164 или где-то около того

Люблю сношаться я порою!

***

Люблю сношаться я порою!

Признаться в этом нет стыд!

Естественное и простое

Ведь это дело, господа.

Ханжи, конечно, возмутятся,

«Да как посмел!» — начнут вонять,

Но хватит правды нам стесняться!

Важней всего нам правды знать!

Ханжи, ну, то есть, сталинисты,

Начнут сопеть, потеть, пердеть,

Все скользкие, как точно глИсты, —

Но люди! Нужно в корень зреть!

Дурили нас ведь эти падлы! —

«Ебаться, мол, нехорошо».

Но мы теперь узнали Правду:

Ебаться — очень хорошо!

Ведь речь же не о проститутках —

Конечно, нам их чужд разврат,

И тут уж нянчиться не нужно,

Одно лекарство здесь — тюрьма!

(Вариант: Пинай с разбегу их под зад!)

Но ежели девчонка парню

Отдастся честно, по любви, —

Плохого нету в том ни капли!

Один здоровый эротизм!

И люба коль тебе девчонка,,

И ей притом по нраву ты, —

Иди совокупляйся гордо!

Довольно всякой ссать хуйты!

1990, январь, Тюмень

На улицах январь лютует!

***

На улицах январь лютует!

Ужасный ветер сильно дует,

И улица становится не улицей,

А лишь не более, чем транспортной артерией

(К тому же плохо фунциклирующей),

Каким-то нудным сплющенным пространством,

Которое даёт тебе просраться.

Какая-то не то, чтоб грусть, скорей уж злость

Под вечер мной овладевает.

Хочу чечётку бить! Хочу панкрок хуярить!

Порнографический журнал хочу я посмотреть!

Хочу быть позванным в какие-нибудь гости!

Там чай и кофе пить, о модернизме рассуждеть,

И ночевать оставленным быть после.

Хочу на путь я романтизма встать!

Хочу эпохе яростной быть адекватным! —

За водкой, тойсть, хочу сейчас бежать,

Имея деньги в кулаке зажаты;

Бежать в проклятый ужас, холод, мрак,

И возвращаться с пузырями — тойсть, с Победою! — в руках.

За что общественностью быть носимым на руках.

А женской половиной той общественности — ах!

Бабах! Шарах! Трахтах тахтах! И снова — ах!

1990, январь, Тюмень + 2009, январь, Королёв.

Хорошо в состояньи похмельном

***

Хорошо в состояньи похмельном

Похмеляться куда-то идти;

И при этом иметь сумму денег —

Сумму денег прижавши к груди;

Обладая при том некой суммой —

И при этом — значительною,

И при том — мысли разные думать,

И при том — офигительные.

А кругом чтоб имелась столица,

А кругом чтоб имелась весна,

И опухшие наши чтоб лица

Озаряла бы эх! — красота;

А кругом чтобы таяньем пахло,

Мокрой новой чтоб пахло водой;

Чтобы отсветы влажные — ах ты! —

Всюду разные были б — оёй!

И мы б этому жадно внимали

И, без шапок, стремились вперёд,

А потом алкоголя ещё б отыскали,

И уж полный настал бы улёт!

Надым, 1990 05

Наступило всё же лето!

***

Наступило всё же лето! —

Вот ведь ёбаный насрать!

Требует оно с поэта

Его сильно воспевать.

И я — буду делать это!

Ибо в этом — Правда, блять!

Да, блять, — наступило лето!

Ёбаный по голове!

Требует оно с поэта

Воспевать его (ойе).

И я — буду делать это!

Ибо — любо это мне!

Буду, буду, буду, буду!

Буду, буду, да, да, да!

Буду делать это, люди!

Пусть и скажут «ерунда».

Нет, друзья! Не ерунда.

Потому что — это ж лето!

Потому что — лето ведь!

А на что ж и быть поэтом,

Как не чтоб его воспеть?

Именно поэт — на это.

Се признает и медведь.

Вот и буду. Геть! Геть! Геть!

1990 06

Любовной, блять, лирики, блять, сочинять

***

Любовной, блять, лирики, блять, сочинять

Конечно, хотелось бы мне!

Но блять! Блять, кому её мне посвящать?

Давно уж блять в умственной тьме

Я. Блять! Точно сало в посылке. Огнём

Пылает блять хуй разум мой!

Одна лишь блять трезвость блять только блять в нём,

А чтобы порыв — о ё ёй.

Премудрой блять стал блять говной!

Вот раньше как, было, старался, дурак

Как бегал цветки там, дарить

И электрическая как

Дрожь била изнутри!

И был блять трепещущий блять весь дурак,

И ох блять восторг в этом был!

И мира тряс ось ну совсем точно так,

Как яростнейшая из горилл!

А нынче — ох, блять! Ох ты блять ох ты бля!

Всё — как блять писал Элиот:

Как точно блять высохшая земля!

А не удалой идиот.

А чё в том хорошего? Ньчё нихуя.

Вот так блять, ребята! Блять вот.

— Надым, начало июня 1990

На хуй мне она всралась

***

На хуй мне она всралась,

Блядская Америка!

По-английски, блять, гундосить?

На хуй всралось мне оно!

Что я, на хуй, гинеколог?

Блять, какой-нибудь Рубинчик?

Я блять русский есть писатель!

Это вам не писю чамать!

11 июня 1990, Надым.

При царизме было Кайф

***

При царизме было Кайф,

Процветание былО,

И за свой прекрасный лайф

Весь народ ликовалО.

Но проклятой декадне

Это поперёк горла:

Всё желали, блять, оне

Попохабней чтоб разврат.

Всё бы, сукам, им стихий,

Всё бы им бы, падлам, ницш,

В жопу всё б им поебстись,

Чтоб ищё поганей нигилизм.

Всё б им, гадам, Дионис,

Всё бы логос да эйдОс, —

Вот и, суки, доеблись

До известно до чего-с.

1990, июнь, Надым.

О ты прекрасная! (ужасная!), похожая на Сандру

***

О ты прекрасная! (ужасная!), похожая на Сандру,

На заграничную певицу, виденную мною

Опять сегодня в телевизоре! О ты, коварно,

Жесткосердечно! поразившая меня собою,

Непритязательному вкусу твоему

Хочу сознательно я потрафлять!

Да, впрочем, разве только твоему? и своему!

Хочу, короче, я тебе такое восклицать

При обращении: о ты, наичернейшая из роз!

Шикарными словами щеголять желаю я «астарта», «травиатта»;

Наипротяжнейшей из сладострастных — да! всерьёз!

Провозглашать тебя хочу скорей опять обратно;

Посколь таким я очень нравлющимся есть себе:

Такое вот провозглашающим когда — тебе!

Посколь и ты, и я, и мы обоя — йе! —

Такими именно вот и являемся же, в общем:

Людьми, которые всей этой ерунде

С восторгом предающиеся, находя её хорошей!

И я хочу скорей обоя их обоих нас,

Обоя их, то есть, — и ум, и глаз,

Хотя и слух, и силы прочих чувств

Ошеломлять скорее силою искусств,

Производящихся вот щас, хотя и мной,

На самом деле же — совсем само собой,

Ошеломлён поскольку весь я страшной силы всей тобой.

2. Да. Это всё есть так. Да только где

Всё это нынче? Это — где? Где-где.

Известно, где: хрен знает где, вот где!

Хрен знает где, в ужасной киргуде,

На самом дне её, под страшной толстой толщей

Неодолимого пространственно (эх) временного

Континуума, вот где. Ох, возропщешь!

Возропшешь, да. Но развернуть континуум тот так, чтоб снова

Всё запустить, то — хэ. Ведь он анизатропен,

Континуум указанный, и беспощаден он к антропам,

Являясь тупо весь непрошибаем, как Андропов,

Ну, разве что попробовать в стихах

Перевернуть его. Что я вот тут и делаю. Пытаюсь. Трах! Тарах.

— Надым, июнь 1990

Гляжу, гляжу — вот это, братцы, да!

***

Гляжу, гляжу — вот это, братцы, да!

А то, гляжу, чего-то непонятное.

А присмотрелся: вот так да так да!

Расставились так ноги, задралось так платье, —

Вот это что; тотчас же камера туда

Тотчас же камера тотчас же нырк, зараза,

Скорее зырк туда своим слюнявым глазом —

Такое вот начало фильма, господа!

Сюжет такой примерно: ну, короче, лето.

