Обозрев богато одетую степенную публику, занимавшую места вокруг столов с мраморными столешницами, приятели сообразили, что эта харчевня им не по карману.
— Поищем-ка место попроще, — сказал Ма Жун.
Они было уже повернули к выходу, как вдруг сидящий за столом в одиночестве худощавый мужчина встал и обратился к ним густым голосом:
— Присоединяйтесь, друзья мои! Пить в одиночестве, что может быть печальней.
Он смотрел на них слезящимися глазами из-под необычно изогнутых бровей, придававших лицу вечно вопрошающий вид. Друзья обратили внимание на его темно-синий халат самого дорогого шелка и высокую шапку черного бархата. Но воротник был заляпан, а из-под шапки выбивались нечесаные пряди. У него было обрюзгшее лицо и тонкий длинный нос с поблескивающим красным кончиком.
— Поддержим компанию, раз уж он так просит, — сказал Цзяо Тай. — А то этот наглец внизу подумает, будто нас вышвырнули отсюда!
И друзья устроились за столом напротив мужчины, который тут же заказал два больших кувшина вина.
— Чем вы зарабатываете на жизнь? — поинтересовался Ма Жун, дождавшись, когда уйдет прислужник.
— Меня зовут По Кай, и я управляющий судовладельца Ии Пена, — ответил худощавый мужчина. Он одним глотком осушил чашу и с гордостью добавил: — Но еще я знаменитый поэт.
— Ну, это простительно, раз уж вы платите за вино, — проявил великодушие Ма Жун.
Он поднял кувшин, задрал голову и медленно перелил себе в глотку половину содержимого. Цзяо Тай последовал его примеру. По Кай восторженно наблюдал за представлением.
— Ловко! — одобрительно проговорил он. — В этом заведении для питья обычно используют чаши, но, полагаю, такая милая непосредственность ничуть не хуже.
— Тому виной лишь исключительная жажда, — расплылся в довольной улыбке Ма Жун.
По Кай вновь наполнил свою чашу.
— Побалуйте меня какой-нибудь увлекательной историей. У вас, живущих на обочинах дорог, должно быть, насыщенная жизнь.
— Живущих на обочинах?! — негодующе воскликнул Ма Жун. — Следите за выражениями, милейший! Мы служители суда!
По Кай еще выше поднял свои изогнутые брови, после чего крикнул слуге:
— Принеси еще кувшин, самый большой!
Затем он продолжил:
— Так значит, это вас сегодня привез с собою новый судья. Должно быть, он нанял вас совсем недавно, так как вы еще не успели набраться чванства, столь свойственного мелким служащим.
— Вы знали старого судью? — поинтересовался Цзяо Тай. — Говорят, он тоже был своего рода поэтом.
— Едва-едва, — ответил По Кай. — Я ведь здесь, знаете ли, не так давно. — Внезапно он отставил чашу и со счастливым видом воскликнул: — Вот она! Последняя строка, которая так долго мне не давалась! — Торжествующе глядя на двух друзей, он добавил: — Эта строка завершает большую поэму, посвященную луне. Вы позволите мне продекламировать?..
— Нет! — не дал ему договорить пришедший в ужас Ма Жун.
— Тогда я ее спою! — не оставлял надежды По Кай. — У меня, представьте, очень благозвучный голос, и не только вы, но и прочие гости смогут оценить его по достоинству.
— Нет! — одновременно воскликнули Ма Жун и Цзяо Тай.
Заметив, с каким обиженным видом смотрит на них поэт, Цзяо Тай добавил:
— Просто мы не любим поэзию в любых ее проявлениях.
— Какая жалость! — воскликнул По Кай. — Так вы, вероятно, последователи буддизма?
— Он что, нарывается на драку? — с подозрением спросил товарища Ма Жун.
— Просто выпил лишку, — спокойно пояснил Цзяо Тай и повернулся к По Каю: — Только не говорите, что вы буддист!
— Преданнейший последователь, — с достоинством подтвердил По Кай. — Я регулярно посещаю храм Белого облака — настоятель там просто святой, а его заместитель Хун-пен произносит восхитительные проповеди. На днях…
— Послушайте, — прервал его Цзяо Тай, — не выпить ли нам еще?
По Кай окинул его укоризненным взглядом. С глубоким вздохом он встал и, будто смирившись с судьбой, покорно проговорил:
— Тогда уж продолжим с девицами.
