Запах медовых трав

ЧАСЫ

Он работал чертежником в конторе по составлению земельных кадастров. Изо дня в день, склонившись над листом ватмана, прикрепленного поверх стекла, которое освещалось снизу лампой, он чертил извилистые линии. Синим цветом обозначались реки, красным и фиолетовым — дороги, крестиками — границы земельных наделов. Он работал почти автоматически, не разгибая спины и не произнося ни слова, и рассеянно думал о чем-то. А в конце каждого месяца получал причитавшиеся ему несколько десятков донгов, аккуратно складывал в конверт и все до последнего су отдавал жене. После обеда жена, помусолив огрызок карандаша, принималась прикидывать расходы на тридцать дней; она даже завела для этого особую книжицу. Она учитывала все до последней мелочи — от покупки риса и дров до расходов на мыло — и каждый раз ломала голову над тем, как бы сэкономить хоть один хао. Покончив с арифметикой, она сокрушенно говорила:

— Вот посмотри: на мелкие расходы остается не больше пяти хао.

Муж неизменно отвечал ей:

— Что ж поделаешь? Такое у меня жалованье.

Но как-то раз одному помещику, другу его непосредственного начальника, срочно понадобился план его владений. И наш чертежник взялся за сверхурочную работу. Он еще усерднее склонялся над своим столом, и вот вознаграждение — четыре донга. За ужином они оживленно обсуждали, как истратить эту сумму, неожиданно свалившуюся на них. Жена давно мечтала сшить себе светло-коричневое платье. Но получалось как-то чудно́: когда не было денег, все ее помыслы были заняты этим платьем, а вот теперь, когда она могла себе это позволить, давнишняя мечта вдруг потускнела, и вообще все ее мысли были в таком смятении, что она уже и не знала, что бы ей такое купить. Детишки — их было двое — закапризничали: услышав разговор родителей, они стали клянчить заводной автомобильчик и говорящую куклу. Но у главы семьи на уме давно уже было что-то свое, только он все не решался сказать об этом. Наконец он выпалил:

— Давайте купим часы!

И объяснил, что как раз сейчас представляется случай приобрести часы буквально задаром. Недавно в контору начальнику прислали рекламный проспект одной фирмы по продаже часов, которая находится где-то в предместье Ханоя. После обычного вступления фирма уведомляла, что намерена срочно продать весь товар себе в убыток, так как собирается ликвидировать дело, тут же прилагалось фото часов, которые продаются «баснословно дешево». Чертежник украдкой прочитал рекламный листок и взглянул на фоторекламу: чудесные настольные часы с квадратным циферблатом, нарядные, словно игрушка, да к тому же еще старая цена — шесть донгов — была решительно перечеркнута и красовалась новая: всего три донга!

Надо сказать, что чертежник не раз попадал в беду именно потому, что у него не было часов.

Попробуйте-ка без часов не опоздать на службу! Чертежник и его жена каждый раз с мучительным напряжением прислушивались к бою часов в доме соседа — счастливого обладателя отличных ходиков. Понятно, что бедняга чертежник то и дело приходил в контору с опозданием. Ему не оставалось ничего другого, как влезать в окно, иначе не миновать бы ему разноса! Старшему сыну нашего героя было поручено важное дело: каждый раз, когда отец пробуждался от послеобеденного сна — всегда, увы, слишком поздно, — он выводил к воротам отцовский велосипед — так верный оруженосец выводит коня. Едва успев надеть брюки и накинуть на себя рубаху, чертежник отважно прыгал в седло и устремлялся вперед, что есть мочи крутя педали и не обращая ни малейшего внимания на душераздирающие стоны заржавевшей втулки.

Итак, на следующий же день в ханойское предместье было отправлено письмо и денежный перевод. Наступила пора сладостного ожидания, в семье только и разговору было что о часах. Муж уже принял решение водрузить их на тумбочку возле кровати, а жена все никак не могла успокоиться, ей в голову пришла, посудите сами, вполне разумная мысль: если детишки невзначай заденут часы, они упадут и разобьются, позвольте узнать, откуда тогда взять денег на починку?

— Папа, когда же привезут часы? — приставали ребятишки. — А далеко ли этот самый Ханой?

И вот в одно прекрасное утро в контору вошел почтовый рассыльный с коробкой под мышкой.

— Разрешите осведомиться, кто здесь будет господин Хоанг Динь Куан?

Господин Хоанг Динь Куан почувствовал, как у него бешено заколотилось сердце, он сдавленным голосом воскликнул: «Это я!» — и поспешил расписаться в получении посылки.

