Знак кровоточия. Александр Башлачев глазами современников

Опыты студийной работы жутко его выламывали. Он слушал и ужасался. Он куда-то пропадал, терялся и очень переживал. Для него это было на уровне трагедии. Ему одного хотелось, а потом он слушал результат: «А-а-а! Так это я вот так пою? И всем правится ?» Он к себе был очень требователен, а там действительно к середине записи весь нерв пропадает. Так и у меня, я просто к этому легче отношусь - пою, как Бог на душу кладет, и попадаю или не попадаю, но оттуда пер идет. В студию прихожу - все чисто, но почему-то не прет тот кайф, который есть на концерте. Во всяком случае, пока мы этого не добились. Но я не унываю: когда-нибудь мы будем звучать в студии так же, как на концерте.

Записи, концерты, разговоры… Смерть. Смерть всегда неожиданна. Ты знаешь, что так или иначе это кончится, но когда это происходит, ты всегда понимаешь, что тебя застали врасплох. И все время эти вопросы пламенные: «Почему?», «Зачем?», и состояние, граничащее с отчаянием, что ничего поправить нельзя, что кажется, что ты проснешься, и все опять будет нормально, а это уже не так. Мне кажется, последняя мысль человека, летящего из окна: «Зачем я это сделал?» А уже ничего поправить нельзя. Вот в чем трагедия. Это все возраст очень опасный, когда себя чересчур переоцениваешь и считаешь, что тебе все позволено, когда есть некое состояние успеха, востребованности и ощущение собственной значимости. Дикая переоценка себя. В этом возрасте это ведет к катастрофе. Вот этот бы возраст пережить. Или как Цой - это уж как Богу было угодно. С Цоем я, чем больше живу, тем больше ощущаю родство душ, как это ни парадоксально. Нам с Цоем было очень кайфово, когда он ко мне приезжал…

У СашБаша в его золотые, лучшие годы известности и не было. Известен он был в узких кругах. Соответственно в этом формате остается и сегодня. Но время все расставит на свои места. Его поэзия будет жить значительно дольше нас. Больше того времени, что нам отмерено, и еще нескольким поколениям. Его будут читать, как мы сейчас читаем поэтов Серебряного века. Бродский говорил, что поэзию способен воспринимать один процент населения, вот на него я и работаю. Башлачев работал на тот же самый процент, и уверяю, что сейчас, что через сто лет его будут чувствовать те, кто чувствует красоту слова. Человеческая природа метафизична, сколько было до рождения Христа в процентном отношении подонков и подлецов или же хороших, ищущих людей, и сколько было серых, необразованных, нежелающих что-либо знать, сколько было стремящихся обрести ответ на главный вопрос, который должен тревожить человека: «В чем мое предназначение, смысл моего бытия», etc. Каково было это соотношение, таким оно и остается. Двигатель истории - культура, пласт, который нарабатывается и медленно растет. И благодаря этому культурному пласту, вроде как незаметному современникам, величает твоя страна.

Башлачева не забыли. Я не забыл. А вот родится молодой человек, который озадачится вопросом своего бытия и существования на бренной земле, и рано или поздно наткнется на Башлачева и почувствует красоту и глубину его слова, и Башлачев будет жить в его сердце. Я учился на уроках литературы отвратительно, но независимо от этого Гоголь попал в мое сердце, Есенин попал. Из того, что преподавали. Достоевского я в школе не понял, он воткнулся позже. На роль воспитателя, наставника и учителя не назначают. Выбирают всегда ученики, и только тогда ты становишься настоящим сенсэем. Если ты сам себя назначаешь, то твои попытки обречены.

Если тебе интересно настоящее творчество - ты сможешь стать творцом. Если ты постоянен в твоих пристрастиях творить - ты становишься Творцом. Если ты ищешь Бога в себе -ты становишься Богом. Если тебя выбрали, услышали, задают вопросы - ты становишься Учителем. И ты говоришь: «Жизнь продолжается!»

Нужно слушать живых поэтов: К. Комарова, Василия К., М. Башакова, К. Арбенина… Есть еще отличная группа «Billy’s Band», можно сказать, новая музыкальная визитка города Питера. Есть и другие достойные группы! Для того чтобы жить - надо просто жить, не правда ли? Не усложнять себе и другим жизнь, а то запутаешься и не получишь ни одного ответа на тревожащие душу вопросы.

Наталья Федосеева, преподаватель

АНДРЕЙ ЗАБЛУДОВСКИЙ

Я ЧТО-ТО ВАЖНОЕ ПРОПУСТИЛ

К тому моменту как мы познакомились с Сашей Башлачевым, группа «Секрет» уже существовала. Мы где-то выступали, но это было непрофессионально, и я не думал тогда, что свяжу свою судьбу с этой группой. Общение в те годы было достаточно интенсивным, была такая околорок-клу-бовская тусовка. До «Секрета» я играл в группе под названием «Выход», и к нам на репетиции, на концерты многие заглядывали, в их числе Майк и БГ. Так что я был уже поднаторевший рок-клубовский деятель - меня знали многие, и я знал многих. В числе моих близких друзей был Костя Кинчев, тогда еще Панфилов. Наши жены были одноклассницами, мы бывали друг у друга в гостях - я у него в Москве, он у меня в Питере. Неоднократно ездили вместе отдыхать на юг. Одна из первых наших совместных работ с Кинчевым, Мурашевым и Славой Задерием: запись альбома «Нервная ночь». Именно после него Слава позвал Костю к себе в группу. Костя стал все больше окунаться в активную рок-клубовскую жизнь, тогда как я постепенно из нее выходил, потому что у нас появился профессиональный администратор, который начал организовывать концерты, записи и прочее. Ленинградский рок-клуб тогда был на подъеме, никакие другие клубы в Москве, Свердловске не могли с нами сравниться в те первые годы. И поэтому к нам в Ленинград отовсюду ехали молодые музыканты, которые не имели возможности показывать себя на больших сценах, не разрешали им этого. Ревякин тогда приехал к нам впервые, Шевчук… Ну, и Саша Башлачев. И вот однажды мы с Костей оказались на квартирнике, где-то на Большой Подьяческой, если мне не изменяет память. Это был один из первых квартирных концертов Саши Башлачева в Ленинграде, зимой 1984 года. Костя уже был с ним к тому времени немного знаком, а я увидел впервые. Мы немного опоздали к началу, Саша уже играл - нервный такой, взрывной, с сильнейшей энергетикой, с драйвом. Единственное, что я понял - это то, что играть он не умеет на гитаре, - в том смысле, как я это для себя представлял. Для меня важной составляющей любой песни был припев - так вот у Башлачева это отсутствовало напрочь. Но отдача от этих песен была такова, что мурашки по коже… Новый Высоцкий! После окончания концерта была, как обычно, выпивка, и мне запомнилось, что он был какой-то совсем другой, нежели в процессе исполнения своих песен. В жизни - абсолютно другой человек: мягкий, спокойный, тре-петно-нежный, не рок-герой. В песнях - жилы рвутся, надрыв, почти вопль, а здесь - без какого-либо пафоса, эпатажа и показухи. Я знал очень многих так называемых рок-героев, которые позиционировали себя как оголтелые борцы со всем, с чем можно. Саша был совершенно далек от этого. Мы как-то быстро подружились, и я пригласил его в гости. У нас был тогда абсолютно тусовочный дом, люди приходили, уходили, оставались ночевать - это было обычным делом. Саша откликнулся на мое приглашение довольно быстро, и они с Костей появились у нас. Джоанна Стингрей была, Рикошет… Сидели, выпивали, музыку слушали, разговаривали. Причем не про наше творчество, в основном про «Beatles», про «Led Zeppelin» и прочих грандов западного рока.

Ада, моя жена, окончила театральный институт, работала с гримом, научилась стричь. Все первые знаменитые раскрасы и прически Кинчева - это ее рук дело. И вот как-то Саша, зная об этом, попросил: «Слушай, Ада, а ты меня не подстрижешь?» Она с удовольствием согласилась, подстригла его так аккуратненько, ему очень понравилось. И после этого он постоянно приходил к нам стричься. Ночевал… Ведь был без своего угла, то у одних поживет, то у других…

Потом мы с ним стали отдаляться друг от друга - у меня началась плотная деятельность в «Секрете» с непрерывными гастролями, поездками и прочим. Мы как-то не пересекались с ним на тусовках и в компаниях, за исключением случая, когда я привел его к Майку. Майк вел затворнический образ жизни - дальше магазина никуда не ходил. У него на квартире тогда был один из центров нашего мироздания, у него всегда была куча гостей. У нас с Майком всегда было очень много общих музыкальных привязанностей, я помню, что переписал у Майка весь «T.Rex». У нас в Театре «Секрет» возникли мысли о создании спектаклей о жизни некоторых наших западных кумиров: Элвиса Пресли, Боба Дилана и других. Я хотел сделать спектакль про Марка Волана, и мы с Майком как-то долго разговаривали о том, как это сделать. К сожалению, все мои мысли остались нереализованными, только на бумаге, потому что Майк умер. Не осталось в памяти и чего-либо значительного из общения Майка с Башлачевым - видимо, в силу того, что они не отличались в своих высказываниях экстремизмом, в отличие от своих песен. Они оба были максимально лояльны ко всему, что касалось музыки. Исключение составляла только официальная музыка. Мы все позиционировали себя как подпольщики - борцы снизу. Но ситуация в корне изменилась, у этих самых борцов появилась возможность зарабатывать деньги и существовать за счет своей музыки. Врага ведь ищут только оголтелые, несостоявшиеся и малотворческие люди. Когда человек что-то делает, ему не до критики остальных. Он это делает не в пику другим, а потому что ему нравится это делать. А как это будут воспринимать другие люди - это уже десятое дело.

Не могу сказать, как относился Башлачев к творчеству Майка. Он очень трепетно относился к БГ, он, как и БГ, относился к слову очень скрупулезно, дотошно. Майк делал те же вещи, но несколько упрощенно. Корни творчества Башлачева можно искать и у того, и у другого. Больше все-таки, видимо, он взял у БГ, потому что в лучших его песнях наблюдается такое же множество подтекстовых смыслов.

Но, думаю, более чем кто-либо на Сашино творчество оказал влияние Владимир Высоцкий. И одно из доказательств этому в том, как теряют его песни в исполнении других. Всевозможные попытки оранжировки, оркестровки его песен терпят неудачу, теряют что-то такое отличительное, узнаваемое, за что мы и любим их - что Высоцкого, что Башлачева. Их никто ни с кем никогда не спутает! Здесь украшательств не нужно. Здесь как раз присутствует, с одной стороны, вот эта кондовость, с другой - основой песен служит то, что всех не устраивало окружающее нас настоящее. Мы не могли себе объяснить тогда, что именно нас не устраивает, и это удалось выразить своим поэтическим языком Высоцкому и Башлачеву.

Я не могу сказать, что Александр Башлачев оказал лично на меня какое-то влияние в творческом отношении. В то время мы были как бы в замкнутом пространстве - в своем творчестве. Мы мыслили какого иначе очень долгое время, вплоть до ухода Максима Леонидова из «Секрета». Мы были как бы на другой планете, сами себя отправили на эту планету и были недосягаемы для чьего-либо воздействия и влияния со стороны. В молодости я очень впечатлился Майком, например, или «Аквариумом» - до восемьдесят третье-го-восемьдесят четвертого года. Но это происходило до тех пор, пока мы сами не сформировались как творческие единицы. Башлачев же пришел тогда, когда мы были уже самодостаточны.

Я знаю, что бытует мнение, и оно довольно распространено, что Башлачев своим творчеством поставил некую планку, ниже которой уже нельзя было сделать что-либо серьезное. Мы в «Секрете» сами для себя поставили такую планку, и сами же ее преодолевали, как могли. Мне безумно повезло в жизни, что судьба свела меня с Николаем Фоменко и Максимом Леонидовым. Они оба к слову относились очень щепетильно, особенно Фома. То, что написано Фоменко для меня также непререкаемо, как и то, что написано Башлачевым. Эти слова родились не только от души, как говорится, но и явились результатом большого труда. Мы работали со словом так, чтобы впоследствии за него не должно было быть стыдно. Я многому научился у Фомы и у Макса скорее, нежели чем у Башлачева. Вообще, у меня нет пиетета ни перед кем. Я могу признать чью-либо гениальность - Пола Маккартни, Джона Лениона, даже Мика Джаггера, людей, которые довели свою моторику до суперинструментализма - своим трудом, в первую очередь. Не верю, что люди уже рождаются с этим. Все равно надо подойти к возможности такой реализации с определенным багажом прочитанного ли, услышанного ли, используемого ли - хотя бы в мелочах. Поэтому я не хочу ставить ка-кую-либо планку и делать упор, например, на Пушкина, говоря, что Пушкин - это наше все. Нет, не все. И после Пушкина были и будут люди, и после Башлачева тоже. Но Александр Башлачев - один из тех людей, на которых мы опираемся. Потому что он, так как надо, скрупулезно и бережно относился к своему слову. А это самое главное для мыслящего человека.

Александру Башлачеву выпал на долю безумно короткий отрезок публичной деятельности для того, чтобы реализовать себя полностью. Я не верю в то, что он себя исчерпал. Потенциал в нем огромный. Если бы чуть больше времени, кто знает, до каких еще высот он смог бы подняться в своем творчестве? Очень бы хотелось его увидеть на большой сцене, например, на месте Шевчука или на месте Филиппа Киркорова. Стоящего с гитарой и поющего свои песни.

Никто не знает, к каким последствиям приведет та или другая деятельность по распространению знания о жизни и творчестве Башлачева. Кто-то скажет: «Не знал и знать не хочу, что был такой поэт, певец, бард». А другой: «Как мне этого не хватало всю жизнь!» А третий спросит: «А кто еще был помимо этого? Что еще было?» Поэтому все это надо запечатлевать. Зарисовывать кусочки нашей жизни, ведь из этого складывается наша дальнейшая история, на этом будет учиться кто-то другой. Какой-нибудь сегодняшний двадцатилетний балбес, возможно, в результате захочет переосмыслить свою жизнь, вернуться к прошлому и спросить у себя: «Может, я что-то важное пропустил?»

Пустые карманы,

Промокшие кости,

Гнилые ботинки,

Луна и вороны.

Ночные вокзалы,

Опасные зоны.

