Запекшаяся кровь. Этап третий. Остаться в живых

1

Лучшим разведчиком в отряде Лизы считался Леший. Он прошел школу диверсанта, отлично ориентировался в лесу и, наконец, ближе всех подбирался к Белому городу езидов. Его кандидатура даже не обсуждалась.

Теперь и у отряда Лизы был свой скрытый поселок, подземный городок. Вокруг самолета соорудили шесть землянок. Входы прикрывались люками с дерном. Мало того, полные энтузиазма бывшие зэки сделали переходы и соединили жилища узкими коридорами. Все ценное из самолета перетащили на склад и там же устроили мастерскую, где из боевых снарядов, тротиловых шашек и деталей самолета делали безобидные хлопушки для фейерверка. К зимовке люди подготовились, но жили в партизанском режиме, не могли даже жечь костры: ночью огонь заметят, днем увидят дым. Вершина высокой горы имела стратегическое преимущество, но она хорошо просматривалась с низины, и у отряда Лизы не было шансов для отступления. В случае заварухи пришлось бы биться насмерть.

Однако умирать никто не собирался, проблему рассчитывали решить мирным путем, найти подход к езидам. Князь Пенжинский знал их язык и некоторые обычаи. Он главный переговорщик. Но к любым переговорам нужно готовиться. Взвесили все шансы и к единому мнению не пришли, большинству идея казалась слишком рискованной, так как о противнике мало что было известно. Улдис настоял на разведке, и с ним не стали спорить. С собой он решил взять Кистеня. Странный выбор. Мог бы взять Георгия, бывший моряк со сторожевика «Восход» знал местность, прожил в этих местах пять лет. Или Трюкача, он — самый ловкий человек в отряде, лучший метатель ножей и топоров, но и он Лешего тоже не устроил. Кистень усмехался. «Леший думает, что мы идем брать банк, вот с чем связан его выбор!»

Смех смехом, но так оно и вышло. В разведку ушли Леший и Кистень, ушли ночью, чтобы к рассвету быть на месте. Восход солнца — час молитвы у езидов.

Ночью, глядя на равнину с горы, казалось, что костры Белого города совсем рядом, рукой подать. На деле дорога заняла два часа. Когда разведчики подобрались к объекту, небо уже побледнело. Для наблюдений выбрали высокую кустистую ель на возвышенности. Забрались на верхотуру и достали бинокли. Леший подал Кистеню лист картона.

— Зачем он мне?

— Согни из него козырек для окуляров. Мы сидим против солнца, лучи попадут на стекла, и ты будешь пускать зайчиков на площадь. Нас тут же обнаружат.

Кистень качнул головой.

— Толково. Напарник из меня никудышный, зря ты меня с собой взял.

— А кого? Трюкача? Так он же права начнет качать. Они все гордые и слишком самостоятельные. Таких гордых на кладбище полно, а нам дело надо делать.

— Да, спорить с тобой я не стану, не кассу берем. Кистень прикрыл бинокль картоном и прильнул к стеклам.

— Такие богатства под ногами, а у этих ребят тоже нет равенства. Я-то думал, они живут при коммунизме.

— Ты это о чем?

— Да посмотри на размеры домов-яиц. В центре, где эта площадь с павлином, дома огромные, чем дальше от центра, тем они мельче. Знать живет в центре, а подмастерья — по краям.

— Хорошее наблюдение. Сейчас увидим. Солнце всходит.

В сером тумане таяла гора, с которой они спустились. Из селения послышался тяжелый басистый удар гонга, от которого мурашки побежали по телу. Кистень едва не свалился с сука, на котором сидел.

— Три тысячи чертей! Кто это гавкнул?

Золотой хвост павлина начал распускаться веером и превратился в шедевр ювелирного искусства, узоры поражали воображение.

— Эта хреновина тонн десять весит, — пробурчал Костру-лев. — Гусь этот возвышается над всеми постройками, как каланча пожарная или колокольня.

— Ты прав, Петя. Я думаю, что звук изрыгнул павлин. Павлин, а не гусь! В нем находится хитрый механизм, вроде часового.

— Повидал я таких игрушек на своем веку. Только в миниатюре. В оружейной палате бывал?

— Не приходилось. Я же деревенский, мало чего видел на этом свете.

— В Ленинграде, в Эрмитаже, есть похожая птица, ее лет триста назад сделали, все похожие игрушки привозились в Россию с Востока. Из Индии, Персии, Китая.

— Не такие они и дикари, как мы думаем. Среди них есть свои Кулибины и Левши. Они, Петя, принадлежат к другой цивилизации и сохранили свою веру и обычаи. Пока мы не поймем их, воевать с ними бесполезно. У этого племени должна быть своя ахиллесова пята.

— Чего, чего?

— Слабое место.

Из скорлуп-домов стали выходить люди в белых одеяниях, похожих на длинные ночные рубашки. На женщинах были украшения, а на мужчинах безрукавки поверх балахонов. Все стягивались к центру, окружали павлина кольцами, падали ниц и, вытянув ноги, расставляли руки в стороны, превращаясь в живые кресты.

— Чертова перечница, да их здесь не менее полка! — воскликнул Кистень.

— Не считая женщин и детей. И как ты отличишь богатых от бедных? Нет, Петя, здесь все равны.

— Так не бывает, должен быть вожак стаи.

— Организатор. Старейшина. Смотри. Все лежат вокруг павлина. Первое ближнее к идолу кольцо состоит из мужчин с седыми головами, они местное «политбюро», с ними нам и придется договариваться. И еще. Только у пятерых в руках посохи. Отсюда нам не разглядеть, но у кого посох богаче, тот и главный.

— Откуда знаешь?

— Я ничего не знаю, я рассуждаю.

— А почему бы не спросить? — усмехнулся Кистень. — Пойдем поговорим с ребятами. Жаль, что я кроме «фени» ни одного языка не знаю. А вдруг не поймут?

— «Языка» надо взять.

Кистень с удивлением глянул на Лешего.

— Идея мне нравится. Князь на их языке балакает. Но к ним же не подберешься. Если только ночью?

— Ты же видел, из каждой хибары люди высыпают семьями, поодиночке здесь не живут. Нам надо обойти город и попасть на северную сторону, там пшеничное поле. Сейчас идет уборка урожая, на жатве только женщины. Надо выбрать такую, на которой больше всего побрякушек. Чем богаче, тем больше знает. Сработаем тихо, и дело в шляпе. Смотри, месса закончилась, расходятся. Женщины направились на север, их ждет работа.

— Хорошо мужики устроились.

— Они тоже работают. Вон, из круглых отверстий на самой верхотуре хижины идет дым. Возможно, там хлебопекарня или кузнечные мастерские. Павлина не женская рука делала.

— Как пойдем?

— Обходить будем с запада, там скотоферма, обнесенная частоколом.

