100 оттенков ванили

Глава 12

Вечером.

Я решила, что поговорю с Петей прямо сегодня вечером.

Оттягивать этот разговор — как оттягивать казнь: она всё равно неизбежно состоится, но каждый день промедления — это муторное ожидание, полное беспокойства, тяжелых мыслей и горьких раздумий. Лучше уж сразу разрубить этот узел судьбоносных нагромождений — и будь что будет.

Главное — я честна в своих чувствах к Пете. О том, что я буду делать, если Петр не примет меня с вагоном моего прошлого, я старалась не думать. Потому что этот вариант развития событий грозил мне пустотой разбитого сердца, которое я очень долго буду собирать по кускам. И нет никакой гарантии, что соберу. Петя слишком хорош, чтобы я наивно верила в то, что мне может повезти так дважды.

И раз уж я настояла на том, что сама буду следить за домом, то вот этим и займусь. Больше дела — меньше рефлексии. И вообще — надо верить в лучшее.

С таким оптимистичным настроем я взялась за уборку и готовку и незаметно для себя погрузилась в радужные фантазии о том, как мой талант контактировать с самыми разными людьми и умение собирать информацию разного толка и плана мог бы помочь Пете в его работе. Ну, если он в принципе не против идеи дать мне работу в своей компании.

Думаю, я вполне могла бы пригодиться Пете в отделе по связам с общественностью. К тому же, я хорошо знаю изнанку медийной кухни — было бы забавно встать по другую сторону баррикад. Будь я, к примеру, на месте Феди в той истории с разводом, то уж точно не стала бы предлагать Владу деньги, но однозначно вывернула бы ситуацию в пользу Петра. Как? К примеру, компроматом на Влада. Таким, который Федор вряд ли смог бы добыть, потому что далек и от этой банки с пауками, и от этой тусовки. А у Артемьева тоже есть слабые места и границы, за которые он не любит никого пускать. Мы все чего-то боимся и что-то скрываем. И я умею эти слабости находить.

И да, мои суждения могут показаться циничными после того, как Влад дал мне понять, что вроде как наши с ним отношения выходят за рамки отношений шефа и подчиненной и близки к дружеским. Но я рассуждаю чисто гипотетически, где Влад — это просто некий представитель СМИ.

Как ни странно, но за этот период мы сблизились с Владом больше, чем за всё время совместной работы. И после беседы с ним я еще раз проанализировала ситуацию с Бельским и признала, что, пожалуй, Влада я действительно могу считать своим другом, а не просто шефом и коллегой. Поэтому… В реале Влад — это единственный человек, с которым я, прежде чем искать, на что надавить, для начала переговорила бы. По-дружески.

И да, Пете могут не понравиться подобные грязные методы, но на войне врага бьют его же оружием. Он это знает даже лучше, чем я, иначе не стал бы тем, кто он есть. Большой бизнес — это вам не детские игрульки. Удивительно, что он вообще сумел остаться настолько цельным и самодостаточным человеком с крепкой базой моральных принципов. И, в конце концов, как бы Петр этого не хотел, но он публичная персона. Которая всегда будет интересна СМИ. Каждый его шаг. О, и я точно смогла бы защитить Петины интересы!

Если бы он мне позволил. Но это как один из вариантов. С какой-то необыкновенной легкостью я вдруг поняла, что не имеет значения, чем заниматься рядом с Петей. Даже оставшись на поприще домохозяйки, я не буду сидеть у него на шее и бездельничать.

Рядом с ним я себя не потеряю, потому что именно рядом с ним я себя нашла.

И как-то сам собою у меня написался небольшой простенькой стишок, который я неровным почерком записала на Петином же стикере, оставленном на холодильнике. С одной стороны бумажки было идеально выписано Петей: «Уже скучаю. Уже хочу к тебе», а с другой:

Я для тебя могу быть разной -

Сплошь состоящей из контрастов:

Порою дамочкой опасной,

Местами девочкой прекрасной…

Под настроенье — квин оф диско,

А хочешь стану нежной киской?

Могу быть искренней и милой,

Но временами… Эмм… Строптивой.

Я по желанью стану дивой,

Живущей где-то на Мальдивах.

Или застенчивой ромашкой

В забавной клетчатой рубашке.

Смешной побуду обаяшкой,

Могу прикинуться скромняшкой.

Лимона долькой… Карамелью…

И ланью грациозной, и газелью…

Так много лиц, а может… ликов -

Играющих зеркальных бликов.

