Золото Монтесумы

Глава 29

— Кажется, я знаю, что нам делать дальше, — возбужденно объявила я Эрику много позже, около четырех часов дня.

Мы с ним сидели за столиком в уютном римском баре «Пасквино», где пахло ароматным кофе и свежеиспеченными бриошами. Это заведение рядом с Пьяцца-Навона ничем не отличалось от сотен подобных заведений Вечного города: сверкающая латунью стойка, цветы сирени в керамических вазочках на маленьких металлических столиках и на стене — непременный огромный телеэкран, транслирующий очередной футбольный матч. После нашего отчаянного побега от Марко и Доменико и трехчасового ралли до Рима мы оказались в этом баре, потому что моя мать позвонила мне и велела нам заглянуть именно в него. Она успела выудить из Мануэля сведения о родственных отношениях Марко Морено с жестоким полковником и пришла в ужас. Заявив мне, что я такая же глупая, безрассудная и упрямая девчонка, как и мой родной отец, она объяснила, что уже прилетевшая в Рим Иоланда намерена использовать это самое кафе в качестве центра по обмену эсэмэсками. Основную и самую тягостную часть нашего разговора я постаралась тут же забыть. Мне это, в общем, удалось, так как последние двадцать минут я неоднократно напоминала хозяину бара о том, что жду сообщения от сестры.

Томясь в ожидании, я задрала голову и уставилась на телеэкран, где транслировался футбольный турнир молодежных команд. Из колонок раздавался такой оглушительный рев, а на экране несколько раз с таким сладострастием прокручивался момент жестокого столкновения несчастного игрока сицилийской команды с каменным черепом уругвайца, что мне стало совсем тошно и я отвернулась. Поразмыслив, я начала набивать синяки на подушечках больших пальцев, посылая сеньору Сото-Реладе оставшиеся безответными запросы относительно мнимой смерти Томаса, поскольку он уверял, что обладает о нем подробной информацией. Я отодвинула в сторону вазочку с лиловым букетиком и столовые приборы, выкроив на крошечном столике местечко, где разложила первое письмо Антонио, извлеченное вместе с толстой пачкой других документов и путеводителем по Италии из рюкзака Марко. Последние, для надежности, я переложила в свой зеленый рюкзак. Кроме того, я достала второе, украшенное цветочным орнаментом, послание, спасенное нами от огня в подземелье Дуомо, а рядом положила уже довольно потрепанный мной личный дневник Софии.

Я только что пришла к заключению, что из всех этих бумаг именно дневник содержит самые полные сведения и что они помогут нам разгадать головоломку Антонио, изложенную в третьей строфе:

Пока я корпела над бумагами, Эрик вытянул из вазочки один цветок. Это был встречающийся в Италии на каждом шагу темно-лиловый колокольчик с черными ягодками, как тот, которым швырнул в меня Марко в долине Чьяна.

— Как он назвал тебя, когда бросил тебе такой цветочек? — спросил Эрик, покачивая нежным стебельком.

Не отрываясь от чтения, я пробормотала:

— Кто и что мне бросил?

— Марко. Когда он столь своеобразно преподнес тебе один из таких цветов, он сказал что-то вроде «Смотри, будь осторожна…» и как-то тебя назвал…

— Эрик, какая разница? — Я указала на дневник. — Я только что наткнулась на нечто невероятное…

— Он назвал тебя «белладонна», если не ошибаюсь?

— Понятия не имею. Помню только, что ты весь вымазался кровью и скакал вокруг Доменико как обезумевший. Ну, как твоя повязка? Держится?

— Прекрасно держится… Но он назвал тебя именно так! Говорю тебе: он в тебя влюблен! Когда он смотрит на тебя, у него выступает пот на лбу, а глаза становятся стеклянными, как будто он милый и дружелюбный психопат, а не отвратительный тип, способный замочить беспомощных стариков сторожей.

— Эрик, его уже нет!

Подняв голову к экрану, он на мгновение увлекся острым моментом у ворот.

— На данный момент.

— Мы можем о нем забыть, в этом городе они нас не найдут. У них нет ни дневника, ни второго письма — ровным счетом ничего, чтобы продолжать поиски.

— Мадам!

Внезапно у нашего столика появился круглолицый и толстенький хозяин бара. Он протянул мне сложенный листок бумаги.

— Вам сообщение, синьора.

Я развернула его.

— Сам себе не верю, но я рад, что она прилетела к нам на помощь, — признался Эрик, вдыхая аромат цветов, стоявших в вазочке на столе.

Я разгладила записку.

— Ума не приложу, как я скажу ей про Томаса!

— Ты имеешь в виду того человека с пучком на затылке?

— Да.

— Может, тебе ничего и не надо говорить. Судя по ее записке, она в полном восторге от того, что оказалась в Италии.

— Да, но прежде всего она хочет принять активное участие в поиске отца. Поскорее бы с ней встретиться! После того как я ознакомилась с дневником Софии, мне не терпится отправиться на поиски.

Я провела пальцем под одним из загадочных четверостиший Антонио.

— Вот послушай, что здесь говорится:

— Начнем с первой строки — «Невидим Третий град». Эрик, разве не так люди называли всякие руины? Я имею в виду в XVI веке.

Он кивнул:

— Так называли многие воображаемые города. Град Божий святого Августина, Атлантиду Платона, Авалон Артура, Шамбалу. Конкистадоры называли так древние города, обнаруженные ими в джунглях…

— Да, Копан, Мачу-Пикчу…

— И даже некоторые районы Теночтитлана.

— Ну да, ведь они были сокрыты под землей…

— Выходит, в Риме должны быть какие-то подходящие руины!

— Точнее, где-то в ближайших окрестностях Рима, если я не ошибаюсь. Согласно условиям загадки, мы должны найти невидимый город — руины — и камень, а потом какую-то баню. А потом должны сжечь эти…

Я забрала у Эрика цветок с лиловыми цветками и черными ягодами и бережно положила его на письмо, найденное в подземелье Дуомо, когда мы едва не сгорели от воспламенившейся нефти.

От Марко Морено я уже знала, что эти цветы растут в Италии повсюду, но самое главное — он привлек к ним мое внимание в долине Чьяна. Теперь я, кажется, осознала, что он сделал это по весьма веской и даже, не побоюсь этого слова, благородной причине. Как я объяснила Эрику по дороге в Рим, этот цветок полностью совпадает с цветами, воспроизводимыми в растительном орнаменте, украшающем страницу письма с анаграммой одной из подсказок Антонио. Эти цветы образовывали ребус, читаемый как «яблоко любви». Вообще это очень распространенное название дикого цветка со свисающими ягодами, имевшего для Антонио мистическое значение, так что Марко Морено неспроста показал мне его в долине Чьяна.

— «…ты яблоко любви сожги, тогда узришь мой третий Ключ. Но берегись безудержного гнева моего», — процитировала я, рассматривая нежные шелковистые лепестки колокольчиков.

Эрик, видимо, в некоем озарении хлопнул рукой по столу:

— Точно, эти цветы и есть яблоки любви. И понятно, что теперь остается только их сжечь. Но мне кажется, ты не обратила должного внимания на строку, где говорится про его гнев и про то… — Он опять повернул голову к телевизору, не окончив предложения.

— Ну, об этом мы позаботимся позже.

Он уже всем корпусом развернулся к телевизору, и лицо его стало серьезным.

— Да… Наверное, ты права. А пока нам с тобой есть чем заняться.

Я же продолжала тараторить:

— Понимаешь, мне не терпится продолжить поиски. Скорей бы пришла сестра. — Я взглянула на часы: почти четыре. — Ох, еще целых тридцать минут!

Эрик не отрывал взгляда от экрана.

— А мне кажется, что нам лучше уйти прямо сейчас.

— Почему?

Он указал на экран.

Ведущая с эффектно уложенными волосами и алой помадой на губах сообщала, что в настоящее время Интерпол разыскивает трех опасных грабителей и убийц.

«По данным полиции, это двое мужчин и одна женщина, скорее всего мексиканского или гватемальского происхождения. Отмечается, что разыскиваемые — «смуглолицые» и «плотного телосложения» и что они могут скрываться во Флоренции или в Сиене.

Предполагается, что они имеют отношение к происшедшему вчера вечером вторжению в сиенский собор Дуомо двоих или троих приезжих из Южной Америки, повредивших знаменитое мозаичное панно с изображением волчицы. Спасаясь от преследования, они сбежали через потайной подземный ход. На место преступления вызваны специалисты по реставрации памятников архитектуры…»

Эрик встал и начал лихорадочно запихивать в мою сумку документы, напевая с наигранным спокойствием:

— Дорогая, тра-ля-ля, не будем привлекать к себе внимание… Чутье подсказывает мне, что мы те самые смуглые и полные типы, про которых болтает эта леди на экране…

— К счастью, они считают, что мы находимся в Тоскане, — прошептала я, искоса поглядывая на посетителей бара, загипнотизированных телевизионной трансляцией футбольного матча. — Кажется, нас никто не заметил. По такому описанию вообще невозможно найти преступников. Я вовсе не полная. И Марко тоже. А ты у нас просто спортивного сложения…

— Я это знаю, — сказал он, продолжая упаковывать рюкзак документами. — Проклятые расовые признаки — они забыли упомянуть о моем невероятном сладострастии! Но на всякий случай я предпочел бы не торчать здесь после того, как они объявили наши приметы.

— Постой — мне нужно оставить записку сестре. Надеюсь, она уже видела это сообщение. Я не хочу передавать ее хозяину, чтобы он нас не заподозрил.

Я поспешно нацарапала несколько слов для Иоланды на обороте ее письма и оставила это послание на столе:

Эрик подтолкнул меня к выходу, мы забрались в машину и помчались по узким переулкам, стараясь не сбивать проносящиеся на бешеной скорости мотороллеры.

Глава 30

— М-да, должен признаться, что в то время, когда мы познакомились, меньше всего я ожидал, что мне когда-нибудь придется удирать от итальянской полиции! — заявил мне Эрик, вцепившись в руль серебристого «фиата», который правильнее было бы уже назвать не арендованным, а угнанным.

Мы стремительно мчались мимо бесконечных толп туристов, уличных музыкантов в красочных перуанских костюмах и горожан, заполнявших узкие улочки с магазинами сувениров. Бедный Эрик буквально обливался потом.

— Я понимаю, что в то время выглядел лихим парнем, а в действительности я был обыкновенным книжным червем. То, что я ношусь по Италии, подобно верному оруженосцу, обусловлено лишь твоим, о женщина, дурным влиянием. Но, как говорится…

— А когда я с тобой встретилась, у тебя только в университете было не меньше десяти любовных интрижек!

— Да, я довольно легко увлекался, но все мои любовные истории бледнеют перед теперешними приключениями… Представить себе не мог, что мне придется нестись в машине как сумасшедшему, разыскивать легендарные сокровища, упражняться в боевых искусствах, отравлять какого-то боснийца загадочным изумрудом, пролежавшим в гробнице сотни лет, ежеминутно подвергаться опасности и чувствовать, как волосы встают дыбом от всех этих бесконечных ужасов… Нет уж, увольте, это не по мне!

— Налево, еще раз налево… а здесь направо.

В одной руке я держала принадлежавший Марко экземпляр «Путеводителя по Риму», а в другой дневник Софии. Машину то и дело заносило на виражах, и я, корректируя направление движения, серьезно рисковала врезаться головой в приборную панель.

— Эрик! Я понимаю, что все это ужасно, и очень жалею о том, что втянула тебя в эту историю!

— Кажется, ты забыла, что я готов был забраться в чужой чемодан, чтобы только улететь ближайшим рейсом в Рим. Я же по собственной воле полетел в Италию! Ведь там была ты! А где ты, там и я! И это не обсуждается! И позволь мне закончить, потому что я не об этом говорил.

— Сегодня утром в Сиене, в пансионе, когда ты не мог уснуть, я видела, что ты очень переживаешь случившееся.

— Признаюсь, что после той истории с Блазежом я испытываю что-то очень странное.

— Объясни подробнее.

— Не знаю, что и сказать. Меня терзают ужасные сомнения. Я перестал быть порядочным человеком, превращаюсь в жестокого и злобного негодяя… И выходит, я ничем не лучше этой семейки Морено и меня необходимо изолировать от общества…

— Это не так!

— Именно так! Я это знаю. Скажешь, я действовал в интересах самозащиты, да? Может быть. Но давай прекратим разговоры на эту тему, а будем просто мчаться… куда там мы с тобой едем. И потом, я рад сказать тебе, что нахожусь здесь с тобой.

— Правда?

— Правда. Мне захотелось сделать это, пока нас не сцапали полицейские. И если отвлечься от тех ужасов, что подстерегают нас здесь, то на самом деле все это потрясающе интересно! Забраться в тот таинственный склеп, найти там древние медальоны, оказаться в подземной средневековой лаборатории алхимиков и чудом спастись от убийственного воздействия изобретенного ими воспламеняющегося вещества — это же мечта археолога! Так что я действительно рад — почти так же, как и ты.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да то, что с тех пор, как ты оказалась в Италии, ты вся буквально горишь от возбуждения. Это же видно! Вот такая жизнь тебе по душе!

Я рассеянно смотрела на проносящиеся мимо оживленные улицы. Неужели он прав? Неужели я действительно запала на все эти приключения в духе моих любимых книг, начиная с моего похищения?!

— Ты прав! — поразмыслив, честно призналась я. — Если бы не смерть этих бедных сторожей…

Мы повернули друг к другу покрытые потом лица с возбужденно горящими глазами, и Эрик расхохотался:

— Так ты поняла, о чем я? Это же потрясающее приключение!

— Боже ты мой! — Я стонала от смеха. — И правда — я никогда еще не была такой счастливой! Мы беглецы, бандиты, сбежавшие преступники, мчимся черт знает куда, а мой отец! Да он просто обалдеет, когда узнает о Томасе…

— Хватит, перестань! Я больше не могу!

Я зажмурилась и принялась тереть лоб, пытаясь понять, почему я так легко повелась на то, чтобы найти разгадку головоломки Антонио. Ведь можно было запросто отказаться, остаться дома, выйти замуж за Эрика и навсегда забыть о сокровищах ацтеков и о судьбе родного отца. «Фиат» продолжал лететь по улицам Рима, а в голове у меня то возникало, то исчезало уже привычное, но от этого не менее тревожное ощущение того, что скорее всего я не совсем адекватно ведущая себя особа. Мне уже стукнуло тридцать три, и лучшие годы своего детства и юности я провела в тихом уединении за книгами, и вот вдруг срываюсь и, не задумываясь, бросаюсь в огонь, чтобы спасти письмо, написанное одним из Медичи, находящимся в состоянии глубокой депрессии. Позади нас уже остались три трупа, нас ищет полиция. И вместо того чтобы перебраться с Эриком во Францию, где его не будут преследовать, а оттуда вернуться домой и вести там обычную размеренную жизнь, до предела напрягаюсь в попытке найти место, где находится следующая подсказка Антонио. Очередной медальон, третий ключ. «Невидимый город». Судя по последним исследованиям, это могли быть развалины легендарного древнеримского поселения, где Лупо и его колдунья-жена София совершали свои оккультные магические обряды, — Остия-Антика.

— Лола! Лола, ты слышишь? — донесся до меня голос Эрика.

— Что?

— Ты снова думаешь о головоломке?

— Э-э… Нет! Мне кажется, нам нужно поговорить о твоих переживаниях.

— Я уже сказал, что не хочу этого. Это ни к чему хорошему не приведет. Серьезно, скажи мне, о чем ты думаешь и что мы будем делать дальше.

— Если ты этого действительно хочешь.

— Да, что бы там ни было.

Мы еще с минуту препирались на эту тему, а потом я вдруг сдалась:

— Ну хорошо… Сверни сейчас налево. — Машина свернула на шоссе, ведущее в сторону от Рима. — Прежде всего, если ты увидишь, что кто-то продает эти лиловые цветы, ты должен сразу сказать об этом мне. Или если увидишь их в траве у дороги.

— А куда мы направляемся?

Я показала ему на разложенные у меня на коленях книги:

— Понимаешь, я читала дневник Софии. И по-моему, догадалась, о каком невидимом городе идет речь. Я сейчас познакомлю тебя с отрывком. Я читала его в баре до того…

— Как сообщили, что нас разыскивают по всей Италии.

— Вот именно.

Я перевернула несколько страниц и нашла то самое место, что так заинтриговало меня. В нем описывался некий эзотерический ритуал, местом проведения которого являлось глубокое подземелье неподалеку от Рима, в приморском городке Остия-Антика. И меня внезапно осенило, что там содержался бесценный набор разных кодов, тайных знаков и ключей к шифрам.