Они слезли с дерева, облепили себя ветками и желтой листвой и двинулись лесом, не выходя на опушки. Неожиданно Улдис сбил с ног Кострулева и прижал к земле, оба слились с ландшафтом. Совсем рядом проскакали всадники, у многих на плече сидели беркуты.

— Что это было? — шепнул Кистень.

— Соколиная охота. Самое время, птицы взяли курс на юг. Из оружия у охотников только арбалеты. Странная штука. Пулю Варюха извлечет, фронтовой опыт имеется, а вот стрела — дело гиблое. На наше счастье, у них нет железа, только золото, значит, заражение крови нам не грозит, если они свои стрелы ядом не обмазывают. Встали. Вперед. И не хрусти ветками, Петро, ходишь как слон.

— А ты их видел, слонов-то? — хмыкнул Кистень.

— Отец возил меня в рижский зоопарк. Мне тогда лет семь было, но ничего не забыл, будто это вчера было.

Леший не ошибся. Золотое пшеничное поле волновалось на ветру, подобно морю. Девушки в белых одеяниях, с подвязанными шелковыми лентами длинными волосами, не разгибая спины резали стебли серпами.

— Черт! Какие они все красивые! — покачал головой Кистень.

— По мне лучше Рины нет никого.

— Радуйся, Улдис, вы друг друга нашли. Ничего, мы еще на вашей свадьбе погуляем.

— Думаешь?

— Уверен! Сполна хлебнули, должна же быть справедливость на этой земле. Все к тому идет. Колыму за спиной оставили, остальное — семечки. Помнишь отца Федора? Он так и сказал: «Нас спасет любовь!»

— Смотри-ка, одна овечка отбилась, — Леший указал пальцем на девушку, отставшую от подруг. — И золота на ней больше, чем на остальных. Сумеешь подползти к ней по-тихому?

— До нее метров сто будет.

— Дерзай, Кистень, в случае чего я прикрою.

— Так она же закричит.

— Рот зажми и уложи ее в пшеницу. Кляп в зубы, свяжи по рукам и ногам. Нож у тебя есть, веревка тоже, а кляп из ее же повязки сделаешь. Только не бей.

— Сковородки у меня с собой нет, за которую я первый срок получил, да и то приписали мне эту сковородку. Ну да черт с ним. Я пошел. — И Кистень нырнул в пшеничные волны.

Он шел, как в бой с коварным, жестоким врагом, стиснув зубы и сжав кулаки. Надо сделать что-то стоящее, а то все над ним насмехаются, будто он так, прихвостень какой-то. Каждый успел себя хоть в чем-то проявить, а он — нет.

Уже близко. Петр видел ее спину. Осталось несколько шагов. Еще чуть-чуть… Девушка неожиданно выпрямилась и оглянулась. Кистень вскочил на ноги. Сейчас она закричит.

Но она не закричала, а спокойно смотрела на него. У Кострулева душа ушла в пятки, такой красоты он еще не видел в своей жизни. Черно-сизые волосы, огромные бездонные глаза, как две переспевшие сливы миндалевидной формы, алые губы, словно нарисованные, смуглая бархатистая кожа, удивительные черты лица. Мороз пробежал по спине Пети Кострулева, ноздри его раздулись, как у вставшего на дыбы коня, он прыгнул на девушку, словно леопард на добычу, и оба утонули в волнах пшеницы. Кистень превратился в робота. Он ничего не соображал, механически выполнял все инструкции Лешего. От пленницы исходил опьяняющий дурман, голова кружилась.

Петя поволок добычу к лесу, где его ждал Леший.

— Классно сработал. Ты спец, Кистень, — приговаривал Леший, разглядывая добычу. — Слушай, парень, она же без сознания. Черт! Задохнется же.

Он выдернул кляп изо рта девушки. Кистень мычал что-то невразумительное.

— Ладно, бабник, — взглянув на него, строго сказал Улдис. — Тащить ее придется на собственном горбу, поочередно. Подъемчик предстоит не из легких. Делаем ноги, пока девчонки не хватились. Полный вперед.

Леший взвалил связанную девушку на спину и шагнул в чащу.

— Оставь, Леший, я сам. Ты ей все ребра сломаешь, надо снять веревки, она и так не убежит, — проворчал Кистень.

— Ради бога. Твоя добыча, ты и волоки.

И он волок. От начала до конца, словно нес что-то очень драгоценное, как святые отцы кресты на груди.

— Своя ноша не тянет! — сказал Леший, когда они вернулись в лагерь.

Их встретили настороженно.

— И как это понимать? — спросила Лиза. — Да положи ты ее! Варя, посмотри, что с дикаркой.

— «Языка» взяли, — с гордостью ответил Леший.

Князь склонился над девушкой.

— Это не «язык», а ваша несусветная глупость, господа разведчики. На ее шее знак павлина. Эта девушка из семьи жреца. Большего оскорбления мы им нанести не могли. О переговорах не может идти речи.

— Давай вернем ее обратно! — тут же предложил Леший.

— Извините меня, русские дамы, — вздохнул Князь, но женщины Востока не умеют лгать. Она все расскажет своему отцу.

— Почему не мужу? — спросил Кострулев.

— На ее шее медальон с изображением солнца, она не замужем. Этот медальон она должна подарить своему жениху в знак вечной любви и верности.

Красавица открыла глаза и осмотрела всех. Варя держала ее руку и слушала пульс.

— Девочка не очень здорова. Сердечко слабенькое.

— А я, дурак, на нее как зверь накинулся, — процедил сквозь зубы Кистень.

— Возвращать ее нельзя, — сказал Князь, — ее убьют. К ней прикоснулся мужчина, значит, она уже не чистая и дальше жить не может. Она стала воплощением греха. Ее руки имеет право касаться только жених.

— Так я на ней женюсь, едрит твою налево! — вскинулся Кистень. — Я вдовец, имею право!

— Ты белый, ты не езид. У них своя вера и свои законы. Женщины — продолжательницы рода езидов, а не мегисов. Дочь пира не может рожать дворняжек, ее забьют камнями как грешницу, — продолжал Князь.

— Да где они живут, черт бы их подрал?! Это Советский Союз! Мы живем по его законам и сидим по его законам. Куда они лезут, шантрапа черномазая…

— Успокойся, Петя, — остановил его Важняк. — По поводу советских законов лучше не заикаться. По советским законам мы все гуляли бы на свободе. И ты тоже. Я знаю, что ты не убивал свою жену и ее сестру, но никто не захотел разбираться в этом, проще было тебя посадить.

— Откуда ты чего знаешь?! Брось! Меня на понт не возьмешь, Матвей Макарыч!

— И я знаю о том, что ты невиновен, — сказала Лиза. — Потому и вытащила тебя из каменного мешка.

— Да вы что, сговорились, что ли? Оставьте меня в покое. И девчонку я никому не отдам, она беззащитна, как котенок, которого собираются топить.

— Ее никто не тронет, — выступил вперед Дейкин, — но к неприятностям мы должны быть готовы уже сейчас. Исчезновение человека не шутка. На медведя грехи не свалишь, а тигры сюда не добираются.

