Глава XXXV ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЯНИЕ ФАУСТЫ

Утром этого дня Фауста отдала последние распоряжения. Она разослала нескольких курьеров, в том числе нарочного к Александру Фарнезе с приказом как можно скорей двигаться на Париж. Фауста была уверена, что великий полководец уже несколько дней назад вступил на территорию французского королевства.

Потом она все приготовила для отъезда, намеченного на вечер. Она договорилась с Гизом, что сразу после убийства короля, то есть с наступлением ночи, они с войском двинутся на Божанси, потом на Орлеан, а оттуда — на Париж. Это будет триумфальный поход Гиза, поход за французской короной.

Венчание на царство состоится в Париже, и там же, в Соборе Парижской Богоматери, Гиз представит принцессу Фаусту как королеву Франции.

Все усилия Фаусты были теперь направлены на то, чтобы как можно скорей короновать Гиза. Кто знает, вдруг герцог откажется от своих обязательств? Нет-нет, это невозможно! Напротив, Фауста верила, что поход на Париж станет лишь началом ее великого триумфа.

Отдав все распоряжения и разослав гонцов, Фауста отправилась в парадный зал — тот самый, где накануне кардинал де Бурбон обвенчал ее с Гизом. Было только восемь часов утра, но она уже сгорала от нетерпения. Она представляла, как герцог де Гиз явится к ней и скажет:

— Все готово, сударыня, сегодня вечером вы станете королевой Франции!

Горделивая улыбка появилась на губах Фаусты. Она улыбалась, предвидя собственную великую судьбу, улыбалась, уверенно глядя в будущее.

Прошел час, потом другой… Внезапно с улицы донеслись какие-то крики. Сначала Фауста не обратила на них внимания: мало ли что может случиться в городе… Но потом она насторожилась. Раздавались частые аркебузные выстрелы, стучали по мостовой копыта, слышались стоны и вопли ужаса… Похоже, на улицах Блуа разворачивалось настоящее сражение.

На лбу у Фаусты выступил холодный пот. Что там происходило? Узнать это ничего не стоило — достаточно было бы послать лакея расспросить прохожих. Но Фауста не желала знать!

В глубине души она уже обо всем догадывалась… и чувствовала, что ее страшная догадка верна… Но она хотела отдалить этот миг, когда ей придется-таки узнать правду. Она вслушивалась в уличный шум, до нее долетали обрывки слов, подтверждавшие, что предчувствие не обманывало ее. Она не могла собраться с мыслями, голова у нее кружилась, по телу пробегала дрожь.

Так прошли еще два часа, а она все сидела неподвижно в парадном зале и чего-то ждала… Постепенно шум на улицах стих. Фауста провела рукой по лбу и прошептала:

— У меня не хватает смелости! Надо, наконец, узнать, что произошло… Нет, не может быть!.. Неужели полный крах вместо триумфа? Я с ума сошла… Просто драка в городе… Горожане бьют друг друга… С Гизом ничего не случилось… с ним ничего и не могло случиться… Гиз в безопасности… А в десять вечера свершится то, что мы с ним наметили…

Она ударила в гонг, и появился лакей. Она собиралась послать его в город, чтобы выяснить причину беспорядков, но слуга произнес:

— Сударыня, пришел некий дворянин. Имени своего называть не хочет, но говорит, что должен побеседовать с вашей милостью незамедлительно!

— Пусть войдет! — слабым голосом произнесла Фауста.

Лакей впустил в зал шевалье де Пардальяна, и Фауста застыла от изумления. Глаза ее широко распахнулись, рот приоткрылся. Она пыталась что-то сказать, но от невыразимого ужаса не могла произнести ни слова. Она даже перекрестилась, словно перед ней предстал призрак из загробного мира, и вцепилась обеими руками в спинку кресла, чтобы не упасть. Пардальян подошел поближе, снял шляпу, низко поклонился и спокойно произнес:

— Сударыня, имею честь сообщить вам, что я только что убил герцога де Гиза.

Фаусте показалось, что она умирает, более того, что она уже мертва. Пардальян… живой шевалье де Пардальян! А она-то считала, что он давно покоится на дне Сены… И именно этот человек принес ей весть о крахе всех ее замыслов… Нет, это не может быть реальностью… Ею просто-напросто овладел сон, кошмарный сон… Она сейчас проснется, и зловещее видение рассеется…

— Сударыня, — продолжал шевалье, — я решил, что имею право удовлетворить мое самолюбие и лично сообщить вам о том, что случилось. Ведь я вас предупреждал, что пока я жив, Гиз и вы не взойдете на французский престол.

