Золото Монтесумы

Глава 16

На следующее утро в одиннадцать часов мы с Эриком, не успев выспаться и окончательно прийти в себя, стояли в Сиене на дивной площади Пьяцца-дель-Кампо, чем-то напоминающей собой развернутый веер. Вымощенная красноватой брусчаткой, она была залита ослепительным солнцем и простиралась от блекло-красного здания Палаццо Публико, то есть муниципалитета, окруженного по обеим сторонам многочисленными кафе, до средневекового собора. В XIV столетии здесь жила святая Катерина. В 1348 году свирепая черная оспа унесла на тот свет три четверти жителей королевства, пощадив лишь раскаявшихся грешников. И тем не менее омытый золотистыми лучами город отвлек нас с Эриком от мрачных мыслей, не оставлявших нас во Флоренции, поскольку он вызывал в памяти не только этих стойких жителей, но и мифологических основателей города — Сенио и Аскио, сыновей Рема, поклонявшихся Бахусу.

— «Отец оставил Ромула и Рема в лесу, — вслух читала я отрывок из книги «Италия: земля Ликантропа» сэра Сигурда Насбаума, приобретенной утром в старинной букинистической лавке, — и их растила волчица, выкормившая близнецов своим молоком, как будто они были ее детенышами». Это одна из самых ранних легенд об оборотнях — особенно если принять во внимание убийство, произошедшее потом…

Еще не сменив свой помятый костюм, Эрик присел на каменный парапет, из трещин которого тянулись к свету пунцовые цветы, похожие на колокольчики, и задрал голову к солнышку, зажмурив глаза.

— Верно. И вот Ромул и Рем основали Рим, а Ромул не захотел делиться с братом славой и снес бедняге Рему голову челюстью осла — или влил ему в ухо яд? Все эти легенды вечно путаются у меня в голове…

— Зато ты помнишь главное. Но еще до того как Ромул убил Рема, Рем успел завести роман, и его возлюбленная родила близнецов Сенио и Аскио. Однажды их посетило видение, из которого следовало то, что Ромул хочет расправиться и с ними, поэтому они забрали изваяние волчицы и сбежали в Тоскану. Там они зарыли его в оливковой роще, основав город Сиену, чтобы… Сейчас посмотрю… — Я заглянула в книгу. — Ага! «Чтобы закончить дело их погибшего отца».

Голос мой невольно дрогнул, и Эрик внимательно взглянул на меня:

— Ты говорила, что Томас погиб во время поисков этого золота.

— Да, так сказал Марко.

— Значит, сверхзадача состояла в том, чтобы «закончить дело умершего отца»? Видишь? Ты не единственная, кто свихнулся на этой идее.

— Спасибо, приятно знать, что у меня есть нечто общее с древними римлянами. А если уж на то пошло, то Марко Морено…

— О, он просто ангел! Для тебя вообще все психи — замечательные люди.

— А для Марко?

— Ненастолько. Но будем надеяться на то, что он остался во Флоренции, а еще лучше, что офицер Гноли уже сцапал его и допрашивает с пристрастием и что мистер Доменико благополучно утонул в ванне, заполненной превосходным тосканским вином, если его не постигло до того что-нибудь в этом роде…

— А это позволяет нам спокойно искать Волчицу, упомянутую Антонио.

— Вот именно. Нужно обратиться к его загадке. Ты помнишь третье четверостишие?

— Только первые три строки.

— Ну, прочти хоть их.

Я процитировала:

— Выходит, у нас больше ничего нет, — заметил Эрик.

Я стала усиленно вспоминать.

— По-моему, в последней строфе упоминается какое-то имя… Может, Матфей… Нет, не помню. Но в этой строфе определенно говорится о святыне. Что это значит? Скорее всего снова какая-нибудь часовня…

— Да любое святое место. Но в те времена церковь не была отделена от государства, так что этой святыней может быть любое здание в городе.

— Что же, возьмем это за основу. Будем искать «Волчицу» в церкви.

— А она может оказаться в любом здании, считавшемся в XVI веке священным. — Эрик обвел взглядом площадь, напевая себе под нос: — «В святыне города Второго найди Волчицу…».

Перед нами тянулся знаменитый готический фасад Палаццо Публико, сложенный из белого, розоватого и серого кирпича. Его внушительная башня высилась над мраморными статуями и фризами с фантастическим изображением лесных зверей.

— Не может быть! — В отчаянии мы схватились за руки. — Черт возьми! Да они здесь повсюду!

Казалось, сотни волчиц вдруг повыскакивали из своих нор. В резном орнаменте на здании муниципалитета чаще других встречался силуэт волчицы. Ее бронзовая морда с оскаленными клыками венчала мраморную колонну, две ее сестрицы были вырезаны в белом камне на фасаде, еще две уставились на нас из-под островерхих арок, и как минимум еще одна свирепо смотрела с высокого парапета.

И тут только до нас дошло.

— Мы ведь ищем в Сиене «Волчицу»? — спросила я. — А ведь она является эмблемой этого города!

— Верно!

— Это похоже на дурную шутку.

— Почему? Шутка очень даже хорошая. Для нас.

— Придется отказаться от нашей идеи. Здесь куда ни глянь — увидишь волчицу!

В подавленном настроении мы не спеша покинули площадь и направились к золотисто-розовому городу, улицы и узкие переулки которого пестрели пятнами яркого света и резких теней.

— Что ж, будем хотя бы надеяться на то, что эти волчицы не кусаются, — уныло заметил Эрик.

Позднее мне вспомнились эти его пророческие слова.

— Если не ошибаюсь, я насчитал четыреста двадцать два изображения волчицы, — устало пробормотал Эрик, когда, едва волоча ноги, мы возвращались к окутанной вечерними сумерками Пьяцца-дель-Кампо. Мы брели, то и дело отпивая воду из бутылок, зверски голодные после целого дня скитания по городским джунглям, заполненным высеченными из камня клыкастыми тварями. Наши поиски ни разу не омрачило появление человека, хотя бы отдаленно похожего на Марко Морено. Мы уже начали верить, что этот негодяй действительно оказался в лапах офицера Гноли, чьи методы допроса не одобряются международным правом, или что раны, оставшиеся после стычки с Эриком, послужили ему достаточным предостережением и он будет держаться от нас подальше. Так что в тот день нам не пришлось спасаться бегством, хотя перед нами встала проблема, в большей степени внушающая опасения, чем возможное преследование со стороны Марко. Весь день с барельефов на зданиях и с гобеленов, встречающихся в их внутреннем убранстве, на нас скалились хищные волчьи морды в окружении жутких гидр, агнцев и сирен. Волчата, сосущие мать, волчица с задранной вверх мордой и открытой в вое пастью, геральдические изображения вставшей на задние лапы волчицы встречались в живописном, резном или скульптурном исполнении. Они присутствовали в оформлении фонтанов, украшали вершины колонн, установленных в центре маленьких уютных площадей Сиены. Но хотя мы с Эриком прилежно рассматривали каждое изображение, ни в одном из них мы не видели и намека на искомый нами ключ.

Осмотр Дуомо также не дал результатов. В этом знаменитом соборе Сиены было множество позолоченных статуй святых, воздевающих благочестивые взоры к высоким сводам, усеянным розовато-золотистыми звездами. Мраморный пол нефа украшали инкрустации и великолепные мозаичные картины из черного, терракотового и белого камня. Все мозаики мы не видели, так как многие были огорожены щитами, обозначающими зону реставрации и расчистки. Но мы смогли полюбоваться на панно «Избиение младенцев» с наводящими ужас сценами из библейского сюжета и нетрадиционными изображениями языческих сивилл.

— Что и говорить, в соборе, как и во всем городе, мы насмотрелись на прекрасные образцы искусства, но нигде не обнаружили ни единой весточки от Антонио, — утомленно резюмировал Эрик, когда мы уселись на открытом воздухе в таверне «Бигелло» на Пьяцца-дель-Кампо.

Несколько ближайших столиков были заняты воркующими парочками, а в самом дальнем углу таверны, за столиком в густой тени расположился одинокий посетитель, вошедший уже после того, как официант принял от нас заказ. Я видела, как ему принесли огромное блюдо с рыбой и он сразу набросился на еду. Мы с Эриком пили кьянти и накручивали на вилку тонкие спагетти. На столике в тяжелом подсвечнике из красного стекла помещалась огромная свеча. Несмотря на свой внушительный вид, свет она давала довольно скудный. Я извлекла из сумки, до отказа набитой всякой всячиной, «Личный дневник Софии Медичи», позаимствованный накануне из библиотеки дворца Медичи-Риккарди, и пристроилась поближе к свету.

— Но, Эрик, Антонио и София жили здесь, в Сиене. Помнишь, что сказала доктор Риккарди об их последнем дне, проведенном в этом городе? В поезде я немного почитала ее дневник. Когда Антонио только что вернулся из Мексики, они прибыли сюда и наконец поженились.

— Их помолвка длилась очень долго, кажется, лет десять. София все время откладывала свадьбу, заявляя, что скорее утопится в Арно, чем станет женой одного из Медичи… Кстати, это напомнило мне кое о чем очень важном… — Эрик протянул руку через стол и погладил мое обручальное кольцо, выразительно глядя на меня. — Теперь до нашей свадьбы остается всего одиннадцать дней.

Я смущенно улыбнулась:

— Я помню. Нужно поскорее закончить охоту за золотом ацтеков, чтобы вовремя вернуться домой.

— Да, еще столько дел! Несколько дней назад твоя матушка пригласила целую толпу девушек, чтобы они изображали подружек невесты, и у меня от их визга голова пошла кругом! И мы с тобой так еще ничего и не решили насчет музыки. В последний вечер перед тем как ты меня бросила и столь неожиданно улетела в Италию, мы договорились пригласить на обед накануне свадьбы диджея. Ты выбрала мелодии восьмидесятых, а я — семидесятых годов.

— Я тебя вовсе не бросила, меня похитили!

— Как же, похитили! Оставь, Лола! Ты сама потащилась за этим Марко в аэропорт вместо того, чтобы позвать на помощь.

Я прижала ладони к пылающим от стыда щекам.

— Не так-то это было просто.

— Голову даю на отсечение, что Марко достаточно было помахать перед твоим носом этим письмецом, и ты сразу бросилась на него, как рыба на приманку!

— Ничего подобного… Хотя, если честно, так оно и было. Но погоди! Ты говорил про диджея. Я все равно настаиваю на музыке восьмидесятых годов. Или пусть будет Моцарт. А может, бразильская народная музыка. Еще мне нравится джаз тридцатых годов. И музыка эпохи Елизаветы.

— Ну уж нет! Ведь нам придется танцевать, а я понятия не имею о всяких старинных менуэтах и гавотах. Я предпочитаю семидесятые. Диско, Донна, Слай и «Фэмили Стоун».

— Ладно, договорились.

— Да, вот еще что! Помнишь, ты очень хотела, чтобы твоя сестра устроила для гостей охоту?

— Д-да.

— Так вот, она отказывается.

— Почему?

— Она считает это глупостью. Заявила, что достаточно развлекала свою семью, говорила что-то насчет того, как Томас заставлял ее ребенком искать в джунглях дорогу домой…

— Это правда. Однажды он оставил ее в джунглях одну, без запаса питьевой воды и еды, показал, где находится север, а сам ушел и вернулся только через неделю, сказав, что она вела себя молодцом. Он всегда подвергал ее серьезным испытаниям, говорил, что она обязана доказывать свою самостоятельность.

— Очень мило. Тогда понятно, почему она заявила, что она настоящая охотница, а не устроитель каких-то шоу.

— Ладно, обойдемся и без этого. Мне казалось, ей понравится эта идея. Понимаешь, я думала, что она развлечется, занимаясь охотой в окрестностях Лонг-Бич…

— Иоланда до сих пор так переживает смерть Томаса, что скорее завела бы всех подружек невесты на поле для гольфа, закопала бы их по шею в песок и оставила бы умирать от жажды.

— Надеюсь, со временем она справится со своим горем. — Я взяла дневник Софии. — Как София. Ведь она сумела начать новую жизнь…

Эрик рассмеялся:

— Ну конечно. Куда легче говорить об исторических персонажах, чем о живых родственниках с их проблемами.

— Ты угадал! Так что займемся этими персонажами, если не возражаешь.

— Не возражаю.

— Так вот, помолвка между Софией и Антонио длилась очень долго, потому что, когда София с ним обручилась, она его не любила.

— Да, да, но потом она изменила свое мнение о нем.

— Ну да. Когда Антонио возвратился из Мексики после экспедиции с Кортесом, он сильно изменился, казалось, что он перенес глубокую душевную травму, какое-то потрясение… Словом, он стал относиться к Софии более нежно и внимательно. Она же уступила настояниям своего отца и согласилась стать женой Антонио.

— Но родственники Софии ничего не выиграли от ее брака с Медичи, потому что вскоре Козимо I изгнал Антонио из дома.

— Правильно. Оставаться во Флоренции было опасно, поэтому они перебрались в Сиену. Это случилось в тридцатые годы XVI столетия, и они довольно спокойно прожили здесь пять лет в каком-то убежище, примыкающем к собору Дуомо.

Эрик возбужденно взмахнул руками:

— Убежище — вот где должна быть искомая Волчица! Хотя должен заявить, что без дополнительной порции пасты я и шагу не сделаю, чтобы снова осматривать эти проклятые музеи!

— Они жили в… Не знаю, где именно, только вскоре у них начались проблемы с жителями Сиены… Что там говорится? — Я перелистывала страницы «Личного дневника Софии», однако мельком заметила, что несколько парочек встали из-за стола, а одинокий посетитель, отвлекшись от своей рыбы, поднял голову, прислушиваясь к моим словам. — Вот, нашла. Это запись, сделанная в том году, когда они покинула Сиену, в их последнюю ночь… Им пришлось срочно оставить город…

— Как видишь, здесь есть очень важные моменты. — Я указала Эрику на абзац, где приводится разговор любовников о преступлениях Антонио. — «Смерть Глупца была предсказана ему картами». Поэтому доктор Риккарди и знала, что Антонио называл своего раба Глупцом, — она читала этот дневник. И это прозвище отлично ему подходило: в картах Таро понятие «Глупец» означает «Смертельный Исход».

— Или «Новое Начало». — Эрик склонился над страницей дневника, коснувшись моей головы. — А это что? Я не понимаю.

Он указал на следующее предложение: «Хотя Антонио уверяет, что она порождена таинственными причинами, я считаю, что его прозвище отлично ему подходит. Черный Волк, или Лупо».

— «Тетро» на итальянском означает…

— «Печальный», «угрюмый», «мрачный». Это слово используется для описания депрессивного состояния.

— Да, ведь он определенно был подвержен депрессии. Не очень-то весело жить, если тебя одолевают мысли о смерти. А ты обратила внимание на то, что крестьяне сломали ему руку? — Нам уже подали кофе эспрессо, и Эрик наполнил фарфоровые чашки густым ароматным напитком. — Ты ведь сравнивала во дворце письмо, которое было у Марко, с тем, что Антонио написал в Африке?

— Да. Он писал его в Тимбукту — после того как они нагрянули в алхимическую лабораторию. Тогда ведь его едва не спалили какой-то горючей смесью. Может быть, поэтому письма и написаны разными почерками.

— Или вследствие этой стычки в лесу? Ведь ему сломали правую руку, так что он мог писать только левой. То есть это письмо было написано…

— Версипеллисом, ставшим Левшой!

— Конечно! «Левша, меняющий кожу», как на латинском языке называли оборотней.

— Гм-м… «Верси» означает «изменение», «пеллис» — «кожа».

— Считается, что Антонио постиг эту способность менять кожу, то есть изменяться внешне.

— Похоже, он страдал какой-то формой эпилепсии.

— София, безусловно, обладала богатым воображением, хотя следует помнить, что она была не единственной итальянкой с предрассудками относительно Антонио.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Обрати внимание на начало этого абзаца: «Боюсь, они услышали о событиях, происшедших в Америке». Лола! Ты помнишь мой разговор с доктором Риккарди о том, что Антонио, как утверждал миф, был одержим дьяволом?

— Это касалось его опытов над крестьянами во Флоренции?

Эрик задумался, пощипывая переносицу.

— Нет, постой! Мне нужно вспомнить последовательность событий. Сначала Антонио жил во Флоренции, где проявил себя весьма жестоким естествоиспытателем, потом отправился в Тимбукту, сжег там лабораторию алхимика и забрал в рабство по меньшей мере одного человека. Но когда затем он отправился с Кортесом в Америку, о нем стали ходить еще более ужасные слухи. Об этом и пишет София. Я читал, что там произошла какая-то невероятно жуткая история, после чего Антонио вернулся из Теночтитлана сюда, в Италию, а точнее, в Венецию.