И где-то среди них есть я…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Возможно, настоящая.

Твоя.

Я свернула стикер вчетверо и поднялась в спальню — положила стишок-признание на прикроватную тумбочку, с той стороны, где спал Петя.

И так, за домашними делами и приятными размышлениями, день незаметно скатился во вторую половину.

«Когда тебя ждать?» — настрочила я Пете смску. На которую он незамедлительно ответил: «После девяти. Прости, детка, из-за приезда Феди выпал из графика — придется задержаться».

Детка… И он еще просит его извинить! Боже, Петя, как я тебя люблю! И не переживай, я понимаю, что значит для тебя работа, но обещаю, что не дам тебе вновь подменить ею всю жизнь. Главное — разреши мне.

Я улыбнулась и глянула на часы — окей, раз уж все дела переделаны и ужин готов, у меня еще есть время накидать пару постов для Влада. Не то чтобы мне очень хотелось, но бортануть Артемьева я не могла. Хотя бы чисто из чувства благодарности. Поэтому поднялась к себе и засела за ноут, принявшись строчить очередные истории из жизни гадкого миллиардера-извращенца и себе на уме служанки. Истории, которые я делала с большим запасом и которые, как только закончатся разборки с Бельском, уже должны были идти под тегом «Ваша Дива на Мальдивах».

Строчила-строчила и внезапно почувствовала дикую сонливость — всё-таки эту ночь я плохо спала из-за разговора с Петром, а встала рано. И весь день пробегала по дому электровеником. Но мне осталось дописать буквально пару предложений в постскриптуме… Которые никак не дописывались! Я глянула на часы — до возвращения Пети еще пара часов.

— Окей, Мила, две минуты перерыва, — пообещала я себе, отложила ноут и прикрыла глаза. Чисто выдохнуть, чтобы добить последний пост, а затем настроиться морально на разговор с Петей.

Знаете, недаром говорят, что причиной большинства драм и трагедий становится человеческий фактор, а точнее — глупость и фатальная безалаберность. В моем случае глупостью обернулось мое обещание закрыть глаза на пару минут без опаски провалиться в глубокий сон. Потому что как только я это сделала, меня намертво вырубило. Но это еще не всё. Вторая глупость — просто отложить в сторону ноутбук и не закрыть его!

Благодаря двум этим фатальным глупостям моя попытка поговорить с Петей по душам обернулась крахом. Потому что он приехал домой пораньше, нигде меня не нашел и поднялся в мою комнату. В которой и застал меня сладко сопящей в обе дырочки, а рядом обнаружил мой ноут, где был открыт недописанный пост «Дневника служанки».

Но уже не анонимный — это был тот пост, с которого Влад собирался объявить, что всё это время блог «служанки» вела… Дива на Мальдивах. И именно с этого каминг-аута начинался текст!

Как вы понимаете, Петру труда не составило проанализировать факты, сложить два плюс два и сделать свои выводы.

А факты выглядели так: к нему на работу пришла устраиваться домработницей девушка, которая явно не похожа на тех, кто обычно приходил к нему на такую работу. Или ушлая охотница за его деньгами, или что-то в ее жизни пошло не так, и ей пришлось пойти в сферу обслуживания. Петр прямо об этом спросил меня — я ушла от ответа, и он предпочел думать, что второе.

Кроме того, эта девица сунула нос туда, куда ее не просили — в ту самую тайную комнату. Но Петр простил мне эту выходку, посчитав ее забавной. Потому что уже кое-что для себя решил — что я ему нравлюсь, и даже больше, и он просто отпустит ситуацию, не станет копаться в моем прошлом и позволит нашим отношениям развиваться своим чередом. Что дальше?

Петр несколько раз дал понять этой девице, что может простить многое, но не простит лжи, жирно намекая, что если мне есть что скрывать — лучше этого делать не стоит. Он готов выслушать. Более того, он готов не только слушать, но еще и честно рассказывать о себе. Что и сделал, раскрыв детали своего развода. Что сделала я? Промолчала.

Промолчала, чтобы на следующий же день сидеть и строчить посты о некоем миллиардере, у которого работаю служанкой. Это понятно с первых строчек поста — достаточно бегло пробежаться по ним глазами. Более того, это не просто чей-то там пост — он принадлежит авторству Дивы на Мальдивах, которая в свое время немало попортила ему крови.