Слабый стон сорвался с побелевших губ Фаусты, и она прошептала:

— Пардальян!

— Я самый, сударыня! Вы изумлены? Еще бы! Сколько раз вы пытались убить меня! Последний раз вы отдали меня в лапы Гиза как раз после того, как я спас вас от Его Святейшества Сикста V.

— Пардальян!

— Не сомневайтесь, сударыня, Пардальян, живой и невредимый. Я — не призрак, а человек из плоти и крови.

А теперь позвольте вам кое-что напомнить. Тогда, в монастыре на Монмартрском холме, в тот день, когда вы пытались распять бедную малютку Виолетту, вас предали ваши же соратники. Но вы вели себя гордо и отважно, и я готов был многое вам простить. Я бы даже Гиза при таких обстоятельствах пощадил. Но вы во второй раз загнали меня в вашу железную сеть. Шутки кончились, сударыня! Я, наконец, понял, что в вас воплощена злая, нечеловеческая сила. И ее надо любой ценой уничтожить… Вот я и раздавил вас… Знайте: Гиз убит, и убил его я… Нескольких часов не хватило герцогу, чтобы взойти на престол, а вам — чтобы стать королевой Франции. Шевалье де Пардальян помешал вам…

Он замолчал и с нескрываемой иронией взглянул на Фаусту. Она заговорила — еле слышно, словно что-то сдавило ей горло. Каждое слово давалось Фаусте с неимоверным трудом:

— Неудивительно, что рухнули все мои замыслы, — вы ведь живы!.. В мечтах я уже вознеслась на высочайшую вершину, а вы швырнули меня в пропасть, в пропасть позора и бесчестия… Когда я услышала крики на улицах, у меня перед глазами вдруг возникло видение… мертвый Гиз, а рядом — вы… Напрасно я старалась отогнать от себя этот кошмар… Я знала, что вы вмешались и сломали мне судьбу…

Она замолчала, и в глазах ее молнией мелькнуло безумие.

— Все погибло, — помолчав, продолжила Фауста. — Я была властительницей Франции, а теперь я — ничто. Зачем вы явились? Полюбоваться на горе женщины, чью жизнь вы растоптали? Лицемер! А еще разыгрывает из себя рыцаря… Пришли насладиться моим горем? Жалкий лакей! Идите, потребуйте у Валуа платы за убийство Гиза! Вам и шпагу носить не пристало, убийце нужен только нож!.. Что вы здесь делаете? Вон из моего дома! Вон!

Она говорила горячо и сбивчиво. Шевалье едва мог разобрать слова. Он так и не понял, откуда в руках у Фаусты взялся кинжал, но факт оставался фактом: когда она шагнула к нему, в ее воздетой руке было зажато страшное оружие. На губах у нее выступила пена, она рычала, как раненый зверь, а черные глаза ярко горели…

Пардальян позволил Фаусте подойти поближе и быстро схватил за запястье, не позволив нанести удар.

— Что это вы, сударыня? — спокойно спросил Пардальян. — Меня так легко не убьешь. Да и час мой еще не настал… Не торопитесь… Сейчас я отпущу вас, и тогда мы посмотрим, хватит ли у вас смелости ударить меня…

Он разжал пальцы, отступил на шаг и скрестил руки на груди. Фауста в отчаянии опустила кинжал, потом выронила его на пол и разрыдалась.

Шевалье заговорил тихо и проникновенно:

— Сударыня, я не забыл о нашей встрече в Шартрском соборе. Вы тогда поцеловали меня, и именно поэтому я здесь. Я имел право первым сообщить вам о смерти Генриха де Гиза. Это было справедливо, но, может, не очень великодушно. Тут я с вами согласен.

Однако я пришел не только для этого. Во-первых, я хотел сказать вам, что вы никогда не станете королевой. Великодушие великодушием, но я должен был доказать, что умею держать слово. Я же уже говорил вам во время нашей первой встречи: «Гиз королем не будет, потому что я этого не желаю!»

