Франции!

— Кроме того, — с тонкой улыбкой продолжала Екатерина, — король, соблаговолив дать вам испрошенную вами аудиенцию, хотел бы узнать, каковы же ее цели… Ничего другого Его Величество не имел в виду…

Гиз взглянул на Генриха III, и тот, опасаясь, что слишком далеко зашел, молча кивнул. Все тотчас же вздохнули с облегчением. Придворные поняли, что рокового приказа король не отдаст. Луань спокойно зачехлил кинжал. К Майенну вернулась прежняя уверенность, а кардинал де Гиз даже попытался улыбнуться. Король откинулся в кресле, положил ногу на ногу и зевнул.

Гиз заговорил, и в голосе его слышалась уверенность:

— Сир, и вы, королева, я действительно прибыл в Блуа, чтобы просить у короля аудиенции. На то есть своя причина. Я не просто явился на заседание Генеральных Штатов, я прибыл к королю. Я действительно попросил братьев сопровождать меня и пригласил всю свою свиту. Я собираюсь нынче произнести важные и торжественные слова, и мне хотелось бы, чтобы лучшие представители французского дворянства собрались в этом зале…

— Иду навстречу вашим пожеланиям! — ответил король. — Откройте двери, пусть все войдут.

Приказ короля был исполнен немедленно. Дверь гостиной широко распахнули, и мажордом крикнул:

— Господа, король желает вас видеть!

Дворяне, ожидавшие на лестнице, вошли в зал. В гостиной было не повернуться. Те, кто не поместился, толпились в дверях. Всех разбирало любопытство.

— Итак, дорогой кузен, ваше пожелание выполнено. Говорите же!

— Я буду говорить искренне и открыто! — заявил Гиз. — Сир, когда я посетил вас в Шартре, я сказал, что Париж, ваша столица, с нетерпением ожидает короля. Теперь я добавлю, что вся Франция молит вас о прекращении раздоров и жаждет увидеть, как король возьмет в свои руки бразды правления. Меня, Генриха I Лотарингского, герцога де Гиза, совершенно несправедливо считают поборником гражданской войны. К моему большому сожалению, те, кто сеет смуту в государстве, попытались сделать меня главой мятежников, а я всего лишь командующий одной из королевских армий. Эти смутьяны и дальше будут пятнать мое имя, если я громко и открыто не остановлю их. Сир, я пришел преданно положить свою шпагу к вашим ногам и торжественно предложить вам примирение, если вы считаете, что между нами действительно были раздоры…

— Раздоры? Но их не было! — живо откликнулась Екатерина Медичи.

Трудно описать то выражение, что появилось на лицах всех без исключения придворных — как из свиты короля, так и из свиты Гиза, когда Генрих Меченый кончил свою речь. Одни почувствовали, что рухнули все их мечты и надежды, — ведь пятнадцать лет они неустанно плели заговоры. Другие решительно отказались поверить смирению горделивого герцога и смотрели на него с изумлением и досадой.

Лишь два десятка самых близких к Лотарингцу дворян сохраняли полное спокойствие. Они слишком хорошо знали своего господина.

Генрих III был удивлен не менее прочих и никак не мог разобраться в своих чувствах, ибо в его душе радость мешалась с непонятным огорчением. Лицо его, впрочем, оставалось бесстрастным. Король взглянул на мать, и та тут же пришла на помощь сыну.

— Сколь благородны ваши слова, дорогой кузен! — растроганно произнесла Екатерина Медичи. — Как жаль, что Господь не выступил свидетелем вашей прекрасной речи…

Генрих III давно научился понимать матушку с полуслова. Вот и сейчас он встал и совершенно естественным тоном произнес:

— Итак, господин герцог, готовы ли вы повторить ваши слова, поклявшись на Святых Дарах и на Священном Писании?

Герцог на минуту заколебался, но потом ответил:

— Конечно, готов, сир… Как только мы вернемся в Париж, я тут же отправлюсь в Собор Парижской Богоматери, и тогда…

— Господин герцог, — прервал Гиза король, — алтари есть повсюду, и Господь присутствует в каждом храме… Думаю, собор Блуа ничуть не хуже Собора Парижской Богоматери… Вы можете принести клятву и в Блуа…

— Как вам угодно, сир… я согласен… хоть завтра…

— Завтра? Бог знает, где мы будем завтра. Сегодня, сейчас! Мы немедленно направляемся в храм…

Герцог снова заколебался, и на этот раз Екатерина Медичи заметила его нерешительность. Однако Гиз собирался идти до конца. Он твердо произнес:

— Я готов, Ваше Величество, если такова ваша воля!