Пустынный городок, простая жизнь, такая

Которая, короче, — как бы это? —

А вот: которая журча себе, неспешно протекает

Как получается (и как положено!); и там одна имеется такая —

Такая вся задумчивая ходит,

Такая в красном платье, снизу — развевающимся, сверху — тесном,

Так в гости к людям просто так она заходит,

Не для чего-то, просто так, находит интерес в том;

Зайдёт так в гости, сядет скромно, вся молчит, лишь непонятно улыбается, —

Такая вся прохладная, тенистая,

Но тут вдруг обнаруживается, что подол неловко так вот как-то задирается,

И там — так именно, как выше всё описано!

И начинается такое в голове теперь, что ну держись, о! а!

…

Такой, короче, кинофильм, друзья. Про лето!

Про лето, про его различные явления.

Про его медленные радости, такое вот кино. Про коии и это

Не премину заметить, также и стихотворение.

1990.06

Я скажу, друзья, вам прямо

***

Я скажу, друзья, вам прямо,

И отнюдь не без причин:

Заебал блять этот сраный

Весь блять концептуализм!

То есть — нет: оно, конечно,

Вроде даже хорошо, —

Эта всякая скворечня,

Всякой блять хуйни мешок;

То есть, — да: оно забавно,

Поражает даж порой

Всей своей однообразной

Безобразной хуергой,

Но от вас, друзья, не скрою,

И скажу без хуеты:

Все же хочется порою

И невъебенной красоты!

Надым, 19 июля 1990

Я лето полюбил

***

Я лето полюбил.

А раньше его не любил.

Раньше я сильно его не любил,

А вот теперь — полюбил.

Четыре года ещё, дурак,

Назад — я его не любил,

Но вот уже три года, значит, как

Наоборот, полюбил.

И медленную жару,

И длительную пустоту,

И прочее тУру-туру

И даже и трУту-туту.

И возвращаться домой —

Да хоть, например, из кино,

По улице длинной, пустой —

И как так всё озарено,

И, значит, бренча ключом,

Стоять, ожидаючи лифт,

К стене привалившись плечом,

Усталый такой как шериф, —

За это всё, в частности, вот его и полюбив.

1990 07

Пузырёчки, пузырёчки

***

Пузырёчки, пузырёчки,

Пузырёчечки мои!

Эх вы, жаркие денёчки,

Замечательные дни!

Борный спирт, и валерьяно,

И другое итэдэ, —

Зацепил я их нечайно

И упали все оне.

Залезал, короче, в ванну

Я, товарищи-друзья, —

И ведь был притом не пьяный!

Даж не выпивший был я!,

Но задел при том за столик —

Я за столик зацепёл,

И упали йни на полик —

Ох, гайда-тройка, рокенролл!

Но ни капли не разбились,

Хоть и грохнулися все,

А лишь только покатились —

Туба-риба, риба-се!

Но ни капли не разбились,

И целехоньки лежат,

А лишь только покатились

Пузырёчечки, билят!

Так и ты поэт! Будь стойкий,

Несгибаемый ты будь,

И в пожаре Перестройки

Про Поэзью не забудь!

И фигнёю злободневной

Не давай себя сманить,

А пленительных напевов

Тки и далее, блять, нить!

1990 07

В порядке инди виду уа лиз ммма

***

В порядке инди виду уа лиз ммма

Предался я джоггингу (гу!) по системе Лидьярда;

В порядке тойсть лета!, очередной новой жизнью, —

Сосредоточенной, пустынной, равномерной, регулярной —

В который уж раз оказавшегося. То есть, в порядке

Планомерного Повышения Дальнейшего Роста

Планомерности Жизни; постепенно стремяся дойти до того, чтоб в тетрадке

Начать рисовать ежедневно тот рост планомерный. Ибо это есть просто

Увлекательнейшее занятие. В виде графика. Как она равномерно

Все растёт и растёт, вверх и вверх, постепенно и верно

Вожделенная та указанная Планомерность.

Жизни. И, притом, что вот именно главное, — Планомерно

Этот рост происходит. И это, вот это,

И вот это — ох, жизнь! Это самое то,

Что всегда ох же как я хотел,

Но устроить, чтоб так оно всё обстояло, никогда не умел,

Потому что различное всяко безумно-сумбурное это, и сё, и вон то…

А теперь, наконец, вдруг, нежданно-негаданно, раз! — и сумел.

1990 07

Как он в неё, гадину, — тырц! тырц!

***

Как он в неё, гадину, — тырц! тырц!

Слепой! Наугад!

Она по башке его дырц —

И убегла.

Склизкая такая вжик как точно ящерица,

Жаркозадая, коль выражаться фигурально, а в реальности, наощупь, — наборот, прохладная,

Разорила, погубила его всячески, а после вовсе ухуящерила —

Вот такие все вы правда, бабы, — бляди.

Вот и ты, однако же, такая, точно, ласточка.

Собственно, за что мне так и нравишься —

Тойсть, не потому, конечно, что паскуда (чего нет, то нет!),

а потому что точно так же ты

Жаркозадой, но одновременно и прохладною являешься.

И ещё — такою гладкой, скользкою, как шёлк.

Что, конечно, верно, правильно и хорошо.

1990.07

Зашибает Илья Резник

***

Зашибает Илья Резник

Ох, наверно, хорошо!

У него, наверно, денег

Ох, наверно, эх, мешок!

Водит он блядей различных

Ох, наверно, в ресторан,

Он хватает неприлично

За различное их там;

Те хихикают, паскуды,

Задирают всё совсем,

Улыбаются разнуздно,

И всё прочее затем;

Я ж, поэт куда ж прекрасней, —

Попрекрасней уж его! —

Пропадаю безобразно,

Не имея ничего.

Надым, июль 1990

Летом жарко, летом нудно

***

Летом жарко, летом нудно,

Летом всякая хуйня

Есть в пространстве ежминутно

И кусает, ест меня!

И летает, и кусает,

И погано так звенит,

И покою не давает,

Ни секунды не даит!

Мелкое ведь блять говно,

А вреда как до хуя!

Вот то-то, братцы, и оно.

Вот так, ребята. Сука-бля!

Можно продолжить, превратив в басню. Закончив выводом:

А подумать если правду,

То такое ведь говно

Не летучих только в гадах,

А и в людях есть оно!

1990 07

Ночью — в Москве — хорошо!

***

Ночью — в Москве — хорошо!

Ночью — в Москве — хорошо на такси, например,

За водкой ехать, медленный испытывая шок,

Своей являясь жизни перманентный революцонер, —

Ночью! В Москве!

Имеется масса чудес, как то: осень, город, дождь,

Какой-нибудь насквозь промозглый сквер

В котором сильно, значит, повторяю, хорошо,

Употребляемым быть купленное из горла.

Сомнамбулический выдерживая тщательнейший ритм

В котором, значит, город, ночь, бульвар

В тумане исмороси полурастворив-

Шиеся смешаны. Короче: ночью,

В городе Москве, короче, в августе,

В состоянии похмельной, значится, непрочности,

В состоянии похмельной (но уже опохмелённой!) благости,

В состоянии неизъяснимого химизма

В коем именно и состоит опохмеление,

В состоянии внезапного включенья силы жизни,

В общем, в том вот самом состоянии, которое пытаюсь вызвать я в читателе

вот этим вот стихотворением.

и т.д.

Июль 1990 г. Надым

Москва — смирению учит

***

Москва — смирению учит.

Уже хотя бы размерами.

Уже хотя бы своею, зараза, толкучкой

Троллейбусно (оп) метрополитенной;

Москва, она учит смирению!

Своими расстояниями огромными,

Преодолевая нудно кои, равномерно, —

Быстрей, конечно, можно, но не по карману;

Москва, сей такой она город, —

Отшибает она быстро вожделения!

Настолько всего тут по горло.

Красоток, например, офигенных,

Красоток, выставок, крутейших

Чувачин, которых всех, короче

Не переувлечешь, не пересмотришь, и, конечно,

Не продемонстрируешь им всем, сколь ты их круче, —

Москва, Полумира Столица, —

и т.д. 

Москва, август 1989, Надым, июль 1990 г.

На улицах грусть-печаль

***

На улицах грусть-печаль, —

Сыро, ветрено, холодно, —

Самое время крепчай-

Шего напитка какого-нибудь

Ёбнуть. Мало-мало его

То есть, в смысле, выпить.

Так сказать, какого-нибудь эх! коньяково-

Дочного содержанья жидкость

Потребить унутрь. Усесться у окна,

У окна усесться, загрустить, за эх кручиниться

— Ой да эх да, ой да ну да, ой да на!