— Вот послушай:

Глава 31

Мы вышли из «фиата» и направились к развалинам описанного Софией древнего селения юго-западнее Рима, в стороне от устья Тибра, с его покрытыми густыми зарослями берегами. Остия-Антика была основана в V веке до нашей эры мукомолами и ремесленниками. К настоящему времени эти строения из розового кирпича разрушились, заросли выжженной солнцем травой, бархатцами и маками.

— А ты знаешь, что в XVI веке это место было очень популярным? — Эрик листал путеводитель Рика Стивса по Италии. — Здесь все перекопали искатели сокровищ. Аристократы принимали в этих местах минеральные ванны и устраивали пикники.

— Все совпадает, ведь здесь были термы, София пишет в дневнике, что именно в них проводила обряды с огнем. И вот тебе загадка:

— Так, значит, здесь были минеральные источники, хотя я не понимаю, что символизирует собой этот камень… Это может быть любое каменное строение.

Эрик поправил на спине свой рюкзак и наконец отвлекся от путеводителя.

— Смотри, оказывается, в руинах обустроен небольшой музей. Может быть, там найдется следующий медальон.

Мы заплатили несколько евро, и нас провели в галерею, гораздо менее впечатляющую, чем сами руины. На осмотр экспозиции у нас ушло совсем немного времени. Здесь были выставлены запыленные фрагменты петроглифов и восстановленные мраморные статуи обнаженных атлетов с невероятно развитой мускулатурой. В них не было абсолютно ничего, что хотя бы как-то могло рассматриваться как еще одна подсказка от Антонио Медичи.

Однако, выйдя из музея, Эрик обнаружил кое-что интересное.

Среди развалин селения можно было передвигаться по узким тропинкам, снабженным табличками-указателями. Мы тщательно изучили несколько надписей, и наконец Эрик остановился около одного из древних строений. Задрав голову, он прочел надпись: «Виа-деле-Терме-дель-Митра».

— «Дорога к термам Митраса, древнеперсидского бога Солнца», — перевел он. — Это тот самый бог, о котором писала София, — убив Быка, он создал мир. Скорее всего это те самые термы, где она совершала свой обряд наречения ведьм.

— Пойдем посмотрим.

Мы зашагали по заросшей травой тропинке, вившейся между жилищ, сложенных из вездесущего розового камня. В стенах были ворота с металлическими решетками, за ними виднелись осыпавшиеся ступеньки лестницы, ведущей вниз.

Я и Эрик устремили сквозь решетку свои жадные взгляды на сырую, поросшую мхом лестницу. Она вела в темноту. И вокруг не видно было ни одного экскурсанта.

— Давай зайдем внутрь, — предложила я.

Я пролезла между прутьями решетки, за мной, пыхтя от усилий, протиснулся и Эрик. Спотыкаясь на каждом шагу, мы стати спускаться по каменным ступеням, приведшим нас в сумрачные запутанные лабиринты разрушенных помещений с покрытыми вековой пылью стенами, сложенными из древнего кирпича. Земля заросла густым мхом, вылезающим из трещин в камнях, над ним колыхались высокие стебли травы. Эрик шел впереди, и его казавшаяся сгорбленной из-за рюкзака спина представала то темной в сумраке, то освещалась золотистыми солнечными лучами, падающими сквозь прорубленные в потолке окна. Он завернул за угол и пропал из виду.

Я поспешила за ним. Эрик стоял в конце коридора перед мраморной статуей атлета с отбитой рукой. Рядом покоилось изваяние быка, застывшего в напряженной стойке. Судя по диспозиции персонажей этой композиции, утраченная рука атлета когда-то вонзала кинжал в шею животного.

— Это Митрас, — пояснила я.

Глядя как завороженный на то, что было когда-то скульптурной группой, Эрик бормотал:

— «Невидим Третий град — сокрыт он в камне. Найдя в нем термы иль купель, ты яблоко любви сожги. Тогда узришь мой третий Ключ. Но берегись безудержного гнева моего». Жилище действительно сложено из камня, то есть из кирпичей. Но я не вижу здесь никаких терм!

— Да, здесь ничего нет.

Мы вернулись на исходную позицию и занялись обследованием темных коридоров, что, однако, только увеличило нашу растерянность. Пригибаясь под низкими дверными проемами, выглядевшими так, будто в любой момент могли обрушиться, мы добрались до очень темного и засыпанного обломками камней помещения со сводчатым потолком. В маленькое окошко, наполовину ушедшее в землю и густо заросшее диким виноградом, падал зеленоватый от листьев свет, отражаясь от блестящей поверхности черной воды в центре помещения.

Мы нагнулись и стали всматриваться в воду.

Эрик провел по ней рукой.

— Неужели это тот самый камень, о котором он говорил? Неужели мы именно сюда и должны были прийти?

— Не знаю. Интересно, это и есть термы или просто сюда натекла вода? Как бы проверить, то ли это, что мы ищем?

Он скинул свой рюкзак. Порывшись между бумагами Марко и засохшим букетиком цветов «яблок любви», он нашел фонарик, предусмотрительно прихваченный нами из склепа во Флоренции. Темноту прорезал луч яркого света.

Я затаила дыхание.

— Значит, все, что у нас есть — это загадка и дневник. Что ж, для начала и этого достаточно.

Свет фонарика скользил по поверхности колеблющейся воды. Мы различали только чахлые растения по бокам водоема и бледные поганки. На черной воде плавали несколько опавших листьев плюща.

Я выпрямилась и решительно сняла туфли, джинсы и черный свитер с дырками, прожженными на нем во время пожара в Дуомо.

— Ты что делаешь?

— Хочу войти в воду…

— Лучше я…

— Не спеши! Тоже мне нашелся чемпион по плаванию, прямо Марк Спитц! Не хватало, чтобы ты вошел в эту черную лужу, где неизвестно что может быть! Кроме того, я плаваю лучше тебя.

Не обращая внимания на Эрика, все еще провозглашавшего, что, мол, он умеет плавать по-собачьи, я ступила в лужицу и тут же оказалась под водой.

Я испытала шок от резкого холода. Потом нырнула вниз и обнаружила, что вода была на удивление свежей и чистой, хотя и черной. Я всплыла на поверхность, набрала полные легкие воздуха и снова нырнула.

Но тщательное обследование дна не вознаградило меня ничем похожим на золотые медальоны, обнаруженные нами в склепе и в лаборатории алхимика.

Я с трудом вылезла на земную твердь. Эрик заботливо вытер меня своей рубашкой.

— Все без толку. — Я прыгала на месте, чтобы согреться. — Но может, это потому, что мы не следовали его инструкциям?

— Каким? Что в загадке? Чтобы мы сожгли эти цветы, «яблоки любви»?

— Ну да!

— Допустим, мы бросим цветы в огонь, как это поможет нам что-то здесь найти?

— Этого я сказать не могу. Я сама ничего не понимаю.

— А по-моему, звучит очень коварно. Сама подумай. Ведь ведьмы всегда готовили свои настои и дурманы из бутонов цветов, червей, лягушек и всего в этом роде. «Яблоко Любви сожги, тогда узришь мой третий Ключ»? На мой взгляд, это слишком похоже на фармацевтическую процедуру. Если исходить из того, что эти цветы должны были погубить Козимо, значит, мы можем оказаться их жертвами, понимаешь?

Натягивая на еще не высохшее тело одежду, я всматривалась в тени и прислушивалась к всплескам воды.

— Но попробовать-то мы можем, верно?

Он направил луч фонарика на рюкзак, из которого выглядывал помятый букетик цветов.

— Что ж, здесь есть окно, а это вентиляция. И если что-то пойдет не так, мы можем убежать. С воплями выскочить отсюда и свалить куда подальше, хотя звучит это глупо и дико.

Так или иначе, мы все-таки положили цветы рядом с ванной.

Спичка чиркнула, и лицо Эрика осветил золотой огонек. Казалось, по мшистым стенам заскользили тени призраков, пробужденных спустя столетия нашей имитацией обряда наречения, проводимого когда-то Софией.

— Придите ко мне, силы магии! — с шутливым пафосом забормотала я, взывая к искрам огня, отчаянно надеясь обрести третий ключ.

Если бы я знала, какого духа пробуждаю!

Глава 32

Влажные цветы загорелись не сразу, пришлось потратить несколько спичек, прежде чем их лепестки вспыхнули и потемнели. Я светила фонариком, а Эрик, присев на корточки, раздувал пламя.

— Загорелось! — удовлетворенно сообщил он.

От цветов поднялись струйки дыма с резковатым запахом. Но огонь все еще не появлялся. В ожидании этого момента я потирала кожу на запястье и пальцах, которыми касалась цветов.

В воздух поднялся столб черного дыма, подсвеченный зеленоватым светом, пронизывающим всю пещеру, но над черной поверхностью воды он стал прозрачным.

— Ты что-нибудь видишь? — спросил Эрик.

— Ничего.

— Говорю же, что понятия не имею, как это может нам помочь.

Теплый воздух дрожал и струился перед нашими глазами, но уже поздно было отступать.

По мере того как огонь охватывал один за другим колокольчики, мной все сильнее овладевало ощущение невыразимой легкости и тепла. Я взглянула на Эрика, и время понеслось куда-то стремительным потоком, как клубы дыма. Изумрудно-зеленый свет накрыл нас сияющим покровом. Тени словно разделились, затем закружились вокруг нас трепетными бабочками.

Я лежала на земле, открыв глаза и прижавшись щекой к мягкому мху, омываемому холодной водой. Фонарик выпал из моей руки, и его луч уперся в стену. По другую сторону костра стоял Эрик, закрыв глаза. Он что-то прошептал… мое имя.

— Лола!

Его голос был исполнен тоски. А потом я почему-то уже не лежала, а вознеслась над водой и горящими цветами и стала кружить в воздухе и хохотать, как ведьма на шабаше. В мозгу моем всплывали картины, подобные мозаике, складывающейся из отдельных кусочков: то прекрасный торс Эрика, то его руки во всевозможных ракурсах. Точнее говоря, каким-то образом я воспринимала все одновременно.

Я видела исходящее от Эрика радужное сияние, и не в какой-то определенный момент, а как бы вне времени. Он представал передо мной в разном возрасте — плодом в материнской утробе, свернувшимся, как улитка, потом мальчиком и наконец стариком с изборожденным морщинами лицом.

В моем мысленном взоре он возникал задыхающимся от ярости в джунглях и в то же самое время склонившимся над моим обнаженным телом на пляже в Лонг-Бич, освещаемом золотистыми лучами восходящего солнца. Вот он в шортах читает большую книгу, снова плавает в утробе матери и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я видела его и озлобленным, и недобрым. Под глазами его пролегли какие-то линии, сзади болтались связанные хвостом волосы, он выглядел обезумевшим, и его раны непрестанно кровоточили.

Лицо Эрика непрерывно менялось у меня на глазах. Только что оно было веселым и добродушным, когда-то очаровавшим меня, а через миг оно обезображивалось звериным оскалом, как в склепе, когда он понимал, что подтолкнул Блазежа к смерти. Я видела, как и это лицо стало вдруг красным, почти дьявольским, и черты его злобно исказились, как это произошло в долине Чьяна при встрече с Марко.

Опьяненной дурманом, мне казалось, что все эти превращения невероятно важны… но затем до моего сознания дошли и другие образы, более прекрасные и захватывающие. Я видела, как его лицо стало вдруг моим, а потом приобрело лукавые черты Марко Морено с выступающими скулами и вскоре превратилось в лицо Иоланды и далее — моей матери. Я видела его напряженным во время секса с выступающими голубыми венами на горле. Я видела его лежащим в гробу. И я видела, как он рождался на свет.

Я теряла связь с реальностью от этого дурмана, надо мной совершалось какое-то священнодействие. Я заверяла Эрика в своей великой любви, хотя слова мои были довольно бессвязны.

Будто издали до меня донеслось рычание Эрика. Как-то отстраненно я слышала, что задыхаюсь от кашля.

Ноги мои подергивались, мне казалось, что я, испытывая необыкновенный восторг, летаю по подземелью. Но в конце концов я упала в черно-лиловую лужу и тело мое сотрясалось от конвульсий.

Прошло какое-то время.

Кто-то вытащил меня из воды, надо мной склонилось чье-то лицо. Оно было очень знакомым и красивым, его окружало какое-то черное сияние. Нет, это черная шляпа с огромными полями. Неподалеку лежал Эрик, жадно хватая ртом воздух.

Теперь мое имя произнес женский голос. Я узнала его — это был голос моей сестры, Иоланды.

А затем я надолго погрузилась в небытие.

Глава 33

Белая стена, и только мысли, вернее, их обрывки. Смутный образ моей худой и высокой черноглазой сестры, произносимые кем-то имена, видения черных букв, будто вдавленных принтером в бумагу, такую же белую, как стены палаты вокруг меня.

Видения мои в основном состояли из речевых образов. В моем бредовом состоянии я могла лепить слова, как из глины. Я заклинала их, так что составляющие их буквы висели в воздухе, я заставляла их меняться местами, изменять форму, как волшебник сочетает розу с шелковым шарфом и создает из этого сочетания живую порхающую голубку.

Сэм Сото-Релада. Имя этого проходимца всплывало из глубин моего помраченного сознания.

Но вот кто-то заговорил со мной.

Теперь я знаю, почему после клинической смерти люди видят в галлюцинациях белый свет. Потому что это цвет больничных стен и люминесцентных светильников, сияющих над тобой, когда ты лежишь на холодной койке, а твоя душа летит в сияющую белизну, а потом ты снова возвращаешься в свое тело, как ныряльщик падает в океан. Цвет рая — белый, потому что это последний цвет, видимый большинством из нас перед тем, как потерять сознание.

Итак, я провела в больнице уже два дня, и в течение первых суток мне делали внутривенное вливание питательного раствора, пока я размышляла над таинственным превращением слов и строением потустороннего мира.

И все это время рядом со мной находился ангел.

Этот ангел носил большую стетсоновскую ковбойскую шляпу с широкими полями, сдвинутую на затылок. По его плечам вились блестящие черные локоны, а глаза были такими черными, что невозможно было разглядеть зрачков. Эти глаза были полны страха, когда склонялись над моим сотрясающимся от дрожи телом, напичканным дурманом.

Я открыла глаза и увидела его на том же месте. Широкие скулы, большой рот, на шее ожерелье из голубого нефрита, стройное мускулистое тело.

— Бедная моя глупышка! Ведь «яблоко любви» — это одно из названий белладонны, или сонной одури, — сообщил мне ангел невероятно высоким и громким голосом, хотя все тело его сотрясалось от рыданий.

— Тогда понятно, — прошептала я. — Белладонна! Прекрасная дама. Он называл меня так.

— Ты совершенно безрассудна! Только подумать — исчезла из поля моего зрения всего на неделю и чуть не умерла!

— Иоланда, где Эрик?

— Мне пришлось снять вам квартиру и лечить его там касторкой и морфином, доставаемыми здесь, в больнице. Да, надо сказать, это было настоящим приключением! Но он вышел из этого вашего идиотского эксперимента в гораздо лучшем состоянии, чем ты. И теперь, когда ты стала такой знаменитой, я не позволю докторам видеть вас вместе…

— Да, верно. Полиция…

— Не волнуйся, ты похожа скорее на дохлую собаку, чем на портрет, демонстрируемый по телевидению. А здешнему персоналу я сказала, что ты придурковатая перуанка по имени Мария Хуарес, что у тебя нет никаких документов и что ты случайно обкурилась этими цветами. Они мне поверили. Во всяком случае, пока. Но я бы рекомендовала тебе постараться выбраться отсюда как можно скорее, пока тебя опять не поместили в Гуско как невменяемую…

Она продолжала выговаривать мне за поразительное легкомыслие, возмущенно хлопая себя по коленке и всхлипывая.

Я снова закрыла глаза, бормоча какие-то бессвязные фразы.

В шесть часов вечера 9 июня я уже находилась в доме неподалеку от пьяцца Навона, в маленькой квартирке на третьем этаже, снятой моей деятельной и практичной сестрой после того, как она спасла нас из этого жуткого подземелья в Остия-Антике. Прошло всего два дня, проведенных мной в горячечном бреду, в безумных разговорах с самой собой, перемежающихся краткими периодами сознания, и вот я уже сидела в кровати и пила кофе.