Забытые песни Пропитаны лестью.

Как мы носились по лужам, поившим водой, Хохотали до крови, обнимались с землей,

И твои губы шептали, что это теперь навсегда,

И не вспомнить дорогу домой - никогда.

Морозное утро,

Сырые окурки,

Живые скелеты,

Боязнь не догнаться.

Никто не узнает,

Никто не заметит.

Обрывки желаний,

Дрожащих рассветом.

Мы танцевали у магазина, катались в пыли,

Падали и просыпались, обнимались и шли,

И твои губы шептали, что это теперь навсегда,

И не вспомнить дорогу домой - никогда.

Голод и жажда,

Озноб и веселье.

Орел или решка.

Чужое похмелье.

Мы целовались у магазина, катались в пыли, Падали и просыпались, обнимались и шли,

И чьи-то губы шептали, что это уже навсегда,

Ты не вспомнишь дорогу назад - никогда!

Билли Новик. «Последний день лета»

БИЛЛИ НОВИК

НЕ ПОЗВОЛЯЙ ДУШЕ ЛЕНИТЬСЯ

В лице Башлачева есть что-то очень родное… Я много раз рассматривал его фотографии, еще будучи подростком, и думал: «Странно, вроде пишут, что он друг Цоя, БГ, Кинче-ва… Что же это за интересный человек?» Я брал записи, слушал, но ничего не понимал. «Ладно, наверное, я просто пока не готов, надо бы его глубоко поизучать». Сказать честно - мне не очень-то нравилось то, что я слышал. «Плохо играет, плохо поет, плохо даже читает, черт бы его побрал!» Это не мой темперамент, не мой темп.

Я долго откладывал Башлачева, очень долго. Он начал до меня доходить, только когда я сам стал перерабатывать его песню «Поезд». Ведь нужно было думать над каждой строчкой… Это же не просто - подошел к микрофону, включил запись и сходу записал. Нет, это кропотливая работа. У меня появился шанс не только потешить чувство собственного перфекционизма, но и вдуматься в башлачевские строчки.

Работа над кавер-версией песни - это и есть мостик к приятию, осознанию и пониманию Башлачева. Это очень здорово, что музыканты любого сорта, будь то акулы или совсем юные, начинающие подростковые группы, перепевают, записывают песни Башлачева, погружаются в него, что-то находят в себе. Мне кажется, это достойно уважения. Вообще, творчески переосмысливать чужие песни, в том числе и песни Башлачева, имеет смысл только тогда, когда ты веришь в то, что твоя кавер-версия будет лучше оригинала. Для этого нужно хорошо потрудиться!

Я всю жизнь был уверен, что всего можно добиться своим трудом. Я полагал, что у меня нет никакого таланта, просто я беру своим упорством. У меня небыстрый темперамент, я медленный и, в общем, холодный человек. И это позволяет мне долго сидеть над какой-нибудь идеей фикс.

И добиваться каких-то результатов. «Неплохо было бы научиться играть на контрабасе». - «На контрабасе? Можно и на контрабасе». Хоть я и не выучился толком, но подак-компанировать могу. Звукозапись освоить как таковую - пожалуйста. Посидел годик - вроде что-то пошло. Я ничего не бросал сразу. Я мечтал научиться петь - хотя бы раз в пять хуже, чем пою сейчас. Не прошло и десяти лет, но я считаю, уже пошло дело… И это все - упорная тренировка. Упорная! Каждый свободный момент я что-то делаю для достижения желаемого результата. Когда ты действительно любишь свое дело, ты отдаешься ему целиком и полностью. Я вот подумал: влюбленные не опаздывают на встречу, потому что они ждут ее целый день, они даже пораньше приходят, они не могут дождаться этого момента. Здесь то же самое…

Но в последнее время я часто думаю о том, как мелодия приходит в голову. «Вот как это происходит?» Идешь по улице: бац - и ты ощущаешь, что мелодия уже играет в тебе. «Я же ее не придумал! Я не думал о том, какая будет следующая нота. Мелодия сама льется… Что это за фрагменты? Откуда они берутся?» Здесь много вариантов. Может, это стандартные штампы, банальности, но только чуть-чуть приправленные какими-то ежесекундными факторами. Например, идешь быстро - темп быстрый. Изначально есть музыкальная фраза - и дальше ты уже, путем чисто логического автоматизма, додумываешь эту фразу, фантазируешь, что могло бы быть дальше. Понятно, что все четыре на четыре - квадраты… Ты начинаешь эту мелодию пробовать примерить под разные стили - например, стиль регги или босанова. Или это классическое произведение в симфонической обработке. Прям слышу… И тут я уже не могу сказать, что это достижения упорного труда. Но упорным трудом достигается развитие этой искорки, этого «послания». У тебя есть три-четыре ноты, которые сами откуда-то взялись. А дальше нужно все это кропотливо, механически довести до общепринятых форм, до каких-то понятных стандартов, в данном случае, песен. Картинку нужно вставить в раму. Кто-то спросит: «Что это за банальность такая?! Зачем ее в раму вставлять? И так красиво! Что за мещанство?!» - Нет, есть стандарты. Как любая картина должна быть в раме, так же и музыкальная фраза должна помещаться в раму аранжимента.

Нужно ли человеку готовить себя к принятию этой искры? Я не знаю. По-моему, ничего особенного делать не нужно. Вот как бывает: во сне приснится что-нибудь, и ты думаешь: «Это же так просто и так гениально!» И тебе кажется, что утром ты это зафиксируешь. А утром - пустота… Следов даже в помине нет. Поэтому, я думаю, надо ценить «послание», заставлять себя проснуться и хотя бы вкратце записать его. Нужно внимательно относиться к тому, что к тебе приходит. Нужно это ценить. Я лично стараюсь записывать даже то, что для меня вроде бы и не представляет никакой ценности. Пока… И это работает. Например, наша песня «Где спит твое сердце» вызревала с 2002 года. А только в 2005 году она была записана. Я понимал, что в ней есть что-то, может, даже слишком ценное, пока не раскрытое, и не хотел ее «закрывать». Теперь, когда прошло время, я понимаю, что она закончена.

Есть обстоятельства, способствующие приему «послания». В принципе, можно согласиться, что творец создает свои «великие произведения» не от хорошей жизни, от тоски и страдания. Но есть куча исключений - обратного характера. Когда тебя любят, понимают, тебе от этого хорошо… И хочется что-то делать, к чему-то стремиться. Ведь это очень приятно, очень важно, когда другой человек переживает за то, что ты делаешь. Хочется удивить его еще больше. Это очень круто! Или другое исключение, когда тоже хорошо… Например, мы возвращаемся из Москвы после каких-то безумных съемок, интервью, серии концертов - в таком возбужденном состоянии, которое позволяет дерзить в своих фантазиях на будущее. «А вот бы!..» И кажется, что все так просто и реально. И потом эти фантазии тебя подтаскивают немножко дальше и вверх. Ты уже придумываешь формы и решения для претворения фантазии в реальность. Очень приятно творить в состоянии эйфории, надо сказать.

Наверное, кого-то успех может расслабить. Можно так поверить в себя, что переоценить… Что касается меня, я знаю, что каждая следующая песня может и не получится. Но я успеваю их так полюбить, эти песни, что просто не могу не довести их до ума, до максимального звучания. Это нормально. Но вообще - никаких гарантий.

Нельзя надеяться только на свой талант. Правильно Достоевский говорил: «Кто не идет вверх, тот идет вниз». Недостаточно оставаться на одном уровне. Это подразумевает путь вниз. В конце концов, человека могут отключить, лишить дара, если он перестает его ценить. Я на своем опыте, наверное, этого пока не испытывал, по-настоящему. Но слышал от уважаемых мною людей много таких историй. Нужно ценить свой дар… Даже не ценить, не заботиться, а лелеять. За ним надо ухаживать, растить его, бережно к нему относиться. Может быть, и не обязательно быть уверенным в том, что это дар, но осознавать, что это твоя маленькая способность. Да, можно относиться к таланту, как к способности. Я думаю, что это просто разные степени Божественного дара. Маленькая способность - это тоже Божественный дар. А если маленькая способность развивается самим человеком, то это уже работа с даром. Выращивать тюльпаны в тундре? Возможно. Но надо сначала построить грамотный парник. Кому-то изначально дано много - Ломоносов, Моцарт… «Как это так - у одного есть, а у другого нет? Как так могло получиться? Несправедливо…» Если это еще и не связано с физикой - ноги длинные, значит, бегает быстро… «А как же быть с творческим даром?» Один ответ - надо работать с ним. Развивать свою маленькую способность.

И в этом нет никакой скромности, это - честность. В последнее время многие люди говорят мне о моем «таланте». И я теперь допускаю такую мысль. Это все не очень серьезно, конечно… Я сам так не думаю, но мысль допускаю. Я заставляю себя к этому привыкать потихонечку. «Ну, ладно, хорошо, мне только лучше!» Но я никогда в жизни так не считал. Никогда! Наоборот, я всю жизнь был уверен, что я наименее придумывательный человек. Мой старший братец, например, все время сам придумывал игры! Вот его посади в пустой комнате, где и придраться-то не к чему - он через три минуты придумает игру! В пустейшей комнате! Он был для меня кумиром… Ему было много дано. А мне было дано гораздо меньше, но зато я упорный, я умею работать, по крупицам собирать все необходимое. Это характер… Это то, что многие, кстати, называют занудством.

Я больше чем уверен, что излишний темперамент мешает человеку Я так думаю: у человека есть способности, талант - и хорошо бы, чтобы он надолго его растянул, чтобы он медленно, но верно совершенствовал этот талант. Мне, может, и не повезло с даром, но зато повезло с темпераментом. Мой темперамент подразумевает тщательное усовершенствование дара.

А у Башлачева был иной темперамент. Я считаю, что с его даром так много можно было бы сделать! А он все бросил… То, что делал Башлачев - это только десять процентов от того, что он мог бы сделать, если бы ему повезло с темпераментом. На мой взгляд, все у него неоконченное и брошенное, до конца нереализованное. Это не делает чести результату, в этом нет шарма неоконченности. Бывает шарм в недоделанности у некоторых авторов. Но не у Башлачева, нет.

Темперамент, конечно, не переделаешь… Но усилить контроль! Можно было элементарно подшиться. Потому что контроль над собой легче держать в трезвом состоянии. Первична общая мотивация. Если бы Башлачев действительно понимал, что он гениален, может, он бережнее бы стал относиться к своему гению? Или ему, наоборот, слишком часто говорили о его гениальности?.. У него изначально не было комплексов по поводу самого себя? Может, он с самого начала понимал, что он гений. И именно поэтому так не бережно относился к дару. «Что бережно относиться, если я всегда такой был? И всегда таким буду!»

Может быть, он просто разбазарил свой дар?..

Сила - это возможность изменить мир. Башлачев убедился в том, что своими песнями он не в силах этого сделать. То есть он хотел это сделать сразу, быстро и чтобы результат можно было увидеть. Не получилось. Нет, казалось бы, результата! Его слушатели остались теми же, кем были до него, - обычными людьми со своими обычными человеческими проявлениями. Ты приходишь к ним и стремишься передать то, что должен передать, - энергию любви и добра. Но она не передается! Люди не меняются сразу и быстро, что толку от безудержных восторгов, похвал и криков? Им нужны все новые и новые песни, новые находки, новые откровения. Но они приходят лишь только тогда, когда энергия приема у людей достаточна для того, чтобы их принимать!

Но этой энергии не было у современников, и быть не могло. Слишком большая разница между тем, что было у Башлачева, и тем, что было у них. Нужны десятилетия для того, чтобы они осознали, что то, что им принес Башлачев, требовало немедленных поступков, действий, преобразований настоящего в будущее.

А будущее так непонятно и неизвестно. Для того, чтобы в него заглядывать, необходимо преодолеть страх смерти, так как самая великая истина, открываемая нам будущим, - это физическая смерть. То, что за ней последует, открывается только избранным, таким, как Башлачев и Высоцкий. В этот ряд никого нельзя больше поставить - ни Окуджаву, ни Визбора, ни Галича, сколь бы высоких образцов в области истинной поэзии они не достигли.

ПАВЕЛ КОНДРАТЕНКО ТОРМОЗНИ У СВЕТОФОРА!

- Когда ты впервые увидел Башлачева ?

- Я увидел Башлачева в мае 1985 года на квартирнике у Жени Каменецкой. Мы тогда играли с «АукцЫоном», он только-только стартовал… Время было такое жесткое, быстрое, день за год. Сейшены, концерты, время нашего рассвета… Первое впечатление: сидит человек с лицом ангела! По-другому и сказать не могу. Что касается песен - они очень понравились. Впрочем, как и сам Башлачев. С самых первых слов и поступков было понятно, что - родной человек, наш парень, вот и все.

С первого раза не втыкаешься в песни такого рода. Чтобы начать их понимать, необходимо, чтобы они побыли с тобой какое-то время. Пожить с ними, кофе попить, или водки, или пива! Их можно начать понимать, только когда послушаешь хотя бы пять-шесть раз. Песни философского плана, достаточно глубокие, глубинные с первого раза не понять. Надо дать время, чтобы твое подсознание сдвинулось куда-либо со своей первоначальной точки. Не знаю, может быть, и есть люди, постигшие гениальность этих песен с первого раза. О себе могу сказать только то, что понял: это кайфовые песни кайфового человека. Он сразу стал мне симпатичен как человек, мы сразу с ним сошлись.

- Были попытки совместной работы?

- Расскажу о такой попытке… Конечно, очень разные стили у нас были. Как назвать то, что он делал? Каким-нибудь былинным рок-н-роллом, что ли?.. Это было сразу после выпуска альбома «Энергия». Костя тогда споткнулся на голову, послал нас всех подальше, сказал, что уедет в Москву, будет делать свою команду, заберет с собой Петю Самойлова. У Кости тогда, по первости, звездная болезнь была. Он ведь москвич, ему мотаться сюда постоянно было накладно - жена, ребенок… Его в этом плане тоже можно было понять. И вот, весь первоначальный состав «Алисы», кроме Кости и Пети, остался не у дел. Слава сказал: «Раз Костя в Москве, давайте попробуем с СашБашем замутить, сыграться». Сашка пришел с гитарой, все нормально… Песни его по гармошке достаточно простые. Мы провели с Башлачевым две или три репетиции у нас на базе, поиграли его песни - попробовали их сразу на бит поставить, саранжировать каким-нибудь образом. Одно время даже как-то стало казаться, и он почувствовал, что мы всех порвем этими песнями! Играли «От винта!» - так жестко, по-панковски: «А ну, от винта!Все - от винта!» Аж мурашки по коже бегали. Но вот -не пошло… Все-таки ему это было не надо. Может быть, он как-то иначе все это видел. Мне показалось, что он сам испугался коллектива, может быть, испугался ответственности. Возможно, по-другому свое творчество, как «я и гитара», он и не воспринимал.