Ой да эх, да ой да ох, да ламцадриница!

— Ой да эх, нога попала, ой да эх, да в колесо,

Ой да эх, она попала, это факт!

Ой нога, нога попала, факт, ребята, налицо

Вот так та-так оно, ребята, вот так так!

Ой да эх, нога попала, ой нога, нога, нога,

Ой да эх, да нОга-ножка, треньдибрень!

Вот какая, ой да эх, да ох, ребята, хуерга!

Вот такая, ох, ребята хуетень!

Надым, лето 1990.

Неизвестные селенья проезжая

***

Неизвестные селенья проезжая,

Проезжая неизвестные селенья,

Их осеннее унынье озирая,

Их унынье, одичанье, запустенье, —

И стал думать я. Не думать даже, а

(Это уже позже, глядя в мрак

Заоконный, да на горизонте огонька

Три загадочных), не думать стал, а так

Вот что понял: пидарасы блять, козлы!

Блять ебаные авангардисты!

Хули петрите по жизни, на хуй, вы!

Хули петрите вы, блять, по жизни!

Да, согласен. Да, унылый вид,

Да, угрюмые растянутые дали,

Но — неужли не хватает? не сквозит?

Впрочем, вы здесь никогда и не бывали.

И — не лезьте. Блять свой Брайтон Бич

Новый стройте, где хотите, здесь не надо!

А не то засвищет, фигурально выражаяь, наконец, народный бич

Ох, доскётесь, сука падла гады!

1990, сентябрь, поезд Абакан — Москва и поселок Балезино в Удмуртии

Ах, как хочется быть богатым!

***

Ах, как хочется быть богатым!

Как это, братцы, наверно, приятно!

Ах как хочется, ну, например, ламбаду

Уметь танцевать развратно,

Всех присутствующих шампанским

Угощать направо и налево, —

Но положено быть мне штатским.

Страдать при том сильно с похмелья.

Ах как хочется, чтоб старались

Быть красотки еще красивЕй, — и спецально чтоб именно мне при том нравиться;

В платье этакие, знаете, такие наряжались,

Подолы у коих раз вдруг — развеваются;

Но положено быть мне — нудным.

Положено быть угрюмым.

Думать свою ёбаную думу,

Свою ёбаную думу думать, —

Потому что ведь являюсь я поэтом!

А поэту так положено, того ждут люди!

Вот приходится и соответствовать, ребята!

Иб иначе хуй поэзию мою народ полюбит.

1990, сентябрь, Москва

Ах я бедный, ах я несчастный

***

Ах я бедный, ах я несчастный,

Ах какой я талантливый ночью на кухне сижу!

За окном гудит вовсю ненастье,

Думу думаю, различны мысли в голове кружу.

Ах я бедный, ах я глупый Немиров!

Ах, не любит меня девчонки!

И позорным сижу я чувырлом

В половине четвёртого ночи!

И сижу я, и думаю думу,

И бычочков курю понасобранных, —

А такой ведь красивый! И умный!

Отчего и печально особенно.

А на улицу выйдешь с утра

За окурками в рядом подъезд,

На как улицу выскочишь — на!

Ну ни хэ себе! Там уже снег!

Там такое ни серо ни белое,

А такое как соляризованное,

И как всё тут понятно как сделается,

И как ясно! И как ох просторно!

И такая как сила блять мира

Сквозь меня как начнёт проходить

Что не зря, значьт, я всё же — Немиров.

Раз могу это всё ощутить.

1990 10

Душа — ничего не желает

***

Душа — ничего не желает.

Кроме покоя.

Сосредоточенная и пустая

Душа оставаться желает, на всё остальное —

Искусство, политику, прочее там — положив с прибором.

В порядке как бы что ли — сомнамбулизма.

Дома сидеть в полудрёме,

Думать дурацкие мысли,

Перебирать бумажки,

Печатать машиночкой “Ивица”… —

Хули я вам, сука-блять, америкашка?

Лыбиться?!

Скорее угрюмые песни

Предпочитать мне свойственно.

Россия, короче, бедность.

Россия, короче, осень.

Душа хочет киснуть, киснуть,

Она понимает:

И не захочешь романтизма,

Так жизнь заставит!

Москва, октябрь 1990

Четырёх блять не менее ящиков

***

Четырёх блять не менее ящиков

Братцы, требуется приобрести, —

Жизнь движется по восходящей,

Ноздри радует запах пизды,

Ослепительные ляжки —

Глаз: это платья, такие, которые

Холодные, скользкие, гладкие

В них наглей они, чем бы голые

Были б просто; восторженный стыд

Поднимается по позвоночнику,

Жизнь безумнейшая кипит —

Аж блять жарко ушам, аж поёживаешься;

Водка бьет по желудку как палкой —

Пьёшь — холодная, выпьешь — кипящая!

Жизнь безумнейшая, настоящая

Всей своею электромешалкой

И визжит и ревёт, и взвывает,

И хуюжит («хуярит» + «вьюжит»)

Блять восторженные дикий блять ужас,

Непрерывно производяет,

А поэт что сказал, всякий знает:

Про закат там, короче, печальный,

Про улыбкой, короче, прощальной.

6 ноября 1990, Москва.

Настоебало мне всё

***

Настоебало мне всё,

Все мне на, все мне сто, все мене и так далее,

Все сплошное мне настоебалие,

Ох же сука еббит ты май соул!

Ничем, что я вижу, я не, я у,

Я довлетворен. Аминчрай!

Любое, короче, чего наблюдаю вокруг, —

Нахуяй! нахуяй!

Ничем, ох, ребята, совсем я, ребята, ничем!

Зац ворай сэй! Зац ворай но!

Какое-то просто сплошное ребята совсем

Говно! говно!

Айм блять! Кэнт блять! Гет, блять-сука, но!

Москва, ноябрь 1990

Ох друзья как хреново с похмелья мене

***

Ох друзья как хреново с похмелья мене,

Ой хреново, друзья, хопана!

На фиг нужен, ребята, такой винегрет,

Нет хорошего тут ни хрена!

На фиг надо такого говна!

Потому что болит ж у меня голова,

Ой же бошечка же ой-ёй-ёй!

Потому что водяра ж вчера в ней была!

Наполнял же её алкоголь!

А водяру бухать я ж ох сильно люблю,

Это дело люблю же я как!

Но с утра — ох какое с утра айлюлю!

Ведь болит моя бошечка как!

Просто ох ты еббит мой кутак!

Москва, 1990, декабрь.

Хрен и знает друзья что сказать

***

Хрен и знает друзья что сказать.

Хрен его знает, друзья.

Такое какое-то как-то билять,

Что и не сказать ни хуя.

Такое какое-то как-то всё так,

Что хуй что и скажешь чего.

Такое какое-то ёб мой кутак! —

А более ничего.

Являюсь, казалось бы, я же поэт, —

Весь мЫшленьем должен вскипать! —

Но вот ведь, оказывается, нет!

Ни крошечки, так твою мать.

Оказывается, друзья,

Дружочечки же вы мои,

Оказывается, опляля!

Оказывается, айлюли!

Оказывается, вот так,

А не по другому совсем:

Еблысь, и пиздык, и хуяк,

И — ничего, что затем.

Москва, декабрь 1990

Поеду-ка я повампирю!

***

Поеду-ка я повампирю!

‘Нэргетики хапну мал-мал!

А то уже дня как четыре

Чего-то я просто шакал.

В пол-пятого — на фиг! короче! —

Проснулся я сёдня с утра,

И что-то совсем уже в общем,

Блять чувствую, — просто хуйта.

Какой-то я что-то, короче

Никак что-то всё не очнусь.

Никак что-то с’средоточу

Сознанье в один я чтоб луч.

Поеду-ка я на вокзальчик!

Блять точно! Ещё же куда,

Когда блять и холод собачий,

И пол лишь шестого утра?

Блять точно! Поеду к вокзалу!

Как раньше же я не допёр!

Чтоб жизни моей заскучалой

Весь новый открылся простор!

Поеду на Киевский, братцы,

В толкучке его потолкусь,

На Курский! И на Ленинградский!

На фиг ли там есть, подивлюсь!

На мрак, и на холод во мраке,

На просто космический хлад, —

На то, как все словно в атаку,

Под ветром пригнувшись, бегят,

На ужас сей просто кромешный,

Но и на как всё же горит,

И люминесцентный, конечно,

Вокзала пАрлелепепИд!

Его невъебенный карбид!

13 января 1991, Москва.