Вывод?

Ну, он как бы сам напрашивается: Петр доверился и пустил на свою территорию мерзавку, которая нагло воспользовалась этим, чтобы закрутить с ним роман и вытащить на свет белый всю подноготную его личной жизни. И тут даже Федин довесок в виде информации о том, что я работала журналисткой в журнале Влада Артемьева, не нужен.

Мне уже никак не оправдаться.

Что это дурацкое стечение обстоятельств, благодаря которому я изначально пришла презентовать журнал, а случайно угодила на собеседование на место домработницы. И да, поначалу всё так и задумывалось — проникнуть в дом Горского, чтобы вытащить всех скелетов из его шкафов, но я узнала Петра, и мои мотивы изменились. Что посты эти не имеют никакого отношения к нему, и я уже отказалась от места Дивы и собиралась именно сегодня с ним поговорить и рассказать всю правду о себе.

Я опоздала.

И эти факты и выводы лишили меня даже малейшей надежды на конструктивный диалог. Она рухнула от легкого касания плеча, которым Петр разбудил меня, и фразы, брошенной неживым голосом, который буквально убил меня прозвучавшим в нем морозным холодом:

— У тебя есть десять минут, чтобы собрать свои вещи и покинуть мой дом.

#мечтатьневредно

#мелкаяглупость

#большаядрама

Мне хватило секунды, чтобы глянуть на ноутбук, Петино лицо и сообразить, что произошло. Я резко подскочила с кровати, рванув к Петру, физически ощущая, как меня накрывает диким приступом паники, граничащей с полным отчаянием. Самый страшный кошмар последних дней моих мучительных размышлений воплотился наяву: мужчина, которого я люблю, даже не желая взглянуть на меня, просто разворачивается и уходит. И я знала, что как только он выйдет из этой комнаты — в нашей истории можно ставить точку.

Потому что это точка невозврата.

— Петя, нет! — сорвалось с моего языка истеричное. — Нет! Это не то! Всё не так! — я подскочила к нему и схватила его за рукав пиджака, останавливая. — Я всё могу объяснить! Только выслушай меня! — жалким, умоляющим голосом.

Петр замер. Обернулся. И в упор посмотрел на меня.

И лучше бы я никогда не видела этого взгляда. Лучше бы я сразу сдалась и позволила ему уйти.

На его лице не было гнева или злости, презрения или равнодушного игнорирования — в его глазах светилось гораздо более сильное и страшное чувство…

Разочарование.

— Прости, — прошептала я, и моя рука соскользнула с рукава его пиджака. — Прости.

И это было единственное, что я могла ему сказать. Потому что именно в этот момент, глядя в его уставшие, больные глаза, в которых, тем не менее, отражалась твердая решимость, я поняла, что любые мои попытки что-либо объяснить, хоть как-то оправдаться, ему уже не нужны.

У меня было в запасе более чем достаточно времени, чтобы сделать это раньше. Но я этого не сделала. Почему-то сейчас это понималось настолько кристально ясно, что дурно становилось. Петр предоставил мне полно шансов, чтобы я могла выполнить данное самой себе обещание — не причинить ему боль.

Но я предпочла собирать на него досье, разбираться в причинах его развода, обвинять Влада, выискивать оправдания своим поступкам в прошлом и продолжала делать ту работу, которую уже презирала. А нужно было просто довериться Пете.

Так же, как он доверился мне. И сейчас всё, что я ни сказала бы ему, прозвучало бы фальшью, нелепыми отговорками. «Я хотела всё рассказать тебе сегодня вечером!» Боже, да кто теперь поверит в это!

Я ничуть не лучше Петиной бывшей жены. А, может, даже хуже. Наученный горьким опытом, Петя долгое время хранил свое сердце под семью печатями, ради меня он их вскрыл, и я знала, чего ему это стоило. Знала!

И всё равно предала.

И он не должен был мне ничего говорить. Петр находился в полном праве выставить меня за дверь без всяких разговоров. Но кое-что он сказал. Точнее, спросил. И этот вопрос — как последняя надежда. Несмотря на разочарование, Петр как будто делал последний шаг навстречу. Но это надежда рухнула, так как, увы, я не могла ответить иначе.

— Простить? — тихо переспросил Петр. — А ты смогла бы простить меня, будь ты сейчас на моем месте?