- Какое впечатление Багилачев производил - без гитары, про-сто в жизни ?

- Он производил впечатление нормального, обыкновенного человека. Не болтун, в разговорах лишнего никогда ничего не говорил, был достаточно сдержан. Всегда имел свое мнение о событиях, происходивших в стране. Вообще, от других людей нашего круга он ничем особенным не отличался. Мы ведь были на равных, занимались одним и тем же делом - играли музыку, пели песни, никто друг перед другом не выпендривался. Нет, я не спорю, было в нем что-то такое завораживающее, симпатичное, располагающее к себе. Со странностями, конечно… Один случай вспоминаю. Ехали мы как-то в такси по Кировскому втроем, вместе с Задерием. Проезжаем Славкин дом, ничего такого особенного не происходит, вдруг Башлачев говорит таксисту: «Тормозни у светофора!» Тот тормознул, Сашка, ни слова не говоря, выскочил и побежал. Мы: «Ты куда?! Чего?» Ответа не дождались. Я у Славы спрашиваю: «Что случилось-то?» Он мне отвечает, дескать: «Обдолбался Сашка». Я не понял: «Я уже два часа здесь вместе с вами, не долблюсь, ничего такого, а он…» Уже после того, что случилось в феврале, я много думал на эту тему и где-то допускаю мысль, что, может быть, психиатрия здесь в какой-то степени замешана, то есть, болезнь психическая была или что-то вроде этого. Ведь люди вроде Саши, такого гениального плана, думают по-другому. Откуда у них стихи идут? Откуда-то сверху - флюиды из воздуха, из космоса. Какая же причина этого была самая главная - никому не ведано. Что происходило тогда с его головой, только он это и знает, а сегодня, стало быть, это остается тайной.

Поведение странное-да, это было… Я сам обалдел. В последнее время он был какой-то очень нервный, от чего-то его коробило, чего-то он не находил. Вот говорят: стихи у него не шли. А почему они должны были всю жизнь идти? Как говорится, Бог дал, Бог взял. Башлачев - великий поэт. Он написал столько, сколько нужно. Он не из тех поэтов, которые должны в редакцию журнала «Мурзилка» принести к понедельнику какую-нибудь фигню, не из тех композиторов, которые должны на радиостанцию песню сдать в срок. Он не подмастерье, он великий человек, мастер с большой буквы. Ну, не шли стихи, и не шли. Я думаю, он это понимал где-то внутри себя.

- Знают ли сейчас Башлачева ? Нужен ли он молодежи ?

- Сейчас наступает какое-то новое время. Молодые ребята появляются - настоящие поэты. Башлачев был совсем другой, не с кем его сравнивать. В то время он был выше всей рок-тусовки, выше всех лозунгов, которые все пели в тот момент: «Мы вместе!», «За нами!», «Вперед!» и так далее. Это было тогда актуально, а сейчас кажется смешным. Его же песни другие, они глубинные. Они затрагивают саму душу, в них нет плакатности. Тогда ведь все боролись против коммунистов, против системы. И вдруг все стало позволено, и все кинулись зарабатывать деньги. Первое время получалось. А потом - не все и не у всех. Просыпаюсь как-то, ек-макарек, думаю сам себе: «А ведь “Алиса”-то агитбригадой стала!» Поезда, самолеты… «Алиса» стала орудием производства. Не надо было ничего нового придумывать, стимулов для творчества - все меньше и меньше. Я сказал: «Ребята, я не хочу больше работать в агитбригаде». Я не хочу сказать, что у Кости были только лозунги, у него творчество было, да и есть, довольно разнообразное, но у Саши, у него - другое, совершенно некоммерческое… Хотя на тот момент можно было раскрутить и этот материал очень здорово. И сейчас, как и тогда, есть небольшая прослойка людей - интеллигенция, которая как любила Сашино творчество, так и сегодня любит. Молодежь все-таки Башлачева сегодня не знает. Тем, что поумнее, - внятной молодежи -нравится. Ведь его песни, они вне времени. Они и сейчас актуальны, в отличие от большинства песен, которые были востребованы тогда, в 80-х годах. В отличие от многих людей, кричащих о том, что они Мессии и знают истину, Башлачев никому этого не говорил. Но на самом деле он был ближе к роли Мессии, чем кто бы то ни было. Он писал песни о добре и зле, о любви, о хорошем… Светлые песни. Чем они отличались от других? Чернухи в нем никакой не было, и в песнях его тоже.

Поскрипывает старая кассета… На корешке написано моим детским почерком: «Квартирник: Костя, Слава, Саша». Имелась такая пагубная страсть - собирать все, записанное Сергеем Фирсовым! Спасибо ему огромное!

И вот, чудовищная по качеству запись. Костя - понятно, Слава - понятно. Саша - кто это?.. Надрывный, захлебывающийся голос. Кто это? На порядок мощнее и глубже, чем известные и любимые Костя и Слава. Кто этот человек?.. Расскажи мне, Сережа Фирсов!

Елена Чулимова, актриса

Цели у меня нет. Какая может быть цель? Потому что любая конкретная цель - она предполагает… Человек сразу думает, что ее нужно как можно скорей достичь. И поэтому начинает бежать, не замечая ничего вокруг себя.

Александр Башлачев

СЕРГЕЙ ФИРСОВ

НЕ ХОЧУ ЭТОГО

Масштаб Башлачева

Теоретически я знал, кто такой Башлачев, Женька Каменецкая мне много рассказывала о нем задолго до нашего знакомства. Но песен я не слышал, записей-то никаких не было. Я его увидел и услышал - одновременно. Пока он не запел, особо и не заметен был. А когда запел - с первой песни, сразу стало все понятно. Но я все-таки был изначально подготовлен к тому, чтобы принять Башлачева. Я много лет слушал наших бардов, с детства отец в меня вкладывал Высоцкого и Галича. Поэтому я сразу понял, что такое Башлачев. Я уже знал, естественно, и «Аквариум», и «Кино», и всех-всех-всех… Мог сразу понять масштаб Башлачева, может быть, как никто другой. Точно, мало кто это понял… А я понял сразу, с первой песни.

Я сразу подошел и спросил: «У тебя есть записи?», он ответил: «Нет». Тогда я предложил: «Давай запишемся!» Практически моя первая фраза… Потом мы долго общались, выпивали у нас в кочегарке. Он очень хотел записаться, а возможности, я так понял, у него до этого не было, то есть он с удовольствием и энтузиазмом отреагировал на мое предложение. Но это была не первая его запись, были какие-то московские квартирники, еще одна череповецкая запись -но это совсем не профессионально… А я предложил профессиональную запись. В том, что Башлачев откликнулся на мое предложение не было никакой прагматичности или корысти - вот, мол, человек сказал, что меня запишет, поэтому я допускаю его до себя. Мы просто понравились друг другу, вот и все. Встречались еще несколько раз, а потом поехали писать. Не мгновенно… Цель записи?.. Распространять, естественно. Но для него лично в этом не было никакой коммерческой заинтересованности. Только «популяризация». А мне, конечно, запись, оставалась. Но я и ему делал копии, он с собой возил, дарил друзьям. Не уверен, что продавал, но дарил-то точно.

А вообще, на квартирниках мы продавали записи, была такая практика. Бобины мы клеили сотнями. Везде продавали, где могли. На концертах, в основном. Но и так просто - с рук. Потом у меня появился ларек, перед ДК Ленсовета, под козырьком, прямо напротив метро. Хорошо, когда хобби с бизнесом совпадает! Мне повезло, наверное…

Так вот, мы с Лешей Вишней впервые записали Башлачева - нормальные микрофоны, аппарат, какие-то эффекты… Не сказать, что она офигенно профессиональная, но все равно получилось довольно удачно. У Вишни дома все это происходило, на Охте. Башлачев сел и сыграл. Было, конечно, несколько дублей, совсем немного. Но энергетика не терялась. Это ж, можно сказать, был маленький концерт. СашБаш сказал: «Я не могу играть один». И мы специально пошли в «Сайгон», взяли там знакомых девчонок, штук шесть-семь, и они сидели с нами, слушали. Как квартирник… Да, Сашка любил, чтобы рядом девочка какая-нибудь сидела. Желательно! Он женщин, конечно, любил очень. Но бабником его нельзя назвать. Чем отличается бабник от простого любителя женщин? Бабник ни одной юбке проходу не дает. А Башлачеву не надо было ни к кому приставать, к нему и так все липли. Сами. Не надо было делать никаких движений. Он был такой очаровашка, эрудит безумный, весельчак фантастический, все время анекдоты рассказывал, всякие истории. Всегда был центром компании - куда бы ни пришел, какие бы звезды там ни были, все равно он был центром. Это дар.

А в его песнях столько надрыва… Совсем мало веселья, даже в веселых темах. Такова жизнь… Характер - это одно, жизнь - другое. Башлачев выражал в песнях свои мысли, свои переживания. Не всегда ведь должно совпадать…

Несомненно, сам он тоже понимал свой масштаб, но он никогда не афишировал, что понимает, что знает, что такое ему дано. Хотя из его интервью видно, что он четко понимал, что он делает и зачем. Он абсолютно четко понимал, чего хочет.

Он хотел петь… Хотел говорить со слушателями, хотел быть понятым. Некоторые музыканты, например, играют с закрытыми глазами, все в себе, им трудно находиться рядом с публикой, а Башлачев никогда не закрывал глаза, всегда смотрел на нас. Именно - на людей, не через них. Для него было очень важным восприятие, глаза слушателей. Не могу сказать, что тяжело было выдержать его взгляд, наоборот. Он захватывал, гипнотизировал, магнетизировал. Башлачев не выбирал кого-то одного в объекты, нет, он смотрел на всех по очереди. Абсолютно личностный посыл! Он не обожания ждал, а понимания. Но, к сожалению, его стихи, их глубину толком никто не понимал, в основном, велись на обаяние. Я и говорю, я уже был подготовлен, а многие люди, которые до этого почти ничего не видели и не слышали, не могли понять, что происходит. Им просто не с чем было сравнивать. Профессионалы, типа Курехина, конечно же, сразу врубались в Башлачева. Они были в теме и прекрасно понимали, с чем столкнулись. Они могли оценить и понять, как такие стихи пишутся, как даются.

Как-то особо никто его не хвалил, так уж чтобы слишком… Нет, говорили что-то хорошее, но не захваливали. Не модно, не принято было захваливать. Никого не захваливали - ни Цоя, ни Майка, ни БГ. На квартирники Цоя, или Майка, или Башлачева народу примерно одинаково ходило, потому что квартирник и есть квартирник, туда двести человек не набьешь. Тут особо выбирать не из чего было. И на тех ходили, и на других ходили. Цой с Майком выступали ровно, весело, это не было таким уж прорывом.

А у СашБаша каждый концерт был боем с самим собой, поэтому, конечно, его выступления воспринимались по-другому, более ярко. Пальцы в кровь сбивал на каждом концерте. Срывал практически полностью ноготь… Можно же было и медиатором играть, но он почему-то не играл медиатором, не привык. Неподготовленные слушатели побаивались… Конечно, тяжело было на него смотреть, потому что периодически он впадал в такой раж, что уже ничего вокруг не замечал. Для многих его концерты были серьезным потрясением.

Я никогда не думал о том, легко ли Башлачеву в Питере, подходит ли он этому городу… Да, подходит. Питер принял его абсолютно органично, да Башлачев и не один такой был - наш город населен эмигрантами. Можно сказать, что провинция задает тон, делает нашу культуру. В свое время начали Москва и Питер, а продолжает провинция. Башлачев никогда не комплексовал по поводу своей провинциальности. Во всяком случае, я не замечал. Он настолько естественно себя чувствовал, что подобное даже не приходило в голову.

Изначально Башлачев воспринимал БГ, как большого поэта, он был для него учителем. Пока не был с ним лично знаком… Несомненно, БГ повлиял на Башлачева, но позже Башлачев достаточно критично относился к БГ. Если сравнивать с Башлачевым, кажется, что все как-то не сильны в поэзии. Но, поэзия-то не равная! Не могут быть все, как Башлачев, это абсурд. БГ, по-своему, тоже силен. Озарения у него тоже бывали… Тусовка-то была безумно талантливая, все были как на подбор. Трудно было выделяться. Но Башлачев, без сомнения, был на десять голов выше, это было всем понятно. Никакой зависти ни у кого это не вызывало. Это в Москве они все друг перед другом выезживаются. У нас в Питере этого не было никогда. Все сразу приняли Башлачева, как своего и как самого талантливого и одаренного. Сразу же, без разговоров.