Приятно всё же о блондинках попиздеть!

***

Приятно всё же о блондинках попиздеть!

Вопрос рассматривать со всех сторон, сопоставлять, переставлять,

Свои суждения примерами из жизни подкреплять,

Со знаньем дела, тоесть, а не так лишь, — попиздеть,

Когда, при этом, — с ними же. Когда притом

Уже никак не успеваешь до метра

И значит, время коротая пиздежом,

Продлять придётся вечер до утра, —

Когда, конечно, с ними же! Тойсть, с их одной

Из представительниц, под проливной

Такси ловить ещё за водкой за одной,

Выскакивая, ливень, возвращаясь, продолжая: нет, Шувалов,

Неправы чтят химических кто ниже натуралов,

Когда ж наоборот: вид у химических куда же боле блядск!

А в этом ведь и цель!

Тут рифмы сами так и лезут дальше: «ласк», и аск,

И всяка остальная тарам-парам мадмуазель,

И разно прочее, тугдыг его в качель …

1991 10

Пала Москва, пала ебучая блудница пала!

***

Пала Москва, пала ебучая блудница пала!

Что в твоих подземных хваленых чертогах? Пятнарик теперь за проезд!

Что в твоих гумах да цумах да елисеях? На рыло сплошной нынче ноль!

А для чего советской власти давала?

Вот расплачиваться изволь.

В красных одеждах ты (ты!) меж людей фишшуряла?

Политбюровской подстилкой себя ты (ты, ты!) проявляла?

Весь ты народ ты советский, зараза, ты! ты! обжирала?

Ну вот так всё и выходит: позволь, этиленогликоль!

Так-то вот, сука, понятно? Но это — лишь только начало:

Чурки теперь володеют тобою, чечены, эстоны, американцы!

Честною раз ты зараза остаться являться не пожелала —

Бегай макдональдсы им (скажем мягко) теперь подноси, только этим тебе пробавляться,

Падла, паскуда продажная, ой-ёй-ёй-ёй!

ноябрь 1991, Москва.

Меж тем на улицах, оказыватца, выйдешь — ох как зашибись!

***

Меж тем на улицах, оказыватца, выйдешь — ох как зашибись!

Так пусто, так голо, так там, оказыватца, братцы,

Оказыватца, продолжающая продолжаться всё же жизнь!

Оказыватца, продолжающая продолжаться.

Оказыватца, да. На улицах ли-У —

На лиу-лиу, лиу-лиу, лиу-гей, ге-гей! —

Такую ох как настроению слезливуу

Всё это дело как напустит на тебей,

На остановке стоя в Бибиреве, что хоть прям убей!

Что хоть водяры покупей иди скорей — и пей!

Что коль хоть чуть ума когда имей — то понимей:

Очень правильно же ведь живем!

Тихо, скромненько, бедненько так, т.е. так, в смысле, как

Самый смак!

Что понимает, впрочем, в общем, всяк.

Кто не совсем, конечно, ежели дурак.

Кто не мудила, в смысле, — ёбаный мудак.

Ноябрь 1991 г., Мурановская улица, г, Москва.

Небо в Москве по ночам

***

Небо в Москве по ночам, —

Оно почему-то бледно обычно зелёное.

Выйдешь, бывает, ночи среди по бычкам,

Или на тачку за водкою выскочишь, — и такое оно

Что фиг поймёшь его: мороз; ночь; город спит; кипит

Водяра в груди, и такая вокруг, братцы, глушь,

Что вот хрен бы и подумал, что Москва,

И такая не то, чтоб и грусть,

И такая не то, чтоб тоска,

А фиг поймёшь чего, сказано же. И мороз!

Ой, какой же мороз — ясный, твердый, как точно алмаз;

Точно чёрный алмаз! Вышибает аж слёзы из глаз;

Ох, не шутки, ребята! Ох, это, ребята, всерьёз!

И идти сквозь мороз, и идти, про себя бормотать

Из послания Феофана-Затворника кому-то из Аксаковых-младших:

"В первых строках письма моего спешу начать восстановлять

Пошатнувшуюся было веру вашу

В Вечность

загробных мучений и ада."

И чего тут ещё добавлять? Ничего добавлять не надо,

Сказанного (хоп! хоп!) достаточно, чтоб всё правильно (хоп!) понимать,

Трепетать от того понимания,

И идти сквозь мороз, и опять понимать, но и оду при том сочинять

“Размышления о величии Божием при свете северного сияния”,

И опять, и опять, и опять.

и т.д. — январь 1992, Москва, Алтуфьевское шоссе.

Позорной болезнью, ребята

***

Позорной болезнью, ребята,

Страдаю я сильно одной,

А если кому непонятно,

То я поясню: геморрой.

Казалось б, позорного что тут?

Болезнь — ну, такая болезнь.

Но если, друзья, без уверток,

Позорность в ней все-таки есть.

И с искренностью бесстрашной

Уж правду коль резать сполна,

Позорности ох до хрена ж в ней:

Не где-то, ведь в жопе она!

И очень бывает мне стыдно,

Когда обостренье ее.

Хотя за наружным цинизмом

И прячу я сердце своё.

1992 02

По Арбату биксы лазят

***

По Арбату биксы лазят —

Ох, ребята, огого!

Лазят так, что аж вылазят

Ума явленья моего!

Ох, такие, братцы биксы,

Что аж просто ачача!

Биксы просто клипсы-липсы! —

Так лишь и вскрикнешь сгоряча.

Ой вы биксы, росомахи,

Ой вы ж просто ой-ёй-ей!

Как обнажённы просто махи!

Но ток йщё более сильней!

И горячей — и прохладней.

Июнь 1992 г. Только не Арбат, а Калининский проспект. Новый Арбат.

От кого пахнет чем

***

От кого пахнет чем,

А от кого — и духами.

Сидишь так, бывает, опухший, похмельный совсем,

Сидишь, держишь пиво руками,

Сидишь, весь телесных немытых своих

Явлений могучий исток,

Сидишь, охуйваючичи от них,

Пьешь пива невкусный глоток,

Такой сидишь важный, как точно в парной,

Струишь весь потоками пот,

И тут как такое как ой ё ё ёй! —

Прохладное мимо идет!

И с силою страшною, как паровоз,

Бежит по спине мороз,

И мысли различные как ИСЗ

Давай в голове зэ-зэ-зэ,

И весь бытия ураган и поток

Как прям электрический ток!

Как ёбаный эх! кипяток!

Москва, Калининский проспект, июль 1992

Гля, бля, как снег повалил!

***

Гля, бля, как снег повалил!

Прямо импрессионизм!

Снова, значит, Россия во мгле.

В четырех, эх! шагах и троллейбуса не увидать.

И во мгле мы с тобою стоим,

И во мгле мы стоим захолустья, Россия, Россия ты мать;

Ох ты жизнь моя! — лишь бормотать.

Ох, курьерская служба, ох же быстрая ты словно ртуть,

А по правде — так прям дзэн-буддизм,

Потому что троллейбусы очень уж медленно, гады, идуть,

Ну, а метра нудный ваккуум — он и тем боле про жизнь

Ох, заставляет задуматься. Нет.

Уточним. Не “задуматься”. А

Взглядом упёршись мелькание в кабелей в чёрном окне,

Заставляет — вдруг! сразу! всё! — понимать.

Понимать заставляет: так вот же оказыватца, как!

То-то думаешь, думаешь — как оно так?

А оказывается, вот как! Оказыватца вот так!

И правда: иначе-то — как?

Ох, курьерская служба, ох же ты охохо-охохо,

Ох же ты ой-ой-ой оёёй!

Алкохо ты моё, алкохо,

Ох олгой мой хорхой уренгой…

1992.11

И, ежели едешь в метро вверх

***

И, ежели едешь в метро вверх,

Встань на пробу лицом не вперёд, а вниз.

Увидишь, ох, страшное. Увидишь как, эх! —

Опрокидывается станция и быстро, быстро как! вниз

Уходит, выдёргиваемая из-под ног.

Сжимаясь стремительно в чёрную дырку, в трубу,

В которой несёт эскалатор тебя вверх, в темно,

В мрак, в холод, ветер, которой уУу! уУ!