Коробка была из гофрированного картона грязно-желтого цвета, с крышкой величиной не больше ученической тетради. С благоговением разрезая шпагатик, он подумал: «Как тщательно их упаковали! Часы небольшие, а фирма потратилась на такую огромную коробку». Сослуживцы, само собой, обступили его: вот уже несколько дней Куан только и твердил о том, что скоро получит необыкновенную вещь из Ханоя. И хотя руки его дрожали от нетерпения, какая-то неведомая сила заставляла его растянуть эти удивительные минуты.

Наконец он снял с коробки крышку, и все сослуживцы протянули руки, чтобы убрать слой мягкой соломки, в которую были упакованы часы. А вот и сами они открылись взору, и тут наш герой не удержался от возгласа разочарования: часы занимали всю коробку и были отнюдь не миниатюрными, как представлялось ему в мечтах. Когда с помощью сослуживцев он извлек их из коробки, то обнаружил некогда черную, а теперь изрядно пооблупившуюся гирю на такой длинной цепи, что, казалось, ей нет конца! Куан силился скрыть разочарование и уныние, охватившее его. Между тем сослуживцы в изумлении созерцали часы: квадратный циферблат из жести обрамлен нелепым кокетливым орнаментом из синих и белых квадратиков, и, как вечная память о только что проделанном далеком путешествии, на нем красовались глубокие вмятины. Корпус был из дерева какой-то непонятной породы, скорее всего, это была та самая мягкая древесина, из которой делают винные бочки. Внизу в корпусе было отверстие, через которое можно было разглядеть нехитрый механизм — несколько колесиков и шестеренок. Кто-то пошарил в коробке и обнаружил на самом дне ее, под слоем соломки, маятник, о котором чуть было не забыли. Это был круглый металлический диск, покрытый тонким слоем голубой краски и похожий на биту для игры в расшибалку, какая найдется у любого мальчишки, разве что с одной разницей: в нем имелось два отверстия для металлического стержня, длинного-предлинного.

Господин начальник тут же объяснил собравшимся, что такие часы обычно вешают на кухне. Все дружно расхохотались и принялись не без иронии расхваливать «необыкновенную вещь» из Ханоя.

Кто-то повесил часы на стену. Затем общими усилиями прикрепили маятник и водрузили цепь с гирей. Маятник пришел в движение, и послышалось мерное тиканье, от которого сердце владельца часов счастливо забилось. Он поправил пальцем белые стрелки.

— Посмотрим, будут ли они показывать то же время, что и часы в конторе, — торжественно заявил он.

Но не прошло и минуты, как маятник замер и часы перестали тикать. Кто-то ехидно заметил:

— Здесь очень дует, сквозняк, знаете ли. Вот маятник и остановился.

Другой сострил:

— Господа, надо проявлять человечность, дадим часам отдохнуть денек-другой. Шутка ли — перенести такое путешествие!

А тем временем в душе Куана зародилось страшное сомнение: а может ли вообще работать это допотопное устройство? Сдерживая себя, он проговорил:

— Полно, господа! Неровен час, пожалует сам управляющий, тогда пиши пропало.

Он снял часы со стены, уложил их в коробку и тщательно прикрыл соломкой.

В полдень, придя домой пообедать, он, предвидя разочарование жены и надеясь как-то смягчить его, поставил коробку на стол и начал шумно выражать свою радость:

— Наконец-то часы пришли! Знаешь, они такие симпатичные. Правда, оказывается, большие, а не маленькие, как я думал, но все говорят: чем часы больше, тем точнее они идут. Это вовсе не настольные часы: они с тяжелым маятником и поэтому идут гораздо лучше пружинных часов.

Он решился даже на выдумку:

— Один мой сослуживец в прошлом году купил в точности такие же, но отдал за них целых восемь донгов.

Жена принялась разглядывать часы, но по ее лицу было видно, что они ей не понравились, хотя она и промолчала. Дети, навалившись на стол, разглядывали часы. Осторожно потрогав циферблат, они в один голос закричали:

— Какие гладенькие! И с синенькими квадратиками, вот здорово! Папа, повесь их на стенку!

Пытаясь оттянуть опасный момент, когда придется испытать часы в действии, отец сказал:

— Сначала надо пообедать. Я ужасно проголодался.

После обеда он плотно притворил все двери, чтобы не было сквозняка, затем вбил гвоздь в самом укромном углу, куда не доходил ветер, повесил часы, тщательно поправил, чтобы они висели прямо, установил стрелки и, дождавшись, когда в доме соседа послышится бой часов, дрожащей рукой толкнул маятник. Все домочадцы торжественно молчали, уставившись на часы. Глава семьи, преисполненный тайного страха, не отрываясь, следил за ленивыми движениями долговязого маятника: «Вот сейчас… сейчас он остановится… вот уже…» Но, к счастью, на этот раз часы шли как ни в чем не бывало. Через полчаса он, довольно потирая руки, улегся отдыхать. Детишки, вытянув шеи, продолжали глазеть на диковинное приобретение.