— Вот это разговор! — радостно воскликнул Ма Жун. — А вы знаете тут хорошее местечко?
— Знает ли лошадь свое стойло? — фыркнул По Кай.
Он заплатил по счету, и собутыльники покинули заведение.
Улица по-прежнему утопала в густом тумане. По Кай повел их к берегу на задах харчевни, сунул в рот четыре пальца и свистнул. Из тумана возник носовой фонарь маленькой лодки.
По Кай ступил в лодку и сказал гребцу:
— На джонку.
— Эй! — воскликнул Ма Жун. — Помнится, разговор шел о девицах!
— Само собой, само собой! — беззаботно отозвался По Кай. — Садитесь. — И добавил, повернувшись к гребцу: — Поторапливайся, уж очень господам невтерпеж.
Он рухнул под соломенный навес, а Ма Жун и Цзяо Тай пристроились рядом на корточках. Лодка заскользила сквозь туман; ничто, кроме плеска весел, не нарушало безмолвия. Вскоре затих и плеск, так что они плыли теперь в полной тишине. Гребец потушил фонарь. Лодка остановилась.
Тяжелая рука Ма Жуна легла на плечо По Кая.
— Если это ловушка, я сверну тебе шею, — как бы между прочим заметил он.
— Что за чепуху ты несешь! — вспылил По Кай.
Послышался лязг железа, после чего лодка тронулась с места.
— Мы прошли под восточными воротами, — объяснил По Кай. — Решетку там в одном месте можно отогнуть, но только не докладывайте об этом своему начальнику.
Еще немного, и сквозь туман проступили черные корпуса больших джонок.
— Вторая, как обычно, — бросил гребцу По Кай.
Когда лодка пришвартовалась у сходней, По Кай сунул гребцу несколько медяков и взошел на борт, а следом за ним и Ма Жун с Цзяо Таем. По Кай пробрался сквозь столики и скамеечки, загромождавшие палубу, и постучался в дверь каюты. Им открыла дородная женщина в засаленном платье черного шелка. Осклабившись, она явила гостям ряд черных зубов.
— Добро пожаловать, господин По Кай! — сказала толстуха. — Прошу вас, спускайтесь.
По крутой деревянной лесенке они спустились в просторную каюту, тускло освещенную двумя светильниками, подвешенными к потолочной балке. Все трое уселись за массивный стол, занимающий большую часть каюты. Толстуха хлопнула в ладоши. Вошел коренастый слуга с грубыми чертами лица. В руках у него был поднос, уставленный кувшинами с вином. Пока он разливал вино, По Кай спросил у женщины:
— А где мой добрый друг и коллега Ким Сан?
— Он еще не пришел, — ответила она. — Но я позабочусь, чтобы вы не скучали!
Толстуха подала знак слуге. Тот отворил заднюю дверь, и в каюту вошли четыре девицы, облаченные лишь в тонкие прозрачные платья. По Кай бурно приветствовал их. Посадив по девице по обе стороны от себя, он сказал:
— Беру этих двух! Не затем, что вы подумали, — тут же добавил поэт, обращаясь к Ма Жуну и Цзяо Таю, — но лишь для вящей уверенности, что моя чаша никогда не будет оставаться пустой.
Ма Жун знаком подозвал пухленькую девицу с симпатичным круглым личиком, а Цзяо Тай вступил в разговор с четвертой. Он подумал, что она очень красива, но явно пребывает не в духе и рот открывает, только отвечая на вопросы. Звали ее Ю Су. Она была кореянкой, однако прекрасно говорила по-китайски.
— Твоя страна мне понравилась, — сообщил Цзяо Тай, обняв ее за талию. — Я там воевал.
Девица отпихнула его, окинув высокомерным взглядом. Он понял, что несколько оплошал, и поспешно добавил:
— У вас превосходные воины, они сделали все, что могли, но нас было больше.
Девица только фыркнула.
— Эй, девка, ты что, разучилась улыбаться и поддерживать разговор?! — рявкнула толстуха.
— Можешь оставить меня в покое? — медленно проговорила Ю Су. — Клиент вроде не жалуется, так?
Толстуха вскочила, занеся руку для пощечины:
— Ах, потаскуха, я научу тебя вежливому обхождению!
Цзяо Тай грубо оттолкнул ее.
— Не тронь девушку.