Освещённая, яркая, тёплая, — быстро-быстро уходит станция быстро за край,

Уходит из глаз она, быстро, примерно так, как,

Точно б это, теперь уносимое быстро, было то, именуемо коее — рай,

Из которого щас равномерно стремительно ты уносимый являешься в ужос и мрак;

И вот что ты тогда вот ты понимаешь тут,

Уносимый явялясь в ту стылую вымороженную черноту,

В ту, которая тьма, то, сверху, и в кою тебя несёт,

Неотвратимо неостановимо, и вот

Что ты понимаешь тут: то что, значит, вот так

И душа разлучатися с телом будет, тут понимаешь ты.

а так уносима будет в лютый ужас и мрак

Лютого холода и вымороженной черноты,

И главно — как быстро! И главно — как необратимо,

Как равномерно-стремительно и неостановимо

Так оно будет с душой, обязательно! точно!

Так оно будет однажды когда-нибудь, щас ты увидел воочью;

И никто не поможет! никак! ничем!

Ничем и теперь никогда!

Вот чего ты понимаешь сознанием взорванным всем:

Даже весточки малой теперь им на землю туда

Не передать, чтобы узнали как ты теперь ты там.

Весточки даже хоть крошечной не передать братанам.

Отныне — никак никогда!

Ну и там далее много ещё всякого про воздушные мытарства понаписано — не буду публиковать. Не готов.

1992: 1998; 1999; 2000

Мороз имеет форму — шарообразную

***

Мороз имеет форму — шарообразную.

Это если без ветра. С ветром

Мороз имеет форму нагроможденья безобразного

Разнообразных сплющенных предметов,

Железных, ржавых, с рваными краями,

Автомобильное, короче, тут намёк на кладбище.

Но не такое, кое мирно бы покоилось, а вот такое, кое прямо —

Вообрази! — со страшной силой всей громадой мчащееся

С ужасной силою и грохотом, ревущее и рвущее,

С железным лязгом, громом, воем, хохотом;

Свои все панцыри железные израстопыря, нагло прущее,

Сметая всё с пути, так, что аж просто ох ты о!

…

Итак, он опускается — тяжёлый ветер.

Приземистый, приплюснутый как будто, вечер.

Пургой стираемый старательно с лица земли, как опечатка, город.

Покрытые обветренною коркой ветви,

Они — как точно загипсованы по горло.

Начинается ночь, тьма.

Это зима, зима.

Начинается тьма, ночь —

Никто из вас ни в чём не сможет (не схочет!) помочь.

Начинается ночь, ночь.

Как же, суку, её превозмочь!

Начинается тьма, тьма.

Ох ты мамочка, мама, ма, ма…

январь 1993 — 16 января 2009

Двурогая луна

***

Двурогая луна

У ней над головой.

И вот, мы видим, всходит над ней она!

Пот бежит по спине ледяной,

Всё остальное и прочее тоже ойой — ойойой;

Эта, короче, которая выше описана, эта, которая на

Пляшет, короче, столе, — имя её: Клодетта,

Ясное дело, конечно, а как же она

Может ещё называться, когда поразительно столь, что надето

То одеянье, которо на ней; всё в кружавчиках, в пене их; и, вот, ребята, вот это —

Это и есть жанмарэ, дартаньян, монтекристо, монмартрт, монпанрас,

Всякие прочи парижские тайны, которые нас

Бедных угрюмых совков так о! эх! поражали

Через своё синема, и Мишель же Мерсье! И Клаудия Кардинале!

И остальное шипучее всё и блистючее, кое бельфранс;

Или ещё вот отличное слово имеется — этуаль.

Сразу сиянье сияющее слышим мы в нём, но оно — сквозь вуаль;

Сразу сияние в нём — но такое как дымчатое; ну, как ног

Ох, увлекательнейшее нам известно, бывает, мерцание и свечение — через чулок

Чёрный, что, кстати, по ихнему же называется также — муар,

Также — нуар; итд; (что воспел, кста сказать, — Ренуар)

Лоск глянцявитый неяркий, угар, о! кошмар, о! пожар!

Ну, а мораль из всего из сего вытекающая… Да какая мораль? Только: ох!

Ибо, в общем, обычный являясь лох,

Как и в семьмисяттретьем, так и вот сейчас, рот разиня, сижу и смотрю.

И одно только «ох» вышссказанное повторяю. И в завершение — повторю.

1993. По материалам французского кинематографа.

... И вот вот так они сидят

***

... И вот вот так они сидят,

Являясь будто кипячёный лимонад.

Еще верней, они как будто бы варёный лук.

Семидесятые вокруг

Своей тухлятиной смердят,

Да добавляется людями то и дело «пук» да «пук-пук-пук».

Семидесятые — ох, презираю!

Вонючую их спёртую тухлятину!

Умом, конечно, что они, их обитатели, не виноваты, — понимаю;

Но, сука, вонько же! Ох как непродыхательно!

И это (оп) ещё тебе одно (оп) обвинение, совок!

Вон сколь людей своей пердятиною провонять ты смог.

Да так, что до сих пор они такими и остались —

Те, кто тогда ещё твоим зловоньем надышались.

1993 07

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

***

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

Хуй! Хуй! Хуй! Хуй!

1993 11

Сиреневый, серебряный, жемчужный, весь переливающийся

***

Сиреневый, серебряный, жемчужный, весь переливающийся,

Цвет, коий есть отличный, и амбивалентный, гад —

Одновременно и весны и осени; и люди все, охуеваючичи,

На это дело типа всячески глядят;

Сиреневый, лиловый, серебристо-фиолетовый,

Цветами этими зазывными природа прям с утра вовсю роскошествует.

И каждый спрашивает сам себя: к чему бы это?

И понимает: просто так! Весна! Такая вот она хорошая!

Жемчужный, серебристый, перламутровый, переливающийся;

Не побоюсь такого слова — весь опалесцирующий;

Такой, короче матово мерцающе-сияющий, —

Вот он каков, апреля цвет, его туманной сырости;

Серебристый; да. Цвета русалки.

Такая скользкая которая, такая водоплавающая;

Ну, далее оно само напрашивается: там про покупку алко-,

Чего-то содержащего, чтоб жизнь пошла ну вот такая уж ваще;

Что...

и т. д.

1994.04

Джаз, сия музыка небрежная, нарядная

***

Джаз, сия музыка небрежная, нарядная,

Сия шикарная. Она подпрыгивает.

Она наяривает и раскачивается в радио, —

Ведь это лето! Это лето, вот, вокруг, и всё вот так вот обстоит,

Как будто здесь — Америка! Её просперити!

Да впрочем, фигле то просперити, — как просто молодость!

И трам–парам (тут не придумал), трам-дурам, и те проспекты все

ТурАдамдам (тут не придумал тоже) — йа! вот так всё тойсть; —

Ведь это лето. Да ещё и девушки! И в летних сумерках

Их ноги золотистым светятся, и в полумраке сумерек мерцают,

Такие золотистые, и скользкие, и узкие, —

Как точно шпроты в масле, вот как прям они таинственно мерцают!

Ведь это лето! Лето жёлтое, и лето бежевое, выжженное;

Ведь это лето, южное ужасно всё такое,

Оно и палевое, и оно и рыжее, —

Вот оно лето, ежели когда (так редко!) есть, — оно такое.

Ведь это — лето! И оно такое, будто бы вокруг шестидесятые,

Ещё невинные; начало их; которые залиты солнцем так,

Которые восторгом наступающего будущего обуятые,

Которым самое есть верное название — это по-английски: «соммер тайм»;

Которы времена, конечно, глупости и бедности,

Зато невинности и беззаботности.

Чему и посвящаю я, как получилось, этот стих,

Посколь вот именно вот этого мне ох как не хватает, летних их

Дней, мне, погрязшему в конвейерном труде, в его угрюмой злобности;

— и т.д.

1994 июль; 2000, август, 2004, апрель.

Вот и лето, блять, вжик!

***

Вот и лето, блять, вжик! —

Как и не было его.

Вот и осень — хуяк-пиздык!

Так, ребята. Ого ого-го.

Вот и осень, друзья, на дворе!

Хоппана! Хопцаца!

Вот и осень уже теперь,

Так что заплакать аж хочется.

Ах, ребята, как тучи сдвигаются

На политическом небосклоне!

Ах как что ж то на нас надвигается

Со всей силой своей неуклонной!

Ох, ребята, газет начитаешься,

Так трясутся аж просто руки, —

Ведь бывает же, что и сбывается,

Чего они пишут в них, суки!

Ох, ребята, сдвигаются тучи

На горизонте Отчизны!

Очень многие хочут мучить —

Вот в чём бед корень жизни.

Есть немало, кого так растащило,

Что готовы аж выстраиваться в очередь

Мучить. Лозунг их: а чё? а Чикатило?