— Попробуйте с ней поговорить, Афанасий Антоныч, — обратилась Варя к Князю.

— Конечно. Но она очень напугана…

— Так успокойте ее! — возмутился Огонек. — Девчонку сейчас кондрашка хватит, она же нас не понимает.

— Разойдитесь, оставьте Князя наедине с ней. Мы пугаем дикарку, — сказала Лиза.

Круг над несчастной разомкнулся, все стали расходиться, и вдруг девушка приподнялась и ухватилась за руку Кострулева. Кистень обалдел. Он замер, на лице выступили капельки пота.

— Собачьим инстинктом чувствует защиту, — усмехнулся Дейкин.

— Дурак ты, Гаврюха! — Лиза бросила презрительный взгляд на Дейкина и пошла к тому пеньку, с которого открывался вид на таежные дали. Достала из золотого портсигара папиросу, закурила.

Солнце стояло в зените, но уже не пекло, как летом.

Три дня ушло на поиски Клавы, никак Лиза не могла застать ее в общежитии, а когда застала, то та уже собиралась куда-то бежать.

— Звала меня в гости, а сама прячешься.

— Ты точно сказала, Лизок. Именно прячусь. Устала уже прятаться. Жду не дождусь, когда наконец мы уедем.

— В чем проблема?

— Мало нас. Из Ленинграда семьдесят девушек уехало, второй поток, а мы сорока набрать не можем.

— Сколько вас?

— Всего четырнадцать.

— Я буду пятнадцатой.

От растерянности подруга села на койку.

— Ты? Сумасшедшая! От кого бежишь? С твоим благополучием и талантами из теплой постельки в тайгу к медведям?

— В Москве я не останусь. Решено!

— А как же жених? Любовь?

— Я вдова. Впрочем, наш брак аннулирован. Не успел вступить в силу. Моего мужа убили на пороге ЗАГСа.

— Матерь Божья! Да ты садись. Хочешь выпить? У меня вино есть.

— Ты же торопишься.

— Черт с ним.

— Может, в ресторан сходим? Деньги у меня есть.

— Прибереги, пригодятся. Здесь нам никто не помешает, все девчонки на лекциях, придут нескоро.

Клава вытащила из-под кровати чемодан и достала бутылку вина.

— Вещички уже собрала?

— Конечно. Как только кликнут, чемодан в зубы — и вперед. Я ведь здесь практически не ночую, только вещи храню. Кроме тебя этого адреса никто не знает. Садись, пить будем из чашек, на рюмки студенты не тратятся.

Сели за письменный стол у окна, сдвинув в угол груду учебников. Клава разлила вино по чашкам.

— Убийцу нашли?

— Даже не ищут. Официальный диагноз: сердечный приступ. Это у чемпиона Москвы по легкой атлетике среди военных учебных заведений! Глупость несусветная.

— Всякое бывает. Какие у тебя доказательства? Убийство — тяжкое обвинение.

— Алешкин брат, Викентий, майор милиции, опытный муровец, на его счету десятки раскрытых преступлений. Он поехал в морг вместе со «скорой помощью». Понимаешь, они с Алешкой остались без родителей, когда Викентию было шестнадцать, а Лешке семь. И он его воспитывал, как отец и мать вместе взятые. Викентий присутствовал при осмотре тела. На правой ноге ниже ягодицы обнаружили маленькую ранку. Свежую, с незапекшейся кровью. Будто человек наткнулся на торчащий из стены гвоздь. Викентию удалось получить кровь Алеши, он хотел сделать анализ, наверное, уже что-то подозревал. Авторитетные врачи дали заключение — сердечная недостаточность. Оснований для открытия уголовного дела не было. Лешу мы похоронили на Донском кладбище, а Викентий попросил друга из лаборатории сделать анализ крови. Друг этот нашел остатки какого-то ядовитого вещества неизвестного происхождения, очень токсичного, и сразу же предупредил, что официального заключения не даст, а если Викентий начнет искать правду, то погубит и его, и себя. Алешу кольнули в толпе, он мог этого и не почувствовать. Такие яды делают в спецлабораториях НКВД. С их помощью убирают предателей-перебежчиков. Там, за кордоном. Сейчас не принято стрелять в лоб. Шел человек по улице, что-то кольнуло, вроде комар укусил. Пришел домой и умер. Вскрыли — разрыв сердца. Поди докопайся.

— И майор милиции рассказал эту историю сопливой девчонке?

— Рассказал. Сопливая, но не дура. Он пришел ко мне сам, официально, в форме, и спросил, есть ли среди присутствовавших в ЗАГСе ребята, которые фотографировали церемонию. Курсантов он уже успел опросить, но откуда у них фотоаппараты, мои друзья более зажиточный народ. Прежде чем ответить на его вопрос, я потребовала, чтобы он рассказал о том, что ему уже известно. Викентий категорически отказался, пришлось прибегнуть к откровенному шантажу. В общем, если опустить подробности, дело обстояло так. Пленка нанятого нами фотографа из ателье оказалась засвечена. У таких мастеров подобные казусы просто так не случаются, пленку засветили умышленно, значит, кто-то боялся попасть в кадр. Профессионального фотографа было легко проследить, а вот обычного любителя не заметили. Это мой одноклассник, мы живем в одном доме, его отец — очень крупная личность. Он подарил сыну фотоаппарат «Кодак». Я взяла у него пленку, Викентий Ефремович сделал фотографии в своей лаборатории и принес целую пачку. Одно лицо мне показалось знакомым, Викентий это понял, но я стала отказываться сказать что-либо, пока он не выложит все, что ему стало известно. Так я узнала кое-какие детали и передала ему один снимок, на котором был посторонний человек.

— Вот смотрите, — сказала я, — третий справа, как раз за спиной Алеши стоит. Высокий блондин в черном костюме.

— Я так и думал, — Викентий помрачнел.

— Его зовут Иван Модестович Червоный. Он никогда не был у нас дома. Отец обычно не снимает телефонную трубку, к телефону подхожу я или наша домработница. Чаще я. Прошу представиться. После звонка этого Ивана Модестовича отец одевался и уходил. Как-то я выглянула в окно и увидела, что отец сел в машину, но никуда не уехал, минут через десять вернулся с каким-то свертком. Потом это случалось не раз. Однажды я из любопытства заглянула в служебный справочник НКВД, нашла там только одного Ивана Модестовича. Его фамилия Червоный. Должность — референт. Мое любопытство улетучилось: курьер с работы, не более того. Правда, курьеры всегда приходили к нам домой, и за каждый конверт отец расписывался.

— Но ты же его не видела, а только слышала голос по телефону, высказал сомнение Викентий.