— Там произошла кровавая ссора между солдатами Кортеса, захватившими золото Монтесумы. Причиной ее стал дележ сокровищ. Примечательно, что во время этой схватки на них напал африканский раб, принадлежавший Антонио. После этого стали распространяться слухи, что Антонио сошел с ума. Якобы он обезглавил почти половину солдат, пил их кровь, ну и всякое такое. Несколько выживших человек, которым удалось вернуться в Европу, охотно рассказывали всем, кто желал их слушать, что Антонио был проклят Монтесумой и превратился в собаку-людоеда.

От разговоров про все эти мерзости мне стало как-то не по себе. Неподалеку от нас оставался единственный посетитель, тот самый любитель рыбы, а за ним простиралась темная площадь. Желтый диск луны почти полностью закрывали косматые темные облака, хотя на камни дворика падала полоса света. Наверное, поэтому в моем воображении и возник весьма живой образ вставшего на четвереньки и воющего Антонио, оказавшегося под этим лучом. К тому же во мне еще живо было воспоминание о многочисленных бронзовых и мраморных изображениях волчиц, выглядывающих из всех углов города и изготовившихся к броску. Затем на память пришли более тревожные события последних двух дней.

— Какое счастье, что я не верю во всех этих дьяволов, людоедов, демонов и чертей! — дрогнувшим голосом выговорила я.

— Лола!

— Какое счастье, что я знаю, что все эти истории о пожирающих людей оборотнях являются лишь проекцией шизофренического бреда алкоголиков и сексуально угнетенных психических больных…

— У меня из-за тебя мурашки по спине ползут!

— Это не из-за меня, а из-за этого места. Со всеми этими волками, небылицами, луной…

На задумчивом лице Эрика плясали красноватые отсветы от огня свечи.

— Почему бы вместо всех этих россказней не поговорить о том, что единственный Волк, представляющий для тебя интерес, — это я и что, когда мы доберемся до нашего номера, я покажу тебе свои большие уши, большие зубы и большой, правда, мускулистый живот…

Я схватила его за руку.

— Да, да! Это куда лучше!

— Отлично! Тогда слушай — мы оставляем охоту до завтра. Я пойду в отель и приму душ. А потом возьму на себя все заботы о тебе и… помассажирую тебе ножки! Идет?

— Великолепно!

Эрик поцеловал меня в губы и исчез в глубине таверны.

Я взяла книгу, перелистала несколько страниц. Но чувствовала себя как-то подавленно и тревожно. Закрыв дневник, я убрала его в сумку. И вроде бы снова стала осознавать окружающее.

Город казался уж очень темным и таинственным. Площадь почти совсем опустела, только несколько парочек обнимались и ворковали в укромной тени неподалеку от таверны. Официант только что забрал у единственного клиента блюдо из-под рыбы и удалился.

И вдруг я почувствовала на себе пристальный взгляд нашего одинокого соседа. В темноте я не видела его лица, но танцующий огонек свечи выхватывал из тени его профиль со сверкающим глазом.

Он сидел, повернувшись ко мне вполоборота, водя кончиками пальцев по ободку своего бокала, и его голос поплыл ко мне, словно дым сигареты.

— Вы правильно делаете, Лола, что верите в разных монстров!

Глава 17

Догорающая свеча в тяжелом красном подсвечнике бросала слабый свет на мои руки, слегка освещая и сидящего неподалеку человека, окутанного темнотой. Я уставилась на его силуэт, хотя лица разглядеть не могла. Человек обратился ко мне на простонародном итальянском наречии с заметным тосканским выговором, что означало, что он местный житель. Кроме того, я не уловила в его голосе столь свойственных Марко насмешливых интонаций. Должно быть, мне показалось, что он назвал меня по имени, или он услышал его от Эрика.

— Простите, сэр?

— Кажется, вы говорили об Антонио Медичи?

— Да.

— Я случайно услышал. Простите, что беспокою вас.

— Н-ничего, — растерянно ответила я.

— Да, он был настоящим чудовищем! Во всяком случае, так гласит легенда о нем. Сдается мне, что вы с вашим другом не все о нем знаете.

Я внимательно вглядывалась в незнакомца, но по-прежнему видела только шевелящиеся губы, щеку и поблескивающий в тени глаз.

— Вы имеете в виду то, что он убивал людей?

— Я имею в виду то, что он был оборотнем, — донесся до меня тихий и низкий голос незнакомца.

Он оставался на своем месте, цедя вино и попыхивая сигаретой, и не сделал попытки пересесть за мой столик.

— Легенды об оборотнях существуют с древнейших времен, милая девушка. Еще царица Клеопатра знала о людях, покусанных дикими животными, после чего они становились получеловеком-полузверем. Плиний считал источником этих историй мифы, поскольку он был человеком здравого смысла — в отличие от Корнелиуса Агриппы. В наше время большинство людей, у которых достаточно извилин в голове, чтобы произнести по буквам свое имя, весело смеются над небылицами о разумных животных. Но в такую ночь, как сейчас, когда на небе сияет эта полная луна, а над площадью плывет звон колоколов, даже у самого закоренелого атеиста и скептика рука невольно поднимается, чтобы совершить крестное знамение!

Я слушала его и испытывала озноб от страха и — что греха таить! — от любопытства.

— Говорят, старина Антонио Медичи был одним из таких оборотней, — продолжал незнакомец. — Он отправился в Америку в образе доктора Франкенштейна, а возвратился оттуда одним из его жалких креатур, если вы меня понимаете. Этот человек вернулся в Италию оборотнем — подцепил в джунглях какую-то странную болезнь и привез ее домой вместе с кучей золота, припрятанного в сундуке, снабженном каким-то взрывающимся устройством. Но золото не смогло вылечить его от этой болезни. — Незнакомец помолчал. — Вижу, мне удалось вас заинтересовать — вы буквально онемели! В таком случае расскажу вам еще кое-что. Существует неофициальная история, практически не имеющая сторонников, согласно которой Антонио почувствовал, что заболел в ту злосчастную ночь 1526 года, когда люди Кортеса перессорились из-за золота. Возмущенные ацтекские боги увидели в этой схватке свой шанс и неожиданно напали на солдат, и вот тогда они и наслали на Антонио эту болезнь.

— Как же это произошло? — прошептала я.

— О, точно этого никто не знает или делает вид, что не знает. Это лишь отголоски слухов, отдаленное эхо предания о проклятии Монтесумы, о богопротивных поступках, об Антонио, якобы захлебнувшемся собственной кровью, а затем возродившемся в мрачном обличье оборотня… В позднейшие времена эта история вошла в сказки вашего Ганса Христиана Андерсена, вспомните историю о ночном оборотне. Сказки об убитых женщинах, о младенцах, похищенных из колыбельки, и всякое в таком роде. А что касается Антонио, то жизнь его закончилась совершенно невероятным образом. Говорят, что, когда он участвовал в сражении, происходившем в ночь полнолуния, он испытал некое роковое влияние и уничтожил при помощи какого-то колдовского огня целое подразделение своих же солдат, после чего и сам погиб. Это сражение произошло здесь, недалеко от Сиены.

Незнакомец умолк, докурил сигарету и, отвернувшись в сторону, выдохнул через плечо струйку белого дыма. Я ждала продолжения рассказа, нервно стискивая подсвечник пальцами, на которые слабое пламя свечи бросало красноватые отблески.

Но прошла минута, за ней другая. Вокруг царила полная тишина.

Внезапно у меня возникло стойкое ощущение того, что я не случайно встретилась с этим человеком.

— Вы приехали полюбоваться Сиеной? — спросила я.

— Я лишь недавно приехал сюда, мисс, и не решил еще, чем заняться.

— А вы многое знаете об Антонио Медичи.

— Я изучал этот аспект итальянской истории для одного своего друга.

— Вы ученый?

— Когда-то считал себя таковым, но очень давно, когда я был таким же головастиком, как вы сейчас.

— А теперь?

— А теперь… Кто может сказать? Не думаю, что есть подходящее определение того, кем я являюсь сегодня. А если и есть, то не очень респектабельное.

Сердце мое забилось чаще, и я еще сильнее стиснула подсвечник.

— Кто вы?

Темная фигура шевельнулась.

— Никто.

— Сэр, назовите ваше имя!

— Оно бы разочаровало вас, — сказал он, вставая.

В этот момент на его лицо упал свет. И у меня возникло совершенно не поддающееся разумному объяснению ощущение того, что он прямо у меня на глазах становится другим человеком!

Судя по акценту, можно было предположить, что незнакомец — простой аграрий. Я была настолько в этом убеждена, что когда отчетливо увидела его лицо, то испытала подлинное потрясение. Вместо круглого лица итальянца из деревни, которое я так легко себе представляла, предо мной оказалось нечто совершенно иное. Этот человек вообще не был жителем Средиземноморья. Я впилась глазами в его лицо с сильно выступающими скулами, слегка раскосыми глазами и медной кожей. На шею свисали связанные на затылке длинные волосы, в ушах поблескивали золотые серьги. Шею обхватывала, наподобие ожерелья, красно-синяя татуировка с изображением змей и иероглифов народа майя. Этот уже немолодой человек явно был уроженцем Гватемалы, а следовательно, имел какие-то отношения с Марко Морено. «Я изучал этот аспект итальянской истории для одного своего друга».

Он нагнулся так близко, что я ощутила его дыхание.

В следующее мгновение он поднял руку и погладил меня по щеке и по губам с какой-то жуткой, пугающей нежностью.

Я вскочила со стула и во всю силу легких стала звать на помощь Эрика, схватив тяжелый подсвечник, и в это мгновение в моем сознании возникло, словно галлюцинация, видение убитых во флорентийском склепе охранников. Отшатнувшись, незнакомец призвал меня к сдержанности, причем на чистом испанском языке! Охваченная паникой, я побежала, задевая и опрокидывая стулья. При этом все старалась вспомнить, как Андриане удалось так ловко исцарапать горло Доменико. В отчаянии я просто подняла вверх подсвечник и принялась угрожающе размахивать им.

— Отойдите! Прочь от меня!

Под покровом темноты незнакомец вновь приблизился ко мне. Я резко обернулась к нему, но он схватил мою свободную руку и умелым движением, не причинив ни малейшей боли, завел ее мне за спину.

— Надеюсь, это остудит вашу разгоряченную голову, — сказал он.

Я вовсе не прирожденный борец, но довольно способная ученица и отлично усвоила урок, преподанный мне в часовне Марко Морено, а потому резко вывернулась, как это делают игроки в бейсболе, и со всей силой обрушила тяжеленный подсвечник на его лицо.

Он рухнул, не выпустив моей руки, и мы вместе повалились на землю.

— На помощь! Помогите!

Вся дрожа, я пыталась вырваться. В голове моей что-то взорвалось, бедро пронзила острая боль. Я занесла руку, пытаясь повторить уже отработанный удар подсвечником. Весь в голубом лунном свете, он сидел прямо и смотрел на меня с кривой усмешкой, демонстрируя особенно выделявшиеся на смуглом лице ослепительно белые зубы.

А потом я увидела то, чего совершенно не ожидала.

Молниеносный взгляд, смутный образ, что-то дрогнувшее в его черных глазах. Широкая волчья пасть. Что это было? Какое-то неописуемое выражение лица. Оно промелькнуло и тут же пропало.

Я упала на спину и на мгновение потеряла всякое представление о действительности. Мне послышался какой-то воющий звук — и он вырывался из моего горла!

А потом незнакомец, в котором я внезапно узнала Томаса де ла Росу, вскочил на ноги и побежал прочь.

Глава 18

— Лола! — Эрик ладонями похлопывал по моему лицу. — Что случилось?

— Что-то… Что-то…

— Ты ранена?

— Не знаю!

— Кто это был?

Он примчатся на мои крики, поднял меня с пола. Вокруг таверны земля была усыпана разбитой посудой, валялись разбросанные стулья. Размахивая счетом, прибежал официант в красном фартуке и разразился пронзительными криками:

— Мадам? С вами все в порядке? Я вызываю полицию!

— Нет, нет, не надо! Спасибо. Я в полном порядке.

Я подхватила сумку и с каким-то ожесточением уставилась в темноту. Наконец я разглядела еле уловимые очертания высокой фигуры, удаляющейся во мраке.

Я помчалась за ней следом.

Я бежала по площади, сумка взлетала у меня над плечом, как воздушный змей. Призрак то исчезал, то вновь появлялся. Он маячил у меня перед глазами как мираж или фантом, скрываясь в глубине улиц. Я миновала рыночную площадь Сиены, оставив за собой баптистерий. Эрик едва поспевал за мной.

— Куда… мы… бежим? — задыхаясь, спросил он.

— За ним!

Я должна была найти его. Должна была убедиться, что это действительно Томас. Спотыкаясь о булыжники и мусор, я перескочила на узкий тротуар. Затем свернула в узкий переулок, слабо освещенный еле пробивающимися сквозь серебристый туман отблесками уличных фонарей.

В конце переулка стоял человек. Я видела широкие плечи, свисающие на спину волосы. Он обернулся в мою сторону, после чего пропал за углом.

Дойдя до этого места, мы оказались в переплетении безымянных улочек, выходивших на Пьяцца-Джакопо-делла-Куэрциа, и резко остановились в нескольких сотнях футов от готического позолоченного собора Дуомо, выходя к нему сегодня уже во второй раз.

Какое-то время мы молчали, стараясь отдышаться.

— Куда он побежал, Эрик?

— А за кем мы, собственно, гонимся?

— За Томасом де ла Росой.

— Что?!

— Да, за ним самым!

— Ты говоришь про Томаса де ла Росу, археолога и своего родного отца, давно умершего?!

— Это он, я в этом уверена.

— Да ты с ума сошла! Он же умер, умер, понимаешь?

Но я упрямо заявила:

— Нет, он жив!

— Лола!

— Я клянусь…

— Мне казалось, что ты никогда не видела своего отца. Разве что на очень плохих снимках.

— Это не имеет значения…

— Если этот человек — твой отец, то почему он убегает от нас?

— Я изо всех сил ударила его весьма тяжелым предметом.

— Ну, тогда понятно.

— Эрик, мне очень важно, чтобы ты мне поверил!

Он выглядел совершенно ошеломленным.

— Постой… Дай собраться с мыслями.

— Это он… Это было его лицо… Как только я на него посмотрела, я увидела…

— Что?

— Не знаю… Его!

Эрик наморщил лоб, пытаясь осмыслить ту чушь, которую я несла.

— Ладно! — Он развел руки, сдаваясь. — Я понял — ты видела его.

— Да.

— Я верю, что ты этому веришь. Хотя все это отдает клиникой.

— Ну и пусть, потому что… Вон он!

Периферийным зрением я уловила движение темной фигуры. Он материализовался в полутени собора Дуомо, как будто искал там убежища.

Мы бросились туда и с такой силой налетели на громадные деревянные двери, что они распахнулись. Затем, не разбирая пути, ворвались в собор и наверняка перевернулись бы через стальной турникет, если бы не ударились о его торчащие ребра. Наше внезапное появление застало врасплох двух рабочих, испуганно уставившихся на нас. Мужчина и женщина протирали дезинфицирующим раствором позолоченные изваяния херувимов, царя Мидаса и всякую церковную утварь.

Я сбросила сумку и побежала вперед по полу, инкрустированному мозаикой, Эрик еле поспевал за мной. Рабочие пришли в себя и стали осыпать нас проклятиями, потом набросились с кулаками на Эрика.

— Люди добрые! Не надо, прошу вас! — умолял их на испанском Эрик, далее перейдя на французский и немецкий: — Alto… Alto… Terminare… Arrete… Aufenthalt… Боже, я совсем забыл итальянский!

Я ошеломленно осматривала громадное пространство собора, но человека из таверны нигде не было видно.

— Эй, где вы?

И тут, опустив взгляд на мозаичный пол, я поняла, что татуированный незнакомец неспроста привел меня сюда.

Когда мы были в Дуомо днем, то устремляли свои восхищенные взоры только вверх, на эти невероятно высокие своды с фресками, изображающими небеса с золотыми звездами, и украшенные розами[5] окна. Поэтому-то лишь мельком отметили, что весь пол покрыт круглыми мозаичными панно с библейскими сюжетами, среди которых обращало на себя внимание «Избиение младенцев». Днем служители прикрывали их щитами, чтобы предохранить от истирания их подошвами посетителей. На ночь доступ туристов прекращался, чтобы служители собора могли привести в порядок этот ценный памятник искусства.

Я опустилась на колени, вспоминая строки письма Антонио:

Передо мной находилась круглая мозаика из черных, сиреневых и белых камешков с изображением легендарной Волчицы.