Без царя в голове

Несомненно, Башлачев хотел быть реализован, хотел выступать, хотел записывать альбомы. О чем говорить?.. Но не хотел вписываться в общую тусовку, в шоу-бизнес, так называемый. Он уже тогда мог зарабатывать большие деньги, но он этого не делал. Не хотел. Все ездили по городам и весям с маленькими концертиками. Он тоже мог бы. И его приглашали! И БГ, и Цой, и Кинчев каждую неделю играли концерты, и далеко не только в Москве и Питере. Башлачев же играл только тогда, когда у него деньги кончались. Не хотел… Настя Рахлина в одном интервью говорит, что за концерт ему платили от стадо ста пятидесяти рублей. Он мог играть в неделю пять-шесть концертов. Можно посчитать… По тем временам очень приличные деньги. То есть, не стоял вопрос относительно денег. Вполне можно было бы заработать на жизнь, снять квартиру. Но почему-то этого не случилось, почему-то этого не произошло. БГ снимал квартиру, Цой снимал квартиру. Все выпивали, закусывали, ездили на такси. Всем на все хватало. Никто при этом не перерабатывался, не надрывался. Сашка почему-то в это не вписался. Значит, не хотел. Говорил мне: «Не хочу этого». Никак не аргументировал. И в этом не было никакой слабости, дело не в том, что ему было в лом этим заниматься, а другие не ввязывались в его продвижение. Нет… Настя могла этим заниматься прекрасно, что она и доказала в дальнейшем своими работами на телевидении. Я этим отчасти занимался, пока он был в поле моего зрения, пока не пропадал куда-нибудь - то в Свердловск, то Новосибирск. Надо еще понять, что он был трудноуправляемым и очень импульсивным. Ему позвонят: «Сашка, приезжай в Новосибирск с концертом!», и он фыоть - гитару в зубы, шапку на башку -и на поезд. Потом то же самое было с Марьяной, она пыталась его раскручивать… И тоже сказала, что с ним невозможно - человек просто не отвечает за базар. Перекати-поле… Он не был сумасшедшим, ни в коем случае. Не был без царя в голове, это да. Это просто характер. Он был воздушный человек: раз - и сорвался… Не то что по безумию что-то делал. Нет. Он не срывал концерты особо. С ним договориться о концерте было тяжело. Он появлялся: «О! Срочно делаем концерт!» Раз - через неделю сделали. Пока он здесь. А на два-три месяца вперед невозможно было забить даты. Да он, собственно, и сам не знал, где он будет, и что с ним будет. Каких-то особых планов он не строил. Да мы все тогда так жили, в общем. Наоборот, он обламывался, что придется когда-то играть большие концерты. Это характер. Характер практически невозможно переломить.

И его это нисколько не напрягало. Он так жил с удовольствием, весело, но до поры до времени. Все не так просто, как кажется… Многие говорят - бедненький СашБаш, друзья ему не помогали, никто о нем не заботился, без дома, без денег… Ему все помогали! Все! Он мог жить где угодно месяцами, все были только счастливы. Кормили, поили и одевали. Я ему дарил шмотки, БГ ему дарил шмотки. Он был отлично одет, голодный не засыпал. Все это ерунда… В любом городе у него были десятки друзей. Десятки! Причем друзей, достаточно богатых. Тот же Троицкий, например. Но Башлачев сам от всего этого уходил… И при этом, он не был раздолбаем, он казался целеустремленным человеком. Только вот, в чем была его цель? А цель до конца не ясна. Он хотел быть знаменитым, хотел выступать, он говорил об этом. Но он делал все, чтобы этого не было. Странно… То есть он не делал ничего, чтобы это было. Цой, например, целеустремленно собрал группу, записывал и выпускал альбомы, ездил на гастроли, то есть он бил в одну точку. Так же и Костя Кинчев, и Ленька Федоров, и, вообще, большинство наших музыкантов. Сашка этого не делал, он делал все как-то наоборот. Конечно, все ему что-то советовали, каждый свое мнение высказывал, кто-то предлагал свои услуги, в частности, в записи. На моей памяти Курехин ему предлагал: «Саша, один звонок - все! Садимся в студии, пишемся! Любой состав!» Не каждому Курехин предлагал подобное, далеко не каждому. Но нет, этого звонка не последовало. Я не мог за него позвонить, не мог его организовать. Невозможно… Он много с кем мог бы играть. С той же «Алисой»… Он мог бы свои блюзы с Шаталиным, гитаристом «Алисы», записывать. Собственно, есть одна запись, где Шаталин подыгрывает ему на гитаре - «Чернобыльские бобыли». Там есть замечательные куски! Можно представить, что бы из этого получилось на студии. Все бы посчитали за счастье с ним записываться и работать. Клюнули бы все, нет никаких базаров.

Но не случилось совместной работы… И дело вовсе не в том, что он был одиночкой. Он не был одиночкой, он был абсолютно общительным человеком. Он любил друзей, друзья любили его. Что значит одиночка? Одиночка живет в тайге. А Башлачев был очень открытым! Он в песнях до конца раскрывался, несомненно. Никаких неизвестностей о нем… Он жил среди нас. Приезжал на «Камчатку», жил там неделями… повторяю, Башлачева любили и он любил. Ему было важно, что за люди его окружают, его интересовал их внутренний мир, он видел в людях не свое зеркало, он видел самих собеседников, он со всеми болтал - увлеченно и очень долго. После концертов сидели целыми ночами, обсуждали… Я многое ему рассказывал о себе: как ездил, как служил…

На «Камчатке» мы очень весело проводили время. Прогуливались голышом, в снежки играли во дворе. Это было… Мы хотели его в Крым свезти, но все что-то никак… Там был у нас дружок, к которому мы все ездили. С Цоем мы туда съездили не один раз, а вот с Сашкой не успели. Башлачев с Цоем дружили, они все-таки были кочегарами котельной «Камчатка». Хочешь не хочешь, приходилось на работе встречаться. Башлачев, правда, не работал ни черта, только заходил периодически. Он там кочегаром числился, да и сейчас числится. Не уволился…

Так вот, приезжал Сашка - все сбегались. С ним было интересно! Башлачев встречался с разными людьми, но особо не понтовался. О Пугачевой, например, рассказывал много. И Задерий, и Сашка, и Кинчев, все втроем рассказывали - веселились! Пугачева в свое время приехала в рок-клуб, посмотрела что к чему, и как-то подружилась с Кинче-вым и Борзыкиным, даже предлагала писать ей песни. Естественно, ее Троицкий привез в рок-клуб. Потом они попали к ней в гости… Рассказывали, конечно, жуткие вещи. Нажрались в такой хлам! Она их напоила, сама напилась, предлагала наркотики. СашБаш ужасно гордился тем, что он облевал ей весь сортир! Она в пять часов утра на рояле гремела на всю высотку. Башлачев говорит: «Тетка - класснаясвоя, рубаха! На домогательства не решились, по можно было бы и попробовать!» То есть, от всей души веселились. Конечно, не «корысти ради»… Просто им было интересно. Были бы другие люди, они бы, конечно, ее раскрутили, но им этого было не нужно. Просто ради хохмы сходили, познакомились. Ни Кинчев, ни Сашбаш не использовали никак это знакомство. Все же свободные были, космически свободные, и только любовались друг другом, подпитывались друг от друга. Какое соперничество?! Это не то, что сейчас на концертах или поэтических вечерах: каждый только и ждет своей очереди выступить, никто никого не слушает. Выступят - сразу убегают. У меня на «Камчатке» играют три группы за вечер, например. Первая группа отыграла, собралась и ушла. Их абсолютно не интересует, что другие играют. Такого не было раньше! Мы ходили в рок-клуб, на всех концертах сидели от начала до конца. Единственный был показатель - если группа плохая - все выходили в буфет. А заиграет что-нибудь интересное - опять все в зал. На все концерты ходили, как по абонементу. Это было интересно… А сейчас неинтересно. И дело вовсе не в том, что вокруг много музыки. Я считаю, это деградация полная. Проблема в людях. Да, они каждый - пуп земли. Все! Что с этим делать? Я не знаю. Спасаться искусством? Песнями Башлачева и ему подобных?.. Исполнение и прослушивание башла-чевских песен не может не обогатить, конечно. Но вряд ли это перевернет мир. Кто-то, возможно, станет умнее чуть-чуть. Может быть, не будет писать откровенно плохих текстов. Как Земфира…. Хотя у Земфиры и не самые плохие тексты. Да уж, лучше слушать Башлачева, чем кого-то другого. Но Башлачева тяжело слушать. Тем более если ты слышал его в живую… Я его с большим трудом слушаю. Больно, тяжело… И не так вставляет… Но я бы непременно советовал молодежи - его слушать, а не читать. Во всяком случае, сначала послушать, а потом уже почитать. Важно ощущение присутствия. Важно все вместе: голос, музыка, слово. Башлачев здорово играл! Он достиг уровня игры, необходимого для подачи его стихов. А дальше ему было не очень и интересно… Главное - передать сущность! Высоцкий тоже не был виртуозом гитары, тем не менее без музыки Высоцкий абсолютно не возможен. Башлачев изначально был настроен на то, чтобы заниматься музыкой, - не просто стихи петь, аккомпанируя себе на гитаре. Он себя считал музыкантом, позиционировал, по крайней мере. Он все-таки от рока шел. Конечно, он считал себя рокером. Он любил «The Doors», слушал много разной западной музыки. «Рок-сентябрь», можно сказать, не в счет. Это танцевальная группа, он там по заказу песни писал, он все же был профессионалом. Мог что угодно писать - и эстрадные хиты в том числе. Его бы хватило. Но просто ему это было не интересно, поэтому он этим не занимался. Он не часто вспоминал «Рок-сентябрь», так не особо, вскользь. На тот момент, наверное, это уже не очень важно было для него. Просто этап жизни. Но он там приобрел определенный опыт, несомненно. Но никакого «поучить» у него никогда не было - ни в чем: ни в жизни, ни в песнях. И учиться он особо не стремился. Он уже был мэтр. Кто его мог учить? Чему, собственно? Гребенщиков уже не был для него авторитетом… У Высоцкого? В Высоцком невозможно разочароваться, при всем желании. Башлачев любил Пастернака, он очень хорошо его знал. Маяковского тоже… Он вообще любил читать. Лежал у меня дома, читал. Или музыку слушал, или читал. Свои записи почти никогда не переслушивал, не анализировал, да их и не было-то. Обычно бывал доволен своими выступлениями, он получал от них удовольствие.

Заранее знать невозможно

Не было ощущения, что он себя потерял. Не было никаких наркотиков… Траву они курили иногда, а больше ничего не было. Не было никаких грибов и прочей ерунды. Почему он перегорел?.. Я сейчас скажу - внутренняя психологическая штука какаят’о с ним случилась. Ну, у него не писались песни, да. И это одна из причин, несомненно. Он это очень жестко воспринимал, потому что куда бы он ни приехал, ему все говорили: «Спой новенькое!» А новенького не было, он бесился из-за этого. Конечно, это прошло бы со временем, никуда бы не делось. Что еще? Мы можем только поразмышлять об этом. Настя ребенка ждала… Может быть, страх?.. У него первый ребенок умер, поэтому у него явно с этим были какиет’о проблемы. Я, кстати, тогда не знал, что у Саши умер ребенок. И то, что Настя беременна, узнал только на похоронах.

Он от меня звонил ей в последний раз. Не хотел звонить… Я спрашиваю: «Ты Насте хоть звонил?» - «Нет, уже неделю не звонил». - «Ну, давай я наберу - поговори». Набрал - он с ней поговорил. Настроение было тяжелое. Но в прямую он не прощался, конечно.

Знать заранее невозможно, что случится, но я расцениваю его поступок как вполне осознанный. Скорее всего, он уже знал, что сделает… В смысле, сознательно сделал это. Не то что вожжа попала - мол, все спали, ему хотелось поговорить с кем-то, а поговорить было не с кем. Нет, конечно… Но в любом случае, как бы ты ни задумывал самоубийство, это секундный порыв. Вполне возможно, что если бы он в тот момент не остался один, если бы кто-то был рядом, то проскочило бы. Хотя, конечно, депрессия у него была довольно длительной. Больше, чем полгода, наверное. И она прогрессировала. Хотя мне уже казалось, что он начал из нее выходить. Но еще раз говорю, это никак не связано с психотропными препаратами. Я это точно знаю! Я с ним жил неделями. Я с наркоманами не общаюсь, я наркоманов крайне не люблю. У меня достаточно много было в жизни знакомых наркоманов. Я ездил на поезде пять лет с профессиональным наркоманом, в соседнем вагоне. Хватило! И на «Камчатке» никогда наркоманов не было. Не могло быть! Как его было вылечить от депрессии? В больнице? Может быть, и возможно, только не в нашей больнице. Где-нибудь в Америке, может быть, а у нас закололи бы, и все. Альтернативы не было. Да он еще и не лег бы ни за что.

Основная причина, мне кажется, в том, что у него не было ничего больше, кроме его песен. А это застопорилось… Он не мог заниматься чем-то другим. Это не про него: не пишется песня - иди статью напиши, переведи что-нибудь, чтобы не ждать, пока к тебе спуститься. Он сам не рассматривал варианты другой жизни. Нельзя всю жизнь работать на одном уровне, выдавать хит за хитом десятилетиями… Наверняка что-то писалось, но его не удовлетворяло… Не все ж взлеты и падения. А Башлачев себе слишком высокую планку поставил, такую, что ниже нее просто нельзя.

Чужая душа - потемки. Он, точно, мучался, но не любил жаловаться. Он уходил в себя. Сидел, молчал, вот и все. Но специально он не искал одиночества, не страдал от его отсутствия. Я думаю, если бы он хотел побыть один, он нашел бы, где побыть одному. Как-то он целую жил зиму в Комаро-во, практически в одиночестве. Но, правда, это был для него хороший период, с 1985-го на 1986 год. А вообще, он всегда был с людьми. Если бы хотелось одиночества, он бы делал для этого какие-то шаги. А так, он постоянно был с друзьями, не прятался.

Я не могу сказать, что был его лучшим другом. У него не было никаких разделений. Просто так получилось, что я вроде как стал представителем семьи Башлачевых в Питере. Мы общаемся до сих пор. Все равно я занимаюсь Башлачевым. Ну, кто был наиболее близок? Задерий, Кинчев, Каменецкая. С остальными просто общался. Кинчев тогда подолгу в Питере торчал… А в Москве - Рыженко. Сашка часто у него жил. Самые близкие, те, у кого он жил. Остальные так…

Не случись то, что случилось, - жил бы и жил. Играл бы концерты, не собирал бы стадионы, конечно, но и не надо. Записывал бы альбомы, еще что-то делал. Человек-то был талантливый. Во всем. Талант… Как его можно измерить, понять? Вот у него был такой талант. У других - другой талант. Столько людей пишут прекрасные стихи. В том-то и дело, что-то было в нем особенное… Нет, труд несомненно был, он работал над текстами, развивал их, добавлял что-то, над музыкой все время работал. Очень многие его вещи звучат по-разному в разные периоды. Под конец он стал более блюзовые варианты делать, сначала были рок-н-рол-льные. То есть, он искал себя - в процессе. Высоцкий так же работал. Сидел перед столом, перед белой стенкой целыми ночами, писал, марал. Работал долго. Мы обсуждали с СашБашем какие-то нюансы, слова. Словами, вообще, постоянно играли… Кто-нибудь что-нибудь скажет, и пошло-поехало. Всегда так было на «Камчатке»… Я, правда, стихов не пишу… В детстве разве что, а потом - все. Когда вокруг одни гении, трудно писать стихи. Я писал смешные четверостишия в «камчатские» журналы, вроде того:

Пули, которыми нас прикончат,

Еще не отлиты.