Но есть и вторая причина моего появления в вашем доме, сударыня. В замке, у меня на глазах, арестовали кардинала де Гиза, господина д'Эспинака, кардинала де Бурбона и еще нескольких вельмож. Их арестовал господин д'Омон. Так вот, кардинал де Гиз крикнул ему: «Я уверен, нас предала Фауста!..»

И я подумал, сударыня, что вас того и гляди схватят. Моя шпага уничтожила ваши надежды на королевскую корону, но она может спасти вашу жизнь и вашу свободу. Вы молоды и прекрасны. Вы можете и должны начать жизнь сначала. Вы не обрели власти над миром, но вам обязательно улыбнется счастье.

Недалеко от Блуа ждут две лошади: одна для вас, другая — для кого-нибудь из слуг. Пойдемте скорей со мной, у нас осталось мало времени…

Пардальян говорил, а Фауста мало-помалу успокаивалась. Она умела моментально принимать решения и тут же подчинять им свой разум и сердце. Она уже вычеркнула из памяти Гиза, а вместе с ним — и все мечты о короне и империи. В ее разгоряченном воображении возникли картины новой радостной жизни.

Она будет жить, и жить счастливо! Бог с ней, с властью! Зато у нее будет любовь! Нельзя сказать, что чувство к Пардальяну вновь зародилось в ее душе, потому что она никогда не переставала любить его. Но ей на мгновение почудилось, что и шевалье влюблен в нее… Может, не только ненависть к Гизу, но и ревность, неосознанная ревность направляла его руку? И сейчас он явился, чтобы спасти ее… О чем это свидетельствует? Он любит, любит Фаусту, сам того не зная!..

Он говорил с ней так ласково, так нежно… А ведь она предала его… более того, пыталась убить… И еще он сказал: «Вы молоды и прекрасны»…

Фауста словно взлетела на крыльях надежды. Она цеплялась за свои иллюзии, чтобы не впасть в полное отчаяние. Ее гордость искала утешения: да, мечты о величии погибли, но зато ее ждет любовь, великая любовь… Она хотела что-то сказать, но внезапно двери старого особняка затряслись от ударов.

Фауста бросилась к окну, выходившему во внутренний двор. В это время солдаты под предводительством капитана Ларшана сорвали дверь с петель и ворвались в вестибюль.

— Обыскать дом! — крикнул Ларшан. — Задерживать любого — мужчину ли, женщину ли…

Фауста повернулась к Пардальяну. Тот стоял молча, не сдвинувшись с места.

— Они уже в доме? — спросил шевалье.

— Да!

— Вот видите! Я вас предупреждал!

Фауста подбежала к нему, схватила за руку и страстно прошептала:

— Минуту назад я хотела умереть, но теперь я хочу жить! Пардальян, спасите меня!

— Пока я жив, сударыня, никто не тронет вас, — ответил шевалье.

Но произнес он это таким холодным тоном, что надежды Фаусты едва не померкли. Однако она тряхнула головой, отгоняя от себя назойливые сомнения, и решила не поддаваться печальным мыслям.

— Вы готовы отправиться верхом? — спросил Пардальян.

— Да!

— Где у вас конюшня?

— Во дворе слева. Там четыре коня под седлом и карета с запряженными лошадьми.

Фауста действительно приготовила коней, собираясь в этот вечер покинуть Блуа. На ней был мужской костюм, в который она облачалась всегда, когда ей предстояло длительное путешествие или грозила опасность. Впрочем, этот наряд очень шел ей, а шпагу она носила с таким же изяществом, как любой из придворных щеголей.

— Есть где-нибудь потайная лестница, по которой можно пробраться в конюшню? — спросил Пардальян.

Фауста отрицательно покачала головой.

— Нет так нет! — констатировал шевалье.

Тем временем солдаты Ларшана осторожно продвигались вперед, обыскивая дом. Начали они с первого этажа. Там они обнаружили лакеев и двух любимых прислужниц Фаусты — Леа и Мирти.

Слуг арестовали и тут же куда-то увели. Теперь солдаты во главе с Ларшаном медленно поднимались по главной лестнице.

— Сударыня, — заявил Фаусте Пардальян, — идите за мной. Я попытаюсь прорваться сквозь ряды солдат к конюшне. Не отступайте от меня ни на шаг. Как только окажетесь во дворе, бегите к конюшне, выводите двух лошадей — и в седло! Остальное я сделаю сам. Только ради Бога, не пытайтесь мне помочь. Не размахивайте без толку шпагой! А лучше всего вообще не вынимайте оружие из ножен. Всю вашу отвагу, все ваше хладнокровие употребите на то, чтобы не отстать от меня. Вы готовы?