Глава 19

Я низко нагнулась к этому дивному мозаичному панно. Оно представляло собой большой круг из красного мрамора, ограниченный полосой белого камня. На этом поле по всей окружности вдоль белой полосы в небольших кругах располагались мозаики с эмблемами городов-сателлитов: кролика Пизы, леопарда Лукки, льва Флоренции… Всего таких мозаик было шесть. А в самом центре находилась трехцветная мозаика, где художник изобразил легендарную волчицу как заботливую мать, взирающую на сосущих ее молоко приемных сыновей своих — Ромула и обреченного на раннюю смерть от руки своего брата Рема.

Мной мгновенно овладели бредовые идеи моего отца. Как загипнотизированная, я водила пальцем по этому кольцу из белоснежного мрамора. Место, где кольцо замыкалось, было отмечено большим выступом, рубцом. Вокруг него шла узкая трещина, к которой примыкал многоцветный квадрат. Круглое панно с Волчицей казалось самостоятельным сегментом, отделенным от остального квадрата.

— Эрик!

— Как вы посмели ворваться сюда?! — возмущенно кричала женщина. — Мы уже закрылись, уходите немедленно. Вы меня слышите? Мадам! Пьетро, где эти нерадивые охранники?..

— Они пошли покурить… Сейчас вернутся…

— Эрик!

Он с грехом пополам заговорил по-итальянски:

— Прошу прощения, сэр. Мы с радостью подчинимся… Это просто ужасное недоразумение…

— Убирайся отсюда! Осел! — орал на него уборщик.

— Эрик!

Он повернулся ко мне и посмотрел туда, куда я указывала.

— Волчица…

Я обвела руками мозаичное панно.

— Она была закрыта — видишь, это она! София писала в своем дневнике о волках и о Дуомо, о том, что Антонио подарил городу золото, помнишь? — Я подняла голову к золотым ангелам на потолке, к золотистым звездам. — Значит, часть золота Монтесумы была…

— Над нами, — завершил мою мысль Эрик, глядя в головокружительную высоту Дуомо. — Хотя это может быть не то, что мы ищем. Это золото смешано с другими металлами… И не думал же Антонио, что Козимо станет обдирать золото с потолка!

— Нет, конечно, но здесь может скрываться второй ключ. «В святыне города Второго найди Волчицу. Она верней меня подскажет путь к Ключу второму, что стережет четверка грозная Драконов…» Это собор, святыня, и вот тебе та самая «Волчица»! И вспомни, что они жили где-то здесь — она об этом пишет. — Я побежала к своей брошенной сумке, достала дневник Софии и стала быстро перелистывать его страницы.

Эрик повернулся и, сделав три огромных шага, оказался у мозаики.

— Убегая от толпы, они пришли сюда в поисках убежища. А монахи хотели помешать им войти…

— И она пишет, как Антонио проделал свой фокус, — напомнила я.

— О том, как он превратился… превратился… Господи милостивый, во что же он превратился?

Я нашла нужное место и прочитала:

— «Однако это не подействовало, и моему мужу, чтобы убедить их, пришлось продемонстрировать свои магические способности.

Собрав все силы, Волк совершил отчаянный прыжок, перевернувшись через голову, а затем повторил его еще и еще раз.

Таким образом мой Оборотень — моя любовь защитила нас от жаждущих нашей крови крестьян».

Рабочие жестами показывали, что они с нами сделают, если мы поцарапаем драгоценную мозаику, а тем временем Эрик, присев на корточки, поглаживал трещину между белым кольцом и разноцветной мозаикой.

— Я понял! — вскричал он. — Да, думаю, я смогу.

Он бережно положил ладони на каменный круг и белую полосу, окружавшую его.

— Что?

Он растянулся на полу, опершись на согнутые в локтях руки, и начал давить на каменную плиту. Щеки его надулись от усилия, лоб побагровел. Вскоре он весь покрылся потом, залившим его лицо и даже воротник.

— Мне кажется, я понимаю, — прохрипел он.

— Что ты делаешь?

— Дорогая, помоги мне! Толкай!

Я, ничего не понимая, смотрела на него, потом мне стало ясно.

— Хорошо! Хорошо! Сильнее!

Я нажимала на каменное кольцо пальцами и ладонями с такой силой, что мне стало жарко, заныла спина. Мы тяжело дышали, руки скользили от пота. Мы толкали и пытались сдвинуть холодный камень. От напряжения я не слышала угрожающих криков служительницы собора. Она звала на помощь вышедших покурить охранников. Молчание было ей ответом.

Мы с Эриком откинулись на спину, чтобы отдышаться.

— Давай еще разок, — предложил он.

Мы снова навалились на плиту, стали давить на нее. Мне казалось, что у меня с ладоней содрана кожа.

И вдруг плита поддалась!

Круг чуть сдвинулся по часовой стрелке, что вселило в нас определенную надежду.

— Посмотрите! Эти психи изуродовали мозаику! — вскричал уборщик.

Служительница буквально взвыла от негодования:

— Не может быть, Пьетро! Господи, что они делают?!

— Не останавливайся! — истошным голосом прокричала я.

Я и Эрик продолжали давить, пока круг с Волчицей не сделал полный оборот. Мы уставились друг на друга и захохотали как безумные.

— Получается!

— Это оно! Это оно!

Волчица повернулась еще раз, потом еще — всего три раза.

Собрав последние силы, мы в третий раз повернули камень и услышали из-под пола громкий и отчетливый лязг металла.

Плита с мозаикой задрожала, обдала нас облаками пыли и приподнялась дюймов на десять от пола, сместившись на невидимых шарнирах. Открылась потайная дверца.

— Невероятно! Ты только посмотри! — в восторге выдохнул Эрик.

— Карла, они испортили мозаику! — завопил уборщик.

— Нет. Господи, они что-то нашли! — Карла боязливо попятилась от зияющего проема.

Я и Эрик подползли и заглянули в огромную нишу. Потом ухватились за края каменного диска и подняли его, поставив в вертикальное положение. На его внутренней стороне имелась заржавленная задвижка, покрытая паутиной. Перед нами открылось отверстие примерно в пять футов диаметром, откуда на нас потянуло застоявшимся холодным воздухом. Внутри был полный мрак, слегка разбавленный освещением собора, благодаря чему мы узрели массивную деревянную лестницу, уходящую в черноту.

Эрик снова встал на колени и заглянул в отверстие, затем осторожно ступил одной ногой на первую ступеньку лестницы, скрипнувшую под его весом.

— Пусти, дай я залезу туда первой! Ну пусти, слышишь? — взмолилась я.

— Даже не думай, Лола. Отлично! Что тут у нас? Да, кажется, лестница меня держит. Это уже хорошо.

Как только он стал спускаться, я протянула руку за своей сумкой, лежавшей у ног уборщицы.

— Эти мозаики находятся здесь с XIV века! — возмущенно орала она. — Это работа древних мастеров, от которых только и остались, что эти панно! Идиоты! Это же священная территория! Зачем он туда полез? Мадонна! Убирайтесь отсюда подобру-поздорову! Сейчас сюда придут охранники!

— С оружием! — пригрозил уборщик Эрику.

— Восхитительно… — ответил Эрик, глядя на меня снизу. — Лола, я только что сообразил — ясно, что именно здесь Антонио с Софией спрятались от толпы, но меня беспокоит другое. В головоломке говорится: «Она верней меня подскажет путь к Ключу второму», верно?

— Да.

Он продолжал медленно спускаться.

— По-моему, здесь какая-то сложная игра слов. — Он уже спустился в углубление по шею, так что виднелась только его голова, будто отделенная от туловища. — Дело в том, что слово «теллс» не итальянское, а арабское, обозначающее всякого рода искусственные ориентиры — межевые камни, холмы, курганы. Они были обнаружены на месте Древнего Вавилона, где ими обозначались места подземных захоронений или засыпанные землей руины, по-прежнему служившие обиталищем духов и джиннов. Люди, жившие в то время, воспринимали их иначе, чем наши современники, считающие, что просто обязаны выяснить, что под ними находится. — Голова Эрика исчезла, до меня доносился только его голос. — Они видели в этих «теллс» что-то вроде предостережения, знака, ограждающего от попадания на территорию захоронения и от встречи с призраками и демонами, способными ввергнуть человека в ад с его страшными муками… Ой!

Эрик умолк, из чернеющего лаза донесся звук падения, затем отчетливый хруст.

— Эрик! Эрик!

Я подползла к краю отверстия.

— Эрик!

Нащупав ногой первую ступеньку, я стала поспешно спускаться.

— Где вы были?! У нас тут такой ужас! — закричала уборщица, перекрывая внезапно раздавшиеся в соборе мужские голоса.

— Синьора, мы услышали, что на площади завязалась какая-то драка, и…

Уборщица гневливо верещала:

— А кто это с вами?

— Дева Мария, мы окружены, Дева Мария! — вскричал уборщик. — Кто эти люди?

Я осторожно спускалась в подземелье и чувствовала веяние леденящего воздуха, обдувающего ноги. За мгновение перед тем, как моя голова опустилась ниже пола, я взглянула вверх. В дверях собора стояли трое полицейских в голубых кепи, один из них еще докуривал сигарету. Поскольку мы сбежали из Флоренции меньше суток назад, офицер Гноли не успел сообщить властям наши имена. Но эти полицейские были настолько возмущены тем, что мы испортили драгоценную мозаику, что готовы были арестовать нас на месте. Они так ожесточенно размахивали руками, будто проверяли, не смогут ли взлететь.

— Что это вы здесь делаете? Почему на полу пролом? И куда лезет эта девица?

И среди всей этой суматохи я увидела, как на меня пристально смотрит еще один человек.

Это был тот самый любитель рыбы с татуировкой на шее, смуглый, с длинными, связанными наподобие лошадиного хвоста волосами.

— Господи, подумать только! — восхищенно бормотал он, протискиваясь между полицейскими. — Лола, ты разгадала загадку!

Его лицо, раньше показавшееся мне знакомым, сильно изменилось. Я не могла что-то заключить из выражения его лица. Ясно было лишь то, что его черные глаза горели возбуждением, а на щеке багровело пятно от моего удара. Но теперь я была уверена, что это Томас. Я много слышала о его искусстве маскироваться и исчезать, чтобы избежать призыва в гватемальскую армию, о том, как еще в молодости он без малейшего акцента говорил на немецком языке и на языке ацтеков — науатле, а еще на итальянском, соблазняя туристок. И еще я знала, как он подло издевался над моей сестрой Иоландой, когда она была маленькой. Он много раз обманывал ее своей мнимой смертью.

— Зачем вы сюда пришли? — сквозь зубы прошипела я по-испански. — Что вы затеяли?

— Значит, тебе известно, кто я такой?

— Да! Вы — покойник!

Он только усмехнулся.

— Что вы делаете?

— До меня дошли слухи, что у меня есть дочь, характером вся в меня. Вот я и вышел из своего укрытия проверить, так ли это.

— Не топчите мозаику, мисс! — приказал мне один из полицейских. — Вы портите памятник древности!

Но я проигнорировала его приказ и сердито крикнула в лицо Томасу:

— Вы ненормальный! Вы понимаете, как вы мучили Иоланду? Так что держитесь от моих родственников подальше!

— Но сначала я дам тебе вот эту штучку. — Он довольно улыбнулся, достал из брюк маленький серебристый телефон и легко бросил его мне.

Я инстинктивно поймала его на лету.

— Мисс, немедленно вылезайте! — опять закричал полицейский, а другой схватил Томаса.

— Пришли мне сообщение, дорогая, если у тебя будут вопросы, — сказал он своим низким веселым голосом. — Я-то выкручусь без труда, а вот тебе советую поскорее отсюда убираться!

Глядя на него, я изо всех сил потянула вниз задвижной болт дверцы, так что каменный диск упал на место, оказавшись у меня над головой. Я быстро задвинула болт в невидимое в темноте отверстие.

Затем, окликая Эрика, я спустилась в темное подземелье собора и, вытянув руки вперед и спотыкаясь, побрела куда-то в темноту.

Глава 20

Сойдя с последней ступени, я встала на холодную землю, тщетно вглядываясь в кромешную темень. Наконец я решила двинуться вперед и сразу на кого-то наткнулась.

— Ой!

— Эрик! Эрик!

Мы упали на пыльный холодный пол и, плача от радости, обнялись.

Наконец мы оторвались друг от друга.

— Что это за помещение? — спросила я.

— Похоже на какой-то коридор. Я успел это разглядеть до того, как ты задвинула за собой плиту. Кстати, а зачем ты это сделала?

— Не знаю. Наверное, просто растерялась.

— Из-за того, что я едва не свернул себе шею?

— Нет, дело в том, что я снова увидела его. Он появился прямо здесь, в соборе, в тот момент, когда ты сорвался вниз.

— Его? Ты имеешь в виду де ла Росу?

— Ну да! Разве ты не слышал, как я с ним разговаривала?

— Я слышал только какие-то крики.

— Так вот, это я с ним разговаривала.

— Понятно. Значит, ты хочешь убедить меня, что твой почивший папаша воскрес подобно библейскому Лазарю и явился сюда, осыпая все вокруг прахом и формальдегидом…

— Он дал мне сотовый! Где же он? Я его потеряла…

— Молодец! Даже если все это действительно так, ты что же, считаешь, что выбрала подходящий момент, чтобы запереть нас в этом подземелье?

Я вслепую шарила по земле, пока не наткнулась на телефон, который поспешила засунуть в карман брюк.

— Ну, кроме него, прибежали полицейские. Они так разозлились, что готовы были отмолотить нас до полусмерти!

— Ах вот как! Что ж, отличный довод. Ладно. Думаю, нам нужно поскорее выяснить, где мы находимся. — Он что-то бормотал, шаркая ногами по полу. — Ни черта не видно!

— Да уж, вот что значит кромешная темнота.

— Но как раз перед тем, как ты заперла люк на задвижку, я видел здесь кое-что…

— Что?

— Что-то вроде факела, закрепленного на стене. У тебя в сумке есть спички?

В полной темноте послышался металлический скрежет. Эрик выругался, вспыхнул огонь и сразу стал гаснуть.

— Ну, огонек, милый, не потухни! Зажгись!

Мрак озарился ярким светом.

Эрик, внезапно возникший из полной темноты, был просто великолепен. Факел, снятый им со стены, был сделан из грубо выделанного листа красноватого золота, свернутого в виде конуса, с обернутой бронзовой лентой костяной ручкой, такой длинной и толстой, что ее можно было принять за своего рода оружие. Конус был заполнен какой-то смолой без запаха, почти сразу же загоревшейся от спички. Разгорающееся оранжевое пламя заставило Эрика откинуть голову назад.

Огонь озарил покрытый вековой пылью пол подземелья. Эрик посветил в сторону длинного темного коридора. Из-под наших ног бросились врассыпную испуганные крысы с мерзкими розовыми хвостами. С потолка и стен коридора свешивались рваные лохмотья паутины, похожие на изношенные одеяния женщин-призраков. В свете факела легкой спиралью поднималась с пола пыль, потревоженная нашими ногами. Видимость ухудшилась, когда я подняла плотный столб пыли, разгоняя стаю крыс.

— Фу! Пошли прочь! — пришел мне на подмогу Эрик.

Медленно пробираясь вдоль уходящего в темноту коридора, мы заметили, что его стены когда-то были раскрашены. Испуганно уставившись на Эрика и подняв дрожащую руку, я осторожно сняла со стены вековую паутину. За ней оказалась поврежденная роспись, изображающая нимф, склонившихся перед богиней земли со страшным, покрытым кровью лицом. Рядом просматривалось красно-синее изображение похотливого Кернунноса, бога кельтов с оленьими рогами, мифологического предшественника Люцифера. С ним соседствовала прекрасная женщина, правда, с очень уж длинным, изогнутым драконьим хвостом. Ее супруг — черный волк — что-то лакал из золотой чаши.

Эрик миновал фреску и пошел дальше. Пляшущее над факелом пламя было странного зеленоватого цвета. Росписи то возникали, то пропадали в темноте.

Затем свет факела, за которым я следовала, замер на месте.

У меня мороз пробежал по коже. Эрик еле слышно окликнул меня.

— Здесь какой-то вход…

Он указал на неприступную на вид дубовую дверь, футов в десять высотой и шесть шириной. В середине ее поблескиваю за паутиной что-то металлическое круглой формы. Убрав паутину, мы увидели массивное бронзовое устройство, примерно в два раза больше по окружности и весу железной плиты, закрывающей спуск в коридор. В центре устройства находились три толстых диска с отверстиями. На них, заржавевших от древности, были вырезаны мистические знаки и фигурки людей, облаченных в средневековые одежды.

— По-моему, это что-то вроде кодового замка, — предположила я.