Но руки, которые нажмут на курок,

Уже вскинуты в пионерском салюте.

У нас на «Камчатке» Машнин был гением, он писал непрерывно, с таким юмором, с таким талантом! Написал огромное количество гениальных стихов! Соревноваться с ним было невозможно. Машнин - гений русского языка, что и говорить. Он до сих пор считается культовой фигурой в рок-н-ролле. Но Башлачев, как Машнин, не мог заниматься чем-то другим, писать статьи или сценарии. У него была масса идей. Ему предлагали писать песни для спектаклей, мы ходили с ним, например, к Никите Высоцкому… Сашка как-то сам с ним познакомился, не через меня, наоборот -меня взял к нему. Сидели, болтали… Башлачев и как актер мог бы участвовать в спектаклях. Он мог бы в кино сниматься, очаровательный же был… Никогда не отказывался фотографироваться. Все же знают фотосессию Башлачева с Жорой Молитвенным, мы специально в Москву ездили. Там же был и Кинчев, все вместе снимались. Такой был хороший фотограф, умер уже, к сожалению. Башлачева вообще часто фотографировали. На концертах, да и везде… Фотогеничный был безумно.

Башлачев просто - жил в полную силу. Ну, сыграл на Таганке, круто. И ничего… В журналах не печатали. Но ведь никого не печатали - ни Цоя, ни БГ. Ну и что переживать-то особо? Это была данность. В этом смысле нынешним героям проще. Им не надо об этом переживать. Нынешние дадут денег - и будут их печатать и по радио крутить. Другие проблемы…

Я не буду оригинален, если скажу, что Александр Башлачев -великий позт. Как в русском роке, так и в авторской песне, таких поэтов - единицы. Однако до вершин мировой литературы он добраться не успел. Ранняя смерть, независимо от ее причин, всегда меняет отношение к поэту. Но мне кажется, если бы Башлачев продолжал жить, он написал бы еще более гениальные стихи и песни, был бы более известен. Это спорное мнение, я никогда не забываю строчку «Быть, не быть - в чем вопрос, если быть не могло по-другому?». Смерть - предопределенность, лотерея или собственный выбор? Надеюсь, мы все-таки можем влиять на свою судьбу. Хочется, чтобы поклонники Башлачева были поклонниками и подражателями именно его поэзии, а не его биографии. Высоцкий - великий поэт не потому, что много пил. Башлачев - великий поэт не потому, что рано погиб. В жизни я встречаю множество людей, не понимающих этой элементарной истины, поэтому пишу об этом.

Второе заблуждение, которое хотелось бы опровергнуть -«Таких, как Башлачев, больше нет». Конечно, гениальность всегда заключается в непохожести. Любой человек уникален. Но литературный процесс, да и вообще история, развивается по определенным законам, на пустом месте ничего не вырастает, и в пустоту ничто не уходит. Творчество Башлачева - часть жанра, который еще только зарождается. Владимир Высоцкий был предтечей этого жанра, Геннадий Жуков - основателем, Александр Башлачев - самым ярким представителем. Сейчас это называется «бард-рок», возможно, со временем появятся и другие наименования. Этот жанр живет и развивается. Так и хочется сказать: «Дело Башлачева живет!» Посмотрите вокруг, может быть, среди вас есть новый гений (ни в коем случае не «новый Башлачев»). Не хотелось бы, чтобы на поэтов обращали внимание только после их смерти. Будьте внимательнее к окружающим, берегите друг друга. В конце концов, не к этому ли призывал Александр Башлачев?

Григорий Войпер, музыкант

УРАЛ «ДЖИММИ» ХАЗИЕВ

ПРОТРЕЗВЕЛИ

Как мы познакомились с Башлачевым?! Он стоял с гитарой около Сайгона, увидел меня и спросил: «Ты Джимми?» Я ответил: «Я». - «Ты меня не знаешь, я приехал из Череповца, привез Юрке Шевчуку письмо. Он мне много про тебя рассказывал, сказал, что через тебя можно его найти». С этого момента мы с ним и подружились, собственно говоря. Тем более тусовка тогда одна была, и виделись мы с ним часто. Первый концерт я ему сделал, у себя на работе - в бывшем «птичьем» институте на «Московских воротах». Сейчас он называется ветеринарным. Там в одном из корпусов я работал кочегаром. Сторожа обычно на ночь уходили, и все здание было в моем распоряжении. Там был актовый зал, в нем и устроили концерт. Юрка тогда приехал. Мы поставили аппарат и Юрка Шевчук, Сашка и Женька Калачев из группы «Обер-манекен», который сейчас живет в Америке, ночью пели свою программу. Жак Волощук в «Пикнике» работал, он вытащил колоночки, и мы с ним их нелегально перевезли. Решили ночью все сделать, чтобы народу было поменьше, но набился полный зал. Я-то хотел только для своих… Вышел на сцену - сидят человек сто пятьдесят. Хорошо, что ни денег, ни билетов не было, я просто всех через котельную заводил, а иначе легко могли посадить.

Потом я решил Сашке одному концерт сделать, но не в актовом зале, а в каптерке. Мы скинулись, купили вина, посадили его на стол. Пришли очень интеллигентные девушки, когда узнали, что Башлачев будет петь. Я уж совсем гоп-ниц не приглашал, чтобы не мешали. Но эти интеллигентные девушки нажрались так, что когда Саша собрался петь, все были уже не в состоянии его слушать. Он спел несколько песен, но гвалт стоит. Скажешь им: «Тихо!» Они ровно тринадцать секунд тихо сидят, а потом снова начинают.

Саша говорит: «По-моему, они рано приступили к горячительным напиткам. Давай мы тоже лучше будем пить». Я говорю: «А давай». Потом говорю: «Ну, ты не обиделся? В другом месте лучше на трезвую голову споем», а он отвечает: «Наливай!»

Относительно общения с Башлачевым - с ним было легко. Но он был себе науме, конечно. В глаза он неприятных вещей не говорил. А что он думал?.. Было несколько случаев, человека хвалил, а когда тот уходил, отзывался критически. Особенно по творчеству, когда мы обсуждали других музыкантов. Какого после концерта сидели у Жени Каменецкой, пьянствовали всю ночь. Юрка приехал в очередной раз, и они с Сашей пели свои новые песни. Похвалили они друг друга, потом Юра вышел на кухню, а Саша мне говорит: «Что это Юра такую песню-mo написал, про ванну?» Я отвечаю: «А чего ты ему не сказал?» Он: «Да ну, неудобно». Выхожу на кухню, Юрка говорит: «Сашка, конечно, классный поэт, но эта песня у него - полная дрянь». Не помню, про какую именно он это сказал, тогда я мало знал Сашкиных песен. «Что он такие песни^го пишет?» Абсолютно одинаковые люди!

Как я понял, Юрка работал в Череповце полтора года, его туда пригласил «Рок-сентябрь» после фестиваля «Комсомольской правды» в Москве. Сашка там в это время жил, и они подружились. Башлачев признавал в нем талант. У них и чисто человеческие отношения были очень хорошие, что не типично. Они ведь оба из провинции, люди более открытые, менее помпезные, пафоса не было. С удовольствием встречались и пили портвейн. У них не было проблем с этим, они любили друг друга. Юра его очень уважал за стихи. Для Юры он был авторитетом. Башлачев был такой планкой, к которой все стремились. Люди, пишущие песни, когда слышали Башлачева, ощущали разницу. Естественно, он был определенным символом… Я думаю, что он достаточно трезво себя оценивал, понимал, что он - крупный поэт, достойный существенно большего, чем то, что он имел. Но он не заносился. Он очень ценил БГ за работу со словом, очень его уважал. Как-то они с Шахриным ко мне приезжали. Шахрин тогда вообще был веселый. В то время было нечего делить. Отношения в этом достаточно замкнутом кругу были очень теплые.

Сашка жил где придется. В основном - у Женьки Каменецкой на юго-западе. У меня пару раз ночевал. У Фирсова ночевал. В те времена засиживались до утра друг у друга на кухнях. Песни его как будто осеняли, и он даже не всегда успевал их записывать. Когда я на него смотрел, мне иногда казалось, что он являлся проводником каких-то высших сил.

Я не могу слушать записи Башлачева, мне это страшно неинтересно, потому что я помню его живым. Когда он выходил с гитарой и пел, он был просто Бог! Энергетика сумасшедшая. У нас мало кто так умел, а он - даже на квартир-никах умудрялся! От него вообще невозможно было оторваться, когда он пел. Не выйти даже. Уникальное явление в русской музыке… Да, пальцы в кровь разбивал, не чувствовал ничего, когда играл. Как профессиональный футболист на поле: потом уже понимает, что получил травму, не сразу после того, как ее получит. Такое же ощущение было.

В последний раз мы виделись, когда он приезжал, ночевал, я тогда снимал квартиру на улице Верности. У меня в то время постоянно кто-нибудь жил, поэтому по датам я ничего не помню. То Бутусов, то Настя Полева… Шахрин приезжал встречаться с Джоанной Стингрей. Непрерывный калейдоскоп… Сашка, Витя, потом Майк.

С уходом Саши все как будто протрезвели. Ощущение праздника закончилость. Люди начали отходить от этого полупьяного рок-н-ролльного веселья. Первым протрезвел Шевчук, я это хорошо помню. Пока все еще попивали, он начал репетировать с утра до вечера, поэтому опять выскочил вперед по музыке.

Насчет того, что у Башлачева была постоянная депрессия последнее время, несмотря на то, что его все любили и прекрасно к нему относились, могу сказать только, что депрессии тогда всех преследовали. При таком образе жизни тяжело депрессий избежать. Они у всех были, просто кто-то мог с ними бороться, а кто-то - нет. Башлачев ушел в то время, когда рок-н-ролл был на взлете. Он чуть-чуть не дожил до своего настоящего триумфа, мне кажется.

Для чего мы живем? Ничего в этом мире не изменить, и все останется после тебя таким же самым - и это небо, и деревья, и трава. А люди? Люди становятся тем, что заслужили. А заслужили они горькую участь: жить на этой никчемной и прекрасной Земле.

Творчески-полноценно Башлачев прожил только два памятных года: 1985-й и 1987-й. И между ними - 1986-й. Все самое лучшее написано и спето.

Люди вокруг не стали другими, они не сдвинулись с места, они остались там, где были - в начале своего пути. А Башлачев прошел за это время такой длинный путь… Он сделал все что мог. И что получил взамен? Усталость и боль.

Вот и весь триумф!

Надежда Савина, студентка

ИРИНА ГУТОР

КОГДА НАС ЗАБУДУТ

Первая встреча с Башлачевым была очень яркой, я ее помню, как будто это произошло не так давно. Позвонил Сергей Гурьев, пригласил на квартирник. Я вообще-то не очень фанатею по рок-певцам, предпочитаю слово звуку, поэтому на всякий случай он уточнил: «Приезжай, не пожалеешь». Для меня такая характеристика Сережи - стопроцентный сигнал к поездке, но поскольку я всегда и всюду опаздываю, опоздала и на этот раз. Ладно, думаю, если не застану концерт, то повидаюсь с Гурьевым и его женой Леной Селиной -тогдашней моей подругой. Вторая часть изначально была ключевой.

Я вышла из лифта на этаже Гурьева, в это время из его квартиры выкатилась компания во главе с Башлачевым. Я замерла. Лицо его было очень четким, ясным, вокруг мерцала чуть заметная светлая дымка. Много позже, общаясь с людьми высокого духа, я наблюдала подобное, правда, более мощное явление - эта эманация вокруг человека. Но тогда я видела это впервые. Я остановилась и думаю: «Вот это да, что это?!» Он в лифт прошел, присные за ним. Я ио-чему-то не сомневалась, что это и есть Башлачев.

Тут я реально пожалела, что пропустила концерт. Я не слышала текстов, не знала ровным счетом ничего о нем, но сам вид человека произвел такое потрясающее впечатление, что я попросила Гурьева, если будет еще башлачевский концерт, непременно меня позвать.

В скором времени собрался его квартирник в Сокольниках, о чем Сережа Гурьев мне и сообщил. Людей много набилось в однокомнатной квартирке, сейчас удивляюсь, как мы ухитрялись умещаться в таких количествах на микроскопических площадях. Зрители тесно сидели на полу. Тахта выполняла роль сцены, на нее усаживались поочередно то

Башлачев, то Славик Задерий из «Алисы» и пели. Сашины песни просто снесли мне крышу. Хотя мы уже достаточно много к тому времени всего слышали, но тут происходило нечто особенное. Во-первых, у меня было ощущение, что Башлачев слепнет, когда поет. Он пел с закрытыми глазами… Будто выключались все обычные функции, оставался только голос и те вибрации, которые он создавал. И кроме этих волн, которые пробирают до костей, больше ничто не имеет значения: ни его внешность, ни во что он одет, ни фикса эта, что блестит под определенным углом, все закручивается в общий какой-то экзистенциальный поток. И ты чувствуешь, что все, о чем он поет - вся боль, вся нежность, обреченный Ванюша и тощая грязь российской провинции, и свистящий ветер, и избитый изогнутый мир, изобилующий изнасилованными невестами и жарким золотом куполов, - все это настоящее, живое, «как пар от парного горячего слова», и тебя распирает эйфория. О том, что группа (или, в данном случае, исполнитель) может уводить слушателя в четвертое измерение, писал еще Дюша Романов. Или не может, это данность. Четвертое измерение, вот именно!

Туда ты и попадал вместе с ним, в иную плоскость, в другое измерение. Происходило расширение сознания без психотропных веществ. Ты попадал в другую реальность. И это чувствовали многие. Плюс сами тексты - слова и звуки переливались друг в друга, превращались одно в другое, как в пластилиновом мультфильме про ворону, только на более тонком, вербальном уровне - это вводило в транс. И столько вспрыскивала каждая строка смысловых ссылок, такие плотные ассоциативные ряды выстраивались - туже вязать уже невозможно. И это не в одной только песне, а во многих! Образ он лепил не штучный, а раскрывал его, как веер, вдоль всей песни. Вообще построением образа владел в совершенстве. И впервые среди своих современников я слышала тексты резкие, но не грубые - это было удивительно. И это было настоящее наслаждение.