Иоланда де ла Роса, тридцати пяти лет, законная дочь Томаса и его давно погибшей в автокатастрофе жены Марисы, была отлично натренирована отцом в умении находить убежище. В память об отце с его вечными ковбойскими стетсонами она носила такую же шляпу, и это было лишь одной черточкой, характеризующей их сходство. Отец воспитывал ее в спартанском духе, желая, чтобы она была достойна носить его славную фамилию. Так, однажды он оставил двенадцатилетнюю девочку в джунглях Гватемалы одну. Целых тринадцать дней та скиталась по джунглям и ущельям, прежде чем нашла отца, ожидающего ее в отдаленной деревушке. Он повелел жителям деревни, индейцам племени киче, устроить праздник в честь успешного завершения этого теста на выживаемость, длившегося почти две недели. Отмечая совершеннолетие дочери, он поставил перед ней еще более трудную и опасную задачу. Она должна была выследить и затравить в дебрях Амазонии такого коварного и агрессивного зверя, как пума. Эти поистине геркулесовы подвиги превратили Иоланду в мускулистую и жилистую, всегда невозмутимую женщину с темными кругами под глазами. После получения известий о смерти отца она перебралась в Лонг-Бич и стала жить неподалеку от нас. И хотя благодаря полученному воспитанию она, конечно, обладала соответствующими хладнокровием и выдержкой, столь необходимыми для противостояния летучим мышам и хищникам Южной Америки, в данный момент она, не особенно выбирая выражения, отчитывала меня за «непроходимую глупость», невзирая на то, что я с позеленевшим лицом еле передвигалась по квартире.

— Итак, «яблоки любви» — не что иное, как белладонна, использовавшаяся в качестве основного ингредиента «бальзама для полета», приготовлявшегося ведьмами в эпоху Ренессанса, — втолковывала мне Иоланда.

Я и Эрик сидели за маленьким столиком на кухне, а напротив нас восседала Иоланда, на этот раз без шляпы, в своем любимом алом пончо, с неизменными бусами из голубого нефрита, и потягивала маччиато.

— В Гватемале мне приходилось слышать о ведьмах, пользующихся этим растением, чтобы впасть в транс. Они смешивают его со свиным жиром и эту смесь втирают в кожу. От этого у них возникает сильное головокружение. Но кажется, ты теперь можешь лучше меня описать это состояние, не так ли?

— Положим, не только я, — пробормотал Эрик. Глаза его были еще красными от едкого дыма, лицо серым, и он по-прежнему носил свой помятый синий костюм. — Господи! Мне казалось, что у меня выросли огромные крылья и я летал, хлопая ими, как развеселившийся птеродактиль, пока не понял, что просто ничего не вижу и почти парализован. Окончательно же пришел в себя, когда услышал, как рядом задыхается Лола. Ну а потом появилась ты и вытащила меня из ванны Митраса.

— Единственная причина, по которой все не закончилось еще хуже, — это то, что я узрела поднимающийся над руинами дымок и побежала вниз… Когда я вошла в это подземелье, то увидела… мне показалось, что ты умерла! Зачем вы жгли эти цветы? Неужели вы ничего не поняли?

— Нет, — призналась я, обменявшись с Эриком смущенными взглядами.

— Мы думали, что в случае опасности всегда успеем выбраться оттуда, — пояснил он.

Иоланда укоризненно покачала головой:

— Для такого поведения есть свои названия, но все они звучат довольно неприлично.

— Да я понимаю! — с подавленным видом произнес Эрик. — Не обязательно объяснять мне, что я был круглым дураком, идиотом. Еще немного, и я превратился бы…

— Во всем виновата я одна, — вмешалась я. — Это я все придумала.

— …в настоящего пещерного дикаря…

— Эрик!

Я опустила чашку на стол. Я все никак не могла придумать, как заговорить о том, что не давало мне покоя, поэтому спросила прямо:

— Эрик, когда мы были там… ну, в подземелье… ты не заметил ничего особенного?

— А что я должен был заметить?

— Ну может, что-нибудь почувствовал… Или даже…

— Ты имеешь в виду, помимо бреда и тревоги о тебе? Нет. — Губы у него задрожали, видно было, что он еще не совсем оправился от новых переживаний.

Я сжала его руку.

— Милый, все хорошо. Все уже позади.

Только теперь я поняла, что в руинах Митраса одну меня посетило то мистическое видение любви.

Иоланда довольно потянулась.

— Вот видите, старина Гомара, я же говорила, что она скоро выздоровеет. Посмотрите на нее — порозовела, как персик! А вам обязательно нужно подкрепиться. Вы почти два дня ничего не ели.

— У меня не было аппетита, я был слишком расстроен.

— Ничего страшного, это просто действие морфина, которым я вас напичкала. Вы наверняка проголодались, у вас урчит в желудке. В холодильнике есть пицца.

— Гм-м… Может, мне действительно перекусить? Я сейчас вернусь.

Как только Эрик исчез, Иоланда снова затянула свои волосы в хвост и посмотрела на меня раскосыми глазами.

— Вот таким он был все время, пока ты лежала без сознания. Ну и намучилась же я с ним! Мне приходилось все время успокаивать его и пичкать допингами, но ничего не действовало, пока я не догадалась отвлечь его разговорами о том, что вы искали: о ключе, о медальоне…

— А ты уже видела наши находки? С выгравированными буквами?

— Еще бы! И признаюсь, меня это страшно заинтересовало! Отчасти для того, чтобы отвлечь бедного Эрика, я попросила его записать все, что ему известно о загадке, — про невидимый город, про Антонио-оборотня, его жену Софию и Козимо. Занимаясь этим, он наткнулся на некую подсказку, пропущенную тобой. Ведь он говорил что-то про третий намек на ключ, содержащийся в письме Антонио.

— Какой еще намек?

— Не знаю, Лола! — вздохнула она. — У меня тоже есть о чем подумать! О твоем кашле и твоем бедном женишке, свалившем на кухню, о вашем нервном потрясении, да еще об этой истории с Марко Морено, о которой все только и говорят.

— Он и заманил меня в Италию…

Иоланда откинулась на спинку стула.

— Ах, черт! Значит, это правда! Эта змея Марко Морено пришел навестить мою младшую сестренку!

— Марко — змея?

— Ну да, это его прозвище. Этот парень весь в своего отца-полковника, и я сама не один раз имела несчастье столкнуться с ним. Да во время войны он был настоящим серийным убийцей! В нем нет ничего человеческого.

— А что он натворил?

— Ну ладно, поскольку ты уже пришла в себя, могу и рассказать. У меня теплится надежда на то, что после нервного срыва, случившегося с ним в Париже, он останется под наблюдением. И это неудивительно. Он всегда отличался невоздержанностью и вел себя как грубое животное. Друзей не заводил, целыми днями сидел за книгами — в свободное время от карательных экспедиций по очищению родины «от всякого сброда». Но, судя по его теперешним приятелям, он нисколько не изменился. Эрик рассказал мне, что один из его сообщников, какой-то чех или босниец, погиб, остался лишь итальянец. И будто бы этот итальянец только и думает о том, как бы ему добраться до Эрика и прикончить его.

— Да, так оно и есть.

— Жалко, а я надеялась, что он просто бредит под влиянием морфина.

— Нет.

— Не очень приятная новость. Так какого черта Марко торчит в Италии? Почему таскается за тобой?

— Из-за золота, и еще он мечтает о кровной мести…

— Это я уже слышала. Я хотела узнать, он что, действительно знает, где умер папа?

— Нет, не знает.

— Ты уверена?

Я промолчала, и не только потому, что опасалась ее реакции. Очевидно, драматические события в пещере Софии сильно отразились на моем душевном состоянии, потому что неожиданно для себя я бросилась к сестре в объятия.

— Иоланда, если бы ты знала, как я тебя люблю! И я так рада, что ты приехала и уже рядом со мной!

— Прекрати! Ты стала слишком сентиментальной, — проворчала она, но я заметила у нее в глазах слезы, когда она грубовато потрепала меня по голове. — Я солгала тебе. Ты выглядишь ужасно. Ты похожа на Джека Николсона, малышка.

— Ничего подобного, я прекрасно себя чувствую, как будто меня только что крестили.

— Что?!

— Ничего. Вообще-то мне нужно кое-что тебе сказать. Марко говорил неправду об отце, потому… потому что я видела Томаса.

Ее рука, гладившая меня по голове, замерла.

— Ты говоришь, что видела Томаса?

— Вот именно.

— То есть Томаса — нашего отца, Томаса де ла Росу?!

— Ну да.

— Того самого Томаса де ла Росу, вроде бы уехавшего по неизвестным причинам из Гватемалы и к настоящему времени уже умершего?

— Да, да, его! Только он не умер. В этом я уверена. Он жив. В Сиене я видела его, как тебя!

Говоря это, она продолжала легко поглаживать меня по голове.

— Сестренка моя, бедная малышка! После того как я услышала о его смерти, я тоже очень долго его видела.

— Но это было не так. И еще — есть один человек, скупщик краденого, Сото-Релада, с которым я разговаривала. Ты должна выслушать от него всю историю. Он говорит, что до Марко письмо Антонио принадлежало Томасу и что он разыскивал сокровище… — И я стала пересказывать ей все, что говорил мне Сото-Релада.

Иоланда нахмурилась:

— Я не стану слушать всю эту чушь. Потому что это самая настоящая чушь, и больше ничего! Я знаю, о чем ты говоришь. Как будто папа стал призраком, вернулся, и ты его увидела. На самом деле ничего этого не было. Мне самой случалось часами идти за незнакомыми мужчинами, так как я была уверена, что вижу папу и что он просто устроил мне очередное испытание — помнишь, как я много дней скиталась в джунглях и уже отчаялась увидеть его, а он вдруг оказался в той индейской деревушке? И мне все время казалось, что и теперь он вот-вот вернется. Но потом эти незнакомцы оборачивались, и я видела, что это не он. Я просто рехнулась на этой почве, понимаешь? Нет, больше в этой охоте я не участвую…

— Я тебя поняла. Только клянусь, я действительно его видела!

— Томас де ла Роса погребен в земле. И я должна узнать, где именно, чтобы проститься с ним, черт побери!

— Я видела его — у него волосы были стянуты в пучок, на теле татуировка…

— Замолчи, Лола!

— Что это за крик?

В дверях возник бледный и вялый Эрик, с кусками пиццы в обеих руках.

— Э-э… Ничего. — Я пристально и заботливо взглянула на него. — Какой ты бледный, Эрик! Ты хорошо себя чувствуешь?

— Честно говоря, не очень.

— Я же говорила! — воскликнула Иоланда, тоже сразу сменив тон. — Твоему парню нужен свежий воздух.

— А из-за чего вы поссорились?

— Мы? Мы вовсе не ссорились. Просто она говорила, что у тебя есть какая-то версия.

Иоланда кивнула:

— Да, Гомара, прежде всего давайте обсудим идею, возникшую у тебя в больнице, насчет третьей подсказки нашего Оборотня. Поделись-ка ею с нами. Потому что, в конце концов, вы же охотитесь за сокровищем, и я не стану противиться и тоже приму участие в выслеживании золотых дублонов ацтеков. Кроме того, если этот Морено что-то знает о том, что Томас умер в Италии…

— Он не может этого знать, — заметила я.

— Я уверена, что он с удовольствием поделится своими сведениями. Так что давай займемся им.

Пережевывая пиццу, Эрик озадаченно смотрел на мою сестру, потом словно о чем-то догадался.

— A-а, вы про письмо!

— Точнее, про его термическую обработку, — пояснила она.

— У меня действительно появилась любопытная идея, — признался он. — Но мне кажется, что пока ее реализацию лучше отложить. Понимаете, я чувствую себя… — он неопределенно помахал рукой, — как-то странно и неадекватно.

— Ты собираешься сжечь это письмо?! — спросила я.

— Да, — сказала Иоланда.

— Нет, — поправил ее Эрик. — Мы выбьем из него всю информацию. Но только не сейчас…

— Вот здорово! Пойду принесу его. — Моя сестра умчалась в спальню.

Эрик снова уселся за стол и занялся пиццей.

— Лола, марш в постель!

— И не подумаю! Я прекрасно себя чувствую. А что ты затеваешь?

— Если ты заболеешь, то ничем не сможешь помочь.

— Да я уже здорова!

— Посмотри на себя в зеркало!

А тем временем Иоланда вернулась с письмом Антонио и с зажигалкой. Она вынула из красного конверта письмо и помахала им у нас перед глазами, белый лист с орнаментом из темно-лиловых цветов был густо исписан каллиграфическим почерком Антонио. Уже было известно, что письмо повествовало об истории экспедиции в Теночтитлан, о проклятии Монтесумы и о превращении человека в волка под влиянием полнолуния.

Иоланда щелкнула зажигалкой и поднесла ее к последней странице, содержащей следующий пассаж:

— Эрик, да она с ума сошла! — закричала я, ощутив запах горения. — Ты же сожжешь его! Ты слишком близко держишь зажигалку!

— Не бойся! На днях я попросила Эрика сделать с него две копии.

— Иоланда, прекрати! Это очень ценный документ!

— Тихо, тихо. Господи, девочки, успокойтесь! Она права, ты настоящая пироманка. Отдай мне письмо!

— А что это за идея? — спросила я.

— Эрик показал мне дневник Софии, где она сама рассказывает о том, что размахивала бумагой перед огнем…

— Лола, помнишь про обряд наречения? Как там говорится?.. Что-то вроде этого: «Я встала у костра и развернула пергамент. Он казался пустым, но после моего колдовства на нем должны были проступить таинственные письмена». Но не важно, просто потерпи немного.

— Я не думаю, что это возможно при таких обстоятельствах.

Эрик держал зажигалку на небольшом расстоянии от послания, я слышала мягкое поскрипывание, легкое потрескивание бумаги.

— Я не могу этого видеть! — простонала я.

— Может, ничего и не получится, — заметил Эрик. — Чернила могли совсем выцвести. Единственная надежда на то, что их сохранила соль.

— Какие чернила?

С бумагой что-то происходило прямо у нас на глазах. Язычок пламени ярко освещал ее, отчего черные буквы отливали зеленовато-золотым оттенком.

— Ничего не происходит, — констатировала Иоланда.

— Подождите.

Вскоре на листе появилась красноватая тень, образованная тонкими изогнутыми линиями. Они становились более четкими и широкими, подобно тому как расплавленное в горне железо под молотом превращается в лезвие шпаги.

— Появляются какие-то очертания, — прошептала Иоланда. — Здесь какой-то рисунок… что-то вроде эмблемы.

Я провела дрожащим пальцем по линиям на бумаге, ставшей теплой, как кожа человека.

— Это запись сделана симпатическими чернилами, — в волнении едва выдохнула я.

Мы склонились над древним посланием и принялись его читать.

Глава 34 «ГРАД БОЖИЙ»

— Здесь написано «Civitas Dei», — благоговейно прошептала я. — Что означает «Град Божий».

— Ого! Так это же третья подсказка. Значит, сработало! — Эрик возбужденно запрыгал по комнате. — Потрясающе! Симпатические чернила — надо же! Я и не надеялся, что мы сможем прочесть этот текст. Должно быть, он написан уксусом, уриной, лимонным соком или аллюмом…

— Как ты об этом догадался? — спросила я, а Иоланда, подбежав, выхватила у Эрика письмо.

— София проделала этот трюк со своим пергаментом в банях Митраса. Помнишь дневник?

— Во время обряда наречения, когда она стала размахивать перед огнем пергаментом…

— И на нем появились письмена с их именами.

— А потом на них подействовал наркотик.

— Да, но здесь… Обрати внимание на последние фразы в письме Антонио: «Я заканчиваю свое письмо, исчерпав все возможности тонких намеков и мистификаций. И только если тебе удастся выявить сокрытую в нем ложь, ты найдешь Ключ к тайне, ждущей тебя в Риме». В XVI столетии очень часто применялась тайнопись, сделанная симпатическими чернилами. И еще — Антонио говорит о необходимости найти невидимый город. Думаю, что невидимые чернила… Гм-м…

— «И только если тебе удастся выявить сокрытую в нем ложь…» — обрадованно процитирована я. — Речь идет о подтексте!

— «Civitas Dei» означает «Град Божий», — выпалила Иоланда и, подумав, добавила: — А это значит — Августин!

— Святой Августин! — подхватила я. — Христианский богослов, V век.

— Это же название его самой главной книги, — блеснул своими познаниями Эрик. — Антонио использовал его в игре слов — «невидимые буквы», и «Град Божий» тоже невидимый, потому что он находится в раю.

— Ну, не обязательно именно в раю, — возразила Иоланда и крепко зажмурилась, вероятно, чтобы сосредоточиться. — Невидимый город… Это же главная задача церкви — невидимое сделать видимым.

— Церкви, — пробормотана я. — Может, речь идет об иконе в невидимом городе.