— Готова! — ответила Фауста.

Пардальян надвинул пониже шляпу, наполовину вытащил из ножен шпагу и распахнул двери парадного зала. Взору его предстала просторная лестничная площадка, украшенная несколькими мраморными статуями и огромным бронзовым канделябром. На площадку вела лестница, по которой как раз поднимались десятка два солдат. Ступени окаймляли чугунные кованые перила.

При появлении Пардальяна капитан Ларшан остановился. Их разделяли десять-двенадцать ступенек.

— Эй, сударь! — крикнул шевалье. — Вы что, испанец? Мы разве находимся в городе, захваченном неприятелем? Что это вы вытворяете? Кто вам позволил выламывать двери мирного жилища и врываться туда с вооружённым до зубов отрядом?

— Именем короля, сударь! — крикнул Ларшан. — Я действую по приказу Его Величества!

— Ах, ну тогда совсем другое дело! Так вы утверждаете, что посланы королем?

— Да, сударь. Мне приказано арестовать женщину, заговорщицу и мятежницу. Ее обвиняют в измене и в покушении на жизнь царствующей особы. Если вы принадлежите к ее дому, я требую, чтобы вы отдали мне вашу шпагу. Иначе будете арестованы как сообщник обвиняемой. Выполняйте приказ короля!

— Прекрасно, капитан! А я требую, чтобы вы немедленно освободили мне дорогу! И требую этого моим собственным именем!..

— Я обвиняю вас в мятеже против короля! — заорал капитан Ларшан.

— А я обвиняю вас в мятеже против меня! — насмешливо ответил Пардальян.

— Солдаты, вперед! — приказал Ларшан.

— Солдаты, назад! — загремел Пардальян.

В ту же минуту он двумя руками с усилием поднял над головой тяжелую дубовую скамью, стоявшую на лестничной площадке. Солдаты Ларшана ринулись на штурм, а Пардальян, чуть качнувшись вперед, сбросил на лестницу скамью.

Скамейка из цельного дуба с грохотом запрыгала по ступеням, сбивая атакующих с ног. Раздались вопли, проклятья, стоны. Ларшан отпрыгнул назад и прижался к перилам. Страшный метательный снаряд не задел его только каким-то чудом. Когда скамья благополучно достигла нижней площадки, Ларшан подсчитал потери: один солдат упал замертво с пробитым черепом, четверо — с ушибами, синяками и переломами — со стонами уползали с поля сражения.

Фауста с холодной улыбкой наблюдала за этим побоищем.

Вскоре воины вновь сомкнули поредевшие ряды, и Ларшан вторично послал их на штурм:

— Вперед, жалкие трусы! Вперед, а не то выпотрошу по одному!

Солдаты ринулись вверх по лестнице, — и вот что увидела Фауста:.

Пардальян бросился к мраморной статуе почти в человеческий рост высотой, украшавшей лестничную площадку. Статуя изображала Афину Палладу, древнегреческую богиню мудрости. Пардальян схватил Афину, раскачал и сдвинул с постамента. Когда солдаты уже почти добрались до площадки, он толкнул статую им навстречу.

Афина описала в воздухе небольшую дугу и скатилась по ступеням, давя солдат. С оглушительным грохотом обрушилась наполовину разбившаяся статуя на нижнюю площадку. Ее падение сопровождалось воплями пострадавших, дикими ругательствами Ларшана и бегством уцелевших.

Пардальян перегнулся через перила. Вполовину уменьшившийся отряд Ларшана столпился на нижней ступеньке лестницы.

— Господин капитан, — крикнул шевалье, — выпустите нас. Учтите, у меня тут еще есть Вакх, Гермес и Зевс. Какой-нибудь из этих богов обязательно пробьет вам череп…

А Фауста в это время думала:

«Как иногда ошибается случай, и сколь невосполнимы последствия этих его ошибок… Если бы три года назад я встретила не Гиза, а Пардальяна, сегодня я была бы властительницей христианского мира…»

— Сударь, — крикнул в ответ Ларшан, — я продолжу атаку. Единственное, что я могу обещать, принимая во внимание вашу исключительную храбрость, так это то, что я не стану брать вас живым. Таким образом вы избежите пыток…

— Вот еще! — нахально заявил шевалье. — Лучше сдавайтесь, чем болтать глупости!

