Заряна-печальница

Сюда слетались

Не впервые

Драчливые тетерева.

Им сосны нравились кривые

И прошлогодняя трава.

Слетались затемно,

Сходились

И славили весну и высь.

И сотней зорь они светились

И, как положено, —

Дрались.

Крыло в крыло —

Сшибались гулко,

Раскинув радугой хвосты…

И никла дедовская «тулка»,

Не смея тронуть красоты.

От света сказочного пьяный,

Сосновый покидаю кров,

И в честь меня

Дает поляна

Стозвонный залп тетеревов!

Давным-давно

Он бродит в одиночку,

Беду и радость

Делит сам с собой,

Осин промерзлых

Горестные почки

Жует неспешно замшевой губой.

У ельника в затишке

Греет тело

На предвесеннем солнышке скупом.

Но изморозь,

Что по хребту осела,

Не растопить и мартовским теплом.

И даже к шуму

Вовсе равнодушен:

Не слышит потревоженных сорок,

И грохота машинного дорог.

Он лишь безмолвью ельника

Послушен.

Стоит, жует…

И всё же сила сока,

Что бродит тайно в почках молодых,

Ударила по жилам

Жарким током

И заискрилась на боках крутых.

И вздрогнул лес

От радостного грома.

Пропала белка молнией в снегах.

Весенний зов,

Как солнышко, весомо

Сохатый нес

На вскинутых рогах.

Срывает листья

Осенний ветер,

Мечутся, рыжие, на планете.

В метелице знобкой

Такая тревога!..

Прилягу устало

У доброго стога.

Прилягу,

Озябшую спину согрею.

А листья куда-то —

Скорее, скорее…

Вот-вот закричат беспокойно,

Как птицы,

Над полем продрогшим

Начнут табуниться.

Но листья — не птицы,

Не сбиться им в стаи.

Куражится ветер,

Бездомных взметая.

А рыжим —

К земле бы холодной щекою,

Окутать огромную

Желтой тоскою!

И хочешь не хочешь,

И надо ль не надо —

Вбираешь душой

Маяту листопада.

Он жил, как все,

Законом стаи:

Бездумно шел за вожаком,

То к тучам весело взмывая

С гусиным звонким косяком,

То из-за туч,

Крыла смыкая,

Скользил за дальний косогор…

Гуляла,

Пела в небе стая,

И в сердце ликовал простор!

Ему бы петь и мчать бездумно,

Как прежде,

Вторить вожаку,

Когда бы там,

  внизу,

  не гумна

И не ударил гром в строку!

Взметнулась стая,

Строй нарушив,

Сомкнула поредевший ряд…

Предзимье люто веет в душу,

И раны под крылом

Горят.

Его болото приютило,

Озера грели

Как могли.

Но не вернулась крыльям сила,

Что отрывает от земли.

Подстерегают птицу страхи

За каждой кочкой и кустом.

И елка,

В старенькой рубахе,

Склонилась маковкой-крестом.

Не пойму я:

Поле или море?

Счастье впереди,

Глухое ль горе?

Но иду…

А мне сейчас бы — в сани

Под тулуп овчинный!

Гикнуть: «Н-о-о!»

И в родную хату,

К тетке Мане…

Не видались мы

Давным-давно!

Только теток на пути —

Не часто.

И скрипят,

Скрипят мои шаги

По разливу мартовского наста.

По волнам-сугробинам

Глазасто

Катятся зеленые круги.

Даже солнце смотрит

Неулыбкой,

Стынет

Незнакомою звездой.

Синь

Нависла ледяною глыбой,

Ждет,

Чтобы обрушиться бедой.

Не пойму я:

Поле или море?

Счастье впереди,

Глухое ль горе?

Но иду!

С годами

Мыслится и любится

Иначе:

Не властна тьма,

Не ослепляет свет.

И горькие былого неудачи

Становятся лишь суетой сует.

Награды нет,

И нету круглой даты.

Но и черта ведь

Не подведена.

И луч последний

Тихого заката

Звенит и греет сердце, как струна.

Сгущаются лиловые потемки,

Но где-то зреет новая заря!

И первый лед,

Задумчивый и ломкий,

Пока лишь —

Отголосок ноября.

В далекую страну,

Как в старину,

Назад на тридцать

Или триста лет

Уводит незаметный след.

В полузабытой той стране

Идет мальчишка по стерне,

Идет, по колкой,

Босиком,

К отцу на пашню с узелком.