— Скорее всего, — предположила сестра, — это какой-нибудь собор, часовня, базилика…

— О! Погодите! — Перестав кружить по комнате, Эрик высоко воздел руки. — Все это страшно интересно, но, мне кажется, лучше на время остановиться. Нужно принять снотворное и как следует выспаться…

— Но что за церковь? — не обращая на него внимания, обратилась ко мне Иоланда.

— Господи, кто знает, — усиленно размышляла я. — Только наверняка она в Риме. А здесь больше церквей, чем кафе «Старбакс».

— Послушайте, я серьезно! — заявил Эрик.

— «Невидим третий град — он сокрыт в камне», — процитировала Иоланда. — «Найдя в нем термы, ты яблоко любви сожги»… Хорошо, значит, мы ищем церковь, но что это за камень?

— Не знаю, — ответила я. — А если термы — это всего лишь купель для крещения?

— Может быть…

— И мы уже знаем, что такое «яблоко любви» и как проявляется его гнев, так что об этом можно и не думать.

— Хорошо. Значит, ты готова идти, Лола? Ты, кажется, достаточно окрепла, и мне не терпится заняться делом. До чертиков надоело торчать в квартире…

— Только мне нужно принять несколько таблеток аспирина. И еще, ты не одолжишь мне какие-нибудь джинсы и рубашку?

— Конечно… Ой, смотри! Кажется, у Гомары удар!

— Черт побери!

Мы уставились на Эрика. Пугающе бледный, с искаженным от волнения лицом, он заговорил с нами, лихорадочно блестя глазами:

— Постойте, не торопитесь. Я должен сказать, что в принципе согласен. Хочу ли скакать от радости вокруг груды золота, которое спасу от песков забвения? Да! Желаю ли я, чтобы мои коллеги лопнули от зависти, потому что моя физиономия появится на обложке журнала «Нэшнл джиографик»? Еще бы! Но если речь идет о том, что при этом можно ненароком слегка обжечь задницу, вступить в схватку с наемными убийцами или снова пережить страх за жизнь своей невесты и за свою, кстати, тоже, тогда меня действительно хватит удар — и я не шучу, девочки!

Но мы не вняли его предостережению.

— Но, Эрик, мы уже не можем остановиться! — простонала моя сестра. — Хотя, должна признать, ты говоришь дело. Я имею в виду первую часть твоего выступления. Найти золото Монтесумы? Круто! Это еще никому не удавалось, верно? А как же мы это сделаем? И воспользуемся старыми подсказками, оставленными нам средневековым хитрецом, и с их помощью найдем еще один маленький золотой медальончик в какой-то церкви в городе, который битком набит этими полными золота церквушками? И при этом мы должны лелеять в душе надежду на то, что не угодим в очередную коварную ловушку и не столкнемся нос к носу с какой-нибудь конкурирующей бандой?

— Все именно так.

Иоланда быстро подошла к бюро, на котором оставила свой стетсон.

Не сводя глаз с Эрика, она надела шляпу, не забыв лихо сдвинуть ее набекрень.

— Смотри, Гомара! Я была проводником экспедиции из двадцати восьми лингвистов. Я вела их через малярийные болота Гватемалы, где не было ни дорог, ни тропинок, ровным счетом ничего, где я ориентировалась только по запаху эвкалиптов, и все-таки я нашла им единственного оставшегося человека, еще что-то говорившего на языке ксинка! А однажды меня подрядили на поиски племени диких пигмеев, которых не видел ни один испаноговорящий! И я целых шестнадцать дней пробиралась по тропическому лесу с его совсем уж одичавшим зверьем и с тучами москитов, искусавших меня почти до эпилепсии, прежде чем нашла этих симпатичных маленьких человечков, угостивших меня очень вкусным чаем из гашиша. Поэтому все то, о чем мы здесь говорим, для моего уха звучит самой прекрасной музыкой! А ты перестань ныть, оторви от дивана свои мослы, прими свой риталин или что ты там пьешь. Не время устраивать истерику, пора действовать!

Когда не подействовал и этот пассионарный призыв, она вскричала:

— Отлично! Лола, у тебя есть руки, у меня — ноги!

— Идет!

И началась настоящая схватка. У Эрика не было ни малейшего шанса устоять перед двумя дочерьми де ла Росы.

В конце концов с помощью поцелуев, объятий, угроз Иоланды и моих пылких заверений в любви нам удалось уговорить Эрика, чтобы он позволил мне выйти из квартиры. Вскоре мы, возбужденные, ворвались, а точнее, движимые энтузиазмом, вступили в огромное скопление церквей Вечного города, несомненно, созданного во славу Господа и искусства. Однако сейчас, оглядываясь назад, я хотела бы никогда его не видеть, ничего о нем не слышать, а тем более — не ступать в него ногой.

Глава 35

Раннее утреннее солнышко сияло на небосводе, как драгоценный камень из сокровищницы Ватикана, когда мы вошли в Рим. Несколько столетий назад где-то в нем Антонио задумал убийство Козимо I, устраивал свои западни и ловушки. Но с тех пор многое в нем изменилось, а потому, возможно, ключ, спрятанный здесь Антонио, никогда уже не найти.

— В городе тридцать восемь соборов, и большинство из них за последние два столетия были перестроены с благословения пап! Не так уж много шансов найти то, что мы ищем, — с некоторым пессимизмом заметила Иоланда, когда мы все-таки решились заняться осмотром всех до единой церквей этого Града Божия. Мы только что вышли из собора Святого Петра в целях, где, кроме поразительной фрески Микеланджело «Моисей», не оказалось ничего для нас важного. Теперь мы стояли на пороге серьезного испытания. Нам предстояло провести изыскания среди бесконечного количества произведений искусства в Ватикане и, разумеется, обследовать базилику Святого Петра. — Хотя для меня главное — найти могилу отца, а это все так, мимоходом. Я вот думаю: а если Морено не врет? Что, если и вправду отец здесь?..

— Я же сказала, что Томас действительно находится в Италии! — отвечала я.

— Понимаешь, мне всегда казалось странным, что мы так и не нашли в джунглях его могилу. И я подумала, может, он действительно улетел в Италию, попал в какой-нибудь переплет и не смог со мной связаться. Как однажды, когда он позвонил мне среди ночи из Сахары, а я даже не знала, что он уехал! Я спросонья спрашиваю: «Где ты, черт возьми?» А он говорит, что ищет в пустыне диадему VI века, принадлежавшую какой-то ливийской принцессе Бадар аль-Будур. Но поднялась песчаная буря, его занесло почти по шею, и он едва не умер. Может, и здесь случилось что-то подобное. Только на этот раз ему не удалось выкрутиться.

— Нет, это не тот случай…

— Лучше не уверяй меня, что папа жив. Ты хоть понимаешь, глупышка, что это означает, если он действительно не умер? Если он жив и до сих пор не показался мне на глаза, значит, он меня покинул, бросил! — Несмотря на грустную тему, Иоланда была необыкновенно весела и оживленна. Хлопнув меня по спине, она сокрушенно изрекла: — А старик обещал, что никогда не покинет меня в беде!

Я нервно одернула на себе красную нейлоновую блузку сестры.

— Ио, поверь мне, он жив, и я могу это доказать.

— Постойте! Мы же что-то уже слышали об этом? — вступил в разговор Эрик, поправляя лямку рюкзака.

— О чем?

— Ну то, что говорили о Томасе…

— Мы много чего о нем слышали…

— О том, что папа умер? — спросила Иоланда.

— Да. Там было что-то такое… Мне вдруг вспомнилось… — бессвязно бормотал Эрик.

— Похоже, белладонна продолжает действовать, — заключила Иоланда, внимательно осмотрев глаза Эрика. — Или твой Гомара действительно шизик. Так или иначе, а мне жаль, что под рукой нет видеокамеры!

Она разрезала воздух перед собой, словно расчищала себе дорогу в джунглях с помощью мачете. От этих резких жестов ее длинные волосы разметались, а лицо ее под широкими полями стетсона сияло радостным нетерпением.

— Боже, Иоланда, да ты счастлива!

— Пожалуй…

— Я мечтала увидеть тебя в таком состоянии еще с того дня, как ты переехала жить к нам домой.

— Действительно, разве можно называть домом Лонг-Бич, на девяносто девять процентов состоящий из магазинов и киосков, продающих жареных кур в упаковке!

— Я слышала, там еще есть очень хороший книжный магазин, — уязвленно заметила я.

— Я хочу сказать, что Лонг-Бич — город для слабаков. Там только и есть что игроки в бейсбол, яхтсмены и моряки. Ну а твоя матушка шьет мне какое-то нелепое платье подружки невесты, делающее меня похожей на чучело. В общем, нам нужно валить оттуда.

— Куда?

— Куда угодно! В Нью-Йорк, в Сан-Паулу, в Каракас или сюда, в Италию.

— Ты хочешь переехать в Каракас?!

— А почему бы и нет?

— Господи, да помолчите вы! Вы меня просто убиваете, — простонал Эрик.

— Лола, не нужно было тащить с собой твоего грума, — сказала Иоланда, оборачиваясь на Эрика. — Он похож на дохлую крысу.

— Это последствия отравления, сопровождавшегося тяжелыми приступами тошноты, Иоланда, — отвечал Эрик. — Но я все равно благодарен тебе за твою заботу.

— Ты отлично понимаешь, что я имею в виду, и я всегда готова о тебе позаботиться. Но сейчас нужно, чтобы ты держал себя в форме!

— Я еще вот о чем подумала, — попыталась я вернуть разговор в деловое русло. — В церквях обычно много всякой позолоченной утвари. Поэтому ищите золото с красноватым оттенком — это может означать, что мы находимся в церкви, упоминаемой в письме Антонио.

Мы углублялись в город, и по дороге я проводила краткий инструктаж:

— Мы считаем, что золото ацтеков должно иметь красноватый оттенок. Так его описывают конкистадоры. И золото на медальонах тоже с красноватым оттенком.

— Красноватое золото? Понятно. То есть ты хочешь сказать, что в конце концов этим проходимцам и авантюристам достались только дешевые бусы из ракушек. — Иоланда шагала, энергично размахивая руками, как будто толпы туристов и горожан были лианами в джунглях, сквозь которые ей приходилось прокладывать себе дорогу. — Это я и сама знала.

Она вела нас прямо к Ватикану, где народу было еще больше. По улицам с проносящимися на бешеной скорости мопедами цокали высокими каблуками роскошно одетые женщины. Мы миновали фонтан Треви, Испанскую лестницу (описанную в поэмах Китса и Шелли) и прошли сквозь Пантеон, полюбовавшись на то, что осталось от фресок Рафаэля. Толпа перемежалась стайками туристов с разным цветом кожи и разрезом глаз. Толчея была невероятная, порой мне казалось, что эти жернова меня просто сотрут в порошок.

Недалеко от папских владений на меня налетела какая-то смуглая запыхавшаяся женщина и, испуганно оглядевшись по сторонам, кинулась к группе туристов. Я невольно проводила ее взглядом, и вдруг меня окатило холодным потом: я увидела лицо Доменико с его резкими чертами, холодными синими глазами и светлыми волосами, его широченные плечи, бычью шею. Прищурив глаза и кого-то выискивая в толпе, он оглянулся, но нас не заметил.

Я тут же опустила голову, облегченно вздохнув, после того как он снова исчез в толпе.

— Что такое? — одновременно спросили Иоланда и Эрик.

— Идемте скорее!

Я схватила их за рукава и чуть ли не силой потащила за собой. Перед нами как раз возник гигантский комплекс Ватикана. Здесь уже просто яблоку некуда было упасть. Я бесцеремонно протиснулась в начало длинной очереди, увлекая друзей ко входу. Мне стало ясно, что всем нам надо поскорее скрыться внутри. Я видела Доменико, Боже, я его видела! Я испуганно озиралась, но в толпе туристов, жаждущих попасть в резиденцию папы Иоанна Павла II, его не было.

— Боже, спаси нас и сохрани!

— Лола, что случилось?

— Марко!

Эрик хлопнул себя по лбу:

— Точно!

— Что? Ты его тоже видел?!

— Нет, но, помнишь, я все пытался что-то вспомнить, связанное с Томасом? В Сиене, точнее, когда мы встретили его в долине Чьяна, Марко упомянул некое доказательство того, что Томас… И оно должно быть в пачке документов, обнаруженных в его рюкзаке. Надо же, мы их даже не просмотрели!

— Какое еще доказательство о судьбе Томаса? — нетерпеливо спросила Иоланда.

— Ах да! — Теперь я вспомнила, как Марко в долине Чьяна потрясал передо мной своим рюкзаком и говорил, что у него там доказательство того, что Томас покончил с собой. — Послушайте, сейчас не время, мы же вот-вот окажемся внутри собора. — Длинная очередь медленно продвигалась вперед, и я напористо навалилась на людей, стоящих передо мной. — Не отставайте, ребята, шевелитесь.

— Так что там о Томасе? — упрямо спросила сестра.

— Да ничего хорошего, Иоланда.

Я пробиралась вперед, покашливая, как туберкулезный больной, чтобы предупредить возмущение очереди.

Эрик что-то растерянно мямлил о предполагаемом самоубийстве Томаса, а почуявшая след Иоланда сдернула с него рюкзак и принялась в нем рыться.

— Что ты сюда напихал? — ворчала она, засунув в него руки по локоть.

— Да так, всякую всячину… Книги, бумаги, продукты…

— Все бумаги завернуты и лежат на самом дне.

— Прекрати, Иоланда! Не задерживайтесь! — Я втолкнула их в двери.

Мы купили билеты и прошли довольно неприятную процедуру обследования металлоискателем, после чего нас пропустили в белокаменный вестибюль музейного комплекса Ватикана. По всему вестибюлю и по лестнице перемещались группы экскурсантов.

Иоланда на ходу продолжала рыться в рюкзаке.

Я все время разглядывала туристов и охранников, но ни Доменико, ни Марко не заметила.

— Постой, — вдруг сказал Эрик. — А это что такое?

Иоланда вытянула из пачки смятых бумаг один лист. Она разгладила его и углубилась в чтение. Я заметила, что сверху фигурирует надпись, исполненная крупными готическими буквами, — «Свидетельство о смерти». Иоланда снова охнула.

— Так что там написано? — спросил Эрик.

— Что бы там ни написали, я-то знаю, что это ложь! Иоланда напряглась так, будто не просто читала текст, а впитывала его всем телом, губы ее шевелились, на глаза навернулись слезы.

Дрожащей рукой она развернула лист перед нами.

Судя по этому документу, Томас де ла Роса все-таки покончил с собой в Италии.

Глава 36

Мы ошеломленно уставились на свидетельство, не замечая, как очередь подталкивает нас вверх, в святилище Ватикана. Эрик осторожно забрал у нее документ и внимательно перечитал.

— Похоже, свидетельство подлинное, — огорченно заключил он.

— О папа! Папа!

Меня как током ударило.

— Нет, это неправда!

— А что означает «не установлено»? Они не знают, был ли он похоронен? А если был, то неизвестно, где и когда?

— Он убил себя! — обретя голос, прошептала Иоланда. — Господи! Папа и вправду меня бросил! Оставил меня. Этот старый пес покинул меня, Лола! Бросил меня одну в Гватемале, в окружении всяких негодяев вроде полковника Морено…

— Иоланда, нам действительно нужно двигаться…

Толпа несла нас к турникету и далее к винтовой лестнице. Когда мы поднялись по ней, то оказались в первой из галерей. В ней экспонировались уникальные образцы древнего искусства. Я настороженно озиралась, но ни Марко, ни Доменико видно не было. Продолжая возбужденно спорить, мы переходили из зала в зал, минуя мумии, вывезенные из Египта, и статуи древнегреческих богов из блестящего полированного мрамора. Зал с редчайшими географическими картами я едва помню, настолько мое встревоженное воображение занимали образы двух итальянцев, преследующих нас и воинственно размахивающих шпагами.

Мы немного заблудились и, оказавшись в какой-то галерее, остановились, кажется, рядом со статуей Платона.

— Иоланда, это фальшивка, свидетельство не может быть подлинным!

Но она никак не могла сдержать слезы. Стоящий у мраморной колонны Эрик смотрел на нас с глубоким состраданием.

— Слышишь? Не может, и все! — заверяла я, то и дело оглядываясь в надежде не пропустить наших преследователей. — Во-первых, Иоланда, Томас ни за что не покончил бы с собой, это совершенно не соответствовало всей его натуре. Мама никогда не говорила о нем ничего подобного.

Беспомощно опустив руки и заливаясь слезами, Иоланда горестно прошептала:

— В том-то и дело, что он был таким!

— Каким?