— Без десяти два я разбужу отца! — сказал старший и застыл возле часов.

Вечером младший сын встретил отца у порога.

— Папа, в половине пятого они остановились, — испуганно сообщил он, — и больше не хотят идти.

Куан долго суетился возле часов, он наклонял их то влево, то вправо, прижимался головой к стене и, прищурив глаз, проверял, правильно ли висит гиря, потом немного опустил маятник. Жена с молчаливым упреком посмотрела на мужа.

— Часы, как человек, должны поработать несколько деньков, пока не привыкнут, — сказал он будто в оправдание. — Их везли пароходом, была сильная качка, тут любой механизм начнет сдавать.

И часы, словно тронутые радушной заботой хозяина, вдруг опять за тикали.

Всю ночь Куан не спал, он лежал и прислушивался. Вдруг ему показалось, что тиканье прекратилось, но, внимательно прислушавшись, он опять услышал мерное «тик-так, тик-так». Однако стоило ему лишь на мгновение отвлечься, как ласкающий ухо звук куда-то пропадал. Куан тихонько поднялся и на цыпочках подошел к часам. В мерцающем свете лампадки от маятника повеяло покоем и неподвижностью древней молельни. Маленькая стрелка показывала час ночи. Из соседнего дома донеслось четыре удара: значит, уже целых три часа ему только казалось, что часы тикают. Куан опять засуетился, поднял маятник, подтянул гирю. Потом он упал на стул, обливаясь холодным потом, сердце сжималось от отчаяния.

Утром, уходя на работу, чертежник прихватил с собой маленький пузырек. Выпросив немного машинного масла, он смазал шестеренки и оси; для этого он обернул бамбуковую зубочистку тряпочкой, пропитанной маслом. Заметив, что жена следит за ним, бедняга смутился, но, сделав над собой усилие, объяснил с видом человека, знающего свое дело:

— Понимаешь, механизм, как и мы, только мы едим рис, а ему требуется смазка. Теперь-то он у нас заработает…

И в самом деле, часы начали ходить, не останавливаясь. Правда, они немного отставали — на пять минут за полдня. Куан привесил к гире медяшку для тяжести и найденный где-то винт. Но часы продолжали отставать. Тогда он прикрепил к цепи складной нож и даже умудрился приладить шарикоподшипник. Но когда он попытался подвесить еще большой кусок железа, выпрошенный у кузнеца, часы не выдержали, они скособочились и маятник остановился.

Больше Куан ничего придумать не мог. Лишь теперь услышал упрек жены:

— Да, недаром говорят: не зарься на дешевизну, гнилье подсунут.

— Подождем, — ответил Куан, — пусть механизм немного разработается. Вот увидишь, через пару дней они будут показывать время точнее станционных часов.

С тех пор чертежник пустился во все тяжкие. В полдень он задерживался в конторе на пять минут, потом нарочито медленно крутил педали своего велосипеда. Все это ему нужно было, чтобы воскликнуть:

— Смотрите-ка, из конторы до дома я ехал десять минут, значит, сейчас десять минут первого!

Выждав момент, когда на него никто не смотрит, Куан осторожно подводил стрелки на пять минут вперед. Эту же хитрость он повторял и вечером.

— Часы ходят правильно! — торжествующе повторял он. — Точнее быть не может!

— Они же отставали от соседских, — с сомнением в голосе отвечала жена.

— Мало ли что! Он на службу ходит когда захочет, вот за часами и не следит.

Каждый вечер, перед тем как лечь спать, Куан передвигал стрелку вперед на десять минут: после этого он мог быть вполне спокоен за то, что утром часы покажут точное время.

Постепенно он привык к этим маленьким хитростям и не забывал о них, словно о молитве, ни на один день.

Куан познал все капризы и причуды своих часов. Оказывается, они были легко подвержены простуде. Стоило только небу нахмуриться в предвестии дождя, как шестеренки начинали поскрипывать — видимо, от влажности, — и обладатель часов соображал:

«Ага, лодырничать изволите! Придется мне сегодня перевести стрелки вперед на пятнадцать минут».

Когда же погода стояла сухая, маятник работал ритмично и часы за полдня отставали всего на две-три минуты, тогда они доставляли хозяину меньше хлопот.