Капитан совершенно вышел из себя и взревел:

— Дьявол вас побери! Чтобы пятнадцать человек во главе с капитаном сдались одному бродяге! Не было такого и не будет! Эй вы, приготовьтесь и — вперед!

Опьянев от ярости, Ларшан наскоро перестроил своих людей и дал им указания. Однако он не успел окончить инструктаж: что-то огромное и тяжелое обрушилось на него сверху… это был бронзовый канделябр!

Надо сказать, что сей шедевр мастеров эпохи Ренессанса весьма украшал дворец Фаусты. Канделябр был сделан в виде причудливого дерева: тяжелый резной ствол и семь изогнутых ветвей, поддерживающих светильники. Разговаривая с капитаном, Пардальян раскачал канделябр, приподнял его над перилами и швырнул вниз.

На этот раз воинству Ларшана был нанесен непоправимый урон, ибо упал сам капитан, у которого оказалась перебита нога. Еще четверо солдат тоже получили ранения, а остальные, потеряв командира, думали лишь о том, как бы поскорее убраться отсюда подобру-поздорову. Неудивительно, что они стремительно отступили во двор.

— За мной! — приказал Пардальян Фаусте.

Он бросился вперед, обнажив шпагу, и Фауста последовала за ним. Через несколько секунд они уже были во дворе.

— На конюшню! — приказал Пардальян.

Но тут человек десять гвардейцев попытались остановить его. Раненый Ларшан выполз на порог дома и кричал подчиненным.

— Бей его! Держи его! — кричали гвардейцы, наступая на шевалье.

Тот двигался в сторону конюшни, его шпага описывала в воздухе сверкающие круги, жалила, колола, заставляла противников отступать. Наконец он добрался до лошадей и тоже вскочил в седло. Пришпорив скакунов, Пардальян с Фаустой сквозь ряды гвардейцев помчались к воротам.

— Ворота, закройте ворота! — приказал Ларшан.

Но Пардальян уже вырвался на улицу, ударив эфесом шпаги по голове того гвардейца, что пытался схватить за повод его коня. Фауста не отставала от своего спасителя ни на шаг.

Пардальян и его спутница во весь опор поскакали в одну сторону, а с другой стороны к особняку как раз подъехал отряд человек в сорок, возглавляемый Крийоном.

Крийону сообщили, что во дворце Фаусты солдатам короля неожиданно оказали ожесточенное сопротивление, и он поспешил на помощь Ларшану. Во дворе старый солдат обнаружил бестолково метавшихся гвардейцев; на пороге дома лежал с перебитой ногой Ларшан, а вестибюль был усеян телами пострадавших, обломками статуй и мебели. Тут же храбрый Крийон споткнулся об огромный, поверженный на пол, канделябр.

— Это не человек! — простонал Ларшан. — Демон! Дьявол во плоти! Кстати, господин де Крийон, по-моему, он — ваш протеже!

— Пардальян!

— Он самый! Негодяй! Исчадие ада! Что же вы стоите? За ним! В погоню!

— Как только я увидел это побоище, — философски заметил Крийон, — я сразу понял, чьих это рук дело… Такую штуку мог выкинуть только шевалье де Пардальян!

— Что вы стоите? Догоняйте его! — закричал Ларшан, забыв, что обращается к командиру.

— Да он уже далеко! — беззаботно ответил Крийон.

— Разрешите, сударь! — вмешался кто-то в их разговор.

Крийон обернулся к говорившему:

— Что вам угодно, господин де Менвиль?

— Господин де Крийон, вы нас арестовали, не правда ли?

— Совершенно верно, по приказу короля.

— Вы везете нас в Лош?

— Да, ну и что с того?

— Так вот, господин де Крийон, — продолжал Менвиль, — я, а также присутствующий здесь господин де Бюсси-Леклерк, находящийся под арестом, хотим вам кое-что предложить. Мы оба ненавидим Пардальяна: у нас с ним старые счеты. А смерть герцога де Гиза десятикратно усилила нашу ненависть…

— Оно и понятно, — флегматично заметил Крийон. — И что же вы предлагаете?