— Крийон, — распорядился король. — Мы идем в собор. Господа, следуйте за нами. Пусть все королевство знает об этой клятве! Пусть этот день останется в анналах истории. А пока, господа, оставьте меня одного…

Все вышли. Гиз остановился во дворе, беседуя с братьями. Крийон отправился распорядиться насчет охраны короля. Он хотел показать Гизам, что у него достаточно сил и ему не страшна герцогская свита. Лишь королева-мать задержалась возле кресла сына.

— Так что, матушка? — весело спросил король. — Мы возвращаемся в Париж?

Екатерина молчала.

— Как только кончатся заседания Генеральных Штатов, — продолжал Генрих, — мы отправимся в путь. Признаюсь, я с нетерпением жду этого момента… Надоел мне Блуа!

— Конечно, — раздраженно произнесла старая королева, — вас только развлечения и интересуют! Вернуться в Париж, веселиться, наряжаться, устраивать маскарады! А горожане снова будут возмущаться тем, что им приходится оплачивать ваши безумства и ваших фаворитов?!

Генрих III широко зевнул, наставления матушки занимали его весьма мало.

— Хорошенькое дело! — продолжала королева. — Вернуться в Лувр, потеряв всю свою власть! Не монарх, а жалкий призрак монарха!

— Это почему я потеряю власть? — встрепенулся Генрих. — Объяснитесь же, матушка. Вы знаете, я всегда внимательно прислушиваюсь к вашим словам и следую вашим мудрым советам.

— Вы сами только что упомянули про Генеральные Штаты. Вам будет представлен список жалоб и требований. Если вы удовлетворите их, то наверняка потеряете и те крохи власти, что еще имеете. Вы превратитесь в короля без королевства!

— Подумаешь! Разве они многого просят? Выгоню Эпернона и еще кого-нибудь… Эти молодцы мне и так надоели!

— Да разве дело в одном д'Эперноне? Они же требуют гарантий! Они хотят, чтобы ваши злейшие враги контролировали финансы королевства!

— Ну уж это ерунда! Все эти жалобы не что иное, как дань традиции… Нашим вельможам захотелось немного поворчать… И потом — мы же примирились с Лотарингским домом!

— Вы верите в это примирение?

— А почему бы и нет? Ведь герцог готов поклясться на Святых Дарах! — простодушно заявил король.

Екатерина горько улыбнулась. Она прекрасно знала своего сына. Генрих был человеком развращенным и своей склонности к разврату не скрывал. Но при этом он был глубоко верующим и набожным, столь же набожным, как Людовик XI. Клятва на Святых Дарах казалось ему нерушимой.

— Не подумайте, матушка, — продолжал Генрих, — что я принял за чистую монету уверения герцога де Гиза в преданности. Понимаю, он вынужденно дал клятву, — мы его заставили. Да и куда ему было деваться? Он загнан в угол. Сторонники Католической лиги подталкивают его; он должен принять чью-то сторону и заявить или о поддержке мятежников, или о подчинении королю. Я не испытываю к нему ни приязни, ни благодарности, но если он поклянется на алтаре, я готов ему поверить.

— Будьте осторожны, сын мой!

Король не понял глубинного смысла этих слов и поспешил заверить мать:

— Я думаю, мадам, Крийон примет все необходимые меры предосторожности. Да вот и он!

И король приветливо кивнул появившемуся в дверях Крийону. Генриху III уже смертельно надоела беседа с матушкой.

Екатерина Медичи тяжело вздохнула, с глубокой жалостью посмотрела на сына и медленно удалилась.

Бравый Крийон доложил, что все готово и Его Величество может направляться в собор.

Генрих быстро спустился во двор замка и с удовольствием взглянул на целую толпу своих приверженцев, ждущих высочайшего повеления сопровождать короля в храм. За рядами дворян виднелись грозные колонны солдат Крийона. Генрих сел на коня и выехал из ворот замка. Свита последовала за государем.

Выезд короля был великолепен: впереди герольды, трубящие в фанфары, за ними — рота мушкетеров, потом сам король в окружении толпы своих придворных. Гиз ехал сразу же за Генрихом и поэтому оказался отрезан от своих приверженцев.

Роскошная и торжественная процессия двинулась к собору. Однако в воздухе была разлита тревога: каждый спрашивал себя, нет ли тут какой-нибудь ловушки.