После концерта мы с Сашей познакомились, обменялись несколькими фразами на тему утверждения Чистякова о том, что «настоящему индейцу завсегда везде ништяк», которое, впрочем, много позже было сформулировано, и пошли втроем с Задерием куролесить по Москве - ездить туда-сюда в поисках счастья и веселья. Когда мы вышли из подъезда, была осень… Распластанная листва под ногами… Не знаю, почему это бывает с некоторыми людьми: навсегда остаются эти картинки. Я тогда стихи писала, Башлачев, как услышал об этом, сразу радостно так говорит: «Ну, я, надеюсь, ты ихчитать не будешь?», я засмеялась, говорю: «Ладно, не буду». Гуляли, болтали, заезжали к разным московским полуночникам… Так и зародились наши дружеские отношения, и мы в дальнейшем этот формат не меняли. У него была Настя, короткие романы и разовые девчушки, а у меня - свои погремушки.

После, заезжая в Москву, он иногда появлялся. Мы специально не созванивались, не договаривались. Он мог заехать и без предупреждения. Я не возражала, он был, как солнце, всегда к месту. Однажды мы приехали с мужем домой, а домработница говорит: «К тебе, Ира, пришли молодые люди, все в коже! Я им кофе сварила». Захожу, вижу -действительно, сидят Башлачев и Задерий. Входит муж, и Задерий с Башлачевым вдруг резко вскакивают и кричат: «Хайль!», вскинув руки. А муж в ответ: «Зиг!» - и тоже руку вскинул. Смешно было, что они вскочили, синхронно скрипя рокерским прикидом - кожаные штаны, куртки, а муж скрипнул им в ответ кожаным пиджаком зарождающихся буржуа, которых в то время именовали в просторечии «кооператорами».

Дом у нас был открытым, народу его посещало много, избежать смешения разноплановых людей было просто невозможно. Как-то приехал Башлачев, сидел, перебирал струны гитары, на столе ужин, вино. Зашел один мой приятель, увидел Башлачева с гитарой и говорит: «Ой, у вас гитара… А я ведь песни пишу. Можно, сыграю?» Я ему: «Пусть сначала Саша сыграет». Не всегда человек, послушав другого, понимает, что, возможно, и не надо ему в данный момент свое творчество демонстрировать. Сразу после того, как Саша сыграл, он буквально выхватил у него гитару и давай что-то свое типа «золотая листва, ааа». Спел, еще хочет, но тут я уже не выдержала, гитару у него отобрала, а он у Башлачева спрашивает: «Ну, как?» Тот в ответ: «Ну, да…» То есть два поэта послушали друг друга, никто никого не обидел. Деликатным человеком был Саша.

Надо сказать, что девушки на него западали мгновенно. Чтобы пояснить, как это происходило, хочу рассказать эпизод, произошедший в одном из наших российских монастырей. Там совсем недавно проживал монах, это был реальный ангел во плоти, старец. Монастырь владел стадом коров голов в пятьдесят. Как-то раз этот человек зашел в коровник, и все коровы, как по команде, повернули головы в его сторону и в один голос замычали. Мне потом объяснили, что иногда так животные реагируют на присутствие Духа Божия. Так вот, девушки по отношению к Саше примерно так же себя вели, и он об этом хорошо знал.

У меня была приятельница кришнаитка. Сашу увидела и обомлела, всем существом к нему потянулась, как те коровки. Саша ей говорит: «Галю, пеищи во мне Кришну, его там нет». А она не верит, убеждена, что Саша не простой человек, а какое-то там воплощение, переспала с ним и варежки ему связала. Его эти варежки очень растрогали. Почему он зимой ходил без варежек-перчаток, не знаю, но руки у него, действительно, все время мерзли. Я не вдавалась в подробности его частной жизни, но думаю, что он был лишен обычной житейской заботы: перчатки не забудь, там холодно, горячего поешь - ведь целый день голодный бегаешь, и так далее. Не знаю, почему при его востребованности у женского пола, от него несло вопиющей бытовой неприкаянностью. Когда человек так полыхает на ветру, должен быть кто-то, кто это полыхание поддерживает, патроны подтаскивает, иначе труба-дело.

Я спросила его как-то: «Что ты думаешь о реинкарнации?» Он мне в ответ: «Если она существует, то мы рухнем сюда обратно, когда нас забудут. До тех пор, пока о нас помнят, у нас есть возможность не воплощаться сюда. Как только нас забывают, мы вновь возвращаемся в какое-то тело, и все по-новой начинается». Люди, по его мнению, догадываются об этом и, поэтому каждый стремится оставить свой след на земле. Но это, конечно, если перевоплощение существует, поскольку в том есть большие сомнения.

Как-то грустный приехал. Не помню, за сколько времени до смерти это было. Я потом себя корила… Надо было всех, кто его доставал в тот раз, урезонить, выслушать Сашу, узнать, что его удручает. Он пошел ко мне в комнату, сел на письменный стол… Сидел вполоборота, смотрел в окно. Я захожу, спрашиваю: «Ты чего?» Он рукой меня подвинул к себе поближе, положил голову на мою макушку, а надо сказать, что в наших отношениях не были приняты такие жесты… «Чего-то… плохо», - говорит. А люди ломятся. Один зашел, второй: «Чего, мол, вы здесь? Пошли ко всем! Тебя, Саша, ждут». Он же энергоцентр, все пришли сюда ради него, чтобы получить свой заряд энергии. Не дали поговорить…

Каждому человеку хотелось энергетики, которую Саша излучал тогда. Он делился ею и в непосредственном контакте, и через песни. И жить для многих становилось веселей, легче. Без этого трудно, нужна подзарядка какая-то: алкоголь, психотропные вещества. С Башлачевым ничего этого не надо было, чтобы подзаряжаться. От него люди просто тащились. Песни - это концентрированная подача энергии. Пока ты находился в его биополе, ты испытывал это постоянно. Но Сашино отношение к этому было таким: есть оно - и ладно, нет - тоже ладно. Он не пытался сам управлять процессом. События происходят вокруг него, ну и пусть происходят. Нельзя сказать, что он был к этому равнодушен или индифферентен, отнюдь. Для каждого у него было и какое-то слово, каждый человек чувствовал себя с ним в контакте, на связи.

Кто-то из журналистов как-то расспрашивал меня о Башлачеве, я ему говорю: «От этого человека шел свет. Как будто горят лампочки по семьдесят пять ватт, а одну за километр видно, потому что накал в триста пятьдесят, в разы больше обычных». Так вот, журналист этот напал на меня, и говорит: «Что ты все о Башлачеве, лак о человеке повествуешь?.. Расскажи лучше, какой он был поэт». Я отвечаю: «Ты знаешь, поэтов хороших много. Захочу что-то почитать из поэзии - открою Бродского, и вот тебе, пожалуйста -поэт. А вот человека такого, каким был Башлачев, не упомню. Ценим мы людей за талант, а вот любим или нет - за их проявление в повседневности».

Он был необыкновенный. На эльфа похожий. Такого человека я более не встречала. Много есть самых разных людей - кто-то лучше, кто-то хуже. Здесь - другое качество, что ли… Другое отношение к жизни. Да, от общения с Башлачевым возникало ощущение, что у него другая система отношения к жизни, чем у всех нас. Следствием этого были отличные от других «звезд», отношения с поклонниками, с людьми из тусовки. Обычно здесь присутствуют ревность, неутолимая жажда общения с кумиром. Башлачева же хватало всем, создавалось впечатление, что у него достаточно огня - для каждого, стремящегося от него что-то получить. В нашей системе координат это сложно понять и сформулировать. Это не непротивление, это - приятие всего того, что происходит. Он не выстраивал ситуацию, он никого не прогонял, никого не звал. Он никоим образом не пытался моделировать действительность. Вообще. Совсем. Никогда.

Как-то он рассказывал мне о том, что вышел из социума и никогда туда не вернется. Он вышел из социума, как на ходу выпрыгивают из поезда. «Я теперь вообще здесь ничего не понимаю, и знать не хочу». То есть он считал, что ты боишься чего-либо, потому что находишься как бы внутри поезда. А когда ты его покинул, ты уже ничего не боишься. Все, что было в прошлом, связывало его и мешало делать то, что он делал. Для этого ему необходимо было быть вне социума, вне законов, вне правил. Я вообще-то в ужас пришла, я бы так не смогла, он не красовался, он правду говорил.

Слово «миссия» он никогда не произносил, но об этом как-то догадывались слушатели - те, кто это понимал. Достаточно ли хорошо я сама тогда это понимала? Да, вполне. Дело в том, что мне было хорошо с ним, кроме прочего, еще и потому, что я нашла себе подобного, ощущала его в некотором смысле сродни себе. Он понимал некоторые важные вещи и мог изложить их лучше всех известных мне современников. А среди моих знакомых были и Дидуров, и Коркия, и еще многие чувствующие и владеющие словом люди. И это не вопрос ума, это комплекс таланта, тонкого устроения души и внутреннего слуха.

Он настоящим был, Александр Башлачев. Когда он появлялся, мне было все равно, куда и зачем с ним отправляться, ехать, делать что-либо. Приедет, предложит поехать-соберусь и поеду. Возможно ли, чтобы люди смогли почувствовать хоть часть из того, что чувствовала я, общаясь с таким человеком? Боюсь, что это невозможно - без его голоса, его интонации, без ощущения того пространства, которое он создавал вокруг себя.

Принадлежал ли Башлачев к «породе самоубийц»? От него я ни разу ничего подобного не слышала. За три года до этого я написала стихотворение, где эта тема была обозначена, читала ему. Там были, в частности, такие слова:

Пляши и пой от красного рукой подать до черноты зияющего зева, скопытишься - свечу за упокой воткнут в расщелину припева.

И «Пока, пока, я здесь еще побуду». Типа прощаюсь с ним. Он никак не отреагировал, просто кивнул головой и ничего не сказал. Мы даже не обсуждали это… Потому что и он, и я знаем, что невозможно понять, почему пишется то или иное.

Для меня было легче поверить в то, что марсиане прилетели на Землю, чем в то, что он умер. В последнее время я не замечала за ним ничего особенного. Разве что был более задумчивым… Но я его после возвращения из Средней Азии, по-моему, не видела. Так что известие о его смерти было, как обухом по голове.

Предполагаю, что если бы не этот прыжок, скорее всего, он пришел бы к православию, как большинство призыва его года.

Не странно ли, что, днем тебя найдя,

Я каждый вечер вновь тебя теряю? Приметам я давно не доверяю,

Но стены без единого гвоздя

Не устоят и порастут травой,

А значит, - ждать неведомое нечто…

Любая остановка бесконечна,

Когда конечен путь как таковой.

Заползший контрабандой в эту жизнь,

Я не пойму, что с нею делать дальше.

Я устаю, когда не слышу фальши,

Я не хочу точить твои ножи.

Я оторвался от своих корней,

Ты приросла к оторванности дикой -Мы наравне. И в Ад за Эвридикой Уставший не спускается Орфей.

До февраля - скучаю, как могу.

Терплю, не слыша отклика кукушки.

И вижу тени - Башлачев и Пушкин Ждут третьего на меченом снегу…

(…то был не я…)

Тебе не обрубить своих хвостов,

Мне не подохнуть от потери крови.

Ты - в полусне, а я - на полуслове,

Как две войны в молчании миров.

Как две войны в забвении миров.

Как две войны в сметении миров.

Константин Арбенин «Контрабандист»

КОНСТАНТИН АРБЕНИН

МЕСТО ДЛЯ ПОЮЩИХ ЛИТЕРАТОРОВ

Впервые со стихами Башлачева, да и самим этим именем, я столкнулся в армии, году в 1988-м или 89-м. В минском журнале «Парус» была подборка его текстов и рассказ о нем самом - это было уже после его гибели. Помню, что стихи произвели сильнейшее впечатление, особенно «Случай в Сибири» и «Грибоедовский вальс». Еще более впечатлило, что это не стихи, а тексты песен. Как слушатель я тогда высшими проявлениями рок-поэзии считал творчество Гребенщикова и Кормильцева. Я и сейчас к ним хорошо отношусь, но их поэзия совершенно не книжная, не «бумажная» - она только часть того синкретического искусства, которыми являются песни «Аквариума» и «Наутилуса». Башлачев же вселил веру в то, что текст песни может быть самодостаточен и высоколитературен, что рок-поэзия может существовать и в таком виде. Я тогда начинал писать свои первые песни, и столкновение с поэзией Башлачева мне очень помогло, развернуло меня в эту литературную сторону. Не знаю, хорошо ли это для музыки, но такое отношение к песенным текстам лично мне показалось самым интересным и самым близким к моим ощущениям, что должна представлять собой хорошая песня. Во всяком случае, на тот момент. И в этом смысле Башлачев всегда был для меня если не ориентиром, то одной из основных линий координат.