— С символами, как на картах Таро.

Мы очистили устройство от грязи и пыли, и бронза засияла, отражая огонь факела. Желая рассмотреть эти символы, мы принялись, прилагая все наши силы, толкать эти диски, в результате чего те медленно, со скрипом повернулись.

— Смотри, вот Глупец, — показал Эрик. — Вот Дама кубков и Колесо фортуны.

— А это полумесяц!

Затем появилось изображение фиолетовой змеи, из пасти которой вырывалось извилистое, похожее на стебель цветка пламя.

— Лола, смотри! Это же Дракон!

— Верно! Как там говорится в загадке?

Я повернула первый диск так, что изображение змеи-дракона открылось целиком.

— Должно быть, это он!

Повернув второй диск, я открыла близнеца этого Дракона.

— Но там говорится о четырех драконах, а здесь только три!

— Все равно крути дальше.

Третий диск встал на место. Теперь три дракона, выстроившиеся в ряд, извергали из пасти пламя.

Но так ничего и не произошло. В подземелье по-прежнему царила мертвая тишина, нарушаемая лишь ритмичными постукиваниями по полу крысиных лапок — обитатели убежища убегали от света.

— Лола…

Из-за двери вдруг донесся тихий металлический скрежет.

Дверь заскрипела и медленно отошла, явив за собой лишь непроглядную тьму.

Затаив дыхание и прижавшись друг к другу, мы до рези в глазах пытались высмотреть хоть что-то в открывшейся черноте. Дуновение холодного воздуха донесло до нас из мрачного пространства остатки древних ароматов, запах гниения и распада.

— Мне кажется, четвертый дракон ждет нас там, — прошептал с безумным блеском в глазах Эрик.

— Пойдем к нему навстречу, — так же шепотом ответила я, крепко его поцеловала и, схватив за руку, потащила за собой навстречу неизвестности.

Глава 21

Скрипучая дверь оказалась такой тяжелой, что мы едва открыли ее. Мы пролезли в источающее тлен подвальное помещение, и дверь быстро и со стуком захлопнулась за нами. Я и Эрик инстинктивно бросились назад и попытались открыть ее.

— Она заперта снаружи!

— А здесь совершенно гладкая поверхность!

Мы стали колотить в дверь и кричать, но тщетно.

— Господи, надо срочно найти какой-нибудь другой выход! — не теряя самообладания, предложила я.

— Только бы он нашелся! — не менее находчиво заметил Эрик.

Мы осмотрелись, и наш испуг сначала улегся, а затем уступил место зачарованному восхищению перед тем, что высветило колеблющееся пламя факела.

Мы, я и Эрик, медленно двинулись вперед.

— Что это?

Пятно света упало на длинный стол, где старинная астролябия и высокие хрустальные флаконы тускло поблескивали между приборами неизвестного назначения, снабженными множеством изогнутых трубок. У противоположной стены помещения темнела громадная пасть камина, перед ней помещался столик на изящных выгнутых ножках и кресло со сгнившей от ветхости кожаной обивкой, свисающей с него лоскутами. Старинная книга в золоченом переплете с перламутровой инкрустацией лежала на том месте, где когда-то сидящий за столиком читатель переворачивал ее страницы. В левом углу перед дверью и зеркалом возвышалась массивная бронзовая подставка с очень большой и толстой свечой. Справа от камина стояла железная печурка. Перед ней виднелись три огромных, обитых кожей сундука с эзотерическими символами на крышках.

— Похоже, здесь никто еще не бывал… — взволнованно прошептал Эрик.

— Да, а прошло столько веков. Почему же это подземелье за столь продолжительное время так и не обнаружили?

— Такое часто случается. Реставраторы и музейные работники ревностно охраняют старину и не позволяют проводить раскопки в подобных местах. В 1903 году один немецкий археолог, проводивший раскопки в Гизе, обнаружил в пирамиде секретную дверь, и ученые до сих пор не знают, что за ней находится.

Эрик повел факелом влево, и мы ахнули от неожиданности. Яркий свет выхватил из темноты отполированный до белизны череп со вставленными в глазницы рубинами, челюстями с изумрудными зубами, оскалившимися в безумном хохоте.

— А ведь когда-то эта голова принадлежала человеку, — дрожащим голосом заметила я.

— Да, а теперь она — смертное ложе для книг.

На полке рядом с черепом мы увидели обгрызенные крысами корешки книги «Божий град» святого Августина Гилионского и зачитанный экземпляр «Учения о воздействии звезд на земной мир и человека» Коперника, лежащие на тазовых костях скелета, инкрустированных эбонитовым деревом и серебром — своеобразное напоминание о смерти. В этих предметах, как и в орнаментированном скальпе, мы сразу узнали образцы древнего искусства ацтеков.

— Это средневековая лаборатория алхимика, — сдавленным голосом пояснил Эрик. — Видишь? Мензурки, специальная посуда. Взгляни на эти фолианты.

— Да, вот «Оккультное учение» Гипатия Александрийского.

— Эти кости из Америки. — Эрик с явно опасливым выражением осмотрел свой факел. — У меня возникает очень неприятное ощущение того, что факел использовался не только как средство освещения…

— Антонио был алхимиком, поэтому он мог здесь…

— Ну да! Он пытался превратить свинец в золото, а затем это последнее — в универсальное лекарство.

Мы на цыпочках подошли к длинному столу в центре подземелья, уставленному покрытыми пылью тигелями из красного хрусталя и чашками с растертыми в порошок раковинами-жемчужницами. Высохшая ящерица таращила на нас свои сапфировые глазки, рядом помещались два свинцовых сосуда для плавки и массивные клещи. Внутри сосудов застыло расплавленное золото, похожее на позолоченный воск.

— Предполагают, что он искал какое-то средство лечения своей болезни, — пояснила я.

— Он должен был использовать три основных элемента — серу, соль и ртуть.

— А это что такое?

Я подошла к столику в дальнем углу подземелья. Смахнув густой слой пыли, я увидела томик Библии. Золоченый кожаный переплет был украшен тисненым образом Девы Марии, выполненным в византийском стиле, инкрустирован драгоценными камнями и перевязан красной лентой, рассыпавшейся от моего прикосновения.

На покрытых бурыми пятнами древности пергаментных страницах Евангелия довольно четко читались рукописные готические буквы жизнеописания Иисуса Христа: «Авраам породил Исаака; Исаак породил Иакова…»

— Это Священное Писание, — авторитетно заявила я. — Перевод на латынь. Как красиво написано!

Эрик отошел от столика.

— А собственно, что мы здесь ищем? Еще одного, четвертого Дракона? И кстати, что там говорится в последней строке загадки?

Я схватилась за голову, лихорадочно вспоминая.

— Сейчас! «В святыне города Второго найди Волчицу. Она верней меня подскажет путь к Ключу Второму, что стережет четверка грозная Драконов… Прочти…» Там что-то рифмуется с Волчицей… Эрик, ты не помнишь? Кажется, «Матфея или умрешь»? Нет, не то! «Или погибнешь»? Кажется, так. Никак не вспомню точно, но в принципе вроде так.

Освещая себе дорогу факелом, Эрик направился туда, где находились зеркальная дверь и бронзовый подсвечник.

— «Прочти… та-та Матфея иль погибнешь», — твердила я, и тут меня озарила догадка. — Эрик, постой! Посмотри еще раз на Библию.

Но он как будто и не слышал меня.

— Лола…

— Может, в загадке говорится о Священном Писании? О Евангелии от Матфея?

— Лола!

Я обернулась к нему:

— Что?

— Я нашел.

— Вспомнил эту строку?

— Нет, по-моему, я нашел второй ключ.

Эрик стоял у массивного подсвечника перед зеркальной дверью. В освещенном зеркале отражались наши бледные физиономии и огромная, затянутая паутиной свеча. Он уже снял часть этого паутинного покрова и теперь осторожно убирал остальное.

Эрик посветил факелом, и в желтоватом воске свечи стал виден какой-то круглый металлический предмет с вырезанными на нем знаками.

— Эрик… Эрик!

— Да, он похож на тот, первый медальон.

— Ты можешь разобрать надпись?

— Нет, пока не смогу.

— Нужно извлечь его оттуда.

— Подержи-ка факел.

Эрик взял со стола лежавший там нож и принялся расковыривать воск свечи, окаменевший и превратившийся в твердую и прозрачную субстанцию вроде янтаря.

Лицо его покрылось потом.

— Что это за вещество?

— Не знаю, только оно очень древнего происхождения. Я не могу его достать!

Чем дольше я держала у свечи факел, тем ярче блестел парафин или воск, из которого она была изготовлена. Золотистый кружок отразил отблеск огня. Сквозь похожее на янтарь вещество смутно просматривался какой-то узор.

— Эрик, давай я зажгу свечу. Воск растопится от огня и…

— Верно. Тогда мы сможем рассмотреть медальон.

Спустя, как нам показалось, достаточно продолжительное время мы услышали шипение вековой паутины и увидели запутавшихся в ней насекомых, превратившихся в крошечные хрупкие скелетики. Янтарное вещество было не воском, а скорее какой-то кристаллизованной смолой, не очень поддающейся термическому воздействию. Но когда я поднесла огонь ближе и подожгла фитиль, смола стала плавиться и капать.

Внезапно к потолку взметнулось горячее пламя, и мы с испугом отпрянули.

— Огонь растапливает воск… или смолу…

Свеча быстро догорела до конца, и заключенный в ней металлический кружок обнажился.

— Ой, он горячий! Посмотри, там, на столе, были щипцы.

Эрик принес щипцы и извлек из расплавленной лужицы воска золотисто-красную монету. Я натянула на кисть рукав свитера, чтобы взять его, но через мгновение кружок остыл и я смогла взять его без всякого опасения. Медальон был покрыт тонким слоем расплавленного воска. Я стерла его и подняла к свету наш второй ключ.

— Это… Дай подумать… Это же «П»!

— Сначала «Л», потом «П»… — Я задумалась. — Всего мы должны найти четыре буквы. Какое это может быть слово?

— Если на английском, то — «столб», «шаг», «опал», «липосакция», «мрак».

— Да нет, не на английском!

— А по-итальянски это, скажем, «лезвие».

— А я ничего не могу придумать. Может, «палаццо», «полента», «ляпсус», «лапландия»?

— Это все итальянские слова?

— Не знаю.

— Ты меня поражаешь! — Я засмеялась, и мое возбуждение внезапно переросло в буйный восторг. — Я так тебя люблю!

— Слава Богу, наконец-то ты пришла в себя!

— А тебе не кажется, что здесь слишком жарко?

Он улыбнулся:

— Уж не думаешь ли ты… Боже!

Он выхватил у меня факел, швырнул его на пол, бросился ко мне, стараясь сбить пламя.

— Лола, ты же горишь! — вопил он.

Я взвизгнула, увидев, что мои пальцы, покрытые воском, горят, как свечки на торте. Огонь мгновенно перебросился на свитер, одолженный мне Андрианой. Я стала с такой силой хлопать себя по телу, что потом обнаружила на себе синяки. Пальцы мои почернели, на свитере появились прожженные дырки.

Я никак не могла понять, на что я нарвалась. Подняв взгляд, я увидела вокруг головы Эрика странный ореол кроваво-красного цвета. Огонь факела, горевшего рядом с нами на полу, казался тусклым по сравнению с вулканическим пламенем, вырывавшимся из янтарной лужи расплавленного воска.

Я шагнула назад.

— Что-то этот огонь слишком разбушевался!

— Сейчас я его погашу. Собью пламя своим пиджаком.

— Нет, подожди… Давай зальем его водой, — предложила я. — У меня в сумке есть бутылка воды. — Я бросила ему сумку.

— Хорошая мысль…

Он открутил зубами пластиковую крышку, и из бутылки с шумом вырвалась струя газировки. Белая струя полилась вниз. Но в следующую секунду к потолку подземелья взметнулся высокий столб пламени.

— Лола!

— Не может же этого быть…

— Нет…

— Господи!

— Это и есть четвертый Дракон!

«Я поднесла свою свечу к факелу одного из крестьян, обратившись с заклинанием к богине — покровительнице могущественного Огня», — описывала София в своем дневнике то, как она отогнала от себя с мужем беснующуюся толпу. Тогда она вспомнила, что забрала с собой одну из свечей, изготовленных ею совместно с Антонио в их лаборатории. На толпу выплеснулся огромный протуберанец. Шесть человек сразу же упали замертво, лица их покрылись волдырями, а глаза превратились в дымящиеся угли.

Фитиль с треском рассыпал вокруг искры. Янтарное вещество, стекавшее по бронзовой рукоятке густой золотистой спиралью, вспыхнуло от воды. Язык огня тянулся вверх, как змея с изумрудными глазами, из пасти которой вырывалось пламя.

И вдруг он взорвался, как бомба.

Глава 22

Вылитая Эриком вода зашипела в огне, но, вместо того чтобы ослабнуть, алое пламя с новой силой взметнулось вверх, подбираясь к нашим ногам и становясь постепенно темно-золотистым. Маслянистая газовая взвесь сдетонировала, и огонь стремительно помчался по полу, стенам, пожирая книги, затем перекинулся на дверь с зеркалом, образуя непроходимый барьер и отрезав нам все пути к отступлению.

«Неужели нам суждено погибнуть в огне?» — ужаснулась я.

— Лола, ложись на пол!

Мы упали на колени. Перед нами полыхал столб обжигающего жара, рассыпающего во все стороны искры.

Прикрыв голову, я вслед за Эриком бросилась к запертой двери, через которую мы проникли сюда. Мы отчаянно пытались открыть ее, до крови сдирая кожу на пальцах, но она не поддавалась.

Пригнувшись к земле и прикрывая голову руками, мы, как нам хотелось думать, вдыхали более чистый воздух, стлавшийся по полу. Клубы черного дыма поднимались к потолку. В комнате было настолько светло, что я ясно видела каждый закуток, каждый предмет.

Эрик прикрыл глаза ладонью.

— Попробуем выбраться через ту дверь, что с зеркалом…

— Она уже загорелась!

— Но другого выхода нет!

Я задыхалась от дыма.

— Загадка… Что там говорится… Повтори ее мне…

— Ты сказала: «В святыне города Второго…»

— Не эту, другую часть!

— «Что стережет четверка грозная Драконов…

— «Четверка грозная Драконов», — повторила я. — А дальше… Прочти Матфея иль погибнешь. Матфея… Матфея…

Он схватил меня за руку.

— Ты имеешь в виду Библию, Священное Писание?

— Да! — Я бросилась к столу и столкнула Библию на пол.

— «Прочти та-та Матфея иль погибнешь», — бормотала я, отползая с книгой подальше от огня.

Я открыла Евангелие от Матфея.

Глаза мои прыгали по строчкам, повествующим о рождении Христа, об Иоанне Крестителе. Но огонь продолжал пожирать полки с книгами, выбрасывать длинные языки.

— Матфей, Матфей, — бормотала я.

— Нужно поскорее выбраться отсюда! — сквозь рев огня крикнул Эрик. — Придется прорываться сквозь огонь, но не остается ничего другого!

Конечно, он говорил верно, хотя я не надеялась, что мы сможем выбраться отсюда живыми. Однако все-таки лучше попытаться, чем сгореть заживо, разгадывая текст!

Но в этот момент ужас, навеянный этой мыслью, внезапно прояснил мою память. Я листала страницы с римской нумерацией глав. I, II, III, IV… И вдруг вспомнила…

Лихорадочно листая Библию, я отыскала главу с Нагорной проповедью, пробежала глазами по странице и наткнулась на знакомое место — 5:13.

И тут же громко воспроизвела его на английском:

— София цитировала этот пассаж в своем дневнике! — прокричала я. — Антонио использовал его при устройстве своих ловушек! Насколько я помню, в нем говорилось следующее:

Я уже ползла по полу, кашляя от удушливого дыма, надеясь раздобыть вещество, способное спасти нас. В голове роились воспоминания из истории: об Александре Македонском, покорившем персов с помощью всепоглощающего греческого огня, воспламенявшегося даже от воды; о горючей смеси древних индийцев, которую можно было загасить только землей или солью; о современных порошковых средствах тушения пожаров. Я вспомнила письмо Антонио, адресованное Джованни Медичи, с которым мы имели возможность ознакомиться во дворце Медичи-Риккарди. Там упоминалось о вторжении в Тимбукту, о лаборатории африканских алхимиков. Охранявшие ее мавры попытались тогда сжечь Антонио посредством какого-то таинственного вещества, порождающего пламя. Он убил напавшего на него старого колдуна, был спасен тем не менее его сыном, будущим рабом по прозвищу Глупец. В своем письме он рассказывает об этом эпизоде так:

— Эрик, это не обычный огонь. Это нефть, каменноугольная смола.