Чем мы хуже? Нам тоже хочется!

Отомстить за своё уебанство

Чтоб хоть как хоть кому, люди

Есть такие, кто жаждет вот чем заняться:

Сажать на кол, вырывать груди,

Разны прочи применять заморочки

Книжки из «Молот ведьм» любимой.

У неё тиражи, между прочим!

Много, значит, их, таких господинов.

Эти самые люди наши,

Коих место, когда всё тихо,

Исключительно у параши,

Щас встрепётываются, глазки ихи,

Кои глазками снулой рыбы

Блять в период являются мира,

С-под змели вылезают, як грЫбы,

Начинают туда-сюда зырить,

— ну и так далее в примерно таком вот духе.

1994.09

На улице зима

***

На улице зима.

На улица зима, ебать конём!

На улице мороз своим пылает белым бешеным огнём,

А мы идём.

А мы идём с тобой вдвоём,

Под ветром пригибаясь как под артогнём,

Мы, пригибаясь, оскользаясь, перебежками бегём, —

Бутылку водки мы с собой несём.

Такую цилиндрическую, гладкую, холодную, весомую, прозрачную, несём.

И мы её, конечно, будем пить,

И обо всех явленьях жизни говорить

Со страшной силой все их прорубать,

И за одной ещё, и за ещё одной, и за одной ещё! бежать —

С большой, короче, пользой будем время проводить.

1995, осень

Блять, нахуяриться я на халяву сильно водяры хочу

***

Блять, нахуяриться я на халяву сильно водяры хочу.

Я, впрочем, согласен и на свои, да откуда свои.

На тубареточке стоя, телепатическим в форточку криком кричу,

Всяко братков призывая: братки! Оу оу, братки!

Хуй там услышат братки. Братки

За миллион двести тысяч лёту отсюда рублей, —

Кто не в могиле; к тому же они, дураки, —

Поужзашиты из них — не менее трех четвертей.

Было бы проще бы, Летов я будь ебанат.

Было бы ясно, виновен кто в том, что вокруг.

Было бы ясно: гад Ельцын во всем виноват.

Было бы ясно: тукдык его, суку, цурюк.

Сам виноват: не фиг иметь тридцать шесть

Лет, а не двадцать семь.

А коли столько уже оглянулся, а есть,

Одно остается: терпеть, и ещё, и совсем.

4 июня 1997, Москва

Я б, умей на гитаре играть

***

Я б, умей на гитаре играть, —

Я бы стал её брать,

Вдохновенной б рукой стал по струнам бряцать,

Стал бы я напевать:

— Опять наебли.

— Опять наебали, опять.

— Опять наебли ай-люли корабли!

Наебали ох сука-билять,

Так я пел бы и пел нараспев,

И припев:

— Суки!

— Суки!

— Суки!

— Суки!

Наёбывают и наёбывают.

Как хочут так и наёбывают.

Стал бы жаловаться на жизень —

Нудной, вязкой ставшей в последние годы

Только водярой одною которую и разжижить

Не такою была б чтобы клееподобной;

Стал бы плакать о том и о сём,

И вообще обо всём,

Повторять стал бы и повторять:

— Опять наебали, опять.

Опять наебали ебать блять копать!

Токовал бы как тетерев,

И припев:

— Наёбывают и наёбывают!

— Как хочут, так и наёбывают!

Суки!

Суки!

Суки!

1997.06

На улице сизо

***

На улице сизо.

Не в смысле следственного изолятора,

А в смысле общего природы набухания грозой,

И как она всё электричество своё по капле, капле всё накапливаттора и накаппливатора,

Собой являя, как наука доказала, что-то вроде конденсатора-аккумулятора,

И, пива я купив, на остановке «Фомичева» нахожусь и рассуждаю там,

Как будто обращаясь к неким гипо-, так сказать, -тетическим браткам,

И обращаюсь к ним, такое дело говоря:

— Не знаю, как вы, друзья, а я

Все девяностые годы в какой-то морок как обморок был погружен:

Позорный период жизни автора этих строк:

Одна суета, одна хуета, одна бесконечная еботня —

Какой-то являлся просто морлок.

И долго, зараза, ведь длился он!

Пытался очнуться — никак не мог.

И я сижу на остановке, и я продолжаю так,

Я говорю себе “Ништяк, чувак, ништяк!

Чего-нибудь, короче, — говорю себе я — нужно срочно учудить.

Какую-нибудь чучу отчебучить.

Какую-нибудь эх едрить затеять растудыть,

А то совсем поглотит сумрак неминучий.”

И я сижу на остановке, никуда не едя, просто так,

А потому, что больше нет в окрестностях скамеек,

.........................

..............................................

и так далее: август-сентябрь 1997, Северное Тушино.

Ракетоподобный образ жизни вынужден я вести

***

Ракетоподобный образ жизни вынужден я вести.

“Рабочее тело” ракеты, — то, чего в ней горит, —

Есть кислород, как известно (кой жидок), но также ещё, прости, —

Спирт.

Поэтому, Птичка, не вздумай являться зла,

Не вздумай меня как обычно козлить и гнобить:

Ракеты цель, как известно не в том, чтобы пьяной быть,

Но, как известно, чтоб на орбиту спутники выводить,

(Пущего для почитанья тобою меня уточняю: при этом сгорая!) —

Что я, подруга, сказать фигурально, исправнейше исполняю —

То есть, стихи охуенные и охуительнейшие изготовляю и изготовляю.

Такие дела.

1997.10

Я люблю тебя за жопу и за ум

***

Я люблю тебя за жопу и за ум —

То и это сразу всякому бросается в глаза,

Выдающимся являясь и большим.

Потому отнюдь я не являюся угрюм,

Обнаруживая их поблизости сознанием своим.

Потому-то потому и потому.

А ты думала — ещё-то почему?

Вот поэтому по самому всему.

Потому что так — по нраву моему!

Потому позволь строкой такою

Мадригал мене закончить этот мой:

Дай же встретиться жопе с рукою!

Той — твоёй, ну а этой — моёй.

1997 10

Господа! Стихи

письмо в журнал «Итоги»

Господа! Стихи

Куда гораздо больше главней, чем кино.

Потому что стихи направляют мозги

У людей, а кино, что кино? Говно.

И поэтому, господа, поэтому,

Ежели хотите слыть круты,

Публикуйте лучше (и с цитатами) обзоры, как там что чего сейчас с поэтами,

А не видеохуеты.

Сообщайте же немедленно, коль что Гандлевский снова пьяный учудил,

Или Кушнер трезвый мудрость произнёс.

Это же куда как интересней тарантин-мудил!

Пригов иль Кибиров ведь и поумней, и побезумней, и поудивительнее сраных кинозвезд.

Выгоньте короче, Ю.Гладильщикова в киргуду,

А возьмите меня.

Я вам чики-чики это дело наведу.

Ведь обидно: неплохой журнал, а в нём такая вот попсовая фигня.

8 октября 1997, около 6 вечера.

Как же так выходит, Ольга Юрьевна?

***

Начальнику отдела поэзии журнала “Знамя”

Как же так выходит, Ольга Юрьевна?

Что ж меня вы с премией-то кинули?

Это уж дурного получается образчик юмора!

Поступили вы со мною, Ольга Юрьевна, как просто пидары!

Прочитал я, Ольга Юрьевна, в газете сообщение, —

Премии вы по итогам года присудили

В «Знамени» своём за лучшее в нём за год бывшее стихотворение.

Не нашёл я средь премированных, Ольга Юрьевна, своей фамилии!

Это уж выходит, Ольга Юрьевна, пощёчина!

Вы меня, выходит, только чтобы поглумиться напечатали!

А на самом деле, получается, не почитаете ну ни на крошечку!

За говно считаете, а не писателя!

Не хотелось б, Ольга Юрьевна, вам говорить обидное,

Но пример, однако, классиков нас чётко учит,

Как на подлости такие реагировать.

Что писал хотя б Катулл в аналогичном случае?

— Дрянь продажная, — писал издательнице он, — отдай таблички!

Ridentem catuli ore Galicani!

Так ведь прямо и писал, а дальше, Ольга Юрьевна, вовсе неприлично:

Там и lutum, и moecha putida, и lupanar, и всё подобными словами!

Я, однако, Ольга Юрьевна, питая всё же к вам почтение,

Ограничусь вышесказанным покуда.

В случае ж описанных явлений продолжения —

Предыдущую строфу поставить буду вынужден я в переводе.