Так счастливо существовали эти часы в маленькой семье чертежника Куана, который пестовал их, словно отец, вернее — как мать, любящая свое чадо, спасшая его от множества болезней, вырвавшая из объятий смерти и не раз, таким образом, подарившая ему жизнь. Часы тикали не останавливаясь и только жалобно повизгивали в дождливую погоду, словом, вели себя, будто ребенок, схвативший простуду и насморк, которые несут новые заботы родительскому сердцу.

Перевод И. Глебовой.

СЛЕЗЫ В ГЛАЗАХ КОМАНДИРА

В тот самый день, когда кирпичный завод разбомбили во второй раз, дирекция получила от уездного начальства разрешение перебазироваться на другое место, куда-то в самый отдаленный уголок уезда. Здесь же, вблизи моста, американские летчики бросали бомбы, как говорится, зажмурившись, чтобы хоть во что-нибудь попасть. Место становилось слишком опасным.

Сначала занялись перевозкой оборудования. Как только с этим делом было покончено, помощница бригадира черепичников Бикь Хыонг подала заявление об уходе. Правда, ничего странного в этом не было: завод сокращал свои штаты ввиду военного времени и часть рабочих переводили на другие предприятия. Заявление приняли. Но люди, конечно же, не могли не посудачить: мол, этой хитрюге Хыонг просто опостылела скучная работа — целыми днями возись с песком и всякой другой ерундой. Ну что это за удовольствие для такой отчаянной женщины, способной вскружить голову любому мужчине. Другие же уверяли, что Хыонг просто побаивается свекрови, а завод, как назло, перебрался прямо к ней под бок!

Когда эти слухи дошли до Хыонг, она только усмехнулась. А командир отряда местного ополчения рассердился не на шутку.

— Кто распространяет этот вздор? С какой целью? Вот трепачи!

В парткоме общины он заявил, что на восемьдесят пять процентов готов поручиться за Хыонг (с нею он познакомился еще тогда, когда командиры отряда самообороны кирпичного завода приходили договариваться с ополченцами общины о совместных действиях). Что же касается остальных пятнадцати процентов, добавил командир ополченцев, — жизнь покажет. На самом деле появление Хыонг в отряде, оказалось просто удачей для командира. Не успели в общине сформировать женский ополченческий взвод, как тяжело заболела и слегла в больницу Бинь, только что назначенная взводным.

Так под командой Хыонг оказалось больше десятка девушек. И тут же не замедлил подвернуться случай, укрепивший ее авторитет. Как-то лунной ночью девушки заметили, что возле боевых позиций взвода, у подножия холма, околачиваются какие-то типы, и не один, а два или три. Хыонг, не теряя времени, схватила ружье и отправилась на разведку. Вскоре послышались голоса: это Хыонг вступила в перепалку с какими-то мужчинами. Оказалось, те явились сюда из соседних деревень собирать гильзы от ракетных снарядов — при умелых руках они могли бы пригодиться в хозяйстве. Хыонг сказала, что это непорядок, поскольку гильзы — государственное добро и распоряжаться ими должен общинный совет.

— Ну да, — возражали незнакомцы, — они свалились с неба, кто подберет, тот и хозяин.

— В таком случае почему же вы пришли ночью, словно воры?

— Так ведь снаряды сбросили только вечером.

— Мы их заметили первыми, как только они упали, — решительно ответила Хыонг, — нечего тут и рассуждать. А сейчас, прошу вас, пройдемте. Кто знает, для чего вы здесь бродите?

— Ты что же, нас за шпионов принимаешь? — возмущались незнакомцы. — Ну, говори прямо.

— Предлагаю приготовить документы, если они у вас есть, — холодно отпарировала Хыонг. — Вам придется предъявить их милиции. Еще раз прошу, пройдемте!

Девушки радовались, что у них такой решительный командир. К тому же у Хыонг был и кое-какой военный опыт. Ведь недаром раньше она была помощником командира взвода самообороны на заводе.

Шла напряженная боевая учеба. Каждый день девушки учились целиться в летящий деревянный планер, смотреть на небо, когда глаза слепит солнце, метать гранаты, колоть штыком. Ночью наблюдали за равномерными вспышками зеленых огней, сопровождавшимися рокотом двигателей, которые проделывали в небесах путь по прямой и почти всегда в одном направлении. Хыонг мечтала сбить хоть одного такого ночного фотографа. Иногда девушки стреляли по мишеням боевыми патронами, учились вести огонь залпами по команде взводного.

— Будьте внимательны, — говорила Хыонг. — По самолетам надо, бить залпами и по возможности кучно.

И пообещала:

— Если кто-нибудь прозевает и я услышу одиночный выстрел — накажу.