— Вот почему она загорается от воды…

— Но его можно потушить землей или солью, так говорится в Библии…

— Значит, в этой комнате должна быть соль. «Но если соль теряет свою силу, то чем сделаешь ее соленой? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям». И мы должны бросить ее на землю и топтать ногами… — Эрик шарил взглядом по лаборатории, по трем обитым кожей сундукам. — Эти сундуки…

Мы бросились к ним. Хозяин сундуков оставил их, видимо, не без умысла в таком состоянии, чтобы их могли легко открыть. Во всяком случае, они не имели замков и были просто обвязаны узловатой веревкой. На кожаных крышках виднелись тисненые эзотерические символы. Я стряхнула пыль с крышки одного из них.

— Подожди! — Эрик уже возился с ближайшим к нему сундуком. — У нас нет времени.

— Мы же не знаем, что там.

— Соль и… Какая разница?

— На них есть пометки, какие-то знаки. — Хотя я буквально тонула в черном дыму, я узнала эти символы. — Мне кажется, эти знаки — предостережение.

Эрик очистил от пыли выгнутые крышки сундуков. На них были следующие символы:

— Это знаки, использовавшиеся алхимиками, — пояснила я. — Они обозначали химические соединения.

У Эрика слезились воспаленные глаза.

— Вот черт!

— Осторожно!

— Соль может погасить огонь, а ртуть и сера могут погубить нас. — Он закашлялся. — Лола! Пригнись. Мы надышались дымом.

Вероятно, вся эта атмосфера способствовала тому, что я живо вспомнила письмо Антонио, описывающее нападение на алхимическую лабораторию в Тимбукту, в процессе которого он поднес факел к емкости со ртутью.

«Вспыхнуло синее пламя, распространяя отвратительный запах, и шестьдесят человек рухнули замертво, сотрясаемые дрожью, с лицами, позеленевшими от их собственного дьявольского зелья. Рядом стояли еще два сундука, украшенные разными символами. На одном был знак серы, напоминающий фигуру женщины.

На другом — знак соли, с помощью которой спас меня молодой мавр…»

Задыхаясь, я указала на сундук со знаком, напоминающим традиционное изображение сатаны:

— Это ртуть… Она станет отравляющим ядом… если соприкоснется с огнем.

— Ртуть… давно уже испарилась бы.

— А в этом, — я указала на второй сундук, с квадратной эмблемой на крышке, — сера.

Он попятился назад.

— С серой шутки плохи — она взрывается.

— А здесь соль! — Я стала развязывать узел на веревке, обвязывающей сундук со знаком круга, перечеркнутого чертой. Узел поддался, и я сдернула с сундука путы.

Правда, я грубо ошиблась в определении, но не потому, что неправильно прочла алхимические символы.

Я не подумала, что Антонио намеренно переставил обозначения веществ, находящихся в сундуках.

Я сорвала веревки с сундука, помеченного знаком соли. Вцепившись в края крышки, я с трудом подняла ее, но внутри обнаружила не соль, а чистый порошок желтоватой серы. Измельченный в пыль порошок взметнулся вверх, быстро распространяясь по подземелью.

— Черт, что это?! — прохрипел Эрик.

— Скорей закрой его!

Мы навалились на крышку и захлопнули ее, но слишком резко.

В небольшом пространстве под крышкой скопился застоявшийся воздух, и когда мы ее захлопнули, он вырвался наружу, унеся с собой густое облако серы. Вокруг нас заискрился дым из мельчайших частиц, вспыхивающих как звезды. Они падали на наши лица и руки, так сильно обжигая кожу, что мы закричали от острой боли.

Огонь вздымался золотой стеной.

Эрик, схватив бутылку с водой, облил меня и себя.

— Воспламененная сера гаснет от воды!

Почти ничего не видя из-за огня, я распахнула крышку первого сундука и все-таки сумела уяснить, что внутри находится белый кристаллический порошок… и кое-что еще. Это было еще одно послание — на нем просматривалась уже знакомая мне печать с геральдическим символом волка, сам конверт был темно-красным.

Засунув письмо за рубашку, я захватила полные горсти соли и вскинула их в воздух.

Мы швыряли белые кристаллы на стену огня, уже охватившую половину стены с книгами. Я зачерпнула миской соль и высыпала ее на бронзовый подсвечник, по которому все еще стекали капли дьявольского янтарного воска. Пламя стало медленно съеживаться, затем затухать под белым минералом. Соль покрыла озеро огня на полу. Белый покров упал на обугленный ацтекский скальп, на почерневшие книги по алхимии и Библию в золотистом переплете. Прежде чем мы загасили огонь во всем подземелье, я оторвала лоскут от своего свитера и обмотала им костяную рукоятку факела, брошенного Эриком на пол.

— Осталась еще соль? — тяжело дыша, спросил он.

— Нет, по-моему, вся уже использована.

Мы огляделись. Теперь нас окружало сплошь черно-белое пространство, сквозь которое лишь кое-где проскакивали искры. Я схватила свою сумку, едва различимую в дыму, ставшем еще гуще.

— Воздуха… — не выдержала я.

Эрик быстро прикрыл мне рот ладонью:

— Молчи… Иди сюда.

— Дверь. Дверь с зеркалом.

— Найдешь ее?

— Я не вижу…

— Ой, Эрик! Книги горят!

— Лучше они, чем мы!

Спотыкаясь, мы вслепую пробирались сквозь густой дым, и наконец я нащупала рукой стеклянную поверхность. Свет факела немного разгонял темноту. В зеркале отразились наши прокопченные физиономии с широко открытыми ртами.

Обернув руку рубашкой, Эрик повернул раскаленную ручку двери.

Покрытая вековой пылью и грязью, она слегка сдвинулась с места. Мы дружно навалились на нее, разбив зеркало.

Наконец дверь поддалась. В лицо нам ударил чистый холодный воздух.

Я упивалась им, как святой водой, пока мы выбирались из заполненного серным облаком подземелья. Больше всего я сожалела об этих древних книгах. Но пока мы с Эриком находились в этой преисподней Дуомо, некогда было об этом размышлять, тем более что мы еще не покинули его пределы.

Глава 23

— Эрик, ты можешь идти?

— Не то что идти, а бежать! — Эрик схватил факел. — Лишь бы подальше отсюда!

Свет выхватывал только уходящий вдаль длинный коридор.

— Что ж, идем!

Хотя легкие у нас были обожжены горячим воздухом, мы стремительно шагали по проходу в каком-то нереальном освещении, порожденном отражающимся от стен огнем факела. Коридор перешел в постепенно повышающийся спиралевидный подъем с россыпями камней, о которые мы то и дело спотыкались. Потолок вскоре стал столь низким, что нам пришлось ползти наподобие крабов до тех пор, пока мы не наткнулись на каменную стену с узким лазом, в котором виднелись уходящие вверх ступеньки лестницы.

— Это еще что такое? — задыхаясь, спросил Эрик.

Мы принялись карабкаться по древним осыпавшимся ступенькам, и крысы, заслышав нас, разбегались во все стороны.

— Это же выход!

Лестница вывела нас в помещение с низко нависающим потолком, оборудованным деревянной откидной дверцей. Оттуда свисала толстая металлическая петля.

Эрик, похожий на дикаря со своими растрепанными волосами и покрытым потом грязным лицом, радостно улыбнулся:

— Не иначе как нам улыбнулась удача Санчесов!

— Будем надеяться!

Он с усилием потянул за массивное железное кольцо. Дверца заскрипела и открылась.

Мы с немым ужасом уставились на открывшееся нам зрелище: выход загораживала огромная мраморная плита. Мы снова оказались в западне!

— Что ты там говорил о везении Санчесов? — с укором прохрипела я.

— Оно действует как талисман, Лола, — ответил он, сплюнув набившуюся в рот земляную пыль.

— Ну, ничего страшного. Значит, нам придется… Постой, посмотрим, что тут у нас… Попробуй сдвинуть эту плиту. Пролезь наверх, в дверцу.

Мы прижали руки к белой мраморной плите и налегли на нее со всей силой. Но она не шелохнулась. От страха мы даже боялись взглянуть друг на друга. Выход из подземелья был отрезан дымовой завесой и заперт снаружи. Мы начали отчаянно толкаться в эту каменную преграду, оставляя на ней кровавые следы от разодранных ладоней.

— Подожди, а то у меня начнется сердечный приступ! — взвыл Эрик.

— Нет, не останавливайся, наваливайся… Разве ты не чувствуешь?

Послышался скрежет камня о камень.

Плита наконец поддалась, и мы, задыхаясь от усилий, сдвинули ее с места.

Я затряслась в безумном хохоте, Эрик же заплакал.

Когда каменный барьер отодвинулся от дверцы, мы увидели в щель черное небо.

— Это выход наружу!

С огромным трудом, обливаясь потом и раздирая руки в кровь, мы оттолкнули плиту еще дальше, так что образовался вполне приличный лаз. Я выбралась первой и распласталась без сил на холодном полу. Эрик сначала протолкнул факел, а затем подтянулся и тяжело рухнул на пол рядом со мной.

— Где это мы?

— Это какое-то помещение, примыкающее к собору. Подними-ка факел повыше.

Языки пламени осветили высокий сводчатый потолок. На нем можно было различить фреску, изображающую распятого на кресте Христа и безмятежных ангелов, праздновавших христианскую версию языческих сатурналий. Росписи покрывали весь подземный коридор под собором. Как можно было понять, мы оказались в баптистерии Сан-Джованни. Под нашими ногами находились усыпальницы правителей Сиены, отмеченные католическим крестом. На одном камне под изображением рыцаря с занесенным мечом были высечены уже известные нам слова «Patris est filius».

— Считай, что выбрались из могилы, — резюмировал Эрик.

Камень, сдвинутый нами с места, оказался надгробной плитой, выглядевшей как и остальные рядом с ней. Но когда мы рассмотрели ее внимательнее, мы увидели, помимо вырезанных на ней креста и рыбы, еще и имя: Антонио Беато Калиостро Медичи.

Я опустила сумку на пол.

— Да, у него было действительно дьявольское чувство юмора!

— Мне кажется, я разгадал, зачем он устроил эту охоту за сокровищами. Он ненавидел Козимо всей душой!

Я опустилась на колени у надгробного камня с рыцарем и надписью «Patris est filius».

— Лола!

Я не отвечала ему.

Эта надпись гласила: «Здесь сын своего отца».

— Взгляни-ка на это, — обратила я внимание Эрика на вырезанные в камне изображения.

— Что ты имеешь в виду?

— Эрик, я просто вспомнила своего отца.

Дело в том, что я многое унаследована от своего отца, хотя в суматохе последних дней порой о нем и забывала. Я говорю о своем приемном отце — о Мануэле Альваресе, невысоком, худом, помешанном на книгах и очень добром музейном кураторе. Внезапно ощутив, что очень скучаю о нем, я вспомнила его редкие волосы, выпуклые глаза, его ласковые слова, обращенные ко мне, и скупые поцелуи. Затем я словно увидела перед собой лицо таинственного незнакомца, собственно, и приведшего нас в Дуомо, вспомнила его слегка раскосый разрез глаз и яркие, как у Шагала, краски татуировки.

— Твоего отца? Ты имеешь в виду Томаса?

— Нет, Мануэля. Эрик, я не хочу, чтобы он узнал про Томаса. Он его терпеть не может и боится, что мама по-прежнему его любит. Хотя, предположительно, Томас…

— Погиб…

— И Мануэлю вряд ли приятно будет узнать, что Томас был рядом со мной…

— Да, если ты ему скажешь, что покойник де ла Роса хочет посидеть с тобой за стаканчиком, он определенно взбесится, хотя и не так, как я сейчас. Так что пойдем, милая, а поговорим об этом потом.

Он взял меня за руку, и мы пошли через баптистерий, под взирающими на нас сверху ангелами, мимо надгробий давно погибших защитников Тосканы. Наши шаги по каменному полу отдавались гулким эхом. Оказавшись перед массивными портальными дверями, за которыми простирался мир обыденности, мы сдвинули металлический засов и сразу отпрянули при виде четверых полицейских. Но они с таким азартом обсуждали очередной футбольный матч, что нам удалось проскользнуть мимо них и незаметно удалиться.

Мы с наслаждением вдыхали холодный и свежий ночной воздух. Перед нами простиралось сияние огней Сиены, как благословение или как фантазия, скрывающая под землей ужасную правду.

И мы побежали ей навстречу.

Глава 24

— Понимаешь, если Антонио Медичи страдал от болезни, он должен был бы обратиться к средствам алхимии, — пояснил Эрик.

Было уже около полуночи, то есть после нашего бегства из собора прошло три часа. Мы постепенно приходили в себя после вечерних приключений, сидя в своем номере на огромной деревянной кровати под красным шелковым балдахином и подкрепляясь пищей.

— Особенно если учесть, что он считал себя оборотнем — Версипеллисом. Тем более что алхимики вообще были полностью поглощены идеей всякого рода превращений и трансформаций из низших форм в более высокие. Ты понимаешь, что я имею в виду? Превращение свинца в золото, стариков в молодых, больных в здоровых…

— Оборотня, подверженного влиянию луны, в добропорядочного сеньора. — Я взяла ножик для разрезания бумаги и подсунула его под печать с волком на красном конверте, прихваченном из сундука с солью.

— Вот именно. От смертности к бессмертию. А это может объяснить, каким образом, несмотря на то что два года назад полковник Морено заставил своих солдат напасть на Томаса де ла Росу в отместку за убийство Серджио Морено, после чего похоронил его бренные останки в болотах Центральной Америки, ты увидела его сегодня вечером в кафе.

Я, видимо, еще не отдышалась после того, как наглоталась в подземелье дыма, и в очередной раз сильно закашлялась.

— И знаешь что? Ты был прав, когда предложил не говорить об отце. Хотя я уверена, что смогла бы найти очень хорошее объяснение для… для…

Он легонько похлопал меня по спине.

— Для причин, по которым Томас де ла Роса сбежал из царства теней. Наверняка для того, чтобы свести тебя с ума и сделать Мануэля несчастным?

— Именно.

— Итак, если мы решили больше не говорить о нем, давай займемся этим письмом.

— Я стараюсь не повредить печать.

— Мне не терпится его увидеть!

— Я тоже готова разорвать конверт зубами, но лучше не спешить…

— Хорошо. Скажи, если захочешь еще равиоли.

Я сидела рядом с ним, скрестив под собой ноги, старалась осторожно подцепить ножиком восковую печать. Поскольку мы вернулись в отель в довольно плачевном состоянии, я решила подождать, пока к нам с Эриком вернется способность рассуждать ясно и спокойно, а уж после этого приняться за изучение этого послания. Хотя мы и предполагали, что офицер Гноли вполне мог связаться с местной полицией и сообщить наши приметы, мы не собирались все время скрываться в этом маленьком отеле на окраине города. Ворвавшись в него около одиннадцати, мы долго стояли в вестибюле, с трудом переводя дух и кашляя, как чахоточные. Потом стали совать деньги управляющему, низенькому морщинистому человечку с заспанными глазами. Эрик уже несколько оправился от пережитого в подземелье, но, как и я, был смертельно бледен и выглядел совершенно неспособным к логическому размышлению.

Как бы то ни было, но в целом вечер оказался удачным.

Прежде всего наш дикий вид, кажется, не очень смутил управляющего, и его не пришлось долго уговаривать принять плату за номер. Мало того, он оказался отличным поваром, а в винных погребах отеля имелось отличное золотисто-красное санто. Он налил нам по бокалу и проводил наверх, где мы приняли душ (в кабинках, расположенных через четыре комнаты от нашего номера), уныло рассматривая свои раны, порезы, синяки и ссадины. Вернувшись в номер, мы сразу решили заняться любовью. Что мы и сделали, обращаясь друг с другом по возможности осмотрительно, словно были, наподобие дикобразов, усеяны иголками. Во всяком случае, после этого наше настроение значительно улучшилось. И теперь, завернувшись в мохнатые полотенца, мы сидели на кровати и наслаждались полентой с мясным соусом и равиоли в бульоне, приправленном мускатным орехом и вином. Потом я снова склонилась над золотистой печатью письма Антонио. Нож медленно скользнул под печать, и конверт открылся.

— Все, готово.

— А этот Антонио был стреляный воробей, верно? Вот ведь додумался спрятать письмо в сундуке с солью!

— Не говоря уже обо всех остатьных его ухищрениях!

Я бережно извлекла из конверта белоснежный листок, исписанный изящным почерком Антонио и украшенный бордюром из алых цветов.

— Это всегда было для меня проблемой. — Эрик сделал еще один глоток превосходного санто и отставил тарелки на прикроватный столик. — Мне всегда хочется одновременно мыться, пить, есть и читать. Не очень полезно для книг, зато…

— Так приятно!