А в поле

В очи сорванца —

Улыбка добрая отца,

На пашне шумные скворцы

И скирды —

Скирды-близнецы.

В мальчишке том

И в той стране

Я узнаю себя

И Русь.

Я

К темной, выцветшей стерне

Всем сердцем снова прикоснусь!

Как в годы давние,

Меня

Отец посадит на коня:

И вновь придвинутся леса!

И что мне колкая стерня,

И августовская роса!

А мой отец смеется мне,

Придержит,

Если что не так.

Смеется солнце в вышине,

Не отставая ни на шаг.

Горят в отавах клеверов

Огни цветов, как светляки.

Деревня

В двадцать шесть дворов

Полощет вербы у реки.

Навстречу нам выходит мать,

Ласкает доброго коня…

Вот так же

Будут ли встречать

Еще когда-нибудь меня?!

О край родной,

Весенний гром!

Неужто там не ждут меня!..

Кипрей дымится над бугром,

Собой полнеба заслоня.

Но я не верю

Ни бугру,

Ни почерневшему кресту,

Я сам на ветреном юру

Веселой вишней прорасту!

Под полою у красавицы зари

Отбивают косы косари:

Звонкие литовки, будто тетива,

Каждая по-своему поет.

Замирая,

Слушает трава,

Тянется,

На цыпочки встает.

Молоточки клювами стучат

И с ресниц у девонек-девчат

Склевывают звонко — чок, чок, чок! —

Золотинки — ласковые сны.

Месяц,

Раскаленный пятачок,

Стынет на ладони у сосны.

Дробным цокотом

Молчунья-тишина

Поразбужена,

Зарей подпалена.

По округе гул моторный

Вкривь и вкось

Перестуком крепко-накрепко прошит.

Спозаранку дело каждому нашлось,

Только, чур,

Коль веселиться — от души!

Видишь —

Зоренька откинула полу!..

Пригласила нас хозяюшка к столу,

На заречные луга с духмян-травой

Всей деревнею на праздник даровой.

Ой широко-широко

Разлилась водица.

Поругаться легко —

Трудно помириться.

Боль-обида —

Не ручей,

Не положишь лавы.

Лучше не было б ночей —

Заревой отравы.

Омуты любимых глаз

Вовсе не видать бы…

Зря сказали,

Что у нас

Скоро будет свадьба!

У деревни на виду

Встретила подружку.

Бросив на руку узду,

Ты шагаешь, как по льду,

Анна, Нюра, Нюшка!..

У Настены каблуки —

Гвоздики-копытца:

Бабам вслед из-под руки

Есть чему дивиться.

А у Нюшки сапоги —

Каблучищи всмятку,

Будто с мужниной ноги.

На фуфайке — латки.

Хоть разбейся —

На виду

Не она, а Настя:

К агроному и в страду,

И в обычный день идут

Люди —

Вот где счастье.

Не подружка, а беда —

Нюшкино ненастье.

И куда теперь,

Куда

Схорониться от стыда?..

Помоги ей, Настя!

Настя рада бы помочь,

Да самой,

Самой невмочь!..

Нюшке, видно,

Невдогад,

Что краса не вечна:

У Настены листопад

Шелестит о плечи.

Не семнадцать —

Двадцать семь:

Ягода-калина.

Кольца в пепельной косе

Развиваются совсем,

Ей теперь бы

Сына!..

Нету силушки в ночи —

Сердце не остыло:

В душу смотрит,

Хоть кричи,

Нюркин муж Данила.

От земли и вроде не земная,

По деревне шла княжной княжна…

И глядел я вслед,

Еще не зная,

Как ты стала мне с тех пор нужна!

Лада-свет,

Живительная сила,

Не прошла меня ты стороной:

То звездой далекою светила,

То вставала солнцем надо мной!..

Верю,

Как язычник в солнце верил:

Ты —

Мое начало всех начал:

Дальний путь от материнской двери,

Мой приют,

Конечный мой причал.

Вдвоем бы за околицу

С любым —

Хоть в бега!

Пускай игласто колются,

Секут снега.

Метель на нашей улице

Раскинула сеть.

Проезжий не сутулится —

Любо глядеть!

Машиною пропахшая,

Раскинута пола.

— Эх, пропащая,

С кем пошла!

Думано ль,

С проезжим

Судьбу пытать?..

Рассвет белесый брезжит.

В окошке — мать.

А ей и горя мало —

Любовь хмельней вина!

Она чуть-чуть устала,

От счастия пьяна!