— Способным покончить с собой! Ох, сестренка! Порой ему приходилось очень тяжело, и тогда он принимал наркотики, начинал пить. Он потому и подвергал меня всем этим испытаниям, что ему самому здорово доставалось. Боялся, что нам будет трудно в этой проклятой жизни. Но черт возьми, он же поклялся, что даже в худшую минуту он меня не оставит!

Я посмотрела на нее более внимательно.

— Может, старик не смог забыть того, что ему пришлось совершить во время войны, — предположила я.

Я имела в виду убийство Серджио Морено и какие-нибудь другие грехи Томаса во время войны, но сейчас, видя несчастное лицо сестры, я думала только о том, чтобы успокоить ее. Я прижала ее руку к своей щеке и поцеловала.

— Ах, дорогая моя!

Стоявший в дверях галереи охранник укоризненно посмотрел на нас и покачал головой:

— Прошу вас, вы слишком шумите.

Но Иоланда зарыдала еще громче.

Я нежно обняла сестру.

— Я видела его, клянусь тебе… И обменивалась эсэмэсками с этим человеком, Сото-Реладой…

Она будто и не слушала меня, и я сильно встряхнула ее, чтобы привести в чувство. В этот момент Эрик подошел к нам, на его лице вместо прежнего сочувствия присутствовала озорная улыбка.

Какой молодец! Он раньше меня сообразил, как ее отвлечь.

— Иоланда! — почти игриво проговорил он. — Иоланда! Дорогая моя!

Она немного утихла.

Он вытер ей слезы своим платком.

— Иоланда, милая моя, радость моя. Поплачь, ничего страшного. Мы подождем. Спешить нам некуда. А когда тебе станет лучше, мы вернемся к тому, зачем пришли.

— О чем это он?

— А ты вспомни. Что мы здесь делаем?

Она не отвечала.

— Ну же, Иоланда, зачем мы сюда пришли? — повторил он.

— Я не знаю.

— Мы кое-что ищем, Иоланда, — напомнил он ей.

Через секунду она кивнула.

— Мы ищем некий ключ, малышка, — сказал он.

Иоланда взглянула на нас из-под слипшихся от слез ресниц и прерывисто вздохнула.

— Он должен быть где-то здесь, — сказала я.

— Такой небольшой золотой медальон с выгравированной на нем буквой, — сказал Эрик. — Пойдем же, мой маленький дикобраз, моя сердитая гватемалочка. — Стараясь быть возможно более нежным, он обнял ее и подтолкнул вперед. — Помоги нам найти его.

Ей потребовалось какое-то время, чтобы наконец выговорить:

— Ты ужасно настырный.

— Не ты первая обвиняешь меня в этом.

— Что правда, то правда, — подтвердила я.

Иоланда сдвинула шляпу на затылок, вытерла лицо его платком, после чего оглядела толпу, медленно шествующую мимо витрин с бесценными экспонатами.

— Не знаю, как можно что-нибудь найти в этой ломбардной лавке! — простонала она.

— Но именно для этого ты сюда и пришла!

Мы вывели ее из зала, снова прошли по галерее географических карт, апартаментам святого Пия V и осмотрели зал Собиексы. При этом не забывали нашептывать четверостишие-загадку. Однако в этом невероятном скоплении золотых и позолоченных предметов искусства невозможно было найти термы или купель, а тем более маленький золотой медальон. Иоланда напряженно размышляла, внимательно рассматривая припухшими от слез глазами бесчисленные кресты красноватого золота, статуэтки, расшитые золотом алтарные покровы, мозаики, тотемы, троны, картины в позолоченных рамах, но все было безрезультатно. К счастью, Марко Морено и Доменико по-прежнему не появлялись.

Затем мы оказались в Сикстинской капелле и застыли в полном восхищении перед высшим творением человеческого гения — фреской «Страшный суд», законченной Микеланджело в 1541 году. Охранники уже устали напоминать посетителям, что здесь запрещено пользоваться фотоаппаратами со вспышкой. Мы стояли, зажатые в толпе других экскурсантов, и с благоговейным восторгом и ужасом взирали на одно из самых знаменитых творений гениального художника.

Признаюсь, фреска показалась мне весьма поучительной.

Прежде всего мне бросилась в глаза традиционная для религиозных сюжетов композиция. Так, внизу картины, естественно, располагались грешники, вверху — ангелы, а в центре — фигура Христа. В небесной высоте смуглые ангелы воскрешения возносили распятого на кресте Спасителя в лучезарный рай. Внизу пребывали в отчаянии многочисленные группы грешников с лицами, искаженными гримасами боли и страдания или озлобленными ухмылками, и с мускулистыми телами, несущими следы розог, коими их потчевали удивительно симпатичные на вид черти. Грешниками, как известно, считаются убийцы, прелюбодеи и самоубийцы. Если все, что я сегодня узнала о Томасе де ла Росе, было правдой, тогда действительно ему суждено оказаться среди них. Я перевела взгляд с падших на центр фрески. Там среди кругового движения восседал Христос во славе, а над ним парила святая Мария.

Христос воздевает правую руку, как бы возвещая о своем выборе. У него сильное мускулистое тело, бесстрастное лицо повернуто к зрителю анфас три четверти.

Вокруг него не маленький круглый нимб, в каком он обычно изображается. Скорее, Христос возносится, окруженный вращающимся вихрем, пронизанным золотистым сиянием. Это сияющее гало поблескивает в высоте капеллы. В цветовой гамме преобладали лимонная, белая и золотая краски, имеющие легкий красноватый оттенок.

Я всегда была уверена в том, что Микеланджело макал свои кисти в расплавленное золото украденных ацтекских идолов. Мне снова вспомнилась запись в дневнике Софии, сделанная в 1540 году: «Мы пожертвовали шесть сундуков золота Антонио, зная, что церковь намерена употребить его на позолоту Колосса. Микеланджело скоро приступит к созданию этой статуи, предназначенной стать надгробным памятником в усыпальнице святого Петра».

Пять веков назад кисть Микеланджело создавала этот ореол вокруг фигуры Христа, наделяя всю картину глубоким смыслом. Стоя там, я поняла, что только благодаря своему тонкому чутью великий мастер нашел подходящее применение украденной у мексиканцев красновато-золотой краске. Этот центральный золотистый ореол вносит в изображение «Суда» невероятное смятение, порождает ураган эмоций, вступая в противоречие со статичной картиной рая и ада, и будто угрожает втянуть в свой вихрь ангелов и вовлечь их в бездну, а чертей с грешниками — на небеса. Окружающее фигуру Христа священное пламя скорее подобно буддистскому молитвенному коловрату, чем сиянию; оно напоминает больше спиралевидный календарь ацтеков, символизирующий вечное движение, чем постоянный, замкнутый жизненный цикл католиков.

Микеланджело понимал, что хаос существует не только на земле, но даже в раю.

Люди вокруг нас плакали от восхищения и ужаса. С ними плакала и моя сестра, да, признаться, и у меня невольно слезы потекли по щекам. Эрик хранил глубокое молчание. Кто-то простирал к картине руки с выражением благоговейной радости и страха на лице.

— Фотографировать запрещено! — в очередной раз охрипшим голосом выкрикнул смотритель зала.

Толпа посетителей медленно продвигалась вперед.

— Пора уходить, — сказал Эрик. — Иоланда права — здесь мы ничего не найдем.

Я находилась под впечатлением от «Страшного суда», идя сумрачным коридором, потолок которого, насколько можно было судить, был украшен фреской на библейский сюжет о Давиде и Голиафе. Затем мы вышли на мощенную серым булыжником улицу, залитую ослепительным солнечным светом и тесную от множества паломников и туристов. После музеев Ватикана все направлялись к базилике Святого Петра.

Вскоре мы оказались перед этим чудесным памятником эпохи Возрождения. Собор Святого Петра представляет собой величественное сооружение из белого мрамора, отделанное позолотой, высокими бронзовыми порталами и колоссальными статуями святых. Перед ним находилась окруженная колоннадой знаменитая площадь Святого Петра, где по приказу Нерона предавали смерти христиан. Сейчас здесь среди несметных стай голубей возвышается египетский обелиск, увенчанный крестом.

— Лола, если папа умер здесь, я хочу знать, где он похоронен, — упрямо заявила Иоланда, когда мы оказались у этого монумента.

Я моргала и щурилась от ослепительно яркого солнца, отражающегося от белоснежного мрамора. Шедший рядом со мной Эрик внезапно остановился, и стая голубей почему-то испуганно вспорхнула и взлетела в небо. Он вытянул шею и со свистом втянул в себя воздух. На его лице, выражавшем такую нежность, когда он трогательно успокаивал Иоланду, снова обозначились напряженность и настороженность. Затем он снова быстро зашагал вперед.

— Эрик, в чем дело?

— Надеюсь, у меня галлюцинация.

— Где его могли похоронить? — ничего не заметив, спросила Иоланда, продолжая думать об отце. — Почему в свидетельстве не указано место его могилы?

Я не отвечала, глаза мои только освоились с ярким светом.

— Кто это? — вдруг спросила моя сестра.

Перед нами на беломраморных ступенях базилики сидел Марко Морено, скрестив под собой ноги на манер Будды. Черные глаза, черные волосы, белая рубашка. Задумчивое, усталое лицо.

Иоланда напряглась.

— Боже мой, это он! Он нисколько не изменился! Этого клоуна я узнала бы где угодно.

Марко поднял лицо к ослепительно синему небу, Эрик же еле сдерживал себя, а Иоланда бросилась прямо к нему. Но он смотрел мимо них, как будто вовсе их не замечал. Его взгляд был устремлен прямо на меня.

— Я так и знал, Лола, что вы догадаетесь, — сказал он.

Глава 37

Мы подошли к Марко, вблизи показавшемуся мне постаревшим и похудевшим. Вокруг глаз и губ появились новые морщины, синяк на лице превратился в багровую гематому.

— Что же вас так задержало?

Он вышел из своей позы лотоса и стал спускаться к южному порталу базилики, где с металлоискателями стояли швейцарские гвардейцы в красочных мундирах.

— Я ждал вас целую вечность, от открытия до закрытия музея. Давайте же закончим с этим.

— Что вы имеете в виду? — спросила я, торопливо шагая за ним. — Что вы здесь делаете?

— Что делаю? Убиваю время, как какой-нибудь безнадежный влюбленный. Надеюсь, вы не держите на меня зла за ту несчастную ссору в Тоскане. А здесь осматриваю достопримечательности, дожидаюсь случая снова увидеть ваше милое личико и послушать вашу болтовню о былых баталиях и о моих предполагаемых способностях к научным изысканиям. — Тут он остановился и внимательно посмотрел на меня. — Господи, да вы ужасно выглядите!

— Это все из-за этих «яблок любви»! — проворчал Эрик. — Она чуть не умерла!

— Я же предупреждал, чтобы вы обращались с ними очень осторожно!

— Я помню.

И тут он ласково провел пальцем у меня под глазами.

— Ничего, все будет в порядке. Через два дня вы окончательно поправитесь.

— А ну идите-ка сюда! — Эрик схватил Марко за руку, но тот вырвался, будто рыба из сетей, и продолжил свой спуск по лестнице. — Сэр, я хочу с вами поговорить! Нам нужно переговорить с глазу на глаз!

— Нет, нет, только не сейчас! Мы начнем кричать, и эти опереточные стражники поднимут тревогу, и нас бросят в тюрьму за нарушение международного спокойствия, как авантюристов из Центральной Америки, имевших при себе древнеримские артефакты, не задокументированные должным образом. И к тому же замешанных в убийство Блазежа! Кроме того, я могу упомянуть вас в своем заявлении об угоне автомобиля. Кстати, вы меня крайне раздосадовали этой кражей.

— Насчет полиции он прав, — признала я. — Наша компания соответствует описанию, переданному по телевидению.

— Это же Марко Морено! — Иоланда решила включиться в дискуссию, когда мы застыли в длинной очереди перед металлодетектором. — Собственной персоной, да еще такой взрослый! Последний раз, когда я о вас слышала, вы пьянствовали в кабаках Парижа и Стокгольма. Тогда вы еще не убивали ночных сторожей! Вижу, вы всеми силами стремитесь соответствовать репутации своей семейки!

— Привет, Иоланда! Кажется, у вас насморк, дорогая?

— Скорее, это аллергическая реакция на исходящий от тебя смрад, свинья! Черт, давненько я его не ощущала! А вы здорово прославились после того, как сбежали из дома. Лола, посмотри на него! Думаешь, он обыкновенный мошенник, да? Так ты ошибаешься! Я все отлично помню. Перед тем как покинуть Гватемалу, вы, Марко, здорово продвинулись в своей военной карьере!

— Что ж, можно сказать и так.

— Хотя, по-моему, в тех донесениях многое было слегка преувеличено. Что вы сделали с теми фермерами?

— С какими фермерами? — спросила я.

— А где ваш приятель? — вмешался Эрик.

— Вы про Доменико? — спокойно уточнил Марко. — Мы с ним расстались. Точнее, я расторгнул с ним контракт. Он стал несколько… неуправляем. Ему очень хотелось поговорить с вами, Эрик. Он где-то здесь, последовал за мной из Сиены. Последние несколько дней он сидел вон там, у обелиска, и кормил птиц, надеясь, что я приведу его к вам. Мы как бы соревнуемся между собой в том, кто первым вас обнаружит. Кажется, он в глубокой депрессии. Но не стоит тратить на него время, у нас еще столько дел! Пойдемте же скорее…

— Я так и знала, — сказала я.

— Что? — тревожно взглянул на меня Эрик.

— Я видела Доменико, может, с полчаса назад, — зашептала я ему на ухо. — В толпе… перед… он стоял вон там… потом исчез. Я не была уверена, но теперь…

Эрик окинул внимательным взором суетливую толпу туристов и паломников.

— Вряд ли он станет нас избегать. Я пытался остановить его тогда, в долине.

— Марко, наши отцы давно скончались. Война завершилась. Возвращайтесь домой, — прервала нас Иоланда.

— А почему, собственно, вы так поступаете?

— Вы же знаете… Из-за моего отца и из-за того, что с ним произошло.

— Н-да. Если так, то вы должны понимать, что вам стоит держаться рядом со мной. — Он опять взглянул на меня и добавил: — Для этого есть несколько вполне серьезных причин.

Иоланда устремила на него пристальный взгляд.

— Я слушаю.

— Мне известно, где похоронен Томас.

— Вранье! — заявила я.

— Простите, но я точно знаю, где его могила.

— Где же? — потребовала ответа Иоланда.

— Я скажу, но только не сейчас! — Марко приложил палец к губам. — Не сейчас.

— Говорите же!

— Всему свое время. — Встав в конце очереди, он указал на собор. — Объясните мне, почему вам потребовалось столько времени, чтобы добраться сюда.

Я смущенно потерла лоб.

— Ну, дело в том, что… У нас возникло предположение, что речь идет о древних руинах. Не знаю почему, но в тот момент оно казалось довольно обоснованным.

— Господи, значит, вы ничего не знаете? — изумился он. — Насчет собора Святого Петра?

— Мы совсем недавно догадались, что нужно искать церковь, — призналась я.

— Что ж, хорошо. — Он сложил пальцы домиком. — В таком случае нам стоит заключить сделку. Я поделюсь с вами тем, что мне известно, если вы расскажете о ключах, уже найденных вами.

— Даже не надейтесь, — заявил Эрик.

— Не упрямьтесь.

— Я сегодня не совсем в себе, Марко. — Эрик стиснул пальцы с такой силой, что костяшки побелели. Видно было, что он едва сдерживается, чтобы не начать драку. — Честно вам признаюсь. Я совершенно не владею собой.

— Вы что, собираетесь снова меня избить? Хотя вы и даете волю своим первобытным инстинктам, я точно знаю, что вам страшно интересно узнать, что за карты у меня на руках. — Марко понизил голос. — Ну же, друзья! Загадка Антонио о «третьем городе» такая интригующая — тут и игра слов, и эпизоды библейской истории, и блестящая логика, но вместе с тем она удивительно проста! Вы действительно не хотите, чтобы я рассказал вам, что мне удалось разгадать?

— Нет, — помолчав, ответил Эрик. — То есть хотим, конечно, но все равно мне не терпится отправить вас ко всем чертям, хвастливый тупица!

— Слушайте, давай попросту выбьем из него сведения, — предложила Иоланда.

Должна признаться, что кулаки у меня так и чесались.

Марко попятился, пристально глядя на меня. Мы же продвинулись вместе с очередью ближе к швейцарским гвардейцам в пышных, каких-то маскарадных костюмах, стоящим около прохода, оборудованного металлодетектором.