Боевая тревога не заставила долго ждать. Часов в семь утра в небе появился самолет-разведчик с легким вооружением. Когда по нему ударили ребята-ополченцы с той стороны моста, он выпустил серию ракетных снарядов, и несколько из них упало в поле, недалеко от боевых позиций женского взвода. Поднялась туча пыли и дыма. Хыонг мигом взобралась повыше, чтобы лучше было наблюдать, и, выбрав момент, скомандовала: «Огонь!» Более десятка винтовок бабахнули, как прожаренный початок кукурузы. Жаль только, что его передержали на огне, этот початок, — залп получился недружный: девушки сильно волновались. Как бы желая показать, что он не хочет с ними связываться, разведчик взмыл и отправился восвояси. И вдруг под его хвостом появилось несколько бледных светящихся точек. Девушки присмотрелись повнимательнее — осветительные бомбы на парашютах! Вскоре можно было хорошенько рассмотреть на фоне ярко-голубого неба белые полукруглые купола, которые медленно опускались, накренившись под ветром. Средь бела дня горел блеклый желтоватый свет, в этом было что-то странное и бесстыжее.

— Глядите! Это он с перепугу удрал, хвост поднял да в штаны и наложил. — Хыонг старалась подбодрить бойцов своего взвода.

Пилот и в самом деле, видимо, до того перепугался, что нажал не на ту кнопку.

Девушки выскочили из окопа, подняли винтовки к небу, а потом захлопали в ладоши и закричали. Взвод окружил своего командира.

— Наш взводный, как говорится, парень что надо — с усами, — шепнул кто-то. Все прыснули со смеху. И в самом деле, нежный пушок на верхней губе Хыонг, и без того чуть-чуть темноватый, теперь от пыли еще отчетливее выделялся на лице.

— А что? Выглядит внушительно, — не без гордости за своего командира говорили девушки.

Она стояла на возвышении прямо против солнца. Ремешок каски подчеркивал линию упрямого подбородка и благоприобретенные усы. Она опиралась на палку и сейчас казалась сильной и собранной.

Вечером взвод пировал. Деньги Хыонг взяла из своих сбережений. Отмечали первую боевую проверку огнем. И тут Хыонг разговорилась.

— Как было бы весело, если бы вместе с нами сидела Тхыок. Погибла она. Мы работали с ней в одной бригаде. Деньги у нас были общие, тратили вместе, а что оставалось, клали на сберкнижку. Если кто-нибудь из нас покупал себе что-то, не забывал и о подруге. Все звали нас неразлучными. А теперь нет ее, погибла.

И тут, воспользовавшись моментом, самая молоденькая из девушек, Кан, спросила о том, что давно уже тайком обсуждалось во взводе:

— Говорят, Хыонг, у вас нелады со свекровью и мужниной родней?

— Что вы, девушки, — спокойно ответила Хыонг. — Люди любят посудачить, вот и перепутали они все. Это у меня с родней первого мужа нелады. Не хотела я за него выходить, мать насильно выдала. Я убежала от матери на холм, поросший родомиртом, она за мной с коромыслом, о колючки всю юбку в клочья разорвала, только тогда и перестала гоняться. Муж попался злой да ленивый, только спит да ест. Надоест ему лежать, вскочит и все мне указывает, что делать: то пошлет навоз таскать, то траву косить. Ну, ладно, думаю, схватила я как-то корзины, ушла на целый день, а вернулась — корзины пустые. Спрашивает он:

— Ты, смотрю я, даже пучка травы не принесла, ты что, играла там или спала?

— Нет, я просто щипчики забыла.

Он так и вытаращил глаза, а я ему:

— Шел бы ты сам да попробовал с травой совладать. Там ее только щипчиками и выщипывать!

После этого он со мной разговаривать больше не пожелал. На том и разошлись.

А вот со «стариком», вторым моим мужем, мы долго друг к другу присматривались, прежде чем пожениться. С ним у нас настоящая любовь!

Хыонг вдруг стала рассказывать о себе, хотя вообще-то не любила откровенничать.