Не то что за околицу —

За тридевять земель…

Пускай игласто колется

Белёсая метель!

Мимо кузни с ведрами,

Покачивая бедрами,

Настя ходит по воду

По тропке, как по проводу.

За день Настя сотню раз

Души вывернет из нас.

Ей-то что — работает,

Ходит, где короче.

А у нас забота —

Шеями ворочать.

Ломит шеи к ночи

Так, что нету мочи.

Прицепилась, как простуда,

Накануне посевной.

— Ой, с ремонтом, братцы, худо,

Станем к выходу спиной:

Бегай хоть по двести раз —

На затылке нету глаз.

Искры звездами взметнулись —

Знаем горю чем помочь!..

Про себя же усмехнулись:

Как на привязи, точь-в-точь.

Бьются искры, будто пчелки,

Сыплют роем на стену.

Не видать теперь ни челки,

Ни походки Настиной.

Что-то в кузне стало душно,

И удар уже не тот…

Вот те раз —

Сквозь грохот слышно:

Ведра звякнули о лед.

Мы, как будто ненароком,

Повернулись к двери оком.

Эх, была не была,

Веселей пойдут дела!

Не странно ли:

Я помню свадьбу,

Но не свою,

Твою, твою!

О если знать бы,

Если знать бы,

Затеряна в каком краю?

Та свадьба прочих не богаче,

А для меня,

Как зимний гром.

Твоей завидуя удаче,

Плясали девки под окном.

В глуби избы, глотнув сивухи,

Орал за здравие Федот.

Не зря селом змеились слухи:

«Любаша лейтенанта ждет…»

А от Любаши, от доярки, —

Лишь руки, мнущие платок.

Вздыхали девки-перестарки:

«Вот нам бы счастьица глоток!»

А я, считай еще мальчишка,

Плясал, как черт,

Себя казня:

Сжималось сердце в кулачишко

От взрослой тайны у меня.

Заявился,

Как свалился с неба.

Это я, ведь я, —

Не злая небыль.

Из вчера к тебе пришел,

От мая.

Видишь:

В волосах черемух цвет…

Шел я через годы,

Разметая

Сумрак дней,

Ночей зеленый свет…

Ты глядишь спокойно,

Незнакомо.

Помолчим,

К чему теперь слова.

Нагляжусь

И в ночь уйду из дома,

Тихий, как сентябрьская трава.

Осень молодицей

Из подола

Ягод понасыпала,

В лес позвала,

Я пришел на вырубку

По утру

В жаркую малиновую

Гущеру.

Ягода-кровинушка —

Знай бери.

Про люли-Малинушку

Лопочут глухари:

— Сладкая, с Михайлою

Спозналась,

На заре с хозяином

Те-ши-лась…

Я не буду слушать

Брехов-глухарей,

Только ты, сладобушка,

Приголубь-согрей!

От молвы-напраслины

Тебя уберегу.

Но горда Малинушка —

Ни гу-гу.

А за той за вырубкой

На пол-России мох.

Что ни кочка-выскочка

То подвох.

Стелются багульника

Сизые леса,

Гоноболи-скромницы

Синие глаза.

Припаду я к синим —

Буду пить и пить.

Мне без Гоноболины

Не прожить.

Закружила голову,

Остудила боль.

Ох пьяна ты, ягода

Гоноболь!

На моей ромашковой стороне

Прокатилось солнышко по стерне,

Зацепилось, ласковое, за стога

И упало

В скошенные луга.

Не певучи сумерки в сентябре.

Догорают ясени на бугре.

Затаились чуткие камыши.

И на всем-то озере —

Ни души.

Не пойму, где небо,

А где вода.

Звездные заметаны невода:

В неводах тех месяц, словно линь,

Золотым хвостом волнует синь!..

Мне давно бы к берегу пора,

Только сам попался я в невода:

Словно околдованный,

До утра

Слушаю, как дышит сонная вода.

Деревья совсем одичали,

Последние сбросив листы.

И негде приткнуться печали

Среди городской суеты.

Уеду отпраздновать осень

Туда,

Где и вовсе не ждут.

Вечерние тени, как лоси,

Тихонько к костру подойдут.

В лесу у озерного плёса

Всю ночь промолчу под сосной.

Прогрохают гулко колеса

По тряской дороге лесной.

Ничем тишины не нарушу —

Один на один у огня.

Лишь сосны в открытую душу

Глядят

И врачуют меня.

А угли мерцают,

Мигают,

По углям змеятся огни.

Мне думать они помогают,

Забыться помогут они.