— Разрешите нам отправиться в погоню. Мы готовы поклясться, что вернемся в королевскую тюрьму, и вернемся с головой этого мерзавца.

— Крийон, Крийон! — умоляюще произнес раненый Ларшан. — Отпустите их. Я за них ручаюсь! А если они поймают негодяя Пардальяна, я уговорю короля простить им измену и даровать свободу.

— Ну что же, господа, я согласен! — воскликнул Крийон. — Попытайтесь поймать Пардальяна.

Менвиль и Бюсси-Леклерк вскочили на коней и умчались, а Крийон склонился над Ларшаном.

— Здорово тебе досталось?

— Нога перебита, — ответил Ларшан. — Послушайте, господин Крийон, уверяю вас, в открытом бою шевалье не справиться с двумя таким противниками!

— Да, отпустил я их по твоей просьбе, так что пускай тебя и благодарят за то, что случится, и случится непременно.

— О чем это вы?

— Они не вернутся, старина…

— Не может быть. Они же дали слово!

— Я не сомневаюсь, что свое слово они бы сдержали. Но если Менвиль с Бюсси-Леклерком и нагонят шевалье, вряд ли они его поймают… впрочем, может, им повезет и они вернутся, но, конечно, без головы шевалье и сильно потрепанные и покалеченные…

— Неужели этот Пардальян так страшен?

— Разве ты сам в этом не убедился, приятель? И знаешь, что я еще тебе скажу?

— Что, сударь?

— Представь, что случилось невероятное и Пардальяна захватили? Что ты тогда сделаешь?

— Как «что»? Вздерну его на ближайшем же дереве!

— Ты вознамерился повесить коннетабля?

— Кого? Кто тут бредит — я или вы? Какого еще коннетабля?

— Пардальяна… Ты его собираешься повесить, а король приказал разыскать его, чтобы сделать коннетаблем!

— Да почему? — недоуменно спросил Ларшан, у которого уже все в голове перемешалось.

— Потому что если король еще жив, если Валуа еще правит Францией, то только благодаря шевалье де Пардальяну. Именно он убил герцога де Гиза.

Ларшан застонал, словно на него обрушился еще один канделябр или очередная Афина Паллада, и потерял сознание. Крийон расхохотался и приказал со всеми предосторожностями доставить своего незадачливого подчиненного в замок.

Тем временем Пардальян и Фауста верхом пересекли город и выехали через городские ворота. Никто и не подумал останавливать их. Они проехали по мосту через Луару и поскакали вдоль берега. Фауста внимательно наблюдала за этим странным человеком, который, погубив ее, одновременно спас ей жизнь.

Прекрасная итальянка была мрачна. Ее глаза, напоминавшие огромные черные бриллианты, сверкали. Пока они мчались в неизвестность, Фауста спорила сама с собой. О чем она думала? Что мучило и терзало эту гордую натуру? Богатое воображение принцессы уже рисовало перед ней картины будущего…

И все ее планы связывались лишь с одним человеком… В душе ее расцветало чувство, которое она столько времени старалась подавить, а губы шептали дорогое имя: Пардальян, Жан де Пардальян!

Вся жизнь ее сосредоточилась теперь в этом человеке! Неожиданно Фауста остановила коня и произнесла:

— Шевалье, я дальше не поеду, не поговорив с вами! Выслушайте меня!

Голос ее звучал так необычно, что шевалье быстро натянул поводья. Беглецы находились на берегу Луары. За рекой вздымал свои темные башни Блуа и высился неприступный старинный замок, поражавший путешественников и вдохновлявший поэтов. Перед ними катила свои воды Луара — напитавшаяся зимними дождями, бурная, быстрая.

— Сударыня, — сказал шевалье, — нам нельзя останавливаться. Не исключено, что нас преследуют…

— Я не поеду дальше, не поговорив с вами! — упрямо повторила Фауста.

Пардальян вздохнул, но ответил вежливо:

— Я готов вас выслушать!

Фауста на мгновение опустила голову. Пардальян почувствовал, что она взволнована. Наконец она подняла к нему свое бледное лицо, и ее черные глаза встретились со взглядом шевалье.

— Вы говорили, — произнесла женщина, — что приготовили двух лошадей?

— Совершенно верно. Кони ждут вас. Но они вам не понадобятся, поскольку мы взяли коней из вашей конюшни, и поэтому я оставлю их себе.