— Да, я вижу, Лола, что вы этого хотите. А эта парочка еще не в курсе насчет того, что знаменитые преступники находятся прямо у них под носом, так что лучше прекратим ссориться и договоримся об объединении в одну команду. Так вот, речь идет о двух тайнах. Одна касается местонахождения золота, а вторая — это местонахождение могилы Томаса. И если я раскрою вам вторую, вы поможете мне раскрыть первую. А сюда я пришел, руководствуясь той же информацией, что и вы, то есть зная только условия загадки.

— Да, все верно. — Я шагнула к нему, как будто меня влекла некая невидимая сила. — Я тоже это помню.

— В Риме имеется всего один камень. — Не переставая говорить, он оказался рядом с гвардейцем, подтолкнувшим его к детектору. — Это известно каждому католику. Все дело в названии, в латинском названии! Хотя я, конечно, чистокровный индеец и истый атеист.

— Все дело в названии, — невольно повторил Эрик. — «Имя — это судьба».

— Собор Святого Петра, — проговорила я, еще ничего не понимая.

— Святого Петра — Петра! — Иоланда устремила взгляд на сияющий на фоне синего неба купол. Она стала вспоминать, как произносится это имя на итальянском и испанском языках. — Пьетро. Педро.

— Пьедра, — пробормотала я испанское название слова «камень».

И вдруг я вспомнила. Указание на нужную церковь все время было у нас перед глазами! «Камень» и «термы» не имели ничего общего с минеральными источниками Митраса в Остия-Антике, так же как невидимый город — с древнеримскими развалинами. Мне следовало догадаться! Ведь я же читала дневник Софии. Это кардинал Бородино, участник таинственного обряда наречения в термах Митраса, подсказал Антонио мысль использовать в загадке имя Петр. Незадолго перед тем как ведьмы ощутили на себе действие наркотика и обрели способность летать, кардинал слово в слово процитировал отрывок из Евангелия от Матфея, ставший, видимо, облюбованным нашим Медичи при составлении головоломки:

«— Дорогая моя, уж не являюсь ли я тем камнем, на котором вы возвели свою церковь? — осведомился кардинал.

— Ну, разве это не богохульство? — игриво спросила синьора Канова, супруга богатого купца.

— Это всего лишь каламбур, обыгрывающий имя кардинала, Пьетро, — заметил Антонио. — А я обожаю каламбуры.

— Нет, дурачок, я говорю о Библии, — возразила синьора Канова. — Мне рассказывали об этом еще в детстве. Насчет этого святого Петра! Как будто Христос говорил, что Петр подобен камню или что камень подобен Петру, словом, между ними много общего, я сейчас точно не помню…

— Это глава шестнадцатая из Матфея, — забормотал кардинал. — «…и Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее»».

— Это библейская история создания католической церкви, — пояснил Эрик. — Из нее следует, что Христос назначил Петра первым папой.

— Точно! Глава 16 от Матфея. А на языках Средиземноморья здесь имеет место игра слов. Хотя, кажется, не на арамейском.

— На греческом Петр означает «камень», и по-латыни «камень»— это «петра». Камень Антонио и камень Христа — это Петр — собор Святого Петра. Это и есть наш «Камень».

— Боже, как же я не поняла этого раньше — это же совершенно ясно! — Моя сестра раскраснелась, проходя через порог, оборудованный металлодетектором.

За ней настала моя очередь, а потом и Эрика.

Пройдя через детектор, Марко вернулся назад и стал подниматься по мраморной лестнице, не спуская с меня внимательного взгляда.

— Неужели вам ничуть не интересно, что мы здесь найдем? — спросил он.

Он повернулся и направился к огромным колоннам собора, к массивным бронзовым дверям. Фигура его казалась хрупкой и невесомой на фоне этой внушительной архитектуры. Когда же он скрылся в дверях, мы переглянулись и бросились вдогонку.

Глава 38

Миновав мраморную колоннаду, мы вошли в громадные бронзовые двери собора с их жутковатыми барельефами, изображающими распятие Христа и сцены умерщвления плоти. Каблуки мои звонко постукивали по гладким овальным мозаичным панно, по которым верующие вступали в это святилище, созданное гением Микеланджело.

Собор Святого Петра — это сооружение циклопических масштабов из камня и золота. На куполе имеется oculus, то есть отверстие, сквозь которое в собор подобно сверкающим копьям падают лучи солнца. Игра света увеличивала и без того огромное пространство внутри собора, и идущий впереди нас Марко то попадал в черную тень и исчезал из вида, то возникал в потоке ослепительного света.

— Ты говоришь, золото Монтесумы имеет красноватый оттенок? — спросила Иоланда и задрала голову вверх.

Мы устремили взгляды на высокие своды, украшенные изящной лепниной и розами, сработанными из чистого золота с явно красноватым отливом. Однако помимо этих шедевров в соборе Святого Петра находилось еще одно неоценимое сокровище. Совсем рядом под толстым пуленепробиваемым пластиком высилась великолепная скульптурная композиция Микеланджело «Оплакивание Христа». Впереди сияла ограда алтаря, скорее напоминающая фасад сказочного дворца, покрытый сусальным золотом.

— Загадка велит искать термы, — напомнил Марко, когда мы присоединились к нему перед алтарем.

Подумав, я уточнила:

— Скорее, купель для крещения, это больше ассоциируется с церковью. Где здесь проводят обряд крещения?

— Должно быть, в баптистерии, — предположил Эрик.

— Постойте! — воскликнула Иоланда. — Вы неправильно действуете. Кто же так ищет? Вы бегаете туда-сюда, как перепуганные куры!

Отмахнувшись от нее, Марко направился к выходу и свернул в заполненное людьми помещение, примыкающее к нефу. Мы с группой туристов последовали за ним.

— Вот она! — воскликнула я.

В центре баптистерия, украшенного великолепной мозаикой и ликами святых, находилась крестильная купель — чашеобразная ванна из красного порфира, установленная на резном постаменте. Его бронзовую поверхность покрывал цветочный орнамент, не очень-то типичный для декоративной стилистики Ренессанса.

— Ну вот что вы тут толкаетесь? — с явным раздражением в голосе обратился Эрик к Марко.

— Здесь, кажется, достаточно места для всех, — огрызнулся тот и, повернувшись ко мне, спросил: — Что мы, собственно, ищем?

Эрик еще раз толкнул его.

— Господи, да уйдите же!

— А чего вы такой враждебный?

— Это он серьезно спрашивает?

— Послушайте, перестаньте шуметь, — потребовала я.

— Идея! Почему бы нам с вами не заключить временное перемирие?

— Ага, перемирие, — мрачно усмехнулся Эрик. — Это с убийцей-то?

— Сожалею, но должен напомнить, что вы более виноваты в смерти Блазежа, чем я в убийстве сторожей. Но к чему считаться? Вы не можете не понимать, что наша охота за сокровищем ничего не даст, если мы будем постоянно наскакивать друг на друга.

— Боже упаси от такого партнера!

— Пора бы вам уже понять, что я ничего не замышляю против Лолы.

— Но я просто не желаю, чтобы вы здесь торчали!

— Тем не менее я останусь.

— Оставь его наконец в покое! — вмешалась Иоланда. — У меня к нему еще есть одно дельце.

— Вот видите.

— Действительно, нам нужно договориться, — заявила я. — По-моему, перемирие — неплохая идея.

— Ну разве женщины не восхитительны! — язвительно заметил Марко.

Эрик скривился, как будто раскусил лимон. Видно было, что в нем борются противоречивые чувства.

— Тогда хоть отойдите от меня, — потребовал он.

— Как вам будет угодно.

Марко галантно поклонился и отошел в сторону.

— Кажется, мы попались, — оглянувшись назад, заметила Иоланда. — Мы привлекаем к себе внимание.

Вокруг нас оживленно переговаривались туристы.

— Что эта компания затевает?

— Да позовите же полицию!

— Этого еще не хватало! — перепугалась я. — Уходим. Все равно здесь нечего больше делать.

(Позднее я узнала, что порфировая купель была установлена в соборе в XVII веке вместо той, которую упоминал в своей загадке Антонио.)

Иоланда присвистнула и подняла взгляд на потолок.

— Дай мне время осмотреться. Здесь весь этот антиквариат свален в кучу, прямо как на толкучке. После завершения постройки собора чего только не свозили сюда со всех концов света. Но держу пари, что здесь не обошлось без хотя бы парочки педантов, все-таки собравших особые ценности в одном месте, чтобы за ними можно было присматривать.

Иоланда покинула баптистерий и медленно двинулась по собору, незаметно касаясь рукой скульптур и отделанных драгоценными камнями рам картин с изображениями святых. Наконец она вышла к непосредственно соседствующему с собором Музею ценных коллекций, состоящему из десяти залов.

Вдоль стен были установлены витрины с самыми уникальными экспонатами папской сокровищницы. Вокруг них толпились экскурсанты, внимательно их осматривая.

Напустив на себя важный вид, Иоланда заставляла расступиться этих не в меру многочисленных любителей древностей. Она вела себя столь убедительно, что никто и не смел возразить. Мы же, как свита, следовали за ней через эти кладовые драгоценностей и наконец остановились в четвертом зале. Здесь она принялась осматривать витрину, содержащую золотой ковчег с фрагментами «подлинного креста, на котором был распят Христос», золотой ключ от дверей собора Святого Петра и серебряный потир для освященного вина. Марко терпеливо ждал в центре зала, Эрик же чаще посматривал на него, чем на экспонаты.

И вдруг я увидела, что он вздрогнул.

Мы с Иоландой поспешили подойти к витрине, привлекшей его внимание.

В ней были разложены маленькие вещицы, которые никак нельзя было назвать примечательными по сравнению с остальными экспонатами. Так, рядом с крошечной фигуркой льва сиял небольшой кельтский крест, высеченный из изумруда. Еще там были сосновая шишка из хрусталя, маленькое изваяние сфинкса, вырезанное из окаменелого дерева.

И среди этих милых мелочей оказался и он, наш медальон.

Это круглое массивное изделие из красноватого золота покоилось на маленькой подставке. Искусный орнамент из роз и листьев папоротника скрывал букву, изображенную на нем.

Тесня друг друга, мы склонились над витриной.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Марко, вставший около меня. — Что вы там видите?

Я молчала. Сначала мы с Эриком нашли букву «L», затем «P». Я во все глаза уставилась на третий знак, около пяти столетий ожидавший, когда его прочтут.

Проследив за моим взглядом, и Марко увидел этот, третий, ключ.

Глава 39

— Что это? — задыхаясь от волнения, прошептал Марко.

— Буква «U», — восхищенно ответила Иоланда.

— Итак, медальон мы нашли, — резюмировал Эрик. — Теперь нужно сообразить, какое слово образуют эти буквы.

Прервав обсуждение, Иоланда вывела нас из сокровищницы в ризницу, а оттуда в сияющий золотом центральный неф собора.

— Ну так что это все означает? — требовательно спросил Марко.

— Вы получите ответ после того, как я узнаю, где похоронен мой отец, — твердо заявила Иоланда.

— А если я скажу вам, что, его, так сказать, могила находится в Венеции? И что я отведу вас прямо к ней, когда мы прибудем в тот славный город?

Она остановилась.

— Что вы хотите сказать? Как понимать это ваше «так сказать»?

— Иоланда, я же говорила тебе…

Я оборвала себя на полуслове, потому что не могла говорить при Марко про человека с татуировкой.

— Нет, пусть он ответит, — не отставала Иоланда.

— Сейчас я вам ничего не скажу, — на ходу бросил ей Марко.

Мы вышли вслед за ним из собора.

— Марко, я знаю, почему вы занимаетесь этими розысками, — заметила Иоланда. — Это даже не из-за золота, способного, конечно, любому вскружить голову.

Он улыбнулся:

— Ваша сестра решила точно так же. Она утверждает, что я ищу золото, потому что мне нравится ломать голову над сложными вопросами, что просто у меня к этому склонность.

— А не потому ли, что вы бесконечно одиноки?

Было видно, что это предположение привело его в замешательство. Во всяком случае, он предпочел промолчать.

— Вы меня слышали. Я же вижу, что вы очень одиноки, и очень вам сочувствую. Вы всегда были игрушкой судьбы, доведшей вас до того, что вы, сын всесильного полковника Морено, слоняетесь по миру за компанию с родственниками Томаса де ла Росы, потому что вам невыносимо тяжело оставаться наедине с самим собой, невольно вспоминая обо всех своих преступлениях. Да к тому же и друзей-то у вас нет.

Марко принужденно рассмеялся:

— Покорно благодарю вас за диагноз.

— Иоланда, оставь его, — сухо заметил Эрик. — Давайте сосредоточимся на деле.

— Что ж, вы правы. — Лицо Марко исказилось кривой усмешкой. — Все верно. Я пристал к вашей команде по разгадыванию кроссвордов исключительно из-за терзающего меня эдипова комплекса и остро переживаемого одиночества.

— Что вполне соответствует истине, — еле слышно заключила моя сестра.

Марко быстро сменил тон.

— Но может, вы хотя бы сейчас перестанете меня оскорблять? Перед нами возникла куда более серьезная проблема. Как видите, он явился.

Он указал нам на человека, стоящего у обелиска в центре площади.

— Кто явился? — спросила Иоланда.

— Собственно, это и есть мой бывший друг. Я же сказал, что он пришел сюда следом за мной и подстерегает вас.

У подножия обелиска стоял Доменико, сильно похудевший и погруженный в глубокую печаль. Его волосы были всклокочены, костюм измят. Он медленно доставал из бумажного пакета семена и бросал их стаям прожорливых голубей. Этот бандит казался безобидным любителем птиц, сломленным, бездомным бродягой, до такой степени жалким, что какой-то турист в черной куртке и красной бейсболке остановился и бросил ему монету.

— А кто это? — спросила Иоланда, моргая глазами и щурясь, как будто у нее была близорукость.

— Это Доменико. Вряд ли вы с ним встречались. Боюсь, он совсем расклеился, — сказал Марко. — Непросто будет помешать ему прострелить вам голову, Эрик, как он обычно делает… Однажды в Хемстеде я стал свидетелем кошмарной сцены, когда он вовсю разошелся. Но не бойтесь, я заблаговременно забрал у него пистолет…

— А знаешь, Лола, я вдруг почувствовал, что мне до черта надоели эти типы, — прервал его Эрик тем же бесцветным отчужденным голосом, каким говорил в склепе.

— Эрик, успокойся!

— Я совершенно спокоен, и голова у меня ясная. Я говорил тебе, что нам лучше не выходить из квартиры. Я предвидел это. И теперь я вижу, что просто обязан положить конец всему этому! Пусть Марко оставит нас в покое, потому что Доменико совершенно не нужно это чертово перемирие!

— Помолчи, дай мне подумать.

— Гомара! — вмешалась Иоланда. — Ты опять побледнел и дрожишь! Не поддавайся своим звериным инстинктам.

— Но, Иоланда, он опять угрожает тем, кто мне дороже всего на свете! — трясущимися губами выговорил Эрик. — Я не могу допустить, чтобы он третировал вас.

— Эрик, сейчас же возьми себя в руки!

— Я хочу обратиться к гвардейцам, — настаивала я.

— Ни черта они нам не помогут! — возразил Марко. — Они просто арестуют нас и отправят в тюрьму. И вы, Иоланда, так ничего и не узнаете про своего отца.

Но я все-таки сбежала по лестнице и направилась к двум гвардейцам в опереточном одеянии при головных уборах с султанчиками из перьев. Они стояли метрах в двадцати левее обелиска, образуя маленький островок в волнующемся море голубей. Доменико продолжал кормить эту ненасытную ораву.

— Синьоры! — обратилась я к ним.

Гвардейцы обернулись. Один был маленького роста, синеглазый. Второй — высокий и худощавый.

— Да, синьора?

Я указала на Доменико и сказала по-итальянски:

— Этот человек угрожает нам.

Они внимательно посмотрели на светловолосого бандита, в этот момент целовавшего в клювик голубя.

— Этот?!

— Да. Он угрожал убить меня и моих друзей. Вы обязаны нам помочь.

— Когда это произошло?

— Два дня назад.

Снова смерив взглядом Доменико, гвардеец спросил с явным сомнением в голосе:

— Вы ничего не напутали? Вы же видите, он совершенно безобиден, все время кормит голубей, мы обратили на него внимание еще два дня. Он похож на святого Франциска Ассизского.

— А на самом деле этот ваш безобидный человек — наемный убийца. Он смертельно ненавидит моего друга за… — «За убийство своего кореша посредством отравленного изумруда в подземной усыпальнице Медичи во Флоренции. А еще за то, что он угнал его автомобиль», — пронеслось у меня в голове, и я стала запинаться: — Это… то есть он такое творил… Э-э… понимаете, стрелял… Вы должны его арестовать и допросить…

— Кого арестовать? — Они завертели головами. — Вашего друга?