— И я рассказала, как однажды, возвращаясь из института, заметила отца, который шел к той же машине. Когда он сел, я подбежала к «эмке» со стороны дверцы шофера и постучала в окошко. Этот Иван аж подпрыгнул. Пугливым оказался. На коленях отца стоял саквояж, старенький, потрепанный, с такими врачи к пациентам ходят. Червоный открыл окошко. Я его поприветствовала: «Добрый день, Иван Модестович». Он словно язык проглотил. Тогда отец сказал: «Это моя дочь, Иван. Иди домой, Лиза, пора обедать».

— У вас очень красивая дочь, Степан Августович, — вымученно улыбнулся Иван.

— Когда займешь мою должность, я позволю тебе посвататься, а пока еще мелко плаваешь.

Я расхохоталась и убежала.

— Вся эта история мне не нравится, — сказал Викентий.

— Мне тоже. Иван убил Алексея по приказу отца. Он был категорически против моего замужества. Викентий был очень встревожен, он считает, что все значительно сложнее.

— Ивана надо найти и арестовать, он сам все расскажет, — заявила я. — Разве не видно по его физиономии на снимке? Он же трус! А как он вздрогнул, когда я в окошко постучала? Обычное ничтожество!

— У нас нет никаких доказательств, — возразил Викентий. — К тому же работниками наркомата иностранных дел может заниматься только особый отдел НКВД, никак не милиция.

Я не выдержала:

— Тогда я сама его убью!

— Уезжайте от греха подальше, Лиза, — сказал Викентий. — Я сделаю все, что могу, вы все только испортите.

Больше мы не виделись.

На Клаве лица не было, она словно постарела на несколько лет, а очнувшись, решительно заявила:

— Все! Дергаем отсюда! Из Ленинграда быстрее уедем.

Долго ждать не пришлось. В комсомольском штабе строителей-добровольцев Лиза впервые увидела красивую статную женщину в длинном кожаном пальто с красной косынкой на голове. Она походила на революционерку из далекого семнадцатого, какими их изображают на книжных иллюстрациях и в театрах. Такой она запомнила Алису Коокен в образе комиссара, когда смотрела «Оптимистическую трагедию» в камерном театре Таирова. Сочетание женской красоты, революционного порыва и грубой кожаной тужурки с сильно затянутым ремнем на узкой талии, привели девушку в восторг. Какая романтика!

— Вот что я вам скажу, девушки! — прокуренным голосом начала кожаная леди, оглядывая присутствующих. — К сожалению, нас еще мало. В отличие от Ленинграда, Москва пока дремлет в своем благополучии. Кричать в газетах о вашем подвиге мы не будем, но и мурыжить вас в ожидании тоже. Оркестра не ждите, в конце концов не ради шумихи вы едете на другой конец Советского Союза, вы едете строить новую светлую жизнь. Вас ждут, в вас нуждаются, в вас верят. Проезд до Владивостока нам предоставляет НКВД СССР, но не совсем бесплатный. Завтра с платформы Москва-товарная в шесть часов утра отходит поезд на Дальний Восток. Тупик номер восемь. Вас могут взять с собой в качестве санитарок и помощниц по кухне. Не велика трудность, учитывая, что вас ждет впереди. Через четырнадцать суток вы будете на месте, где вас встретит представитель нашего комитета. Встречаемся на платформе в пять утра. Опоздавших ждать не будем, не на свидание идете. Военный эшелон расписаний не нарушает. Дисциплина должна стать для вас главным. Мы добровольцы. Твердый комсомольский характер, сила воли, бесстрашие и вера в будущее — вот наши качества. Те, кто в себе не уверен, могут не приходить, осуждать не станем. Кто в себе сомневается, пусть возьмет деньги на обратный билет. Дезертирам дорога не оплачивается. Жду! Идите собирайтесь, туфельки и шляпки оставьте младшим сестренкам.

Лиза ничего не стала собирать, незаметно чемодан из дома не вынесешь. Только сняла с книжки деньги, которые копила на создание теплого семейного гнездышка.

Май выдался жарким, пахло свежей листвой. Лиза и Клава шли к вокзалу пешком. Из пятнадцати девушек явились только шесть. Красавица в кожаном не удивилась.

В восьмом тупике стоял эшелон, состоящий из десяти товарных вагонов и двух пассажирских — один во главе состава, другой — в конце. К распахнутым дверям «телятников» были приставлены трапы, рядом — солдаты с овчарками. Из крытых грузовиков выгоняли людей и по одному отправляли к трапу, заполняя вагоны под завязку, после чего трапы сбрасывали, а двери запирали на щеколду.

— Кто это? — с некоторым испугом спросила Лиза.

— Враги народа, — ответила кожаная леди. — Свою вину они отработают на БАМлаге. Партия и правительство сохранили им жизнь в надежде на исправление.

— Мы поедем с ними?

— Нет, конечно, но ваша помощь может понадобиться.

У первого вагона их встретил комендант поезда, немолодой уже усталый человек в форме капитана госбезопасности с безразличным холодным лицом.

— Вот, Артамон Исаич, шесть красавиц.

— Я вижу четырех.

Оглянувшись, дама в коже усмехнулась:

— В прошлый раз я только двух довела. Остались самые надежные, уж эти не подведут, будьте уверены.

— Мне плевать, Валя. Может, они правильно сделали, не на прогулку в зоосад едем.

Валя порвала две бумажки, а четыре передала капитану.

— Сопроводиловка. Все документы у них на руках. Характеристик нет ни у одной.

— Понятное дело. Беглянки.

— Никакая я не беглянка, — возмутилась Лиза. — Просто я не сказала в институте, что уезжаю.

— И я о том же, милая. А письмо родителям пошлешь с дороги. Поди уже написала и в конвертик запечатала.

— Откуда вы знаете?

— Давно живу. Идите к фельдшеру, он вас на довольствие поставит и места вам выделит.

Прежде чем проститься, кожаная комиссарша неожиданно сказала:

— Вот что, девчонки, погрузка закончится через час, если уйдете, никто вас не остановит, вам решать. Учтите, поезд остановок в пути не делает, тем более по требованию. У вас есть время одуматься. Особенно это тебя касается, красатуля. — Она положила руку на плечо Лизы. — Такие, как ты, из Москвы добровольно не уезжают, тем более без вещей. Обида пройдет, а она в твоих глазах написана. Может, не стоит себе жизнь ломать? У тебя есть будущее. Здесь. Но не там. Там через пять лет ты превратишься в камень. Поверь, я знаю, о чем говорю.

— Я уже все решила.

— Бог тебе судья.

— Вы верите в Бога?

— У каждого в душе есть Бог, но его легко растоптать кирзовыми сапогами. А бездушие — это смерть, человек становится машиной, забывает, зачем родился.

— Как «зачем»? Для созидания.

— Ты это слово забудешь, в твоем сознании его заменят понятия долг, приказ. Дальше пустота.

— Я все решила.

— Прощайте, голубушки. Не теряйте Бога в душе.

Странные слова сказала кожаная дама, но не слова поразили Лизу, а то, как они были сказаны, сколько в этом было силы и уверенности.