— Мой муж — человек добрый, но больно молчаливый. Перед женитьбой, когда он жил в зятьях в доме у моей матери, велено ему было крышу покрыть. Приходит время обедать, а я вздумала над ним подшутить: наложила вместо риса полную чашку измельченных бататов, да еще примяла, чтобы побольше вошло. Смотрю — старается, глотает, в горле у него застревает, а он даже глаз не смеет поднять. Так я испытывала его любовь! После этого он еще больше стал мне нравиться. Муж мой на все руки мастер, у него любое дело спорится: корзину ли сплести, курятник ли поставить, а нужно, и свинарник построит. Только он, правда, больше для семьи старается, а для общества — не очень… И все ему ребенка хочется. Я уж ему говорю: «Клянусь, будут у нас дети. Все у меня в порядке, не беспокойся… Только ты сейчас об общем деле думай. Чтобы потом, если дети у тебя спросят, чем ты занимался, когда страна против врагов сражалась, тебе стыдно не было». Сел он, задумался. А потом с радостью пошел, когда его взяли в транспортную колонну на фронт. Я ему пару новых сандалий купила, каплуна сварила. Он не какой-нибудь особенный храбрец. На людях сделал вид, будто наставления мне дает, а сам поцеловал меня. Расставались-то мы надолго, и путь у него — в самое пекло. Вот он и доказал свою храбрость… Он теперь далеко, а я ему верю. Через полтора месяца вернется. Надо нам обязательно сбить хотя бы одного «джонсона»[1], и, когда встретимся мы с мужем, вытянусь в струнку — и по всей форме: «Разрешите доложить, товарищ командир…»

Хыонг и говорить умела, и дело хорошо знала. Учеба, боевая подготовка во взводе шли отлично. Дисциплина была строжайшая. Если кто из бойцов провинится, командир слов не тратил: ранец с кирпичами на плечи — и бегом вокруг холма.

Хыонг внимательно наблюдала за направлением полета разведчиков, за тем, как заходят бомбардировщики для пикирования, и однажды явилась в штаб отряда.

— Разрешите доложить, товарищи командиры, нашему взводу нужны дополнительные боевые позиции на бататовом поле, вот здесь, на холме.

Помощник командира отряда, пощипывая реденькую бородку, взглянул на план, который Хыонг собственноручно нарисовала. Командир, нахмурившись, задумался:

— Очень уж это место открытое.

— А мы хорошенько замаскируемся.

— И думать нечего. Кто занимает позицию на голом месте, на таком песке? Это против всяких правил. И без пользы для дела. Если оценивать по десятибалльной системе, я бы поставил вам в лучшем случае тройку. Неприятель вас сразу же обнаружит, небось еще и посмеется.

Случилось, однако, что при этом разговоре присутствовал председатель общины. Человек он молодой, энергичный. Слова командира отряда навели его на интересную мысль.

— Вот то-то и хорошо, что против всяких правил: ведь противник этого не ожидает. Над этим стоит подумать.

Разгорелся спор. Хыонг распалилась:

— Он пикирует здесь — мы ведем огонь с этой стороны. Он выходит из пике — другая группа бьет ему прямо в брюхо. Выигрыш — внезапность. Он и сообразить ничего не успеет.

Тут Хыонг припомнила один случай.

— Как-то наш кирпичный завод играл в пинг-понг со средней школой. Я шесть раз обставила всех: и учеников, и учителей. А почему? Я играла левой рукой, левша я! «Мастера» же к этому не привыкли, им это было в новинку, они вертелись и так и эдак, да все зря. Ну так вы согласны со мной, товарищ?

Хыонг тут же возвратилась во взвод и стала торопить девушек, чтобы оборудовали дополнительные позиции. Помочь им пришли мужчины-ополченцы. За полдня все было закончено, и группа девушек заняла оборону.

Вечером Хыонг пошла к могиле подруги у подножия холма, воткнула там благовонные палочки. На могиле уже зеленела трава. Девушка погибла при первой бомбежке. Хыонг села возле могилы, взглянула на алые отблески заката в наступающей тьме.

— Тхыок, подруга, это я, — прошептала она. — Я клянусь отомстить за тебя. А ты помоги мне. Приходи к тому дереву возле реки, на которое мы взбирались в лунные вечера, увидишь, как мы деремся с врагом. Ну, мне пора идти.

Те из девушек, кто был повнимательней, заметили, что Хыонг в эти дни стала задумчивей. Слова, произнесенные у могилы подруги, стали для нее клятвой.

Тем временем самолеты-разведчики стали частенько наведываться, то дальше, то ближе кружили над позициями взвода. Но взвод затаился в ожидании. Однажды он чуть было не обнаружил себя: когда разведчик жужжал прямо над головой, неожиданно раздался одиночный выстрел из винтовки. Рассерженная Хыонг строго отчитала виновную. Кан, самая молоденькая из девушек, стояла растерянная, опустив голову, сама не понимая, как это она машинально нажала курок. Девушка молча приняла дисциплинарное взыскание: вскинула на спину тяжелый ранец и с винтовкой в руках побежала вокруг холма. Под конец дистанции она чуть не сшибла с ног кого-то, быстрыми шагами направлявшегося к ней навстречу.

— Кан, послушай, — голос Хыонг звучал задушевно, совсем не так, как десять минут назад. — Что с тобой? Что-то у тебя не ладится?