— Ага! — признал он, слегка покраснев. — Послушай, Лола!

— Что?

— Я только что подумал… Знаешь, что мне кажется?

— Мы это только что делали.

— Нет, я не об этом. Понимаешь, у меня какое-то свадебное настроение. Мне очень хочется, чтобы мы поженились — прямо здесь и сейчас!

Я улыбнулась, не совсем понимая его.

— Мы и поженимся… Ведь осталось уже не больше одиннадцати дней, верно?

— Вот пробьет полночь, и останется десять дней.

— Всего десять! А нам еще нужно решить, что заказывать: какую музыку, мясо или рыбу, устраивать охоту или нет…

— Никакой охоты, и вообще забудем об этом. Охотой займемся здесь, в Сиене.

— Понятно.

— Мы с тобой сбежим…

— Но разве ты не хочешь жениться на девушке, разряженный, как торт, в отеле «Хилтон» на Лонг-Бич, чтобы все твои многочисленные тетушки размякли от вина и от умиления заливались слезами?

— Хотя у меня поджарились легкие и мне позарез требуется основательный глоток крепкого паксиля, мне становится еще жарче, когда ты говоришь об этом…

— Правда?

— Нет! Послушай, я больше не хочу ждать! Я только что едва не сгорел заживо и наверняка числюсь в списке особо разыскиваемых преступников, отчего, может, я и стал таким сентиментальным. Но, понимаешь, я люблю тебя! И, как внезапно понял, очень сильно! Поэтому я намерен устроить старый добрый обряд венчания раньше, чем меня угостят «коктейлем Молотова»[6] или отправят в какой-нибудь итальянский ГУЛАГ.

— Да, эти два дня были просто ужасны…

— Не то слово! И мне кажется, будет куда более романтично, если мы попросим местного монаха обвенчать нас прямо завтра здесь.

Я не смогла удержаться от смеха.

— Да, ты уже не тот парень, с которым я познакомилась два года назад…

— Ты имеешь в виду: когда вокруг меня вечно вертелись старшекурсницы? И я слыл соблазнителем женщин и чертовски разбитным парнем?

— Ой, лучше не напоминай!

— Да, пожалуй, я придавал слишком большое значение этим неразборчивым связям… Теперь, когда оглядываешься назад… — Он перевернулся на спину и воздел руки к розовому балдахину. — Конечно, я уже не такой тупой увалень, каким был. Помнишь, что я сказал доктору Риккарди? Любовь меняет человека к лучшему. — Он понизил голос и полунасмешливо-полусерьезно прошептал: — Ты, моя обожаемая мексиканка, моя богиня, мое наказание за дурное поведение, ей-богу, ты, Лола Санчес, сделала меня лучше…

— Ох, Эрик! — усмехнулась я, хотя у меня слезы навернулись на глаза.

А он продолжал:

— А кроме всего прочего, думаю, сеньор Орест будет чертовски недоволен, и в этом заключается еще одно преимущество того, что мы поженимся с тобой сейчас!

— А кто это? — растерянно переспросила я.

— Орест — из пьесы Еврипида! Ну, не валяй дурака! Ты же помнишь этого мстителя за своего отца?! Которого фурии довели до безумия. Я имею в виду Марко Морено.

— И как эта пьеса касается нас?

— Орест убил свою мать Клитемнестру за то, что она убила его отца. И после того как он выполнил свой долг мести, настал черед и ему быть наказанным — его стали преследовать фурии и чуть не свели с ума. К счастью, с небес спустился Аполлон — как бог из машины — и в последний момент спас его, а всех остальных истребил.

— Ты это серьезно?

— Помнишь, в часовне Марко уж слишком приставал к тебе, а меня готов был в клочья растерзать! По-моему, он влюбился в тебя, как этот маньяк Чарльз Мэнсон.

— Ну хватит, довольно! Во-первых, мы с тобой поженимся в Лонг-Бич, чтобы на церемонии мог присутствовать Мануэль. И я не хочу лишать себя случая полюбоваться, как Иоланда будет отшивать парней, которые вздумают пригласить ее на танец. Во-вторых, нам пора заняться делом.

— То есть письмом?

— Угадал! — Я опустила взгляд на лежащую поверх одеяла бумагу. — Я просто умираю от любопытства.

— Ладно, женщина, отложим пока разговор о побеге. Но имей в виду, что в Италии на каждом шагу спотыкаешься о священника, и я уверен, что здешние падре были бы рады оказать нам честь…

— Эрик!

Он энергично закивал и указат на письмо.

— Хорошо, хорошо, любовь моя! Вопрос закрыт. Читай, скорее читай! Нечего затягивать.

Мы с ним уставились на исписанную страничку.

Эрик с азартом потер руки.

— Ужасно интересно!

Я внимательно изучала каждую завитушку.

— Он очень похож на тот почерк, которым было написано первое письмо, что было у Марко.

— А мне кажется, он напоминает почерк, которым было написано послание, что ты показывала мне во дворце.

— То есть Антонио сочинял его после того, как сломап руку.

— Читай, Лола, ты лучше меня знаешь итатьянский.

— Хорошо. Итак, Антонио, что тут у нас?

Глава 25

— Эрик, Антонио говорит, что в письме три ключа — «Сумев выжить и, таким образом, приняв вызов Третьего города, ты заслужил право на три дополнительные подсказки», но я не вижу здесь ни одной.

Мы принялись внимательно вчитываться в это необычное письмо.

— Взгляни на эти цветы — видишь, они образуют какой-то узор.

Мы уставились на цветочный орнамент, но у обоих глаза уже закрывались от усталости.

— Ничего не понимаю… Но взгляни на подпись, она какая-то странная.

Он указал на заключительные строки письма:

— «Лупо Назойливый и Справедливый». Как-то странно звучит, правда?

Я придвинулась ближе к Эрику.

— Но ведь это так и переводится.

— Lupo — это «волк», Retto — «справедливый».

— А Noioso значит «назойливый», «надоедливый» или «утомительный». Наверное, от латинского слова nausea — «тошнота».

— Чушь какая-то.

— Ну что же, это этимология.

— Я имею в виду всю фразу. Странно, что он так себя представляет. Звучит как-то нелепо, не соответствует основному тону письма — и даже написано другим почерком.

Я пригляделась внимательнее.

— Верно, так оно и есть!

Не отрываясь от меня, Эрик ловко выдвинул ящик стола, достал лист бумаги и ручку и начал что-то писать.

— Что это ты делаешь?

— Я подумал, что он мог переставить слова.

— То есть составил головоломку из слов?

— Ну да. Что-то вроде палиндрома, перевертеня или анаграммы. Ведь Антонио был алхимиком, а его жена — спиритуалисткой и колдуньей. Оккультисты времен Ренессанса обожали заниматься акростихами. А колдуньи умели сочинять молитвы в виде палиндрома — в прямом порядке это обращение к Христу, а в обратном — призыв к дьяволу. В ранней молодости я и сам ужасно увлекался анаграммами — все время составлял их из своего имени. Эрик Гомара легко и изящно превращался в Карму Эрго Ай — звучало вроде мантры йоги. А выражение «I’m a Keg Roar» («Я Хохочущий Бочонок») напоминало мне о вечеринках в юности. — Эрик устало зевнул. — Но пока я не отключился, помоги мне сделать перевод.

Он переписал заключительные строки письма Антонио со своим переводом на английский язык. Получилось следующее:

Эрик еще долго царапал карандашом, пока перед нами не оказался окончательный вариант анаграммы. Буквальный перевод ее не внес, однако, особой ясности:

Я хлопнула рукой по постели.

— Верно! Правильно, Эрик!

— Tetro. — Эрик опустил голову на подушку. — Это значит «печальный», «мрачный», «угрюмый» или «меланхоличный». Мы уже об этом говорили.

Я перечитывала фразу снова и снова, пока мне не стало ясно нечто не очень приятное.

— Но мы и так знали, что Антонио был подвержен депрессии. Не понимаю только, как это может быть какой-то подсказкой.

Эрик уже закрыл глаза и засыпал.

— Эрик!

Он слегка приоткрыл глаза.

— Да?

— Ну, давай же поработаем мозгами!

Он забрался под одеяло.

— Иди сюда, здесь так уютно — ты будешь говорить, а я размышлять.

В следующую минуту он окончательно погрузился в сон, даже рот у него приоткрылся, а раскинутые в стороны руки и ноги заняли почти всю кровать.

Но мне не давала покоя тайна письма, и я продолжала ломать голову, перебирая и комбинируя одни и те же слова:

Это продолжалось чуть ли не до самого рассвета. Я то дремала, то вдруг просыпалась, перечитывала послание и пыталась отыскать спрятанные в нем ключи. Мне казалось, что в рассказе о золоте содержался второй, скрытый смысл, но я не только не постигала его, но не смогла даже выявить подсказку, указывающую на местонахождение сокровища, таившуюся якобы в стенаниях Антонио по поводу печальной участи, постигшей его.

Глядя на темное окно, я размышляла о жизни и смерти Волка. Письмо, посредством которого Марко Морено заманил меня в Италию, было написано Антонио накануне сражения флорентийцев с жителями Сиены, состоявшегося в 1554 году. История свидетельствует, что оно завершилось успешно для флорентийцев, но не для Антонио. Как я объяснила Марко еще при посещении им букинистического магазина — и как вкратце поведал мне человек с татуировкой, он же мой отец, он же странный тип, с которым я поцапалась в кафе «Красный Лев», — в бою за Сиену Антонио совершенно растерялся, запутался. Все до одной книги об истории Медичи заканчиваются живописанием его гибели. Антонио обладал каким-то исключительно смертоносным оружием (считали, что оно было создано в его алхимической лаборатории, а другие приписывали его эффективность колдовским чарам его жены Софии Драконихи). Но почему-то при этом отмечалось, что его конь оказался не там, где ему следовало бы быть, и что прежде чем его сразили, он успел уничтожить множество людей из своего же лагеря.

«Смерть человека — лучший показатель того, как он жил», — прозвучал у меня в голове голос Морено. Эти слова он сказал мне в склепе Медичи, перед тем как описал предполагаемую позорную смерть Томаса де ла Росы.

«Гораздо лучше погибнуть, как Антонио, вам не кажется? Во всем блеске сражения у Сиены, применив свое чудо-оружие… Что это было? Опять черная магия? Стоит посмотреть в…»

Я потерла утомленные глаза. Вероятно, мы пропустили какой-то ключ, который можно отыскать, только изучив события и обстоятельства последних дней жизни Антонио. С ним мог случиться припадок тяжелой меланхолии, мучивший его всю жизнь. Причем не исключено, что это произошло как раз во время битвы при Сиене. Хотя ни о чем подобном я не читала.

Осторожно выскользнув из кровати, я подошла к стопке книг, купленных в то утро в Сиене. К сожалению, я не нашла ни одного серьезного исследования, посвященного сражению при Сиене, тем не менее мне подвернулся небольшой учебник по бизнес-самообразованию под названием «Как победить конкурентов по методу Медичи: Учитесь на примере первого сражения, выигранного коза ностра, тому, как можно достичь глобального корпоративного господства». Перелистывая учебник, я нашла карту сражения, в котором погиб Антонио.

Вот оно, это место, на юге Тосканы.

Марчиано-Сканагальо. Судя по карте, поле сражения находилось недалеко от города. Но что именно произошло в тот момент битвы? Почему у Антонио настолько помутился разум, что до своей гибели он успел поразить множество нападавших на Сиену флорентийцев?

Я взглянула на свои часики: четыре утра. Самое время вставать.

Эрик спал глубоким сном. Пришлось дергать его за руку, пока он не открыл глаза.

— Эрик! Милый!

— Д-да.

— Давай поговорим о том, что произошло в склепе.

— Не имею желания.

— Почему?

— Потому что я сразу вспоминаю о страшной смерти сторожей и Блазежа… Я бы предпочел вообще об этом забыть, если бы это было возможно.

— Ну, если ты действительно не хочешь говорить…

— Ничуточки!

— Тогда извини. — Я стала опять теребить его. — Пора вставать…

— Нет. Я хочу пить. А еще лучше — открой бутылочку пива «Амбьен» и выдави мне немного мягкого мороженого.

— Нет, нет! Вставай, милый, ну давай же… Надо поговорить с управляющим, узнать, нельзя ли арендовать машину. Нам нужно совершить небольшую поездку.

— Что? Поездку? Куда это?

— В Марчиано.

— Что ты еще придумала? Зачем?

— Чтобы выяснить, как погиб Антонио.

Глава 26

— Это ты, папа? — кричала я в мобильник, подаренный мне в Дуомо человеком с татуировкой. — Ты меня слышишь?

— Это ты, изверг? Ты где? Почему не звонила?

— Ах! Папа! Как поживает лучший в мире папочка и самый знаменитый мексиканский мачо…

— Лола, что происходит? Ты… Ты что, сбежала?

— Э-э… Гм-м… Да, в некотором роде… Я в Италии.

— Боже милостивый! Представляешь, несколько вечеров назад к нам приходит Эрик и что-то бормочет об ацтеках, Медичи, о каком-то Лотарио, увезшем тебя в Европу, и… даже не смею выговорить, что-то о могиле де ла Росы. Затем мы узнаем, что он улетел в Рим. А потом твоя сестра…

— Иоланда? А что с ней?

— Дорогая, ты знаешь, как я тебя люблю. Ты — мой ангел, и я обожаю тебя — от кончиков пальчиков на ножках до самой макушки, готов сражаться с драконом, чтобы защитить тебя, хотя ты вдруг оказываешься не умнее той курицы, из которой наш мясник собирается приготовить такос на твой свадебный ужин!

— Пап…

— Лола! Как я понимаю, ты отправилась в Италию, потому что хочешь найти там Томаса? Я знаю, что, желая оправдать в своих глазах родного отца, ты сделала из него настоящего героя — ведь много лет назад из-за его проклятого красноречия я едва не потерял твою мать… Хотя я не жалею об этом, потому что в результате у меня появилась ты… Но давай оставим все это в прошлом, хорошо? Он же умер! И казалось бы, я могу наконец успокоиться. Но нет! Сначала твоя мать устремилась в джунгли на поиски его могилы и чуть не погибла там, а теперь еще и ты! Умчалась прочь, даже не подумав нас предупредить, и вдобавок почти накануне свадьбы! — Мануэль Альварес с трудом перевел дух. — Хотя, должен признаться, я очень рад слышать тебя, малышка! Я настолько тебя люблю, что на самом деле не очень разозлился — а вот мама была вне себя! Я не буду против, даже если мне придется разделить твою привязанность к этому навечно проклятому призраку негодяя, к Томасу де ла Росе…

Я вполуха внимала увещеваниям задыхающегося от волнения Мануэля, сидя рядом с Эриком в арендованном нашим управляющим серебристом «фиате», несущемся к Марчиано-делла-Чьяна. Мы пересекали поистине идиллическую местность, где когда-то происходило сражение, в котором погиб Антонио. Рассвет еще не наступил. В сиреневых предутренних сумерках просматривались заросли и искривленные стволы деревьев. Задумчивая буколическая прелесть окрестностей резко контрастировала со взволнованным голосом Мануэля Альвареса, моего приемного отца, до сих не ставшего мужем моей матери Хуане, но зато ставшего музейным куратором. Он никогда не производил впечатления храброго человека, однако сумел как-то спасти нас от полковника Морено и разыскать в джунглях мою мать.

— Пап, послушай меня. Прежде всего я прилетела сюда вовсе не для того, чтобы найти могилу де ла Росы, — не совсем искренне уверяла я.

— Нет? — У него даже голос сорвался. — Правда? Ну хорошо. Только объясни мне: почему все твердят, что Томас умер в Италии?

— Это только ложные слухи. И прошу тебя, сосредоточься сейчас на другом.

— Сначала считалось, что Томас умер в Гватемале. Потом выясняется, что это произошло в Италии. А потом оказывается, что он скорее жив, чем мертв. И все-таки ему удается сбить с толку…

— Пап, послушай меня!

— Да, да, слушаю, дочка.

— Мы сейчас в Сиене, то есть скоро будем в Марчиано-делла-Чьяна.

— Почти доехали, — зевнув, заметил Эрик, который вел машину и поглядывал в карту. — Вокруг виноградники, фермы с домиками, красота! Все спокойно, никаких признаков опасности. Кстати, откуда у тебя этот мобильник?

— Тише, это от него, — прошептала я.

— А, верно, призрак прошедшего Рождества…

— Это был голос Эрика? — спросил отец.

— Да, он рядом.

— Значит, он тебя нашел? Он сказал, что ты сбежала с каким-то типом.