— Пошла новых дурех набирать! — язвительно усмехнулась одна из девушек вслед уходящей.

— Заткнись, дура! — грозно рыкнула Лиза, и все поняли: среди них появился лидер и лучше ее слушать. С такой не пропадешь.

Лиза и не думала о лидерстве, просто, в отличие от многих, она привыкла к самостоятельности, а другим по привычке хотелось спрятаться за чьей-то спиной. Смешно говорить, старшей беглянке на днях исполнилось девятнадцать.

Через час вагоны дернулись и эшелон медленно, со скрипом, пополз вперед. Лиза смотрела в окно, прощаясь с Москвой. Она и не подозревала, что уготовила ей жизнь.

2

Поезд застрял в Оренбурге. Не помогли и сопроводительные документы, выданные генералом Улусовым: лес не считался стратегическим грузом, а линия была перегружена. Атаман Никольский в форме старшины сопровождал подполковника Малоземова к начальнику станции. Не принять подполковника госбезопасности начальник станции не мог. Крепыш лет пятидесяти с небритыми щеками то и дело хватался за телефонную трубку и отвечал на вопросы врывающихся в кабинет железнодорожников. На узловой развязке работали в авральном режиме: военные эшелоны с покрытой брезентом техникой проходили в Северную Корею где шла настоящая война между Севером и Югом.

— Вряд ли я смогу вам помочь, подполковник. Обстоятельства меняются каждый день, нагрузки растут, и просвета мы в ближайшее время не увидим.

— У нас приказ. Вы видите, кем выданы документы. К тому же наш эшелон должен свернуть на юг, и мы освободим главную магистраль.

— Ничем помочь не могу. Генерал Улусов пропустил вас через свой округ, это его право. Уральским округом командует генерал Хворостовский. Идите к нему. Если Хворостовский подтвердит мандат, я вас пропущу под его ответственность. Только я сомневаюсь в этом. Почему эшелон с лесом сопровождает старший офицер госбезопасности со взводом солдат, не мое дело. Решайте свои проблемы с Хворостовским.

— Что будем делать? — спросил атаман, когда они вышли во двор.

— Пойдем к Хворостовскому.

— Слишком рискованно. Здесь Улусов авторитетом не пользуется. У каждого свой шесток. Из тайги мы ушли, узкоколейку отремонтировали, Малашкина оставили живым. Ему ничего не остается, как бежать за помощью.

— Не паникуйте, Зиновий Петрович. Малашкин попадет в объятия Улусова. Дело в том, что рудник «Светлый» по документам давно закрыт. Сначала его переименовали в леспромхоз, как бы для конспирации, а потом закрыли за ненадобностью. Якобы слишком далеко расположен от магистрали и не оправдывает затрат. Так что теперь Малашкин никто. Заключенных давно списали. В сказки о том, что по тайге бродят банды, никто не поверит, Таких случаев не зарегистрировано. По этой же причине диверсию на плотине до сих пор приписывают террористам-одиночкам. О том, что ее взорвал отряд атамана Рябого, никто не знает.

— У вас надежные документы?

— Они настоящие, это главное. Подписаны Улусовым. Я прибыл в его управление из Омска в качестве следователя. Он мне присвоил очередное воинское звание, в соответствии с этим мне и выданы новые документы. Тут не подкопаешься.

— И все же риск есть.

— А как же иначе, мы не только лес везем. Настоящий риск нас ждет впереди. Я знаю наши порядки, и мы можем лавировать. С персами все будет выглядеть по-другому.

— У нас есть выбор?

— У нас нет выбора, а потому я иду к местному царьку. Возвращайтесь в поезд, ваш отряд не очень хорошая опора для нас.

— Там мои сыновья, они знают, что нужно делать.

— Силы неравны, необходим ваш авторитет. Ваше дело, атаман, держать груз в сохранности, мое дело — пробивать дорогу. Приступим к своим обязанностям.

На перекрестке они расстались.

В приемной Хворостовского подполковника Малоземова ждали, начальник станции успел доложить по эстафете о прибытии эшелона с Черной Балки. Генерал-майор госбезопасности Геннадий Федорович Хворостовский принял подполковника незамедлительно. В кабинете, кроме хозяина, были два полковника, люди солидные, немолодые.

— Как ваше имя, Малоземов? — спросил генерал, разглядывая вошедшего.

— Григорий Иваныч.

— Допустим. Познакомьтесь с полковником Кашиным. Один из полковников подошел к Клубневу и пожал ему

руку.

— Илья Спиридоныч.

— Очень рад.

Второй полковник представляться не стал. Он хмуро сидел на стуле у окна и не реагировал на происходящее.

— У меня были два офицера с рудника «Светлый», — тихим вкрадчивым голосом заговорил Кашин. — Они мне доставили вашу докладную записку, а также отчет капитана Малашкина. Фантастическая история. Мы ждали вас месяц, и кое-что успели выяснить. По документам рудник «Светлый» закрыт восемь месяцев назад как нерентабельное предприятие. Его передали управлению по лесозаготовкам и тут же ликвидировали. Что скажете, подполковник?

— Отправьте комиссию на рудник. Он продолжает действовать. Под командой капитана Малашкина работают сто сорок три заключенных, четырнадцать человек вольнонаемных и сорок солдат ВОХРа. Сколько из них осталось в живых после последнего боя с бандитами, я не знаю. Что касается результатов работы рудника, то в моем эшелоне целый вагон необработанных изумрудов, предназначенных для поддержки разведывательной сети в Иране, Ираке и Афганистане.

— Присядьте, Григорий Иваныч, — предложил генерал. Клубнев прошел к столу и сел.

— Ликвидация рудника как действующего предприятия проходила под контролем Окружного управления государственной безопасности. На документах стоит подпись генерала Улусова. Он же выдавал вам -сопроводительные документы на эшелон с лесом, который с нетерпением ждут в Узбекистане. Ваше удостоверение также подписано Улусовым. Таким образом, вы подставляете под удар заслуженного генерала спецслужб. Вы отдаете себе отчет в том, что делаете?

— Разумеется. Если вы попытаетесь проследить послужной список Улусова до сорок третьего года, то столкнетесь с большими трудностями. Если позволите, то хотел бы вам напомнить, что в апреле 43-го НКВД претерпело серьезные преобразования. Появился Наркомат внутренних дел, Наркомат госбезопасности и как самостоятельная единица возникло Управление военной контрразведки СМЕРШ. В каждом управлении проводились чистки, появлялись новые люди, ветераны отстранялись от дел.

— Вы хотите сказать, Улусов появился ниоткуда? — спросил генерал.

— И сразу занял высокий пост? — удивился Кашин.

— Улусов — опытный разведчик, а не мальчик с улицы. В 42-м году он работал в ставке Абвера и занимал должность группенляйтера, что соответствует должности начальника особого отдела. Я его видел на совещаниях у Канариса. Потом он был откомандирован на Восточный фронт. Это спасло его от расстрела, когда всех помощников Канариса и его самого поставили к стенке.