— Нет, у меня все хорошо. Просто палец нечаянно сорвался… — Кан сокрушенно покачала головой, но голос у нее задрожал.

— Не может быть. Я смотрю, ты какая-то невеселая. Что тебя тревожит? Расскажи, если сумею, помогу.

Хыонг убрала со щеки девушки влажные прядки и погладила ее по плечу. Казалось, Кан только и ждала этого. Ей так хотелось поведать кому-нибудь о своем горе. Девушка стала рассказывать со слезами в голосе, сбивчиво, с трудом выдавливая из себя слова. Хыонг слушала, поглаживая девушку по плечу. С великим трудом Хыонг уразумела, в чем была суть, и отвернулась, чтобы Кан не заметила на ее лице улыбку. Хыонг думала, что у нее и впрямь стряслась беда, а тут, оказывается, всего лишь детская история. Буквально детская ссора!

— Хорошо, — сказала Хыонг. — А он сейчас здесь? Ну задам же я ему жару!

— Хыонг! — воскликнула девушка с мольбой в глазах, еще влажных от слез.

— Ладно, ладно. Все будет в порядке. Я ручаюсь тебе.

В полдень Хыонг заглянула в дом к командиру отряда, попросила у него велосипед и поехала к автобазе.

— Скажите, пожалуйста, кто здесь Хюинь?

С места поднялся лохматый паренек, читавший газету. Мальчишеское выражение глаз как-то не вязалось с его коренастой сильной фигурой. «В самом деле детская история», — улыбнулась про себя Хыонг.

— Пройдите сюда, у меня к вам разговор по личному вопросу.

Не терпящий возражений тон молодой женщины заставил шофера беспрекословно повиноваться, мало того — он встревожился.

— Извините, товарищ водитель, времени у меня в обрез… Ах да, я забыла назвать себя, я Хыонг, командир женского взвода народного ополчения.

Паренек окинул взглядом Хыонг, как бы говоря, что он и без того догадался.

— Итак, — продолжала Хыонг, — времени у меня в обрез, надо возвращаться на позиции. У меня к вам только одна маленькая просьба. У вас свои обязанности — мы вас очень ценим, у нас — свои. Прошу вас избегать всего, что могло бы отрицательно повлиять на боевой дух и моральное состояние бойцов моего взвода. Спокойно, сначала выслушайте меня. По-моему, вы хороший, славный, честный человек. Наша Кан, то есть товарищ Кан, тоже очень славная, добрая, искренняя. Вы отличная пара. Непонятно, к чему эти ссоры, размолвки… Подождите, я кончаю. В военное время нам надо бы по возможности отказаться от мещанских и мелочных обид и ссор. Если вы любите по-настоящему — любите, а если любовь кончилась, найдите в себе силы порвать. Не нужны эти недомолвки, эта неопределенность, не тяните…

— Какие недомолвки, какая неопределенность? Кто тянет? — паренька задело. Он принялся спорить, оправдываться, покраснел. Хыонг, выждав, пока он выговорится, сказала:

— Ну, мне пора. Предлагаю вам встретиться с Кан и решительным образом уладить с ней отношения. Если вы всего лишь неправильно поняли друг друга, то все легко разъяснится. Если же любви нет, то распрощайтесь, и точка. Кан сейчас выполняет задание в поселке Бау (Хыонг предусмотрительно отправила девушку туда). Хорошо, если бы вы встретились с ней. Ах да, кстати, вы можете поехать со мной. Пожалуйста.

И опять молоденький шофер послушно пошел за Хыонг. Она усадила его на багажник. И изо всех сил налегла на педали. Затормозив у поселка и дождавшись, пока паренек слезет с багажника, она обернулась:

— Не теряйте времени, улаживайте все поскорее. Нашей Кан надо скоро возвращаться во взвод.

Заскочив к командиру отряда и обсудив с ним кое-какие дела, Хыонг отправилась в обратный путь. Солнце жгло как огнем, небо сверкало, будто раскаленное серебро. В этот полуденный час, пользуясь тем, что солнце сияет ослепительно, обычно появляются бомбардировщики. Хыонг ускорила шаг. Только сейчас она почувствовала, что устала. Каждая жилка дрожит. Неугомонная эта молодежь! Вечно у них любовь, размолвки, ссоры, встречи. Со стороны на них смотреть — и то голова кругом идет. А я, видно, подумала Хыонг, слишком быстро катила этого паренька…

У дороги дерево «хвост феникса» отбрасывало чудесную прохладную тень. Хыонг присела отдохнуть и стала обмахиваться ноном[2]. Сейчас у паренька с девушкой идут мирные переговоры. Только мирные ли?.. Она вспомнила, как вспыхнул паренек, лицо стало прямо как помидор. Что это: самолюбие или любовь? Эх, молодежь… Вдруг Хыонг вскочила. Над нею пронеслись два «фантома» и направились к мосту.