— Да, я полетела сюда, потому что в «Красном льве» появился этот человек с письмом. Его зовут Марко Морено. Мы… Мы немного с ним знакомы. Помнишь полковника Морено? Виктора Морено?

— Марко Морено? Гм-м… Имя мне незнакомо. Постой! Ты говоришь — полковник Морено?! Из джунглей? Который погиб? Тот, что пытался всех нас убить, а вместо этого сам оказался жертвой своего обезумевшего солдата?

— Да, да, и Марко — его сын.

— Это Лола? — услышала я в трубке голос матери.

— Его сын? — воскликнул отец. — Ты меня пугаешь!

— Но ты не беспокойся, он уже исчез, после того как Эрик… э-э… потолковал с ним и с его друзьями.

— Ага, именно так все и произошло, — пробормотал Эрик. — Мы просто поздоровались, а потом они все телепортировались.

— А это письмо, которое он мне принес, — его написал Антонио Медичи.

— Я бы хотел знать, что думает об этом Марко…

— Пап, я говорю об Антонио Медичи! Ты слышал это имя? Он был конкистадором.

— Ах да, конечно! В Марокко я участвовал в симпозиуме на эту тему, и все мы единодушно возмущались жестокими колонизаторами. Ну да! Антонио Медичи — алхимик, оборотень, ландскнехт Кортеса, человек, убивший множество людей…

— Понимаешь, в его письме было что-то вроде карты. Только подумай, ведь она может привести нас к сокровищам ацтеков!

— Действительно, известна старинная легенда о том, что Антонио присвоил себе мексиканское золото, однако она так и не подтвердилась. Ну, теперь я все понял. Ты хочешь найти золото ацтеков? Это очень интересно, но… Постой, Хуана! Успокойся! Я говорю с ней…

Я слышала, как мать, признанный специалист по иконографии майя, с подлинно мексиканским темпераментом кричала грозным голосом, обычно нагонявшим страх на ее подчиненных в университете, где она возглавляла археологический факультет:

— Что? Что она говорит? Она сбежала с каким-то парнем?

— Нет, дорогая, не совсем так.

— Тогда о чем она думает? Я здесь мучаю Ванду приготовлениями к свадьбе, в любую минуту сюда может нагрянуть портниха, чтобы примерить на ней венец и платье…

Я выкрикнула:

— Пап, мы ищем место гибели Антонио! Помоги мне!

— Лола, я знаю, где был убит Антонио. Раньше это место называлось Сканагальо, долина…

— Мы как раз туда едем. — Я объяснила Мануэлю, что мне может пригодиться любая подробность, известная ему о сражении флорентийцев с жителями Сиены и об участии в нем Антонио.

— Хорошо, дай вспомнить… Хотя стоит мне только услышать про этого Марко Морено, как меня в жар бросает!.. Сейчас, дай подумать… Так вот, в XVI столетии, во время так называемых итальянских войн, Сиена оказалась заложницей напряженных отношений между Францией и Италией. Город стремился добиться независимости от Испании. Император Карл V имел там испанский гарнизон. Но Медичи тоже хотели владеть этим городом.

— Хорошо, а кто еще?

— Козимо вступил в союз с Карлом V против французов, поддерживавших повстанцев Сиены. В числе защитников Сиены был такой генерал, Пьетро Строцци, непримиримый враг Козимо. В 1554 году его солдаты совершали опустошительные набеги на окрестности, занимаясь мародерством и убивая союзников императора Карла V. Но летом произошло решающее сражение, к которому и подоспело войско Медичи.

Эрик нажал на педаль газа.

— Судя по карте, скоро мы будем на месте.

Машина свернула с шоссе на ухабистую грунтовую дорогу и покатила на запад. Лучи восходящего солнца упали на долину, поросшую причудливо изогнутыми сикоморами. И тут я заметила какого-то человека на другом склоне долины. На нем была рубашка, в предрассветных сумерках показавшаяся мне серой. Это мог быть фермер или виноторговец. Он был слишком далеко, и я не могла разглядеть его, но все-таки видела, что он один и время от времени нагибается, как будто осматривает траву под деревьями.

— Кто сражался на стороне Медичи? — кричала я в телефон, когда Эрик затормозил.

— В основном наемники.

Эрик откинулся на спинку сиденья и утомленно закрыл глаза.

— Под командованием маркиза Мариньяно было около пяти тысяч воинов, — продолжал Мануэль. — Обе армии состояли из наемников, правда, сиенская была слабее. За несколько месяцев до генерального сражения его войско было разгромлено, а оставшиеся в живых были или ранены, или деморализованы. Противостояние двух армий продолжалось несколько месяцев, до начала августа. К этому времени Антонио прибыл в лагерь императора — на его деньги была нанята по меньшей мере треть солдат, и сражались они скорее за Козимо, чем за Карла V. А потом, уже во время сражения, что-то произошло. Кажется, была очень плохая погода, это внесло сумятицу, и вместо сиенцев Антонио принялся убивать флорентийцев посредством какого-то экзотического взрывчатого вещества, а потом и сам был убит…

— Пап, у меня в магазине есть книга, история этой войны. Она называется «Господь любит Могущество».

— Знаю, автор — Грегорио Альбертини. Обожаю эту книгу. В ней — с твоего разрешения, я возьму ее — Альбертини дает любопытное описание сражения…

Тут в наш разговор ворвалась моя мать:

— Лола!

— Привет, мама!

— Имей в виду, я не сержусь на тебя!

— Хорошо.

— Это отец сердится. А что ты ему сказала? У него такой вид, будто он вот-вот свалится в обморок…

— Я только…

— А ты знаешь, что через час начнется предсвадебная вечеринка? А поскольку у тебя нет друзей, кроме сестры и твоего милого, мне пришлось пригласить всех моих знакомых…

— Ой… Ну да… Правильно, мам.

— А тебе известно, что Иоланда тоже сбежала и собирается искать тебя?

— Что? Как это — сбежала?!

— Не ори так в салоне! — недовольно проворчал задремавший Эрик. — У меня прямо в ушах звенит!

— Да, эта противная девчонка сбежала! — подтвердила мама. — Вчера она вычитала в блогах, что в сиенский Дуомо ворвались двое или трое неизвестных латиноамериканцев, и вбила себе в голову, что это была именно ты, а поскольку ей до черта надоели все эти репетиции свадьбы и кружевные наряды для подружки невесты… — Дальше она понизила голос и озабоченно зашептала: — И еще ее взволновал этот сумасшедший вздор, что нес Эрик. О Томасе, понимаешь? Насчет того, что якобы он похоронен в Италии. И это несмотря на то, что я чуть голову не потеряла, когда искала его в джунглях! Потому что мне казалось, что я все еще люблю этого старого дохлого проходимца! Ну ладно. Так вот, она, твоя сестра, все пыталась до тебя дозвониться, но ты не отвечала, тогда она потеряла терпение и умчалась сломя голову! Ты же знаешь, какая она!

— Это плохо, — отметила я, подумав о татуированном человеке.

С тех пор как Томас пропал, моя единокровная сестра пребывала в глубокой депрессии. Моя сестра… как бы это выразиться… очень своеобразный человек, и если бы она узнала, что де ла Роса прикинулся погибшим и покинул свою дочь, вся ее трагическая меланхолия обратилась бы в жуткую ярость, которая в «Экзорцисте», может, и кажется праведной и великой, но в реальности просто ужасает.

— Кто из них прилетает сюда? — поинтересовался Эрик.

— Иоланда, — ответила я.

— Твоя сестра? Что ж, нам будет очень уютно…

— Она приземлилась в Риме уже несколько часов назад, — продолжала моя мать. — Эта сумасбродка заявила, что найдет тебя, а может, даже и могилу Томаса. Я слышала, папа что-то говорил о золоте Монтесумы?

— Да, есть вероятность, что мы найдем его здесь, но…

— Но как? У тебя есть надежная версия? Да? Гм-м… думаю, вряд ли ты обойдешься без моей помощи… Но звучит очень интригующе! Мы с Мануэлем тоже пытались найти эти сокровища, еще в восемьдесят третьем, в Бразилии. Университет выделил нам на это грант, но должна сказать, что большую часть времени мы брели по колено в воде через Рио… Кажется, Томас тоже охотился за золотом Монтесумы. Значит, вы в Италии! Потрясающе! А здесь сплошные хлопоты и разговоры, решено, что никакой охоты не будет, целыми днями торчат эти подружки невесты, а уж выглядят они ужасно нелепо в своих нарядах. И где ты предполагаешь провести следующие несколько дней?

Я едва понимала, о чем она тараторит.

— Что?

— Я спрашиваю, где ты будешь?

— Не знаю, мама… Где-нибудь здесь. А когда вылетела Иоланда?

— Вчера. Послушай, ты мне не ответила.

— Но я не знаю. Если повезет, может, в Венеции.

— В Венеции. Превосходно! Надо же, куда тебя занесло! И все как-то вдруг! Полетела сориентироваться, не найдется ли чего, потом срочно вернешься, чтобы выскочить замуж. Правда, так время до свадьбы пролетит быстрее…

— Но ты ведь не собираешься лететь сюда? — робко осведомилась я.

Если моя сестра при виде воскресшего Томаса стала бы Линдой Блэр[7], то Хуана превратилась бы в мамми Грендэла. Я посмотрела в окно на омытый ярким солнцем зеленый рай.

— Погода здесь отвратительная.

— Когда это меня останавливало?

— К тому же началась эпидемия чумы.

В трубке раздался голос отца:

— Я нашел ее! Еще раз привет, дочка. Слушай, твоя мать что-то вдруг так раскраснелась… Но, представляешь, я нашел эту книгу!

— Ну так прочти, что там говорится.

В трубке послышался шелест переворачиваемых страниц.

— Но учти, этот отрывок ужасно коряво написан, — предупредил Мануэль.

— Эрик. — Я подняла телефон повыше. — Послушай вместе со мной, это может оказаться очень важным.

— М-м?.. А что это?

— Это отрывок из книги «Господь любит Могущество».

Глава 27

В трубке раздавалось потрескивание, слегка заглушающее голос моего отца, начавшего читать отрывок из трактата по истории Грегорио Альбертини:

— Создается впечатление, что он швырял в них горящей нефтью, — заметил Эрик, когда отец закончил читать. Мы сидели в машине, прижав головы к мобильнику.

— Очень интересное предположение, — откликнулся отец. — Гм-м… Нефть.

— Это не просто предположение, — пробормотала я, вспомнив об удушливом газе, едва не уморившем нас в подвалах Дуомо.

— Что ты имеешь в виду? — спросил отец.

— Ничего, просто я говорю, что эта история довольно мрачная.

— Да уж, ничего не скажешь, — согласился Мануэль. — И ты тоже заметила, что она изложена как-то сумбурно, непоследовательно? Так она вам помогла?

Я выглянула в окно: небо значительно посветлело.

— Не знаю. Я сама не знаю, что именно мы ищем. Но мы уже приехали — мы на бывшем поле брани. Теперь побродим здесь, может, найдем что-нибудь интересное.

— Хорошо, солнышко, но только, ради Бога, потом позвони нам!

— Скоро увидимся! — донесся до меня голос матери.

— И помни, что я, что мы очень тебя любим, — сказал на прощание Мануэль.

— Я тоже, папа.

Раздался щелчок, и телефон выключился.

Я озабоченно нахмурилась:

— Да, не очень-то все хорошо.

— А в чем дело?

— Я имею в виду отца и мать. Она не собирается оставаться в стороне, а прилетит сюда, как эти летающие мартышки из Волшебной страны Оз…

— Да ладно тебе, Лола! Ты посмотри, какая вокруг красота!

Я умолкла.

Первые лучи солнца окрасили в голубые тона поднимающиеся на горизонте холмы. Перед нами лежала долина, пестрящая самыми разными оттенками зеленого, от бледно-лимонного до темно-изумрудного. После недавнего дождя все заросли, поля и перелески были усеяны сверкающими каплями влаги и росы. Ближайший к нам участок долины занимали виноградники, пересекаемые потемневшими от дождя тропинками. По склонам холмов поднимались искривленные стволы деревьев с очень темной листвой. На востоке темнели целые их рощицы. Я оглядела долину, но уже не обнаружила того фермера или торговца вином, искавшего что-то в траве.

— Недурно будет побродить немного, — зевнув, предложил Эрик.

Он бросил ключи на переднее сиденье, прихватил пакет с едой и направился без особой цели по еще не просохшей траве. Мы минут двадцать шли по тропинке, вившейся по склону, затем спустились в долину, заросшую деревьями и темно-лиловыми цветами. Мы добрались до западного края долины, за спиной у нас поднималось солнце.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила я.

— Уже окончательно проснулся. А надо признаться, довольно холодно. Но я захватил кофе — этот менеджер был настолько любезен, что приготовил для нас большой термос с кофемаччиато, знаешь, это такой, с горячим молоком и разными добавками, а еще печенье, немного амаретти и два здоровых куска апельсинового кекса.

Мы уселись на склоне и с аппетитом подкрепились. На противоположном склоне долины мы увидели стоящую на месте лимонно-желтую машину.

— Еще один «фиат», — заметил Эрик.

— Ты определил это с такого расстояния? — удивилась я.

— У меня отличное зрение. Я вижу даже спойлер на крыльях. К тому же почти все итальянцы предпочитают «фиаты» другим машинам.

Перед нами простирался склон, заросший травой со сверкающими капельками влаги и густым кустарником. В самом низу темнела роща сикомор. Мы стали спускаться, скользя по влажной тропинке, цепляясь за колючую ежевику. Склон оказался довольно крутым.

— Давай прикинем, — предложила я. — Мы с тобой находимся на западном склоне, должно быть, здесь и стояли флорентийцы.

— Правильно — сиенцы занимали восточный склон. Я стараюсь вспомнить классическую диспозицию, которой придерживались во времена Возрождения, — авангард состоял из пеших солдат, копьеносцев и артиллерии.

Мы подошли к тенистой рощице.

— Альбертини говорит, что Антонио руководил передовой линией, — напомнила я.

— Тогда вон там, вдали, справа и слева от нас стояла легкая кавалерия.

Мы углубились в заросли сикомор. Роща занимала гораздо большую площадь, чем казалось из машины, хотя деревья росли не очень тесно. Лучи солнца достигали травы и пробивавшихся сквозь нее темно-лиловых колокольчиков.

— Но Антонио бросился в бой первым, даже не подав сигнала войску, — сказала я.

— И почему же он так поступил?

— Может, в приступе боевого азарта?

— Но ведь он считал вздорной эту войну против Сиены! — Эрик приставил ладонь ко лбу, защищая глаза от солнца. — Что-то здесь не сходится.

— Как это?

— Я ожидал чего-то еще, ведь я уже читал об этой битве и представлял ее себе именно так, как описывает ее Альбертини. А эта долина выглядит… не знаю, как-то иначе.

— Альбертини отмечал, что у него была хорошая точка обзора поля битвы — с высокого холма… Вот как ты сейчас ясно видишь тот «фиат»…

— Но он писал еще что-то о погоде…

— Что был туман, — подсказала я.

— Вот-вот — именно тумана сейчас и не хватает! Альбертини же сам себе противоречит! То пишет, что все превосходно видел, то говорит, что долину застилал густой туман!

Я остановилась.

— И утро сегодня холодное, каким оно и должно быть в августе.

— И еще! Помнишь, что читал твой отец? Альбертини особо подчеркивает, что Козимо желал, чтобы обязательно был упомянут…

— Да, да туман… и что «об этой роковой ошибке распространяется множество всяких домыслов».

— Верно! Похоже, что он просто сочиняет!

— Желая доставить удовольствие Козимо. Типичный пересмотр истории во избежание позора.

— Потому что откуда нам знать, был ли в тот день туман? Это зависит от того, каким был климат в XVI веке, но все равно создается впечатление, что Альбертини что-то утаивает. А если тумана не было, тогда… можно предположить…

— Что Антонио стал убивать флорентийцев вовсе не случайно, а намеренно!

— То есть никакой ошибки не было. — Эрик сощурил глаза, вглядываясь в простирающуюся перед нами рощу. — Он отлично видел своих…

— Своих жертв, — закончила я его мысль. — Он понимал, кого убивает.

Эрик ничего не ответил. Он по-прежнему пристально смотрел вперед, на какой-то далекий объект между сикоморами. Я проследила за направлением его взгляда и увидела на земле опавшие золотые листья, темно-пурпурные бутоны… и красное пятно за одним из деревьев.

Примерно полчаса назад, в предрассветных сумерках мне показалось, что тот человек, «фермер», одет в серую рубашку. Но сейчас я видела его красное плечо и рукав. У подножия дерева валялся синий рюкзак.