В кабинете повисла пауза. Генерал закурил и прошелся по кабинету.

— Его настоящее имя?

— Полковник Болинберг.

— А ваше?

— В 42-м работал инструктором в абвершколе номер 209. Закончил войну гауптштурмфюрером СД. После расстрела адмирала Канариса нас перевели в Главное управление Имперской безопасности. Абвер прекратил свое существование. Я работал в отделе Восточной Европы под руководством штандартенфюрера Голльдорфа. В архивах немецкой разведки числюсь под именем Гельмут Штутт. Направлен в тыл к немцам с документами на имя Андрея Костинского, где был завербован капитаном Абвера фон Штраусом. Мой отряд именовался «Янтарь 12». Его курировал комиссар госбезопасности третьего ранга Турин Юрий Павлович, с которым я вышел на связь в конце 43-го и передал первые списки диверсионных групп из выпускников школы, засланных в СССР.

— Красивая легенда, подполковник, — покачал головой генерал. — Чтобы ее проверить, понадобится немало времени, война кончилась пять лет назад. Где вы были все эти годы?

— Мои связники и отряд «Янтарь 12» были уничтожены, я остался один. Полковник Голльдорф обеспечил меня надежными документами и дал явку и пароль для связи с резидентом в Москве. Но меня больше всего интересовал вопрос: чьими руками был уничтожен мой отряд, где окопался враг. В 45-м я подчинялся Четвертому управлению СМЕРШа, которым руководил генерал Утехин. Вернувшись в Москву, я не мог попасть к нему напрямую и позвонил Турину. Похоже, его уже сменили. Мне назначили встречу. Это была ловушка. Своих людей я в Москве не нашел, пришлось залечь на дно.

— Где вы отсиживались пять лет?

— На Колыме в качестве польского поручика Казимиша Качмарика. Освобожден в мае и на пути в Москву встретил резидента Болинберга. Мой пароль остался в силе, я вошел к нему в доверие, после чего он послал меня на рудник для организации вывоза сырья. Я его задание выполнил. Свидетельство тому — эшелон с изумрудами и сопровождающий меня отряд атамана Никольского, бывшего полковника Белой гвардии, вернувшегося с территории Китая в Уссурийскую тайгу после прихода к власти Мао Дзэдуна. Таких банд немало вдоль Транссиба. Грабят поезда, освобождают зеков и пополняют свои отряды уголовным элементом.

— Для человека, просидевшего пять лет на Колыме, вы хорошо осведомлены о положении дел.

— Успел осмотреться.

— Почему вы согласились сопровождать эшелон? — спросил полковник, сидящий у окна.

— Чтобы вырваться из округа, который контролирует Улусов.

— Вас не удивляет тот факт, что бывший штандартенфюрер Голльдорф работает сейчас на американскую разведку?

— Я в этом не сомневался. Полагаю, Улусов до сих пор имеет с ним связь и также работает на американцев.

— Продолжайте, — кивнул генерал.

— Взрыв плотины — дело рук Улусова. Он осуществил диверсию с помощью банды Рябого. Рябой погиб при взрыве. Причины появления в этих местах Улусова понятны, он получает полную информацию о поставках вооружений в Северную Корею. Кого это может интересовать? В первую очередь американцев. Как он ее передает, мне неизвестно.

— Ваша информация требует серьезной проверки. Улусов каким-то образом прослеживает путь эшелона? — спросил генерал.

— Наверняка, он человек осторожный. Я думаю, на него работает целая группа, в одиночку все проследить невозможно. Выявить эту группу очень непросто. Вы видите мое удостоверение, оно подлинное, а сделано за одну ночь. Своих людей он снабжает надежными документами, в этом сомневаться не приходится.

— А если ваша легенда окажется несостоятельной? — спросил полковник, сидящий у окна.

— Наш маршрут — в Иран. Моя задача добраться до Гурьева. Кто нас будет переправлять через Каспий, мне неизвестно. Не исключено, что двое или трое солдат из моего отряда прикидываются простачками. Атаман Никольский плохо знает людей, он взял под свое крыло остатки банды Рябого. Среди них могут быть агенты Улусова. Вряд ли он доверит такой груз мне или Никольскому без подстраховки. Но генерал мне доверил другую документацию. Разрешите расстегнуть китель и достать пакет?

Клубнев знал, как могут расценить любое его движение. Пакет достал полковник Кашин. Генерал просмотрел бумаги.

— Это вам дал Улусов?

— Вы же понимаете, что такая информация доступна лишь генералитету с особыми полномочиями. Я принес только часть документов, у меня полный портфель подобных.

— Они связаны с нашими южными рубежами, нефтью, партактивом, исполнительными структурами. Где он мог взять эти документы?

— В Москве. Улусов прибыл сюда из Москвы, и у него там крепкие связи и сильная поддержка. Вот почему с ним надо вести себя очень осторожно. Разоблачить Улусова мало, надо раскрыть всю сеть. Он чувствует себя уверенно, понимая, кто стоит за его спиной.

— С какой целью он передал вам эту информацию?

— Американцам она уже известна, если прошла через его руки. Она нужна для Ирана. Смысл прост. Русские должны приехать в Иран с ценной информацией, тогда персы не конфискуют камни, они пойдут на дело, а не в хранилище шаха. По моему предположению, вся документация будет закодирована во время перехода через Каспий, а оригиналы уничтожены. Кто этим будет заниматься, мне неизвестно. Повторяю. Я не знаю людей, сопровождающих эшелон. Если меня арестуют и задержат весь отряд вместе с поездом, мы не достигнем главного, а лишь насторожим Улусова и его хозяев.

— Вы предлагаете дать вам зеленый коридор и подпустить вас к берегам Каспийского моря? Вы ставите нас в тупик, подполковник! — Генерал перешел на повышенные тона.

— В этом тупике я нахожусь несколько месяцев — весомая причина прийти к вам за помощью. Это я отправил к вам офицеров с рудника «Светлый». Теперь пришел сам.

Генерал повернулся к сидящему у окна полковнику, видимо, этот молчун имел особые полномочия. И молчун задал вопрос:

— Георгий Валентинович знал вас лично?

— Во всяком случае, ему обо мне докладывали. Я и весь отдел комиссара Турина перешли в Четвертое управление СМЕРШа, которое в 43-м возглавлял Утехин.

— Надеюсь, его вы ни в чем не подозреваете?

— Я человек не подозрительный. Мне нужны факты, умозаключения не всегда правильны.

— Георгий Валентинович — начальник управления МГБ СССР. Сегодня же я вылетаю в Москву для консультаций. Что касается вашего эшелона. В районе Уральска мы начали железнодорожные работы. Вам мы дадим пять грузовиков. На машинах по бездорожью вы будете добираться до Гурьева не меньше двух недель, за это время мы найдем решение большинства вопросов. Своим людям скажете, что машины вам выдали благодаря авторитету Улусова, железнодорожный вариант не подходит — ремонт, и никто не знает, сколько он продлится.