январь — июнь 1998, Королев

Идите вы на хуй, ёбаные козлы, идите вы на хуй!

***

Идите вы на хуй, ёбаные козлы, идите вы на хуй!

Идите вы на хуй, ёбаные козлы, ёбаная пидарасня!

Идите вы на хуй, идите, блять, суки, в пизду,

Идите блять в сраку, мудилы ебучие, на хуй идите, оставьте меня!

Идите вы на хуй, ёбаные козлы, идите вы на хуй,

Свою заберите всю ёбаную хуйню!

С собой заберите, что главное, свой, блять, козлиный, блять, запах;

Да на хуй, блять, эту, блять, вашу, блять мудозвотню!

Идите вы на хуй, вы блять заебали совсем,

Идите вы на хуй, вы блять, пидарасы, уже заебали вконец!

Идите вы на хуй, гандоны, так вам объявляю я всем!

Идите вы на хуй, а то уж блять полный пиздец!

Идите вы на хуй, короче, ебАные суки, идите вы на хуй в пизду!

Уж нету терпения гадское блядское это всё видеть курлы блять мурлы!

Идите вы на хуй, спиною вперёд, блять, и кланяясь: «Слушаюсь, сэр, и иду»,

Идите вы на хуй, и быстро при этом, и хуй вам на рыло, козлы!

1998 май, август.

День сегодня чрезвычайно замечательный

***

День сегодня чрезвычайно замечательный,

Только я ужасно опечательный;

День сегодня офигенный, офигительный,

Только я в тоске неукоснительной;

или

Как же эта получилась лабуда?

Как же сделался такой я берендей?

Где же ты, моя былая удаль, господа?

Волки срать уехали на ней!

или:

Жизнь моя, ты хреновата;

Жизнь моя — ты как вся из ваты;

Каждый день всё одно и то же,

Просто даже аж безнадежно;

А на улицах — зашибись.

В городе Королёве на улице Королёва

Офигительная происходит жизнь такая, что держись!,

У меня лишь одного она хренова.

припев:

жизень мойяяыыыммм

жизень мойяяыыыммм

ля! ля! ля! ля!

ох тру! ляяя ляяяя

А на улицах вокруг — везде, повсюду

Люди ходят, бродят, покупают пиво и морожено,

Беззаботны и невинны, то есть, скажем грубо,

Именно всё происходит так, как и положено;

Я один-единственный лишь пропадаю.

А — сам виноват.

Не фиг было долбоёбом быть и разъебаем,

Не фиг было быть мудилой, понял, брат?

Так вот, типа удалой ты хасбулат.

жизень мойяяыыыммм

жизень мойяяыыыммм

ля! ля! ля! ля!

ох тру! ляяя ляяяя

5 июля 1998

В состоянии тусклой одури

***

В состоянии тусклой одури

Так вот всё вот я и пребываю.

Средств каких только против не поперепробовал —

Ни единое не помогает.

Пил водяру старательно, ради, типа, забвения,

Абсолютного ради беспамятства,

Дабы мозг выжигать, а потом — птица феникс мол я! —

Снова — хоп! — воспарять! Так и это отбаловался.

То и сё вытворял, к психиатрам ходил —

Сонапакс, рудотель, назепам, витамины, и столько

Ещё разного всякого принимал и колол и пил, —

Только толку…

Ничего не выходит! Лежалым и вянущим овощем

Так по-прежнему существоваю.

Ох ты ох ты, вот так, и вобще, и вобще оно,

Ох, тоска, ох тощища какая!

1998, лето; 2000, лето.

Слишком устали, слишком устали, все мы слишком устали!

***

Слишком устали, слишком устали, все мы слишком устали!

Все мы не просто устали, а вот именно — слишком.

Требуется остановка; требуется вот чего: передышка;

Вот, ещё правильнее: требуется для начала

Получить хоть какую-нибудь хоть откуда-нибудь хорошую новость.

Сообщенье какое-нибудь, что хоть что-нибудь у кого-нибудь получилось.

Систематическое их отсутствие, новостей таких, это ведь самое то есть,

Которое больше всего так нас всех изнурило!

Требуется, ох, как требуется.

Да вот что-то всё не получается.

Все сообщения только о бедствиях да о бедствиях, —

Ужас, паника, стыд и отчаянье.

2. Вот, приложения ради, рассужденье о роли прессы

В царящих нынче повсюду унынии послеразгромном.

Лучше сказать — изумление: этой-то в чём интерес ей

Чудище ежедневно обло, стозёвно, озорно

Кликать да кликать, изо дня в день всё да изо дня

В день, раздувая отчаянье с паникой?

Неужель не понятно, что ведь так — и действительно вспыхнет?

Их же ведь первых оно и пожрёт, это пламя-то,

Их, журналюг, кои сдуру

Сеют и сеют ветер.

Ох, пожнём ведь стараньями этими (в том числе) бурю!

Ох, как страшно на белом свете!

3. Так я рассуждаю сегодня, в 6 часов вечеров после запоя.

Начитавшись газет, обнаружа в которых

Сплошные пророчества в форме истошного воя

Непременного скорого хаоса, глада и мора,

И я понимаю, что мне самому уже с этим не справиться,

Никаких нет уж сил,

И пора мне, пора, хоть и стыдно, — уподобиться страусу,

Голову спрятать скорее в аминазин,

В прочее оравнодушивающее, выдаваемое психиатрами…

Да, ребята. Вот так — эх, ребятааааааа ….

июль 1998

Лишь только вроде жизнь собралась

***

Лишь только вроде жизнь собралась

Хоть чуть нормально протекать, —

Так тут же, раз, — и рубль обвалят.

И снова, блять, охуевать.

Лишь только вроде то и это —

Тарам-барам, мать, мать и мать, —

Так раз — окончилося лето,

Так раз — и осень, блять, опять.

И так всегда, всегда, блять, братцы!

Всегда, как точно блять назло!

Неужто правда хрен дождаться,

Чтоб тихо, чисто и тепло?

— август 1998 — финансовый кризис

Когда вокруг сплошная катастрофа

***

Когда вокруг сплошная катастрофа,

И рубль пал,

И «голубые фишки», что бы термин сей ни означал,

Ведут себя ужасно плохо,

И ГКО конкретно оборзели,

И всюду только суматоха и скандал;

И нынешний режим, — он даже хуже, чем в учебнике истории КПСС,

Не фигурально ибо, а реально обанкротившийся есть режим,

И в пору прежнюю его бы сдать в ОБХС (СС!), —

Уж им бы там устроили, козлам, прижим;

Но это им, козлам, а что же делать нам?

(Да впрочем, хрен там, им, козлам — скорей уж снова нам!)

Попробовал я было лампу вывернуть из люстры,

Её тереть, взывать: «Явись, явись могущественный к нам Хоттабыч,

Всё, что имеется, переверни наоборот!»

Но гад Хоттабыч только бородёнкою вольфрамовой трясёт,

А повернуть назад, к всему былому замечательному, — даже он не в состоянии.

август 1998 — небезызвестный дефолт.

На улицах — ё-моё!

ещё о финансовом кризисе

На улицах — ё-моё!

С неба хлещет, как из ведра!

Настроение же моё

То есть из дому прямо с утра

Выскочивши, возле книжного магазина,

Под его козырьком укрываясь, с утра побежав за газетами,

Узнавать, что же как там творится в связи с ох, известной причиной.

«Коммерсант» изучая и весь трепетая при этом, —

Что сообщат? Ждут ли очереди нас, голод-холод

Нынче зимой? Впрочем, это бы хули бы, ладно,

Переживём; не впервой; но не ждут ль нас безумные лютые толпы,

Все сокрушающие беспощадно,

Да им вспоследующие коммунизм да нацизм впополаме?

Этого, Господи, только хотя бы не надо!

Пережить-то, конечно, возможно и это, да очень гнуснопогано.

Эту вот чашу бы, Господи, мимо пронесть бы хотя бы!

Так оно, да. А при этом ещё вот что: своею

Жизнью текущей, я, стыдно сказать, — доволен.

Наконец равномерною ставшею, правильной ею,

Планомерной, безалкогольной;

И хоть жизень общественная есть такова, что, конечно, просто хуею,

Факт наличия осени, вот, наступившей, гораздо, однако сильнее.

Потому что ведь как же люблю, пацаны, я вот эту вот осень!

Так я люблю её, братцы, (брателлы! братушечки!),

Так я люблю её, братцы брателлы братушечки,

(Ёптыть, однако! И в этом, выходит, подобен я Пушкину!)