— Нет, нет! Что вы! Не моего друга. А вот этого блондина — святого Франциска Ассизского.

Они недоуменно уставились на меня.

— Эй, Лола! — услышала я издали окрик сестры. — Лола, хватит уже!

Верзила в перьях указал на меня своему коллеге:

— Карло, где я мог видеть эту девушку?

— Не знаю, — ответил синеглазый.

— Точно, видел. Нам же передали факс с ее приметами. Рост пять футов два дюйма, волосы темные, хрупкого сложения, индейский тип лица…

Иоланда бежала ко мне через площадь. Стоявший на лестнице Марко, видимо, уговаривал Эрика уйти.

— Ну да, это точно она, — подтвердил Верзила. — Это о ней сообщали в том донесении о происшествии в Сиене…

— Или где-то в усыпальнице Медичи…

Гвардейцы еще не заметили Эрика, и я поняла, что допустила непростительную ошибку. В худшем случае меня задержат, но не помешают схватке Доменико и Эрика.

— Позвольте мне объяснить. Понимаете, я хочу сделать заявление, прошу у вас помощи…

Верзилу же продолжали мучить смутные сомнения на мой счет.

— Мадам, разве вы не та леди, о которой оповещали по телевидению?

— Вы меня не слушаете…

Марко тащил Эрика куда-то в сторону, но тот специально остановился около обелиска, чтобы его увидел Доменико.

— Ну, вы уже разобрались? — Иоланда остановилась рядом со мной, предостерегая меня своей выразительной мимикой.

Я бросила ей по-испански:

— Я здорово влипла, помоги выбраться.

Иоланда схватила меня за плечи и стала оттаскивать от гвардейцев.

— Привет, ребята. Не обращайте внимания на мою сестру, она у меня со странностями!

— Позвольте взглянуть на ваши паспорта.

Мы стали пятиться от них, спиной наталкиваясь на туристов.

— Уходим! — крикнула я Эрику, оглянувшись назад.

— Карло, задержи ее!

— Мэм!

Иоланда толкнула меня и Эрика вперед, по-прежнему улыбаясь и смущенно бормоча «до скорого». Но когда гвардейцы двинулись за нами, она кинула взгляд на стаю голубей и издала странный щелкающий звук, потом подпрыгнула и затопала ногами:

— Кыш-ш! Кыш-ш!

Голуби испуганно захлопали крыльями и с оглушительным шумом стали взлетать, некоторые даже на лету задевали мои волосы острыми коготками, и на какое-то время скрыли нас от гвардейцев.

— Смываемся, Лола!

— За ними! Держи их!

Мы побежали.

Я схватила за руку совершенно растерявшегося Эрика, и мы бросились сквозь тучу голубей, поднявшуюся над площадью. Доменико скачками припустился за нами. Мы неслись, проскальзывая между кучками зазевавшихся туристов, оказавшихся на нашем пути с развернутой картой достопримечательностей. Добежав до края площади, то есть выскочив за пределы Ватикана, я оглянулась назад и увидела стремительно пробирающегося через толпу Доменико. Гвардейцы преследовали нас более или менее быстрой рысью до границы, так сказать, своей зоны ответственности, после чего остановились и начали о чем-то переговариваться по радиосвязи.

Эрик рванулся вперед, и мы с разгону врезались в уличный водоворот. Сначала я налетела на монахов и каких-то обливающихся потом женщин, возмущенно завизжавших. В следующий момент я споткнулась о чью-то ногу и упала, сбив несколько человек. Я пыталась встать на ноги и выбраться из этой свалки, крича от отчаяния, но мои вопли тонули в оглушительном разноязыком гвалте.

Сама не знаю, как мы выбрались из этой свалки и вбежали в какой-то тупик, хотя слышали за собой крик Иоланды «Вернитесь!». И тут из-за угла навстречу нам выскочил Доменико. Он был легко узнаваем в своем синем пиджаке, в рубашке и брюках белого цвета. Из-за пояса выглядывала черная рукоятка пистолета. Он двигался прямо на нас, и его голубые глаза на осунувшемся лице казались черными дулами. Эрик загородил меня и Иоланду, развернув плечи и тяжело дыша от ярости.

Неожиданно появился Марко.

— Не будь идиотом! — закричал он на Доменико, протискиваясь между нами. — Я дал тебе достаточно денег, чтобы ты погулял в Греции.

— Нужно выбираться из этого тупика! — в безнадежном отчаянии взывала к нам Иоланда.

Но огромная фигура Доменико преграждала выход.

— Я придумал, как лучше всего потратить эти деньги. — Доменико заговорщически подмигнул Марко и похлопал по пистолету под пиджаком. Лицо его поражало поистине смертельной бледностью. — Ты за кого меня принимаешь? Ты думаешь, я не человек, у меня нет сердца? Что я пропиваю свою жизнь, так же как ты?

— Нет, конечно!

— Ты считаешь, что право расквитаться с ними принадлежит тебе одному!

Мы даже не заметили, как Марко резко развернулся и со всей силой врезал в квадратный подбородок Доменико.

Пока бандит тер лицо в том месте, куда пришелся удар, Эрик, с хриплым ревом рванулся к нему и, просунув руку под его пиджак, вцепился в черную рукоятку пистолета, торчавшего за поясом. Доменико слегка откинулся назад, от растерянности раскрыв рот. Эрик нащупал курок и нажал на него.

Раздался щелчок, как будто монета звякнула о камень.

Изможденное лицо Доменико будто раскололось на части. От пули, прошедшей в нижнюю половину тела, один его глаз как-то странно выпучился, рот перекосился, губы скривились в гримасе.

Эрик выстрелил еще раз. На животе Доменико расплылось огромное красное пятно. Голова его откинулась назад, и он боком осел на булыжную мостовую. Ужасающий хрип вырвался из его легких.

В следующий момент мы с Иоландой очнулись и бросились к Эрику. Мы подняли его с земли и потащили из тупика. Это было очень трудно, тело его обмякло, а голова беспомощно склонилась на плечо.

— Увезите его из города, бегите на вокзал, — отрывисто приказал Марко, забрав пистолет, вытерев его рукоятку и спрятав в карман брюк. — Ближайшим поездом уезжайте в Венецию. Там я вас найду.

— Заткнитесь! — закричала я на него.

— Нет, не надо так, — взмолился он с искаженным от боли лицом. — Я же вам помогаю, я стер с него…

Иоланда тоже не безмолвствовала.

— Уходите, уходите!

Мы выбивались из сил, стараясь поскорее оказаться подальше от кровавого пятна на мостовой и не слышать страшного хрипа смертельно раненного Доменико. Задыхаясь от напряжения, в мрачном молчании мы тащились, преодолевая встречный поток паломников, двигавшихся в Ватикан.

Я оглянулась назад, на колышущийся калейдоскоп лиц. Над толпой раздался пронзительный женский крик. Где-то позади нас началась возня, толкотня и давка: каждый хотел взглянуть на труп, на шум и суматоху набежали зеваки.

Наконец появился и полицейский: он протискивался через толпу, вертя головой и кого-то выискивая.

— Господи, нужно поскорее утащить его! — простонала Иоланда, и мы из последних сил поспешили дальше.

— Я убил его? — кашляя и задыхаясь, спросил Эрик.

— Шевели ногами! — взмолилась я.

Иоланда резонно заметила:

— Марко прав. Нужно скорее добраться до квартиры, забрать вещи и бежать на вокзал…

— Но как мы уедем?

Оглянувшись, я увидела высокого мужчину атлетического сложения в длинной черной куртке и в красной спортивной шапочке, из-под которой выбивались черные волосы. Он выбежал на середину улицы и, размахивая руками, стал звать полицию:

— На помощь, помогите! Там человека ранили!

Проходивший полицейский остановился, и этот человек что-то быстро начал говорить ему, оживленно жестикулируя и указывая в противоположном от нас направлении.

Через мгновение полицейский и человек в черной куртке исчезли в толпе.

— Дорогая, меня, кажется, контузило, — простонал Эрик. — Я не чувствую рук, ничего не чувствую…

— Не волнуйся, все будет хорошо.

Иоланда взглянула туда, куда проследовал полицейский, и лицо ее перекосила болезненная гримаса.

— Иисусе, я сойду с ума! Пойдемте! Уносим ноги, ребята! Мы должны исчезнуть!

Что мы и сделали.

Глава 40

— Вам куда, мадам?

Спустя двадцать минут Иоланда, Эрик и я стояли в очереди за билетами в одном из залов железнодорожного вокзала Рима. Над нами изгибались арки из серебристого металла, напоминающие человеческие ребра, внизу блестел черный мраморный пол. Скупое оформление вокзала оживляли две высокие темно-зеленые пальмы, касавшиеся своими длинными заостренными листьями ребристого свода.

В пронизанном солнечным светом зале мы выглядели жалкими оборванцами. Моя сестра отчасти изменила свой внешний вид тем, что сняла свою широкополую шляпу и взлохматила волосы так, что они спускались ей на глаза. Достав из рюкзака свидетельство о смерти Томаса, она снова погрузилась в его изучение. Я глубоко надвинула капюшон куртки, но в отражении окна кассы отлично видела, что мое скуластое лицо никуда не делось. Подумать только, Эрик убил человека! Еще одного! Я знала, что Доменико очень тосковал по Блазежу, что у него была попросту некая форма психического расстройства. Эрик, тоже понимавший это, стоял между нами с застывшей в глазах болью, его плотно сжатые побелевшие губы походили на шрам.

Не знаю, как выглядел Марко, поскольку его я не видела. После перестрелки и нашего панического бегства с площади Святого Петра я потеряла его из виду. Может, он вовсе и не думал встречаться с нами в Венеции, как обещал, стоя над еще не остывшим телом своего друга. Но я была в таком возбужденном состоянии, что мне казалось, будто он следит за нами, прячась в толпе.

— Мадам! Алло! Куда вы желаете ехать?

Билетерша вопросительно смотрела на меня своими миндалевидными глазами из окошка кассы.

Эрик потупил голову, будто рассматривая невидимую другим надпись на полу, подобно тому, как, согласно библейскому сказанию, вавилонский правитель Балтазар читал начертанные на стене слова. Я хорошо представляла себе, что за послание виделось бедному Эрику. Надо признаться, меня тоже беспокоили сообщения, возникавшие на дисплее моего мобильника, но я, не читая, убирала их с экрана. Иоланда стиснула документ, косвенно извещающий о смерти Томаса.

— Ты знаешь, куда мы направляемся? — спросила она, выразительно скосив глаза на свидетельство.

— Пусть решает Эрик, — без особого энтузиазма предложила я. — Я бы вернулась домой. Если бы мы могли достать билеты на самолет…

Иоланда оттащила нас в сторону и тихо зашептала, чтобы не слышала кассирша:

— В Венеции нас не станут искать. А в аэропорту спрашивают паспорта, там мы наверняка попадемся. И воспользоваться автомобилем мы не можем, потому что вы узнали его, а значит, полиция знает его номер…

— А если нас станут искать в поезде? Эрик не в таком состоянии, чтобы и дальше бегать и скрываться…

— Я в достаточно хорошей форме, чтобы убраться отсюда ко всем чертям, — подал Эрик слабый, безжизненный голос. Выглядел он при этом настолько мертвенно-бледным, что его просто трудно было узнать. — Во всяком случае, пока.

И он стал тереть голову, словно стараясь этим массажем привести свои мысли в порядок.

И в этот момент прямо за Иоландой в толпе промелькнуло нечто, вызвавшее у меня такое ощущение, как будто из-за кустов на меня пристально смотрит лиса. Потом неприметная фигура в темной рубашке исчезла в привокзальной толчее.

Мы могли, конечно, выбрать какое-нибудь не столь отдаленное и вполне уютное местечко, где более или менее благополучно могут скрываться от назойливого внимания Интерпола не совсем раскаявшиеся преступники. Но, будто подталкиваемые какой-то демонической силой, мы выбрали четвертый город нашего оборотня, где надеялись обрести убежище, узнать о судьбе моего отца, а еще найти последнюю букву незаконченного, хотя уже понятного слова, загаданного Антонио:

Я вытащила из кармана пачку цветастых евро и просунула их в окошко.

— Три билета на Венецию, пожалуйста, — решительно сказала я.

Экспресс, оставив позади Рим, мчался через северные регионы Италии к Венеции. За грязным окном вагона появлялись и пропадали из поля зрения домики фермеров и пастбища с мирно пасущимися коровками. Как только мы заняли свои места, Эрик уснул непробудным сном, вцепившись в меня холодными пальцами. Иоланда некоторое время машинально таскала из пакетика подслащенный анис и выпила несколько крохотных чашечек кофе эспрессо, бесплатно предоставляемых железнодорожной компанией, и время от времени клевала носом.

Я заплакала и убежала в туалет, где меня вырвало. Я мучилась, пока сестра не сунула мне в руки дневник Софии, приказав:

— Прекрати реветь и отвлекись. Этим ты ему не поможешь.

Я заставила себя последовать ее совету и несколько часов заглушала свою тревогу, читая те места в дневнике Софии, где описывалась ее жизнь в Венеции. Это занятие прервал внезапно осветившийся дисплей мобильника. Я решила воспользоваться тем, что Иоланда и Эрик дремлют, укрывшись одеялами, чтобы ознакомиться с обширной корреспонденцией, поступившей ко мне за последние совершенно безумные часы.

У меня оказалось два комплекта сообщений. Первые были от моей матери, но я была так поглощена более поздними, что даже не просмотрела мамины. Хотя ее эсэмэски напоминали египетские иероглифы, я легко их расшифровала и только теперь поняла, какой ошибкой было оставить их без внимания.

Я убрала эти восклицания с дисплея, решив, что перезвоню маме чуть позднее.

Но другие послания я не могла проигнорировать. Еще в больнице я начала переписываться с сеньором Сото-Реладой. Я писала ему серьезно даже после того, как узнала, кто он такой. Когда раньше я пыталась довести до сведения Эрика и Иоланды сводящие с ума разоблачения Сото-Релады, они не желали меня слушать. Но сейчас я пришла к выводу, что это даже к лучшему: не стоит спешить знакомить их с моей перепиской. И я не публикую здесь большую ее часть только потому, что по характеру я человек весьма щепетильный, хотя в состоянии горячки после отравления белладонной вполне могла бы ответить ему оскорбительной бранью.

Его последнего сообщения было достаточно: «Л, я в вагоне 4».

Стараясь не потревожить спящих родственников, я встала и крадучись проскользнула через вагон.

Добравшись до четвертого вагона, я принялась внимательно рассматривать пассажиров. В ближайшем ко мне ряду расположились шестеро мужчин, пятеро из них были одеты в одинаковые серые костюмы, слегка оживляемые яркими галстуками, их пиджаки болтались на спинках кресел. Услышав, как хлопнула дверь за моей спиной, они все похватали мобильники и раскрыли дорогие на вид ноутбуки, сделав вид, что с головой ушли в работу.

Шестой мужчина был в красной бейсболке, в черной куртке, рядом на свободном сиденье лежал его большой рюкзак. Он резко отличался от остальных — зато очень походил на меня.

Я несколько минут молча смотрела на него, затем сказала:

— Здравствуйте, сеньор Сото-Релада.

Он ответил мне доброй улыбкой.

— Ну же, ангел мой, смелее. Называй меня…

Я подняла руку:

— Не надо, молчите.

— Зови меня папой, — упрямо проговорил Томас де ла Роса.

Глава 41

Мы мчались мимо зеленых полей и изредка встречавшихся деревенек. Томас де ла Роса снял свою красную бейсболку и заменил ее черным стетсоном с залихватски заломленными полями.

Я покачала головой:

— Нет, лучше я буду называть вас…

Он весело усмехнулся.

— Кажется, вы представляете, как я могла бы вас назвать! И эти слова отнюдь не были бы анаграммой.

Он (Сэм Сото-Релада — Томас де ла Роса) сцепил пальцы за головой.

— Ты была не первой женщиной, задавшей мне столько проблем. Но все равно я очень рад, что ты не привела сюда Ио, потому что тогда у нас здесь состоялась бы милая встреча родственников и весь этот состав взлетел бы на воздух! Хотя и ты вовсе не такая тихоня, как я думал. Я сужу по твоим последним сообщениям. Ну, выкладывай! Тебе нужно научиться сдерживать свой темперамент, Лола. Впрочем, думаю, это не так-то просто, ведь ты наполовину Санчес.