— Пойдемте на палубу! — закричал По Кай. — Печенкой чую, что вышла луна! Скоро явится Ким Сан.
— Я останусь здесь, — бросила Цзяо Таю кореянка.
— Как угодно, — ответил он и вслед за остальными поднялся на палубу.
Бледная луна освещала ряд судов, пришвартованных вдоль городской стены. За темными водами протоки едва виднелся противоположный берег.
Ма Жун опустился на низкую скамеечку и посадил себе на колени пухленькую девицу. По Кай подтолкнул своих подружек к Цзяо Таю.
— Осчастливь-ка их, — сказал он. — Теперь мои мысли устремлены к высшим сферам.
Он продолжал стоять, заложив руки за спину и восторженно глядя на луну, а потом вдруг заговорил:
— Раз уж вы продолжаете настаивать, я спою для вас свое новое творение.
Вытянув тощую шею, он возопил пронзительным фальцетом:
Несравненная подруга пения и танца, Радости товарищ верный,
Утешительница в грусти,
Среброликая луна…
Он смолк, чтобы набрать воздуху, а затем вдруг опустил голову, прислушиваясь, и, покосившись на присутствующих, сказал ворчливо: — Я слышу пренеприятные звуки!
— А я-то как слышу! — подхватил Ма Жун. — Святые Небеса, не могли бы вы наконец перестать завывать? Разве не видите, какой у меня с милашкой серьезный разговор.
— Я имею в виду звуки, которые раздаются снизу, — сухо пояснил По Кай. — Полагаю, подружка твоего приятеля получает суровое наставление.
Как только он замолк, все услышали снизу звуки ударов и сдавленные стоны. Цзяо Тай вскочил и ринулся вниз, а вслед за ним и Ма Жун.
Совершенно нагая кореянка лежала поперек стола. Коренастый слуга держал ее руки, а другой слуга удерживал ноги. Толстуха стегала ее по ляжкам ротанговым хлыстом.
Цзяо Тай нанес прислужнику мощный удар в челюсть. Второй отпустил ноги девушки и выхватил из-за пояса нож. Цзяо Тай перепрыгнул через стол, оттолкнул толстуху к стене и молниеносно вывернул запястье головорезу, у которого был нож. Крича от боли, тот отпрянул; нож отлетел в сторону. Девушка скатилась со стола, исступленно дергая грязную тряпку, которой ей заткнули рот. Цзяо Тай помог ей подняться и избавиться от кляпа. Второй слуга наклонился за ножом, пытаясь ухватить его левой рукой, но Ма Жун двинул его ногой по ребрам так, что он отлетел в угол. Девушка судорожно кашляла, пока ее не вырвало.
— Счастливая семейка! — подал голос с лестницы По Кай.
— Зови народ с соседней джонки! — прохрипела толстуха с трудом поднимающемуся слуге.
— Зови всех окрестных ублюдков! — задорно вскричал Ма Жун. Он отломал ножку стула и размахивал ею, как дубиной.
— Тише, тетушка, тише! — снова заговорил По Кай. — Побереги свое здоровье. Эти двое — служители закона.
Женщина побледнела. Она тут же вернула слугу и, рухнув на колени перед Цзяо, заскулила:
— Умоляю вас, господин, я лишь хотела научить ее обхождению с вами.
— Я приказал тебе держать от нее подальше свои грязные руки! — сердито ответил Цзяо Тай.
Он дал Ю Су шейный платок, чтобы она вытерла лицо. Девушка еле стояла на ногах и вся дрожала.
— Пойди-ка, братец, утешь ее чуток, — посоветовал Ма Жун. — А я приведу в чувство этого парня с ножиком.
Ю Су подобрала свою рубаху и засеменила к задней двери. Цзяо Тай вслед за ней вышел в узкий коридор. Девушка открыла одну из кают и жестом пригласила Цзяо Тая войти.
Они оказались в крошечной комнатке. Кроме кровати под иллюминатором здесь помещались лишь туалетный столик с расшатанной бамбуковой табуреткой и большой красный кожаный сундук для одежды у противоположной стены. Цзяо Тай сел на сундук.
Ю Су бросила рубаху на кровать, и Цзяо Тай, преодолевая неловкость, сказал:
— Прошу прощения, это я во всем виноват.
— Какая разница, — равнодушно отозвалась девушка. Она склонилась над кроватью и взяла с подоконника маленькую круглую коробочку.