Генерал протянул Клубневу пакет с документами и удостоверение.

— Идите, подполковник. Машины получите завтра после обеда. Шоферы поедут наши. Встретимся в пути.

— Разрешите идти?

— Идите.

Кашмарик вышел из кабинета без наручников — пронесло. Возможно ли такое: шел сдаваться, а его оставили в деле. Похоже, мир стал меняться.

3

Состав начал замедлять ход. Уже была видна первая станция на линии Транссиба. Начальник поезда отпрянул от окна и повернулся к собравшимся в его вагоне членам чрезвычайного штаба, созданного профессором Прянишниковым.

— Для вынесения решения у нас есть пять минут. Начальник станции мне телеграфировал следующее сообщение, — он взял ленточку со стола. — «Томск на вашу заявку не откликнулся. Машины с медикаментами не пришли. Запасы воды и хлорки для вас заготовлены. Стоянка не более десяти минут с учетом заправки паровоза тчк».

— Почему Томск не среагировал? — возмутился профессор.

Лыков пояснил:

— Потому что вы приказали сообщить об эпидемии гриппа. Нас не восприняли всерьез. Но я не подумал о другом. Гляньте в окно. Перрон забит пассажирами. Если мы остановимся и откроем двери, нас раздавит толпа. В нашем направлении за три месяца не прошло ни одного пассажирского поезда. На платформы вагонов с танками и пушками никто не решится запрыгивать, но мы не военный эшелон. Сюда сбежались пассажиры со всех станций, как только стало ясно, что пассажирские поезда будут выныривать с объездной ветки на Транссиб. Станция Нижняя — первая на пути после выхода поездов на главную линию. Никто не захочет упустить свой шанс, следующего может не быть.

Поезд едва двигался, до платформы оставалось не более трехсот метров.

— Надо проезжать мимо! — воскликнул профессор. — У нас уже есть девять трупов. Хватит!

— Далеко мы не уедем, Иннокентий Ильич, — обреченно вздохнул Лыков. — Паровоз нуждается в воде, так же как и мы, им двигает пар. Если лопнет котел, мы встанем. Военные с нами чикаться не станут, просто сбросят в кювет. Военный транспорт особого назначения не имеют права задерживать.

— Придется тормозить, — сказала Ирина Николаевна. — Вода нужна для туалетов, извините за прозу. И без хлорки не обойтись. В каждом туалете должно стоять ведро с хлорным раствором.

— Отдайте приказ всем проводникам запереть окна и двери, — скомандовал Прянишников. — Радируйте начальнику станции. Объявите в рупор, чтобы слышали на станции: «К поезду не подходить! Вагоны на карантине! Чума! Смертельно опасно! Освободить платформу!».

Начальник поезда начал передавать текст под диктовку профессора.

Все присутствующие бросились по вагонам. Благодаря слаженности их действий удалось избежать паники. Пассажиры оказались дисциплинированными. После работы по расчистке завалов в Судженске под дулами автоматов многие усвоили, как надо себя вести, если отдают приказ. И неважно, кто тобой командует. Человек бесправен, у него есть только обязанности.

По настоянию Яши профессор достал из чемодана генеральский мундир со звездой Героя Социалистического Труда на лацкане. Щуплый старикашка с бородкой стал вызывать еще большее доверие. Движение по поезду было запрещено. Скудный набор продуктов, который проводники разносили по вагонам, уменьшался с каждым разом. Но о еде никто не думал, мучила жажда. В последнем вагоне был развернут лазарет, сорок семь пассажиров ожидали худшего из того, что с ними могло произойти. В двух купе лежали осыпанные хлоркой девять трупов.

Команда, сколоченная профессором, сделала все, что было в ее силах, но остановить эпидемию не могла, возникали новые очаги. Это означало, что в поезде уже есть блохи. Они могли переноситься вместе с пищей. Передвигаться по вагонам имели право только проводники, но ни один из них не заболел. Головоломка!

Была еще одна проблема, о ней знали единицы. Когда поезд отошел от Судженска километров на сорок, проводник Гавриков обнаружил четырех безбилетников. Это были солдаты, в списках пассажиров они не значились, купе считалось пустым. Проверяя вагон, Гавриков открыл дверь и замер — на него были направлены четыре автоматных ствола.

— Нас здесь нет, папаша! — сказали ему. — Лишнее слово будет стоить тебе жизни. Забудь о нас, доедем до Транссиба и простимся.

Забыть пришлось не надолго. Путь до Транссиба растянулся на многие сутки, а у солдат с собой ничего не было, кроме оружия. Они стали требовать еды и воды. Проводнику пришлось научиться воровать продукты с кухни: он боялся, что они сами пойдут по вагонам и, не дай бог, начнут стрелять.

Спустя какое-то время начальник поезда получил шифровку с требованием проверки всех пассажиров и их документов: со стройки бежали четверо заключенных — особо опасные преступники. При побеге были убиты шесть охранников, изъята военная форма и оружие. Лыков приказал проводникам составить краткие анкеты на каждого пассажира. Получив их, сверил с билетами и облегченно вздохнул — в поезде преступников нет. Мог ли он думать, что кто-то из его команды скроет истинное положение дел! Гавриков пошел на подлог, потому что видел лица преступников и понимал, эти люди пойдут на крайние меры, им терять нечего, а защитить себя пассажиры не смогут, ни у кого нет оружия. Вот и молчал, полагая, что до Транссиба рукой подать, там четверка уйдет.

Паровоз дал два коротких и один длинный гудок, все прильнули к окнам. Платформа станции Нижняя будто вымерла — ни одного человека.

— Пронесло! — выдохнул профессор.

— Вы заложили бомбу замедленного действия, Иннокентий Ильич, — тихо сказал Лука Лыков. — Начальник станции, выполнив наше требование, запугал пассажиров, но он перешлет информацию в Томск, и я не знаю, как нас там встретят. Чумной поезд на подходе к главному узловому пункту… В Томске находится Главное управление госбезопасности Юго-Восточного округа.

— Я сам поговорю с начальником станции Томска.

— С Никифоренко? Он пешка! Дорогой командуют военные и МГБ.

— Времена ежовщины позади, они обязаны предоставить нам медицинскую помощь. Смотрите, вдоль перрона выставлены бидоны и мешки с хлоркой.

— Идиоты! Они расставили их вдоль всего перрона.

— Это поправимо, — сказал Яша Стрелов. — У здания вокзала стоят тележки носильщиков. Я возьму шестерых мужиков, мы погрузим и подкатим весь груз к первому вагону. Гляньте. Десять минут нам хватит.

— Действуй, Яша, — кивнул профессор.

Поезд застопорил ход. Проводники уже заняли места в тамбурах и закрыли все двери. Из первого вагона на перрон сошли семь человек с моряком во главе.