Песни Башлачева слушать трудно. Поэтому я их слушаю не часто. В записях более четко, чем в напечатанных стихах, проявляется негативная, разрушительная линия его мировосприятия, завершением которой стал его трагический уход. Когда стихи Башлачева читаешь, а не слушаешь, этот разлом и разлад воспринимается чуть менее остро, бумага сглаживает боль, и поэзия становится поэзией - она становится легче, парит и клубится, а не ползет по шершавой земле. Мне кажется, если бы слышали, как читает свои стихи Лермонтов - эффект бы был очень схожим. Башлачев для меня художник, продолжающий линию Лермонтова, а не Пушкина. Лично моей любимой песней Башлачева является «Перекур». По-моему, очень сильная вещь, попадающая в самую болевую точку. А, как известно, нажатием на такую точку, можно вернуть человеку здоровье. Через болевой шок. Башлачев сделал очень важную вещь - в пространстве так называемого русского рока он застолбил место для поющих литераторов. И сделал это очень своевременно. Он сам и был первым поющим литератором, соединившим в себе все то, что по частям отринули его предшественники и современники. Он не выбирал, что брать с собой, а что оставлять другим, он естественным образом принял в свой поэтический мир и классическую русскую поэзию, и бардовскую песенную культуру, и западный блюз и рок-н-ролл, и рождающийся на его глазах русский рок. Из всего этого и стало расти то, что определило дальнейшее развитие русской рок-культуры, дало ей самое, на мой взгляд, жизнеспособное направление и обогатило этот вид искусства в целом. Только после появления Башлачева стало возможным говорить о русском роке не как о русскоязычном продолжении рок-блюзовой традиции западной музыки, но как об отдельном, совершенно особом и самобытном явлении, уходящем корнями не только в западную музыкальную культуру, но и в мир великой русской литературы. Он не открывал новых миров, но показал новые горизонты уже готовым мирам, как бы прорубил окно в народную душу, чего в рок-поэзии до него практически не было. Да и рок-поэзии-то до него как таковой не было. Для большинства тогдашних и теперешних рок-авторов главным в жизни была гитара, как атрибут, а потом уже шли музыка, слова, образы… Для Башлачева, как мне видится, гитара была дополнением, вначале для него было все-таки слово. Он был поэтом в том смысле, в каком поэтами называли еще до появления авторской песни и русского рока. И именно это позволило его песням не затеряться в антологиях современной молодежной субкультуры, а стать явлением культуры в широком смысле слова - вообще культуры. Хотя бы русской, lb есть он один из немногих рок-авторов, чье творчество стало достоянием не одной только молодежной рок-тусовки, но -всего человечества. До него в рок-поэзии царили спонтанность, экспрессионизм, небрежность (иногда художественная, иногда - нет). Башлачев принес в рок-поэзию то, чего раньше в ней не было и, казалось, бь*ть не могло - стройную строфу, добротную рифму, связное повествование. Его стихи литературны, книжны (в хорошем, а иногда и в плохом смысле), а поэтические образы пропитаны приземленной правдой жизни. Башлачев - русский писатель, сибирский почвенник, воплотивший свой дар в современном ему жанре русского рок-н-ролла или, как сам он пел, свистопляса. «Свистопляс - славное язычество…» Этот провинциальный самородок лучше петербургских эстетов и московских пижонов разобрался в том, что есть русский рок, кому он нужен и как он соотносится с жизнью простого человека. И в отношении его, русского рока, с религиями он тоже разобрался лучше всех - славное язычество. Как все настоящие русские писатели, поэты, барды Башлачев писал про маленького человека в большой стране, защищал его и жил в творчестве его чаяниями изнутри, а не откуда-нибудь сбоку. В этом его основное отличие от рок-авторов того же периода (исключение, пожалуй, Майк, писавший о том же маленьком человеке, но городского типа), в этом причина его поэтического бессмертия и его человеческой трагедии. Башлачев слишком остро и обнаженно чувствовал этого маленького человека (то есть был им), и с таким чувством несправедливости невозможно обрести внутренний примиренческий комфорт, как это удалось Гребенщикову, или, тем более, срастись со статусом шоу-звезды, как башлачевский друг юности Леонид Парфенов (чудно разошлись их пути!).

В этом они, опять же, схожи с Майком… Среди рок-авторов он был первым, кто не отвергал и не попирал традицию, а взял ее в союзники. Еще вернее - от нее и стал отталкиваться в своем творчестве. От этого его творчество не стало чем-то вторичным, заимствованным, а, наоборот, преобразилось в совершенно самобытный поэтический мир. Его стихи опираются на традицию русского литературного стихосложения. Какое-то время он же был и последним в этом смысле. Его принцип соединения отечественных корней и западных веяний оказал некоторое влияние на окружавших его авторов - Гребенщикова, Кинчева, Шевчука, Ревякина, но никто из них в полной мере на методу Башлачева не перешел. Да и не надо было, потому что художники были уже во многом состоявшиеся, со своим индивидуальным подходом. Результаты башлачевского влияния проступили гораздо позже, когда подросло поколение, для которого Башлачев был уже не равным товарищем, а одним из первооткрывателей русского рока. Принято за именем Башлачева выстраивать следующий ряд последователей: Янка, Летов, Веня Дркин… Мне кажется, что эти поэты совершенно из другого ряда, с Башлачевым они имеют соприкосновение скорее на жизненно-мироощущенческом уровне, но продолжателями его дела они не являются, они опять же шли совсем иным путем. Нащупанное Башлачевым направление продолжили и продолжают разрабатывать именно те поющие поэты, кто внимателен к своим текстам не только с песенной, но и с литературной точки зрения, кто пытается сохранить вековую поэтическую традицию, при этом не впадая в архаику, а преломляя ее именно через призму сегодняшнего дня. Это такие люди, как Миша Башаков, Кирилл Комаров, Олег Медведев, Шамиль Абряров, Зоя Ященко, из более молодых: Екатерина Болдырева, Павел Фахртди-нов, Сергей Назаров. (Себя я тоже причисляю к этому ряду.) У них и местонахождения то же самое, что и у СашБаша -парят в воздухе, то окунаясь в андеграунд, то проявляясь ненадолго в каких-нибудь официальных источниках, чтобы тут же снова из них выпасть. То очутятся в списках бардов, то промелькнут на каком-нибудь рок-сборище… Трудно быть литератором, считаясь музыкантом. Трудно и странно. А еще странно, что за все это время, прошедшее с момента появления башлачевских песен, никто так и не придумал названия этому стилю, жанру, виду искусства. А может, открытое Башлачевым творческое пространство - это и есть тот самый русский рок?

Можно оценить исполнительские данные артиста: слог, мелодию, ритм… Но оценить дар невозможно, его можно только почувствовать. Все, кто слушал Сашу, чувствовали его дар. Когда Саша пел, он оказывал гипнотическое действие на зал. Этому нельзя научиться: или дано, или нет. Сложный текст и мощный эмоциональный напор требовал полного внимания слушателя. Его концерты были редки, обычно в небольших клубах или квартирах. Чтобы исправить эту жизненную несправедливость, я пригласил Сашу выступить с сольным концертом в ДК Связи, где тогда была репетиционная точка «Аквариума». В конце восьмидесятых мы приглашали выступать там своих самых уважаемых друзей. Саша приехал на собственный концерт без инструмента, принесли из студии лучшую гитару Гребенщикова. Он ее попробовал, похвалил. Для оживления шоу я предложил подыграть ему на перкуссии, благо многие его песни я знал. Эта идея встретила у него восторженный прием. Перед самым выходом на сцену я заметил, что у Саши нет медиатора, который я ему тут же и предложил. Он поблагодарил, взял медиатор, но было видно, что его уже здесь нет, он где-то далеко от нас. Когда начали играть, медиатора уже не было, Саша бил по струнам рукой так, как бьет шаман по бубну. На третьей песне стало окончательно ясно, что никакого аккомпанемента Башлачеву не нужно. Я потихонечку уполз со сцены, понимая всю глупость своего положения, пробрался в зал и полностью поддался магии происходящего. Приходит аналогия, что когда слушаешь Владимира Семеновича Высоцкого с оркестром, всегда кажется, что оркестр вовсе не нужен. Это театр одного актера. Когда концерт закончился, мы пошли отдыхать в нашу студию. Саша снова был обычным, застенчивым, интеллигентным человеком, а не демоном, витавшим только что над сценой несчастного ДК Связи. Когда Сашины друзья повезли его домой, я стал укладывать гитару в чехол, и оказалось, что она вся залита кровью. Можно представить, какую боль он должен был испытывать! Так можно играть только в состоянии транса.

Жизнь СашБаша была вспышкой, которая светит до сих пор. Если бы его песни были более доступны народу, может быть, что-нибудь изменилось бы в нашем мире.

Михаил Фанштейн, музыкант

Люблю «Аквариум». Просто не представляю ситуацию, в которой он может помешать…

Александр Башлачев

БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ

БОГ ДАЛ МНОГО И СРАЗУ

Про Башлачева мне говорило много народу, но все как-то не было времени и возможности услышать его. В конце концов, девушка по имени Женя упросила меня пойти на улицу Перовской, все-таки послушать человека. Дом прямо возле Невского, рядом со мной… Башлачев спел там песен десять, наверное. Разворошил он меня сильно, хотя это была совсем не та музыка, что мне нравилась. Но в нем была энергия, в нем было очень интересное чувство слова, и главное, вот это неназываемое - «мын». Он живой был! Поэтому, я помню, что, придя с концерта, сказал, что очень сильного человека слушал. Не должен нравиться, а понравился! Потом, я помню, он ко мне домой приходил, что-то пел, тогда у меня еще был Билли Брэгг. Может быть, Джоанна Стинг-рей это снимала. Потом у Сашки Липницкого мы с ним встречались. И в ДК Связи он к нам приходил перед одним из наших последних концертов. Он тогда был в прекрасном настроении…

Первое впечатление Башлачев произвел очень сильное. Столкновение с человеком, в котором от природы есть дар и который умеет им пользоваться производит впечатление, будто заглянул в печку горящую. Этот внутренний жар, захлебывающийся поток всегда действует сильно на кого бы то ни было, не может не действовать. Этот самый дар, Божий дар, есть у всех, просто один из ста тысяч доводит его до ума. Башлачев его почти доводил, хотя он так и не смог с ним, по-моему, технически до конца справиться. Все забывают, когда говорят, какой он был великий, что он так и не сумел ритмически себя окантовать - так, чтобы его можно было записать на студии, на хорошую аппаратуру. Его поток очень клокочущий, очень неровный. Он принципиально был непрофессионалом. У Липницкого, например, сидел несколько месяцев, пытался записать что-то, но так и не получилось. Вернее, что-то получилось, но не то, не совсем то… Потому что, когда он ровный, он сам себе неинтересен. Вот оттого он уникальной был фигурой, не вписывался даже в те рамки, в которых творил, он все равно из них вылезал. И слушать его я, честно говоря, много не мог.

Я сейчас с ужасом думаю, что нужно было как сокровище все это воспринимать, а я как-то уж очень спокойно относился. У него ведь были не песни даже, а целые спектакли. Работал ли он над ними? Этого я сказать не могу. Я никогда этого не видел, но, судя по всему, он писал новую песню тетрадями… Просто останавливал песню, чтобы перевернуть листочек. Это говорит о том, что ему очень многое приходило. Как будто он выпросил у Бога больше, чем смог поднять. Вот у меня, собственно, такое ощущение от него и осталось. То есть он просил у Бога, и Бог дал ему много и сразу. Может, вот это он и не смог переработать, обрести внутреннюю гармонию. Хотя последние два года, когда Настя появилась, он производил на меня впечатление человека, радующегося жизни. Тяжелым я его не застал, не видел. В эти пять-шесть встреч он производил на меня очень радостное впечатление. В последние полгода, по-моему, я его не видел, а если и видел, то один-два раза, случайно. Мрачным Башлачева я не помню. Может, он готовился к встрече со мной, я не знаю. Но когда он приходил к нам в ДК Связи, он был вполне в хорошем состоянии, хотя по всем отчетам должно было быть плохо.

Вместе песен мы никогда не играли, хотя вполне и могли б, но я просто не могу этого вспомнить. Мы могли вместе играть где-нибудь в залах типа ЛДМ. Когда я недавно пересматривал какие-то хроники, то столкнулся с чем-то похожим. Домашних концертов мы не играли, к тому времени их уже не было. Из-за такого характера общения мы с ним никогда толком и не разговаривали. И он не выражал своего отношения к моему творчеству, думаю, ему было неудобно, да и мне было бы такое неудобно. Но как-то присутствовало ощущение, если романтически говорить, что мы на одной высоте находимся. Мы испытывали глубокое взаимное уважение.

Я его сразу воспринял всерьез. Безусловно, он поднимал пласт, в который я бы и не сунулся. И вообще не было бы «Русского альбома», если бы он был жив. Когда он умер, я ощутил, что мне на плечи ложится какая-то дополнительная часть груза. Вот он ушел, и кому-то этот возок нужно тянуть. А я совершенно не хотел его тянуть, у меня на то не было ни малейшего желания. Но никуда уже было не деться. Получилось так, что, умерев, Башлачев оставил этот возок без присмотра. И кому-то его придется дальше двигать… Башлачев начал, он эту штуку поднял и потащил, абсолютно один, и хотя я вроде бы в том же поле, но я - это что-то абсолютно другое. Музыкальная часть этого непонятно чего оставалась необработанной, и отсюда явился мой «Русский альбом». Башлачев, безусловно, крестный отец «Русского альбома» -без всякого, повторюсь, моего на то желания.

Мне кажется, он взял больше, чем уже мог вытащить, и надорвался. Московская интеллигенция подняла его на щит и с криком понесла. Не надо было это делать. Очень сложно чувствовать себя гением, когда ты еще совсем молодой человек. И вот ему говорят, что он гений, а он еще не успел свои ноги найти, не успел материал переварить. Если бы он больше знал, ни хрена бы он из окна не выкинулся. По-моему, его подвело то, что от него ждали очень многого. А он полгода или больше, год, - сухой, ничего из него не выжать. Это страшно, я знаю по себе. Это страшно… Но мне-то, простите, за пятьдесят, я могу с этим жить; потому что знаю, что это пройдет, а он-то этого не мог знать в свои двадцать семь лет.

Его фотография висела у меня на стене очень долго, хотя я его никогда не слушал. Не могу его слушать - тяжело. Попытался его поставить в своей радиопередаче и понял, что не могу… Я готов признать, что существует такое видение жизни и такой способ передачи этого видения, но он противоречит тому, что я делаю. Его шуточные песни - это говно, а не шуточные песни. Я недавно переслушивал - они просто плохие. У Высоцкого они настоящие, а Сашка пытался это сделать, но это не его… Они неестественно у него звучали, с моей точки зрения. Я недавно для своей программы переслушал все, что мог выдержать, много времени уделил для того, чтобы сделать хорошую программу. Нет, не получилось… Можно видеть действительность плохой, мрачной и страшной, но тогда ты ничего с ней не сделаешь. Можно ли черпать силы в том, что злит? Да, глубинный вопль у Башлачева очень тяжелый. А злиться или нет?.. Брюс Ли говорил: «Не злись!» Потому что тогда ничего не сделаешь. У меня такое устройство: когда я злюсь, то ничего не могу сделать. Или я могу сделать что-то очень ничтожное. А когда я вижу мир как нечто прекрасное, я могу что-то сделать. Такое устройство природы, что делать… Для того чтобы понять, что являлось основой творчества Башлачева, необходимо задуматься о вещах очень сложных, о невы-сказываемых вещах.