Цзяо Тай не мог оторвать глаз от ее стройной фигуры.
— Лучше тебе одеться, — проговорил он.
— Здесь слишком жарко, — хмуро возразила Ю Су.
Она открыла коробочку и принялась втирать мазь в следы от ударов на бедрах.
— Надо же, — неожиданно сказала она, — ты подоспел как раз вовремя! Кожа еще не лопнула.
— Прошу тебя, надень платье, — сиплым голосом произнес Цзяо Тай.
— Я подумала, тебе будет интересно, — безмятежно продолжила девушка. — Разве не ты сказал, что это твоя вина?
Она сложила рубаху и бросила на табурет, а сама осторожно присела на кровать и занялась волосами.
Цзяо Тай уставился на ее гибкую спину. Он сердито одергивал себя, считая недостойным беспокоить девушку в такую минуту. Затем взгляд его упал на твердые маленькие груди, отражавшиеся в зеркале.
Он судорожно сглотнул и в отчаянии заговорил:
— Перестань! Две Ю Су слишком много для любого мужчины.
Ю Су удивленно обернулась. Затем пожала точеными плечами, поднялась и села напротив Цзяо Тая.
— Ты и вправду из судейских? — спросила она как бы между прочим. — Здесь, знаешь ли, люди часто врут.
Радуясь столь необходимой ему возможности отвлечься, Цзяо Тай вытащил из башмака сложенный документ. Девушка вытерла руки своими волосами и взяла бумагу.
— Я не умею читать, — заметила она, — но на зрение не жалуюсь.
Она легла на живот, пошарила под кроватью и вытащила плоский квадратный сверток, туго завернутый в серую бумагу. Потом снова села и сравнила печать на документе Цзяо Тая с той, которой был запечатан сверток. Возвращая бумагу, она кивнула.
— Все правильно. Та же самая печать.
Поглаживая бедра, она задумчиво смотрела на Цзяо Тая.
— Откуда у тебя сверток с печатью суда? — удивленно воскликнул Цзяо Тай.
— Смотри-ка ты, ожил, — презрительно скривила губы девушка. — Ты и вправду ловишь воров?
Цзяо Тай стиснул кулаки и возопил:
— Послушай-ка, женщина! Тебя только что отлупили, так? Ты что же, считаешь меня мерзавцем, готовым воспользоваться тобой в таком состоянии?!
Девушка искоса посмотрела на него. Потом зевнула и медленно произнесла:
— Не уверена, что это было бы так уж мерзко с твоей стороны.
Цзяо Тай резко вскочил.
Когда он вернулся в большую кабину, то обнаружил там спящего за столом По Кая. Тот громко храпел. Напротив него, угрюмо уставившись в чашу с вином, сидела толстуха. Цзяо Тай расплатился с ней и предупредил, что у нее будут серьезные неприятности, рискни она снова обидеть кореянку.
— Она всего лишь рабыня, захваченная в последнюю войну, и я легально получила ее от властей, — возмутилась толстуха, но тут же подобострастно добавила: — Но ваши слова, мой господин, для меня закон.
Вошел Ма Жун, сияя довольной физиономией.
— Как выяснилось, это весьма недурное местечко, — заметил он. — А пышечка — просто высший класс!
— Надеюсь, господин, для вас вскоре отыщется кое-что и получше! — оживилась толстуха. — Там, на пятой джонке, есть одна свеженькая, настоящая красавица, да еще образованная. Сейчас-то ее придерживают для важной особы, но вы ж понимаете, это не навсегда! Может, через недельку-другую…
— Отлично! — воскликнул Ма Жун. — Мы вернемся. Только вели своим парням не размахивать ножами. Это нас огорчает, а когда мы огорчаемся, то, бывает, становимся чуть грубоваты. — Он потряс за плечо По Кая и завопил ему прямо в ухо: — Вставай, беспечный певун! Скоро полночь, пора по домам!
По Кай поднял голову, окинул друзей желчным взглядом и надменно проговорил:
— Вы оба невыносимо вульгарны. Вам никогда не понять моей возвышенной души. Предпочитаю дожидаться здесь моего благородного друга Ким Сана. Мне претит ваше общество, вы думаете только о выпивке и совокуплениях. Убирайтесь, я вас презираю!
Ма Жуй зашелся от хохота. Он натянул По Каю шапку на глаза, а затем вышел с Цзяо Таем на палубу и свистнул лодочнику.