— Берем телеги, ребята, и быстро грузимся. По два человека на тачку, начинаем с хвоста. Бегом и с песнями.

Яков глянул вперед: машинист подводил «журавль» со шлангом к горловине паровозного котла.

Прильнув к стеклам, за работой наблюдали изможденные пассажиры с печальными глазами обреченных, ждущих своего последнего часа.

Тут произошло то, чего никто не ждал. Дверь шестого вагона открылась, и на землю спрыгнул солдат с автоматом. Он преградил дорогу тележке, которую вез капитан с проводником.

— Два бидона сюда! Живо! — скомандовал солдат.

— На место, рядовой! С дороги! — крикнул Стрелов.

Солдат поднял ствол. Яков увидел второго солдата на подножке вагона. Стрелов не раздумывал, морской волк, участвовавший в десятках десантных вылазок, действовал по правилам рукопашного боя. Он упал на землю, дважды перевернулся через голову, сбил солдата с ног, выхватил из его рук автомат и услышал очередь. Стрелял солдат с подножки, пули попали в свалившегося на Якова краснопогонника. Яков дал ответную очередь, и солдат упал с подножки лицом на перрон.

Из окна слева высунулась голова в пилотке, Стрелов вскочил и капитан выстрелил в воздух. Голова исчезла.

Вцепившись в тачку, проводник продолжал стоять, будто окаменел.

— Гони к первому вагону, ротозей! — крикнул капитан.

Поезд дал два коротких гудка. Стрелов запрыгнул на

подножку, прихватив с собой второй автомат. На перроне остались лежать два трупа в солдатской форме. Яков поднял подножку и захлопнул дверь.

У противоположной двери тамбура сидел на корточках Гавриков, закрыв голову руками.

— Очнись, фелюга, сколько их?

— Чет… чет… четверо.

— Вставай. В каком купе?

— В четв… четвертом.

Стрелов подкрался к двери, ведущей в коридор, и глянул в окошко. Никого.

— Было четверо. Осталось двое. Так, значит, беглые зеки в нашем поезде?

— Я их кормил, и они вели себя тихо, — прошептал проводник. — Я за пассажиров боялся.

— Дурак. Какие из них вояки, все силы в лагерях растеряли. Так, шпана.

Поезд дернулся и стал медленно набирать ход. Капитан прошел в коридор, встал спиной к стене сбоку от четвертого купе и постучал в дверь.

— Не вздумайте стрелять, подорву к чертовой матери. Можем договориться. Я зайду один, без оружия. Автоматы на пол и открывайте дверь!

— С нами уже на суде договорились, — послышался глухой голос.

— Я не судья, я капитан третьего ранга Яков Стрелов. Краснознаменный Тихоокеанский флот. Мы здесь все заложники. Хотите выжить, открывайте дверь.

Щелкнул замок, дверь открылась.

Стрелов передал автоматы проводнику.

— Стой на стреме, фелюга!

Застегнув китель на все пуговицы, Яков вошел в купе. Автоматы зэков лежали на полу. Те двое, что остались валяться на платформе, могли еще представлять какую-то угрозу, но эти двое выглядели так жалко, что на них было страшно смотреть. В правом углу скорчился щуплый мальчишка лет двадцати, рядом сидел старик, чей возраст определить невозможно.

— Бежали четверо, оставили за собой шесть трупов. Головорезы. Скажите мне, непонятливому, для чего эти двое вас с собой взяли?

— Дед Фома план составил, — мальчишка кивнул на старика. — Он головастый. А охранников Глухарь и Коловорот убили. Ради автоматов. Фома их смерть не планировал. Мы тут ни при чем.

— Тебя как звать? — спросил Стрелов мальчишку.

— Юрко. Я по высоковольтке прошел на другую сторону плотины и перекинул им трос.

— Артист! Прямо циркач.

— За это и взяли. Я в цирке родился и вырос. Мне все равно, где ходить, по дороге или по проволоке.

— За что посадили?

— Заодно с отцом. Он на ногах лестницу держал, а на ней гимнастки крутились. Лестница рухнула на зрителей, троих погубила. Девочки тоже погибли? Полцирка пересажали. Только отец мой не виноват. Пытался доказать это, но его собаками затравили.

— А мать где?

— С фокусником уехала, когда мне семи еще не исполнилось.

— А ты, Фома?

— Он не разговаривает. Пишет. Немцы ему язык вырвали. Девятый побег на его счету. За что в последний раз сел, уже не помнит. Раньше все Гитлера ругал — языка лишили, теперь наших начал крыть по матушке, но на бумаге. Свободы лишили.

— Болезнь вас не задела?

— Так к нам никакая зараза не липнет.

— Ладно, я вас не сдам. Воды дадим, будете жить, как все.

Начальник станции Томск-пассажирская Никифоренко получил подробный отчет от начальника станции Нижняя и со всеми материалами направился в особый отдел в кабинет к майору госбезопасности Люсинову. Выслушав доклад, Люсинов позвонил на Нижнюю по телефону и узнал подробности. В сложившейся ситуации он не решился сам принимать решение и поехал в управление к генералу Хворостовскому.

— Что стряслось, Люсинов? Докладывай четко и быстро, — раздраженно приказал генерал.

— Вот. Все в документах. Цепочку транзитных пассажирских поездов из Канска заключает 731-й литер. Там творится что-то непонятное. Сначала я получил от них запрос на медикаменты, таких и в Москве не найдешь. Мало того, запрос пришел за подписью профессора Прянишникова, который, по данным из Камска, был переправлен в Москву еще весной.

— Уточнить. Что дальше?

— Они требовали, чтобы мы доставили медикаменты в Нижнюю грузовиком. Я даже реагировать не стал на этот бред.

— Чем они мотивировали свое требование?

— Эпидемией вирусного гриппа. Теперь они выкинули фокус на Нижней, объявили об эпидемии чумы и не взяли ни одного пассажира. Хуже того, оставили на платформе два трупа в солдатской форме. Раны огнестрельные. По описанию погибшие похожи на беглых зеков из Судженска. Значит, двое других остались в поезде, а в своих сводках начальник состава 731 Лыков сообщал, что среди его пассажиров беглых нет. Лыков фронтовик, человек надежный и авторитетный, член партии с тридцать шестого года, орденоносец. Что творится там, мне непонятно.

— Список пассажиров у тебя есть?

— Так точно. И профессор Прянишников числится среди них, а также дочь первого секретаря обкома партии Хабаровского округа Бугримова. В поезде едет и ваш племянник. Тут что-то не так.

— Ладно, пассажиров мы проверим. Поезд я встречу сам. Посадку не производить до моего особого распоряжения. Переведи стрелки, пусть встанут на дальнем пути, где нет платформы.

— Они требуют медицинскую помощь.

— Вызови трех опытных врачей из центральной больницы, они нужны мне в качестве консультантов. Пусть явятся без машины и не в халатах. Все! Свободен. Без вас башка кругом идет.