Башлачев никогда не был забыт… Потому что с этой сырой породой, которую он достал, никто не может справиться, никто не хочет к ней далее подходить. Его помнит, да, один процент. Можно напечатать сотню пластинок, выйти на улицу и всем раздавать. Но люди не возьмут - они никогда такого рода искусство не смогут воспринимать. И последние пять тысяч лет показывают, что с этим нельзя ничего поделать. Зная человечество, могу утверждать, что ничего не изменится. Но если мы не будем пытаться, станет хуже. Как говорила Алиса в Зазеркалье: «Для того чтобы устоять на месте в такой ситуации - надо бежать». Остановишься -тебя снесет назад.

Искусство Башлачева не элитарное, но это искусство для тех, кто потом делает свое искусство. Творчество Лу Рида в этом ряду, но просто он сверхраскрученный, Лу Рид, его имя знают, хотя почти никто не слушает. А Башлачев значительно тяжелее, чем Лу Рид, и его знают те, кто должны знать, а массово его никто никогда слушать не будет. У него нет ни одной песни, которую люди массово бы знали. Это невозможно… Вот пример о том же самом: недавно я перечитывал всякие штуки, связанные с обэриутами… Введенский действительно гениальный поэт, кстати, лучше Заболоцкого, но кто знает Введенского? Никто! Его знает один процент, и его не будут знать ни больше, ни меньше. Но для тех, кто что-то делает в поэзии, он незаменим. Так же, как Башлачев незаменим для этого одного процента, который впоследствии что-то сделает в музыке и поэзии. Эта каста должна существовать.

Это искусство для каких-то особенных людей, простые люди не в состоянии его выдержать. То есть я бы сказал, что это окошко туда, куда никто не хочет заглядывать. Вот взять, к примеру, всю группу «Аквариум» - никто из них слушать Башлачева никогда не будет. Они даже не поймут, о чем идет речь, им этого не нужно, а ведь у нас играют лучшие!

Моя позиция: усилия по «внедрению Башлачева в сознание масс» абсолютно бесполезны, но без них мы откатимся назад. Мы все занимаемся тем, что пытаемся устоять на месте, и нас все время сносит назад. Лучше не будет, но хуже - может стать. Это не оборона, это нападение, постоянное нападение на быт, на серость, на косность. Чтобы огонь горел, его нужно все время поддерживать, потому что когда он погаснет, его уже не разожжешь. Ревякин именно об этом отлично сказал: «Когда задуют наши костры - вас станет знобить!» «Будет время, я напомню, как все было скроено и все опять перекрою…» Ницше - переоценка ценностей. Мне нужно время, для того чтобы обнаружить общее у Ницше и Башлачева.

Этого времени у меня нет, и пока я довольствуюсь некоторыми соображениями. У Ницше есть такой прием, его можно назвать литературным: время от времени он обрывает свою мысль. Неискушенному читателю это непонятно, это вызывает чувство недоумения. По зрелому размышлению начинаешь осознавать, что Ницше делает это совершенно сознательно для того, чтобы привлечь читателя к той деятельности, которой он занимается, - к поиску истины. Таким образом, Ницше как бы призывает: «Продолжай сам!»

С точки зрения Бориса Гребенщикова, Башлачева могут слушать только творческие люди - те, кто занимаются созданием тех или иных собственных произведений, будь то стихи, проза, живопись или музыка. Но каждый человек, в той или иной степени, творец. Творчество начинается с некоторого импульса, с необходимости прислушаться к собственной душе, к тому, как она отзывается на те или другие поступки, совершаемые тобой.

Муки совести - это оттуда.

Я убежден, что с песнями Башлачева необходимо познакомиться всем без исключения молодым людям - в первую очередь, старшеклассникам. В это время происходит процесс поиска и становления собственного «Я». Человек вплотную подходит к решению вопросов: кто он такой и зачем здесь.

Песни Башлачева о том, что происходит в душе каждого из нас. Послушай песню и подумай: «Можешь ли ты продолжить мыслить самостоятельно - в том русле, которое указал Башлачев?»

Идея о сверхчеловеке Ницше, извращенная и оболганная стараниями его сестрицы и ей подобными, - это не что иное, как идея о стремлении к совершенству, к такому человеку, который был бы в полной мере наделен теми качествами, которые его украшают. Поэзия Башлачева - это стремление выразить в слове работу души: «Пока пою, пока дышу, дышу и душу не душу…» Это значит - говорить в первую очередь о том, что болит, что тревожит, что не дает покоя, что требует твоего немедленного вмешательства, может быть - помощи.

ЗНАК КРОВОТОЧИЯ

Задача рассказать о Башлачеве вроде и простая, но одновременно и очень сложная. Вроде сам я тоже пишу, вроде даже знал лично СашБаша, было с ним две-три встречи. И даже однажды он ночевал у меня в Новосибирске…

В написании стихов у СашБаша просматривается так называемая «бардовская» школа, вот это «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», у него есть этот скол, эта грань. Сказать правду, эти песни мне не очень нравятся. С другой стороны, ну писал он такие песни, были у него такие мысли, но ведь он и заклеймил «совок» этими песнями, как никто в те годы. Но это лишь один скол, а есть совершенно другой, который он разработал. Это принадлежит уже только ему. По большому счету, для него не существовало проблемы жанра. Мне кажется, он легко свою сатиру делал. Так же просто делал боевики вроде «Долго шли зноем и морозами» и баллады рокерские, настоящие, вроде «Мельницы», которые можно с группой играть, и это прозвучит потрясающе. Делал былины и делал скетчи, есть у него стихи ко дню рождения или к свадьбе - то есть быстрые такие стихи. Никаких проблем жанра у него не было. Сначала у него был промежуточный период, когда он шел к Школе, - это и «Время колокольчиков», и «Черные дыры», и «Если б не сидели, по сей день бы пели», и «Мельница». Это, я считаю, переходный период. И вышка - это его былины. Это просто крутизна! Я их, оказывается, и не знал-то сроду, а тут надо было выучить песню к празднику - Кинчев устраивал такое действие «Рок-н-ролл - это мы» и приказал мне выучить «Время колокольчиков». Я попросил книгу стихов СашБаша и всю ее прочитал наконец-то. Прочитал его интервью, прочитал его мотивацию. Мотивация у него одна-единственная: «Зачем?» Не «Как?», а «Зачем?» И, возвращаясь к неравноценности его стихов - конечно, они неравноценны, они у всех неравноценны. Например, стихи юного Пушкина - это вообще бред какой-то. И СашБаш оставил свой след - тягучей, неимоверной жаждой вырваться из «совка», сбросить эти оковы, это безбожие. Читая его, я, как человек религиозный, чувствую, что он пишет именно об этом: дайте мне свет, дайте мне систему координат, с которой я пойду дальше по жизни. Вот поэтому-то он и мучался.

Я думаю, метафизика на то и метафизика… Сугубо русской метафизики, мне кажется, нет. Есть метафизика православная и неправославная, вот и все. Вот Башлачев на этой грани остался. У него так и не получилось перейти из неправославной в православную. Не хватило времени, так сложилась его судьба.

Башлачев - поэт «от пупа», как и я тоже. Образовывался он в процессе. Мне повезло - я видел его черновики. Это такая пахота, там все позачеркнуто. Я в юности писал примерно так же - «Вольницу», весь цикл тогдашний. Там пахота была вдоль и поперек, когда я эти рифмы искал, чтобы было железобетонно… И у СашБаша так. Я примерно представляю себе, как он пахал над своими стихами. То, что их можно и про себя прочитать, и вслух, и под гитару спеть -это все результат его пахоты. Ну а как иначе-то? Без этого никуда. Именно работа привела к тому, что стихи Башлачева рассматриваются как самодостаточные и самоценные.

Но пахота - признак «необразованности» поэта в том числе. Потому что на самом деле поэты садятся и мгновенно пишут - и не обязательно у них должны присутствовать точные рифмы. Что такое вообще «образованный» поэт? СашБаш, как я его запомнил и как сейчас себе представляю, был self-made, то есть «необразованный». Он следил, конечно, что там Кинчев писал, что Борис писал, но это на него, на мой взгляд, мало влияло, а если и влияло, то только на первом этапе. А когда он погрузился в свои могучие пьесы,

какие угодно, с декорациями или без - это уже был СашБаш, он мог их показать каждому и сказать: вот, это написал я, Александр Башлачев!

Когда я пишу, то сначала у меня в голове появляются не стихи, а мелодия с какими-то словами отрывочными. Думаю, у него так же было, он от мелодии все-таки шел. И даже не столько от мелодии, сколько от ритма. У него так плотно нафаршировано… Качественно иная плотность образов. Вообще, ломовые образы! Да, ритм, конечно. Ритм… Изначально такая руда! Но это никакой не рэп! Слишком длинные слова для какого-то там рэпа! Совсем другая культура заложена и другой образный ряд.

Судить о Башлачеве, исходя из своего профессионального опыта, я не могу, потому что он писал в начале восьмидесятых… А я начал осознанно писать в середине восьмидесятых, ближе к концу. Это существенно иное время. И у меня была группа, а он один был - это вообще тяжело. Он же в каком-то интервью говорил, что нет людей, которые бы подошли для его группы. Так вышло - не подвернулись ему музыканты. А когда вопрос этот уже стоял практически, можно было бы и людей найти, и все остальное, то болезнь уже прогрессировала, ему было уже ни до кого. А когда ты не один, это всегда лучше…

Борис Гребенщиков говорит, что Башлачев - поэт для поэтов?.. Я не согласен! Он поэт для широкого читателя, и все бы его без особого труда восприняли. Более того, я был на его квартирнике, в восемьдесят пятом году или около того, когда он приезжал в Новосибирск, - это было потрясающее действо! Забавно, кстати, но я заснул, по-моему, на «Егоркиной былине» или какой-то еще длинной песне… По-видимому, его песни еще и терапевтическим действием обладали, по крайней мере, для меня. Ну, как «поэт для поэтов»? Нет, конечно. Он - для кого надо, для того и поэт.

Я считаю, что Башлачева спокойно можно переводить на любой другой язык. Даже Хлебникова перевели, ну а Саш-

Баша-то уж тем более. За океаном будет интересно особенно - там, где в университетах наши преподаватели, которые отсюда свалили. Все это можно перевести и преподнести для американцев, вообще, для людей, изучающих русскую литературу конца XX века, спокойно. И все эти разговоры, что он сугубо русский поэт, что это вот только наше - это ерунда! Да ничего подобного! Полагаю, Башлачев будет очень интересен для западного читателя.

Поэт для поэтов?! Например, все поэты Серебряного века находились в рамках поиска ответов на конечные вопросы бытия. И каждый из них сделал свой осознанный выбор. Большинство, как Брюсов или Сологуб, - известные сата-нисты. И им противостояла всего лишь небольшая горстка, в том числе, Гумилев Николай Степанович. Остальные были все сатанюги, язычники, причем, крутые, лютые. И они формировали сознание большого числа людей. Буквально: их допустили до печати в 1905 году, по-моему, и они за двенадцать лет сделали революцию. Они - в том числе. И при большевиках они все жили в порядке. И Луначарский был поэтом. И Сталин тоже входил в кружок. Они все писали стихи. Сталин - поэт Серебряного века. Грузинский, да-а-а! Тарковский его переводил. А к Брюсову они все на поклон ходили. Все до единого! Потому что он настолько владел школой письма, всеми этими размерами и формами. Я вот сейчас хочу поизучать Брюсова - врага надо знать в лицо.

В чем твое предназначение?.. Ну, да… В моем творчестве этот поиск не представляет проблемы, а в широком смысле - да. Сейчас, вообще, все думают только о формате, о том, как появиться в телевизоре, как заработать деньги, на каком заказняке сыграть.

Вот и все их предназначение. То есть обслуживающий персонал… А в моем понимании, рок - это все-таки песни и стихи, которые заставляют задуматься о жизни, о своем предназначении, о смысле бытия. Я думаю, смысл бытия в том, чтобы постигать волю Божыо. И это воле Божьей соответствует. Порой она невыносима, ибо правда нелицеприятна. Конечно, бывают различные отступления, но потом ты опять собираешь себя, если в тебе есть силы, и посредством поста, посредством ограничений двигаешься, постигаешь эту волю Божыо. И молишься, и просишь сил, чтобы эту волю постигать. Все. Бог грозен? Да. Сын его -милостив. Он придет судить. Мне кажется, прежде всего, это будет Страшный суд, а не суд Любви. Любовь - божественное чувство, это не страсть. Кстати, Башлачев был очень страстным человеком. Судя по его стихам, страсть его захлестывала. Можно даже так сказать - он был пленником страстей. И, судя по отзывам о нем других людей, он осознавал это.

Когда он был у меня в Новосибирске, он был в очень плохом состоянии, в явной депрессии. Из-за своей болезни он и не мог больше писать. Именно, он болел не потому, что не писал, а, наоборот, не писал, потому что болел. Это важно понимать, потому что модно навязывать другую точку зрения. Например, на телевидении был фильм, где говорилось, будто бы он исписался и поэтому стал болеть-депрес-сировать. Так вот - ничего подобного! Я говорю, как человек, лично прошедший через это. Он не писал потому, что болел, а не потому, что исписался. Ему надо было бы лечь в больницу, подлечиться, и все было бы нормально, я нисколько не сомневаюсь. Но жизнь сложилась иначе, окружение было такое - родители и те, кто был рядом, медиков не подпустили. И в результате, этот его, уже ставший легендарным, полет.

Все четко у него было, и даже более того! Вот он у меня был… И два года после этого прожил, и все было нормально. Единственное, было видно, что он не в себе, но это депрессия. А самоидентификация? Нет, он не потерялся. Он очень хорошо понимал, почему и зачем он писал песни. Но у него был кризис нервной системы, внутренний, душевный.

Естественно, он пытался гасить депрессию - где травой, где алкоголем, где девками, но он болел… И в итоге, это его к окну и привело.

Причина не была сугубо творческой, нет, конечно. В контексте общей ситуации, его внутреннего мира - да. Он ведь и в стихах говорил о смерти, о том, что поэты оставляют «знак кровоточия». И стихи его очень тяжелые, очень. Я перечитал книгу «Как по лезвию», наиболее полное собрание сочинений… Тяжелейшее впечатление на меня произвела книга, очень мрачное. Не жизнеутверждающая книга. Даже если заранее не держать в голове, чем Башлачев кончил, все равно финал этот выплывает. Более того, там он прописан. «На жизнь поэтов»…