Человек в красной рубашке сидел на земле, прислонившись к дереву и повернувшись в противоположную от нас сторону, и писал что-то в блокноте, заглядывая в какую-то книгу. Мы его вспугнули.

Он повернул голову и взглянул на нас из-за ствола дерева. Мы увидели знакомые черные волосы, затененные щетиной щеки, большие черные глаза.

Он вовсе нас не преследовал. Своим неожиданным появлением в долине мы здорово удивили Марко Морено. И пока мы, в свою очередь, изумленно глазели на него, я поняла, что он даже рад нашей встрече.

Глава 28

Блестящие фиговые листья плавно кружились в воздухе и опускались на землю. Красная рубашка Марко сверкнула в солнечном луче, когда он быстро вскочил на ноги. На его лице еще красовался шрам после схватки с Эриком, под черными глазами залегли глубокие темные тени. В руках он держал ручку и блокнот с прорезиненной подкладкой для предохранения от сырости. Рядом на пестрой от колокольчиков траве валялся синий, туго набитый рюкзак.

Я направилась прямо к нему под торопливое бормотание Эрика:

— Этот желтый «фиат» его. Уходим, быстро!

— Но у него письмо…

— Ах, черт, и верно! А ты не помнишь остальные головоломки?

— Когда я в последний раз проверяла свою былую фотографическую память…

— Ну как же! Когда вокруг нас бушевал пожар! — Эрик испуганно округлил глаза. — Ну ладно, идем, хотя у меня нет ни малейшего представления о том, как нам умыкнуть у него письмо и по-быстрому ретироваться до того, как он успеет с нами расправиться. Может, нам просто сказать…

— Я так и думал, Лола, что вы заявитесь сюда провести разведку на местности! — нараспев обратился к нам Марко, гораздо более дружелюбно, чем я ожидала. — Хотя, признаться, не ожидал увидеть вас так скоро.

Он скользнул взглядом по заросшему кустами склону. Примерно в ста футах от него Доменико склонился над вырытой в земле ямкой, пытаясь разжечь костер при помощи зажигалки. Он поднял на нас поражающее своей нездоровой бледностью лицо.

— Дом, смотри, кто к нам пожаловал, — сказал ему по-итальянски Марко.

— Вижу, — отвечал тот, при этом руки его тряслись так, что связка ключей издавала какой-то нервозный звон.

— Я попросил его привезти меня сюда, хотелось подышать свежим воздухом. — Марко взмахнул блокнотом, указывая на великолепный вид. — А вообще, к сожалению, дела у нас обстоят не очень уж хорошо.

Я успела заметить, что на листе блокнота начертано всего несколько слов, а под ними красуется великолепный набросок собора Дуомо.

— А ему известно, зачем вы сюда приехали на самом деле? — спросила я.

— Вы про Доменико? Нет, он думает только про своего погибшего друга.

— И все из-за того проклятого изумруда! — Доменико перевел мрачный взор с меня на Эрика и снова нагнулся над струйками дыма.

Марко шагнул к своему рюкзаку. Я не видела оружия, и он не выказывал никакой угрозы — во всяком случае, пока.

— А вы, конечно, знаете, зачем я приехал?

— Я знаю, что вы человек умный, — осторожно заметила я. — Видимо, вы на что-то рассчитываете.

— Вы мне льстите, Лола.

— Вовсе нет. А можно узнать, что это у вас в рюкзаке?

— Тайны, столь вами обожаемые.

— Сегодня вы такой любезный!

— А вам это нравится?

— Не очень. Это не в вашей натуре.

— Не хотите же вы сказать, что…

— Во всяком случае, мне это нравится больше, чем видеть, как ваши сообщники убивают людей.

— А вы не считаете уместным упомянуть в этой связи обстоятельство того, как Блазеж отравился ядом? — Он кивнул на вставшего между нами Эрика.

— Ваш приятель сам напросился на неприятности, — обратился Эрик к Доменико, тщательно подбирая итальянские слова.

— Я слышал, что вы тогда сказали Блазежу. — Доменико ткнул пальцем в Эрика, и ключи снова звякнули. — Вы сказали, что этот изумруд, несомненно, очень ценен. Вы подталкивали его к тому, чтобы он дотронулся до камня, хотя знали, что он обладает некими коварными свойствами.

Марко сделал еще два шага к рюкзаку.

— Бедняга Блазеж! Я давно уже его знаю. Когда я впервые прибыл из Гватемалы в Европу, я переманил из армии его и нашего дорогого Доменико, наняв их в качестве своих телохранителей, а точнее — собутыльников. Они стали для меня очень близкими друзьями.

— Я слышала, что вы отбыли из Гватемалы еще до окончания войны, — небрежно заметила я.

— Это был годичный отпуск, можно сказать, я уехал самовольно. Или по воле моего отца — порой нас с ним было очень трудно различить. Но мое пребывание здесь оказалось не очень удачным. К сожалению, здесь тоже читают газеты, и международные отзывы о полковнике Морено были… как бы это выразиться… не самыми благожелательными. Доменико и Блазеж думали, что они работают на очень важного человека, так ведь, Доменико?

Но тот продолжал что-то доказывать Эрику.

— Перестань бубнить! — рявкнул на него Марко.

— Иди к нашей машине, — прошептал мне Эрик. — А я попробую добраться до их «фиата» и увести его, тогда они не смогут нас преследовать. Нам нужно разделиться, разойтись на противоположные склоны долины…

— Что?

— Успокойся, слышишь? Успокойся, — уговаривал Марко Доменико.

— Почему это я должен успокоиться?

— Потому что я хочу, чтобы они остались. Я еще не сделал своего признания. И кто лучше освободит меня от моих грехов, чем эта красивая синьорита? Видите ли, Лола, моя связь с этими ребятами не очень хорошо отразилась на их состоянии… гм-м… особенно на здоровье Блазежа. А также на их репутации. Итальянцы называют их предателями, но я предпочитаю называть их, точнее, теперь одного Доменико…

— Версипеллисом?

Марко нагнулся над рюкзаком, и лицо его накрыла тень.

— Да, пожалуй, Версипеллисом, оборотнем. Какая вы сообразительная и так образно мыслите!

— Благодарю вас.

Эрик оглянулся на меня через плечо:

— Что ты делаешь?

— Она со мной кокетничает, — ответил за меня Марко. — Она думает, что раскусила меня. Просекла мою слабость. И, что интересно, отчасти ведь она права…

— Вас привел сюда интерес к судьбе Антонио, — отметила я.

— Догадаться об этом было несложно. — Он указал на лежащую в траве книгу. — Как вы думаете, что здесь произошло?

— Он преднамеренно истребил солдат своей армии.

— Да! Отлично. Быстро вы это сообразили. Вопрос — почему? — Он снова нагнулся, но не над рюкзаком, он сорвал колокольчик, добавил несколько черных ягод и швырнул всем этим в меня. — Смотрите, будьте осторожней, это беладонна!

Я, кажется, поняла этот язык цветов, но ничего не сказала.

— Ага! И эта очаровательная леди видит цветок и вспоминает… кое-что? Но не будем забегать вперед. Прежде всего «Волчица»…

— Если вам известно так много, то где же вы были весь вчерашний день? Мы вас не видели, — сказала я.

— Ну, если бы вы меня видели, то мне ничего не удалось бы сделать. Утром я дал Доменико снотворного, потому что он не переставал горевать о своем друге. Я хотел в одиночку выследить вас и разузнать о ваших действиях.

Вскинув голову, Доменико посмотрел на своего хозяина и выругался. Очевидно, он понимал по-испански больше, чем я думала. Он бросил заниматься костром и выпрямился.

— Я таскался за вами так долго, что чуть не умер со скуки! — сказал Марко. — Кстати, так вы нашли эту проклятую Волчицу?

— Нет! — Эрик стал осторожно приближаться к Доменико.

— А я так и понял, что нашли.

— Стой, Эрик, не связывайся с ним! — попыталась я остановить его, но он явно не обращал на меня внимания.

— Натягивает поводок, да? — издевательски заметил Марко.

— А что же вы сами не нашли Волчицу? — вызывающе поинтересовалась я.

Он небрежно пожал плечами:

— Мне пришлось прервать поиски. Я… я очень устал.

— Устали?

— Вам не нравится это определение? Под усталостью я имею в виду депрессию. Болезнь, тоску, желание покончить с собой. Понимаете? Я потерял кузена, а потом своего отца. И еще Эстраду, бывшего моим другом. Мне следовало отомстить вам, а вместо этого я болтаюсь по Италии, роюсь в книгах, ищу сам не знаю что и вот в очередной раз оказался замешанным в грязную историю, хотя поклялся себе, что этого больше не будет.

— Вы говорите про убийство сторожей в соборе?

— Да. Я надеялся, что больше со мной ничего подобного не случится, — отрывисто сказал он, — но, видно, для меня это недостижимо.

Я увидела у его ног книгу, столь осторожно положенную им ранее на кусок непромокаемой ткани. Я присела перед рюкзаком, в котором, как я была уверена, лежало письмо Антонио, сделав вид, что заинтересовалась книгой. Это было прекрасное старое издание Якоба Буркхардта «Культура Италии в эпоху Возрождения», захватывающая история искусств и преступлений.

— Хорошая книга, — сказала я, передавая томик Марко.

— Классическая работа. — Он погладил открытые страницы, потом закрыл книгу.

— Мне кажется, Марко, вы оказались здесь не из-за своего отца, а просто потому, что пытаетесь разгадать эту головоломку, полагая, что вам это под силу. Вы знаете, что в карте, помещенной в письме, имеется ключ к разгадке. И вы знаете, что в этой долине произошло нечто…

— Вы уже видели, на что я способен, там, в склепе.

— Ничего особенного вы там не совершили. Я же вас видела. Сторожей убивали Блазеж и Доменико, а вы просто стояли и истерически кричали.

— К сожалению, вы ошибаетесь. Потому что я способен на многое. Во время войны я действовал куда активнее моего отца.

— Когда? На войне?

— На войне. — Марко скривил губы, произнося это слово. Видимо, это был его очередной эвфемизм. — Поэтому я и покинул Гватемалу! Какая ирония судьбы! И вот я здесь, ищу сокровище, убиваю стариков, потому что я точно такой же, как мой отец, старый полковник, и просто не могу измениться.

— Значит, теперь вы хотите стать… как это?.. Диктатором?

— Вы бросаетесь словами, смысла которых не понимаете! Мой отец строил блестящие планы на будущее Гватемалы, мечтал сделать ее страной света, просвещения, красоты и порядка, лелеял мечту, более великую, чем мечта Пиночета. И для этого не потребовалась бы бескомпромиссность Милошевича. Достаточно было осуществить кое-какие реформы, сделать солидные инвестиции, и наша страна оставила бы позади Кубу, Северную Корею и даже Соединенные Штаты.

— Какая глупость! Если бы вы не запятнали себя преступлениями, вы могли бы стать ученым!

Он изумленно посмотрел на меня, потом качнул головой:

— Ученым? Нет, ученым был Томас де ла Роса.

— Де ла Роса. Да вы просто одержимы им!

— Я же сказал, что очень похож на отца. Радуйтесь, что вы не похожи на своего.

— Почему это?

— Потому что он покончил жизнь самоубийством, Лола! Я все ждал подходящего момента, чтобы сказать вам об этом. Он покончил с собой здесь, в Италии. Потому что чувствовал себя виноватым. — Марко поднял рюкзак и потряс им. — Я могу, я собирался доказать вам это. У меня здесь документы — свидетельство о смерти, описывающее то, как он умер. И вы поймете, что он был таким же жестоким зверем, как и я.

— Покончил с собой?!

— Почти, он сошел с ума…

— Не может такого быть…

Но я была не настолько глупа, чтобы рассказывать Марко о встрече с татуированным незнакомцем. Я вцепилась в одну из лямок рюкзака, но Марко с силой потянул его к себе. Я не сдавалась и крепко уперлась в землю ногами.

— Кто кого перетянет? — усмехнулся он.

— Там у вас письмо! Отдайте его! — Я тянула и дергала рюкзак к себе.

— Вы что, шутите? Не смешите меня!

— Говорю вам: отдайте его! — задыхаясь от усилий, прохрипела я.

— Для такой невысокой девушки вы довольно цепкая…

— Нечего надо мной смеяться! — услышала я возмущенный голос Доменико, обращенный к Эрику, уже стоявшему совсем рядом с ним.

— О, это просто нервный смех! Это что у вас, пистолет?

— Босс поставил мне условие, как он это называет, чтобы я не носил при себе оружие. Зато вот это не дает осечки, верно?

Доменико вынул из кармана длинный блестящий нож и плавно поводил им. Внезапно лезвие ослепительно сверкнуло. Это он вдруг двумя молниеносными движениями полоснул по правой руке Эрика.

— Эрик!

Эрик зажал порезы на бицепсе и нахмурился… Нет, нет! Засмеялся! Его смуглое лицо внезапно осветилось радостной улыбкой подобно лику чудовища, мельком увиденного мной в подземном склепе. С сатанинским весельем он принялся метаться вокруг Доменико, танцевать, подскакивать, завывать, потрясать руками, обрушивая на него испанские проклятия, строя жуткие гримасы на своем вымазанном кровью лице. Доменико тупо следил за ним и выжидал. Вдруг Эрик нагнулся и схватил камень.

— Эй, отбивай, отбивай! — дико завопил он. — Давай отбивай! Лови его, идиот!

Камень просвистел в воздухе, и Доменико инстинктивно поймал его. Ключи упали на землю.

— Лола, машина…

— Что? Что ты делаешь?

— Машина!

Эрик резко опустил руку вниз, как в игре в боулинг, схватил ключи и стремительно побежал к лесу. Доменико бросился за ним.

— Простите, ребята, разве они вам нужны?

Наконец до меня дошло, что Эрик задумал угнать автомобиль, чтобы лишить их средства передвижения, а я должна была взять на себя арендованный менеджером «фиат».

Рывком выхватив у Марко рюкзак, я со всех ног понеслась через рощу, мимо роняющих росу сикомор, сквозь вихрь желто-оранжевых листьев. Казалось, деревьев стало гораздо больше, они то и дело вставали у меня на пути. Ветви хлестали по лицу и рукам, с ног сбивал холодный ветер. Я бежала по тропинке, и мои прыжки и скачки отдавались в голове, в глазах все плыло и превратилось в какой-то калейдоскоп из лоскутных, стремительно сменяющихся пейзажей.

За лесом начинался подъем, выход из долины. Грязь из-под ног шлепала мне на руки и на рюкзак. Я понеслась вверх, слыша прямо за собой тяжелое дыхание Марко, мчавшегося следом за мной вверх по склону. Я цеплялась руками за влажную траву, скользя по налипшим на тропинке листьям.

Я карабкалась вверх, и грязь летела мне в лицо, в глаза. Раздалось какое-то победное рычание, и мне в щиколотку вцепилась рука, затем она схватила меня за голень.

Я резко повернулась.

Марко держал меня, задыхаясь от бешеного бега, с вытаращенными от возбуждения глазами.

— Вы оказались сильнее меня, Марко, — произнесла я. — Наверное, вы…

— Не отталкивайте меня! Только не отталкивайте!

— О Боже…

Он яростно смотрел на меня налитыми кровью глазами.

— Что вы собираетесь делать?

Он только загнанно дышал, а потом с трудом выговорил:

— Как же вы на него похожи!

Неожиданно он выпустил меня, отклонился и поднял руки вверх, словно сдаваясь. Я подхватила рюкзак и побежала дальше.

Наконец я оказалась рядом с нашей машиной. Схватив оставленный на переднем сиденье ключ, я вставила его и включила зажигание.

Как раз в ту секунду, когда через ветровое стекло я увидела желтый «фиат», золотисто-зеленый пейзаж развернулся передо мной, колеса прокрутились, буксуя в мягком грунте, закружились и заскользили, после чего машина на всей скорости понеслась с крутого склона.

Сидя за рулем желтого «фиата», перепачканный кровью Эрик оглашал окрестности яростным победным кличем.

Мы понеслись прочь — мы убегали от Марко, стоявшего в грязи, тяжело дышавшего и уперевшегося руками в бока. Убегали от мелькавшего где-то среди деревьев Доменико, сыпавшего нам вслед проклятиями. Колеса перескакивали через кочки и заросли густой травы, неся нас вниз по склону. Когда мы наконец выскочили на грунтовую дорогу, я с облегчением вышвырнула за борт пистолет, вынутый из украденного рюкзака, как будто он был грозящей вот-вот разорваться бомбой. Дорога вилась по холмам, вдоль долины, к полям, виноградникам и пастбищам с задумчивыми коровами. Но мы знали, куда ведет эта дорога.

Она вела, как, впрочем, и все дороги, в Рим.