Зимний лагерь

5

В каждом дортуаре разместилось по шесть человек, а в спальне Одканна оставалось одно свободное место; не спрашивая ни у кого разрешения, он заявил, что это место займет Николя. Учительница согласилась, потому что, хотя и опасалась неожиданных перемен в настроении Одканна, все же считала правильным, если самый сильный мальчик в классе берет под свою защиту самого слабого, этого боязливого и изнеженного Николя, которого ей было немного жаль. В дортуарах стояли двухэтажные кровати. Поскольку Одканн решил, что Николя будет спать наверху, над ним, тому пришлось по лесенке забираться наверх и там, изворачиваясь, засучивая рукава и подбирая штанины, надевать одолженную пижаму. Куртка доходила ему до колен и была широка в талии. Когда он пошел в туалет, то обеими руками поддерживал штаны. Кроме того, у него не было ни тапочек, ни полотенца, ни махровой рукавицы для умывания, ни зубной щетки — всех тех туалетных принадлежностей, которые никто не мог ему предложить, потому что у всех они были в единственном экземпляре. К счастью, никто об этом не вспомнил, и в суматохе вечернего умывания ему удалось проскользнуть незамеченным и очутиться в постели одним из первых. Патрик был ответственным за этот дортуар, он подошел к Николя, взъерошил ему волосы и велел не беспокоиться: все будет хорошо. А если что-то будет не так, то он ему, Патрику, скажет об этом, договорились? Николя пообещал, однако испытывал противоречивые чувства: эти заверения действительно успокоили его, но в то же время он испытывал тягостное ощущение — все вокруг словно приготовились к тому, что с ним будет что-то не так.

Когда все улеглись, Патрик погасил свет, пожелал всем спокойной ночи и закрыл дверь. Стало темно. Николя думал, что сразу начнется галдеж, битва подушками, а он в подобных баталиях не был на высоте, но ничего такого не произошло. Он понял, что каждый ждет разрешения Одканна, чтобы заговорить. А тот довольно долго не нарушал тишину. Глаза привыкали к темноте. Дыхание становилось ровнее, но чувствовалось, что все ждут.

— Николя, — сказал наконец Одканн, как будто они были одни в дортуаре, как будто не было других.

— Что? — прошептал Николя в ответ.

— А твой отец, чем он занимается?

Николя ответил, что он работает торговым представителем. Он весьма гордился профессией отца, казавшейся ему престижной, даже немного загадочной.

— Значит, он много ездит? — спросил Одканн.

— Да, — сказал Николя и повторил слова, которые часто слышал от матери, — он все время в дороге.

Он немного осмелел и хотел уже сказать, какие преимущества это давало для того, чтобы получать подарки на автозаправочных станциях, но не успел: Одканн с интересом спросил, что продает его отец, какого рода товар. К огромному удивлению Николя, казалось, что Одканн расспрашивает его не смеха ради, а потому что действительно заинтересовался профессией его отца. Николя сказал, что отец — представитель по продаже хирургических инструментов.

— Щипцов? Скальпелей?

— Да, и протезов тоже.

— Деревянных ног? — уточнил Одканн, развеселившись, и Николя где-то в глубине души услышал тревожный сигнал и почувствовал, что угроза насмешки совсем рядом.

— Нет, — сказал он, — не деревянных, а пластмассовых.

— Он ездит с пластмассовыми ногами в багажнике?

— Да, и с руками, с кистями…

— С головами? — прыснул вдруг Люка, рыжий мальчик в очках, который, вообще-то, как и все остальные, должен был спать.

— Нет, — ответил Николя, — не с головами! Он представитель по продаже хирургических инструментов, а не фокусник!

Одканн приветствовал этот ответ снисходительным смешком, и Николя вдруг почувствовал себя отважным и независимым — под защитой Одканна он тоже мог позволить себе шутить и смешить других.

— А он тебе показывал их, все эти протезы? — спросил опять Одканн.

— Конечно, — твердо ответил Николя, которому первый успех придал уверенности в себе.

— И ты уже их мерил?

— Да нет, нельзя. Ведь их же надевают вместо ноги или руки, а если у тебя есть настоящие нога или рука, то их никак нельзя ни к чему прицепить.

— А я бы, — сказал Одканн спокойным тоном, — если бы я был твоим отцом, то для демонстрации товара использовал бы тебя. Отрезал бы тебе руки и ноги, приделал бы на их место протезы и показывал тебя своим клиентам. Это была бы отличная реклама.

С соседних кроватей раздался взрыв хохота, Люка что-то добавил по поводу капитана Крюка из «Питера Пэна», и Николя вдруг испугался, как будто увидел наконец настоящее лицо Одканна, еще более опасное, чем то, которого он страшился. Подобострастные прислужники уже начинали веселиться, пока властелин, не торопясь, подыскивал в своем воображении самое изощренное из мучений. Но Одканн, почувствовал, что в его фразе содержалась тайная угроза, и смягчил ее, сказав с удивительной добротой, на какую бывал способен: «Да я пошутил, Николя. Не бойся». Потом он спросил, можно ли будет завтра, когда отец Николя привезет сумку, посмотреть на эти самые протезы и сумки с хирургическими инструментами. От его идеи Николя стало не по себе.

— Знаешь, это ведь не игрушки. Он их показывает только своим клиентам…

— А если мы попросим, он покажет? — настаивал Одканн. — Если ты его попросишь?

— Не думаю, — тихим голосом ответил Николя.

— Если ты ему скажешь, что в обмен на это никто в лагере не станет тебя бить?

Николя ничего не ответил, его снова охватил страх.

— Ладно, — сказал Одканн, — раз так, я придумаю что-нибудь другое.

Прошла минута, потом он сказал, ни к кому не обращаясь: «Теперь спать». Было слышно, как заворочалось в кровати его большое тело, устраиваясь поудобнее, и все поняли, что и речи не может быть о том, чтобы вымолвить еще хотя бы одно слово.