— Одна из эти лошадей предназначена для меня, правда? — спросила Фауста.

— Естественно, сударыня.

— А вторая? — с дрожью в голосе поинтересовалась Фауста. — Для кого вторая?

— Но я же сказал… может, вас будет сопровождать кто-то из слуг…

— Значит, — медленно заключила Фауста, — второй конь вовсе не для вас…

Пардальян удивленно посмотрел на женщину. Их взгляды опять встретились, и шевалье вдруг почувствовал, какая бездна разверзлась в душе Фаусты. Пардальян понял, что ей сейчас очень тяжело…

Шевалье догадался о переживаниях Фаусты и к великому своему удивлению ощутил, что его сердце учащенно забилось. Обычно он предпочитал не разбирать по косточкам собственные чувства, не вглядываться в потемки своей души. Будучи человеком цельным и простым, шевалье не любил терзаться сомнениями и переживать. Но сейчас он понял, что его захлестывает какая-то темная страсть. А поняв, немедленно попытался освободиться от нее…

Пардальян не хотел сдаваться. Он настойчиво напоминал самому себе, что такая женщина, как Фауста, может внушать только страх и отвращение, но как раз отвращения-то он и не чувствовал…

Однако, сумев пересилить себя, шевалье остался бесстрастным и холодным… с виду.

— Сударь, — проговорила Фауста, — сударь, без вас мне жизнь не мила. Мне все равно, что со мной станется… Так согласитесь же принять меня такой, какая я есть! Может быть, в вашем сердце, в вашей жизни найдется место для Фаусты?.. Да, я преступница, мои слова и дела могли пробудить в вас ненависть ко мне… Но такова уж моя натура. Люди толпы вряд ли понимали меня… но вы, о, вы — другое дело, вы в состоянии понять, что же двигало мной… Скажите одно, всего только одно слово! Вы согласны? Тогда я буду жить! Если нет — считайте, что Фауста умерла! Одно слово, нет, не надо слов, просто протяните мне руку…

Пардальян заколебался. Его рука было поднялась, но потом он решительно опустил ее. Лицо шевалье стало абсолютно непроницаемым. Страшная мысль вспыхнула в его мозгу:

«Эта женщина лжет! Она говорит о собственной смерти, а хочет убить меня!»

И он не двинулся с места, не сделал больше ни единого жеста. Фауста горько вздохнула и подняла глаза к серому зимнему небу, по которому ползли тяжелые тучи… Крупные слезы задрожали у нее на ресницах и скатились по зардевшимся щекам…

В ту же секунду принцесса, взявшись за поводья, повернула коня к реке и направила его вниз с обрывистого берега. Жалобно заржав, животное поднялось на дыбы и рухнуло в воду. И вот уже воды Луары уносят и коня, и всадницу…

— Фауста! — закричал Пардальян.

Первый раз он назвал ее по имени, и это перевернуло всю его душу. Пардальян понял, что не хочет и никогда не хотел смерти этой женщины.

Стремительно развернув коня, он тоже бросился в Луару. Сначала его потянуло на дно. Вода заливала глаза и уши, мокрая одежда мешала двигаться. Но шевалье сделал отчаянный рывок, высвободил ноги из стремян и вынырнул на поверхность. Внимательно оглядевшись, он заметил в нескольких десятках метров от себя коня Фаусты, который один, без всадницы, плыл к берегу, поднимая над свинцово-серой водой красивую породистую голову.

Где же? Где же она? Из последних сил шевалье закричал:

— Фауста! Фауста!

И тут он увидел ее. Итальянку несло течением вниз по реке, и она покорно отдавалась воле волн. Ни движения, ни стона… Может быть, она уже умерла?..

Пардальян торопливо поплыл к несчастной и успел обхватить ее за плечи как раз в тот момент, когда она начала тонуть…

Через несколько минут шевалье удалось выбраться на берег. Конь Фаусты уже стоял там, фыркая и отряхиваясь. Пардальян положил Фаусту на песок и осторожно коснулся ее щеки. Она была жива, более того — она даже не потеряла сознание. Открыв огромные глаза, Фауста с отчаянием и упреком посмотрела на шевалье. Потом она приподнялась на локте и спросила:

— Зачем? По какому праву вы помешали мне умереть?