Я смотрела на него, не в силах соврать. У меня задрожала нижняя губа, и я судорожно сглотнула, разом принимая, что я значила для него гораздо больше, чем представляла себе. Потому что он сейчас говорил со мной.

— Просто представь себе, что ты доверилась мне, — с явно сдерживаемыми эмоциями, незнакомым и чужим голосом произнес Петр, — открыла душу, а потом узнала, что я был одним из тех, кто распространял твои фото в сети, когда тебя публично унизили. Причем не просто одним из… А самым главным, кто потешался над тобой и травил. Ты бы меня простила?

Последний вопрос. Но вопрос с подвохом. Как тест. Который я провалю независимо от ответа. Но этот единственный ответ позволял мне хотя бы остаться честной с ним.

— Нет, — прошептала я.

И вот тут Петр буквально пригвоздил меня к полу следующей фразой, раскурочив мое сердце на куски.

— А я простил бы. Если бы ты была со мной откровенна, тебя я простил бы, — с затаенным сильным чувством, что лавиной прорвалось наружу, едва слышно проговорил Петр.

Потому что в любви нет места для гордости и предубеждений. И точно нет места для лжи.

Продолжение, которого не последовало — Петр развернулся и вышел за дверь. А я, глядя на захлопнувшуюся дверь, медленно осела на пол, опустила голову и закрыла лицо руками. И с ужасом почувствовала, как слезы неповоротливым комом застряли где-то в районе горла, так и оставшись там.

Ни одной слезинки. Ни черта.

Мне было настолько больно и плохо, что я даже не могла заплакать.

Дальнейшее я помнила крайне смутно — как сгребала вещи в спортивную сумку, даже не глядя на то, что именно собираю. Просто какие-то шмотки, какая-то косметика, какие-то шнуры от гаджетов. Не думая о том, всё ли я забрала. Какая разница?

Вызвала такси. Последний раз окинула свою комнату взглядом и вышла в коридор. Задержалась возле Петиной спальни. И решительно вошла в нее. Здесь мы спали. В обнимку. Любили друг друга. Целовались. Болтали. Смеялись.

Короткие мгновения моего персонального счастья, когда я впервые за всю свою жизнь почувствовала себя по-настоящему любимой. Нужной, как воздух. Желанной, как бесценная мечта. В голове звучал Петин смех и его ласковый голос, когда он шептал мне на ухо милые глупости, которые понятны и важны только влюбленным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Детка…

Острой иглой кольнуло в сердце. Я, задыхаясь, схватилась за грудь. Нащупала кулон, который мне еще в детстве подарила бабушка. Золотой диск, на одной стороне которого был искусно изображен распустившийся бутон розы, а на другой нанесена гравировка. Два слова: «Люблю тебя». Мой талисман, с которым я никогда не расставалась. Самая ценная и значимая для меня вещь.

В свое время бабуле этот кулон подарил мой дедушка. Они прожили вместе немало лет, а потом бабушка осталась одна. Еще в том возрасте, когда необязательно коротать дни в одиночестве. Но она предпочла посвятить свою жизнь моему воспитанию, сохранив в сердце любовь лишь к единственному мужчине — своему мужу. И подарила этот кулон мне, как оберег и напоминание, что она всегда со мной. В любую минуту. Как и дедуля.

Бабушка всегда говорила, что слова бесполезны, если за словами нет Поступка. Я не успела совершить Поступок, но моя любовь от этого не стала менее настоящей и искренней.

Люблю тебя.

Я сняла кулон и положила его на прикроватную тумбочку рядом с дурацким стишком. Пусть хоть так, но я оставлю ему напоследок свое признание. Даже если оно Пете не нужно. А еще вместе с этим кулоном я оставлю в этой спальне просьбу: «Пожалуйста, не держи зла. Пожалуйста, забудь меня. Пожалуйста, стань счастливым».

Ты этого достоин.

Уже сидя в такси, я с каким-то мазохистским спокойствием вспомнила Петины рассуждения о том, что любой наш поступок, любое действие вернется к нам в будущем бумерангом. Неважно как, когда и через кого. Но расплата настигнет. Хотим мы это осознать или нет.

Сейчас я с ним согласилась — в лице Пети меня настигла моя собственная расплата: за то, что в свое время отказалась от себя и своих надежд, за то, что никому не верила и ни во что не ставила ничьи чувства.

За то, что была циничной дрянью, не верящей в любовь.

За то, что мне не хватило смелости после пережитой драмы остаться собой.