Капитул собора, предупрежденный в последний момент, успел собраться у главного входа. Священнослужители в церковном облачении ожидали появления Его Величества. У храма Генрих спешился и, не говоря ни слова, вошел в собор. За ним потянулась свита. Гиз шагал следом за королем, отстав от него примерно на шаг.

В мгновение ока церковь оказалась заполненной до отказа. Король и Гиз приблизились к главному алтарю. Настоятель собора в сопровождении викариев преклонил у алтаря колена и вознес короткую молитву. Потом священник взошел по ступеням, открыл дароносицу и вынул золотой ковчежец, украшенный драгоценными камнями. Хор затянул Tantum ergo, а настоятель повернулся к присутствующим, подняв ковчег вверх.

Все опустились на колени, и король — первый. Генрих III крестился и молился, истово бия себя в грудь. Похоже, королю было за что вымаливать у Господа прощение. Наконец ковчежец водрузили на алтарь, и король встал.

— Но где же Священное Писание? — спросил Генрих. — Для такой клятвы нужна и святая Библия рядом со Святыми Дарами.

Настоятель приказал положить на алтарь Библию. Король внимательно взглянул на Гиза. Тот твердым шагом поднялся по ступеням и вытянул правую руку. Мертвая тишина воцарилась в соборе.

— Клянусь на святом Евангелии и на Святых Дарах, — громко произнес герцог, — от своего имени и от имени Католической лиги, которую я возглавляю, что всегда буду готов примириться с Его Величеством королем. Клянусь в вечной дружбе и преданности!

Генрих III, которого до этой минуты, похоже, еще мучили сомнения, сиял от радости. Он поднялся вслед за герцогом по ступеням, вытянул руку и сказал:

— Клянусь на святом Евангелии и на Святых Дарах, что готов примириться с моим кузеном герцогом де Гизом и с Католической лигой. Клянусь в вечной дружбе!

Из рядов сторонников короля раздались крики «Виват!», меж тем как приверженцы Гиза хранили мрачное молчание. Король протянул руку Гизу, и тот, коснувшись ее, почтительно поклонился. Генрих III и Генрих де Гиз примирились!

Король чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Он начисто забыл обо всех давешних страхах и опасениях. Генрих приказал Крийону отправляться вместе со свитой обратно в замок. Королю пришлось дважды повторить свое приказание, прежде чем Крийон нехотя подчинился. Преданному слуге явно не по душе было то обстоятельство, что его повелитель остается в компании сторонников Гиза.

— Господа, — заявил Генрих III, — поскольку мы примирились, я считаю, что среди нас нет врагов. Король полностью доверяет своим дворянам.

— Да здравствует король! — без особого энтузиазма откликнулись приближенные Гиза.

Король обратился к Меченому:

— Господин герцог, будьте любезны, проводите меня в замок. Надеюсь, ваши свитские не откажутся сопровождать нас. А что касается вас, господин кардинал, и вас, герцог де Майенн, я думаю, вы присоединитесь к вашему любимому брату в час обеда. Господа, приглашаю вас отобедать со мной. Такое значительное событие следует отметить!

Король и герцог удалились, а кардинал вполголоса отдал какие-то распоряжения придворным Гиза. Те быстро передали эти указания мрачным, раздосадованным сторонникам Лиги, выходившим из собора. В результате около двух сотен наиболее видных деятелей Католической лиги задержались в храме. Все двери закрыли, и после этого, предварительно убедившись, что в соборе нет ни одного постороннего, кардинал заговорил:

— Господа, все вы слышали моего брата герцога.

Его речь прервали ругательства и разъяренные выкрики:

— Подлое предательство!

— Он не имел права клясться от имени Лиги!

— Гиз падет, как и Валуа.

Кардинал лишь загадочно улыбался. Когда буря негодования утихла, он продолжил:

— Вижу, господа, что вы неправильно истолковали слова моего брата… Он поклялся в вечной дружбе и преданности, но кому?

— Как кому? Королю! — отозвались дворяне.

— Верно, господа, королю… но не королю Генриху III, не династии Валуа! Генрих Валуа приговорен, считайте, что он уже больше не король!.. Герцог Гиз принес клятву на святом Евангелии и на Святых Дарах тому монарху, которого выберет Лига! Тому королю, которого выберете вы, господа! А я, в свою очередь, клянусь, что именно эту клятву он и сдержит!

Загрузка...