Его длинные черные волосы свисали за плечами, и я видела татуировку из красно-синих змей, обвивших его шею. Золотые серьги в форме колец ярко сверкали на фоне его кирпично-красной кожи, улыбка обнажала ослепительно белые зубы. Он поднял руку — большую, широкую ладонь с длинными красивыми пальцами — и небрежно взмахнул ею, как будто отгонял надоедливую собаку, когда протянул слово «Санчес». Я вспомнила, как в Сиене, на Пьяцца-дель-Кампо эта самая рука слегка сжала мои пальцы. И еще мне вдруг вспомнился благообразный ученый с очками в серебряной оправе, с бронзовой лупой, говоривший на языке образованного итальянца, бестолково бродивший по трапезной во дворце Медичи-Риккарди и каким-то образом стащивший у Марко пистолет.

— Значит, это были вы во Флоренции. Во дворце…

— Конечно. Не мог же я допустить, чтобы этот подлец Морено пустил пулю в мою ненаглядную девочку.

«Ненаглядная». Так меня называл Эрик.

— Не называйте меня так. Никогда не называйте!

— Почему же ты плачешь?

— Потому что все пропало.

— А что случилось?

— Не знаю. Эрик… Он… он стрелял в человека.

— Боже мой, прекрати! Слышишь? Возьми себя в руки. — На какое-то мгновение он впал в бешенство. — Ты еще не выбралась из леса и не понимаешь настоящий смысл слова «пропало». И прежде всего ты должна думать о Морено.

Я кое-как овладела своими эмоциями и вытерла слезы.

— Так вот почему вы появились. Из-за Марко.

— Я здесь из-за тебя…

— Почему же он вас не узнал? Там, во дворце? И это вы были в Риме, в красной бейсболке?

— Он не узнал меня по той же причине, что и ты. Потому что я этого не хотел. Признаюсь, я допустил небольшую оплошность в Сиене, когда ты едва не разбила мне голову чем-то вроде подсвечника. — При этом воспоминании его злость или страх испарились и их место заняла легкая усмешка. — Но все это забылось, когда я увидел, как ты здорово соображаешь. Я говорю про мозаику с волчицей — к которой подвел тебя я, не забудь! Я понял это, ознакомившись с загадкой. Но черт возьми, ты разгадала ее, дитя мое, а тогда я еще не был в тебе уверен!

— Постойте. Ведь это вы нашли в прошлом году в джунглях «Королеву нефритов» еще до того, как мама добралась до этой пещеры… Так вот почему там было все разрыто…

— Разумеется. Я как раз собирался вылезти со своей находкой на свет божий, как вдруг появились эти подонки, и мне пришлось уносить ноги, чтобы сохранить свой инвентарь в рабочем состоянии, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Хотя мне было приятно прочитать в газетах, что потом до этой пещеры добралась твоя матушка и навела там, так сказать, полный порядок… Правда, говорят, она попала в какую-то передрягу…

— Почему же вы всем лгали?

— Потому что мертвый человек не опасен для своей семьи. Дружки Марко собирались нагрянуть к Иоланде, чтобы я отведал своего собственного самогона, как говорим мы в джунглях. А дальше на очереди была бы ты. Я и подумал, что если им станет известно о моей смерти, они успокоятся.

— И вы ошиблись, Томас.

И опять его лицо почти утратило выражение, свойственное лихому олмекскому парню.

— Я знаю. Все оказалось напрасным. Причем из-за этого сынка Морено, Марко! Здесь, в Европе, он был тихим и мирным алкоголиком, пока не узнал о гибели своего отца. Он тут же примчался в Гватемалу. Принимая во внимание то, что безумный Эстрада превратил в месиво тело его отца, можно удивляться, что этот маменькин сынок не тронулся. Дело в том, что у мальчишки заработали мозги и он решил, что обязан отомстить мне за своего двоюродного братца, защитить доброе имя отца этого негодяя, полковника Морено, и все в этом роде. Мне ничего не оставалось, как перестать скрываться и заставить его заинтересоваться тобой…

— Под видом Сото-Релады…

— Верно. Я появился в образе скупщика краденого и подбросил ему письмо Медичи, которое я разыскивал четырнадцать лет. Это я рассказал ему о тебе и о твоем уме и сообразительности. О том, что ты сможешь помочь ему найти золото и вообще весьма пригодишься, однако предупредил, что если он тронет кого-нибудь из твоих родственников, то ты и пальцем не шевельнешь.

— Но вы хотели, чтобы я узнала о вас, и поэтому составили эту анаграмму.

— И подбросил тебе еще сотню наводок, когда мы во Флоренции говорили по мобильнику, — а это было непросто, скажу я тебе. Потому что мне приходилось все время следить за этими дебилами, приятелями Марко, и носиться между всеми вами, как шарик от пинг-понга, заметая след.

Я еле сдерживала свое негодование.

— Лучше бы мне не слышать всего этого!

— Погоди, успокойся! Я хочу предупредить тебя. Ты должна держаться подальше от Марко. Прямо начиная с сегодняшнего дня. И не подпускай его к Иоланде и к своему дружку. Он и без того выглядит так, будто его выдернули из могилы. Но о причинах я сейчас говорить не хочу, просто я знаю, что это создаст для вас проблемы. А у тебя есть дела поважнее.

— Марко. Он наверняка сейчас едет за нами.

— Верно, и для меня это отнюдь не секрет. — Томас обернулся и усмехнулся. — Он там, в пятом вагоне. Я все время присматриваю за ним отсюда. — Я посмотрела на стеклянную раздвижную дверь, отделявшую вагоны друг от друга. — Потому что он невменяемый. Поняла? Насколько я могу судить, в отношении его ты вела себя как настоящая женщина, он вскружил тебе голову, и ты подумала, что не такой уж он плохой, верно? Нет, Лола, ему ничего не стоит убрать тебя. Хотя сейчас он и выглядит таким несчастным и жалким щенком, совершенно одиноким и все такое. Не давай себя провести.

— Благодарю, у меня есть свое собственное мнение.

— Я говорю серьезно — будь осторожна. Я наблюдаю за ним. Этому парню уже невозможно помочь. Он впал в глубокую депрессию и два дня назад пытался покончить с собой. Мне эти признаки хорошо знакомы. Но к сожалению, он этого не сделал.

— Господи!

— Мужчины из семейки Морено недолго сохраняют свою любезность и обходительность. Вскоре, как только игра развернется вовсю, он станет совершенно другим, настоящим негодяем. Вот почему, когда дело касается Марко Морено, я готов нарушить одну из десяти заповедей.

— Но почему вы оказались в поезде?

— Потому что хочу быть уверенным в том, что ты нашла это золото и при этом осталась живой и невредимой. — Его лицо приняло выражение озабоченности. — Иначе говоря: я очень любопытный. Мне хотелось узнать, как ты справилась с этой игрой. Хотелось самому это видеть.

— Что видеть?

— Правда ли то, что сказала о тебе Хуана.

— А что она сказала?

Он пристально вглядывался в меня.

— Что ты — моя дочь.

При слове «дочь» я ощутила необыкновенное смятение.

— Вы считаете, что мама вас обманула? — с надеждой спросила я.

— Нет, конечно, нет! Я хотел сказать, что ты и в самом деле пошла в меня. То есть что ты яблочко, недалеко упавшее от яблони. Думаешь, у меня не было любовных историй с женщинами, бегавшими за мной со своими отпрысками и требовавшими, чтобы я признал в них своих детей? Черт побери! Некогда мне было с ними возиться, да и по характеру я не такой деликатный и вежливый, как городской дружок Хуаны, что вырастил тебя. Только не думай, я вовсе не хочу его обидеть. Потому что такой парень, как я… Черт! Словом, какой из меня отец! Как видишь, я не способен быть нежным папулей. Лучше бы мы с Хуаной никогда не встречались.

— Я про вас многое знаю, — сказала я. — И про ваши испытания — мне рассказывала про них Иоланда. Когда ей было двенадцать, в джунглях…

— А думаешь, почему она стала такой смелой и выносливой? Только такая женщина и может выжить на этой смердящей свалке, какой стала наша планета.

Поняв, что эта тема уведет нас в нежелательном направлении, я заговорила о другом:

— Говорят… Я читала, что вы… что де ла Роса умер здесь, в Венеции. Свидетельство о смерти выглядит достаточно убедительно.

Томас только улыбнулся:

— Я понимаю, что мне не следовало бы показываться. Так было бы лучше для Ио, да и для всех остальных. И можно было, слывя мертвым, спокойно присматривать издали за Иоландой, как это и делают покойники. И как же мне было хорошо без этих назойливых женщин! Но беда в том, что у всех наших родственников одна и та же проблема. Уж слишком они все любознательные да неуемные, вечно суют свой нос туда, куда не следует. Хотя ты наверняка уже слышала об этом. Твоя мать, должно быть, рассказывала тебе о семье…

Я промолчала, но мое лицо выдавало меня.

— А может, и нет. Скорее всего она не говорила об этом, жалея старину Мануэля. Очень хороший человек. Но все-таки жалко, что ты ничего не знаешь о своих предках. Тогда ты поняла бы, почему ты такая… такая странная.

Я затаила дыхание.

— Что вы хотите сказать?

— Что я хочу сказать? Посмотри-ка на себя. Ты же до мозга костей настоящая де ла Роса. Даже когда ты злишься, кричишь и фыркаешь, дорогая. Если хочешь, я расскажу тебе кое-что о нас. Покажу тебе, откуда у тебя такая натура. Что еще ты унаследовала помимо этого письма. Хочешь, малыш?

Я молчала.

— Вижу, что хочешь. Потому что ты, Лола, напоминаешь мне твоего деда. Своим пристрастием к книгам и тем, как два года назад ты очертя голову кинулась в джунгли. Так вот, твоего деда звали Хосе Диего де ла Роса. Он исходил всю Аргентину, разыскивая меч, принадлежавший, как он уверял, королю Артуру, а позднее унаследованный и спрятанный верной подругой Че Гевары. Он бродил по Патагонии с рюкзаком, тяжелым от секстантов, барометров и книг по истории, в поисках этого меча. «Я думаю, что меч лежит на дне лагуны Негра, мой мальчик, его туда забросили по приказу главарей революционно-партизанского движения, выражая тем самым свое презрение к нему», — поведал он мне, подсовывая одну из своих книг. Клянусь Иисусом, он был гением и пришел к правильному выводу, предположив, что меч находится на дне лагуны. Но не успел он хорошенько изучить меч, как был смертельно ранен шестью пулями, выпущенными каким-то недобитым перонистом. А еще… Девочка, уж не собираешься ли ты упасть в обморок? Ты хорошо себя чувствуешь?.. А еще была у тебя такая прабабка, по имени Иксалуо. Ноги у нее были кривыми, как у балаганного уродца, но это не помешало ей в начале XIX века отчаянно сражаться с испанцами за независимость Гондураса. Подсмотрев, как те изготовляют пороховую смесь, она смастерила самопальную мину и устроила взрыв в лагере неприятеля, унесший жизнь 80 солдат. Однако и сама она при этом погибла…

— Ну хватит уже! — воскликнула я, хотя его рассказ страшно заинтересовал меня. Мне очень хотелось узнать больше об этой необычной, неизвестной мне семье, словно сошедшей со страниц моих любимых книг. Я готова была не есть и не спать, а только слушать, как мой столь неординарный отец объясняет мне, как я стала такой, какая есть. Но я считала себя не вправе слушать его рассказы, потому что это было бы предательством по отношению к Мануэлю. — Прекратите!

Он небрежно откинулся назад.

— Ничего, Лола. Я расскажу, когда ты будешь к этому готова. — Затем более деловитым тоном добавил: — Все равно нам пора заканчивать этот разговор.

— Почему?

— Потому что ты должна кое-что сделать. Это насчет Марко. Я для того тебя и вызвал. Я все время слежу за ним, вижу, как он плачет и поигрывает пистолетом, прихваченным у парня, оставленного вами в луже крови в Риме. Ему кажется, что он больше не нравится тебе, Лолита! А он считает тебя единственной девушкой в этом огромном и ужасном мире, понимающей его, способной оценить его ум и посочувствовать ему в его тоске об отце. Но если я позволю ему размышлять слишком долго, он может свернуть не в ту сторону. То же самое произошло на войне с его папашей — жуткое зрелище! И мне не хочется толковать с ним, пока мы не удалимся подальше от этих не в меру предприимчивых ребятишек, коими полон поезд. Поэтому тебе придется пойти и успокоить его, что тебе так хорошо удается, если верить его болтовне. Наговори ему о том, что он будет загребать золото обеими руками, станет наконец маленьким Гитлером, признайся, слегка смущаясь, что ты считаешь его замечательным и никем не понятым авантюристом. И постарайся сделать это скорее, пока у него не начался припадок, потому что тогда мне придется плохо поступить по отношению к нему прямо на глазах у всех.

— Я не хочу, чтобы вы с ним что-нибудь сделали, — сказала я. — И не надо, чтобы он вас увидел.

— Как тебе известно, когда мне нужно, я умею становиться невидимкой.

Я в отчаянии схватилась за голову:

— И Иоланда…

— Насчет нее не беспокойся. Я позабочусь об Иоланде, она моя любимая девочка. Так же, как я позабочусь о тебе и твоей матери…

— Вы позаботитесь о маме и обо мне?

В его обещании почувствовалась угроза Мануэлю, и мне захотелось схватить Томаса за воротник, закричать, обвинить его в чем-нибудь, словом, сделать так, чтобы никогда больше его не видеть.

Но ничего подобного не произошло. В Сиене я читала его лицо, как книгу, и хотя раньше никогда не встречалась с ним, узнала с первого взгляда. Глядя на своеобразно красивое лицо этого человека, я вдруг поняла почему. Я узнала его потому, что увидела в нем себя. Я походила на этого изворотливого медоточивого разрушителя даже больше, чем Иоланда. С этим словоохотливым отцом, бросившим свою дочь, у меня было больше общего, чем с мамой.

Но на этот раз с меня было достаточно. Не проронив ни слова, я покинула Томаса де ла Росу и направилась в конец вагона.

— Будьте осторожными, мои дорогие, — донесся мне вслед его голос.

Я обернулась и увидела, что он уже быстро скользит по проходу между рядами кресел и его длинные волосы мотаются по спине. Он скрылся за дверью, в тамбуре вагона.

Он отлично поработал со мной, пролив яркий свет на природу моих странностей и напомнив, что Марко стремится стереть с лица земли малейшие доказательства существования нашего рода.

Я постаралась успокоиться и вошла в пятый вагон.

Но в нем не застала никакого ожидающего меня кровожадного бандита.

Томас дал мне неверную информацию, его опасения были из прошлого.

Я открыла двери и увидела сидящего в кресле человека с впалыми щеками, погруженного в глубокое раздумье, подобно какому-нибудь отшельнику.

Марко Морено медленно поднял взгляд своих синих глаз, нисколько не удивившись моему появлению.

— Несколько минут назад я вышвырнул пистолет из окна, — тихо сказал он. — Я стер с него отпечатки. Вашего друга никто не выследит. — Он помолчал. — Именно это я имел в виду, когда говорил, что помогу вам.

Я села напротив него и долго молчала. Глядя на его измученное лицо, я снова подумала, как он мог допустить убийство сторожей, пыталась догадаться, что имела в виду Иоланда, рассказывая про каких-то гватемальских крестьян. Я ничего этого не забыла, напротив. И все-таки понимала, что передо мной сидит человек, глубоко переживающий совершенные им или с его попустительства преступления, точно так же, как находящийся в шести вагонах от него Эрик переживал тяжелый кризис, поразивший его добрую душу. Марко познавал болезненный урок, ему становилось ясно, что он может стать другим.

Он посмотрел на меня, уныло кивнул и уставился в окно на проносящиеся мимо голубые огни. В данный момент мы понимали друг друга без слов.

— Что же мне с вами делать? — наконец спросила я.

— Не знаю.

Марко похлопал меня по ладони, задержав на ней свою руку. Когда же я мягко высвободилась, он снова устремил взгляд в окно.

— Но я знаю, Лола, что она вам понравится.

— Кто?

Он улыбнулся, как будто был влюблен в меня, и кивнул на разворачивающийся за окном вид:

— Не кто, а что! Добро пожаловать в Венецию!

Итак, мы приехали. Уже виднелась водная гладь, кобальтово-синяя и сияющая, как топаз. Дальше, как будто плывя над лагуной, высились дворцы с сияющими куполами и шпилями. Знаменитые венецианские голуби темными точками кружились в вышине над площадью Святого Марка, над светлыми обелисками, увенчанными золотыми крылатыми львами, эмблемой этого города, куда мы прибыли в поисках убежища.

Сердце мое дрогнуло при виде Четвертого города.