………………………

— и т.д.

2.

Как обычно, в конце — комментарий.

Рубинштейн пресловутый,

Эти стихи вот ему попадись, если б он прочитай их,

Гордый, гордо бы он надо мной посмеялся бы. Потому как

Не цитирует автор их (я) Дерриду и Делёза однако.

Даже Хайдеггер тут не упомянут ни разу, что вовсе уже неприлично.

Стихотворение наиобщеобычное,

Типа (стыдно при людях такое и вымолвить вслух!) Тютчева иль Пастернака.

— Фи! — скривился бы сказал перекладыватель гордый

Карточек библиотечных.

Так бы и написал в «Итогах».

Даже не написал бы: «Человеческое, —

Он пробурчал бы брезгливо, — слишком уж человеческое».

Что тут ответить? Да только себя процитировать,

Мною, в Тюмени ещё, в аналогичных случаях

В восьмидесятых ещё был придуман ответ, Мирославом Немировым:

Хуле ты петрить способен в поэзии, чмо ты ебучее!

Вот каков (очень правильный) мной им ответ.

Лучше коего — нет.

Нет.

Нет.

Нет.

начало сентября 1998.

День укорачивается и укорачивается, всё укорачивается и укорачивается

***

День укорачивается и укорачивается, всё укорачивается и укорачивается;

Лето, как впрочем и пять предыдущих, отличнейшим было, но только я, дятел,

Им ни чуть-чуть не успел насладиться, фигнёю различною всё заморачивался

и заморачивался,

Дни золотые (буквально! ведь лето!) на ерунду всё различную тратил и тратил;

День каждый день аж на глаз видно как укорачивается и укорачивается,

Самое главное же, что, как посмотришь на то, что

Там, позади, так увидишь, что нечего лучше совсем оборачиваться, —

Всё там безумно, и обло, озОрно, стозевно, позорно,

День укорачивается и укорачивается, всё укорачивается и укорачивается,

Тьма с обеих сторон каждый день от него отъедает;

Ладно бы день — жизнь ох как быстро всё укорачивается и укорачивается,

Жизень! Моя! Замечательная вся такая!

Тьма с равномерной стремительной скоростию на неё наступает;

сентябрь 1998

Сомнений нет, что именно Марине Влади

***

Сомнений нет, что именно Марине Влади,

Её с большими сиськами, конкретно, роли из кино “Колдунья”,

Обязаны мы изобилью в нашем поколеньи девушек Марина.

Но вот о чём, однако, следует подумать:

А не звучанье ли её фамилии повинно

В том факте, что Марины те, как это всем известно, боле-менее все — бляди?

А что оно есть так — то непреложный факт.

Одна такая, помню, мимо проходила,

Примерно в семисятседьмом, вся с оттопыренною жопой, круглой, в красных сапогах, —

Ох, из неё какая сила била!

Еще с кудряшками, с глазами точно звезды — ах-трах-страх!

И именно Марина, как потом узнал я, её имя было!

А вот ещё был, помню, случай... Впрочем, хули!

Всё это только рассуждения абстрактны.

Уж я не знаю — потому ли, посему ли,

Но так сложилась жизнь, прошло она так как-то,

Её суровые так разложились факты,

Что так и не пришлось ни разу ни единой мне из этих

Поближе познакомиться, каких такое множество имелося на свете.

Оно, конечно, вроде и не поздно, —

Подумать если, то не так уж я и стар,

К тому же, если взяться, наконец, совсем за ум,

Могу заделаться в кругах определенных так и вовсе суперстар,

А тут ещё позавчера нечаянно, как оказалось, и с женой развёлся,

И можно вовсе закатить совсем зелёный шум,

Такой, что ой-ёй-ёй, елдык-тык-дык и ексель-моксель!

Да разве нынешни Марины — те Марины,

Которые тогда, в последней четверти семидесятых,

Да в первой четверти потом ещё восьмидесятых?

Которые, хотя ебливы просто ужас,

На самом деле, в сущности, вполне невинны,

Ибо ебливы в основном из любопытства да за-ради дружбы?

А, впрочем, может быть, Марины-то и те —

Что, собственно, коль если прямо уж и честно,

Оно о нынешних Маринах мне известно,

Мене, погрязшему в позорной суете;

Да разве нынешний Немиров — тот Немиров,

На оных коий жадными очами зырил,

Весь трепеща, и трепеща опять, и охуйвая,

И уж совсем собой уж не сказать кого, являя,

Когда они со всех сторон и повсеместно;

И разве ……………………………………………

…………………………………………………………..

…………………………………………………………..

………………………………………..

………………………………………………………

…………………………………………………… ?

И обнаруживая с ужасом — ох мама!

Опухш являюсь, и залёжан, и плешив!

О, жизнь моя! Как я тобой обманут!

Как я, оказыватся, аз езмь наебшись!

июль 1998

P.S.

Да и с женою помирился я обратно,

И даже с рюмочкой проститься был заставлен.

Расти же, плешь, расти! Будь вовсе необъятна!

Живъём души меня, забвение печально!

октябрь 1998

Имея ампутированными улицы по самую аж дверь

***

Имея ампутированными улицы по самую аж дверь —

Ибо ох и мороз — хлад, мрак, мраз!

Себя имея прячущимся в логове, позорный точно зверь —

Как зверь позорный, ез, вот кто езмь аз сейчас;

Как зверь — какой? Такой: как змей морской на дне

Морском под много и километровою и многотонной толщей

Воды мороза тойсть, под страшной чёрной, звуко- свето- под непроницаемой — ойе!

Как в батискафе водолаз, вот зверь какой, короче.

Насчёт завыть — не знаю, но уж точно — ох, возропщешь

Непрошибаемою толщей стужи, расстояниями, как тьма

Меж звезд, невообразимые которы для ума,

Необитаемыми парсеками мрака с холодом, которыми является зима, —

Всем этим наглухо отрезан от людей,

Как уличенный типа именно убийца и злодей,

Как зверь, в начале упомянутый, запёртый в камере своей, —

Так вот чего сейчас хоть осознать умей:

Ошибка главная, котору ты, брателло, совершил —

Недостаточно ныл.

Российской жизни, брателло, ты разве не знаешь, устройство какое?

Русские люди не любят тех, кто не ноет.

И, жизней лютою, принужден, наконец, ты это понимать,

И пробовать, раз так, немедленно, в стихотвореньи прямо этом, ныть учиться начинать.

декабрь 1981; 5 ноября 1998

Есть и это на свете, и то, а и есть ведь на свете

***

Есть и это на свете, и то, а и есть ведь на свете

И другое йщё то, и другое ещё, и четвёртое это;

Есть и девятое, и сорокпятое, и миллиардтыщадвестидвенадцатое;

Столько на свете имеется много различнейших разностей,

Что загрустишь. Так на свете имеется много, оказывается

Сверхинтересного, что в магазин, например, книжный — лучше и не показываться:

Слишком тоска обует: на одного лишь Брокгауза

С Эфросом глянешь; а там и Британнику видишь; и/или

Более мелкого чьго, но не мень завлекательного, коего просто кубически мили

В мире; в котором к тому же — да в Лейбнице вот хоть — ни формулки

И не понять; а ведь кто-то читает всё это; да что там читает, сам пишет! —

и эти вот полки —

Фигля там звёздное небо, скажу вам, которым

Восхищаться положено и трепетать — вот где ужаса, братцы, восторга

Капище, братцы.

Вот он где, Страх-то Господен, вот де охать лишь да смиряться, —

В книжном простом магазине, который…

Ох, забери меня, Птичка, отсюда, нет сил это видеть, купи мне — забыться! — водяры!

1990, 11 июня, Надым — 1998, 7 ноября, Москва

Девчонки, девчонки, девчонки в босоножках!

***

Девчонки, девчонки, девчонки в босоножках!

Ну полюбите же меня вы хоть немножко!

О, замечательные нынешние девушки,

Вы что ж вот так вот мимо пролетаете? Я совсем ещё не дедушка!

Вы почему, такие замечательные сплошь разнообразно,

Так мной манкируете совершенно безобразно?

Девчонки новомодные, которы на платформах!

Коль так и далее пойдёт, я в Лигу обращусь За Сексуальные Реформы!

Одумайтесь немедленно, создания с ногами!

А то (в стихах! навеки!) заклеймлю названием вас женска пола дураками!

Одумайтесь, одумайтесь, опомнитесь, цыплёночки!

Ведь я совсем же пропадаю, просто прям козлёночек.

июнь 1999