«Фантомы» пикировали. Ополченцы ударили из зенитных пулеметов. Хыонг побежала напрямик к реке, оттуда лучше было видно. Возле моста отряд самообороны транспортников открыл огонь из винтовок. Но женский взвод молчал. Девушки выжидали. Молодцы! Не горячитесь! Горячность — это тоже признак страха.

Хыонг хотела было броситься вплавь через речку, чтобы поскорее добраться до своих, но так, чего доброго, демаскируешь их. Придется выждать. Хыонг рассердилась.

Вот «фантомы» сделали широкий круг, жужжат где-то над кирпичным заводом. Тхыок, подружка, посмотри, как мы обрубим им лапы! Вот трусы: узнали, что меня нет, и нагрянули! Внимание, самолеты поднимают нос, значит, сейчас брюхо подставят. Приготовиться, девушки! Огонь! Они набирают высоту. Огонь!

— Эх! — Хыонг посмотрела сокрушенно. Спина под рубашкой взмокла от пота, как будто она сама тоже стреляла вместе со взводом. «Фантомы» удирают. Жаль. Если бы Хыонг была на месте, уж они не упустили бы такой случай. Стреляли девушки кучно, но чуть-чуть опаздывали. Надо было попасть «фантомам» в брюхо, а пули только задели их по хвосту. Ошибешься на миллиметр — и пуля уйдет на полкилометра в сторону. Просто зло берет!

Хыонг вернулась на дорогу. Осталось только одно утешение: мы их не сбили, но и они нам ничего не сделали. Все бомбы упали в поле да на берег реки. Хыонг машинально ускорила шаг, чтобы не прозевать еще один такой случай.

— Хыонг! — Сияющая Кан окликнула ее издалека. — Я так бежала, что дыхание перехватило, да все равно не успела, — запыхавшись проговорила девушка.

— Что тебе, Кан?

— Ничего. Возвращаюсь во взвод. Я услышала вой самолета…

Хыонг придирчиво оглядела девушку:

— Ну и как? Обо всем переговорили?

— Нет, мы ничего не успели сказать, — девушка мотнула головой, и хвостик волос упал ей на грудь.

— М-да, значит, детская ссора продолжается. А я-то старалась. Оказывается, все зря. Так почему же ты возвращаешься? Я тебя отпустила до вечера, — сердито спросила Хыонг.

Не обращая внимания на выражение лица взводного командира, Кан стала рассказывать тоненьким голоском, поглаживая шнурок своего нона:

— Он чуть не разорвал мой нон. Вы его сильно ругали, да? Ну и сердитесь сколько угодно, а я все равно вас не боюсь.

— Кан, ты с ума сошла? Что ты болтаешь?

Девушка взглянула на Хыонг и вдруг звонко рассмеялась.

— Я вам расскажу все по порядку. Входит он, глаз не поднимает. Сперва я даже испугалась. А потом думаю: надо быть храброй, ведь я боец! Ну и уставилась на него, выжидаю. Он сел на стул, я тоже села напротив. Я ему сказала несколько ласковых слов. Молчит. И только он вроде бы собрался что-то ответить, нагрянули эти самолеты. Я вскочила, схватила нон. Он сорвался с места, держит за руку… Я кричу: «Пусти, мне на боевые позиции надо!» А он как дернет нон! Чуть-чуть не разодрал. Кричит мне: «Кан, нам нужно поговорить. Клянусь, я больше не…» И не договорил. Он меня…

Кан посмотрела на своего командира снизу вверх и залилась счастливым смехом. Вдруг она порывисто обняла Хыонг и прижалась к ее плечу, чтобы спрятать лицо, горевшее то ли от радости, то ли от смущения. О небо! Да она сущий ребенок! Посреди дороги лезет обниматься, будто с милым на свидании. Хорошо еще, вокруг никого нет. Хыонг стало не по себе. Она отстранила от себя девушку:

— Все из-за тебя! Из-за тебя я бой прозевала! Нечистая сила! Я так зла на тебя, так зла!

В голосе Хыонг звучали сердитые нотки. Кан подняла голову. Похоже, что командир и вправду сердится. И вдруг отчетливо увидела две блестящие капельки на щеках взводного, две слезинки. Но Хыонг уже повернулась к ней спиной:

— Ладно, пойдем быстрей, а то вдруг опять налетят…

И командир взвода Хыонг быстро зашагала вперед, смахнув слезинки рукой.

Перевод И. Глебовой.