— Вы можете встать? — участливо сказал шевалье. — Обопритесь на мою руку… тут невдалеке есть рыбачья хижина, я вас провожу туда, вы отдохнете, обсохнете…

Он улыбнулся и добавил:

— Последнее и мне не помешает!

Фауста расплакалась, послушно взяла шевалье под руку, и они медленно побрели к хижине. Принцесса шла, заливаясь слезами. Ей казалось, что слезы уносят с собой всю ее прошлую жизнь. Иногда она поднимала глаза на Пардальяна, но они уже не сверкали, подобно черным бриллиантам, а смотрели робко и несмело…

Раза два-три они улыбнулись друг другу. Фауста поняла, что Пардальян также пережил великое потрясение. Неожиданно силы оставили ее.

— О Господи! — прошептала прекрасная итальянка и лишилась чувств.

Пардальян взял ее на руки и залюбовался дивными линиями прекрасного тела; голова женщины упала ему на плечо. Он закрыл глаза и осторожно притронулся губами к ее лбу… Потом он спокойно зашагал к лачуге рыбаков. Бедняки-хозяева впустили его, и шевалье бережно опустил Фаусту на постель у очага и дал рыбаку золотой, попросив разжечь огонь.

Спустя час Фауста и Пардальян сидели у очага и смотрели на яркое пламя. Они провели этот час в молчании, перебросившись лишь парой слов.

Наконец шевалье сказал:

— Вы должны уехать! Люди из Блуа наверняка бросятся за вами в погоню.

— Куда мне ехать? — проговорила Фауста.

Казалось, она не хочет принимать никакого решения и полностью полагается на волю Пардальяна.

— Во Франции вам оставаться нельзя. А у меня здесь еще есть дела…

— Я отправлюсь в Италию и буду ждать вас.

Они беседовали совершенно спокойно. Слова в эту минуту значили очень мало. Пардальян и Фауста читали в душах друг друга.

— В Рим я не поеду, — продолжала женщина, — там опасно. Сикст V мне не простит… Но у меня есть дворец во Флоренции, дворец Борджиа, я унаследовала его от моей прабабки. Я буду ждать вас там столько, сколько вы пожелаете.

— Во Флоренции… — задумчиво произнес Пардальян. — Во дворце Борджиа… но это так далеко… вы не боитесь?..

Фауста улыбнулась. За себя она не боялась никогда. Правда, шевалье так и не пообещал прямо, что приедет, но она прочла обещание в его взгляде…

— Да! — вспомнил шевалье. — А деньги? Как же вы поедете?

Фауста снова улыбнулась:

— Не беспокойтесь. Я могу достать деньги в Орлеане, в Лионе, в Авиньоне. Одно меня тревожит: арестовали двух моих служанок, бедные девушки, они-то ни в чем не виноваты…

— Я добьюсь их освобождения, — пообещал шевалье.

— Если вам это удастся, то передайте — пускай едут в Орлеан. Я там остановлюсь дней на пять и буду их ждать… они знают, где…

Наконец они вышли из рыбацкой хижины и поблагодарили хозяев, молодую чету, похоже, очень бедную. Фауста порылась в карманах, но ничего не нашла; тогда, не раздумывая, она сняла с пояса пряжку и протянула ее изумленной женщине. Пряжка была украшена бриллиантами и стоила не меньше ста тысяч ливров…

— Когда я вернусь во Францию, — сказала Фауста хозяевам, — я попрошу вас об одной услуге…

— Все, что пожелаете, сударыня, — пролепетала потрясенная хозяйка.

— Я куплю у вас ваш домик. И заплачу за него несколько тысяч ливров, он стоит много больше… для меня…

Оставив бедных хозяев в полном замешательстве, Фауста решительно двинулась к своему коню, который стоял, лениво пощипывая пожухлую от морозов траву. Она легко вскочила в седло, в последний раз взглянула на шевалье и повторила:

— Я буду ждать во Флоренции, во дворце Борджиа!

Пардальян поклонился и произнес:

— Хорошо, сударыня.

Так расстались эти незаурядные люди. Фауста пришпорила коня и умчалась галопом, ни разу не обернувшись.

Пардальян в задумчивости присел на какой-то камень и добрый час провел в таком положении, беседуя сам с собой.

Вдруг чья-то рука опустилась ему на плечо. Он вздрогнул, очнулся от своих грез и оглянулся. Позади него стояли Менвиль и Бюсси-Леклерк.

Загрузка...